Текст книги "Дура"
Автор книги: Зануда 60
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Нет, в порядке научного эксперимента это, должно быть, даже интересно… Так как анимаг не может запланировать свой животный облик заранее, тварь, в которую ты в результате превратишься, будет отражением сущности твоего характера. Неслучайно анимагический облик совпадает с волшебным защитником – животным-патронусом. Получается, если верен и смел, быть тебе породистым боевым конём. Если горд и независим – орлом, наверное. Если хитёр и осторожен – змеем подколодным. А если глуп, должно быть, вообще баран какой-нибудь получится…
– Привет, Снейп! Что читаем?
– Не твоё дело, Люпин!
– Да ладно, я только посмотрю… А-а! Я это уже читал!
– С Поттером на пару?
– Нет, ещё раньше. Это я ему и насоветовал, если честно. Интересно же, что в старших классах проходить будем…
– Ну, может, к старшим классам твой Поттер и научится глядеть в книгу и видеть там что-нибудь кроме комбинации из трёх пальцев! Хотя – маловероятно!
– Зря ты так. Я все думаю, какая кошка меж вас пробежала?
– Серая такая. В полосочку. И в очках. Вечно отмазывающая своего любимца и его друзей от дисциплинарки, что бы они ни натворили… Профессор Макгонагалл называется.
– Можно подумать, ваш Слагхорн вас не отмазывает! На то и декан… А тебя, я смотрю, анимагия интересует? Наверное, когда в шестом практикум разрешат, попробуешь?
– Вот ещё!..
– А зря! Ворон из тебя получился бы ничего, подходящий…
Тяжёлый том в жёлтом переплёте из тонко выделанной бараньей кожи высоко взлетает в моей руке и звонко хлопает Люпина по затылку.
– Уй!!!
Тут же у моего стола из ниоткуда нарисовывается мадам Пинс. Цепкими жёсткими пальцами выкручивает ухо. Волочёт к выходу…
– Минус десять Слизерину! Вот, погоди, кликну Филча, он уж найдёт применение негодяю, который калечит книги о головы товарищей!..
Тяжёлая дверь библиотеки распахивается, жилистая рука старой библиотекарши придаёт мне ускорения, и, путаясь в собственной форменной мантии, я кубарем лечу по ступеням.
К ногам Лили…
Звонкая горечь обиды заливает глаза. Сквозь бессильную ярость я чувствую маленькие, но сильные прохладные руки, помогающие мне подняться. Вижу травяную зелень искристых глаз – близко-близко…
– За что она так тебя, Сев?
– Люпина ушиб...
– Книжкой?
– Ну, а чем ещё – в библиотеке…
– А зачем?
– Осточертел!!! – я сам не ожидаю от себя этой новой вспышки гнева. И она так горяча и безудержна, что кулаки сжимаются сами собой, а к вискам приливает тугая волна алого жара. – Чтоб он провалился, ваш Люпин! «Ворон получится ничего, подходящий!»…
– Какой ещё ворон? – она лёгким движением отводит упавшую мне на лицо прядь волос, непонимающе смотрит прямо в глаза. И вдруг обнимает, прижавшись головой к моей груди.
– Сев! Успокойся, ну что ты, право… Наверное, Римус опять какую-нибудь чушь невпопад брякнул, а ты его уже ненавидеть готов! Он же просто дурак! Откуда в тебе столько ненависти?.. Ну, не надо! Я не хочу, чтобы у тебя из-за какого-то Люпина были такие страшные глаза!
– Лили…
– Пойдём!..
Через десять минут мы сидим на лавочке в пустынном по случаю непогоды внутреннем дворе, под тихо светящимся прозрачным куполом umbrella spell, и в обнимку слушаем шум дождя. Маленькая тёплая звёздочка её ладони покоится на моем плече, завившийся от разлившейся в воздухе влажности огненно-золотой локон щекочет мою щеку. В мире больше нет ни обязательных уроков, ни факультативов, ни толстых заумных книжек, ни письменных работ по трансфигурации, ни Люпина с его дурацкими попытками со всеми дружить, ни библиотекарш в скрипучих туфлях…
Только она и я.
* * *
14.12.1974. Хогсмид
Четвёртый курс. Зима.
