Текст книги "Дура"
Автор книги: Зануда 60
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
– Миссис Малфой, я вам сочувствую. К сожалению, иногда целители бывают не в силах сохранить жизнь пациенту. Его раны были слишком тяжелы. Вашего друга не стало утром того же дня. Мы смогли лишь избавить его от излишних страданий перед кончиной.
Нарцисса смотрела на привет-ведьму в упор, не мигая. В прозрачных льдисто-голубых озерах – ни слезинки…
– И где он… теперь?
– Простите, миссис Малфой, но этого я вам сказать не могу.
– Вам нельзя?
– Не в этом дело… Вашего друга привезла в приемный покой некая женщина. Он, фактически, умирал от шока, интоксикации, массированной потери крови. Ординатор Джейн Доракс сразу же занялась раненым, вызвала реанимационную бригаду, целители делали всё, что могли... Естественно, что записать имя дамы оказалось некому, ведь надо было спасать жизнь. Но за несколько минут до рассвета медицина и магия потерпели поражение – сердце пациента все-таки остановилось… Простите нас!
– А дальше?
Летиция Смоллетт протянула Нарциссе посмертный эпикриз. Внизу листа, под мелкой и неразборчивой летящей скорописью дежурного ординатора, уже другим почерком – ровным, крупным и твердым, очевидно, мужским, – было довольно неаккуратно, будто наспех, выведено: «5 ч. 28 минут пополуночи – биологическая смерть. Реанимационные мероприятия прекращены. За отсутствием коронера свидетельство о смерти пациента подписали: я, Руперт Хенрик Остин, палатный целитель-реаниматолог, констатировавший смерть, а также мои коллеги Мэри Энн Макдональд, дежурный токсиколог, и Сьюзен Аннабелла Торсон, сестра милосердия… В 7 ч. 50 минут пополуночи покойный из госпиталя выбыл, будучи передан родственнице для погребения. Посмертная аутопсия не проводилась по просьбе родственницы».
– Я думаю, вероятнее всего, это была та самая женщина, которая и доставила раненого к нам…
– Спасибо, Летиция… Вы не подскажете ли, как мне найти старшего целителя Руперта Хенрика Остина?
– Он сменился второго утром. Будет на работе пятого числа.
– Тогда – старшего целителя отделения Гиппократа Сметвика.
– А в чем дело? Быть может, я сумею вам чем-либо помочь?
Нарцисса поднялась – медленно, словно поражённая затормаживающими чарами.
– Вряд ли… Особенно с учетом того, что у Северуса Снейпа нет близких родственников, а в госпиталь ночью второго мая его доставила я…
– Вы?..
– Да. И я никак не могла находиться здесь в ожидании рассвета и итога целительских манипуляций. Никак не могла увезти тело. В Хогвартсе шел бой. А у меня сын школьник, мне надо было найти и спасти его. Я вернулась туда… У вас дети есть?
– Трое.
– А где они были в ночь на второе мая?
– Младшая, Пенни, дома – со мной и с бабушкой. Старшие мальчики Джейкоб и Итан – там же, где и ваш… В школе! К счастью, их до начала сражения эвакуировали в Хогсмид вместе с другими учениками. Когда сообщили о нападении на школу, я была сама не своя – пришла в себя только днем, когда мне прислал сову профессор Флитвик. Написал, что занятия приостановлены, детей отправили по домам, и внеплановый рейс Хогвартс-экспресса в 21 час прибудет на Кингс-Кросс…
– Миссис Смоллетт… Возможно, я не совсем права в оценке ситуации, и нехорошо говорить это матери, но… ваши дети могли никогда не вернуться из школы. И вероятнее всего, не вернулись бы – в случае победы Темного Лорда.
– Что вы говорите такое?! Просто дрожь берет!..
