Текст книги "Дура"

Автор книги: Зануда 60

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– А правда, Зибер, если кишка не тонка, сам с Империо и балуйся, для тебя возраст уголовной ответственности ещё не наступил!

– Венсеро!!!

«…Холодный пол плывёт под ногами, пространство искажается, контуры стен колышутся жарким, тугим миражом. Как гулко стучит в висках лихорадочный пульс… Кто я? Что делаю здесь?»

– Демиссио!!!

«Серый камень оплывает, как расплавленное стекло. Коридор сужается. Три черных призрака невесомо отрываются от пола и кружат, кружат над головой, затягивая разум в ускоряющуюся, клокочущую чёрную воронку. Камень. Холод. Пустота. Безумие. Тоска. Невыносимая, глухая тоска, заполняющая каждую клеточку усталого тела… Дементоры? Я в тюрьме? В тюрьме».

– Конфундус!!!

«Солнце… Солнца хочу! Тепла… Тёплых рук, чтобы помогли подняться с пола, отряхнули одежду, утешая, погладили по голове: «Не дрейфь, сестрёнка, прорвёмся!»… Голоса хочу – родного, глубокого, бархатного, чтобы знал, что сказать, чтобы сразу лопнула и растворилась эта душная, пустая тоска… Брата хочу… Сильного, честного, доброго старшего брата. Ведь он же у меня был когда-то? Невозможно же помнить того, кого никогда не было, правда? А я – помню. Помню».

– Импе…

– Довольно! Она и так готова… Отпусти её, Дин! Уже никуда не денется... Слушай меня, Мэри Макдональд! Встань! Вот рука, обопрись, если тяжко. Стоишь?

– Вроде стоит…

Эйвери разматывает косу с кулака. Глумливо улыбаясь, приподнимает мне подбородок омерзительно холодными, влажными пальцами. В неверном, колышущемся свете люмоса заглядывает в глаза.

– Готова!.. Зенки мутные, как у дохлой лягушки…

Он смеётся – тому, что безвольная кукла, несколько минут назад носившая имя Мэри Макдональд, пошатываясь, висит на руке Мальсибера.

– Я буду звать тебя Лори! – смеётся тот. – Знаешь, это не только имя. Есть такая порода полуобезьян, ленивцев. Ты сейчас «тормозишь», как они!

– А что, грязнокровке пойдёт немного побыть полуобезьяной... Все они – серединка-наполовинку, то ли люди, то ли нет.

Холодная рука грубо тискает грудь сквозь платье.

– Не на-адо! – голос, словно чужой, гласные расплываются, светлое пятно люмоса плывёт перед глазами.

– Иди сюда, Лори! – Мальсибер указывает жестом на широкий подоконник. В тёмный хрусталь окна тягучими волнами льётся беззвёздная ночь.

Я делаю шаг. Ноги подкашиваются. Не упасть! Только не упасть!!!

– Влазь! – те же холодные руки, бесцеремонно облапив зад, подсаживают меня на подоконник. – Встань во весь рост!.. Сними платье!

Дрожа от навалившегося напряжения и не понимая, зачем повинуюсь, я расстёгиваю маленькие красные пуговки. Одну за одной, одну за одной…

– Бросай сюда!

Скомканную байку Эйвери кладёт себе за пазуху. Не хватало ещё, чтобы Филч при ночном обходе обнаружил девчоночьи шмотки, раскиданные на полу…

– Теперь комбинацию! Да, да, Лори, хорошо, хорошо… И лифчик тоже.

– Скажи, чтобы косу распустила!

– Зачем?

– Чтобы как на шабаше…

– Трусики!!!

Белый клочок простого шелка, без кружев, летит к ногам Мальсибера.

– Мэтт, подбери и это!

– Фу! – морщась, Эйвери подцепляет невесомую деталь девичьего белья кончиком палочки и левитирует в карман к старшему мальчику:

– Ты её раздеть предлагал, значит, твой и трофей!..

Я уже не чувствую ни холода, ни стыда. Только грязь… Они вымазали меня липкой серой грязью! И где-то в темноте оглушённого сознания бьётся тонкой жилкой последняя мысль:

«За что?»

– Танцуй!!!

Три пары ладоней синхронно выхлопывают ритм. Джига лихорадочным пульсом отдаётся в висках. Я сбрасываю туфли, неловко колышусь на горячих, покрасневших пальцах ног…

– Танцуй, Лори!!!

