Текст книги "Слепой (СИ)"
Автор книги: Yukimi
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
День второй. Уроки.
Мы добирались до Центра совершенно тихо, будто бы это и не мы, а кто-то другой. Голова каждого была забита своими мыслями. Я не знал, что мне делать. Мирослав сказал, что дает мне последний шанс, и теперь я словно опустошен. Что мне делать? Как заставить этого упрямца мне поверить?
– Ой! – Мир тихо взвизгнул, поскользнувшись на тонком первом льду и чуть не полетев вниз, но я вовремя придержал его за локоть. Парень тут же выдернул его, чуть сконфуженно поблагодарив. Поставил свою трость обратно на землю, упрямо зашагав дальше. Даже на предложение проехаться на такси он ответил отказом – сказал, что денег у него нет. Ну, не бросать же слепого, подумал я, хотя идти пешком было невероятно лень. Вокруг царила осень. Скоро и ей придет конец – выпадет снег, укрыв разноцветные листья, и наступит зима.
– Тебе нравится осень? – будто бы невзначай спросил я. Молчание уже порядком наскучило, да и идти нашим темпом было еще долго. Мир чуть не споткнулся от неожиданности, поднимая на меня пустые красные глаза. Будто бы он не выспался или долго плакал. Из-за меня. Не мог успокоиться, пока я не отпустил его. Интересно, это… в его деле написано, что он подвергался уличному насилию за попрошайничество. Может, из-за этого он боится прикосновений?
– Нет… – чуть обдумав ответ, сказал блондин, снова отворачиваясь. Повисло неловкое молчание, которое я не в силах был разорвать. Потому я достал сигарету, медленно и с удовольствием закуривая.
– Почему? – все же решился спросить я. Мир нахмурился, неспешно идя вперед, постукивая палкой перед собой и поворачивая, когда я несильно направлял его, дергая за край куртки.
– Мне говорили, что осень цветная, очень яркая. Что листья из… зеленого, кажется, становятся красными и оранжевыми. Что сами листья падают с деревьев, а небо серое-серое, когда собираются дожди. А потом все вокруг голое, и выпадает первый снег. Я знаю, что он холодный, знаю, что белый, ну и что? Я же никогда не увижу, как земля из ярко-красного вмиг перекрасится в белый. Не смогу понять, как это: осень. Светло и холодно – значит зима, жарко, душно и как-то солнечно – лето. А осень? Как мне понять, что осень? Лишь по шороху листьев под ногами, – слепой горько закончил, вмиг умолкнув, словно досадуя на себя, за то, что приоткрыл свою душу на миг. Он это не любит, я понимаю, когда лезут в его душу. Считает, что это единственное, что у него есть, что не напоказ. Я почел лишним что-то еще спрашивать, лишь мягко ухватил его за край куртки, заставляя повернуть на нужную улицу из парка.
* * *
– Ваших новых учителей зовут Максим Викторович и Мирослав…
– Прошу, просто Мирослав, – тихо попросил слепой, сидя за письменным столом учителя в небольшом светлом классе. Александр Александрович согласно хмыкнул, снова обращаясь к десяти маленьким детям. Ну, не слишком маленьким – все они разного возраста. Вон худенькая девочка с забавными косичками – сиротка около тринадцати лет, мальчик, хмуро глядящий из-под бровей пустыми глазами – лет десять, двое ухоженных мальчиков в возрасте около семи – совсем крохи, но не сироты, из обеспеченных семей. Еще несколько угрюмых детей, и все такие разные. Кажется, все слепые слишком угрюмые, все, которых я видел. Да, собственно, а чего им веселиться?
Небольшие парты, у каждого ученика на столе по похожей машинке на ту, что у нас дома. Такая же и на учительском столе. Моя же цель, как разъяснил директор – соблюдать порядок, помогать в обучении и не раздражать слепых. Особенно Мирослава. В общем, не учитель, а помощник, скорее всего. Я и не возражал. Стоило директору выйти из класса, закончив знакомство, как воцарилась тишина. Теперь я явственно понял, чем этот класс кажется мне странным. Полная тишина. У нас в школе, равно как и в универе, никогда не бывало тихо. А эти дети… Они привыкли быть смирными, сидят, сложив ручки на партах, и ждут. Мир приподнялся, опираясь на стол, тихо прокашлялся.
