Текст книги "Охотничьи были (Рассказы об охотниках и рыбаках)"

Автор книги: А. Волков

Соавторы: В. Астафьев,А. Зырянов,В. Рачков,С. Мухин,А. Домнин,И. Богданов,И. Тепикин,П. Жуков,А. Спешилов,А. Толстиков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

А. Спешилов
ЗИМНЯЯ СКАЗКА

В первую зиму после гражданской войны мне с группой бывших красных партизан пришлось налаживать хозяйство в одном из районов Прикамья. Чуть не ежедневно по заснеженному тракту мы ездили верст за двадцать в районное село по разным неотложным делам.

Тракт тянулся по высоким холмам – увалам. Его пересекали глубокие лога с огромными снеговыми карнизами. Бывало, едешь под таким карнизом и оторопь берет – вдруг свалится на тебя снежная громада и похоронит вместе с лошадью.

Как-то в январе мы вдвоем подъезжали к своему поселку. Накануне был буран, сменившийся тихой, но снежной погодой. Снега навалило чуть не в рост человеческий. Лошадка по колено утопала в рыхлой массе, мы вынуждены были брести пешком и помогать ей тянуть тяжелые розвальни.

На въезде в поселок дорога стала лучше. Мы уселись в сани. Лошадь бойко побежала домой, чувствуя близкий корм и отдых.

Вдруг совсем близко из-под залепленного снегом плетня выскочил заяц.

– Берегись, косой! – крикнул кто-то из нас. Любопытный зверек вместо того чтобы удирать, остановился и стал прислушиваться. В этот момент откуда-то появилась лиса с длинным пушистым хвостом. Она заметила зайца и бросилась на него. Тот скакнул в сторону и помчался. Хищница – за ним вдогонку.

Мы остановили лошадь и с любопытством стали наблюдать за интересной жестокой игрой.

Заяц бежал легко, а лисица то и дело проваливалась в рыхлом снегу. Должно быть, заяц чувствовал свое преимущество. Он отбегал метров на двадцать, останавливался и глядел, как рыжая в снегу барахтается.

Лиса шла кругами, загоняя свою жертву на вершину холма, где снег выдуло, а заяц лез в самый глубокий и рыхлый снег. Но вот, изловчившись, она схватила зайца зубами за бок – только шерсть полетела. Заяц вырвался, прыгнул к плетню и исчез. Лиса пробежала по инерции несколько шагов, остановилась и жалобно затявкала. Заяц мелькнул с другой стороны плетня, лиса снова принялась его преследовать и отстала лишь когда он скрылся в гумнах на окраине поселка. Она медленно побрела в обратную сторону на вершину холма, где чернели заросли вереса.

Приехав домой, мы решили отравиться добывать лисицу. К сожалению, у нас не нашлось никакого охотничьего оружия. Его уничтожили белые при отступлении. Вооружились мы, чем могли – у кого винтовка, у кого наган.

Нас повел Иван Яковлевич. Старый, опытный охотник сумел все-таки спрятать и сохранить от белых шомпольный дробовичок.

Мы хотели было окружить холм и искать зверя в вересовых кустах. Иван Яковлевич не согласился.

– Лисица голодная, – объяснил нам охотник. – Она не будет сидеть в кустах да ждать, чтобы прямо ей в пасть полез заяц. Она сейчас до утра будет рыскать около гумен, где хоть мышью может попользоваться, а то и в чей-нибудь курятник в деревне заберется. На гумнах надо ее искать.

– А почему она в лесок убежала? – спросил я.

– В деревню, что ли, от вас бежать-то было? Правильно она сделала. Вы сюда, а она в противную сторону. Жив смерти боится.

Иван Яковлевич расставил нас «по номерам», а сам отправился, как он выразился, «шугать» на гумнах.

