Текст книги "Александр Михайлович Зайцев"

Автор книги: А. Ключевич

Соавторы: Г. Быков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

В университетской жизни А. М. Зайцева довольно большую роль сыграло одно событие, лишь бегло упомянутое А. Н. Реформатским. В 1880 г. после двух ходатайств министр разрешил засчитать Александру Михайловичу в действительную службу три года «времени,

проведенного им за границей, на собственный счет, с ученою целью» [32]. Это несколько продвигало его по лестнице чинов, устанавливаемых Департаментом геральдики, приближало право выхода на пенсию, наступающее после 25 лет преподавания, принесло А. М. Зайцеву и моральное удовлетворение. Официальным началом его службы в университете считается 5 апреля 1863 г.

Первое публичное чествование Александра Михайловича состоялось в 1888 г., т. е. было приурочено к официальному 25-летию его службы в университете. Организаторы торжества были лишь формально точны в цифре служебного стажа юбиляра и, вдобавок, сообщали, что 5 апреля 1888 г. исполняется и 25 лет его научной и педагогической деятельности в Казанском университете *.

Несмотря на существование печатного отчета [33], А. Н. Реформатский [34, с. 870—871], а за ним М. А. Блох и Ю. С. Му-

36

Юбилей А. М. Зайцева вновь публично отмечался в 1908 г. В газете [35] было сказано, что сам он «скромно умолчал» о наступающем 45-летии научной и педагогической деятельности, но широко отовсюду откликнулись его ученики.

Глава 5

Условия преподавания. Педагог

Что представляла собой та лаборатория, в которой А. М. Зайцев проработал, считая и годы учебы, более 45 лет, где он выполнял классические исследования, растил многочисленную школу? Все основные сведения о лаборатории (присоединив и план ее) сообщил в 1901 г. А. А. Альбицкий [1].

Реформатский в описании лаборатории [2] допустил довольно существенные неточности, однако именно из этого источника черпали затем сведения о ней П. И. Вальден (1917), У. П. Уинни (1924), Ю. С. Му– сабеков (1956) и др.

В 1837 г. для лаборатории было построено отдельное небольшое здание, но химикам была предоставлена лишь часть его вместе с полукруглой аудиторией. Открыв весьма неприглядную дверь, у которой на блоке ходила веревка с кирпичом, можно было сразу спуститься в полуподвальную часть здания – попасть в коридор; из него, сделав несколько шагов, войти в небольшую проходную комнату, которую примерно с 1885 г. использовали как рабочую. За ней шла довольно большая комната. Именно о ней было сказано: «.. .подвал своими низкими сводами невольно напоминает алхимическую лабораторию. Тесно, темно здесь: копоть десятилетий густо покрыла сводчатый потолок, стены и окна. Остатки старинных химических реликвий вроде замысловатых (? – А. К.) реторт, кувшинов (? – А. К.) и прочих остатков седой старины дополняют картину подвала.

сабеков [35] внесли много неточностей в описание этого юбилея, особенно в перечень учеников.

37

Но научная жизнь уже и здесь кипит...» [2, с. 865—

866].

В этом описании краски явно сгущены. Уточним: комната полуподвальная, и в ней выполнялись главным образом подготовительные операции. Из этой комнаты по узкой деревянной лестнице поднимаемся в основное помещение и попадаем в маленькую – тогда раздевальную – комнату. Одна дверь из нее вела на небольшую стеклянную террасу, где долгое время работали с сероводородом и хранили реактивы для качественного анализа. Вторая дверь ведет в проходную комнату средних размеров с 18 рабочими местами для занятий по качественному (неорганическому) анализу, а из нее можно попасть в третью, примерно втрое меньшую, комнату, «которая и являлась долгие годы собственно органической лабораторией» [2, с. 866]. Только в начале XX в. этой последней отдали обе комнаты, а качественный анализ перевели в другое помещение.