– Здравствуйте, дети. Я такой же слепой, как и вы, и, простите, не смогу научить вас большему, чем умею сам, – в его голосе слышалась какая-то неприкрытая горечь. Пустые глаза оглядели класс. Я молча стоял около стены, сцепив руки за спиной. Доски в классе не было… Пожалуй, все здесь поражало и ужасало меня. Даже больше, чем слепые бездушные глаза Мирослава. – Предлагаю вам познакомиться, – он улыбнулся сухими губами, а я с внезапным ужасом понял, что эту улыбку вижу только я. Кажется, работа здесь будет сложнейшим испытанием для меня. – Говорите ваши имена, чтобы я запомнил.
– Саша, – первым протянул хмурый мальчик, постукивая пальцами по столику. Такой кроха, а выглядит совсем по-взрослому.
– Катя, – отозвалась выглядевшая испуганной сиротка с косичками.
– Лиза, Гена, Петя, Антон, Костя… – по мере выкриков голоса становились уверенней. Скоро я уже примерно запомнил, где кто, оставался только очень скромный мальчик на задней парте. На нем были очки, и он совершенно точно смотрел на меня.
– А почему этот дядя молчит? – неожиданно спросил он. Мир дернул головой, не понимая, о ком он. Но я подошел ближе, так, чтобы слепой почувствовал, что я рядом.
– Он… А как твое имя, мальчик? – вместо ответа произнес блондин, отодвигаясь и снова садясь за стол.
– Никита. И я не слепой. Пока, – не по годам серьезно заявил мальчуган, поправляя очки на переносице и поджимая губы. Бледные глаза сверкали из-под очков, но он совершенно точно не был похож на других.
– То есть… как? – неподдельно удивился Кантемиров, устремляя пустой взгляд в конец класса.
– Скоро ослепну, что непонятного? – с затаенной ожесточенной болью выкрикнул Никита, упрямо смаргивая и отворачиваясь. Дети чуть зашумели, поворачиваясь к нему. Не знаю, может, им было жалко мальчика, а может, они не могли дождаться, когда он встанет наравне с ними. Странные эти слепые – я не могу их понять.
– Ясно, – коротко отозвался блондин, тряхнув головой. Челка упала на глаза, отгораживая его от учеников и меня, – начнем урок, раз больше никто ничего не хочет сказать.
Я присел на стул около двери, стараясь не мешать ходу урока: Мир неторопливо объяснял принцип действия машинки, рассказывал, какой символ какую букву означает, как их распознать… С удивлением я осознал, что он прекрасный учитель – правда, он чудесно ладит с детьми, помогает им, правда вот несколько раз порывался встать, но я остановил его, сказав, что сам покажу.
– Что тебе непонятно? – чуть грубовато спросил я у мальчугана, что задал вопрос.
– Где… «Л»? – робко спросил он, убирая пальцы с неровных клавиш.
– Мир, где «Л»? – тупо переспросил я у слепого.
– Три вертикальные точки из шести, – ответил он, методично постукивая по клавишам и отвечая на другие вопросы. Всмотревшись в клавиатуру, я с трудом нашел нужную клавишу, ставя маленький пальчик Антона, кажется, на нее. Мальчик благодарно кивнул, а я вернулся на свое место.
– Попробуйте написать небольшое предложение, – сказал учитель, сам аккуратно набирая на машинке короткую фразу. Не сдержавшись, я пододвинул стул к нему, облокачиваясь на учительский стол.
– Ну и что ты написал? – парень молча достал из стола лист бумаги с расшифровкой алфавита. Видно, настроения у него разговаривать не было.
– Собери листы у детей, попробуй прочитать сам, – попросил он, заканчивая стучать. Дети немедленно протянули мне свои листы. На предложение Мира прочитать самим в голос отказались. Странные они. Антон тоже протянул мне лист, на котором была очень короткая фраза. Интересно, что он написал? Никита смотрел волком, но поспешно протянул свой лист, дожидаясь, когда я отойду. Заинтересованный необычным шрифтом (Брайля, вроде?), я вернулся к Миру, отдавая ему пачку. Сам же принялся читать напечатанное Антоном.
