Текст книги "Площадь диктатуры"

Автор книги: А. Евдокимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 32 страниц)

– Видали мы таких ученых! Так тебя затрахал, что синячищи под глазами в полщеки. Иди, на себя в зеркало посмотри, бесстыжая! – махнул рукой директор.

На свое место Геннадий Николаевич попал после выхода на пенсию друзья помогли устроиться. Последние десять лет он служил на Севере в службе охраны режимных объектов. Переписывал бумажки, собирал донесения и рапорты – работа тихая и спокойная, выслуга – с тройным зачетом, не то, что в столицах. Нынешняя работа была намного хлопотливей, требовала постоянной настороженности и внимания, а, самое главное, – понимания, кому надо услужить, кому помочь, а кого отфутболить, чтобы дорогу забыли. Директор гостиницы был нужным человеком, нужнее многих начальников в Москве и заработки у него соответствовали его уровню. Хотя, приходилось делиться. Иногда Геннадий Николаевич подсчитывал отстегнутые "наверх" деньги и горестно вздыхал: если бы не надобность делиться, его двухэтажный кирпичный дом был бы давно достроен. Но с другой стороны понимал: не поделится – и месяца в должности не усидит! Чтобы уволить и повода искать не надо: работа – сплошные нарушения. Возьми любое и увольняй за милую душу. Или сажай!

"А в общем ничего страшного. Ну, не прописали гостя – бывает. В крайнем случае – бутылка, другая, к тому же не из своих платить. Конечно, если за гостем ничего не тянется, но судя по всему – не должно. Из крайисполкома звонили, что гость из кооператоров. Большую силу взяли ребята! Обещали, что все оплатят. Ну и пусть платят, коли денег – куры не клюют. Тысчонки две на расчет накину! Нет две – много, полторы – в самый раз будет" – думал Геннадий Николаевич. Сердился он больше для порядка. Танька дуреха прозевала, сама и влетит, если что не так сложится.

"Обойдется!" – решил Геннадий Николаевич и по дороге на инструктаж очередной смены, зашел в бар.

– Налей-ка мне кофейку с пятью каплями, – велел он буфетчице.

– "Арарат" кончился, есть грузинский, но хороший – "КВК", – сказала та, показывая этикетку.

– Давай, попробуем, – выпив полчашки, Геннадий Николаевич будто невзначай спросил: – Вчерашний Танькин хахаль, как показался?

– Не нахальный! Что не дашь – всем доволен.

– Откуда – не говорил?

– Вроде, москвич.

– Хорошо, денег не бери – потом рассчитаюсь – и обслуживай, как я велел. Если перейдет меру – скажи мне, – окончательно успокоившись, сказал директор.

* * *

Сведения о проживании Горлова в Адлере поступили на учет в ЦАБ ОВД города Сочи* почти через неделю, всего за день до его отъезда. Все это время он жил никем не замеченным и напрочь выпал из поля зрения Ленинградского УКГБ, будто растворился бесследно.

2.10. ВИННА ЯГОДА ПО САХАРУ ПЛЫВЕТ

На несколько дней для Горлова наступил зрелый и развитой коммунизм. Служащие пансионата были вежливы и предупредительны, постельное белье менялось ежедневно, в ресторане и в баре у него не брали деньги, даже чаевые.

– Жаловался, что Котов тебе отпуск испортил? Вот и отдохни по-человечески, как белые люди на диком Западе. Лови кайф и расслабуху, коли карта выпала. Ты нам нужен веселым, здоровым и трудоспособным. А про деньги не бери в голову, считай – это аванс. Ты меня знаешь: должок не заржавеет – из первой получки вычту, – успокоил его по телефону Цветков.

– Домой мне позвонил? – спросил Горлов, договорившийся с Ниной, что если Цветков будет спрашивать, где он, то, значит – с ним все в порядке.

– Жена сказала, что ты в деревне. Знала бы, где ее муж оттягивается! Говорят, что ты весь женский персонал в пансионате отбарабанил. Взять бы, да и заложить тебя, конспиратор хренов!

– Не заложишь!

– Почему? – удивился Цветков

– Наши своих не закладывают, – ухмыльнулся Горлов.

