Текст книги "Путешествие в историю. Французы в Индии"

Автор книги: А Каплан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Глава четвертая
БЮССИ. ЗАВОЕВАНИЕ ДЕКАНА

В то время как Дюплекс терпел в Карнатике с 1751 по 3754 год одно поражение за другим, в Декане судьба французов складывалась по-иному. В начале 1751 года Музаффар Джанг, вступивший на трон после гибели Пасир Джанга, медленно двигался к своей столице Хайдарабаду. Его сопровождал большой французский отряд во главе с 30-летним капитаном войск Компании Шарлем-Жозефом Бюсси, по словам К. Маркса, „самым талантливым представителем французского командования в Индии“.

Знатное происхождение отца Бюсси весьма сомнительно. Профессиональный военный, он вначале носил фамилию Патисьер. Как часто бывало в те времена, он взял фамилию своего дальнего родственника Бюсси, что позволяло ему выводить свой род со времен Гуго Капета. Однако эта „знатность“ не принесла ему ни блестящей карьеры, ни, главное, богатства. В 1735 году полковник Бюсси умер, не оставив своей семье никаких средств к существованию. О его сыне известно, что он с 13 лет находился в полку отца, имея чин капитана, Ничего удивительного в этом нет, ибо командиры полков, особенно удаленных от Парижа, практически могли продавать офицерскую должность кому угодно.

После смерти Бюсси-отца полк был распущен, и 15-летний подросток в военном мундире поступил на службу в Компанию обеих Индий. Сначала служба забросила его на остров Бурбон, губернатором которого был Лабурдонне. Безусловно, Бюсси испытал влияние этого незаурядного человека и многому у него научился. Биографов Бюсси поражают не столько блестящие способности и смелость, сколько необычная, преждевременная зрелость их героя. 16-летний юноша с усердием изучал военное дело и коммерческие науки, стремился овладеть местными языками, поближе познакомиться с обычаями коренного населения. „Этот рассудительный юноша обладал умом 36-летнего человека“, – пишет историк Мартино.

В течение 13 лет этот человек оставался в тени. И на островах, и в Пондишери, куда он был переведен в 1741 году, ему пришлось довольствоваться ролью простого исполнителя чужих приказов. Только в 1749 году в Индии заговорили о Бюсси, который, располагая всего 2 тысячами сипаев и 500 солдатами, в битве при Ам-буре обратил в бегство 20-тысячную армию аркатского наваба. И хотя все лавры победы достались номинальному командиру, родственнику Дюплекса Отейлю, авторитет Бюсси сильно поднялся. С ним стал считаться даже генерал-губернатор. Спустя год Бюсси был уже самым влиятельным французом в Индии после Дюплекса. Взятие считавшейся неприступной крепости Джинджи, разгром полчищ Насир Джанга сделали имя еще недавно незаметного офицера известным и во Франции.

12 января 1751 года по приказу Дюплекса Бюсси отправился в путь на север, сопровождая Музаффар Джанга. Бюсси вел большой отряд – 2 тысячи сипаев и 300 французских солдат. Войска двигались медленно, ибо разноплеменное и недисциплинированное войско Музаффара было неуправляемо. Навабы, месяц назад принесшие Музаффару голову Насира, считали нынешнего субадара неблагодарным и замышляли новый заговор. В феврале 1751 года объединенная армия перешла реку Поннияр и двинулась к городу Карнулу. Здесь находились земли одного из навабов. Заговорщики решили действовать. В ночь с 14 на 15 февраля 1751 года они подняли свои войска и захватили артиллерию низама, затем бросились к обозам Бюсси. Однако караул открыл стрельбу. Бюсси попытался успокоить бунтовщиков и послал к ним парламентера. Патаны не осмелились напасть на французов. В лагере наступила тишина. Вдруг раздались выстрелы и крик. Низам Музаффар, узнав о заговоре, приказал своим войскам уничтожить и патанов и их воинов. Неожиданные действия субадара застали навабов врасплох, двое из них были убиты, только один сумел ускользнуть. Победа казалась полной, но она была уже не нужна Музаффару. В последнее мгновение схватки он получил смертельную рану. Свидетели описывают это событие по-разному. Одни говорят, что Музаффар стал жертвой случайной стрелы; по мнению других, он сошелся в поединке с навабом Карнула и разрубил своему врагу голову мечом, а умирающий наваб сумел нанести низаму роковой удар копьем.