– Брось, Эрни. Она сейчас упадёт.

– Ладно… Может, того… пообжимаемся? Девка-то – что надо, сам сказал – почти взрослая…

– Это с грязнокровкой-то? Да ну, себя не уважать. Я лучше придумал.

– Что?

– А вот, смотри. Формидо!!!

«Страх. Безотчётный, необъяснимый, а потому неукротимый страх, липким омерзительным животным завозившийся под диафрагмой… Смерть как страшно!!!»

– Лори, беги!!!

Я неуклюже срываюсь с подоконника, гулко шлёпнув по камню холодными ступнями, качусь по полу, больно ударяясь плечом, вскакиваю, опрометью несусь по коридору в спасительную темноту.

Вслед упоённо свистит Эйвери.

* * *

08.11. 1975. Хогвартс

– Кис-кис-кис!..

Ночной обход – неизбежная, досадная обязанность школьных сторожей с незапамятных времён...

Намотав на голову потрёпанный шерстяной шарф, зябко поёживаясь в накинутом на плечи коричневом пледе, загребает непослушными ногами по коридору сонный сторож Аргус Филч.

– Кис-кис-кис! Где ты, моя хорошая? Что, никого нет ни в Зале Побед, ни в библиотеке? Хорошо-хорошо, милая, вот сейчас ещё лестницу на второй этаж проверим и спать пойдём. Не шалят нынче ребятишки-то, видно, уморились за день… Поделом маленьким негодяям! Будь я у них учителем – втрое больше бы задавал, чтоб совсем некогда было баловаться-то!

С кошками сквибу всегда было проще, чем с людьми. Потому и имена им даёт человеческие, почтительные. Миссис Табби, мистер Джеркинс, Мисс Олден… Коты – они все понимают! Жаль только, живут недолго – только успеешь прикипеть душой… У сквибов век волшебников, генетика сказывается. И животные их уважают, слушаются. Вот только самому колдовать – никак…

– Кис-кис-кис!..

Шаркающие шаги растоптанных суконных тапок шелестят по лестнице. Чадит в руке фонарь в закопчённой медной оправе. Умиротворяющее бормочет под нос надтреснутый, от природы несильный, старушечий какой-то голосок… И здесь никого! Тихо, как в склепе…

– Ой!!!

Белая, словно светящаяся, тень скатывается прямо на сторожа сверху по ступеням. Девица!.. И вся, как есть – нагишом!!! Бывает же такое…

Она врывается в круг света. Обжигаясь о тёмную медную оправу фонаря и не замечая этого, бросается Филчу на шею... Стискивает в объятьях – крепко, словно хочет тут же и придушить. Хрипит почти беззвучно:

– Се-еверус… Спаси меня… Я люблю тебя... Люблю…

От неожиданности сторож роняет фонарь, с громким хлопком разлетающийся на ступенях, почти опрокидывается на спину, грузно садится в навалившейся холодной тьме прямо на пол. Машинально пытается прикрыть своим обтрёпанным пледом исступлённо выгибающееся в судороге бледное девичье тело, бьющееся у него на коленях.

– Зачаровали, скоты безрогие!.. Кто ж сподобился-то? Вот рожи бесстыжие!!! Погоди, милая, потерпи. Сейчас миссис Помфри позовём. Я за ней кошечку пошлю. Кис-кис-кис!..

* * *

09.11. 1975. Хогвартс

На обрезе мраморной раковины оплывает жёлтая восковая свеча. Дрожащая кисточка огня множится в зеркалах, заливая холодную душевую жёлтым, неверным светом. Черными насекомыми пучатся на пергаментной странице тиснёные буквы:

«Инфернал – суть тело мёртвое, искусством чародея-некроманта побуждаемое к подобию жизни, но остающееся при этом мёртвым телом. Душевные свойства персоны, что раньше жила в кадавре этом, не присутствуют в нём более, ибо отлетела душа. Инфернал не мыслит, не чувствует, не дышит и не питается, но покуда тлен не разрушил полностью плоти его, способен подчиниться воле чародея, что сотворил обряд Жизни без Жизни над усопшим.

Инфернал по виду бледен и хладен, носит следы тлена на лике своём и членах своих, глаза его мягки и белесы, аки бельма слепца. И нет блеска во взоре его, поскольку нет души во плоти его. Но служит он создавшему его чародею, повинуясь беспрекословно. Приказано украсть – украдёт, приказано умертвить – убьёт.