– Люблю я тебя, Боря, за четкость: говоришь коротко и по делу. Короче, отдыхай, ни о чем плохом не думай, а через пару недель документы поспеют и за работу.

Насчет персонала Цветков преувеличил. Горлов ни с кем, кроме Тани, не встречался, а та пришла на следующий день и, выйдя утром из ванны, без смущения сказала:

– Наверное, придется простынь замыть! Вчера было можно, а сегодня уже нельзя. У меня всегда так – в самый неподходящий момент, до чего ж я невезучая.

Два дня Горлов потратил, чтобы положить деньги на аккредитивы держать при себе почти тридцать тысяч было страшно, могли украсть или, если бы обнаружила милиция, – задавать вопросы. Он оформлял аккредитивы на мелкие суммы в разных сберкассах. Три тысячи послал почтовым переводом жене, рассчитав, что к моменту получения уже будет дома.

Погода стояла мерзостная: не переставая ни на минуту, лил дождь с резким, пронизывающим ветром. От сырого воздуха и постоянно промокшей одежды Горлов мерз, будто в сильный мороз. Его все время знобило, и он отогревался только у себя в номере.

Паническая тревога, охватившая его после странного обыска в Репино стала глуше, но совсем не отступила. Добавлял беспокойство и отказ Цветкова продолжать работу по медицинским приборам. Не дураки же в министерстве: отлично понимают, что разговоры про конверсию – просто сотрясение воздуха, и лечебные лазеры никому не нужны, кроме Сергея. Тему могут закрыть уже в конце первого квартала, а ничего другого на примете нет. Это значит, что его сектор сократят вместе с сотрудниками и с ним самим – без финансирования и утвержденной тематики держать их не будут.

В конце недели ветер переменился, на небе появились голубые просветы, а в пятницу утром Горлов проснулся от солнечного света. Наскоро позавтракав, он вышел к морю. Над камнями пустого пляжа клубился пар, и после дождливой серости минувших дней море сияло и переливалось. Правда, совсем недалеко в предгорьях густились фиолетовые, почти черные тучи, а в разрывах белели снегом вершины гор, но на побережье было тепло и солнечно; если бы не голые деревья можно было представить, что сейчас лето. Горлов подобрал сломанный деревянный лежак и до обеда лежал на солнце, раздевшись до пояса. Он почти задремал, но помешал постоянный гул от близкого аэродрома. Самолеты садились и взлетали один за другим, оставляя в небе узкие белые полосы.

Перед уходом Горлов не выдержал и, раздевшись догола, с разбега нырнул в воду. Обожгло холодом до ломоты в висках, он выскочил на берег и едва согрелся, натянув одежду на мокрое тело. Уже по пути в пансионат он почувствовал беспричинную радость, все тело будто покалывало иголками. Проходя под деревом, Горлов неожиданно для себя подпрыгнул и, ухватившись за ветку, раскачался и далеко прыгнул, как в детстве.

Пообедав, он выпил в баре кофе и пошел гулять. Было так тепло, что он вышел в одном пиджаке, но на пляж не вернулся – лицо уже покраснело от солнца, и можно было обгореть. Около газетного киоска Горлов остановился продавщица выглядела симпатичной.

– "Правды" нет, "Россия" продана, хоть "Труд" остался? – вспомнив старый анекдот, спросил он.

– И "Труд" уже кончился, нам центральных газет совсем мало дают, а "Известий" уже месяц не было, – серьезно ответила продавщица.

– Давайте, что есть, – сказал Горлов

– "Советская здравница", "Вечерний Сочи" – позавчерашний, но в него можно фрукты заворачивать, – и "Правда Кубани" ...

– Давайте все! Если не прочитаю – раздам казакам на самокрутки, пошутил Горлов. – А что вы после работы делаете?

– С женихом в кино пойду, у нас свадьба скоро, – смутившись, заулыбалась она, и Горлов догадался, о чем она подумала.

Пристроившись на скамейке, Горлов полистал газеты. Судя по ним, политические бури гудели и завывали совсем в другой стране. В Краснодаре все было спокойно. Много писали о подготовке техники к посевной, о передовиках сельского хозяйства и недостатках организации социалистического соревновании в сочинских столовых. Читать было нечего, и газеты были скучными, как десять лет назад. Не торопясь, Горлов дошел до кинотеатра. Показывали "Маленькую Веру", он посмотрел бы фильм во второй раз, но не захотел стоять в очереди.