Я лежал около омета соломы, вглядывался вдаль, прислушивался к каждому шороху. Солнце уже давно закатилось, прояснилось небо, стало крепко подмораживать. От холодной стали винтовки коченели руки. От леденящего воздуха глаза застилали слезы. Думаю: еще немного времени – и не выдержу, оставлю свой пост.

Вдруг что-то хрустнуло. Из-за молотильного сарая выбежал заяц, а за ним долгожданная лисичка. Я не успел вскинуть винтовку, как из-за моей спины хлопнул выстрел. Лиса ткнулась мордочкой в снег и замерла. Перепуганный заяц встал, как вкопанный. Я прицелился в него. Но чья-то рука отвела ствол винтовки. Рядом со мной стоял Иван Яковлевич.

– Лисицу взяли, – сказал он, – а для чего зайца бить? Пусть живет на здоровье.

А. Спешилов
ГОРЕ БРАКОНЬЕРА

– Зачем, Иван Иванович, вы взяли с собой ружье?

– Уток бить. Ведь не будешь по ним стрелять из палки.

– Не знаете, что ли, что нынче весенняя охота запрещена?

– В прошлом году тоже была запрещена, а я все лето постреливал. И не безрезультатно…

Разговор происходил на борту катера между мотористом и пассажиром, работником сплава, который пробирался с Камы на реку Весляну. Моторист Федя, несмотря на раннюю весну, уже успел загореть дочерна. Пассажиру лет под сорок, у него бледное лицо, черная бородка, усы сбриты.

Широко разлившаяся река затопила прибрежные леса. На тех местах, где летом в лодке не проедешь и где, как говорят, курица пешком перейдет, сейчас двухметровая глубина, и пароходы тянут тяжело груженные баржи.

Когда наши путешественники проехали село Гайны, неожиданно забарахлил мотор. Пришлось пристать к берегу. Моторист занялся мотором, а Иван Иванович, пользуясь подходящим случаем, решил поохотиться. Он вытащил из чехла ружье, заглянул в стволы и похвастал:

– Как зеркало! Вот что значит уход за охотничьим оружием.

Положив стволы на борт, Иван Иванович стал проверять замки и около бойков заметил тоненькую свинцовую пленку.

«Должно быть, дробинка случайно попала и расплющилась, – сообразил Иван Иванович. – Надо привести в порядок».

Деревянным концом шомпола он начал счищать приставший свинец. Другим концом он нечаянно задел стволы. Они булькнули в воду.

Иван Иванович обернулся на плеск – и все понял.

– Федя! Я стволы утопил.

– Как утопил?

– Столкнул шомполом нечаянно… Никак нельзя достать?

Моторист смерил шестом глубину. Оказалось метра два.

– Глубоко, – проговорил моторист, – и вода мутная. Не достать без водолаза.

Иван Иванович в сердцах поднял ложу и размахнулся, чтобы отправить ее вслед за стволами.

– Не надо, Иван Иванович, – остановил его моторист. – Лучше мне подарите.

– Для чего одну ложу без стволов?

– В хозяйстве все пригодится…

Прошло лето, настала пора разрешенной осенней охоты. Иван Иванович на том же катере возвращался с Весляны в низовья.

По вечерам на реку садились утки, по утрам многочисленные стаи водоплавающих тянули низко над водой. А ружья у Ивана Ивановича не было. Закусив свою бородку, он часами наблюдал за перелетом. Но близок локоть, а не укусишь. А моторист Федя посмеивался:

– Это вам, Иван Иванович, в наказание. Не занимались бы браконьерством – и ружье бы не утопили… Не далеко отсюда есть старица. Дичи там! Уток, гусей – тысячи…

Иван Иванович хмурился, злился, но не отвечал.

Однажды вечером Федя подвел катер к берегу.

– Здесь старица, – сказал он. – Сходить, что ли, поохотиться?

– А ружье?

– У меня есть ружье, а у вас нету ружья.

– Правильно, у меня нет ружья, – грустно проговорил Иван Иванович. – А у тебя откуда оно появилось?