Из комнаты с 18 рабочими местами можно войти и в параллельную ей большую, имеющую выход в аудиторию; в этой комнате находились библиотека, весы, запас реактивов для работы и шкафы с коллекцией препаратов, впервые приготовленных в лаборатории еще со времен Клауса и Зинина. В ней не работали, и именно здесь А. М. Зайцев всегда проводил перед лекцией 15– 20 минут, «окончательно продумывая ее содержание». Ни комнат для лаборантов, «ни особого хорошо оборудованного кабинета профессора» здесь нет. Все преподаватели работают рядом со студентами, «сам профессор.,., занимает ровно столько же места, сколько отводится и его ученику и... если вовремя не запасется лишней колбой или воронкой, то насидится и без них, ожидая очереди». Студентов же всегда больше, чем рабочих мест, а «вентиляция... самая примитивная, а потому... в лаборатории всегда стоят облака дыма. И в такой-то обстановке работал А. М. Зайцев всю жизнь». И еще сказано, что «даже примитивных приспособлений для житейского обихода» в здании вообще не было, и Зайцев, по состоянию своего здоровья, позднее это особенно чувствовал.

Комната, где находились библиотека, препараты и прочее – «святая святых» – называлась музеем. На большом столе там стояли некоторые ценные приборы

38

и коллекция препаратов, демонстрируемых на лекциях. В шкафах помещались научные журналы, а в особо красивых шкафах – историческая коллекция препаратов. Застекленная, готического стиля, перегородка отделяла от этой комнаты небольшой кабинет Бутлерова, где находились книги, большой письменный стол и сравнительно точные весы. Что этот кабинет не был только реликвией, говорит хотя бы упоминание Марковникова в письме к Бутлерову (октябрь 1867 г.): «шикарная аудитория и кабинет, в котором... большой беспорядок» [3]. Беспорядок, был, конечно, временным; несомненно, что Зайцев именно в этом кабинете многое писал и продумывал. Эксперимент же он вел рядом – у окна той небольшой комнаты, которая долгие годы являлась органической лабораторией. Там находился рабочий стол «на 4 обширных места»; их занимали наряду с профессором лаборант и студенты, выполнявшие уже исследования по органической химии. Они должны были также помогать лаборанту в обслуживании остальных студентов.

По словам Альбицкого [1, с. 52], при Зайцеве помещение лаборатории значительно расширилось. За счет выселения служителей были освобождены и приспособлены под занятия органической химией три невысокие полуподвальные комнаты, имевшие выход в коридор, недостаточно светлые и не имевшие сколько-нибудь сносной вентиляции.

По сообщению А. М. Зайцева, в 1875 г. в лаборатории имелось 30 рабочих мест, но работали 40 человек, а для студентов-медиков вообще мест не было [3, с. 120]. В 1876 г. на естественный разряд поступили всего-то 4 человека [4], в 1884 г. по органической химии работали 6 студентов-химиков, один химик выпуска 1883 г. и двое лаборантов, а качественный анализ проходили около 20 студентов-естественников II курса [3, с. 134]. В 1900 г. всего работало около 65 человек [5]. Альбиц– кий отмечал, что студентам «приходится заниматься на окнах и пользоваться всяким свободным уголком» [1, с. 52-53].

На содержание лаборатории в 1866—1900 гг. отпускалось по 1405 руб. в год. Этой «штатной» суммы не хватало на самое необходимое; из средств университета почти ежегодно удавалось получить еще по 200—300 руб. Приборы, посуду и реактивы приходилось выписывать почти

39

всецело из-за границы, причем доставка их в Казань удорожала стоимость привозимого почти вдвое, а ждать заказанное приходилось до полугода [6]. Из ценного оборудования в отчетах называли прибор для измерения вращения плоскости поляризации (был приобретен для И. И. Канонникова) и громоздкий, не очень эффективный вакуумный насос ручного действия. Ряд материалов приходилось готовить на месте. «Я запасаюсь бутири– новой кислотой (поставил бродить около IV2 пуда рожков и V2 пуда сахару), чтобы с наступлением Пасхи (каникул. – А. К.) снова приняться за приготовление бутилена», – писал А. М. Зайцев в 1870 г. [3, с. 116]. «Я и Грабовский заготовили около 500 гр[аммов] нормального бутильного алкоголя», – сообщал он в 1874 г. [3, с. 118]. А. М. Зайцев постоянно нуждался в помощниках для приготовления даже довольно простых препаратов и, возможно, поэтому так охотно предоставлял рабочие места желавшим вести исследования медикам и фармацевтам.