Внезапная смерть Музаффар Джанга вызвала смуту в деканских войсках. Бюсси решил немедленно восстановить порядок, провозгласив нового субадара. Формально для утверждения субадара в Декане был необходим императорский фирман, однако после смерти Аурангзеба этот порядок нарушился. Французский офицер, чувствуя, что феодалы не хотят подчиняться малолетнему сыну Музаффара, провозгласил субадаром старшего из находившихся в лагере сыновей Низам-ул-мулка – Салабат Джанга. Большинство феодалов согласились, но два других брата, Низам Али и Басалат Джанг, затаили злобу. С подростком Басалатом никто не считался, а смелый и хитрый Низам Али всегда мог оказаться в центре любой смуты.

Новый субадар, Салабат Джанг, был человеком на редкость трусливым, безвольным и мнительным. Бюсси сразу же этим воспользовался. Салабат не столько из чувства благодарности, сколько в страхе потерять французского телохранителя соглашался с каждым его требованием, подтвердил все обещания Музаффара и разрешил Компании организовывать фактории по всему Декану, в Биджапуре и Голконде. Дюплекс получил в подарок целый город в Ориссе. Сокровища Голконды как бы по волшебству очутились в руках Компании. (Напомним, что бывший Голкондский султанат входил во владения низана.) „Я верю, что нация приобретет огромные выгоды от последнего переворота“, – писал Бюсси в Пондишери и просил свободы действий. „У меня связаны руки, разрешите мне действовать самому, и Вы будете управлять Голкондой, как Карнатиком“.

Дюплекс колебался, порой он видел в Бюсси второго Лабурдонне и доверял лишь своему племяннику лейтенанту Кержену, находящемуся в Декане. Между Керженом и Дюплексом велась секретная переписка. Губернатор требовал от племянника, чтобы тот следил за всеми действиями Бюсси и доносил ему. У Кержена имелась даже тайная инструкция лишить Бюсси командования. К тому же Бюсси заболел и, казалось, вскоре должен будет покинуть армию. Однако надежды Кержена не оправдались: командующий деканским отрядом выздоровел.

Между тем войска шли по-прежнему медленно. Участились размолвки с деканскими вельможами. Первый министр Салабата Рамдас Пандит, любезный с французами в Карнатике, по мере продвижения войск на север становился все высокомернее и враждебнее, и только с Керженом он оставался, как и ранее, приветлив. И все же 26 марта 1751 г. объединенные силы взяли Карнул на реке Кеда. Четырехтысячный гарнизон сдался без всякого сопротивления.

У Салабата был очень влиятельный враг – его старший брат Гази-уд-дин, славившийся как знаток мусульманской богословской литературы, вельможа при дворе могольского императора. Но Гази-уд-дин не имел своего. войска и поэтому обратился к пешве Баладжи Рао с просьбой о помощи, обещая правителю маратхов Аурангабад. 20 тысяч маратхов во главе с самим пешвой перерезали дорогу Бюсси. Но он не стал готовиться к битве, а предложил Баладжи Рао два лакха рупий. Хотя Гази-уд-дин обещал пешве Аурангабад, Баладжи Рао не очень доверял деканским вельможам и, удовлетворившись двумя лакхами, ушел на запад. В этом эпизоде проявились и черты характера французского военачальника. Бюсси в битвах был храбр, хладнокровен и даже жесток, но никогда сражение не было для него самоцелью.