– Мы осенью, когда разрешена охота, без ружья не ездим. – И Федя в подтверждение своих слов вынес из кабинки «тулку».

– Чем не ружье? Стволы, как зеркало. Вот что значит уход за охотничьим оружием.

– Дай взглянуть, – попросил Иван Иванович. Федя охотно протянул ему двустволку.

Иван Иванович долго вертел в руках ружье, со всех сторон его осмотрел, в стволы заглянул, разобрал, снова собрал, вскинул несколько раз к плечу. Наконец передал Феде.

– Честное слово, твоя «тулка» не хуже той моей, что весной утонула.

– Вы на номер посмотрите, – сказал Федя и поднес ружье к лицу Ивана Ивановича. Тот посмотрел, отстранился и проговорил:

– Номер сходится. Неужели? Ружье-то ведь мое, Федя.

– Правильно, да не совсем. Было вашим, стало моим.

– Как так?

– Очень просто. Ложу вы мне подарили, а стволы, когда сбыла вода в реке, я на сухом месте нашел. Ведь я на катере здесь несколько раз проезжал.

– Ничего не поделаешь, – сказал Иван Иванович. – Ружье твое…

С реки на старицу, богатую дичью, пробирались два охотника. Впереди Федя с ружьем, а за ним вприпрыжку, без ружья, Иван Иванович.

А. Спешилов
ЧУЖАЯ СОБАКА

В полночь к моему костру подошел незнакомый охотник с собакой. Это был пожилой человек, сухой, костлявый, чисто выбритый. Передних зубов нет; глаза сидят глубоко в своих впадинах. На ногах болотные сапоги, одет в ватник. Через плечо перекинут чехол с ружьем и большая кожаная сумка. Не поздоровавшись, не спросив разрешения, охотник сел к костру.

– Огонек увидел, ну и пришел на огонек, – проговорил он глухим голосом. – Самому дров не придется заготовлять для костра. У каждого плута свои расчеты. Думаю, по закону гостеприимства ни один охотник не прогонит гостя от своего костра.

– Знаете старинную пословицу, – ответил я, – насчет незваного гостя?

– Это было при царе-косаре, назад тому лет пятьсот…

– Вы истории мне не читайте, – вспылил я. – Кустарник недалеко, на берегу Камы. Сходите за хворостом, тогда и грейтесь до утра… Ночи сейчас длинные…

– А если не пойду?

– Убирайся ко всем чертям!

– А ты не ерепенься. Жука, куси!

Собака, молодая дворняга, с недоумением протянула морду в сторону хозяина, не понимая, чего от нее требуют.

Вижу, собака глупая, но из предосторожности пришлось взять ружье и вскочить на ноги.

– Вот как получается, – пробурчал охотник. – Я пошутил, а вы в бутылочку… Пойду за дровами.

Охотник встал, собрал свои вещи, позвал собаку и ушел. А я, решив, что отвязался от непрошенного гостя, подбросил в костер сухих сучьев, повесил над огнем чайник и прилег вздремнуть немного.

Не успел вскипеть чай, как, к моему большому неудовольствию, снова явился охотник с охапкой топлива.

– Вот и дровишки, – проговорил он, сбрасывая хворост на землю. – Теперь, конечно, имею полное право посидеть у огонька?

– Сидите, – ответил я.

– Вот и договорились. А я упрел с этими проклятыми дровами.

Охотник снял сумку и ружье, сбросил ватник и стал устраиваться у костра.

– Если вы действительно решили сходить за дровами, – проговорил я, – то незачем было таскать с собой всю амуницию.

– Я не знаю, с кем имею дело и что у вас на уме. Человек вы серьезный… Давайте знакомиться. Зовут меня Степан Корепа, работаю на дороге прорабом.

Поспел чай. Корепа достал из сумки хлеб, колбасу, две луковицы, соль и бутылку охотничьей водки. При виде колбасы его собака жалобно заскулила. Корепа, ни слова не говоря, пинком отбросил ее от костра. Раздался душераздирающий визг.