– А не случилось этого, в том числе, потому, что за наших сыновей пошел на смерть директор школы Северус Снейп. Помог одному из гриффиндорских старшеклассников, Гарри Поттеру, уничтожить Того-кого-не-зовут-по-имени, но при этом получил раны, которые вашим колдомедикам оказались не под силу…
Летиция Смоллетт уставилась на собеседницу с искренним удивлением:
– А мои Джейк и Итан говорили… что сволочь он еще та, этот директор…
– Иногда для того, чтобы одержать победу, без такой сволочи просто не обойтись…
С минуту привет-ведьма продолжала пристально смотреть в неподвижные, словно обледеневшие глаза Нарциссы. Затем вырвала из рабочего блокнота жалко хрустнувший желтоватый листок. В пухлой руке ожило белое совиное перышко, стремительно начертав на пергаменте несколько строк.
– Держите, миссис Малфой, – сложив записку пополам, Летиция протянула её Нарциссе. – И ради святого Мунго Бонэма, основателя нашего, молчите о том, что я вам только что дала. Доктор Остин, наверное, не обрадуется, если узнает…
– Что здесь?
– Домашний адрес одной нашей целительницы. В Шотландии. Если её нет дома, спросите соседей – они следят за её цветником и всегда знают, куда и надолго ли могла уехать. Она вместе с доктором в палате была – до конца… Если она знает, кто вашего Снейпа увёз, скажет.
* * *
4.05.1998. Элишадер
…Неподалёку от меня деревенские ребятишки развлекаются тем, что запускают в небо бумажные самолёты. Один из них, сделанный из листа ученической тетради и покрытый смешными каракулями, взмывает над землёй. Я запрокидываю голову.
Ветер играет с ним, то поднимая его высоко вверх, помогая лишённым симметрии крыльям управлять воздушным потоком, то оставляет на время, даря ему иллюзию полной свободы. И тогда детская поделка клюёт носом, входит в штопор и устремляется вниз. Но новый порыв ветра под радостные мальчишеские крики не даёт ему упасть, подхватывает, крутит, подбрасывает, словно раз за разом пытается научить его летать самостоятельно.
Обхватив себя руками, я наблюдаю за изломанной траекторией, которую очерчивают в воздухе ненадёжные бумажные крылья. И мне кажется, что это я лечу над землёй, заранее зная, что столкновение с ней неизбежно, как и конец этой обречённой на поражение игры со стихией...
Я с усилием отрываю взгляд от отчаянных попыток самолётика переиграть ветер и медленно бреду к дому. Наверное, там меня уже ищут, ведь я никому не сказала, куда и зачем направляюсь. Причина моей внезапной отлучки проста: мне невыносимо находиться там, где в одной из комнат лежит мёртвое тело человека, которого я не смогла спасти.
В январе, когда наша семья похоронила бабушку, я и в страшном сне представить себе не могла, что несколько месяцев спустя мне придётся вернуться сюда, чтобы проводить в последний путь своего любимого мужчину. Что в опустевшем доме появятся люди, которые никогда прежде не бывали под его крышей. И что они все, столь разные, не только придут проститься с покойным, но и по своей воле помогут совершить нам с Остином должностной подлог.
Для многочисленных врагов и ничтожно малого количества друзей Северус Снейп навсегда останется пропавшим без вести. Его внезапное исчезновение наверняка породит много слухов, но лишь немногие будут знать правду о том, где он и что с ним сталось на самом деле. Я верю, что он хотел именно этого, когда его образ явился мне в больничной палате и едва не увёл за собой за грань.
Он упокоится здесь – под тревожным, набухшим дождевыми облаками небом моей родины. Посреди вересковой пустоши, где гуляют резкие, пахнущие свежестью и солью ветра, прилетевшие с океана.
…Я наблюдаю за тем, как Гермиона Грейнджер, старательно взмахивая палочкой, обводит ею пространство и шепчет слова защитного заклинания: никто из живущих в деревне магглов не должен стать свидетелем похорон чародея. Лицо девушки осунулось и побледнело. Она то и дело оборачивается в сторону рослого рыжеволосого паренька, Рона Уизли, который подбадривает её ласковым взглядом.
Его ученики… Вряд ли любимые, если судить по тому, что они оба гриффиндорцы и лучшие друзья Гарри Поттера. И, тем не менее, сегодня они здесь. Слишком много пережившие за одну ночь, увидевшие смерть тех, кто пал в битве за Хогвартс. Уцелев в бойне, ребята пришли сюда, чтобы отдать дань памяти своему преподавателю и соратнику, без которого победа в войне была бы немыслима.
