Текст книги "Площадь диктатуры"

Автор книги: А. Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

– Спасибо! – поблагодарила Лариса. На ближайшем перекрестке шофер достал из-под сиденья покрытую стаканом уже начатую бутылку и отлил на три пальца: "Больше не следует, а столько – в самый раз!"

Она не ощутила вкуса, но через минуту согрелась, и снова захотелось плакать. Слезы лились как бы сами собой, почти забылась главная причина, остался только жуткий страх увидеть и слушать какой-то свистящий крик мужа.

– Ненавижу! Он, как слизь, и всегда ненавидела! – твердила она про себя и било холодом, когда вспоминала про Мишу и думала, как быть с ним.

Она вышла у предполетного профилактория и вошла в вестибюль. Там никого не было, и Лариса села ждать в кресло у окна. На улице было темно и сыро от луж и таящего снега. Изредка взрывался ревом моторов близкий аэродром, а потом наступала тишина.

Ей стало горько и одиноко, как никогда не было. Подойдя к стойке, Лариса вытянула к себе телефонный аппарат и, торопясь, не раздумывая, набрала выученный наизусть номер. Щелкнуло после третьего гудка, она сперва не узнала его голос.

– Это ты, Боря? – на всякий случай спросила она, и услышав ответ, чуть не разревелась

Боренька! Это я... я давно собиралась, но было все никак. Нет, все было не так. Но я тебя так люблю, ты даже не представляешь, – стараясь не всхлипывать, прошептала она и медленно положила трубку.

Наконец вышла дежурная, Валентина Александровна

– Разве ты в рейс? Говорили, что только сегодня прилетела, – удивилась Валентина Александровна, которую Лариса хорошо знала и поэтому не стала врать. Посокрушавшись, та открыла пустую комнату и ушла. Лариса разделась и, дрожа от озноба, легла под чуть влажное одеяло

Около четырех ее разбудила дежурная.

– Твой приехал! Требует! Я ему и так и эдак, мол, нельзя, не положено. А он, говорит, все разнесу, пусть хуже будет, если жена не выйдет. И такой из себя расхристанный, даже жалко стало. Ты уж выйди, поговори. А если сильно не бил, так и поезжай с ним домой, успокой – видно, что совсем не в себе. Чего в жизни с кем не бывает?

2.17.7 Перед полуночью

Совещание было недолгим, но сверх намеченных тридцати затянулось почти на сорок минут. Началось с короткого доклада генерал-майора Голубева о ситуации, сложившейся после предательской публикации в "Литературке". Голубева сменил начальник отдела Особой инспекции, – по сложившейся традиции его фамилию прилюдно не называли, – который разложил по полочкам, кто в чем прокололся и зачитал проект приказа по кадрам.

– Какие будут вопросы? – оглядев собравшихся в зале, спросил Сурков.

Никто не шелохнулся, и если бы не зима, то было б слышно, как летит муха.

– Если вопросов нет, я подписываю, – объявил Сурков.

– Майор Арцыбулин! – скомандовал начальник Особой инспекции, едва Сурков оторвал перо от бумаги.

– Я! – встав навытяжку, хрипло ответил тот.

– Сдать оружие, удостоверение личности и служебные документы!

– Разрешите, товарищ генерал...

– Проводите его! – приказал особист. – А по дороге разъясните сотруднику... – э-э-э, бывшему сотруднику, порядок увольнения из Органов. Сдавайте дела, Арцыбулин. Остальное – в рабочем порядке.

Стук каблуков двух сотрудников Особой инспекции провожал уход Арцыбулина. Он шел, сосредоточенно глядя в пол, будто опасаясь споткнуться, и на него никто не смотрел. В гробовой тишине маслянисто щелкнула дверь, и шорох облегчения пронесся по залу.

– Подполковник Марков! – раздалось после недолгой заминки. – Разрешите вопрос, товарищ генерал!

Сурков неодобрительно взглянул на поднявшегося в задних рядах непомерно тучного офицера и молча кивнул.

– За что наказан подполковник Коршунов? Он ведь не участвовал в реализации...