Промозглый влажный ветер дочиста вылизал узенькую мостовую. Кажется, что отполированные сотнями подошв за несколько веков серые булыжники покрыты тонким слоем литого стекла. Нынешней мокрой, «сиротской» зимой снег укроет землю лишь на несколько дней, и то, скорее всего, ближе к Рождеству…
Лили зябко поёживается в своём коротеньком твидовом пальто оригинального А-образного силуэта. Тролль бы побрал эту маггловскую моду – ходить в нашем сыром климате с голыми коленками, защищёнными от пронизывающего ветра только тонюсенькими прозрачными чулочками! Да ещё и без шапки…
Я молча разматываю двухметровый зелёный шарф, стягиваю с плеч тяжёлый суконный плащ с башлыком и закутываю её с головы до ног.
– Не надо! Ты же сам замёрзнешь!
– Надо. Наплюй, я же в свитере… До «Трёх мётел» так или иначе дойти успеем.
– Не хочу в «Три метлы»! Пошли лучше в «Чайную» к миссис Рози Ли!
«Ещё бы!.. Там, в «Мётлах», должно быть, половина Гриффиндора сидит».
С недавних пор она стала стесняться нашей дружбы. Ещё бы! И дело тут даже не в том, что волею судьбы мы принадлежим к разным Домам древней школы. Раньше ведь ей это почти не мешало…
Как-то совершенно незаметно худенькая девочка превратилась в юную женщину. Исчезла долговязая, нескладная угловатость, стройная фигурка приобрела мягкие, пикантные изгибы, под крахмальной форменной блузкой обозначились милые взрослые холмики, движения стали легки и плавны… И отчего теперь так отчаянно колотится сердце и перехватывает дух, когда она на меня смотрит?
– Ты ей не пара, – без обиняков заявил отец, когда застал нас летом в саду у старой водокачки. – Чем раньше прекратишь за ней увиваться, тем лучше для тебя! Года не пройдёт – эта красавица пошлёт тебя ко всем чертям. Так что успей бросить её раньше.
Я промолчал тогда. Вот ещё – отвечать на такие дурацкие шутки!.. Да вот только шутки ли?..
Лили растёт удивительно, непостижимо, ошеломительно красивой. Такая, если захочет, любого парня к своим ногам уложит. А я с ней рядом смотрюсь, в лучшем случае, смешно.
Эйвери третьего дня брякнул, что я на дементора похож.
Яркое, тёплое, обворожительное солнце и… дементор! Конечно, не пара…
Самое противное, что она и сама, кажется, стала так считать. Перестала подсаживаться рядом в библиотеке во время часов самоподготовки. Больше не берет меня за руку, когда мы вместе идём по школьному коридору, если рядом мелькнёт кто-то из её подруг. Вот и теперь, на традиционной прогулке в выходной по Хогсмиду, предпочла посиделкам в «Трёх Мётлах» крохотную чайную на отшибе – только бы одноклассники не увидели...
– Лили!
– Что? – зелёные искры-смешинки сияют из-под чёрного капюшона.
– Ты стесняешься меня, потому что я страшный?
– Ну, что за глупости, Сев!.. Просто… У миссис Рози не так шумно. И очень тепло. А какой чай – с лавандой, с лемонграссом, с веточками жасмина!..
– Да что – чай…
Оглушительный хлопок сотрясает стёкла старинных домишек, над стеклянисто сияющей мостовой прямо под ногами вспухает омерзительно воняющий клуб коричневого дыма, в лицо мне летят комья липкой отвратительной грязи. Я едва успеваю закрыть собой Лили от этого тошнотворного выброса.
Навозная бомба!..
И – ехидное, очень знакомое «хи-хи!» за ближайшим углом…
Питер Петтигрю, сукин сын… Успел, гадёныш, и в «Зонко» затариться, и нас выследить!!! Отчаянно кашляя и утираясь рукавом, рву за угол. Так и есть, он!
– Что, Снивеллус, поймал кило драконьего?.. Держи ещё!
Новый взрыв заволакивает мерзким дымом узкий переулок. Я задыхаюсь, слезящиеся глаза готовы выскочить из орбит. Где-то наверху, на втором этаже, громко хлопает оконная рама, и на голову мне обрушивается не меньше ведра холодных помоев пополам с бранью невидимой хозяйки дома.
– А ну, пошли отсюда, мерзавцы! Нашли место для своих идиотских забав!