– Зачем бьете собаку?

– Не ваше дело, – ответил Корепа. – Собака моя.

– Жука, иди сюда, – позвал я собаку. Она; мелко вздрагивая, подползла ко мне. На глазах слезы.

– Вы не имеете права портить чужую собаку. Я ее трое суток перед охотой не кормил.

– Что за издевательство?

– Чтобы лучше за дичью шла, – объяснил Корепа.

– Чепуха это. Она совсем отощала, и если ее сегодня не накормить, она вообще ни за какой дичью не пойдет.

– Заставлю – и пойдет! – грубо бросил Корепа. Он попытался снова пнуть собаку, но та своевременно отскочила, понуря голову, отошла в сторонку и стала рыть лапами землю.

– Опять мышей ищет, – сказал Корепа. – Жука, ко мне!

Собака не обратила внимания на его приказ. Корепа вскипел, схватил ружье.

– Пристрелю!

– Бросьте вы дурака валять, – сказал я. – Давайте ужинать.

Корепа опустил ружье…

В компании с таким охотником мне той ночью спать не пришлось. Просто не хотелось.

На рассвете я стал будить Корепу. Он кряхтел, мычал, ругался, но на ноги подняться не мог – действовала выпитая водка. Я оставил его одного на месте ночевки.

На дальних озерах уже слышались выстрелы. Весело похрустывала под ногами покрытая инеем трава, в вышине пролетали на юг журавли, крякали невидимые чирки. Несмотря на бессонную ночь, я чувствовал себя бодрым и вскоре, увлекшись охотой, забыл и ночные приключения и самого Корепу.

В полдень на берегу Источного озера я остановился на привал. Развел костер, разложил на газете еду, и впервые за день почувствовал сильную усталость. Даже аппетит пропал. Меня непреодолимо тянуло ко сну. Не помню, как задремал, свернувшись у теплого костра.

Вдруг недалеко от меня, в ольховнике, грянул выстрел, послышался истошный визг и вой зверя.

Схватив ружье, я ринулся в кусты.

У ствола ольхи билась на земле собака Жука. Передние лапы и морда в крови. В нескольких шагах от нее стоял Корепа и перезаряжал ружье.

– Что вы делаете!? – закричал я и схватил его за локоть.

– Отстань! Собаку расстреливаю… Видишь?

Он оттолкнул меня и снова выстрелил. Жука страшно взвыла и вытянула перебитые задние лапы.

Не вытерпев, я вырвал у Корепы ружье и отбросил в сторону. Оно ударилось о пень. Ложа треснула.

– За что собаку бьешь?

– За уткой не идет… мышей ловит…

Собака продолжала визжать.

Когда я вскинул ружье, Корепа трусливо поднял трясущиеся руки.

– Мерзавец! – вырвалось у меня. – Тебя бы надо пристрелить, а приходится кончать собаку… Из жалости, чтобы не мучалась напрасно…

А. Спешилов
У КАМНЯ ГОВОРЛИВОГО

В компании охотников я ехал на буксирном пароходике по Вишере.

Была осень. Первые заморозки уже сняли с березняка летний покров. На прибрежных песках гнили ржавые листья. Только в тайге, на склонах каменистых гор, кое-где еще горели оранжевые пятна рябин.

Высоко над лесами вздымалась громада Полюд-горы. Пароходик прошел мимо камня Ветлана, что отвесной стеной опускается прямо в Вишеру.

Поровнялись с камнем Говорливым. Рулевой дал свисток – и камень заговорил. Прокатилось громкое эхо.

Журчание воды в речке Говорухе, что впадает здесь в Вишеру, шум крыльев пролетевшей птицы, любой шорох, малейшие звуки усиливает и отбрасывает от себя чудесная гора.