Генерал Голубев приподнялся, чтобы осадить подчиненного, но Сурков тронул заместителя за локоть и, кашлянув, ответил:

– Вопрос не по существу, но вопрос правильный, и на него надо ответить. Да, Коршунов, не был задействован в активных мероприятиях, но фигуранты – с его "земли", из его зоны ответственности. Переводя, подчеркиваю: не наказывая, а переводя, – подполковника Коршунова на другую должность, хочу напомнить линейным подразделениям: все, что делается на закрепленной территории – ваша забота. Подчеркиваю – все! Вне зависимости от того, какая служба проводит у вас операцию! Прошу всех учесть и принять к сведению. Понятно, товарищ подполковник?

– Так точно, товарищ генерал! – пытаясь вытянуться по стойке "смирно", откликнулся Маркин и, тяжело опустившись на стул, достал носовой платок утереть вспотевшее лицо.

– Распустились! Не офицеры, а беременные бабы, – сказал Сурков Голубеву.

– Марков очень толковый и работящий следователь. Вот и надорвал сердце. Месяц отлежал с гипертоническим кризом, только что из госпиталя. Видно придется комиссовать, а жаль, очень жаль, – тихо ответил Голубев.

– Если характеризуете положительно, то перед увольнением представьте к внеочередному званию. Толковых людей надо ценить, чтобы другим в назидание, – вставая, заключил Сурков.

– Товарищи офицеры! – скомандовал заместитель Суркова по службе.

Не в лад загрохали стулья. Все встали, приветствуя уходящих из зала генералов.

– Пронесло! – уже выходя, расслышал Сурков чей-то облегченный возглас.

* * *

Дверь отворилась без стука, едва Сурков сел в свое кресло.

– Явился, аки привидение, – улыбаясь, повторил старую армейскую шутку( начальник Особой инспекции.

– Заходи, Михал Матвеич. Погоняй чаек, пока я читаю, – махнул ему рукой Сурков.

Пока помощник возился с чаем и закуской, Сурков открыл принесенное особистом личное дело. Пропустив пару десятков листов, подколотых сверху, Сурков остановился на документе, составленном несколько лет назад.

Сов. Секретно.

Экз. – единств

СЛУЖЕБНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

на майора КГБ СССР Кошелева Павла Константиновича – оперативный псевдоним – Коршунов Павел Васильевич (Николаевич)

Кошелев Павел Константинович, 1952 г.р., русский,

член КПСС, образование высшее, женат, имеет сына,

воинское звание – майор, проходит службу в

должности заместителя начальника отделения

5-й службы УКГБ с 1979 г.

Кошелев Павел Константинович родился 26 сентября 1952 года в поселке Назия Волховского района Ленинградской области в семье служащих. После окончания средней школы поступил на юридический факультет Ленинградского государственного университета, который окончил с отличием в 1974 году по специальности "юрист-правовед".

В том же году после проведения специальных проверочных мероприятий зачислен в УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области. Стажировку с исполнением обязанностей по направленности 5-й службы прошел успешно, зарекомендовав себя энергичным и добросовестным сотрудником.

Принимал непосредственное участие в ряде оперативных разработок и их реализации, связанных с предотвращением идеологических диверсий, с распространением антисоветских и иных запрещенных материалов, а также с противодействием распространению нездоровых настроений в среде творческой интеллигенции, включая выявление и нейтрализацию их активных носителей. В своей работе тов. Кошелев особое внимание уделял работе с неформальными объединениями и отдельными группами негативной направленности.

По инициативе и при участии тов. Кошелева П.К. был проведен широкий комплекс мероприятий по установлению контроля над определенными кругами ленинградской молодежи с неустановившимися мировоззренческими ориентирами. В частности, в тесном взаимодействии с отраслевыми отделами ОК КПСС и ОК ВЛКСМ были организованы: объединение самодеятельных литераторов "Клуб-81", Товарищество экспериментального изобразительного искусства, а также музыкальный рок-клуб.

В результате соответствующих оперативных мероприятий, смело и решительно проведенных под руководством тов. Коршунова, действовавшего в негативной среде под прикрытием ОК ВЛКСМ и Управления культуры Ленгорисполкома, резко повысился уровень агентурных разработок, пресечены попытки западных спецслужб повлиять на умонастроение отдельных категорий советских людей, негативные процессы среди творческих работников и работников идеологического фронта были взяты под усиленный контроль.