«Я». Эта буква мне была понятна. Вообще, шрифт-то легкий, вся сложность в его запоминании. А это, кажется, пробел, насколько я мог судить. «Л»… Та буква, о которой он меня спрашивал. «Ю»… Кажется, понимаю метод набора. Это, наверное, слово «люблю». Снова пробел. «М»… Невольно вспомнился Мирослав, отстраненно проверяющий листы рядом со мной, водя тонкими пальцами по бумаге. «А». Одна точка сверху. «М»… «У»… Блять… Я отложил лист. И больше ничего не написано.
Взглянул на Мира, понимая, что у этого даже матери нет. Да и у большинства детей здесь. Дети-слепые никому не нужны. А этот мальчик, Антон, тоже сиротка, какая мама? Мне невольно стало очень грустно. Как он может любить ту, что бросила его еще в младенчестве? Ту, что просто отказалась, когда поняла, что ребенок слепой? А его первая фраза, набранная на машинке была – «Я люблю маму». Я вскочил с места, вылетая за дверь. Мир, наверное, удивленно приподнял брови, как всегда. Почему он такой спокойный? Может, потому что сам такой? Мне никогда не понять их, слепых, всю ту боль, что они чувствуют. И от этого до боли противно на душе.
Я присел в коридоре, пытаясь прийти в себя. Что-то я расчувствовался, размяк. Надо собраться, потому что это меня не касается. Кто там, кого и когда любит. Мне-то что? Я не должен вообще заморачиваться на подобные темы, никогда не думал даже о таком. Мир однозначно как-то неправильно и гадко на меня влияет. В душе поднялась злость на блондина за то, что он что-то со мной сделал. Что, блять, происходит?! Мне надо срочно перестать об этом думать, и вообще, вся эта бадяга со слепыми… не по мне. Учитель из меня никакой, я не могу их жалеть, потому что ничего изменить не в силах, да и, в принципе, я бы и не стал что-то менять. Они мне совершенно чужие. Как и я им. Это Мир им как родной, вон, как приняли. Я насмешливо ухмыльнулся сам себе. Я же мудак, пора бы уже вернуться к образу и жизни морального урода, а то такими темпами моя жизнь полетит в ебеня.
Меня разрывали в тот момент два разных пути: либо разорвать уже всяческие контакты с Миром и прекратить его странные поползновения в мою сторону (или мои поползновения?), либо сдаться и просто плыть по течению, как я и хотел. Пожалуй, я слишком много задумываюсь над этими вопросами. Пока плывем по течению, а там – будь что будет.
Я резко поднялся, выходя из здания и закуривая. Одну, две, три… Пока не успокоился настолько, чтобы с кислой миной вернуться в класс, достать телефон и рыться в Интернете, продолжая изредка помогать Миру. Все же, что-то здесь не так, подумал я, глядя полусонным взглядом то на блондина, то на детишек.
День второй. Путь домой.
Мирослав поблагодарил детей за отличный день, кончиками пальцев невесомо провел по столешнице, вставая с места и говоря ребятам, что они свободны до завтра. Слепой выглядел утомленным, но, как ни странно, довольным. Наверное, ему по душе учить детишек, чего не скажешь обо мне. Меня они пугают – эти пустые глаза, смотрящие куда-то сквозь тебя. Интересно, а что у них перед глазами? Наверное, это несколько невыносимо видеть постоянную черноту.
Слепой тихо попрощался с выходившим последним Никитой, который что-то совсем тихо пробормотал, но лицо Кантемирова озарила улыбка, тут же прилипшая и к губам мальчонки. Он уже не такой понурый выскользнул из кабинета, оставляя нас вдвоем. Ненадолго, правда. В кабинет тут же вкатился Александр Александрович, сияя, как начищенный самовар – такой же кругленький, старый. Он улыбнулся мне, но не сказал ни слова, хватая Мира за руку и от души восхваляя его умение ладить с детьми.
– Да это все приют… – неловко ответил на все похвалы блондин, чуть морщась, словно ему это было неприятно. Чуть сжал пальцы свободной руки, потом поднял ее, откидывая снова в сторону челку, свисающую на глаза.
– Между тем, вы, Мирослав, отлично справились. А вы, Максим? Как вам уроки? – директор повернулся ко мне, поблескивая очками в свете тусклых ламп.
– Ну, скажем так, я долго пытался понять, что мне делать, – я немного усмехнулся, поднимаясь со стула. Пора бы уже сваливать отсюда. Мужчина понимающе кивнул, отпустил руку блондина, пожав ее напоследок и выпроваживая нас, наказывая, чтобы завтра как штык были.