…К церемонии кремирования почти всё готово. Минерва Макгонагалл, неестественно прямая, сосредоточенная, заканчивает трансфигурировать сухие прошлогодние стебли вереска в брёвна и доски для погребального костра. Её лицо кажется бесстрастным и непроницаемым, как и вылинявшие светлые глаза, но оно выглядит старше на десяток лет и теперь обилием и глубиной морщин как никогда прежде напоминает печёное яблоко.
С помощью заклинания левитации декан Гриффиндора укладывает брёвна друг на друга, готовя для своего ученика и коллеги прощальное ложе. Совсем скоро умерший исчезнет в языках мощного волшебного пламени, а оставшийся от его тела пепел будет развеян по ветру.
Мне не останется даже могилы, где я могла бы облегчать душу слезами. Но я знаю: местом памяти станет знакомый с рождения пейзаж. До тех пор, пока живёт и бьётся моё собственное сердце...
– Миссис Макдональд! Цветы… Обязательно нужны цветы!..
Устремлённый на меня взгляд Нарциссы Малфой печален и строг. На красивом лице глубокой синевой тысячелетнего ледника застыли глаза. Но ни слёз, ни прерывистого вздоха, ни единого движения, способного выдать эмоции. Если она сегодня здесь, значит, Северус был ей по-настоящему дорог. И она пришла сюда, чтобы достойно с ним проститься.
– Разумеется. Пойдёмте со мной, я покажу, какие лучше взять, миссис Малфой.
Я подвожу её к небольшой, недавно отремонтированной дедом оранжерее, в которой вот уже много лет женщины нашей семьи выращивают королевские лилии. Прихотливые растения слишком нежны для открытого грунта, требуют много тепла и света, а ещё толики магии, которая значительно продлевает период их цветения.
Моя бабушка, Эйлин Уркхарт, любила лилии даже больше роз. Безупречно красивые, резные, геральдически-строгие, благодаря её заботе они всегда распускались в конце апреля. Как только раскрывались первые бутоны, оранжерея наполнялась густым, стойким благоуханием, от которого начинала кружиться голова...
– Лилии подойдут, – Нарцисса коротким кивком одобряет мой выбор. – Благодарю.
Надев поверх дорогого платья простой полотняный фартук для работы в саду, эта утончённая женщина, которая на фоне старых стен сама кажется диковинной орхидеей, берёт в изнеженные руки грубые ножницы и начинает осторожно срезать цветы.
Глядя на то, как в корзине рядом с ней растёт белоснежная горка, вдыхая аромат с проступившей в нём неуловимой ноткой тлена, я думаю о том, что больше уже никогда не стану выращивать лилии. Отныне они будут ассоциироваться у меня со смертью и потерей.
– Срежьте их все до единой, пожалуйста.
Развернувшись, я иду к дому. Мне хочется побыть в одиночестве и морально подготовиться к тому, что совсем скоро предстоит пережить.
Мне очень холодно, и я никак не могу согреться, хотя в комнате разожжён камин. Озноб рождается от внутренней пустоты, которую я ничем не могу заполнить. Мне хочется лечь, накрыться с головой толстым одеялом, свернуться под ним калачиком и провалиться в милосердный, спасительный сон. Чтобы потом, очнувшись, с облегчением обнаружить: долгий, изматывающий кошмар мне только привиделся, жизнь продолжается и имеет смысл, потому что тот, кто мне так дорог, жив.
Но моё уединение вскоре нарушает Руперт, который в сопровождении Поттера входит в гостиную.
– Смотри, что я нашёл в его вещах, Мэри. Возможно, ты знаешь, кто это?
Он протягивает обрывок колдографии. Всякое движение на ней давно умерло, но мне хватает секундного взгляда, чтобы понять, почему Северус до последнего дня не расставался со снимком.