– Экскуро! – Лили подбегает ко мне, пытается заклинанием счистить липкий драконий навоз с лица и одежды…
– Потом! Сначала со скотиной этой разберусь!
«Ну, всё! Каюк тебе, шваль подзаборная!!!»
Отчаянным жестом я рву из кармана палочку. Есть такое заклятие – Авифорс. Для дуэли – то что надо: преобразует противника в какую-нибудь глупую курицу. Или даже в целую птичью стаю! Ещё на втором курсе проходили. Можно и невербально бросить…
А если чуть изменить привычную формулу, вложить в заклятие больше презрения к врагу и гнева… Тогда – держись, ненавистный Питер Петтигрю!!!
– Лили, смотри!..
С конца моей палочки срывается флуоресцентно-голубой луч. Впечатывает дракклова гриффиндорца в косяк запертой двери чужого дома. Пёстрой грудой опадают на крыльцо форменная мантия с замызганным подолом, широкие штаны, мятая клетчатая рубашка с джемпером… А из-под них, отчаянно визжа, веером взлетает косяк бурых летучих мышей, мечется, бьётся в окна...
– Ступефай!.. – оранжевая вспышка парализует и отшвыривает меня от Лили. Я в сознании. Только сделать уже ничего не могу, разве что злобно повращать глазами.
«Блэк, мать его! В засаде сидел – за крыльцом… Конечно, когда это Петтиргю лез сражаться со мной в одиночку!»
Валяясь навзничь на ледяной мостовой, в луже вонючей грязи, я вижу, как летучие мыши разлетаются по всему переулку, забиваются под карнизы, прячутся в слуховых окошках. Как невесть откуда взявшийся Поттер помогает подняться Лили, и она, ошеломлённая, доверчиво опирается на его руку.
Слышу голоса:
– Где Хвост?
– Сохатый, мышей надо как-то ловить!
– Мышей? Ты чего, Бродяга? Зачем?
– Это и есть – Хвост!.. Сопливус чем-то приложил. Вроде Авифорса, похоже, только темнятина какая-то. Я его… того… Обезвредил, вон лежит. Но как теперь Хвоста вернуть, если мыши разлетятся?..
– Может, на Фините взять?
– Пробовал. Не канает!!!
– Ох, черт!.. И что делать?
Лили наконец-то приходит в себя. Бросается ко мне.
– Реннервейт!.. Северус, расколдуй Питера! Немедленно!
– Нет. Пусть… полетает немного! Ему полезно!
Я с трудом поднимаюсь. Липкая грязь застывает на мне жёсткой коростой. Холодно. Невыносимо холодно…
– Расколдуй! Я прошу тебя…
– Нет!
Благодаря блэковскому Ступефаю я утратил контроль над мышиной стаей. И у меня уже просто не получится собрать её снова, чтобы отменить заклятие. Нет гарантий, что если попробую сейчас, гриффиндорцы не получат своего подлого дружка без руки или без ноги. А может, и без головы – в виде готовенького покойника. Но объяснять долго.
Холод, пульсирующая боль в висках после недавнего оглушения – и страх. Тошный, пронизывающий насквозь до нутра страх в изумрудных глазах Лили…
Страх вместо восхищения моим могуществом, на которое я, признаться, наивно рассчитывал…
– Ты… не можешь?!.
– Да, не могу!!! Блэку своему спасибо скажи...
– У-у! С-сволочь!!!
Поттер подскакивает ко мне и оглушительной оплеухой сбивает наземь. Пинает в бок что есть духу. От боли я складываюсь пополам. Тянусь за выпавшей из руки палочкой. Заметив это, он пинает ещё раз – метко, точно «под дых».
«Только не застонать!..»
– Джеймс! С ума сошёл! – Лили буквально оттаскивает его от меня за одежду.
– Ступефай!!! – новая оранжевая вспышка от Блэка припечатывает меня к ледяной мостовой, и я теряю сознание…
…Полночь. Больничное крыло. Пять часов спустя. Мадам Помфри чуть ли не силой вливает мне последнюю – третью по счету – порцию успокаивающего, сообщает мне, что до утра я останусь здесь. И, неслышно скользя по надраенному паркету мягкими туфлями, исчезает за ширмой, где слышатся сдавленные подвывания и повизгивания.