Еще с 1860 г. нагревание приборов вели на газе. Его вырабатывали из рыбьего жира, затем из бересты и, наконец, из смеси жирового «гудрона» с древесными опилками на небольшом «заводе», устроенном в нижнем помещении лаборатории. Он состоял из печи с ретортой и газометра и трижды перестраивался. При Марковникове, а затем и при Зайцеве газовая печь находилась под главной рабочей комнатой, а газометр на 500 куб. футов (около 14 м3) – под рабочей комнатой профессора и его ближайших сотрудников. «Мы работали, таким образом, как бы на вулкане с той, однако, невыгодной разницей, что вулкан дает знать о наступающем извержении, взрыв же газа от неосторожности... мог случиться мгновенно», – вспоминал В. В. Марковников [1, с. 52– 53]. С 1875 г. появился городской газ; он служил и для целей освещения, но газовые рожки светили очень слабо, а продукты сгорания отравляли воздух, что особенно чувствовалось, так как вентиляция оставалась очень плохой. В 1903 г. устроили электрическое освещение, но студентам время работы не продлили, так как вентиляция помещения не улучшилась.

Сам Александр Михайлович и его ученики немало работали и в лаборатории технической химии. В главном здании университета для нее была отведена комната

40

под музей. Затем ее использовали, не переоборудовав, в качестве лаборатории, хотя она не была для этого приспособлена.

Таково было состояние «колыбели русской органической химии» при А. М. Зайцеве. Он неоднократно возбуждал вопрос о необходимости постройки новой лаборатории [7]. Совет университета ходатайствовал об отпуске на указанную цель 250 тыс. руб., но министр народного просвещения не нашел возможным испрашивать дополнительные средства у министерства финансов под тем предлогом, что «со стороны последнего уже открыты значительные кредиты на удовлетворение других нужд Министерства народного просвещения».

Нарушая служебную субординацию, А. М. Зайцев обращался за поддержкой к Д. И. Менделееву – описал сложившееся положение и просил его поддержать ходатайство университета перед министром финансов [8].

Однако и вмешательство Менделеева не помогло. Только в 1902 г. были отпущены дополнительные сред-

ства, но настолько ограниченные, что на улучшение состояния химических лабораторий университет ничего из них не выделил [7, с. 157].

Большое благотворное влияние А. М. Зайцева на широкий круг людей, причастных к науке, было обусловлено в значительной степени тем, что он не был кабинетным ученым, замкнутым только в рамках интересов избранной им области органической химии и узко понятых интересов своей кафедры. Так, например, он заметил и высоко оценил способности своего ученика Е. Е. Вагнера, когда тот увлекся химией, еще обучаясь на I курсе, и считал его «диссертацию» на степень кандидата прекрасным исследованием. В 1874 г. А. М. Зайцев просил факультет оставить этого «талантливого молодого человека» профессорским стипендиатом и сразу же предусматривал направить его в дальнейшем для совершенствования к Бутлерову. Вагнер очень успешно работал в Казани, но уже весной 1875 г. Зайцев направил его с рекомендательным письмом в Петербург. Условия для развития таланта Вагнера там действительно были лучшими, но кафедра химии Казанского университета его навсегда потеряла.

К А. М. Зайцеву притягивала людей именно его деятельность в лаборатории. Е. Е. Вагнер учился и работал у него в 1870—1875 гг. [10]. В 1888 г. писал Александру Михайловичу:

«Дорогой учитель! Жертвуя спокойствием и удобствами уединенной работы, Вы всецело отдавали себя своим ученикам; состоя в постоянном, теснейшем общении с ними, Вы передавали им не только неисчерпаемый запас своих знаний и опытности, но и, влияя своим увлекательным примером, умели возбуждать в них горячую любовь к научным исследованиям, составившим Вашу славу; деля же с ними и горе и радость, Вы приобрели в них преданных друзей» [11].

Медик В. И. Никольский в 80-х годах состоял лаборантом кафедры фармакологии, выполнил у Зайцева две работы по спиртам. В 1911 г., будучи уже профессором, он вспоминал, что Александра Михайловича к упорному труду побуждали «разумеется, кроме личных его качеств. .. во-первых, преданность науке и даже любовь к ней, во-вторых, обладание известной и вполне определенной идеей научного характера, давшей ему возмож¬

42

ность работать в определенном направлении, как и ясное сознание плодотворности тех исследований, которые ведутся им и его учениками в этом направлении, в-третьих, сознание исполненного долга по отношению к родине при возможно тщательном и систематическом подготовлении своих учеников...» [12]. По словам Никольского, ученики воспринимали от А. М. Зайцева его деловитость, скромность и энергию и высоко это ценили.