С листа плотной колдографической бумаги, помятой, надорванной в нескольких местах, с двумя безобразными отметинами, оставленными змеиными зубами, радостно и открыто улыбается Лили Эванс. Огненно-рыжие волосы молодой женщины из-за впитавшейся в бумагу высохшей крови стали тёмно-багряными, почти коричневыми, но её застывшие глаза остались нетронутыми и сохранили свою яркую весеннюю зелень.
Я слышу короткий вздох, и рядом раздаётся напряжённый голос Поттера.
– Миссис Макдональд… Это… мама!
Как тяжело на него смотреть! Словно это Лили не сводит с меня внимательного, взволнованного взгляда и страшится того, что я чем-нибудь обижу её сына. Ещё труднее осознавать, что этот рано повзрослевший мальчик не виноват ни в гибели своих родителей, ни в предсмертных мучениях человека, без которого осиротел мой собственный мир. Стать Избранным такой ценой – ноша, под которой согнулся бы и сильный мужчина.
– Да, Гарри. Этот снимок был в одежде твоего учителя.
– Что вы хотите с ним сделать?
– Вернуть его настоящему хозяину.
– Правильно… – шепчет Поттер. – Я кое-что придумал… Миссис Макдональд, подождите меня, я скоро!
Прежде чем я успеваю спросить его, что он задумал, юноша быстрым шагом выходит из комнаты.
На моё плечо опускается тяжёлая рука Остина. Я поднимаю к нему лицо.
– Со мной всё в порядке.
Он удовлетворённо кивает, садится рядом, но его голубые глаза всё равно остаются встревоженными. Руперт обнимает меня. Его большая ласковая ладонь мягко ложится на мой затылок.
– Ты очень сильно меня напугала, Мэри. Вот уж не думал, что ты решишься на такое сумасшествие. Честно скажу, я не знаю, чем аукнется твой поступок. Хуже всего то, что я даже приблизительно не могу просчитать возможные последствия.
– Я жива, и давай не будем больше об этом.
– Что ты видела… там?
– Много… разного. Северус появился здесь, рядом с домом. Я шла вслед за ним в посмертие. Умоляла его забрать меня с собой. Заклинала… Я добилась того, что он уже протянул мне руку. Но в последний момент не то чтобы передумал… нет… Вопреки моей воле, он освободил меня. Дал шанс остаться. Захотел, чтобы я жила дальше.
Я чувствую, как пальцы на моём затылке, дрогнув, сжимаются чуть сильнее.
Мой единственный, самый преданный и заботливый друг. Многолетняя верность ни разу не позволила Руперту выйти за установленные мной рамки товарищеских отношений. И то, что сейчас, в эти ужасные минуты, он рядом, разделяет горе, даёт мне необходимые силы вынести происходящее и не лишиться рассудка.
– Мэри, я могу быть уверен в том, что ты больше ничего подобного не сделаешь?..
– Не волнуйся за меня. Я справлюсь. Обещаю.
Несколько минут он молчит, прижимая меня к себе и баюкая, как маленького ребёнка. От его могучих рук струится живое тепло, которое понемногу заполняет пустоту в моей груди. И зияющая дыра в сердце как будто становится меньше и затягивается тонкой плёнкой. Я ненадолго закрываю глаза, отдавшись этому исцеляющему прикосновению.
– Я хотел сказать, что всё готово. Ты можешь побыть с ним наедине, пока ещё есть возможность и немного времени.
– Спасибо, Руперт.
Погружённый в свои мысли, он рассеянно кивает и нехотя выпускает меня из своих крепких медвежьих объятий.
…Остин сразу же, словно само собой разумеющееся, взял на себя всё, что касалось подготовки тела к похоронам. Ему, первоклассному врачу, пришлось заниматься тем, что обычно делает в больничном морге простой санитар: накладывать стазис, чтобы тлен не коснулся покойного до прощания, обмывать и одевать его, прежде чем передать родным.
Когда я вхожу в спальню и вижу результат трудов моего друга, сердце сжимается от острой признательности. На постели, на которой несколько месяцев назад умерла бабушка, лежит Северус со скрещёнными на груди руками. Его длинные, до плеч, волосы аккуратно расчёсаны. Он в той же строгой чёрной одежде, в которой Нарцисса Малфой доставила его в госпиталь. Тугой ворот сюртука тщательно застёгнут. Ни одна из агатовых пуговиц на манжетах не потеряна, каждая на своём месте.