Следует отметить глубокие знания особенностей контрразведывательной деятельности, незаурядное мастерство, выдумку и предприимчивость, постоянно проявляемые тов. Кошелевым П.К. при планировании, также личное мужество при проведении оперативно-агентурных, установочно-розыскных и вербовочных мероприятий.

В условиях обострения идеологической борьбы под руководством и при непосредственном участии тов. Кошелева П.К. были арестованы и привлечены к уголовной ответственности свыше 30 человек; в отношении более чем 160 проведено профилактирование различных категорий.

В числе указанного контингента – организаторы так называемого "феминистского" клуба "Мария" и издатели подпольного журнала антисоветской направленности с аналогичным названием Н. Лазарева и Г. Григорьева, бывший член СП СССР Л. Друскин, редакторы подпольного Информационного бюллетеня Долинин и Евдокимов, распространитель антисоветской литературы М. Поляков, диссидентка-антисоветчица Ю. Вознесенская, распространитель непристойных и антисоветских картин Г. Михайлов и другие, изобличение и осуждение которых было с удовлетворением встречено общественностью, получило положительную оценку в советской и партийной печати.

Плановые задания по вербовке агентуры и привлечению доверенных лиц выполняются тов. Кошелевым П.К. с показателями не ниже, чем 107,6 %. Он блестяще владеет различными видами боевых единоборств, является мастером спорта СССР по самбо, постоянно совершенствует морально-психологическую, политическую и физическую подготовку

Тов. Кошелев П.К. пользуется заслуженным авторитетом и доверием в коллективе, неоднократно избирался в выборные органы, был секретарем комсомольской организации Управления, будучи членом парткома Управления, отвечал за культурно-массовую работу.

Характеристика выдана в связи с представлением к награждению почетным знаком "70 лет органам ВЧК-ОГПУ-КГБ".

....>

– Черт ногу сломит, прежде чем до сути доберешься. Разве ж можно так о живом человеке? – сбросив очки на стол, воскликнул Сурков.

– Кадры – дело тонкое. Не мы придумали, не нам изменять, – дружелюбно откликнулся особист.

– Скажи, Михал Матвеич, по человечески: можно с Кошелевым кашу сварить или нет? Я тут, понимаешь, глубокую комбинацию задумал, хочу его задействовать.

– В принципе я бы характеризовал парня положительно. Но надо смотреть по какой линии. На заграницу или по направленности 2-й службы* я бы воздержался.

– Почему?

– По складу характера он нуждается в коллективе. Как говорят наши психологи – "человек команды". Кстати, и коллектив нуждается в нем. Если, где собирается компания, то Паша всегда тут, как тут. Гитара, песни – все при нем. Как говорится, первый парень на деревне... на русской деревне! А в загранке не потянет, нет не потянет.

– И черт с ней, есть у нас еще дома дела! Они важнее. Кстати о делах: помнишь наш пароль для явки в этом, – как его – в Суррее?

– А то! Разве ж забудешь: "Дело было вечером, делать было нечего!" ухмыльнулся Михаил Матвеевич

– Мне как раз шотландского привезли, "Блю лейбл"! – сказал Сурков, доставая из сейфа квадратную бутылку. – Вечно путаю, где "блю", а где "бля". Эх, раньше водку делали! Вспомнишь – слеза прошибает. Впрочем и виски неплохо.

– Самый генеральский напиток. Нам, полковникам не положено.

– Брось, Михал Матвеич! Такой полковник трех генералов стоит. А твой тонкий намек понял: завтра пришлю, чтобы нашу с тобой молодость не забывал.

За разговорами выпили почти всю бутылку, и, проводив старого приятеля, Сурков стал собираться. Перед тем, как надеть пальто, он вызвал помощника, чтобы тот сдал в спецотдел подписанные документы.

– Товарищ генерал! Что с Беркесовым делать? Вы его на четырнадцать двадцать вызвали, с тех пор сидит, – виновато спросил помощник, принимая папку с подписанными за день бумагами.