Наконец 12 апреля 1751 года войска увидели стены Хайдарабада. Салабат торжественно вступил в свою столицу. Все крупные джагирдары принесли ему клятву верности и подарки. Салабат, в свою очередь, щедро одарил Бюсси. Ходили слухи, что полученная им сумма достигала 2,5 миллиона ливров. Вельможи также принесли французскому командующему драгоценности; многое перепадало и его офицерам.

Салабат постепенно входил в роль низама и становился все более раздражительным и капризным. Придворные искусно настраивали его против французов. Два самых знатных мусульманских вельможи Декана, Сеид Ласкер-хан и Шах Наваз-хан, не скрывали своего недоверия к чужеземцам. Но все же Салабат безропотно подписывал различные грамоты в пользу Компании обеих Индий, изготовленные по приказу Бюсси на основании инструкций Дюплекса.

В мае войска выступили на север, к Аурангабаду. В пути воины низама волновались: возникли слухи, что Великий Могол признал субадаром Декана Гази-уд-ди-на и, следовательно, Салабат – узурпатор. Возмущение грозило перерасти в открытый бунт, но внезапно в лагере появился гонец из Дели, привезший фирман императора для Салабата. Через несколько минут негодующий ропот сменился радостными криками, все спешили по здравить законного повелителя Декана, раздались артиллерийские залпы торжественного салюта, французские офицеры и солдаты приносили присягу низаму.

Возможно, грамота была фальшивой, но Бюсси, осведомленный о нравах при дворе Великого Могола Ахмад-шаха, отлично знал, что между поддельным и настоящим фирманом нет существенной разницы: документ, подписанный императором, мог через несколько дней потерять всякую силу, поскольку междоусобицы дворцовых клик в Дели не прекращались никогда.

Войска вновь двинулись в путь, и 15 июня Салабат прибыл в Аурангабад. Дюплекс не скрывал своего восторга, узнав об этом событии; казалось, самые честолюбивые планы его исполнились, и сразу же рождались новые. Если Бюсси мог пройти 1100 километров, не потеряв ни одного солдата, значит возможно совершить поход в Бенгалию, унизить англичан там, где они наиболее сильны, возвысить вновь Шандернагор. Необходимо было свергнуть субадара Бенгалии Аллахварди-хана и заменить его Салабатом. Именно в это время мечты Дюплекса о колониальной империи стали наиболее отчетливы. К тому же управляющий малабарской колонией Маэ довольно успешно округлял французские территории. Однако для окончательного утверждения в каком-то районе необходима концентрация сил, а Дюплекс был склонен распылять французские войска по всему полуострову.

Положение Бюсси в Декане, несмотря на успехи, было непрочным. Индийские феодалы продолжали оставаться подозрительными. Придворные Салабата замышляли новые заговоры. Офицеры и солдаты, быстро разбогатевшие в результате подачек Салабата, стремились увезти свои сокровища в более безопасные места. Бюсси почувствовал, что пассивное ожидание может привести к гибели.

Он разместил офицеров, солдат и сипаев в неприступной крепости у Аурангабада, установил жесткую дисциплину, запретив посещать пиршества и веселые дома, ежедневно проводил военные ученья. Бюсси был небольшого роста, с миловидным и даже немного сладким лицом, отличался безукоризненными манерами и к тому же плохо держался на лошади. Но этот офицер как никто другой мог заставить подчиняться самых разных людей. Французские солдаты в Индии, видевшие смысл военной жизни в грабеже, вели себя при Бюсси более сдержанно. Французы и сипаи быстро снискали уважение у местного населения Аурангабада. Кое-кто стал приходить в крепость с жалобами на произвол властей. Бюсси очень помогали его способности к языкам и талант актера. Владея несколькими индийскими языками и фарси, он объяснялся с мусульманскими вельможами и знатными индийцами без помощи переводчика. Подчиняясь всем утомительным восточным придворным церемониям, он так же свободно чувствовал себя в халате и чалме, как в мундире и парике. Подобные перевоплощения даже увлекали его. Если Дюплекс, облачаясь в платье наваба, действительно считал себя индийским владыкой и поэтому казался смешным, то Бюсси, никогда не принимая свои переодевания всерьез, выглядел со стороны подлинным восточным вельможей. Рассудительный и проницательный, он хладнокровно распутывал паутину изощренной лести и почти всегда угадывал мысли своих собеседников. Вскоре французскому офицеру стали известны все хитросплетения дворцовых интриг.

