Текст книги "Охотничьи были (Рассказы об охотниках и рыбаках)"

Автор книги: А. Волков

Соавторы: В. Астафьев,А. Зырянов,В. Рачков,С. Мухин,А. Домнин,И. Богданов,И. Тепикин,П. Жуков,А. Спешилов,А. Толстиков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

И. Тепикин
О ТОВАРИЩЕ НА ОХОТЕ

Довелось мне недавно услышать такую поговорку: «Плохой товарищ хуже одиночки». Не сразу дошел ее смысл. Но, в общем, я понял так, что с иным «товарищем» хуже, чем в одиночку: на него надеешься, а он не придет на помощь в трудный час. И вспомнились мне некоторые охотничьи истории.

I

Случай этот произошел не так давно, весной недалеко от поселка «Красный Урал».

Только что стаял снег, начали распускаться почки на деревьях, жители поселка выпустили свой скот на подножный корм, и скот потянулся вглубь леса, где гуще трава.

Ушли следом и лошади лесников Пустошки. Люди видели, как животные перешли речку, скрылись за поселком.

Два дня ждали лесники лошадей, на третий – отправились их разыскивать, взяв с собой топор и одноствольное ружье. Не думали, что им придется охотиться. Но в лесу все бывает.

Сначала лесники шли в сторону реки Кутушки, потом свернули на восток, выбрались на заросшую мхом старую тропку, направились по ней. Следы копыт были довольно свежие.

Вскоре встретилась небольшая, почти круглая полянка, сплошь покрытая мягкой травой. Два медвежонка выбежали из-за кустов, стали играть с охотниками, как веселые добродушные щенки. Люди сообразили, что где-то поблизости медведица. Они перезарядили ружья пулевым патроном.

– Смотрите! – вдруг крикнул один из них.

Только тут, метрах в двадцати от себя, они заметили медведицу. Она неподвижно стояла на задних лапах.

– Урру! – позвала она ласково медвежат. – Все ко мне!

Медвежата не шли. Тогда их косматая мамаша грозно заревела. Медлить было нельзя. Прогремел выстрел. Тяжело раненный зверь осел на месте. Медвежата бросились к матери. Лесники похватались за патронташи. Как на грех, в них не оказалось ни одной пули. Медведица ревела, но не поднималась.

Что делать? Пришлось возвращаться – и поскорее. Но готовых пуль дома не оказалось. Не оставалось ничего другого, как отливать пули и только тогда идти на охоту.

Немало времени было потеряно, прежде чем лесники возвратились на прежнее место. Ни лошадей, ни медведицы там не было. Посоветовавшись, разошлись, чтобы легче было искать.

Один из них бредет по лесу – и вдруг слышит душераздирающий крик товарища. Он бросается на помощь Прибежал, смотрит: лежит человек на земле, а медведица на нем и медвежата возле бегают.

Стрелять нельзя. Можно попасть в товарища. И лесник решился на рискованный шаг – подбежал вплотную к зверю и выстрелил ему прямо в ухо.

Нелегко пришлось леснику. Медведица тяжелая, сдвинуть ее с места трудно. Все же освободил друга, у которого было покусано лицо, разодраны руки.

Подошли другие лесники, посадили медвежат в мешки, сделали носилки для товарища.

Когда Тимофей (так звали пострадавшего) пришел в себя, он рассказал, как все было.

– Шел я без всякой осторожности, размахивая топором и все думал, что друг идет поблизости… Поворот передо мной. Тут и напала медведица. Я было за топор, но она выбила его, повалила меня на землю. Смотрю, медведица лапу подняла, готовясь мне на голову наступить. Уж совсем конец пришел, да помощь подоспела.

Одного из медвежат тотчас же отдали в зверинец, другой пока жил у Тимофея.

Мы с Александром Константиновичем решили навестить Тимофея в один из воскресных дней.

Хозяин встретил нас приветливо. Он рассказал все подробности, показал шкуру медведицы. Потом вдруг забеспокоился: куда же запропастился медвежонок?

– Урру! Урру! – звал он его.

– У него прозвище такое, – пояснил Тимофей. – Его так мать звала.

Но Урру не отвечал.

– А не в сарае ли он? – вдруг сказал Тимофей. – Помнится, жена его оттуда сегодня не выпускала.