Когда Горлов дошел до конца набережной и повернул обратно, горизонт заволокло дымкой, а с моря наползли низкие облака. Солнце еще светило сквозь радужное марево, но в сотне метров от берега над неподвижной гладью выстлался густой белый туман.

Горлов чувствовал гложущую и непонятную самому отрешенность. Он подумал, что никогда в жизни не был один столько времени подряд. В командировках его всегда окружали сослуживцы, даже в гостиницах и общежитиях его почему-то селили в многоместные номера. Отпуск он всегда проводил на даче с женой и детьми, а рядом постоянно мельтешили соседи. Да, он никогда не оставался наедине с самим собой! От этой мысли ему стало неуютно и грустно.

Тем временем пелена тумана достигла берега, поднялась и укрыла все вокруг, а впереди, дальше десяти-пятнадцати метров все терялось в белесой мгле.

Он прозевал переход под железной дорогой, через который нужно было попасть в пансионат, и, только повернув обратно, заметил сидевшую на скамейке женщину. Она напоминала нахохлившуюся птицу – голова ушла в воротник пальто, а руки были спрятаны в рукавах. Он и сам не знал, почему вдруг решил остановиться. Она подняла голову, – ее глаза на мгновение блеснули, – и сразу отвела взгляд. Горлов был уверен, что она его узнала.

– Пойдемте ужинать, Лариса, – протянув ей руку, сказал он.

Она чуть помедлила, но все же встала навстречу.

– Мы где-то встречались? – неуверенно спросила она.

– Летели из Краснодара в Ленинград, вы согнали меня с места, я и нахамил, но после мы помирились. А через месяц я увидел вас в Москве, в ресторане "Прага". Много раз собирался вам позвонить, но так и не решился у вас очень ревнивый муж.

– Не помню, чтобы я давала свой телефон, – удивилась она.

– Ваша знакомая сказала, я наизусть запомнил, – Горлов неуверенно назвал номер и по ее взгляду понял, что не ошибся. Он взял Ларису под руку и сквозь толстую ткань форменного пальто почувствовал ее грудь и гибкость тонкой талии.

– Поужинайте со мной. Пожалуйста! – попросил Горлов

– Хорошо, – согласилась она. – Только надо предупредить, здесь рядом гостиница "Аэрофлота", всего на одну минутку.

– Как я вас из окна не увидел? Это же напротив, через поляну.

– Мы только сегодня прилетели. Обратный рейс – завтра, но в такой туман не выпустят, застрянем надолго.

Они дошли до ее гостиницы и Горлов остался на улице, глядя в большое окно вестибюля, как она улыбается, разговаривая с кем-то по телефону.

– У соседки по комнате роман со вторым пилотом. Представляете, как она обрадовалась, что меня не будет до вечера?

– Поэтому вы и сидели у моря одна-одинешенька? – спросил Горлов.

– И ужасно замерзла! А вы – настоящий рыцарь, спасли меня от холодной смерти, – засмеялась она. – Если серьезно, я была просто ошарашена. Вы сказали: "Пойдемте, Лариса, ужинать", будто мы век знакомы. Если бы что-то другое, что говорят в таких случаях, какую-нибудь глупость, к примеру, что это – судьба...

– Вы бы сделали вид, что не знаете меня?

– Скорее всего

– Интересно, кому было бы от этого хуже, – весело сказал Горлов, пропуская ее в двери гостиницы. – Давайте по рюмочке, чтобы согреться.

Они подошли к стойке, и буфетчица ничем не показала, что знает Горлова.

– Две рюмки коньяка с лимоном, – попросил он.

– Хорошего не осталось, только из директорского запаса, – глядя в сторону, сказала буфетчица. Ей, видно, не понравилось, что Горлов пришел с женщиной.

– Коньяк и правда хороший, – Лариса выпила первой и чуть сморщилась, положив в рот кружочек лимона.

– За туман над морем! – сказал Горлов, поднимая рюмку.

– У меня перерыв! Еще что-нибудь надо? – сердито спросила буфетчица.