«Петтигрю? Значит, все-таки нашёлся тот, кто снял чары?..»
С этой мыслью я проваливаюсь в удушливую темноту.
* * *
16.12.1974. Хогвартс
– По большому счету, я должен сейчас решать вопрос о вашем исключении из школы, Снейп.
Профессор Слагхорн демонстративно спокоен. Стоит у окна, толстым пальцем ковыряется в короткой прокуренной трубочке-носогрейке. Разговор его явно тяготит.
– Скажите спасибо, что Люпина в «Трёх Мётлах» задержала для беседы профессор Макгонагалл, и в переулке они появились вместе. Если бы не её искусство, Петтигрю могли бы и не спасти.
«Значит, Макгонагалл… Повезло негодяю!»
– Вы отдаёте себе отчёт в том, что едва не совершили непоправимое, Снейп?
– Вполне, профессор.
– И вы более ничего не хотите мне рассказать? Ведь были же у ваших действий какие-то… причины?
– Возможно, навозная бомба, брошенная Петтигрю в девочку, не покажется вам достойной причиной, профессор?
– В девочку?.. Ах, да, там же была Лили Эванс… Милейшее дитя! Солнышко, радость… Вы хотите сказать, что этот Петтигрю посмел её обидеть?
– Ну… Мы гуляли вместе… А он бросил навозную бомбу. И потом ещё – уже в меня.
– Значит, гриффиндорцы затеяли ссору первыми?
– Получается, да.
– Все равно это не повод отвечать на глупость однокашника заклятием, которое способно нанести непоправимый вред здоровью человека. Я хочу, чтобы вы это поняли, Снейп. Профессор Макгонагалл уже сняла тридцать баллов с нашего факультета за ваши действия. Я добавляю к ним ещё минус десять. И накладываю на вас дисциплинарное взыскание до конца семестра. Отныне вы лишаетесь права прогулок в Хогсмиде и отстраняетесь от посещения всех увеселительных мероприятий, включая общий пир и Рождественский бал. Каждый вечер с шести до восьми часов вы будете находиться в библиотеке и помогать мадам Пинс. Убираться, чинить переплёты, расставлять книги, двигать стеллажи, носить за ней стремянку – всё, что она вам ни прикажет. И учтите, ещё один малейший проступок, и от исключения вас даже я не спасу…
Я делаю над собой усилие, чтобы не усмехнуться. До конца семестра – полторы недели. Прогулки? А к чему мне они, если Лили уже сказала, что больше меня не позовёт? Бал? Да ни для кого не секрет, что танцую я, будто метловище проглотил, и то если Лили потехи ради вытащит меня на «белый» вальс. Трудовая повинность в библиотеке? Тоже мне, нашли Азкабан!.. Будет время наладить с мадам Пинс такие отношения, чтобы давала читать то, что только старшекурсникам положено!
– Профессор!.. А Поттеру за то, что бил меня ногами, тоже полагается дисциплинарное взыскание?
– Я поговорю с Макгонагалл… Думаю, что минус двадцати баллов эти побои стоят… И ещё по десять за каждую навозную бомбу от Петтигрю. Сколько их было? Две? Три?
– Спасибо, профессор!
– Не стоит благодарности, – он втыкает свою носогрейку в седые усы, пожелтевшие от табака, но так и не решается закурить в кабинете. – Ступайте!
Через час, отправившись отбывать своё дисциплинарное взыскание к мадам Пинс, я встречаю Лили у закрытой двери в кабинет нумерологии. Тугая волна необъяснимой дрожи охватывает меня с головы до ног.
– Здравствуй!..
– Привет, Сев. Как ты?
– Ничего. Получил от Слагхорна отработку до конца семестра. В библиотеке… А синяки скоро сами сойдут.
– Ты… можешь мне сказать, что это было?
– С Питером?
– Ну, да.
– Авифорс. Только… в тёмном варианте. Это заклятие ещё иногда Бэтфорс называют. Если очень злишься на кого-то, вместо птиц получаются летучие мыши… Не сердись на меня, Лили!
– Я не сержусь. Но мне было очень страшно, понимаешь? А что, если бы Римус не привёл Макгонагалл?
– Лучше спроси, что, если бы Блэк не кинул свой дурацкий Ступефай!
– Но… надо же было как-то тебя остановить!..