– Я Черкесова не вызывал, – удивился Сурков.

– Не Черкесова, а Беркесова! Их все путают: оба из следствия и оба подполковники. Вы недавно на Черкесова наградные документы утверждали, а Беркесов – это тот, кто ведет дело Брусницына, – деликатно напомнил помощник.

– На этом деле орден не высидишь, так чего же он дурью мается? Я на совещании всем задачи поставил, пусть выполняет, – рассудил Сурков.

– Он на совещании не был. Весь день в приемной, как пришитый, ждет, как вы приказали.

– Черт с ним, давай его сюда, – поморщился Сурков, взглянув на часы. Предупреди, чтобы коротко. Сейчас двадцать один пятьдесят семь. Машину на выезд – в двадцать два десять... Нет, не успею – в двадцать два пятнадцать!

Едва закрыв за собой дверь Беркесов доложил, что следствие идет по плану и затруднений нет.

– Повторять то, что говорил на совещании не буду, – не дав договорить, сказал Сурков. – Но, как говорится, на короткой ноге... Операцию свертываем. Твоего подследственного придется выпускать. Все подробности – у Голубева...

– Как же так, товарищ генерал? До завершения осталось двенадцать дней Если надо, я в неделю уложусь, – растерялся Беркесов.

– Это – приказ! – воскликнул Сурков.

– Нельзя его выпускать, товарищ генерал, нельзя!

– Что предлагаете?

– Прекратить дело по нашим статьям и передать в милицию. Наркотики их подследственность, пусть дорабатывают и передают в суд, как по закону положено, – в ту же секунду выпалил Беркесов.

– Грамотную комбинацию выстроил! Обделались мы, а мордой в кучу милицию. Пусть нюхают! Ох, хитер ты, подполковник, – тут же оценив предложение, восхитился Сурков. – Завтра согласуй с Голубевым на немедленную реализацию.

– Разрешите задействовать службы для прикрытия по милицейской линии? торопясь за выходящим из кабинета Сурковым, на ходу спросил Беркесов.

2.18 ПОД УТРО ВЫСВЕТИЛИСЬ ЗВЕЗДЫ

Талая, слякотная ночь давно перевалила за половину, и ближе к утру подул ровный северный ветер. Он был не слишком сильным и за пару часов только чуть подсушил улицы. Однако холод оказался сильнее, и мало-помалу город покрылся ледяной коркой, тяжелые наросты замерзшего снега зависли с крыш и карнизов над безлюдными тротуарами.

– Плетешься, как телега по теплому дерьму. Давай быстрее! – прикрикнул Волконицкий на шофера. Тот что-то буркнул и резко прибавил скорость. Но на ближайшем перекрестке машину занесло, водитель с трудом увернулся от сфетофорного стояка.

Лариса задремала, едва выехали из авиагородка, и проснулась от негромкого, с хрипотцой голоса шофера. Было почти пять, машина стояла возле их парадной, и в салоне горел свет.

– Зима на поворот зашла, заметно светает, да и день стал длиньше. Вон, гляньте, звезды какие яркие, – уютно говорил шофер, ожидая, пока Волконицкий подпишет путевой лист.

От свежего морозного воздуха прояснилось, она вспомнила все, что случилось вчера, и стало безумно стыдно за сумасшедший звонок Борису.

Едва зайдя в лифт, Николай потянулся обнять, но она отвернулась.

– Ради Бога, не трогай меня! Потом, потом поговорим.

Войдя в квартиру, Лариса тут же заперлась в ванной и долго плакала, сама не зная о чем. Потом залезла под душ и полчаса хлестала себя горячей водой, почти кипятком попеременно с холодной. От мысли улечься рядом с мужем ее била дрожь, и становилось гадко.

Укутавшись в два махровых халата – свой и Николая, – она уселась на кухне и наугад открыла книгу, которую почти всегда носила с собой:

" ...

– Помоги мне, – шептала лежавшая на песке птица еле слышно, будто была готова вот-вот расстаться с жизнью. – Больше всего на свете я хочу летать...

– Что ж, не будем терять времени, – сказал Джонатан, – поднимайся со мной в воздух – и начнем.

– Мое крыло! Я совсем не могу шевельнуть крылом.