Мы пошли в сарай. Медвежонка не было видно. Лишь из угла, откуда-то из-под земли раздавались странные звуки – казалось, не то кто-то фыркает и захлебывается, не то скулит.

– Ах ты, сорванец! – воскликнул хозяин.

В темном углу сарая, прямо в землю был закопан, по таежному обычаю, бочонок меда. Медвежонок почуял запах, стал разгребать землю и провалился.

Соединенными усилиями мы вытащили его. Неприглядно выглядел Урру. Вся шерсть на звереныше слиплась, мед стекал с нее ручьями. Медвежонок превратился в тягучий липкий ком. Медом были залеплены глаза и уши. Раздувшиеся бока Урру показывали, что внутри у него меду более чем достаточно.

Медвежонок не шевелился. Мы уж думали, что он вот-вот задохнется.

Хозяйка принесла ведро воды, второе, пятое, десятое. И вот постепенно звереныш принимает медвежий вид, приходит в себя. Черные глазки его открываются, двигаются уши. Урру трет морду лапами и подлизывает воду с земли. Его мучит жажда.

– Ничего Урру, потерпи, легче будет, – наклоняется над мишкой лесник. – Вот поправишься, отдадим тебя в зверинец. Больно ты шальной становишься.

Часа через три Урру приходит в себя. Он сидит смирный, притихший. Его окружили ребятишки с кордона.

– Как тебя зовут? – спрашивает рыжеволосый веснушчатый паренек.

– Урру, – отвечает медвежонок.

– Молодец! А скажи: хочешь меду?

Медвежонок фыркает.

II

После двухдневной охоты возвращался к себе на хутор старый охотник-промысловик Исай. С ним было ружье, которое за последнее время стало немного сдавать – случались осечки. Это и не мудрено. «Ружьишко у меня прадедовское, фамильное», – говорит Исай.

Не раз советовали ему купить новое ружье, но он и слушать не хотел:

– Как же это! Ружьишко у меня вроде товарища. Сколько раз мы с ним из разных тяжелых историй выходили… Нет! Невозможно это.

Хоть и хорошие говорил он слова, однако все знали, что Исай скуповат.

Словом, возвращается Исай к себе и наметанным взглядом различает: кто без него приходил, что делал… Еще издали старый промысловик заметил – все в порядке, только дверь сарая почему-то открыта.

«Наверняка козы сломали задвижку», – подумал он.

Исай шагнул во двор и только тут увидел огромного черного медведя. Зверь повернулся к охотнику, зарычал, но с места не двинулся.

Исай не торопясь зашел в избу, перезарядил ружье, появился на крыльце. Зверь встал на задние лапы, рявкнул, сделал прыжок.

Прогремел выстрел. Медведь рухнул на землю, заревел.

Исай хотел перезарядить ружье, но гильза не выходила из ствола. Ее раздуло. Пришлось идти в избу, искать шомпол.

Когда охотник снова вышел во двор, медведя уже не было. Зверь ушел, оставляя за собой кровавый след.

Исай позвал собак. Те его не услышали. Они рыскали где-то в лесу.

Оставалось одно: идти по следу раненого зверя без собак, искать его. Уж такой человек был старый промысловик: за что возьмется – не бросит.

Исай взял ружье, прикрепил патронташ, зашел к соседям попросить помощи. И вот раненого зверя начали преследовать трое мужчин. Один из них – Нифонт – совсем мало знал тайгу. Он работал в мастерской бытремонта в городе – чинил примусы, ведра, а на дому от случая к случаю подшивал валенки. Едва Исай предложил ему идти на медведя, как Нифонт, не раздумывая, согласился. Возможно, ему мерещился трофей в виде большой медвежьей шкуры.

– А стрелять умеешь? – спросил Исай.

– А как же!.. Винтовку я братову заберу с собой. Брат в город уехал.

Исай ухмыльнулся: он знал, что у брата Нифонта была двустволка. Хорош охотник, если считал, будто ружье и винтовка одно и то же.

Вызвался идти и Григорий – молчаливый, нелюдимый охотник, промышлявший больше рябчиками. Даже близкие люди не могли понять, что это за человек – настолько трудно было выдавить из него слово.

– Шкура моя! – заявил Григорий. И это были единственные слова, сказанные им в тот день.