– Спасибо, мы пойдем ужинать, – ответил Горлов и вынул авторучку, чтобы расписаться на счете.

– Приятного аппетита! – недовольно буркнула буфетчица.

– Где можно вымыть руки? – спросила Лариса.

Горлов предложил подняться к нему, и она молча кивнула, видимо, о чем-то задумавшись.

– Вам будет неудобно идти в ресторан, – сказала она.

– Почему? – удивился Горлов.

– Я в форме, и переодеться не во что.

– Вы не поверите, но мне наплевать, кто как одет. Ерунда это...

– Вовсе не ерунда. Любой женщине важно, как она выглядит. Для некоторых это важнее всего.

Горлов думал, что, увидев его номер, она удивится, но этого не случилось. Вынув из бокового кармана маленькую сумочку, она отдала ему пальто и закрылась в ванной.

Он позвонил в ресторан, чтобы накрыли на двоих.

– Давайте все самое лучшее, на ваш вкус, – ответил он администратору. – И скажите, чтобы ансамбль играл потише.

Он достал из сумки галстук и белую рубашку. Под пиджаком было незаметно, как она смята. Посмотрев в зеркало, Горлов огорчился, что нет времени отутюжить брюки.

– Я готова, – сказала Лариса. Она сделала другую прическу: темно-каштановые волосы с одной стороны были собраны заколкой, а с другой касались плеча. Синий костюм с золочеными крылышками "Аэрофлота" был без единой морщинки, такого же цвета, как ее глаза.

Он смотрел, как она идет через комнату, и почувствовал, что пересохло в горле.

– Немного вина? – скрывая смущение, он достал из буфета открытую вчера бутылку и наполнил два бокала.

– Вы определенно хотите, чтобы я опьянела? – вино в ее руке было густо-малиновым в середине и светло-красным и прозрачным по краям. Она отпила совсем немного.

– Пьянеть приятно, если вместе и поровну, – сказал он.

2.11. ЭТА НОЧЬ БЕЗ ЛИЦА И НАЗВАНЬЯ

У входа в ресторан Горлов придержал тугую дверь, пропуская ее вперед.

– В общественное место мужчина должен входить первым, – укоризненно сказала Лариса.

– Добро пожаловать! – торжественно возвестил встретивший их администратор, показывая накрытый стол. Ожидавший сбоку официант чиркнул спичкой и ловко поджег свечи. Полупустой зал остался за чертой светового круга, а глаза Ларисы показались Горлову совсем черными.

Он хотел удивить, как их обслуживают, но она не обратила внимания на его шикарный номер и невероятно дорогую еду, будто было ей не в диковинку.

– "Твиши", – не раздумывая, сказала она, когда официант подкатил столик с вином на выбор. Однако не выпила, скорее чуть пригубила.

– Никогда не видел, чтобы бутерброд ели вилкой и ножом, – сказал Горлов, следя за ее пальцами – каждый двигался будто сам по себе.

– Бабушка приучила! Она меня не так дрессировала – на всю жизнь хватит и еще на моих внуков останется!

– У вас есть дети?

– Сын! Ему скоро восемь. Раньше я чувствовала его неотрывно, а теперь иногда мне страшно, что он вырастает и становится все дальше и дальше. Я так мало с ним бываю. Его свекровь воспитывает больше, чем я, – она на секунду поникла, но тут же улыбнулась.

– Не будем о грустном! Лучше расскажите, как вы устроились в Челябинске, не скучаете по Ленинграду?

"Притворяется, только делает вид, что забыла, все-то она помнит", догадался Горлов.

– Я не та редкая птица, которая может долететь до Челябинска, признался он и неожиданно для себя стал рассказывать обо всем, что случилось после их встречи в Москве. История с обыском вдруг показалась совсем не страшной, и он смеялся, рассказывая, как в панике удирал из Ленинграда.

– И ничего такого у вас не нашли? – спросила Лариса.

– Даже не догадываюсь, что они искали, – продолжая смеяться, воскликнул Горлов.

– Я слышала, муж говорил по телефону, что у "дерьмократов", – он их только так называет, – нашли оружие и наркотики из-за границы, – сказала Лариса. – Вы знаете, он очень радовался, говорил, что это большая удача. Кого-то даже арестовали. Как хорошо, что это не вы.