– В том-то и дело, что не надо. Ты, наверное, ещё со второго курса помнишь, что при заклятии Авифорс получившейся птичьей стаей можно управлять. Летучими мышами тоже. Я хотел только попугать Петтигрю. Заставить его поноситься по улице в таком… виде. А потом трансфигурировал бы обратно. Правда, он остался бы нагишом. Но – и не более того. А Блэк меня уложил, и мыши разлетелись.
– Но это же… Это так ужасно, Сев!
– А навозная бомба из-за угла – не ужасно, согласен. Это… это просто подло.
– Значит, из-за комочка-другого какого-то драконьего дерьма ты был готов уничтожить человека?! – Она смотрит на меня остановившимся взглядом. И мне от него больно. Колючие зелёные звезды прожигают меня насквозь. – Я боюсь тебя, Сев. Чем ты становишься старше, тем сильнее ненавидишь всех вокруг.
– Разве всех?
– Иногда мне кажется – всех, кроме меня…
Я осторожно касаюсь в полумраке коридора её руки. Горячая волна заливает сердце.
– Лили…
Она отдёргивает руку и долго смотрит мне прямо в глаза. Время останавливается. За окнами кружит снег. Первый снег в этом году.
– Мне пора, Сев. Извини, но до конца Рождественских каникул мы не увидимся. Я уже сдала все контрольные пораньше, и родители забирают меня домой. Надо к бабушке съездить, она нездорова.
Легкие шаги долгим эхом разносятся в пустынном коридоре. Я верю, что все ещё вернётся – потом, после Рождества.
* * *
08.11. 1975. Хогвартс
Пятый курс. Лекция по истории магии.
– К семнадцатому столетию напряжённость отношений между немагическим населением Европы, имевшим в латыни, международном языке общения магов, именование симплексов, и действующими волшебниками достигли своего наивысшего развития. Такой известный католический институт, как Святая Инквизиция, переживая упадок после разгрома целого ряда распространённых еретических движений, но, не желая терять высокого статуса и привилегированного положения в обществе, обратил свой взор на магическое сообщество и явился инициатором сразу нескольких громких судебных процессов против действующих в мире симплексов немногочисленных волшебников и ведьм. Не в силах собрать достаточных доказательств для осуждения сильных и высокопоставленных магов, инквизиторы объявляли преступной деятельность тех магов, которые, в основном, проявляли активность в среде симплексов, или, как вам их проще называть, дети, магглов. Под удар попали, преимущественно, знахари-гербологи, целители, предсказатели судьбы, заклинатели домашних животных, а также некоторые представители цеховых ремесленных кругов, рискнувшие изготавливать артефактные предметы с применением магии…
«Мерлин Всемогущий, как же скучно!!! История магии могла бы, наверное, стать самым интересным предметом в школе. Ведь в летописи всегда попадают великие события и выдающиеся люди, в жизни которых полным-полно самых удивительных приключений. Но историю магии в Хогвартсе с незапамятных времён ведёт профессор Катберт Бинс. Скучнейший книжный червяк, кабинетный ум, обладающий совершенно необъятными объёмами информации, но отмеченный страстью к тоскливому псевдонаучному стилю речи. И совершенно не заботящийся о том, чтобы заинтересовать, захватить своей темой учеников.
Сам-то он свою историю любит… Настолько любит, что не мыслит себя нигде, кроме как в библиотеке за очередным пудовым томом «Всемирной истории чародейства и колдовства» или здесь, в лекционном классе, у зелёной, покрывшейся тонкими, забитыми многовековой меловой пылью трещинами, доски…
Примерно в 1689 году под давлением Святой Инквизиции магический мир ушёл в подполье и занялся разработкой и принятием Статута о секретности.
Примерно в 1962 году преподаватель истории Катберт Бинс тихо скончался от сердечного приступа в своём любимом кожаном кресле у камина в учительской. А по звонку на урок поднялся уже в виде полупрозрачного бесплотного привидения и, оставив бренное тело почивать вечным сном, поплёлся себе, как ни в чём не бывало, в поточный класс, читать очередную лекцию.
Так и читает до сих пор».