Л. А. Чугаев вспоминал: «Я имел случай встретиться с Александром Михайловичем всего два раза в жизни и то на короткое время. Но достаточно было этого мимолетного знакомства, кратковременной беседы с ним, чтобы простая добрая душа его оставила глубокое, неизгладимое впечатление. Все, что мне приходилось слышать о покойном от его друзей, от его учеников, далеких и близких [13] только подтверждает вынесенное мной личное впечатление. Все, кому случалось так или иначе сталкиваться с А. М., единодушно свидетельствуют, что он был на редкость добрый и отзывчивый человек. Он был органически неспособен оставить без удовлетворения обращенной к нему просьбы» [14].

Он был исключительно терпеливым педагогом. По признанию А. Реформатского, «каждому из нас – учеников Александр] Михайлович] изо дня в день неутомимо разъяснял неясное и непонятное», деликатно напоминал «забытые теории, факты или методы, как бы элементарны они ни были» [2, с. 870].

В 1911 г. А. Е. Арбузов вспоминал, что обстановка была при Зайцеве «чисто семейной... не было ни строгого профессора, [ни] недоступного профессорского места и профессорского кабинета... все было общее. Очень часто можно было видеть, как кто-нибудь из студентов бесцеремонно располагался на месте Александра Михайловича, а он сам тут же присутствовал, следил за работой и помогал своими ценными советами» [15].

Много позднее, по словам Г. X. Камая, А. Е. Арбузов так характеризовал ему своего учителя: «Это был человек, не отличавшийся ораторским искусством, внешне замкнутый и, пожалуй, нелюдимый, [он] тем не менее как магнитом притягивал к себе людей. Он заражал учеников творческой одержимостью и почти фантастическим трудолюбием. Работал Александр Михайлович всегда с молодежью

43

и у нее на глазах. Это было принципом» [15, 16] и в этом он полностью повторял А. М. Бутлерова.

Вместе с тем А. М. Зайцев умел поддерживать в лаборатории дисциплину и проявлять требовательность. «Даже бурный Е. Е. Вагнер и экспансивный И. И. Канонников... затихали в присутствии своего учителя» [2, с. 869]. При Зайцеве, как и при Бутлерове, действовала система штрафов. Их взымали со студента, если он взял самовольно посуду или предмет общего пользования и не вернул на место, оставил не в порядке весы, не работал, когда полагалось, под тягой и т. д. Штраф составлял от 10 и даже до 50 коп. серебром (это – за оставление не в порядке точных весов), а за разбитое или испорченное взымали по его стоимости [17]. Для бюджета ряда студентов штраф мог оказаться тягостным. Зайцев, по словам Никольского, «плохих работ... не терпел и называл их „пачкотнею“» [12, с. 62], а по словам А. Е. Арбузова, «производил впечатление добрейшего человека, но очень был строг на экзаменах – очень непросто было получить у него хорошую оценку» [9].

С точки зрения начальства, А. М. Зайцев был «нарушителем предписанного порядка». В 1882 г. после студенческой сходки попечителю учебного округа Шестакову был прислан анонимный донос, в котором утверждалось, что «возмутителями студентов являются профессора . . . [следовало 6 фамилий]. Они непосредственно некоторым из студентов прямо говорили ... что при существующем порядке ... университет походит на помойную яму, где нет ни науки, ни мысли...» [7, с. ИЗ]. В числе шести был назван и Зайцев. Шестаков записал в своем дневнике: «Замечательно, что так называемые друзья студентов не русские... только двое – Зайцев и Высоцкий русские, но русские из панургова стада, находящиеся под влиянием первых» [7, с. 115]. Как видим, попечитель учебного округа считал А. М. Зайцева политически недостаточно благонадежным. По существу, он был либералом – не больше, но все же способным и открыто выходить «за рамки дозволенного».

Многие профессора-либералы, достигнув солидного возраста и упрочив свое положение, в годы реакции заметно правели. Этого не произошло с А. М. Зайцевым. Еще в 1895 году его называли «шестидесятником» [18].