По смерти создателя своего долго ещё бродит инфернал неприкаянно в тех местах, где оставлен был, покуда время не обратит его во прах. Истребить же инфернала не всякому чародею под силу. Не чинят вреда ему ни сглазы, ни чары, не остановит его ни усекновение главы, ни окаменение ног. Лишь одно Пламя Адово изжигает его, да свет дневной пугает его»…

«Вот же, пакость какая! И какому сумасшедшему в голову пришло бы заиметь в качестве слуги полуразожившегося покойника? Домовых эльфов мало, что ли?»

Годелот, «Волхвование всех презлейшее». Копия, конечно! В нашем веке уже сделана... Печатный подлинник пятнадцатого столетия, насколько мне известно, чуть ли не на всю магическую Британию – один. Здесь, в школе, в Запретной секции библиотеки. Выдаётся только старшеклассникам по особому письменному распоряжению декана факультета, для реферативных работ по Защите от тёмных искусств. А кто попробует без спросу с полки вытащить, книга на него… так наорет! Оглушительным визгливым голосом, так что не только мадам Пинс – весь профессорский состав через три минуты набежит. Я как-то попробовал… Неделю потом под надзором Филча Большой Трапезный зал вручную драил вместо домового эльфа! Слава Мерлину, копии так орать не обучены…

«Интересно, насколько точно воспроизведено здесь содержание оригинала? А то знаем мы эти репринты!»

Высокий витраж отражает пламя свечи мириадами колючих холодных огоньков. Глаза слипаются! Но главу нынче надо дочитать – кто его знает, сколько ещё пробудет у меня эта редкая книга?

Завтра первой парой опять история магии. И я, похоже, сам буду на лекции смахивать на инфернала – вялый, зелёный и с тусклыми глазами, только что без трупных пятен на лице и членах моих… Вот как выйдет из потёртой классной доски бесплотный призрак-профессор, как начнёт заунывную речь о делах давно минувших дней, точно засну ко всем дракклам! Впрочем, Бинс не заметит. У него вечно полкласса на уроке дрыхнет, а ему хоть бы что!

Тяжёлая белая дверь душевой взвизгивает, отъезжая на скрипучих петлях. В тёмном проёме возникает невысокая фигура Мэтта Эйвери.

– Все читаешь, Сопливус?

– У меня, вообще-то, имя есть… Или мне звать тебя Эсхоули? Прозвище Засранец тебе пойдёт!

– Да погоди ты ругаться! Слушай! Тут такое дело… Мы с Зибером и Красавчиком Розье немного пошутили над одной дурой с Гриффиндора… Короче, если кто из учителей тебя спросит – с половины девятого мы все в гостиной торчали. А по отбою честно пошли на боковую.

«С Гриффиндора?! Мерлин Всемогущий, неужели они посмели обидеть – её?! Убью, зараза!»

Вскочив, я мгновенно наматываю на кулак ворот его мантии, рву на себя. Мы оказываемся нос к носу. Я слышу, как трещит ткань, как прерывисто дышит Эйвери, как колотится от страха его сердце. Вижу, как светлые остановившиеся глаза выкатываются из орбит.

– Над кем подшутили?!

– Т-тише, – сдавленно икает Мэттью, – отпусти… псих! Не бойся, с твоей рыжей Эванс всё в порядке. Подружку её подловили и пугнули слегка. Но если узнают, нам влетит. Баллов сорок сходу долой, если не пятьдесят. И родителей в известность поставят… А могут и даже исключить…

«Всего лишь – подружка…»

Я отпускаю его одежду. Мэтт шумно отдувается, распускает галстук, плюхается рядом на бортик ванной.

– Совсем ты очумел из-за неё, Снивеллус!..

– Не твоё дело… Эсхоули! И что я буду иметь, если солгу?

– Ну… Во-первых, нашу уважуху. Я лично в ухо заеду тому, кто ещё раз тебя Сопливусом обзовёт. А во-вторых… Хочешь мою метлу – насовсем? Все равно мне к лету другую подарят.

– Сдался мне твой «Чистомет» обтёрханный! Ты на нем третий год играешь.

– Тогда… Знаешь, тогда я тебя с одной компанией познакомлю. Ребята – во! Правда… Почти все немного старше нас. Там есть один джентльмен… Такому учит – закачаешься! Скоро у нас всё по-другому будет.

– У нас – это где?