Охотники прошли около двух километров. Совсем неожиданно в карстовой воронке они заметили медведя. Тот лежал и зализывал рану.

Зверь поднялся на задние лапы. Двое спутников Исая бросились бежать. Законы тайги не терпят нарушений. Старый охотник не выпускал изо рта дымящейся трубки, не поторопился. Но тут Исай сделал непростительную оплошность: вскинул ружье – и приложился. Секундой раньше дунул ветер, и едкий табачный дым попал в прищуренный левый глаз. Этого было достаточно. Исай промазал.

Мгновение – зверь вышиб из его рук ружье. Охотник схватился за рукоятку ножа. Но поздно. Зверь подмял его под себя.

Нож в таком положении вынуть было нельзя. Правую руку охотника зверь так повернул, что она онемела.

– Помогите! – крикнул Исай. Он надеялся, что те двое отзовутся, придут на помощь – ведь у них хорошие охотничьи ружья.

Медведь рявкнул, положил свою тяжелую лапу на лицо охотника. Из-под нее брызнула кровь.

Конец…

И в этот момент из леса с визгом вылетели собаки. С разных сторон они впились в медведя зубами.

Медведь, крепко придавив к земле охотника одной лапой, стал другой отбиваться от собак. Исай снова попытался вынуть нож. Но зверь, точно разгадав его замысел, ударил лапой по голове.

Старик на минуту потерял сознание. Придя в себя, он услышал визг одной из лучших своих собак и увидел, что она тяжело ранена, но продолжает нападать.

Собаки наседали все яростнее. Зверь стал все чаще поворачиваться к ним и освободил Исая.

Собрав все силы, старик отполз от места побоища.

Он ползком добрался до лесного хутора, прислушиваясь, как позади замирает в отдалении собачий лай и медвежий рев.

Возле самого дома Исая догнали собаки. Раненый пес ежеминутно ложился на бок, зализывал рану.

Охотник с трудом отворил дверь, перевалился через порог.

Утром на хуторе узнали о беде, постигшей Исая.

Многие приходили навестить. Только Нифонт не пришел.

Григорий сел на табуретку возле кровати и почесал густую черную бороду.

– Значит, когда тебя медведь сгреб, – говорил он, с трудом подбирая слова, – мы побежали на помощь, да малость заплутали… с перепугу.

– Спасибо, – тихо произнес старик.

– Нас благодарить тебе нечего, – нахмурился Григорий.

– Да я и не вам спасибо говорю, а собакам…

И. Тепикин
ЧТО ТАКОЕ «НЕ ВЕЗЕТ»…

Иногда люди принимаются обсуждать животрепещущую тему: «что такое „не везет“ и как с ним бороться». Обсуждают потому, что, по-видимому, в житейской практике можно устранить причины «невезения». Как говорится: все в руках человека.

А вот на охоте – ничего. Не зря она зовется «охотою». Тут многое зависит от случайностей. И поэтому, слушая охотничьи рассказы, никогда не верьте людям, не допускавшим якобы промаха и не знавшим неудач.

Всякое бывает: и удачи, и неудачи.

Охотился я за зайцем с гончаком. Выхожу на круг, по которому должен пробежать косоглазый, выбрал поваленное дерево, уселся.

Между тем лай собаки все приближался. Донесся до меня тихий шорох. Ничего, думаю, особенного: белка или рябчик. Но все же решил осторожно повернуться.

Смотрю, а на том же стволе, на котором примостился я, сидит заяц. Хотел было схватить его, да куда. Прыгнул он в кусты и был таков.

…Помню, вдвоем с Евгением охотились мы на рябчиков. Сижу я на пригорке, подманиваю птиц манком. И что вы думаете: рябчик пролетел возле меня, сел на колени, поглядел в глаза.

Только я пошевелился, как он взлетел, исчез.

Вот оно охотничье счастье: кажется, в самые руки лез рябчик, а не достался.

…В этот вечер мы охотились за рябчиками, а наутро, оставив возле палатки гончака, углубились в тайгу.

Направились далеко, в верховья Усьвы. Вышли на визиру, шли километра два, свернули на восток, вышли на вторую визиру, поднялись на невысокий горный хребет, сели отдохнуть.

Тут мой спутник заметил медвежью лежку. Место было выгодное для охоты, можно устроить засаду.