44

Яркий факт в биографии А. М. Зайцева связан с именем видного советского химика, коммуниста И. П. Лосева, поступившего в Казанский университет в 1904 г., но учившегося с большими перерывами из-за участия в революционном движении. Он был, в частности, участником первой Таммерсфорской конференции (1905) военных и боевых организаций РСДРП (б). В 1910 г., когда И. П. Лосев приступил к сдаче государственных экзаменов, он был осужден и отсидел в Казани год в тюрьме [19]. И. П. Лосев посвятил памяти А. М. Зайцева статью, в которой сказано: «Я имел счастье работать под личным непосредственным руководством Александра Михайловича в 1908—1910 годах...

Лично я обязан Александру Михайловичу за его заступничество в мое дело, когда я был арестован царской полицией в 1909 году (так!—А. К.) после революционного выступления в бывшей Донской области. Только пережившие сами те мрачные годы царской реакции, последовавшей в России после поражения революции 1905 года, могут реально представить, каким гражданским мужеством должен был обладать человек, чтобы открыто выступить в защиту студента, схваченного полицией за революционную деятельность. Александр Михайлович обладал таким мужеством. Ради ученика он не побоялся поставить на карту свое положение в тогдашнем обществе, свой авторитет знаменитого ученого, не побоялся навлечь на себя гнев царских властей. Несмотря на свои 68 лет, он предпринял энергичные хлопоты и добился того, что я был выпущен на поруки и мог вернуться к работе в лаборатории» [20].

Хотя Лосев отбывал срок заключения, ему разрешили сдавать государственные экзамены. При этом председатель экзаменационной комиссии потребовал, «...чтобы Лосев был доставляем на испытание в штатском платье и чтобы конвоирующие его ... оставались бы за дверью...»

[21, с. 110] *.

* Выявленные нами в Казани документы [22] показывают, что Лосев записывался к А. М. Зайцеву на лекции во втором полугодии 1907 г. и на практические занятия по органической химии в обоих полугодиях 1909 г. По-видимому, именно в 1909 г. его. арестовали, подвергли предварительному 'заключению. Отбывая свой срок в тюрьме, он, возможно, начал сдавать в 1910 г. государственный экзамен, но имеются лишь

45

Вернемся к сведениям о практических занятиях студентов по органической химии.

В 1890 г. Александр Михайлович, отвечая на вопрос, исходивший от министерства, подробно охарактеризовал постановку практических занятий на своей кафедре. Этот документ особенно интересен. Приведем его полностью:

«Имею честь сообщить факультету, что, кроме демонстрационного курса органической химии, мною ведутся по этому предмету практические занятия, заключающиеся в знакомстве студентов с методами исследования, как-то: с методами получения органических веществ в чистом виде, с приемами оценки их химически чистого состояния, с элементарным органическим анализом и, наконец, еще с некоторыми другими приемами, знакомство с которыми необходимо для исследования органических веществ. Для демонстрирования и разъяснения указанных приемов мною посвящается 5 часов в неделю, назначенных по расписанию, но, кроме этих часов, во все остальное свободное у студентов время от лекций и других занятий, мои слушатели приглашаются каждый отдельно и самостоятельно повторить показываемые им опыты и представить мне подробный отчет (в устном изложении) всего исполненного ими. Для последних занятий назначено мною время от 9-ти до 3-х часов ежедневно, когда я почти постоянно бываю в лаборатории и наблюдаю за ходом работ студентов. Когда студенты достаточно ориентированы в более важных методах исследования и приобрели навык в их исполнении, тогда мною предлагается им приложить приобретенные сведения к более или менее самостоятельному решению какого-либо научного вопроса; причем тема для такого исслег– дования обыкновенно избирается не особенно сложная, позволяющая студенту произвести ее обработку еще до окончания курса. Параллельно с указанной обработкой избранной темы студентам рекомендуется познакомиться, по возможности по первым источникам, с литературой своего предмета и весь собранный ими литературный и фактический материал изложить в особом сочинении. Эти сочинения рассматриваются мною совместно с их авторами, причем указывается им на погрешности, и возвращаются для исправления. Если студент при экспериментальном

записи за май 1914 г. [23] о том, что сданы 8 экзаменов и присужден диплом I степени [24]. Лосев был последним из видных химиков-органиков, ставших на этот путь под личным влиянием А, М, Зайцева.