– Католический мир, отвергший магию как часть естества природы, начал против магов беспримерную и беспощадную войну. Многие маги и колдуньи были схвачены и приговорены к смерти по абсурдным обвинениям. И хотя большинство сильных и талантливых волшебников смогли спастись, другим повезло гораздо меньше, особенно взрослым, у которых изымали волшебные палочки, и детям, чья неспособность контролировать свою магию делала их заметными и уязвимыми для магглов. Широко распространённое преследование детей, периодические попытки заставить магов колдовать в своих целях, участившиеся случаи сжигания ведьм, а также ошибочно заподозренных женщин-симплексов, катализировали в магическом обществе процесс принятия определённых мер. Так, в Великобритании недавно созванное Министерство Магии попыталось обратиться к монархии симплексов. Страной на тот момент совместно правили Вильгельм III Оранский и Мария II. Специальная делегация Визенгамота не была удостоена внимания короля и королевы. Провал попытки переговоров, имевших целью защитить подданных короны, обладающих особыми способностями, стал последним штрихом, подтолкнувшим магическое сообщество в диаметрально противоположном направлении – к полной скрытности и к отказу от помощи немагическому населению…
Под монотонный голос бесплотного профессора засыпают за партами школьники. С тёмной стены, из богатой рамы старинного портрета, взирает на монотонно бубнящего Бинса облачённая в белое санбенито невинно осуждённая королева Британии, несчастная супруга Генриха Восьмого, ведьма Анна Болейн.
Анна скорбно морщит высокий лоб с подбритыми по тогдашней моде висками, листает молитвенник. Бледная служанка распускает ленты её белого чепца. Палач, он же – тюремный цирюльник, овечьими ножницами режет длинную черную косу, безжизненной холодной змеёй упавшую на плечо. Королева приговорена к смертной казни, и теперь её стригут, чтобы ничто не могло помешать роковому удару топора…
Шорох листов молитвенника, стрекотание ножниц по густым прекрасным волосам, шёпот paternoster, глуховатый голос Бинса, скрип прыткопишущего пера над чьим-то конспектом – всё сливается в сплошной занудливый белый шум… Спать хочется!
– Мэри!..
Жаркий шёпот Мэттью Эйвери из слизеринского ряда на мгновение вырывает меня из дремотного оцепенения. У самых глаз над партой парит, подвешенный на чарах вингардиум левиосса, крохотный, плотно скатанный шарик пергаментной бумаги. Записка?
– Это тебе. Сама знаешь, от кого.
Послание ложится на вспотевшую ладонь.
Бинс на мгновение поднимает глаза от свитка:
– Внимательно ли вы меня слушали, Эверанс? В каком году король Вильгельм Оранский санкционировал казнь волшебницы Бенефиценты Боунс?..
– В 1662-м, профессор! Она была осуждена за трансфигурацию обличавших её односельчан в баранов и оскорбление действием епископа Дорсеттширского… Только я не Эверанс, а Эйвери.
– Хорошо, пять баллов Слизерину, Эйвертерн… Только более не отвлекайтесь, будьте любезны… Статут о Секретности был сформулирован и подписан в 1689 году Международной конференцией магических сообществ, но окончательно ратифицирован лишь через три года, в 1692-м, и принят к фактическому исполнению всеми Министерствами Магии просвещённой Европы…
«Сегодня в 10 вечера приходи в Обсерваторскую башню. Есть разговор. Буду ждать в нише слева от входа на Наблюдательный балкон. Никому ничего не говори. S.».
Острый, довольно мелкий, но разборчивый летящий почерк с длинными надстрочными «хвостами» у букв… Северус почти никогда не пользуется самопишущими перьями – его семье они не по карману. Вот и сейчас, бросив осторожный взгляд на слизеринский ряд, я вижу, как худощавая фигура с высоко торчащими острыми плечами низко склоняется над конспектом. Длинная, неровная чёлка занавешивает лицо черным крылом, угловатая рука с обкусанным пёстрым совиным пёрышком стремительно летает над пергаментом…
«Учителя всегда делают ему замечания. Говорят, что «пишет носом». Интересно, им не приходило в голову, что, проводя столько времени за книгами, парень уже мог зрение посадить? Может, ему очки нужны».