Руперт восстановил целостность костюма и мантии из груды рваного тряпья, очистив ткань от крови и грязи. Он позаботился и о том, чтобы скрыть от моего взора страшную рану на шее, задрапировав её чёрным шёлковым платком.
Посмертные изменения, столь часто уродующие черты умерших, пощадили Северуса. Скорее всего, это тоже заслуга Руперта и его мастерства, заставившего мёртвую плоть сохранять видимость жизни.
Навеки застывшее лицо в траурной рамке волос удивительно спокойно. Бледная кожа разгладилась, исчезли горькие складки у уголков плотно сжатого рта. Последний директор Хогвартса выглядит так, словно ненадолго прилёг отдохнуть, наконец-то завершив многочисленные и утомительные дневные дела.
Мне хочется поправить подушку под темноволосой головой, накрыть дорогого человека тёплым пледом, а потом на цыпочках выйти из комнаты, чтобы не мешать его крепкому, умиротворённому сну. Но остатки здравого смысла встряхивают меня, удерживая от нового проваливания в опасное для психики состояние, и настойчиво втолковывают: «Что же ты делаешь, глупая?! Он больше никогда не проснётся».
Никогда.
Самое страшное слово на свете, отрицающее возможность что-либо изменить и исправить.
Я больше никогда не увижу тебя, Северус… Никогда не смогу поговорить или помолчать с тобой… Никогда не сумею обнять... И никогда уже не скажу тебе тех слов, какие должна была произнести уже давно…
Мне только предстоит привыкнуть к этому связанному с тобой «никогда». Постепенно оно войдёт в мою жизнь, как и осознание сокрушительной потери.
Но не сейчас. Не сейчас…
Мы неразрывно связаны с тобой – с момента, когда ты принял от меня дар жизни и чуть дольше задержался на этой земле. Совсем скоро ты исчезнешь, но всё равно останешься со мной. И с этим ты уже ничего не сможешь поделать. После всего, что я увидела и испытала у грани, к которой подобралась слишком близко, у меня словно заново открылись глаза.
Поэтому, пока ещё есть время, я буду смотреть на тебя. Запоминать, мысленно беседовать с тобой. Стану беречь твой тихий, вечный сон. Гладить твои руки…
Я сделаю всё, что только потребуется, Северус. Не тревожься ни о чём.
…Когда в комнате вновь появляется Гарри, он, неловко переминаясь с ноги на ногу и пряча глаза, отдаёт мне недостающую часть колдографии.
– В воспоминаниях профессора я видел, где он её… оставил.
Я кладу на колени две части разорванного почти два десятка лет назад снимка, беру волшебную палочку Северуса. Резная рукоять уверенно и спокойно ложится в мою ладонь, словно подтверждая правильность принятого мною решения.
Пусть последним заклинанием, которое выполнит палочка, принадлежащая такому сильному волшебнику, как Северус Снейп, станет простейшее «Репаро», знакомое любому первокласснику. Мирная магия, направленная на созидание. Восстанавливающая разрушенное, разорванное, сломанное, разбитое… И иногда позволяющая, пусть и с огромным опозданием, исправить ошибки прошлого.
Я знаю, что ты одобрил бы мой поступок, Северус. Потому что ты обязательно должен погасить этот старый долг перед Лили и её семьёй.
С кончика палочки срывается сноп золотистых искр, и через мгновение когда-то разлучённые части колдографии опять сливаются воедино.
Гарри кусает губы и едва сдерживает слёзы, глядя на то, как снимок вновь обретает жизнь. Как смеётся, чуть запрокидывая голову, его мать, с нежностью глядя на улыбающегося Джеймса Поттера, держащего на руках черноволосого малыша… Безмятежные мгновения любящих друг друга людей, уверенных в своём будущем. Да и что могло случиться с ними плохого, если они были так счастливы вместе?
– Я думал, если колдографию разорвать, изображение на ней уже больше не сможет двигаться даже после восстанавливающих чар, – сдавленным голосом произносит Гарри.