Во время осеннего паводка Вишера становится бурной. Вверх по течению мы плыли медленно, не прямо по фарватеру, а зигзагообразно – от левого берега к правому, затем от правого к левому и так далее. Казалось, пароход взбирается в гору.

То с правой, то с левой стороны, как неприступные гигантские крепости, открывались взору знаменитые вишерские камни-горы, далеко-далеко на горизонте синел Уральский хребет.

Я сидел на скамейке у штурвальной рубки и забыл, куда еду и зачем, так было величественно и красиво кругом. И вдруг – как удар по голове:

– Утка!

Это крикнул рулевой.

– Самый тихий! Стоп!

На мостике появился капитан.

– Что за пристань? – спросил он рулевого.

– Утка, Иван Григорьевич. Перед самым носом, – объяснил рулевой.

Действительно, совсем недалеко от парохода плыла дикая утка.

Вышли из каюты охотники, впопыхах заряжая ружья.

– Ну и утка! – не унимался рулевой. – Вперегонку с пароходом плывет, летать не желает…

«Должно быть, подранок», – подумал я. В этот момент раздался залп из трех стволов. Утка ушла под воду и вынырнула метров за десять, в другом месте. Охотники снова разрядили ружья. Утка снова нырнула… И пошла пальба. Ружейные выстрелы, эхо камня Говорливого – все слилось в сплошной грохот и гул.

Рулевой, мальчишка из практикантов, крутил штурвальное колесо, топтался в рубке и «болел», брызгая слюною:

– Тут она, тут… сейчас вынырнет… Дуплетом лупи! Эх, мазилы! Опять не попали. Ну и живучая, собака!.. Так ее, так. Не уйдешь!

Утка упорно боролась за свою жизнь, несмотря на подбитые крылья. Она на секунду показывалась из воды и снова ныряла.

На палубу высыпали любопытные из команды парохода. Кто критиковал неудачных охотников, кто давал советы. Но в защиту жертвы – ни одного слова, как будто это была не безобидная, несчастная, уже подбитая утка, а злейший враг.

Наконец утку убили. Она спокойно проплыла мимо парохода, уже ни у кого не вызывая интереса. И никому она не была нужна.

Смолкли выстрелы, замолчал и камень Говорливый. Мои соседи были, по всей видимости, довольны удачной охотой…

А. Спешилов
СОМЕНОК

Кто бывал в низовьях реки Камы, тот, конечно, знает Чертово городище на правом берегу ниже Елабуги. Здесь Кама, притиснутая к горе, течет по каменистому ложку. Глубина ее в омутах достигает двадцати метров. Какое приволье для рыбы! Водятся тут во множестве лещи и язи. Не подъязки, а именно язи, крупные, до двух килограммов весом, а лещи – как печные заслонки. Но хозяином здешних угодий является усатый, прожорливый сом.

Сколько басен я наслышался о елабужском соме! Рассказывали, что сом утащил однажды в воду купающегося школьника, перевернул лодку у неосторожного рыболова, чуть ли пароход не утопил.

Все это явно преувеличено, но нет дыма без огня. Меня неудержимо потянуло к Елабуге.

Сел я в Перми на пароход и через три дня был на месте. Попал туда накануне выходного дня. Вижу: весь берег ниже пристани усеян удильщиками. Решил идти дальше, где меньше народу.

Солнце стояло на закате. Через Каму от высокой горы падали фиолетовые тени, в кустарнике заливались соловьи. Много заметил и других красот, но мне некогда было любоваться ими. Я спешил туда, где ждала меня добыча.

За речным поворотом стали попадать нагромождения камней. Гранитные навесы, пещеры – естественные убежища от непогоды. Ни палатки, ни шалаша не надо.

От берега в реку тянулись дощатые мостки. На них сидели настоящие елабужские рыболовы. Щетинились тяжелые удилища с колокольчиками – донки на лещей. Более легкие удилища рыбаки держали в руках и беспрерывно размахивали ими – ловили язей «в проводку».