"Рубашкин! Рубашкина арестовали!" – трезвея от страха, подумал Горлов. Только знакомством с Рубашкиным можно было объяснить то, что у него сделали обыск.

"Так, вот что искали. Но откуда у Пети оружие и наркотики, тем более из-за границы? Разве мог он столько лет притворяться? А вдруг Рубашкин все-таки передал на Запад секретные данные о нашей системе наведения? Меня же предупреждали! Надо лететь домой, найти телефон этого, который ко мне приходил, надо объяснить. Ну, не посадят же меня, я же хотел, как лучше, я ни в чем не подозревал Петра", – думал Горлов, выпивая третью рюмку коньяка подряд и не чувствуя вкуса.

– Вам не плохо? Вы очень побледнели, не пейте пока, покушайте – все так вкусно, – она ласково коснулась его руки.

– Разве ваш муж работает в КГБ, а не в Обкоме? – невпопад спросил Горлов.

– Да, он работает в Обкоме... Вы столько обо мне знаете: телефон, и про мужа, и даже, что он ревнивый?

– Осенью я летел домой из Краснодара. Когда садился в самолет, думал опять вас встретить. Потом разговорился со стюардессой. Она вас хорошо знает – вместе учились на каких-то курсах.

– И что еще она обо мне рассказала?

– Скорее обо мне, что я влюблен ...

– Влюблены в меня? Почему вдруг? – удивилась Лариса.

– Потому, что в вас все влюбляются, и все стюардессы Советского Союза вам завидуют, а вы на мужчин даже не смотрите, вам никто не нужен. Так во всяком случае она говорила.

– Господи! Какая чушь! – засмеялась Лариса, и, помолчав, тихо сказала: -Однажды мы взлетали на Челябинск и долго ждали высоту – диспетчер напутал, нужно было пропустить краснодарский. Я тогда вспомнила о вас. Вспомнила как-то мимолетно, не знаю, как объяснить...

– Мне очень легко с вами, – сказал Горлов и отпил вина потому, что стало сухо во рту и часто, с перебоями забилось сердце.

– Все совсем остыло, а вы даже не притронулись, – не глядя на него, сказала Лариса.

Луч прожектора неожиданно ударил им в глаза, динамик щелкнул и захрипел

– Для нашего дорогого гостя, Бориса Петровича из Ленинграда и его не менее прекрасной спутницы исполняем старинное танго "Город над вольной Невой". Белый танец – дамы приглашают кавалеров! – на весь зал загремел искаженный акустикой мужской голос.

– Вы популярная личность, Борис Петрович! Придется вас пригласить, вставая, сказала Лариса.

Свет метнулся к потолку, дробясь от вращающегося зеркального шара. В ресторане почти никого не осталось, они были одни на подсвеченной снизу танцевальной площадке.

– Вы забыли мое имя и сразу не спросили, а потом было неудобно, догадался Горлов.

– Иногда кажется, что вы читаете мои мысли, – она откинула голову и посмотрела ему в глаза.

– Да, я владею сенсорикой двадцатого дэна, акапунктурным суперпрограммированием, методами трансцендентного сверхгипноза и знаю, что вам больше всего нужно, – ответил Горлов. От ее взгляда и близости у него закружилась голова.

– Я не очень поняла, чем вы владеете, но хотелось бы узнать...

– То же, что и всем – счастья, – тихо сказал Горлов.

– Теперь верю: вы настоящий экстрасенс, – засмеялась она.

Музыка кончилась, они вернулись. Пока их не было, со стола убрали.

– Есть мороженое. Вам кофе или чай? – спросил официант.

– Кофе! – сказал Горлов и передал официанту две десятки для оркестрантов.

Пока они ели мороженое и допивали кофе, со столиков начали снимать скатерти, и на голые столешницы ставили стулья вверх ножками.

– Помните, у Леонтьева есть такая песня: "Куда уехал цирк?" Или что-то в этом роде об уехавших артистах и празднике, который кончился? – спросила Лариса.

– Говорят, есть книжка с противоположным названием. Кажется: "Праздник, который всегда с тобой", – сказал Горлов.