46

исследовании получил положительный результат, решающий тот или другой вопрос науки, то сочинение его им печатается в полном объеме в «Ученых записках» нашего Университета или же отсылается, в сокращенном виде, для опубликования в Журнале Русского химического общества или в немецкий журнал Journal für prac tische Chemie. Описанные практические занятия в большем или меньшем объеме, смотря по свободному времени у студентов и по их практическому таланту, обязательны для студентов естественного разряда, избравших для дополнительного испытания предмет химию, а также в той же форме они предлагаются и другим студентам и посторонним слушателям, которые посвящают себя специальному изучению органической химии. Признавая большую пользу от указанных практических занятий, развивающих самодеятельность студентов и приучающих их к труду, я не могу не пожалеть о том, что в настоящее время остается у студентов от других занятий очень мало свободного времени, которое они могли бы посвятить для прохождения в желаемой полноте описанной практической школы. Поэтому было бы крайне желательно обязательно продолжить занятия студентов по органической химии и по окончании курса, по крайней маре для тех из них, которые пожелали бы посвятить себя в будущем педагогической деятельности. Одним словом, было бы весьма полезным организовать по окончании студентами курса педагогические семинарии» [25].

В начале XX в., по воспоминаниям А. И. Лунь– яка [26] *, в верхней лаборатории, рядом с профессором, работали до 8 человек «избранных», а в нижней до 20 студентов, и среди них 2—3 будущих органика. К работе в лаборатории допускались и те, для кого занятия в ней не были обязательными. Так, в 1880 г. у Зайцева работали до 15 медиков II курса, изъявивших желание пополнить свои знания по аналитической химии [30]. В отчете за 1882 г. упомянуто, что «некоторые медики различных

* Военный врач А. И. Луньяк в лаборатории А. М. Зайцева вел Исследование по органической химии, начатое в Военно-медицинской академии (Петербург) под руководством А. П. Дианина. Затем Луньяк разработал и «зайцевскую» тему, получил при поддержке А. М. Зайцева двухлетнюю командировку в лабораторию Э. Фишера в Берлине [27], стал с 1910 г. приват-доцентом Казанского университета, с 1912 г. – профессором органической, физиологической, а также технической химии [28, 29].

47

курсов ... изучали методы исследования в различных областях химии» [31]. Здесь можно назвать и ряд врачей (в основном – лаборантов кафедр)—М. Ф. Кондарат– ского, G. М. Максимовича, В. И. Никольского, А. А. Па– нормова, В. М. Сырнева и фармацевтов – Н. И. Кромера, Е. А. Шацкого, которые вели исследования по органической химии (частично и по своей тематике). У ряда медиков имелось уже «твердое убеждение, что важнейшие проблемы внутренней медицины требуют для своего разрешения химического подхода» [32], и А. М. Зайцев внес немалый вклад в развитие казанской медицинской школы в этом направлении. Так, проф. А. А. Панормов сформировался как видный физиолог-химик после того, как стал работать у физиолога А. Я. Щербакова, а затем у А. М. Зайцева [32, с. 271].

А. М. Зайцев очень доброжелательно относился к различным по своей подготовке соискателям ученых степеней. Так, в 1891 г. он предложил присудить лаборанту Петербургского университета М. Д. Львову honoris causa степень доктора химии за его большой, общепризнанный вклад в область органической химии и подготовку ряда талантливых химиков. Это хорошо мотивированное предложение подписали также профессора-химики Ф. М. Фла– вицкий, И. И. Канонников и В. И. Сорокин, а Зайцев дополнительно подробно осветил научные заслуги Львова [33]. Цель была достигнута. С одобрения Зайцева сдал в 1892 г. магистерский экзамен по химии В. В. Курилов. Хотя он закончил физико-математический факультет по математическому отделению, но стал профессорским стипендиатом у Флавицкого, имея публикации по химии [34].

В большинстве случаев мнение Зайцева в Советах факультета и университета не встречало возражений. Однако острый конфликт возник в 1908 г. по поводу магистерской диссертации А. Н. Реформатского «Одноатомные непредельные спирты жирного ряда. Синтез спиртов ряда CLHMOH» (Москва, 1908) [35]. И тема и методика работы были зайцевскими, а заключительный пункт «Положений» (тезисов) гласил, что синтезы по Гриньяру не оригинальны – это лишь видоизменение того, что сделано А. М. Зайцевым, его сотрудниками и учениками. Диссертация была защищена весьма удовлетворительно, а через день Зайцев предложил присудить за нее степень