Низам все более ощущал свое унижение, и его враждебность к французам росла. Бюсси решил припугнуть трусливого государя, объявив ему о решении возвратиться на юг.

Над Салабатом вновь нависла угроза. Гази-уд-див получил фирман на Деканское субадарство и стал готовиться к походу на Декан. Одновременно с запада Декану угрожал маратхский пешва Баладжи Рао. Сначала Бюсси попытался предотвратить наступление маратхов дипломатическим путем: он знал, что главным врагом пешвы являлась старая маратхская магарани Тара Баи. Властная и энергичная, она начала активную борьбу против пешвы после смерти магараджи Шаху (конец 1749 года). Новый маратхский магараджа, Рам Раджа II, находился всецело под ее влиянием. Тара Баи обратилась за помощью к Рагходжи Бхонсле и некоторым другим враждебно настроенным к пешве маратхским феодалам. Видя, что пешва Баладжи Рао склонен поддерживать претензии Гази-уд-дина, Тара Баи решила заключить союз с Салабатом. Так создалось две коалиции.

Понимая, что Тара Баи может оказать лишь слабую поддержку, Бюсси решил не дожидаться, пока Гази-уд-дин объединится с маратхами, а выступить против них. В это время из Дели гонец привез Салабату фирман императора, на сей раз настоящий. По-видимому, хороший бакшиш чиновникам Могола не пропал даром – им ничего не стоило дать два фирмана на одну и ту же провинцию. В Аурангабаде состоялся военный парад, французы и сипаи под барабанный бой стройными рядами прошли по улицам города – зрелище было необычным. Всю ночь после этого по Аурангабаду бегали возбужденные дервиши и призывали идти в бой на маратхов. Многие сановники низама, связанные с пешвой, также ратовали за войну. Они надеялись на поражение нынешнего правителя Декана.

В начале ноября 1751 года 60-тысячная армия Салабата выступила из Аурангабада и медленно поползла на юго-запад, к Пуне – столице маратхов. Среди этой хаотической массы всадников и пехотинцев выделялись 400 французов и 5 тысяч сипаев, шедших в боевом строю.

Только через 20 дней армия встретилась с маратхской конницей. Следуя своему обычаю, маратхи в бой не вступали, а быстрыми и короткими атаками тревожили наиболее слабые части армии. Бюсси попытался собрать боеспособные части армии в единый кулак, не обращая внимания на толпы слуг, торговцев, повозки и женщин. В отобранные войска были вкраплены французы и сипаи. Получив первый отпор, всадники пешвы временно прекратили свои атаки, однако через три дня их возобновили. Ружейные залпы и артиллерийский огонь обращали всадников в бегство, но не могли нанести им существенного ущерба, потому что быстрые низкие кони маратхов с легкостью „горных козлов“, как отмечал Бюсси в письмах к Дюплексу, преодолевали любое препятствие в горах. Когда же горы кончились и войска пошли по ровному плато, у маратхов не стало особого преимущества перед французской кавалерией. 2 декабря конница маратхов внезапно появилась перед идущими войсками, Бюсси попытался дать сражение, но воины Салабата не двинулись с места. Бюсси с несколькими сотнями драгун при поддержке синайских кавалеристов устремился навстречу тысячам маратхских всадников, последние, не принимая боя, в беспорядке повернули назад. В первый раз в этой кампании Бюсси изменила выдержка, он хотел в пылу боя преследовать неприятеля, но один из сипайских командиров предостерег французского офицера. Бюсси вернулся в лагерь Салабата. Низам и его придворные не скупились на поздравления. Однако никто не хотел преследовать отступавших маратхов.