– Говорят, кажется..., – передразнила его Лариса. – Неужели вы не читали Хемингуэя?

– "Старик и море" – конечно, читал. Потом про бой быков и это – "Снег в Африке" – что-то о жене, которая вместо тигра подстрелила мужа за то, что он ее разлюбил...

– Вы шутите? – изумилась она.

– Почему? Я читал Хемингуэя и все хорошо помню.

– Вы – как мой муж, который не видит разницы между сионизмом и супрематизмом! – смеясь, воскликнула Лариса.

Свет мигнул и погас, осталась только лампочка над входом в служебные помещения, и на их столе, мигая, догорала свеча.

– Жалко, но пора уходить, – вставая, сказал Горлов.

– Вы и здесь не будете расплачиваться? – спросила она.

– Живу в кредит, – пожал плечами Горлов. – Если разбогатею, то заплачу.

Они пошли в номер за ее пальто, и он все больше нервничал, стараясь говорить о мелочах.

Прежде, чем одеться и уйти, она позвонила по телефону.

– Диспетчер сказала, что погоды до полудня не будет. Слава Богу, можно спать спокойно, – рассеянно объяснила она, повесив трубку.

– Я не буду вас тревожить, но обещайте, что сами позвоните мне, сказал Горлов, подавая ей пальто. – Не сердитесь, но ваша знакомая была права: я действительно в вас влюблен.

– Почему сердиться? Разве можно за это рассердиться? – повернувшись, она оказалась совсем близко, лицом к лицу и он обнял ее за плечи. В последний миг она отклонила голову и его губы коснулись ее щеки.

– Обещайте, что позвоните, – тихо сказал Горлов

– Посмотрим, может быть... Наверное позвоню, – так же тихо ответила Лариса и, помолчав, неожиданно спросила: "Вы не боитесь, что я не смогу отказать себе в желании звонить вам каждый день?"

Он не подумал, скорее почувствовал, что если оставит ее сейчас, то будет всегда жалеть, а она, что бы ни говорила, никогда ему этого не простит.

– Не уходи, ты не можешь просто так попрощаться и уйти, – твердо, как о решенном, сказал он.

– Хорошо, я останусь, – спокойно и, как ему показалось, равнодушно, ответила она.

* * *

Горлов будто знал, что ее губы окажутся мягкими и теплыми, а поцелуй вызовет у него желание, такое сильное, что станет больно. Но когда они наконец оказались совсем вместе, он испытал потрясение, которое не мог объяснить и выразить. Ничего подобного не бывало с ним раньше, он не представлял, что такое вообще может быть, и вдруг подумал, что не будет никогда больше.

Она порывисто дышала, сквозь стиснутые зубы иногда прорывался стон. Потом с силой прижала его руку к своей груди, там где билось ее сердце. Он чувствовал нарастающую жажду освобождения, и ее тело отвечало радостной и взаимной готовностью.

После она отворачивала голову, пряча слезы.

– Первый раз в жизни мне тоже хочется заплакать, – прошептал он, целуя ее ладонь, – ... от счастья!

– Господи! Я так боялась, что ты скажешь что-нибудь не так.

Время и мир вокруг не изменились, но стали совсем другими, каждое прикосновение было неторопливым и упоительно прекрасным. Они больше не испытывали скованности и стеснения – их близость была естественной и необходимой, как воздух, которого не замечаешь, пока дышишь.

– Я люблю тебя, – сказал Горлов. Он хотел сказать другое, но не нашлось нужных слов – только эти, которые прежде говорил только жене. Вспомнив о ней, он удивился, что его совсем не мучит совесть.

Лариса еле слышно вздохнула и, повернувшись к нему, прошептала:

– Как странно! Я подумала о тебе, как о мужчине, которого давно знаю и который принадлежит только мне.

Он медленно, едва касаясь, гладил ее всюду, куда доставала рука, чувствуя, как пробуждаются ощущения любви и нового желания. Отзываясь на его прикосновения, она едва слышно застонала, и он вошел в нее сразу и сильно. Она вскрикнула, едва он начал двигаться и почувствовал, как сотряслось ее тело. Он замер, ощущая себя только в ней, будто весь он, вся его сила сосредоточилась там.