– Ну… Во всей Англии – это уж точно!

– А по-другому – это как?

– Увидишь… Кстати, это ведь по его заказу «Волхвование» переиздали…

«Вот как? Стало быть, тёмный маг? Интересно».

– И с чего бы это взрослому джентльмену с вами, сопляками, возиться?

– Не веришь? Ну и не верь себе. А он клёвый. И знает много. Летает без метлы, в башку лазит, как к себе домой – мысли читать… Здешним преподам такое и не снилось!

Эйвери умолкает. В тугой тишине душевой гулко отбивает секунды холодными каплями подтекающий кран.

– Ладно. Договорились. С половины девятого ты в гостиной списывал у меня эссе по трансфигурации.

– Списыва-ал?

– Ну, да… Если признаться в маленьком грехе, то ложь будет больше похожа на правду.

– Голова ты все-таки, Сни… Северус! А по правде, дашь трансфигурацию содрать?..

– Мордред с тобой, дам.

– И вот ещё что. Поклянись честью, что все будет так, как мы уговорились.

– Ну, клянусь… Слова тебе моего мало?

– А я тоже клянусь, что вскоре у тебя будет наставник получше старика Слагхорна!

– Идёт! А теперь проваливай. Дай дочитать!

* * *

09.11.1975. Хогвартс

Сквозь темно-зелёную толщу озёрной воды в высокие окна льётся ослепительный осенний закат. Долгобородый Мерлин на портрете щурится, когда изжелта-зелёные блики попадают ему в глаза. Трещит камин. Уроки закончены. В такие часы даже в нашей чопорной серебряно-зелёной факультетской гостиной бывает хорошо.

Завтра суббота. В одиннадцать занятия хора, в половине второго тренировка на квиддичном поле, в три часа кружок игры в плюй-камни, в пять – шахматный клуб…

Я не хожу на хор, не играю в квиддичной команде, плюй-камни меня перестали интересовать ещё в третьем классе, несмотря на то, что двадцать восемь лет назад чемпионкой школы была Эйлин Принс, моя мать... Вот в шахматишки с кем-нибудь перекинуться можно. Тем более что клуб традиционно заседает у Макгонагалл, большой любительницы красивых партий, и в гриффиндорской башне есть шанс хотя бы издалека увидеть Лили…

В полированной малахитовой стене, совершенно глухой на вид, разверзается вертикальная трещина. Потайная дверь неслышно отъезжает в сторону, в проёме возникает грузная – просветы видны только по бокам от лысеющей головы – фигура нашего декана, Горацио Слагхорна.

– Эйвери, Мальсибер, Снейп! Возьмите, пожалуйста, свои палочки, приведите в порядок внешний вид и следуйте за мной!..

В кабинете директора, не в пример нашей гостиной, жарко натоплено. Дамблдор, заложив руки за спину, меряет аршинными шагами пространство, его фиолетовая мантия метёт длинными полами витиеватый узор на полу. В углу на резном насесте чистит перья алый феникс.

За столом на обитом рыжеватой саламандровой кожей высоком стуле – напряжённая, натянутая, как струна, профессор Макгонагалл.

Кратко поприветствовав присутствующих, Слагхорн велит нам стоять и внимательно слушать, а сам плюхается в колченогое кожаное кресло у стола и тут же начинает вдохновенно хрустеть кунжутными бисквитами из чайной корзины.

Посреди кабинета теребит синий галстучек маленький круглолицый первоклассник с длинными золотистыми кудрями. Равенкловский… Я даже не знаю, как его зовут.

У его ног метла. Только не та, на которой летают. Обыкновенное сорговое помело на длинной ореховой рукоятке – из тех, что Филч выдаёт провинившимся ученикам для ручной уборки школьных помещений…

– Не соизволите ли повторить свой рассказ, Рой? – вкрадчиво просит директор.

Первоклассник поднимает на Дамблдора ослепительно-голубой взгляд. Явно любуясь собой, поправляет крохотной ручкой кудрявый чубчик.

– Ну, значит, это… Профессор Флитвик наказал меня за надпись на заборе… А за что наказал? Я ведь там чистую правду написал! «Рой Локхарт – звезда Равенкло»… Вы же сами говорили, что я талантливый и далеко пойду…

Мальсибер прыскает в кулак. Эйвери сдавленно хихикает. У стола, развалившись в кресле, сияет Слагхорн. Даже у директора святая непосредственность малыша вызывает улыбку. И только Макгонагалл упрямо поджимает губы и укоризненно качает головой:

– Боюсь, сейчас кое-кому станет не до смеха! Продолжайте, продолжайте, мистер Локхарт!