В ночь с 3 на 4 декабря 1751 года наступило лунное затмение. Из лагеря суеверных маратхов послышался страшный грохот; они били в перевернутые котлы, как в барабаны. Этот шум, по преданию, должен был прогнать демона Раху, проглотившего луну. Такой благоприятный момент для атаки упускать было нельзя. Бюсси со своими войсками (к ним на этот раз присоединились несколько тысяч хайдарабадцев) напал на маратхский лагерь. В шуме маратхи даже не заметили подошедшего вплотную противника. После первого внезапного удара люди пешвы бежали, бросив обозы. Сам Баладжи Рао чуть не погиб в этой суматохе. Долго он, полуголый, метался среди своих бегущих воинов в надежде найти коня, наконец ему удалось разыскать собственных телохранителей и ускакать. Такого позорного разгрома маратхи не испытывали давно, Бюсси, возвратившийся в лагерь субадарз, получил много денег и драгоценностей; другие офицеры и сипайские военачальники также не остались без подарков.

Войска двигались к Пуне сравнительно быстро. Деканские вельможи надеялись захватить там большую добычу. Пешва решил дать еще один бой. Он собрал 12 тысяч отборных всадников и поджидал войска Салабата неподалеку от Пуны. Как только показались деканские отряды, маратхи атаковали их. Деканская кавалерия сразу же начала отступать. Бюсси построил свои войска в каре и привел в готовность артиллерию, но стрелять он не мог: между ним и неприятелем находились всадники Салабата. Маратхи продолжали теснить их. В конце концов Бюсси приказал дать несколько залпов. Когда дым рассеялся, поле боя опустело. Воины низама рассыпались в разные стороны, маратхи отступили в более организованном порядке. В этой битве пешва потерял две тысячи, а Салабат – тысячу человек.

Баладжи Рао запросил мира, он не рассчитывал на поддержку всех маратхских князей. Салабат также не хотел воевать. Хайдарабадская армия голодала, начались грабежи. Сеид Ласкер-хан действовал крайне подозрительно. Бюсси говорил, что рад хотя бы его нейтралитету. Во французском отряде появились признаки эпидемии. В январе 1752 года был заключен мир, по которому пешва возвратил Салабату все земли, принадлежавшие ранее Низам-ул-мулку, дал две тысячи маратхов в качестве воинов и, наконец, обещал заплатить 27 лакхов контрибуции. Этот мир еще больше возвысил Бюсси в глазах деканских вельмож.

Но герой войны отнюдь не чувствовал себя триумфатором, он отлично понимал всю легковесность договоров с маратхами, да и сам пешва не скрывал своего презрительного отношения к миру: он хотел лишь выиграть время и копил силы для будущих атак. И действительно, не прошло и нескольких дней, как Баладжи Рао возобновил военные действия. На этот раз он надеялся на внезапность своего нападения. Его лазутчики доносили, что армия низама ослаблена голодом и болезнями. Выбрав удобную позицию, пешва ударил с гор, но Бюсси сумел отбить нападение, артиллерийский огонь вновь заставил маратхов отступить, а солдаты Бюсси захватили выгодные позиции на высотах. В этой битве даже индийцы проявили себя лучше, чем раньше. Вероятно, французский офицер заставил преодолеть тот традиционный страх, который мусульманские и индусские феодалы испытывали перед маратхами со времен Шиваджи. Даже Сеид Ласкер-хан, чьи войска ни разу не вступали в битву на протяжении всей кампании, преследовал бегущих; правда, его подозревали в том, что он сразу же начал переговоры с пешвой. „Я не знаю, кто большие мошенники, – мавры или маратхи“, – писал Кержен в Пондишери.

Дюплекс в своих письмах требовал захвата Пуны. Бюсси не считал этот шаг верным, ибо видел разницу между мусульманскими феодалами и маратхскими вождями. Несмотря на внутренние раздоры, маратхи в ми-путы крайней опасности должны были объединиться. Захват Пуны чужеземцами безусловно сплотил бы вокруг пешвы многих сардаров. Затяжная война, навязанная маратхами, могла истощить силы французов.