– Здесь твоя семья. Вы трое связаны узами, крепче которых нет. Поэтому колдография снова ожила. Возьми её, Гарри. Она твоя.
– Но вы же сами сказали, что её нужно вернуть настоящему хозяину?
– Я говорила о тебе. Уверена, профессор Снейп хотел, чтобы я сделала именно так.
– Но ведь она столько лет была с ним!
Славный, добрый Гарри, унаследовавший от матери не только пронзительную зелень глаз, но и отзывчивость сердца. Юноша, который, сложись обстоятельства чуть иначе, мог бы стать сыном Северуса.
Я порывисто встаю и обнимаю его в ответ на искреннее желание отдать единственную семейную реликвию человеку, к которому до недавних времен он относился, как к врагу. Материнским жестом приглаживаю тёмные непослушные вихры на его голове. Он вздрагивает от непривычной ласки и неловко обнимает меня в ответ. Я чувствую, как его лицо утыкается мне в плечо.
Мы оба изломаны своими потерями. Но ему приходится ещё сложнее, чем мне. Больно и страшно взрослеть так быстро, как это выпало ему. Терять самых близких и дорогих людей одного за другим, нести на себе проклятый груз «избранности», лишивший его семьи.
– Я знаю, что нужно делать, Гарри. А теперь, если позволишь, я хотела бы ещё немного побыть здесь одна.
– Конечно. Спасибо вам, миссис Макдональд.
Глаза Гарри искрятся теплотой и признательностью. Прижав колдографию к груди, как величайшую ценность, он выходит из комнаты и плотно закрывает за собой дверь. Я провожаю его взглядом, а потом из верхнего ящика бабушкиного комода вынимаю потёртый альбом.
«У меня тоже есть свои реликвии, Гарри».
Я достаю две колдографии. На одной из карточек запечатлены бабушка и мой настоящий дед, имени которого уже не узнать… Но сейчас мне нужна не она. Я беру в руки старый снимок, сделанный на третьем курсе, когда меня приехала навестить мама и взяла с собой в Хогсмид.
На улице, перед входом в «Сладкое королевство», я стою рядом с Лили. Мы с ней по-дружески пытаемся поставить друг другу «рожки», а потом обнимаемся и весело хохочем. Но кроме нас в кадр, сам того не желая, попадает ещё один ученик.
Снейп стоит позади Лили и, наблюдая за ней, улыбается открыто и радостно. От этого его обычно серьёзное лицо совершенно преображается. Уходит зажатость, исчезает угрюмость. Всего лишь мальчик. Большеглазый, симпатичный, стеснительный, ранимый. Безоглядно влюблённый в свою одноклассницу…
Золотая пора – детство. Всё ещё впереди, всё ещё возможно. Короткий, безоблачный период жизни, в котором отсутствует непоправимое «никогда».
Северус, ты так хотел, чтобы у тебя осталась память о любимой! Ради этого ты похитил и разорвал семейную колдографию Поттеров, где взрослая Лили уже тебе не принадлежала. Но я добровольно отдам тебе снимок, где ты вместе с ней, и тебе ещё не приходится делить свою Лили ни с кем другим.
Я беру ножницы. Поколебавшись мгновение, одним уверенным, точным движением отрезаю себя. Скомкав свой лишённый движения портрет, без сожалений отправляю его в корзину. Но происходит необъяснимое: изображение на оставшейся части колдографии всё ещё двигается. Магия подтверждает: связь между вами существует, она не разорвана, а значит, снимок будет жить – до тех самых пор, пока не превратится в пепел вместе с тобой, Северус.
Колдография ложится во внутренний карман твоего сюртука, прямо напротив сердца.
Это последнее, что я могу для тебя сделать.
…Низкое небо нависает над нашими головами. Время от времени с него начинает сыпать мелкий, противный дождь.
Твоё тело, утопающее под покрывалом из белых лилий, лежит на досках, приготовленных для погребального костра. Поднявшийся ветер развевает и путает твои волосы, закрывает лицо. Не выдержав такого кощунства, я поправляю их руками.