Они долго лежали, не разжимая объятий, словно боялись выпустить друг друга. Потом она поцеловала его, и он стал медленно двигаться, наращивая ритм, пока не настало освобождение.

– Я не знала, что возможно такое, – прошептала она.

– Это редкий дар, и, знаешь, я всегда верил, что любить можно только один раз в жизни, – помолчав, ответил Горлов.

– Ты так легко говоришь: "Люблю, любовь, один раз в жизни..." Мы даже не узнали толком друг друга. Всего одна ночь, я не могу объяснить...

– Я чувствую... – Горлов не договорил, и, не зная, что сказать дальше, поцеловал ее сильно и нежно.

– Тебя я за плечи возьму, сама не знаю, что к чему, – прошептала она, но он не расслышал последних слов и переспросил.

Лариса не ответила, и, прислушавшись к ее ровному дыханию, он понял, что она уснула, положив голову ему на грудь. Скоро у него онемело плечо, но он боялся пошевелиться и, в конце концов тоже уснул.

2.12. С ЗЕМЛИ ДО САМЫХ ВЕРХНИХ НОТ

За окном уже брезжил предутренний свет. Было пасмурно, но туман рассеялся, тучи неслись в небе высоко и быстро.

"Почему? Почему она осталась? Как ей удалось сделать нечто такое, что я почувствовал себя абсолютно счастливым? И почему она так красива?" думал Горлов, оставаясь в легкой и призрачной дремоте.

Никакая женщина не обнимала его с такой нежностью и самоотречением. Горлов чувствовал ее близость с такой глубиной и силой, что это не вмещалось в рамки его представлений, а подразумевало какую-то загадочную, он подумал, что предначертанную, – духовную необходимость. Он не отдавал себе отчета и не понимал причину, почему обычное для него приключение обратилось всепоглощающим желанием.

Еще не совсем проснувшись, она провела рукой по его груди. Горлов чуть-чуть отстранился и, глядя ей в глаза, прошептал:

– Ты ... Я не могу сказать... ты – волшебная!

Их близость была внезапной, бурной и сладостной. Потом они лежали, не двигаясь, и крепко обнимали друг друга. Наступил покой и отрешенность, и они, не сговариваясь, наслаждались абсолютной полнотой только что разделенной страсти.

– Милый! Ты не считаешь меня распутницей? Я очень хочу, чтобы ты улетел сегодня вместе со мной. Расставаться – невыносимо, – наконец сказала она.

Они одновременно посмотрели друга на друга и, еще не сказав ни слова, поняли, что должны быть вместе очень долго, может быть, всегда.

* * *

Взглянув в окно, Лариса испуганно вскрикнула и вскочила к телефону.

– Мы улетаем по расписанию, в четырнадцать – ноль десять. Так ты летишь со мной? – быстро одеваясь, спросила она.

Он знал, что мест на Ленинград в ближайшие дни не было. Ему, правда, достали билет, но только на рейс через два дня, и он не представлял, как обменять его на сегодня.

– Пустяки, у меня знакомый начальник смены, он все сделает, рассеянно сказала Лариса.

На всякий случай Горлов собрал вещи и предупредил дежурную. Лариса позвонила после одиннадцати и сказала, что через сорок минут будет ждать у входа в аэропорт.

– Успеешь? – торопясь, спросила она, и Горлову показалось, что она волнуется.

В аэропорту она увидел его первой и побежала навстречу. Горлову показалось, что сейчас она бросится ему на шею – так стремительно было ее приближение. Но она остановилась в двух шагах.

– Господи! Я так боялась, что ты опоздаешь, а я бы всю жизнь мучилась, что ты специально не захотел придти, – она запыхалась и часто дышала, виновато и умоляюще глядя на Горлова, и он не нашел, что ответить.

– Все будет хорошо, – наконец сказал он.

Она провела его к стойке, регистрация еще не начиналась, и в толпе заволновались.

– Давай назад! Куда без очереди? – угрожающе кричали со всех сторон.

– Спецобслуживание! Вы что, не видите? – Лариса вроде бы не повысила голос, но все сразу притихли.

– Так бы и сказали, на лбу не написано! – буркнул стоявший у самой стойки толстяк в толстой, неповоротливой овчине.