– Ты свободен, ты вправе жить, как велит твое "я", твое истинное "я", и ничто не может тебе помешать. Это Закон Великой Чайки, это – Закон!

– Ты говоришь, что я могу лететь?

– Я говорю, что ты свободен!

Так же легко и просто, как это было сказано, птица расправила крылья без малейших усилий! – и поднялась в темное ночное небо. Вся стая проснулась услышав одинокий голос, прокричавший с высоты пяти тысяч футов:

– СЛУШАЙТЕ ВСЕ! Я МОГУ ЛЕТАТЬ! СЛУШАЙТЕ! Я МОГУ ЛЕТАТЬ!

На восходе солнца почти тысяча чаек толпилась вокруг Джонатана.

Им было безразлично, видят их или нет, они слушали и старались понять, что говорит Джонатан об очень простых вещах: о том, что чайка имеет право свободно летать по самой своей природе, и ничто не должно стеснять ее свободу – никакие обычаи, предрассудки, запреты или заблуждения.

– Даже если это Закон Стаи? – раздался голос из толпы чаек.

– Существует только один истинный Закон – тот, который помогает стать свободным. Другого нет, – тихо ответил Джонатан, но его услышали все.

..."

– Накуролесила и опять со своей птичьей книжицей, – запахивая халат, и зевая заворчала свекровь. – Коля из-за тебя ночь не спал, дежурного по Обкому на ноги поднял...

– Дежурный-то зачем? – не удержалась Лариса.

– Где же машину ночью взять? Только через дежурного. Ох, не к добру эти твои полеты во сне и наяву, не к добру. Сын растет, мать не видя. Пора бы тебе, милая, дурь из головы выбрасывать. Дело к тридцати идет.

* * *

Ровно в шесть утра оставленный с вечера репродуктор врезался в неспокойный сон первого секретаря Петроградского райкома КПСС Виктора Михайловича Котова величавым напевом Гимна: "... Да здравствует созданный волей народов, великий, могучий Советский Союз! ... Нас к торжеству коммунизма ве-е-едет!"

Не затихли последние звуки, а Котов уже был на ногах и на знакомое приветствие диктора "С добрым утром, дорогие товарищи!" ответил вслух: "С добрым утром!".

Поджигая газ, он в который раз подумал, что пора бы жениться, но эта мысль была вялой и мимолетной, и через минуту под жужжание электробритвы "Харьков" Котов уже припоминал сегодняшние дела: что нужно сделать перед выездом в Обком, кого вызвать и какие документы взять для беседы с Гидасповым, назначенной сразу после планового совещания по идеологическим вопросам.

С идеологией последнее время очень не гладко. Демократы совсем распоясались – клеят листовки прямо на дверях райкома. Последняя даже запомнилась возмутительной наглостью: "Говорят, партаппарату вновь повысили зарплату. Нам дороже с каждым днем аппарат и все кто в нем!".

Все это – ложь. Во-первых, оклады партийным работникам не повышали уже три месяца. Во-вторых, издевательское "нам дороже...". Ведь каждый нормальный советский человек действительно дорожит своими избранниками потому, что твердо знает: в партийные и советские органы попадают лучшие из лучших, а если кое-где порой и просачиваются недостойные, то от них быстро избавляются.

"Пора наконец занять рубежи, отступать за которые никому непозволительно, – водя по щеке бритвой, размышлял Котов. – Надо смело и решительно бороться за умы и души человека. Каждой бессовестной и грязной листовке противопоставлять десятки, сотни образцов массовой пропаганды и наглядной агитации. Например, эскиз плаката, который принесли вчера на утверждение. Крупным планом – умный и волевой руководитель с партбилетом в руке, а по левому верхнему углу броско: "Член я партии, слуга и сын народа! Неколебим я в преданности ей!"

Котов даже пропел на разные мотивы, то повышая, то понижая голос, но, повторив в третий раз, вдруг спохватился: "Почему ЕЙ, то есть партии? Это, конечно, правильно, очень правильно, но там говорится и о народе: "слуга и сын народа". Значит, нужно писать: "ИМ! Неколебим я в преданности ИМ!" Только так надо в данном контексте – еще раз напомнить простым людям о том, что именно ПАРТИЯ – истинная защитница и надежда народа!