– За эту чистую правду профессор снял с собственного факультета пять баллов и велел мне отправиться после уроков к Филчу. А тот дал мне вот это – малыш брезгливо указывает пальчиком на метлу – и заставил убирать пыль на полу. Так и сказал: «Пока весь коридор не выметешь от Обсерватории до самого балкона с часами, на ужин не пойдёшь!» Ну, мету я, значит, мету… а тут – вот это!

На маленькой белой ладошке – смятый крохотный клочок пергамента.

– Ну, я, конечно, развернул его и прочёл. И так как я настоящий умница, то сразу догадался, что это как-то связано со случаем, о котором вся школа говорит. Ну, с тем, когда девочку с Гриффиндора заколдовали, чтобы она нагишом ходила… И тогда я совершил настоящее геройство. Я сбежал от Филча, чтобы срочно доставить это послание глубокоуважаемой леди Макгонагалл… – Первоклассник картинно кланяется.

– И что же там у нас написано?.. – Дамблдор двумя пальцами берет записку с ладони ученика. – Вот, послушайте: «Сегодня в 10 вечера приходи в Обсерваторскую башню. Есть разговор. Буду ждать в нише слева от входа на Наблюдательный балкон. Никому ничего не говори. S.».

Слова директора падают, как в бездонный колодец. Тишина оглушает. Сердце в груди делает головокружительный кульбит… Чтобы устоять на ногах, я вынужден незаметно опереться спиной о плотно уставленную старинными томами книжную полку…

Макгонагалл снимает очки и долго трёт их батистовым платочком, отделанным незатейливой вышивкой.

– До сегодняшнего вечера я недоумевала: как это Мэри Макдональд, прилежная дисциплинированная девочка, оказалась у Наблюдательного балкона после отбоя? Теперь всё наконец-то встало на свои места... Какая низость, Альбус. Какая неслыханная низость!.. Я сразу узнала ваш почерк, мистер Снейп… Это ведь вы писали?

– Да, профессор…

– Как вы побледнели, однако! Боитесь? Значит, вызвать несчастную девочку под предлогом серьёзного разговора, спровоцировав на нарушение школьных правил, вам было не страшно. И не прийти потом на эту встречу – тоже не страшно для вашей… гм… совести… Мы очень аккуратно расспросили пострадавшую девочку. Двоих нападавших она помнит. Это вы, Эйвери, и вы, Мальсибер. Был и некто третий… Но вашего имени, Снейп, она не назвала.

– Я полагаю, мистер Локхарт может быть свободен, коллеги, – Дамблдор поднимает метлу и вручает её первокласснику. – Верните этот предмет мистеру Филчу и сообщите ему, что от дисциплинарной отработки вас освободил лично я. За особую услугу, так сказать… Ступайте, горгулья вас пропустит!.. А что касается вас, Снейп… Вы ведь не были в тот вечер в коридоре, верно? А кто был?

Я ловлю на себе тревожный, почти испуганный взгляд Мальсибера и молчу.

«В конце концов, пусть думают, что хотят!.. Я писал это письмо не для Мэри Макдональд. Но от меня об этом никто не услышит ни слова! Вообще больше никто ничего не услышит!!!»

Тонкий звон капель старинной клепсидры на директорском столе заполняет пространство. Растёт. Отзывается под высоким потолком тяжким гулом набата. Сквозь внезапно ставший густым и тяжёлым воздух с трудом прорываются слова:

– Непосредственные участники грязной забавы получают по минус тридцать баллов каждый… Родители будут поставлены в известность… Лишить права принимать участие в тренировках и соревнованиях по квиддичу… Отстранить от всякого участия в деятельности ученических кружков и клубов… Каждый вечер после восьми часов и до начала утренних занятий находиться в пределах гостиной своего факультета или в дортуаре… Контроль возложить непосредственно на декана факультета…

– А теперь о вас, мистер Снейп, – Дамблдор останавливается прямо передо мной и смотрит на меня в упор, льдистые глаза его совершенно спокойны. – Сейчас вы можете разделить участь ваших товарищей. Или не разделить. Итак, записку действительно написали вы?

– Да.

– И вы знали, что будет, если девушка примет ваше приглашение?..

Я молчу.