Армия с победой возвращалась в Аурангабад, но Салабат Джанг не стал кумиром Декана. Сторонники Сеид Ласкер-хана и Шах Наваза называли низама покорным слугой неверных. Рямдас Пандит быстро распустил джагирдаров, боясь, что их скопление в Аурангабаде может вылиться в бунт. Он мечтал уничтожить своих могущественных противников во главе с Сеид Лас-кер-ханом, которые также искали возможности расправиться с первым министром.

Дюплекс уже распрощался со своими грандиозными планами (завоевание Махараштры и Бенгалии), так как длительная осада Тричинополи требовала все новых сил. По его просьбе Бюсси заставил Салабата послать подкрепление в Карнатик. Несколько тысяч деканских воинов выступили на юг. Однако войско было подготовлено плохо, кормилось грабежом и двигалось крайне медленно.

Вскоре Бюсси установил, что Рамдас Пандит, первый министр Салабата, вел двойную игру – тайно переписывался с Мухаммадом Али, „навабом английской Ост-Индской компании“. Поэтому-то Рамдас Пандит так плохо заботился о французской армии. 3 июня, когда Рамдас Пандит выходил из дворца Салабата, на него внезапно напала толпа придворных. Прошло несколько секунд, и изуродованный труп первого министра уже волокли по главной площади Аурангабада. Одновременно на улицы выбежали десятки, по-видимому заранее подготовленных, людей, призывавших расправиться с Салабатом и французами. Бюсси в очередной раз продемонстрировал свое хладнокровие, мгновенно подняв войска по тревоге. Отряды и французов и сипаев под барабанный бой прошли по улицам города, не обращая внимания на враждебные крики. Спокойствие наступило быстро.

Затем французский военачальник предложил Салабату пригласить зачинщика мятежа Сеид Ласкер-хана на должность первого министра. Тщетно низам упрямился, перечислял все враждебные деяния Сеид Ласкер-хана, совершенные только за последние месяцы. Бюсси был непреклонен, и Салабат не мог не подчиниться воле своего телохранителя. Вскоре новый диван приступил к делам. Толстый и медлительный, Сеид Ласкер-хан на первый взгляд казался вялым и безразличным, но лицо его выражало волю, жестокость, властолюбие и хитрость. Бюсси великолепно знал эти качества нового министра и говорил о нем своим офицерам; „Лучше открытый враг, чем сомнительный друг“. Низам ненавидел и боялся нового слугу. Он уже не доверял никому, и единственной гарантией своей жизни считал Бюсси. Теперь стоило французскому офицеру лишь намекнуть о своем уходе, как Салабат тут же выражал готовность подписать любую грамоту.

Над всей Индией нависла новая опасность – афганцы ворвались в Пенджаб и угрожали Дели. Ахмад-шах, ничтожный и безвольный, как все последние моголь-ские императоры, прозябал в своем дворце среди вельмож, погрязших в интригах. Не последнюю роль в этих интригах играл Гази-уд-дин. Он мечтал стать великим вазиром падишаха и поэтому не спешил в Декан.

Дюплекс, внимательно следивший за событиями в Дели, загорелся новой идеей. Он предложил Бюсси объединиться с маратхами и идти спасать Дели, а затем подчинить себе императора, как ранее Салабата. Но проекты генерал-губернатора все время менялись. После капитуляции Ло у Тричинополи (12 июня 1752 года) возник следующий план: Бюсси должен вместе с маратхами напасть на Майсур.