"А Шилов пропустил слово "ей". Бездарь! Ни до чего сам не додумается. Никому нельзя доверять, всех поправлять надо", – рассердился Котов. – "Что касается пакостников, которые уродуют архитектуру, то их давно пора сажать! Хватит им стенки марать! На стройках народного хозяйства рабочих рук не хватает. В трудовых лагерях научат грамоте и культуре. Надо бы по душам поговорить с Коршуновым. Он мужик информированный и неглупый, поможет сориентироваться", – думал Котов.

Если бы Виктор Михайлович верил в телепатию и обладал даром чтения мыслей на расстоянии, то несказанно б удивился.

* * *

Павел Васильевич перешел в осмысленный контакт с окружающей средой сразу и бесповоротно. Мгновенно оценив обстановку, он понял, что до подъема осталось полтора часа, и только после этого вспомнил о вчерашнем разговоре.

"Значит, новое место службы. Хватил отсиживаться в районе – не мой уровень. Но рвать нельзя, на всякий случай нужно хорошо попрощаться с Котовым, зачем врагов наживать, – думал он. – И все-таки жаль, что операцию прикрыли. Разработали замысел, спланировали с большой перспективой и вот прокол на мелочи. Впрочем, почему на мелочи? В нашем деле мелочей не бывает, да как часто об этом забываем, даже лучшие и толковейшие чекисты иногда забывают и ошибаются. Ошибаются, как минеры – всего один раз!"

И вдруг совсем некстати в голове подполковника отпелась дурацкая частушка, отпелась по-бабьи, с подвыванием и переборами: "Пока связист вертел катушку, чекист имел его подружку!".

От назойливого припева было трудно отвязаться, но он сосредоточился и по счету "три" рывком встал с кровати.

* * *

Час спустя хлопнула неплотно закрытая форточка, и в спальне Рубашкиных загудел ледяной ветер. Катя потянула на себя одеяло, но через несколько минут снова стало холодно.

– Закрой форточку, Петя, – попросила она, но тот что-то пробормотал и повернулся на другой бок.

– Опять нахлестался, бестолочь! – выругалась Катя, но делать было нечего – поворочавшись, она встала и пошла к окну.

– Старуха, дверь закрой! – неожиданно ясным голосом выговорил Рубашкин.

* * *

Горлов встал вместе с Ниной собирать дочку в школу. Только плеснув в лицо холодной водой, он проснулся окончательно.

"Как она сказала? Я тебя так люблю? Да, неважно, что, важно, как!" думал он и, глядя в зеркало, радостно улыбался.

– Представляешь, папочка, учитель по природе* сказал, что за восемь миллионов лет в недрах Земли ничего существенного не произошло, – глотая бутерброд, говорила Маша. – И до сих пор никто не может понять, почему столько времени прошло, а ничего не случилось. Как ты думаешь, разве такое бывает?

– Вполне возможно. Они ведь недра, – рассеянно отвечал Горлов, и видя, что дочь не понимает, пытался объяснить: "Понимаешь, недра – это такие глубины, где никто никогда не бывал. Там нет ни одной живой души, даже червяков, только камни, глина и вода, о кое-где все горит, будто в доменной печи..."

* * *

К тому времени, когда Маша вышла из дому, очистившееся от туч небо налилось густой синевой, а выцветающие от близкого рассвета звезды угасали одна за другой. Заслоненный громадами серых зданий Восток наполнялся алым сиянием, обещая крепкий мороз с колючим и злым ветром. Но Маша не смотрела на небо и не думала о звездах. Тяжелый ранец с учебниками оттягивал спину; она шла, по-старушечьи согнувшись, и, переходя улицу, осторожно дожидалась, пока проедут машины.

Конец 2-й части

Часть 3. Реализованное наложение

3.1. ВЫШЕ УРОВЕНЬ АНАЛИЗА ПРОЦЕССОВ!