Он чувствует мой пристальный взгляд. Вскидывает голову, недовольно сверкнув сузившимися в щёлку внимательными глазами. Раскрывает потрёпанный том «Всемирной истории чародейства и колдовства» и ставит на парту торчком, отгораживаясь, будто ширмой. Снова утыкается в свой бесконечный пергамент. Стесняется. Но ведь позвал…
Для него, неизменно отстранённого от любых школьных компаний, наверное, очень непросто вот так, через товарища, передать записку девушке. Да ещё с другого факультета. После двух лет полного отчуждения – холодного, напряжённого, подчас даже какого-то озлобленного… Непросто даже самому себе признаться: я, Мэри, все-таки нужна ему.
И не важно, почему именно теперь, для чего, главное – нужна.
– Я приду, – шепчу я бесшумно. Радость и нежность затапливают сердце. – Обязательно приду…
Вечер того же дня.
Солнце давно провалилось за холодные коричневые холмы, покрытые жёсткой и мёртвой осенней травой. В ноябре здесь темнеет рано, сегодня по живому календарю астрономии и астрологии, который украшает вход в самую высокую башню Хогвартса, закат состоялся в половине пятого.
Восемь часов пятьдесят минут короткого светового дня истекли хрустальными каплями старинной клепсидры, и ледяная ночь вплыла на высокий каменный балкон, затопила мраком широкую долину внизу с черными треугольниками елей на опушке Запретного леса, с прижавшейся к лощине крохотной хижиной лесничего, с остывшей темной чашей таинственного озера Гриндилоу…
По случаю пасмурной погоды вечерних занятий не было. Преподаватель астрономии Аурелия Синистра погасила факелы в коридоре, заперла чарами дверь, ведущую на площадку телескопов. И ушла в башню Равенкло навестить перед отбоем дочь, первоклассницу Аврору. Не забыть бы, что сегодня ещё обещала шахматную партию Флитвику…
Устав школы категорически запрещает ученикам пребывание на самой высокой площадке замка в отсутствие учителей. Тем более – после отбоя. Но ровно без пяти десять в пустом коридоре возникают три колышущиеся, неслышные тени.
– Люмос!..
Сияющая голубая звёздочка на конце волшебной палочки выхватывает из темноты маленький светлый шар. А в нём – угловатую мальчишескую руку, широкий рукав мантии с муарово-зелёным обшлагом, курносое белобрысое лицо с пухлыми, ещё детскими скулами...
– Мэтт, докси тебе в рот! – шипит сзади тень повыше ростом. – Гаси огонь, дракклово семя! Заметит же раньше времени!!!
– Я едва не споткнулся! Тут какая-то дыра в полу. Плитка раскололась, что ли… – шёпотом оправдывается Мэттью Эйвери. – Нокс! Чтоб тебе пусто было, Зибер!
Третья тень, длинная, колышущаяся, еле слышно смеётся булькающим, сдавленным хохотком.
– А неплохо придумано, Зибер… С запиской-то!.. Где ты её только взял?
– Как это – где? У Снейпа и взял. Гляжу третьего дня – в библиотеке торчит, отрывает от большого чистого листа кусочки, что-то пишет на них, потом рвёт, комкает и снова пишет… Тут его миссис Пинс позвала. Нашла, видно, книжку, которую он ждал. Ну, я притянул у него со стола на акцио пару скомканных клочков. Просто из любопытства. И чуть со смеху не лопнул – наш упырёныш девушке приглашение на свидание сочиняет! Одна записка более-менее целой оказалась, её и прихватил. Как знал, что пригодится. Оторвал только спереди имя адресата.
– Что за имя?
– Лили. Ну, знаешь, эта, с Гриффиндора. Рыжая такая… Они, вроде, с Сопливусом из одного посёлка, так он, небось, ещё в началке за ней бегал…
– А если Макдональд поймёт, что это не ей писалось? Только бы пришла!
– Ага… С чего бы ей не прийти? Только так явится, дура влюблённая. Поверь, Дин, я в девчонках неплохо разбираюсь.
– Главное, чтобы теперь Сопливус сам не припёрся. Где его носит – инферналы ведают! Двадцать минут назад в дортуаре не было…
– Конечно, не было. Я ему подарок сделал – закачаешься! «Волхвование презлейшее», пера самого Годелота! У отца из библиотеки тиснул… До утра будет читать где-нибудь в сортире.
– Тиснул? То есть – без спроса? Ты что? Это же пятнадцатый век!
– Да репринт, конечно!.. Я не дурак, чтобы подлинник утащить. Папаша и за репринт-то заживо слопает, если узнает…
– Тсс! Идёт!..