К скороспелым предложениям правителя Пондишери Бюсси относился отрицательно. Он стремился в Карнатнк, по-видимому понимая, что необходимо объединение сил. Узнав о смерти Чанда Сахиба, он сразу же от имени Салабата попытался вступить в переговоры с Мухаммадом Али, надеясь добиться хотя бы временного мира на юге. Но Дюплекс опять нарушил его планы; он потребовал для себя фирман на титул аркатского наваба. В связи с этим Бюсси впервые открыто возразил губернатору в письме от 13 июля 1752 года. „Провозглашение Вас навабом до той поры, пока Салабат окончательно не утвердился как. правитель Декана, будет подобно незрелому плоду“. Далее с легкой издевкой Бюсси писал: „Я предвижу, что Ваша слава и корона могут ускользнуть от Вас из-за преждевременного проекта, который разрушит все наши надежды и бросит нас в бездну унижения, откуда нация никогда не сможет подняться“. Французский офицер понимал, что объявление генерал-губернатора навабом еще более восстановит против него англичан и местных феодалов. Дюплекс, правда неохотно, первое время все же следовал совету своего подчиненного, но в Карнатик его не возвращал. Через полгода он все же стал навабом.

Тем временем положение в Декане вновь ухудшилось. Гази-уд-дин наконец собрал войско, нанял двух маратхских сардаров и двинулся на юг. На западе вновь зашевелился пешва Баладжи Рао, мечтавший посчитаться с низамом за свое прошлое поражение. Сеид Ласкер-хан, ведя тайные переговоры с пешвой, постоянно призывал его к войне. Бюсси был осведомлен о действиях первого министра.

В конце августа 1752 года армия Гази-уд-дина вступила в пределы государства низама, не встретив никакого сопротивления на своем пути. Испуганный Салабат приказал на всякий случай заключить в крепость своих младших братьев и уехал из Аурангабада в Хайдарабад. Туда же отступил Бюсси со своим отрядом, надеясь объединиться там с небольшим подкреплением, которое он ожидал от Дюплекса (действительно, последний прислал ему 300 солдат, 50 топасов и 300 сипаев). Гази-уд-дин вошел в Аурангабад, и Сеид Ласкер-хан встретил его, старшего сына Низам-ул-мулка, как законного наследника. Все окрестные джагирдары съехались к повелителю. Казалось, время Салабата кончилось.

Дюплекс, как всегда, мгновенно изменив свои планы, предложил Бюсси вступить в переговоры с Гази-уд-ди-ном и попытаться управлять им, как Салабатом, а последнему оставить южную часть Декана. Но Гази-уд-дин не был похож на Салабата. Набожный мусульманин не доверял иноземцам и надеялся изгнать французов. Он готовился идти на Хайдарабад. Бюсси, в свою очередь, убеждал Дюплекса в необходимости объединить все войска в Карнатике, победить там, а затем вновь бороться за Декан. Но Дюплекс заклинал его не покидать Хайдарабада, ибо после разгрома при Тричинополи отступление из Декана представлялось ему полным крахом. „Смелый господин своей судьбы“, – писал он из Пондишери, призывая Бюсси сражаться с Гази-уд-дином один на один. Даже симпатизирующий Дюплексу историк Мартино считает эту мысль химерой. Сипаи в армии Бюсси тогда не получали денег, многие солдаты болели. Французский офицер предпочел вступить в переговоры с Гази-уд-дином. Они окончились успешно. Новый низам оставил своему брату на юге Декана небольшое княжество, которое можно было использовать как плацдарм.

Однако Гази-уд-дин недолго царствовал в Декане: осенью 1752 года его отравили. В убийстве подозревали мать Низама Али: ведь она мечтала посадить на трон своего сына, заточенного Салабатом в крепость. Многие военачальники Гази-уд-дина, узнав о смерти своего господина, отправились в Хайдарабад и признали законным государем Салабата.

Дюплекс вновь воспрянул духом, тем более что в Пондишери появился некий Вальтон, который объявил Дюплексу, что может навербовать на севере Индии войско до 150 тысяч человек и отправиться против маратхов. Этот человек некоторое время подвизался в одной из факторий, но затем дезертировал и добрался до Дели, где сумел сделаться императорским врачом. Во время похода Гази-уд-дина он появился в Хайдарабаде, а затем и в Пондишери. Ему удалось выпросить у Дюплекса определенную сумму. Но все же губернатор не вполне доверял Вальтону и отослал его в распоряжение Бюсси. Тот сразу разглядел в нем авантюриста и быстро с ним распростился.