В приемной председателя КГБ было светло и просторно – большой письменный стол помощника с казенной лампой под зеленым абажуром, сбоку приставная тумбочка с множеством телефонов, на стене – потемневший от времени портрет Ленина, а напротив вдоль всей стены вытянулась линия стульев, обитых бардовым бархатом. Тишину нарушал только постоянный шорох больших, в полтора человеческих роста немецких часов. Каждые четверть часа они гулко отбивали незнакомую мелодию, а когда стрелки сошлись на двенадцати, раздался скрип, со скрежетом распахнулась неприметная дверца, и выскочившее оттуда птичье чучело со вкусом откуковало положенное число раз.

Сурков не услышал ни звонка, ни зуммера, но помощник вдруг снял трубку одного из аппаратов, что-то коротко ответил и, положив трубку на место, вежливо предупредил:

– Товарищ Крючков выезжает со Старой площади, прибудет через восемь минут.

Вскоре через комнату прошел официант с подносом, накрытым белоснежной салфеткой, Сурков догадался, что Председатель уже у себя. Потом в кабинет зашли два сотрудника, пиджак одного из них был сильно помят и подмышкой топорщился. Они вскоре вышли; в мятом пиджаке шел сзади, а передний нес в руке потертый фибровый чемоданчик, прикованный к руке браслетом с никелированной цепочкой.

– Заходите, Алексей Анатольевич! – пригласил помощник и, выйдя из-за стола, открыл первую из двух дверей кабинета.

Крючков держал по телефонной трубке у каждого уха, третья лежала на столе микрофоном вверх, и он говорил в три аппарата одновременно:

– Да, действуйте! Действуйте активно, но дружно и, главное, согласованно... Нет, старшего не назначаю, у каждого своя зона ответственности... Инициативу разрешаю, разрешаю любую инициативу, если на пользу делу... Да, шифровки будут отправлены, они уже в работе! И еще раз повторю: Центральный аппарат по возможности не вмешивайте, работайте согласованно друг с другом.

– Все! – облегченно вздохнув, Крючков одну за другой положил трубки на место. – ЗАС-селектор* на профилактике. Нашли, понимаешь, время, недовольно пожав плечами, объяснил он. – Ты садись, в ногах правды нет, разговор будет долгим, спланирован на тридцать минут.

– Прибалтику озадачивал, – дождавшись, пока Сурков усядется, кивнул на телефоны Крючков. – Кстати, твои соседи, поэтому введу в курс дела. Как ты знаешь, мы еще в восемьдесят восьмом году забили тревогу по ситуации. Сперва в Литве националисты закопошились, потом – в Латвии и, наконец, – в Эстонии. Тамошние группы "Хельсинки", которых в свое время не добили, уже не стесняются – открыто ставят вопрос о восстановлении независимости с возвратом к статусу на 39-й год. На Съездах народных депутатов талдычат об одном: дескать, нужно разобраться с договором Молотова-Риббентропа. Подавай им секретные протоколы и все! Избранники уши развесили: как же, белые пятна истории, сталинщина и все такое. Ну, как до этого кагала довести простую ясность, что история всем этим гарибальди – по глубокому барабану. Им от нас отгородиться, свои порядки реставрировать, а остальное трын-трава. Наши агенты пытались депутатам мозги прояснить, но их никто не послушал.

– Наконец в ЦК спохватились и поставили задачу: отслеживать ситуацию и разрабатывать предложения для Политбюро по предотвращению сепаратизма, последнее слово Председатель произнес нараспев с отчетливым мягким знаком в последнем слоге: "се-е-епаратизьма". – И, как всегда, задали нам координацию действий министерств и отделов ЦК. От отделов толку не жди, а, что касается министерств, – их раз, два и обчелся: мы, Минобороны, да МВД. На милицию надежды нет, местные кадры давно распропагандированы...

– Мои офицеры ставят вопрос о слиянии МВД с Комитетом в одно ведомство, как раньше, – кстати вспомнив выступление Коршунова на партсобрании, сказал Сурков.

– В умелых руках любой вопрос стоит, а тут: ставь, не ставь – без разницы. Вот, мы хотели внутренние войска под себя взять, бились, бились, да не получилось. У военных отобрать – отобрали. В ЦК спорили, спорили, в конце концов отдали в МВД, что ни нашим, ни вашим. А военные норовят в сторону...