Отдохнув, мы пошли дальше и, пройдя километра три, снова обнаружили медвежьи следы. Неподалеку от них на нас пахнуло какой-то гнилью, очевидно, тухлым мясом. Решили посмотреть.

Оказалось, за кустами небольшое озерцо, а возле него лежит растерзанный лось. Осмотрев его, Евгений сказал:

– Это работа медведя. Он любит тухлое мясо, пришел полакомиться, а мы спугнули его.

Как же медведь убил лося? Это удалось раскрыть по приметам, знакомым Евгению.

Оказалось, что в жаркие летние месяцы лосей начинает мучить червяк, который гнездится в гортани. Зверь, стараясь избавиться от боли, ищет болотце, и часто пьет из него.

Этим и воспользовался лохматый разбойник. Он караулил возле лосиной тропы, а когда лось начал пить, – рявкнул. Лось с перепугу упал на колени. Медведь перебил ему хребет.

Конечно, многое из того, что рассказал Евгений, было догадками, но мы их проверили на практике.

И вот, чтобы изловить зверя, мы тоже решили схитрить, воспользоваться знакомыми нам медвежьими повадками.

Нередко в лесу можно видеть вывороченные пни, исцарапанные стволы, взрытый дерн. Можно подумать, что здесь медведь дрался из-за добычи, дрался отчаянно, не на жизнь, а на смерть.

Ничего подобного! Дело совсем в другом. Медведь наедается всегда не в меру. Его постоянно начинает распирать от пищи, и чтобы ускорить процесс пищеварения, зверь, как рассказывают, проделывает всевозможные упражнения: ворочает пни, лазит по деревьям. Только после этого у него снова появляется аппетит.

Вот сюда, неподалеку от убитого лося, мы и решили поставить капкан. Чтобы правильно установить его, требуется большое искусство. Нельзя повредить ни одной веточки, нельзя оставлять глубоких царапин на земле, мять траву. Устанавливая капкан, надо натереть его хвоей, чтобы зверь не почуял запаха ржавчины. Очень важно, чтобы подход к капкану был только один.

Мы принесли валежника, нарвали мха, перед самым капканом поставили две маленькие елочки, выгнули из ветки так называемый порожек, через который медведь должен переступить и опустить лапу прямехонько в ловушку.

Приманка также лежала замаскированной.

Целых пять дней не приходил сюда медведь. Появился он на шестой день. Накануне выпал дождь, а ночью ударили заморозки. Кулачки капкана замерзли, не сработали, и хищник, перепугавшись, ушел.

И. Богданов
КТО ЖЕ УБИЛ МЕДВЕДЕЙ?

Внизу спорили. Разговор шел, как я понял, об охоте.

Лежа на верхней полке вагона, я слышал отдельные обрывки фраз. Свесив голову, прислушался.

Мужчина в засаленном ватнике, обтянутый лямками, сдвинул ушанку на затылок, открыв плешивую голову, чиркнул спичкой, пустил большой клуб табачного дыма.

– …Знаете, я сам медведей видел, – сказал он. – Один пудов на пятнадцать будет – не меньше.

– А остальные? – спросил кто-то.

– Что, остальные? Тоже по десятку были. На шкуру можно втроем лечь.

Заскрипели тормоза, поезд нервно задергался и остановился. Охотники навесили на себя ружья, патронташи, доверху набитые чем-то вещевые мешки, заторопились и вышли. Мне здесь тоже надо было сойти, но пока я собирался, их и след простыл.

Было три часа ночи. Мороз давал себя знать. Все стояло в каком-то забытьи, только иногда потрескивали деревья. За небольшой горкой виднелось зарево электрических огней.

Разговор охотников заинтересовал меня. В лесных поселках Урала охотниками, как говорится, хоть пруд пруди. Только и слышишь разговоры, что там выводок волчий уничтожили, а в другом месте медведя убили или живым взяли.

Сам я не охотник, но эти разговоры мне почему-то показались побасенками. Оказавшись случайным свидетелем столь любопытного разговора, я решил: постараюсь узнать поподробнее. И возможность представилась. Но охотники ушли.

И все-таки я их встретил. Проходя по лесосеке с товарищами, тракторист Дьяконов рассказывал… про медведей. Думаю: вот он медвежатник-то. Спрашиваю:

– Это вы медведей убили?