– Кто был четвертым участником вашей грязной игры? Кто пришёл в коридор у Обсерватории вместо вас?

Я молчу… В глухой тишине только лихорадочный пульс отмеряемых клепсидрой секунд, хруст печенья, шумное дыхание Слагхорна и шорох жёстких алых перьев директорского фамилиара…

– Вы сделали свой выбор, мистер Снейп. Еще минус тридцать Слизерину – и тот же комплект дисциплинарных мер, что и вашим товарищам по жестоким забавам. Да, и освобождение от обязанностей старосты класса до конца семестра… Можете быть свободны!

В темноте у винтовой лестницы, прежде чем зажгутся свечи и горгулья выпустит нас из директорского кабинета, Эйвери успевает незаметно пожать мне руку и жарко прошелестеть в ухо:

– Спасибо!.. Ты настоящий друг.

До конца семестра мы живём как арестанты – за исключением учебных часов. И все же Блэк успевает подловить меня одного в уборной, после пары по трансфигурации, когда, засунув руки под горячую воду, я тщетно пытаюсь унять преследующий меня с утра озноб.

– Вот тебе за твою записочку, мразь! Аква Эрукто!!!

Струя ледяной воды из его палочки окатывает меня с головы до ног, сбивает на пол, загоняет под сияющий белизной ряд изящных раковин. Барахтаясь в обжигающем холоде обильного потока, выхватываю палочку.

– Экс... экспеллиармус!

Заклятие выходит кое-как. Моему противнику даже удаётся устоять на ногах. Палочка, правда, всё-таки выскальзывает из его руки, но падает тут же, у самых ботинок. Ему не составляет труда её подхватить.

– Аларте Аскендаре!

Воздух сбивается в тугой, пружинящий ком, рождая мощную взрывную волну, и швыряет меня головой в бездонное зеркало. В звоне осыпающегося стекла я обрушиваюсь спиной на смеситель и сворачиваю кран. Вода хлещет фонтаном. И прежде, чем я успеваю вновь научиться дышать, Блэк уже подскакивает ко мне. Вцепляется в ворот мантии, рвёт на себя.

– За Мэри Макдональд! – жилистый кулак жёстко прилетает в лицо.

В ослепительном взрыве боли я успеваю только заехать ему коленом под дых. Мы вместе валимся в ледяную лужу под низвергающимися на нас потоками воды из сломанного крана. Слившись в жестоких объятьях, катимся по мокрому мрамору, давим и душим друг друга. Наконец, ему удается вцепиться мне рукой в волосы и несколько раз ударить лицом о своё колено…

Кто-то, кажется, Петтигрю, истошно кричит:

– Старосты!!! Здесь потоп! И драка!!!

Через несколько минут, мокрые, расхристанные и окровавленные, мы стоим перед разъярённой Макгонагалл. Меня шатает. Блэк тоже размазывает по лицу кровавые сопли. Значит, мой последний удар все-таки достиг цели…

– Минус двадцать… каждому! За что дрались?

– За Мэри Макдональд! – сквозь зубы цедит Блэк.

Я молчу. Из-за заплывших кровью глаз мир кажется призрачно-красным. Пол плывёт под ногами.

«Только не упасть!»

– Люпин, Вуд, проводите обоих в больничное крыло! – она резко поворачивается, и длинный шлейф её зелёного платья хлещет меня по ногам.

– Ну, пойдём, что ли… – Люпин трогает меня за рукав.

Я продолжаю стоять, пошатываясь. В дальнем конце коридора черным силуэтом на фоне высокого стрельчатого окна – фигура сидящей на подоконнике с книгой Лили.

Я знаю: сейчас она смотрит на меня...

«Подойди, ну подойди же, ради всех Основателей, прошу, подойди!!!»

Но она не трогается с места.

– Лили!..

– Пойдём! – Люпин бесцеремонно забрасывает мою руку себе на плечи. – Ты же сейчас с ног свалишься ко всем троллям!

Лили молчит. И снова утыкается в книгу.

* * *

14.11.1975. Хогвартс

– А мне казалось, мы друзья, Лили…

Холодный ветер врывается во внутренний двор школы, пригоршнями швыряет на щербатые ступени желтовато-коричневые, невесомые жухлые листья в ажурных узорах осеннего тлена.