– Военных понять можно, Владимир Александрович. С Тбилиси нахлебались, до конца века хватит, – заметил Сурков.

– Задачи сегодня решаются, а до конца века еще дожить надо, и без армии – никак. У нас активных штыков – только дивизия Дзержинского, да спецподразделения. Что они смогут сделать кроме, как народ попугать? возразил Крючков. – В результате получается, как в сказке: "А и Б сидели на трубе – А упало, Б пропало, что осталось...?" Остались только мы, чтобы самих себя координировать. Вот так сидим и координируем. Агентуры во все дырки напихали – у литовцев в "Саюдисе" каждый третий наш – а толку никакого.

– У меня такая же обстановка. Обком ни одной реализации не разрешает, – вставил Сурков.

– Подожди со своими реализациями, до них еще дойдем, – поморщился Крючков. – Короче, у моих терпение лопнуло. Собрали мне все оперативные материалы, толковую справку подготовили и – с Богом! – благословили в ЦК, к Михаилу Сергеевичу. Просим-де добро на активные культурные, так сказать, культурно-массовые мероприятия. Месяц, другой – ни ответа, ни привета. И тут, как назло, появился повод нагадить. Имею в виду историю с твоими "Волкодавами". Меня прораб перестройки Яковлев встретил и за пуговицу взял так, что не отвертеться: "Зачем и почему Комитет провоцирует демократическую общественность? Зачем нарушает монолитную сплоченность вокруг ленинского курса партии на правовое государство?" И "Литературкой" с намеком тычет.

– Будем, говорит, на Политбюро выносить. Что ж, на Политбюро, так на Политбюро! Мне терять нечего, осточертела вся эта тягомотина. И перед сотрудниками стыдно. Они мне – по делу, а я в ответ: ни рыба, ни мясо, как сморщенный хер у дохлого зайца. Сколько можно, в конце концов, донесения собирать? Тонны бумаги исписали, а противнику – хоть бы хны.

Крючков покраснел, чувствовалось, что он искренне переживает и говорит откровенно, не заботясь, если кто услышит.

"Допекли человека, а ведь разведчик, каких мало, от Бога", сочувствуя, подумал Сурков.

– Как только получил твою справку, грамотно, кстати, подготовлена, поощри от моего имени исполнителей...

– Один исполнитель: подполковник Коршунов, – сказал Сурков.

– Передай мою большую благодарность и выправь представление к полковнику или премию, как считаешь лучше

– Говорят, лучше маленький рубль, чем большое спасибо, Владимир Александрович, – позволил себе пошутить Сурков.

– Твой кадр, тебе виднее! В общем переслал Яковлеву, после звоню: мол, собирай Политбюро, пусть рассудит, терпеть больше нет мочи. Собрать Политбюро – кишка тонка, собрались на расширенном секретариате. Я, поверишь – полночи не спал! Это с моими-то нервами так волноваться! Дали мне слово, я в двадцать минут уложился, материалы каждому из спецчемодана под расписку выданы, даже Михал Сергеичу пришлось закорючку поставить. Поморщился, но расписался: режим есть режим!

Короче, я доложился, а в ответ – тишина. Только бумага шуршит. Наконец Хозяин не выдержал: "Я, – говорит, – затрону по докладу товарища Крючкова такую тему, как закрытая информация. Получая шифровки, я сразу вижу, где почерк ГРУ, где КГБ, где другого, так сказать, ведомства. И когда идет анализ ситуации, в миг отличаю, где правда, а что нам навязывается, как правда".

Оборачивается ко мне и замолкает минуты на три. И, буквально сверля меня взглядом: "Владимир Александрович! Я на тебя смотрю. Очень важно, сколько процентов волнений ты списываешь на подростков, а сколько связано с глубинными политическими течениями. Боюсь, разучился ты эти процессы различать, а мы в Политбюро должны иметь правильную и своевременную картину. И как бы у тебя, товарищ Крючков, не получилось, что дела делаются без ведома Политбюро. Хочу тебе напомнить, и тебе, Дмитрий Тимофеевич*: отныне без решения Политбюро ни армия, ни КГБ ни в каких делах не должны участвовать!