– Он самый, – в голос заговорили его товарищи.

Тракторист поставил ведро с автолом, сел к костру и стал рассказывать.

– Отправились, значит, мы с Федором Чмутовым, что мастером на нижнем складе работает, за рябчиками. Целый день проходили. Обидно – пустые домой возвращаемся. Вдруг, слышим, собаки наши залаяли не по-доброму как-то. Мы бегом туда. Видим: они у кучи бурелома заливаются.

– Медведь, видно, – шепчет мне Федор.

– Где? – говорю я. – Там, что ли?

– Ясно там, – говорит, – не на сосне же.

Перезарядили мы ружьишки пулями. По правде сказать, их у меня было всего две, да и то случайно захватил. Федор Иванович вырубил палку и стал прощупывать бурелом. Я с ружьем стою у дыры, а Федор шурует вовсю.

Слышу, зашевелился кто-то.

– Готовьсь! – кричит Федор. У меня, признаться, и волоса дыбом поднялись. Из дыры показалась медвежья морда, а потом и вся голова. Я стою и жду. Дыра-то узкая, сразу ему не вылезти.

И только это он стал башку кверху тянуть, тут я ему из левого ствола и врезал. Выстрела почти не слышал – только увидел, что медведь мордой сразу ткнулся в землю. И не шелохнулся больше. Медведица оказалась, пудов на десять.

Дьяконов широко растопырил руки, показывая мне размеры убитой медведицы.

Тут я решился перебить рассказчика.

– Знаете, мне говорили, что вы убили медведицу не в десять, а в пятнадцать пудиков.

– Кто это мог сказать? – возбужденно спросил он.

– Охотники, – говорю, – в поезде рассказывали.

– Ну, это, верно, опытные товарищи, врать умеют. Так вот дальше что было, – продолжал он. – Долго мы с ней возились – вытаскивали. Умаялись. Потом слышим: собаки лают на бурелом. Еще, верно, кто-то есть.

– Теперь, – говорит Федор, – ты шуруй, а я с ружьем.

Шурую – кто-то опять завозился. Я палкой что есть силы подтыкаю, а Федор ружье направил, ждет.

На этот раз медвежонок выскочил. Федор с ходу в него как трахнет, да промах, видать, сделал. А тот прямо на меня прет, с ног меня сбил. Да он сам-то, видно, перепугался не меньше моего. Перепрыгнул через меня и ходу.

Я вскочил, кричу Федору:

– Бей!

А его и след простыл. Убежал он от меня метров на сто. Тоже старый охотник называется. Струхнул, видать.

Ну, схватил я ружье да за косолапым. На ходу у меня самовыстрел произошел. Догнал я медведя, хвать, а стрелять-то нечем. Тогда я ему по загривку ка-а-к ахну – второго замертво уложил.

– Сколько же всего вы убили? – осторожно спросил я. – Двух? И обоих вы?

– Я! – он с достоинством ткнул пальцем себя в грудь.

На следующее утро повстречались мы с Федором Ивановичем Чмутовым. Желая уточнить кое-какие детали, я спросил его:

– Расскажите, Федор Иванович, как Дьяконов двух медведей наповал уложил?

– Это вы про кого, не про Василия ли? – с обидой проговорил он. – Какое там!.. Он и медведя-то живого первый раз видел.

И Чмутов стал мне рассказывать охотничью историю, в которой главным героем был не Дьяконов, а он сам. Признаться, я был озадачен и не знал, какой бы рассказ мне пришлось писать, если бы в разгар повествования не проходил мимо нас Василий. Подслушав наш разговор и поняв, о чем идет речь, он сразу же вмешался и заспорил.

Теперь оба приводили массу подробнейших деталей своей охоты. У каждого охота получилась именно своя.

– Федор, почему ты в медвежонка промазал? – спрашивал Василий. – Ведь в метре он был.

– Ты мне, Васька, брось врать при чужом человеке. А кто тебе поверит, что ты прикладом убил, да еще медведя?! Мазило ты этакое. Молод еще врать-то, – злился Федор Иванович.

Наконец оба согласились по целому ряду мелких вопросов. И лишь один вопрос так и остался неясным: кто же все-таки убил медведей? Один говорил – я, другой – я.

До сих пор не знаю, кто из них прав.