Прощай, Северус...
Решившись, я прижимаю волшебную палочку к промасленной ветоши между брёвнами и негромко произношу: «Инсендио!».
Ярко вспыхивает огонь.
Я отхожу назад. Пламя золотистым ручейком охватывает сухую смолистую древесину. Изголодавшись по пище, жадно лижет брёвна. Вверх плывут клубы дыма…
Перед тем, как огонь вплотную подступает к лицу и телу Северуса, сильные руки Руперта обхватывают мои плечи. Он резко разворачивает меня к себе.
Я бьюсь в его объятиях, но тщетно: он не позволяет мне даже пошевелиться.
– Не смотри! Не надо…
Он отпускает меня только тогда, когда волшебное пламя бушует уже вовсю, распространяя удушливый жар.
В подступающих сумерках огненные языки светящимися точками отражаются в глазах людей, стоящих поодаль от костра.
Гермиона Грейнджер всхлипывает на груди своего друга, и он неловко гладит её по спине, пытаясь успокоить.
Не стесняйся своих слёз, девочка. Если взрослые молчат, должен найтись хоть один юный и не зачерствевший сердцем, кто оплачет ушедшего в небытие человека.
* * *
14.08.1998. Министерство
Темный полированный камень высоких стен тускло отражает оранжевые блики факелов. Широкими ступенями поднимаются ввысь скамьи амфитеатра. Зал №10 в Министерстве Магии на вид больше похож на аудиторию старинного университета, а не на помещение для пленарных заседаний высшего судебного органа волшебной части страны Визенгамота.
На скамьях амфитеатра – полсотни солидных персон в малиновых мантиях и судейских тиарах. В роли председателя сам Кингсли Шеклболт, мракоборец-герой, недавно утвержденный в полномочиях министра…
Старинный латинский девиз готической вязью вьется по ленте герба: «Ignorantia jus neminem excusat» – «Незнание закона не освобождает от ответственности». Напротив председательской кафедры, в центре ограниченного высоким деревянным барьером каменного пятачка, высокое жёсткое кресло. К тяжелым подлокотникам прикреплены надраенные до серебряного блеска кандалы. Самозамыкающиеся – едва на это отполированное за пять столетий деревянное сидение приземлится зад подсудимого, стальные браслеты намертво прикусят его запястья. Но «трон позора», вычурный и громоздкий, сегодня пустует… Приговор будет вынесен заочно, поскольку обвиняемый числится «безвестно отсутствующим».
Низкий, хрипловатый голос судейского секретаря будит эхо под тёмными сводами старинного зала.
– Слово просит свидетель защиты Минерва Макгонагалл, директор школы Хогвартс!..
Легкий стук каблуков многократно отражается от темных стен. Метрономом отдается в висках.
Кингсли Шеклболт сосредоточенно потирает лаковую лысину, в лиловых глазах – тоска.
«Вот же не было печали! Казалось бы, уже всё, что могла, для процесса сделала. Бесценный материал предоставила – тщательно собранные в простой ученический флакон эпизоды памяти подсудимого, признанные экспертизой подлинными, неправлеными и не подвергавшимися никакому изменению извне. То есть пригодные для ретроспективы в министерском Думосбросе и использования в качестве документального судебного доказательства. Есть там, в том числе, и приснопамятный момент с убийством Альбуса Дамблдора, и раскрытие мотиваций убийцы, позволяющее адвокатам требовать снисхождения для подсудимого…
И вот просит слова... Зачем ей это? Из голого обостренного чувства справедливости или для самооправдания?.. Где ж ты раньше была, душа самого неугомонного факультета Хогвартса? Раньше, будучи любимой ученицей и ближайшей соратницей покойного главы Ордена Феникса, многие беды могла просто предотвратить...
И кому нужна теперь твоя незапланированная ходом финального судебного заседания речь? Визенгамоту, тщательно отбывающему сейчас на скамьях Десятого зала постылую сумму необходимых формальностей? Гарри Поттеру – этому мальчишке, ни с того ни с сего занявшемуся реабилитацией исчезнувшего неизвестно куда учителя-шпиона? Свидетелям с той или с другой стороны, немало чепухи нагородившим с этой тяжкой дубовой трибуны? Или, может, самому подсудимому, который на самом деле вовсе и не умирал никогда?»