– А вот я сейчас милиционера! Отведет, куда надо – там тебе и на лбу, и, где хочешь, напишут, – воскликнула дежурная и ласково обратилась к Ларисе: – Дайте билет и паспорт.

Горлов протянул паспорт, но Лариса перехватила и сама отдала его дежурной.

– Последнюю бронь отдаю, ты уж не забудь, Ларисочка, что я просила! сказала та, отдавая паспорт с билетом и талонами на посадку.

Лариса провела Горлова через незаметную дверь в углу зала. За дверью обнаружилась уютная комната с глубокими кожаными креслами, большим телевизором и буфетом. Стоявший у входа милиционер вытянулся и отдал честь.

– Вот, пассажира привела, обслуживай! – сказала Лариса буфетчице.

– Тебе что взять? – спросил Горлов.

– Это же зал спецвылета, мне здесь нельзя и вообще пора. А ты успеешь позавтракать, на посадку тебя пригласят и проводят, – она посмотрела на него, будто хотела что-то сказать, но только улыбнулась, – едва заметно, и ему показалось, что улыбка была печальной. – Я тебя встречу у трапа, скоро увидимся.

Было тепло, и Горлов снял куртку, подумав, что правильно сделал, надев в дорогу рубашку и галстук.

Он заказал холодный ростбиф, два салата – картофельный и с помидорами, красное вино и кофе с молоком.

– С молоком нет, у нас только со сливками! – поправила его буфетчица и быстро пощелкала костяшками счетов. – С вас рубль восемьдесят две!

– Сколько? – изумился Горлов, прикинувший, что должен заплатить не меньше десятки.

– Рубль восемьдесят две! Вы, наверное, депутат. Раньше у нас не были?

– Нет, но я – член профсоюза! – с серьезным лицом ответил Горлов.

– Теперь и не поймешь, кто откуда. Недавно одного обслуживала: из себя тихоня тихоней, пиджак лет двадцать отношенный, брючишки – заплата на заплате, аж светятся! Замухрыга каких свет не видывал. А девчонки потом сказали, что знаменитый какой-то из новых, которые сидели. Да, нонече – не то, что преждючи!

Из той же маленькой дверцы появилась компания мужчин, шумных, с покрасневшими лицами. Милиционер так же как раньше Горлову отдал им честь, а буфетчица, зачем-то размахивая полотенцем, бросилась навстречу и засуетилась, усаживая их за столик у окна.

Покушав и выпив кофе, Горлов успел выкурить две сигареты и подумал, что хорошо бы позвонить домой, но телефона рядом не было, а уходить он побоялся – вдруг не пустят обратно.

Незаметно для себя он задремал, покойно устроившись в мягком кресле.

Потом вдруг услышал включенный на полную мощность телевизор.

– ... в Смольном состоялся совместный пленум Ленинградских обкома и горкома КПСС, который осудил антипартийные действия отдельных членов партии, поддавшихся на антикоммунистическую и антисоветскую пропаганду. Пленум поддержал инициативу Петроградского райкома КПСС и ряда первичных партийных организаций о проведении общегородского митинга. Перед участниками пленума с развернутым докладом о программе действий по углублению перестройки выступил первый секретарь Лениградского обкома партии товарищ Борис Вениаминович Гидаспов ... – говорил диктор.

– Молодец Гидаспов! Хватит церемониться, давно пора башки пооткручивать! Мы им углубим на два метра по санитарным нормам, а потом еще расширим, чтобы процесс пошел! А то этот, в головку меченый, совсем народ распустил: куда не глянь – одни жиды с армяшками, – воскликнули сзади.

– Они так о Горбачеве! И ничего не боятся, – ужаснулся Горлов.

– Товарищи пассажиры рейса восемьдесят четыре шестьдесят два! На Ленинград! Прошу на посадку, – громко объявила девушка, будто сошедшая с рекламы "Летайте самолетами "Аэрофлота"!"

По взлетному полю дул теплый ветерок, небо почти очистилось, и, пока Горлов шел к самолету, солнце мягко грело лицо. Лариса встретила его на полпути. Ничем не показав, что знает его, – только в глазах лучилась ласковая улыбка, – она провела его к носовому трапу, который отъехал, едва они ступили на борт "Ил-86".