Плотно закутавшись в тяжёлую суконную мантию, Лили сидит с книгой на коленях на потемневшей от времени деревянной садовой скамье. Смотрит на меня. И словно не замечает…

Я присаживаюсь на ту же скамью с самого края. И не знаю, чем продолжить разговор, если она так и не ответит.

Придвинуться ближе? Но что-то мешает мне, словно невидимая стеклянная стена воздвиглась меж нами. Холодно! Ссутулившись, будто горбун, и неуклюже вобрав голову в плечи, я засовываю ледяные ладони меж колен, чтобы хоть немного согреться.

– Но мы и есть друзья, Сев.

– Лучшие друзья…

– Ну, да. Просто… У тебя тут ещё кое-какие друзья завелись. И, признаться, они мне совершенно не нравятся!

– Ну… Я и сам, знаешь ли, многим здесь не нравлюсь…

– Вот возьмем Мальсибера… Что ты в нем нашёл, Сев? Он же хам и подонок, даром что из образованной, аристократической семьи. Или этот его вечный прихвостень, Мэтт Эйвери…

– Ребята как ребята…

– Что? А ты знаешь, что они на днях пытались сделать с Мэри Макдональд?

Она вскакивает, подбегает к высокой, отполированной временем гранитной колонне старой ротонды, касается рукой влажного камня. Мне остаётся только встать и идти за ней.

– Лили!

Она оборачивается. Дерзко вскидывает голову, глядит в упор. Изучающе… Так, как будто впервые увидела!

Я не люблю, когда меня так разглядывают. Знаю, что, мягко говоря, некрасив. Когда так пялится кто-то другой, могу вспылить, наговорить обидностей. Но ей… Ей всегда было можно смотреть на меня сколько угодно, мне казалось, этот искристый взгляд весеннего лесного цвета не может ранить…

Почему же теперь он обжигает обидой и гневом?

– Лили, парни только посмеяться хотели…

– Ничего себе – посмеяться! Диффиндо, конфундус и что ещё там?.. Проклятие дезориентации, порча на волю и самосознание, наведение страха, чары обмана! Ты не хуже меня понимаешь – отборная коллекция примеров использования темной магии против личности живого человека! Это пре-ступ-ле-ни-е!!!

Она тянет это слово, перекатывает его горькую, гнусную суть на языке, словно пробуя на себе всё то, что испытала злосчастным вечером её одноклассница.

– Ерунда. Ни одного заклинания из запретного списка…

– Если ты тоже считаешь, что забивать девушке мозги страхом и обманом, заставлять её раздеться донага и в таком виде бегать по школе – это смешно, знаешь, кто ты?..

– А чем твой Поттер с дружками лучше?..

– Не лучше. И он – не мой, Северус. Такой же дурак и нахал, как твой Мальсибер, только что шмотки, к сожалению, красным отделаны…

– Хуже, Лили…

– Ху-уже?!

«Почему ты перестала верить мне, Лили? Почему?»

– А ты знаешь, чем они занимаются по ночам? Где шатаются, что творят? Почему ваш Люпин каждый месяц по три дня и три ночи пропадает смеркут знает где, и эти твои Джеймс, Сириус и Питер тоже? Знаешь?.. Может, хорошо, что не знаешь? Или сказать?..

– Да знаю я, что ты скажешь... Слышала уже твою теорию! Ну, допустим, оборотень… Что ж теперь? Если это так, разве Римус виноват, что его в детстве ликантропией заразили? Это – болезнь, тяжкая, мучительная болезнь, с каждым может случиться! А то, что ребята где-то пропадают вместе с ним… Какое тебе-то до этого дело?

– Я просто хочу показать тебе, что не такие уж они замечательные, какими их, похоже, все считают.

Когда я пытаюсь её коснуться, она резко сбрасывает мою правую руку со своего плеча. Широкий рукав моей мантии с муарово-зелёным обшлагом отлетает к локтю. Из-под него, так некстати задравшегося, в её глаза брызжет белизна высокой – почти до сустава – плотной повязки…

– Сев?.. Что это?

– А-а… Это, видишь ли, моя «теория»…

Она стоит и молча смотрит на забинтованную руку. Опомнившись, я резко одёргиваю рукав, прячу руки за спину, опускаю голову. Длинная неухоженная челка налезает на глаза…

– Значит, это правда…

– Что?

– Ребята говорят, будто ты лазил в подземный ход под Буйной Ивой. И что тебя там… то ли цапнули, то ли царапнули! А Джеймс тебя выручил и в медицинское крыло притащил…

– Ну, было дело… Люпин твой разлюбезный, между прочим!..