Судом доказано, что около полуночи 2 мая 1998 года директор школы Хогвартс Северус Снейп подвергся нападению ядовитой змееподобной твари, фамилиара тёмного мага Волдеморта, и получил смертельные ранения. Успев передать Избранному, – он же Гарри Джеймс Поттер, – часть своих воспоминаний (ныне проходящих в судебных документах как «документальное свидетельство № 3»), и информационно обеспечив для юноши возможность уничтожить пресловутого Темного Лорда…
На этом доказанные факты заканчиваются. Согласно показаниям совершеннолетней воспитанницы факультета Гриффиндор Гермионы Грейнджер, передав свои воспоминания Гарри Поттеру, Северус Снейп скончался и был оставлен в Воющей хижине до конца сражения. Хижина в бою сгорела, однако подтверждения, что на момент пожара в одном из двух её жилых помещений мог находиться какой-либо покойник, в ходе следственных действий не получено.
Согласно показаниям домовладельца Люциуса Малфоя, осужденного члена преступного темномагического сообщества, помилованного Визенгамотом по личному ходатайству Гарри Поттера, в половине первого пополуночи Снейп был еще жив, что дало возможность домохозяйке Нарциссе Малфой, урожденной Блэк, оказать ему первую помощь и отправить для дальнейшего лечения в Госпиталь имени святого Мунго Бонэма. Однако никакими достоверными сведениями о дальнейшей судьбе раненого ни сам Люциус Малфой, ни супруга его Нарцисса не располагают.
Согласно ответу старшего целителя Гиппократа Сметвика на официальный запрос следователя аврората Праудфута, пациент по фамилии Снейп, поступивший ночью 2 мая в реанимационную палату отделения магической травматологии, скончался в половине шестого пополуночи. И два часа спустя его тело было выдано для погребения некоей женщине, позиционировавшей себя как единственная родственница умершего. В суете тяжелого дежурства имя женщины позабыли записать сотрудники приемного покоя, уже получившие за халатность полагающееся дисциплинарное взыскание.
Согласно официальной справке, выданной следователю аврората Праудфуту Статистическим управлением Министерства Магии, у Северуса Снейпа живые родственники женского пола отсутствуют вплоть до третьего порядка...
«Что ты, Минерва Макгонагалл, знаешь о судьбе Северуса Снейпа, пожирателя смерти, учителя Хогвартса, двойного шпиона, легендарного убийцы?.. И знаешь ли больше меня, опытного аврора? У меня, действительного члена Ордена Феникса Кингсли Шеклболта, есть все основания полагать, что вся эта история с сожжением хижины и с исчезновением трупа из госпиталя – блеф…
Блеф, который вряд ли нужен мертвому. А вот живому, пожалуй, пригодился бы. Особенно если бы одному неуемному юноше не удалось инициировать текущий судебный процесс, и Снейпу пришлось бы скрываться от властей как пожирателю смерти...
Эх, допросить бы под веритасерумом и эту надменную миссис Малфой, и этого рассеянного целителя, который забывает, кому выдал труп. И эту вечно строящую из себя нечто наивное, недоуменно хлопающее огромными ресницами хитрюгу Грейнджер. И тебя, дражайшая наставница, мудрая соратница по Ордену Феникса, Минерва Макгонагалл!»
Жёсткая прямая осанка, строгое тёмно-зеленое платье, тщательно подобранные тёмные волосы с густой благородной проседью, тоненькие очочки на носу. Наверное, во всем мире немолодые училки чем-то похожи друг на друга... За своими раздумьями Кингсли Шеклболт половину её слов мимо ушей пропустил. Может, и к лучшему, а то, похоже, слишком уж издалека она начала…
– За минувшие несколько недель перед вами, уважаемые судьи, в показаниях очевидцев и документальных свидетельствах прошла история человеческого грехопадения и подвига. По сути, ваш вердикт находится в прямой зависимости от того, что для вас перевесит, грех или подвиг.