Можно подумать, что медведи скоропостижно скончались от разрыва сердца, встретив на свое горе столь заядлых охотников.

Для нас, не знатоков охотничьего дела, судя по их рассказу, и это возможно. Охотникам во всем приходится верить.

И. Богданов
ИЗОДРАННЫЙ ПОЛУШУБОК

Если сказать, что это случилось полсотни лет назад, многие подумают: пошел в старине копаться. А мне кажется, было это только вчера. Жили мы в деревне. Бедность толкала моих родителей на разные выдумки. Летом мать драла лыко, ухаживала за огородом, собирала грибы, ягоды, сушила их и складывала про запас на зиму.

Отец с раннего утра до позднего вечера косил сено богатым соседям, убирал хлеб, а в воскресенье уходил на охоту. Ружьишко у него было допотопное – шомпольное, тяжелое, с таким утолщением на конце ствола, что казалось, на него набалдашник надет.

В морозные зимние вечера отец нередко возился со своей шомполкой, ворчал на мать за то, что она давала плохую кудель для пыжей.

Кроме ружья, у нас было еще два капкана для зайцев. Они все время стояли в лесу. Отец уходил в лес всегда один, и мне подчас так хотелось бежать за ним по пухлому свежевыпавшему снегу. Но отец неизменно отвечал:

– Мал, молоко на губах не обсохло, а на охоту идешь. Правда, раза два он все же брал меня с собой, но в капканах ничего не было. Там, в лесу отец учил меня, как правильно обходить следы, ставить капканы, проверять их.

Как-то рано утром он разбудил меня:

– Гришок, сбегай, дозорь капканы. Ночью-то падера была, поди, кто попал. Я, конечно, очень обрадовался, наскоро умылся, на ходу сжевал кусок черного хлеба, сдернул с вешалки полушубок, и, схватив лыжи, выбежал на улицу. Я летел по едва заметному, присыпанному снегом, следу, который вчера был проложен отцом.

После перелеска начался мелкий ольховый кустарник, за ним – овраг. Смотрю на противоположную сторону оврага, а там снег взрыт. «Ну, – думаю, – есть!» С трудом перебрался через овраг, и вижу – снежная борозда. Словно чем-то пробуравленная, она уходит в чащу зигзагами, а по бокам ярко-красные комочки алеют.

Мне вдруг стало страшно. «Зря, – думаю, – у отца ружья не попросил». Но пошел все-таки. Вижу, капкан чернеет. Подошел ближе. А около капкана зайчишка крутится. Весь в крови, бедняга. Задняя часть ободрана, лапа в скобах зажата. Сидит он и смотрит на меня так жалобно, будто сказать хочет: отпусти, Гришок, всю жизнь благодарить буду.

Стою я перед ним, а у самого слезы выступили. К горлу подкатывается какой-то комок, дыхание перехватило. И так мне жаль стало беззащитного зайчика, что я решил отпустить его. Только дотронулся я до скобы, а заяц как закричит. Страшно стало. Сел я между лыж и шевельнуться не могу. Протащил заяц капкан еще несколько сажен, остановился и опять смотрит на меня. Собрался я с силами, подошел к нему и говорю:

– Что ты, зайка, смотришь на меня, почему боишься? Не враг я.

Снова пытаюсь освободить его лапу – не получается. Дай, думаю, встану лыжами на пружину, разожму их; скобы ослабнут – и заяц свободен. Так и сделал. Только встал я на пружины, правая нога возьми за и вывернись из лыжного ремня. Я оступился в рыхлый снег и упал прямо на зайца. Заяц истошно заверещал. Я и дар речи потерял, только слышу – полушубок мой трещит. Не помню, как откатился я в сторону, но только вижу – зайчишка мой сидит рядом с капканом. В этой суматохе ногу он успел выдернуть, но сам был, видимо, не менее моего ошеломлен и не понимал, что свободен.

Посмотрел я на полушубок – только лоскутья болтаются. Бегу домой. Мать еще в окно увидела меня, всплескивает руками. Вышел отец.

– Что с тобой, Гришутка?

Я заплакал:

– Зайчишка в капкане был, измучился он весь… Я его доставать стал, а он полушубок…

Долго они смеялись надо мной.

– Ну и охотник же ты, Гришок!.. – сказал отец.

Больше он не посылал меня «дозирать капканы».