Тени вжимаются в стенную нишу. Из-за угла в мрачный коридор выплывает лёгкое серебряное облачко света.
Мэри Макдональд… Тёплая шерстяная мантия наброшена на простенькое байковое платье в легкомысленный цветочек, волосы свободно заплетены в длинную, толстую, почти в руку толщиной, словно литую косу. Уютные мягкие домашние туфли бесшумно ступают по ледяным плиткам полированного лабрадорита. Рука держит волшебную палочку на отлете, чтобы робкий люмос не слепил глаза ни ей, ни тому, кто выйдет навстречу.
Старшеклассник Ивен Дин Розье плотоядно скалится во мраке:
– Сладкая цыпочка, да? И ножки, и грудь – взрослая совсем… Так бы и вытряхнул её из этого пёстрого мешка, что по недоразумению платьем называется…
– Тсс!!!
«Большинство девчонок, если их позовёшь вечером «на разговор», и косметикой измажутся, и волосы завьют, и напялят на себя что понаряднее. И ещё чары привлекательности поверх всего этого наложат – так, что самой девчонки за ними подчас не видно. А эта – по-простому, будто не на свиданку, а братца в щёчку поцеловать… Уверена, что и в таком виде будет неотразима для своего Сопливуса? А ведь она, пожалуй, права: этот глист сушёный если на что и клюнет, так не на красоту, а, скорее, на доброту, на искренность, на неведомое ему домашнее тепло. А красивая ему уже, похоже, по полной нос натянула. С первого класса бегает, как собачонка, за медноволосой гриффиндорской грязнокровкой Лили Эванс. Только она его динамит, как может!»
* * *
08.11. 1975. Хогвартс
…Я скорее чувствую, чем вижу неуловимое движение впереди и слева, в непроницаемо-темной нише. Ускоряю шаг.
– Северус?..
Эрни Мальсибер с неожиданной для своего роста и крупного сложения прытью выскакивает навстречу с палочкой наперевес. Маленький Эйвери выбегает влево, перекрывая дорогу по узкому коридору к винтовой лестнице, ведущей на обсерваторский балкон. Сзади уже блокирует путь к отступлению вальяжный, сально улыбающийся, кудрявый старшеклассник. Лицо его скрыто тенью.
– Цыпа-цыпа-цыпа!..
Они надвигаются с трех сторон. От их неясных теней на стенах веет холодом, как от дементоров каких-то… Я растеряна. Напугана. Обескуражена. И – Мордред побери! – возмущена.
– Ребята?.. Где Северус? Что вы с ним сделали?..
– Снейпа ищешь? – скалится Мальсибер. – А я вместо него не сойду?..
Бесшумно подобравшись сзади, кто-то сильный и наглый одним движением срывает небрежно наброшенную мантию с моих плеч. Железными пальцами больно хватает за голые локти. И в ту же секунду подскочивший вплотную Эйвери выдирает ещё сияющую люмусом волшебную палочку из руки. Без экспеллиармуса – по-маггловски грубо и оттого особенно страшно.
– Силенцио!.. – почти втыкая свою палочку мне в лицо, шипит Мальсибер. – Теперь вопи, не вопи, никто не услышит!
Оторванный от моего энергетического потока слабый лучик люмоса истаивает, отступая перед холодной и душной темнотой. Но прежде чем снова наваливается мрак, я успеваю исступлённым усилием вырвать правую руку из цепкого захвата старшеклассника. И проснувшееся под гулкими сводами старого замка эхо несёт от колонны к колонне, от ниши к нише, от лестницы к лестнице отчётливый шлепок пощёчины, доставшейся Эйвери…
– С-сука!..
– Тихо, Мэтт. Сейчас она у нас попляшет! Люмос!
На кончике палочки Мальсибера рождается серебристо-голубой огонёк. Я бесшумно бьюсь в руках слизеринцев. Эйвери наматывает на кулак мою косу...
– С чего начнём, господа? Венсеро? Демиссио? Или Конфундус?
– Дин, давай сразу Империо, что уж тут мелочиться…
– Э-э, нет, Зибер! В отличие от тебя, мне уже семнадцать стукнуло. Если я кину на эту гриффиндорскую шавку что-нибудь из непростительных, мне придётся лет десять-двадцать вместо тебя с дементором по вечерам беседовать…