Она замирает. Огромные глаза, остановившись, смотрят на меня изумлённо и тревожно, с нескрываемым страхом.

«Неужели все-таки беспокоится за меня?»

– Значит… Теперь ты тоже заболеешь?.. О, Мерлин…

Я ловлю её взгляд… Выпрямляюсь, откидываю волосы с лица.

– По счастью, нет, Лили. Из меня не так-то просто сделать оборотня. Это всего лишь когтями задело. Ни кровь Люпина, ни слюна не попали в рану, а значит, у меня все шансы остаться собой… Сволочь твой Поттер! Уже всему Гриффиндору проболтался! «Ребята говорят»… Знаем мы этих ребят… поимённо!

– Зря ты так. Джеймс ведь, считай, тебя спас…

«Три тысячи дракклов перепончатых, Лили! Ну почему?!!».

Безотчётная, глухая злость вскипает во мне, кровь туго ударяет в виски. Захлёбываясь словами, я почти кричу:

– Спа-ас?.. Да пойми же, не меня он спасал – шкуру свою несчастную! И Блэка, приятеля своего, идиота грёбаного. Это ведь он, Блэк, обещал мне в подземном ходе под Ивой показать «что-то интересное»… Скотина подлая! А Поттера ты защищаешь, потому что он… Он втрескался в тебя и бегает за тобой!

– И ничего не защищаю! Ты просто не умеешь быть благодарным, Северус… Представь себе, я знаю, что Поттер – дурак, нахал и воображала! Можешь не тратить свои несчастные нервы на брань. Он мне неинтересен. Ну вот ничуточки! Честное слово! Но этот факт никак не влияет на то, что «шутки» Мальсибера и Эйвери – жуткая подлость… Брось с ними водиться, Сев! Пожалуйста!..

– Лили, повтори, пожалуйста, ещё раз, что ты сказала про Поттера?

– И повторю. Нахал самовлюблённый, дурак и воображала! Дай руку! Больно? Перевязать не пора?.. А все-таки, бросай водиться с этим Мальсибером!..

«Слава Создателю!..»

Главное сказано. Я снова смотрю на неё, расправляю плечи, безропотно даю осмотреть повязку на руке. Чувствую легчайшее касание маленьких быстрых пальцев, тёплых и ласковых. Касание, от которого по телу пробегает такая упоительная, необъяснимая и неповторимая дрожь.

Пары нелестных слов Лили о моем сопернике вполне достаточно для счастья.

Часть 5

24. 09.1976. Хогвартс

Шестой курс. Осень, вечер. Гостиная Гриффиндора.

…Я гипнотизирую взглядом чистый пергамент.

К завтрашнему уроку по рунам необходимо подготовить сложное задание, а мысли всё никак не удаётся направить в нужное русло. На столе уже валяется несколько скомканных листов, сплошь покрытых рисунками, силуэтами, линиями, геометрическими фигурами – тем, что само собой выводило перо, пока моя голова была занята чем угодно, но только не учёбой.

Тёплое октябрьское солнце бьёт в высокие распахнутые витражные окна гриффиндорской башни, отбрасывает разноцветные блики на пол и стены. В ярких лучах пляшут золотистые пылинки.

Я поднимаю голову и обвожу глазами гостиную.

На диване напротив сидят Лили с Джеймсом. Он увлечённо рассказывает про последний чемпионат Британии по квиддичу. Бурно жестикулирует и из кожи вон лезет, чтобы произвести впечатление на подругу. Временами Поттер спохватывается, стараясь не перегибать палку с невероятными подробностями, чтобы не скатиться к совсем уж бессовестной лжи. Но, судя по тому, что я слышу со своего места, получается у него не очень.

Например, вот сейчас он вовсю заливает о том, как его кумир, охотник и капитан Оливер Хармон пообещал взять его в основной состав «Сенненских соколов» сразу после окончания Хогвартса. Во время дружеского матча профессиональных игроков со сборной учеников он, якобы, настолько был поражён и восхищён игрой Джеймса, что не смог пройти мимо такого дарования…

Я невольно прыскаю. Ну, Поттер! И кем же, интересно, тебя должны взять в основной состав? Неужели охотником? Разумеется, Хармон вот так сразу уступит тебе своё место, повесит метлу на стену и уйдёт из команды… Да нужен ты там, как собаке пятая нога, обманщик несчастный!