Забравшись на свободные мостки, я поставил две донки и стал ждать клева. Я впал в своеобразный рыбацкий азарт. Обычно в таком состоянии удильщик забывает все на свете. Хоть пожар, хоть гроза, хоть взрыв бомбы – ко всему постороннему удильщик безучастен. В такой момент что хочешь с ним делай. В воду столкни – он и не заметит.

А как бьется сердце, когда после подсечки чувствуешь, как на леске ходит крупная рыба! Сколько радости, когда она бьется у тебя в ногах на мокром песке!

А кто из вас видел выражение лица истинного удильщика? Улыбается, глаза блестят, он шевелит губами, как будто бы уговаривает рыбу не томить его бесконечным ожиданием.

У меня долго не клевало. Наступал вечер. Тут и там на берегу запылали рыбацкие костры. Я решил смотать удочки в самом прямом смысле. Взял удилище в руку, и тут вершинка его дернулась. Сделав подсечку, я подтянул к мосткам большого леща. Поднять на мостки его было невозможно. Пришлось тащить рядом с мостками на отмелый берег.

Первая удача обрадовала меня. До наступления ночи я выудил еще несколько лещей.

Спустилась ночь. Все удильщики сидели у костров. То и дело на чьей-либо донке звенел колокольчик. Рыбак вставал как бы нехотя, уходил на мостки и доставал рыбу.

Разговоры, как и полагается на рыбалке, вертелись вокруг рыбы, рассказывались самые невероятные, фантастические случаи и приключения. Один старик утверждал, что сомы по ночам в большие росы ползают по лугам и нападают на баранов. Но, кроме обычных рыбацких историй, я услышал и много полезного для себя. Узнал, например, что сом берет на лягушку, с крючка не срывается, и, если снасть крепкая, вытащить его не так-то трудно.

Наслушавшись рассказов о сомах, я тут же отправился на поиски сомовьей насадки. Обшарил все ложки и расселины в камнях, но натыкался только на ящериц. Дошел вверх по реке до самой пристани, спустился в болото – и поймал, наконец, трех лягушек.

К толстому крепкому шнурку я приспособил якорек с проволочным поводком, ниткой привязал к якорьку лягушат и с мостков закинул снасть в воду.

Прошло часа два в напряженном ожидании. Стало светать. Потянуло холодком. Хотелось курить, а руки так замерзли, что папироску свернуть невозможно. На берегу манил к себе большой костер, но… охота пуще неволи.

Поклевки я все-таки дождался. Леску так сильно дернуло, что хлипкие мостки дрогнули. Я торопливо отвязал шнур от мостков, обмотал его вокруг руки, чтобы не вырвался, и по мосткам перешел на берег.

Рыба сопротивлялась тяжело. Мне казалось, что я тяну не сома, а мешок с картошкой.

К месту «боя» подошли от костра любопытные. И без них душа уходила в пятки, а они давай «болеть», как на футболе.

– Не вставай!

– Тащи неторопливо.

– Оттягивай от мостков, а то запутается за козлины.

– Эх, ты! Бестолочь…

Вдруг леса ослабла. Неужели рыба сорвалась? У меня и в глазах помутилось. Но тут я увидел недалеко от берега что-то черное, пузатое.

– Выбирай свою веревку! – крикнули мне. – Как рванется в глубину – оборвет. Ей-богу оборвет.

И, действительно, сом рванулся в омут. Шнур натянулся, как струна, больно врезался в руку. Тяну изо всей силы – не поддается.

– Тяни! – кричали мне болельщики. – Ни вершка не сдавай…

Снова ослабла леса. Я быстро стал выбирать ее. Сом всплыл на поверхность уже не сопротивляясь. Я выволок его из воды далеко на берег.

Рыбина была в длину с полметра и толстая, как поросенок. У меня от радости и напряжения колени тряслись, дрожали руки.

К сому подошел старый рыбак, с презрением пнул его носком сапога и проговорил:

– Соменок!..