Неудачи, которые в последнее время преследовали генерал-губернатора, вызывали у него все большую неприязнь к местным жителям. Восточные люди никогда не поступают сообразно с честью. Нет больших мошенников, чем восточные нации», – писал Дюплекс. «Индус и язычник – два слова, которые всегда влекут за собой мошенничество и обман. Эта ряса неблагородна». Губернатор требовал, чтобы Бюсси использовал жадность и коварство – эти «естественные», по его мнению, черты индийцев – в интересах Франции.

Из писем Бюсси следует, что он придерживался иных взглядов и был настроен против смут и войн. «Вы должны позаботиться о спокойствии в этих несчастных провинциях», – призывал резидент своего генерал-губернатора (имея в виду Декан и Карнатик). В то время как Дюплексу, никогда не выезжавшему из Пондишери, война представлялась лишь средством осуществления целей Компании, Бюсси, постоянно передвигаясь с войсками по стране, видел разоренную войной землю. Бюсси не разделял и ненависти Дюплекса к местному населению. «Долголетнее мое пребывание в Индии и взаимоотношения с людьми этой страны позволили мне их узнать. Я не согласен, что на них совсем нельзя положиться, действительно, им свойственно коварство и двуличие, и они всегда стремятся обмануть тех, кто имеет с ними дело. Но я должен заметить определенные признаки честности и добропорядочности у маратхов, и я бы хотел иметь дело с ними чаще, чем с моголами. Но мне еще более не хотелось вмешиваться в дела местных жителей». Хладнокровие и рационализм Бюсси приносили французам в Индии больше успеха, чем торопливость и упрямство Дюплекса. В письмах и донесениях Бюсси сквозит равнодушие к захватническим планам Дюплекса. Напрасно искать в высказываниях и поступках Бюсси подлинный гуманизм. Французы должны, по его мнению, выступать не как правители завоеванных индийских княжеств, а как защитники прерогатив правящих династий и порядка. Не случайно Салабат Джанг наградил французского резидента титулами сайфу-уд-доула (меч государства) и умдат-ул-мулк (столп монархии).

Однако в Декане не наступало спокойствия. На западной границе не прекращались бои с маратхами. Схватки становились все более кровопролитными. Пешва собрал большое войско и решил идти на Хайдарабад. Приближалась война. Бюсси с небольшой охраной. выехал навстречу повелителю маратхов. После переговоров, длившихся всю ночь, Баладжи Рао приказал своей коннице двигаться на запад.

С нарастающей тревогой Бюсси следил за положением в Карнатике; несколько раз он обращался с письмами к генерал-губернатору, прося разрешения вернуться на юг. Распыление сил становилось все более опасным. «Необходимо выйти из этого лабиринта», – писал французский резидент Дюплексу. Он не считал целесообразным свое дальнейшее пребывание в государства низама, где, по его мнению, продолжительный мир и порядок невозможны. «Эти люди не имеют никакого понятия о благородных принципах европейской иерархии и субординации». Такая фраза хорошо отражает политические взгляды Бюсси, просвещенного консерватора, человека порядка, приверженца сохранения правящих династий.

Подобные письма пугали Дюплекса. Он не хотел отказываться от своих планов быстрого захвата всей Южной Индии, но в то же время держал самого способного командира вдали от основных военных действий. Сначала генерал-губернатор ограничивался увещеваниями, а затем отдал формальный приказ – оставаться в Декане… Дисциплинированный офицер подчинился. Дюплекс рассчитывал на то, что объединенные силы Салабата и маратхов с Бюсси во главе нанесут удар по Майсуру, привлекут силы англичан, и тогда его главный враг – Мухаммад Али останется в одиночестве.

По требованию генерал-губернатора Бюсси стал составлять военную коалицию и сразу столкнулся с трудностями. Пешва за участие в союзе потребовал 40 лакхов, воины Салабата настаивали на немедленной выплате денег, французские солдаты и особенно офицеры вспоминали о щедрых подарках Салабата и тоже роптали.