48

не магистра, а доктора химии, что однако не было принято. Совет факультета трижды бурно обсуждал этот вопрос; особенно обстоятельно возражал Зайцеву Флавицкий. Дело перешло в Совет университета, но он вернул его (в части степени доктора) факультету, требуя представить «в порядке, соответствующем закону» [35, с. 34]. На этом все заглохло. Мнение Флавицкого было, очевидно, более оправданным. Мы можем сослаться на письмо А. Е. Арбузова к Д. М. Марко из Новой Александрии (1910). В нем сказано о книге (диссертации) А. Реформатского: «Исписавши слишком 300 страниц литературными данными... без всякой системы и без всякого, так сказать, угла зрения... экспериментальная часть 30—35 страничек... расплывчатого материала... [не получено] буквально ни одного химического индивидуума, зато изрядно всякого рода смесей» [36].

Еще Бутлеров утверждал (имея и предшественников), что истинная химическая теория «.. .будет математической теорией для молекулярной силы, которую мы называем химическим сродством...» [37]. Однако время для использования химиками высшей математики в целях изучения химической связи тогда еще не настало. После выхода в свет в 1884 г. классических «Очерков по химической динамике» Вант-Гоффа стало вполне очевидным, что необходима разработка вопросов кинетики органических реакций с применением дифференциальных уравнений. А. М. Зайцев был в числе тех, кто охотно предоставлял Н. А. Меншуткину синтезированные им спирты для исследований по химической кинетике [38], но сам этих вопросов не касался. Флавицкий, развивая на своей кафедре и физическую химию, следил за работами Вант– Гоффа, Оствальда, Аррениуса и др. и все острее сознавал, что будущие химики должны изучать высшую математику, тогда как Зайцев предложил выделить органическую специальность, для которой «излишни математические курсы» [39].

В 1897 г. в Казанском университете был поднят вопрос о подготовке в университетах преподавателей некоторых технических дисциплин и «научно образованных техников– химиков». Была издана брошюра [40]. Авторами ее первой части были профессора: А. Зайцев, И. Канонников, А. Васильев (математик), В. Сорокин (агрохимик), Ф. Суворов (математик), Д. Гольдгаммер (физик) и А. Шту-

4 А. С. Ключевич, Г. В. Быков 49

кенберг (геолог). Они доказывали, что высшее техническое образование в России должно развиваться так, что в течение двух лет общеобразовательные дисциплины преподаются на физико-математических факультетах университетов, а затем специальные дисциплины – в технических институтах. Дав очерк тяжелого состояния химических лабораторий Казанского университета, авторы утверждали, что лучше предоставлять средства на укрепление физико-математического факультета, чем на организацию новых общих естественно-исторических и физико-математических курсов во вновь создаваемых высших технических учебных заведениях.

Вторая часть брошюры была написана А. М. Зайцевым и И. И. Канонниковым. Указав, какие области химической технологии особенно нуждаются в специалистах с широкой подготовкой и сославшись на имеющийся опыт работы выпускников университета в промышленности, авторы высказались за организацию при физико-математических факультетах особых химико-технических отделений, где будущие технико-химики (химико-техники) проходили бы общеобразовательные предметы совместно со студентами естественного разряда (но без биологических дисциплин) с добавлением высшей математики, практической механики и черчения. Химическую технологию предлагалось преподавать «в пределах чисто научного ее изложения и в связи со специальным практическим знакомством с методами исследования материалов производства и его фабрикатов». В числе специальных курсов были названы теория паровых машин, устройство печей, электрохимия, технология жиров и т. д.

Указав на экономическую эффективность предлагаемого решения проблемы, авторы подчеркивали: «Возбуждаемый нами ныне вопрос об учреждении при университетах техно-химических отделений исходил из нашего твердого убеждения о крайней полезности этой меры в интересах развития в нашем отечестве находящейся еще в младенчестве химической промышленности...» [40, с. 15]. По примеру H. Н. Зинина, В. В. Марковникова, Д. И. Менделеева и др. А. М. Зайцев (с соавторами) возбуждал наболевший уже для России вопрос. Решения своего он в досоветское время не получил.

А. М. Зайцев по возможности избегал административной работы, а свою общественную деятельность ограничи¬

50

вал той сферой, где ему не приходилось сталкиваться с государственным полицейско-бюрократическим аппаратом. Вероятно не вполне правильно было сказано, что Зайцев «не являлся активным членом университетской коллегии: здесь выступал он почти исключительно только тогда, когда вопрос касался химии и химической лаборатории» [2, с. 863].