Я, не торопясь, шел по коридору, рядом шагал слепой, постукивая перед собой палкой. Около выхода толпились дети с воспитателями из детдома или родителями, которые натягивали на ребятишек куртки и шапки, поплотнее их укутывая. Никогда не понимал этого – закутывать детей так, словно на улице минус тридцать, а не всего лишь плюс семь.
Мир тоже стал натягивать свою куртку, но к нему тут же подошел Никита. И чем мой слепой зацепил этого маленького мальчика? Тот преданными глазами смотрел из-под очков, щурясь и что-то вполголоса говоря, а Мир улыбался. Той своей улыбкой, которую в свою сторону я видел один раз, зато в сторону детей – тысячу. Резко захотелось поскорее свалить из Центра. Наконец няньки справились со своими воспитанниками, и Никите пришлось распрощаться с учителем. Мы вышли вместе с ними, но дети свернули по узкой тропинке влево, гуськом, кое-кто держась за руки или одежду впереди идущего (как утята, блин), следуя за воспитательницей.
Мы же направились в другую сторону, медленно шагая с территории Центра к асфальтовой дороге, так резко контрастирующей с усеянной листьями зоны Центра помощи слепым.
– Ну и как тебе первый день работы? – я первым нарушил молчание, извлекая из помятой пачки излюбленную никотиновую палочку и прикусывая фильтр зубами. Мир пожал плечами, зябко ежась в довольно легком пальто.
– Никак, – отозвался он спустя немного времени. Не понимаю, это привычка такая – подумать, а потом отвечать? Бесит это. Я щелкнул зажигалкой, подпаливая кончик сигареты. – Дети очень хорошие, правда. Но мне их так жалко, – неожиданно добавил он, когда я подумал, что это все слова, на которые я могу рассчитывать.
– Отчего же? – долгожданная неторопливая затяжка. Будто год не курил. Жрать охота, лениво подумал я, надо будет в магазин заскочить. Мир снова замолк, оглядываясь по сторонам.
– Потому что они слепые. У них никогда не будет полноценного детства, и они всегда будут чувствовать себя лишними в этом мире… – «…как я» – мне показалось, что он хотел договорить именно это. Снова затянулся, глядя в сторону и раздумывая. А он, пожалуй, прав – таким детям не светит блестящее будущее, это точно. Если уж даже мне оно с трудом светит, что говорить о сиротах? А о слепых сиротах? Максимум – крошечное пособие в нашей стране. Максимум – крошечная комнатушка за казенный счет… Почти ничего. Скажем так – Миру повезло, мне кажется, что сейчас рядом я, и ему больше не придется жить в приюте в крохотной комнатушке.
– Я понял, – молчать дальше становилось неловко. Поневоле осознаешь, насколько мы с блондином разные, ведь у нас даже нет общих тем для разговора, да и все наши беседы… их и не было. Я вот понял, что мы ни разу не говорили дольше десяти минут, без истерик и слез, без криков и обид. Интересно, а понимает это Кантемиров? Или для него это обычно? Я привык много и бездумно болтать, смеяться, а с этим как-то не выходит. – Зайдем в магазин?
– Тебе решать, мне-то что? Ты можешь хоть на улице меня бросить – я ничего не смогу сделать, – неожиданно обозлился тот, из-за чего мне пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы не заорать, но волна злости поднялась. Он совершенно не идет ни на какой контакт – словно не хочет вообще сближаться, а ведь сам сказал… Да, я не слишком приятный человек, но ведь он сказал, что дает шанс! И где это?!
– Я не собирался тебя бросать… – кажется, это было лишним, потому что блондин поднял голову, зло прищурясь.
– Ты уже бросил раз, с чего мне верить твоим словам?
– К… – я запнулся на полуслове, вспоминая, как совсем недавно разозлился и кинул его в похожем парке, заставив впасть в истерику. Черт. Кажется, он снова напомнил мне, какое я дерьмо – в который раз, словно это его неозвученная миссия. Мучить меня. – Я не собирался делать этого снова!
– Ты уже не изменишь прошлое, – сказал, как отрезал парень, отворачиваясь. Как будто бы я этого не знаю! Я зло прикусил кончик сигареты, что, кажется, уже почти прогорела. Откинул окурок, с силой втаптывая в промозглую землю. Я же пытаюсь изменить настоящее, как он этого не видит?! Мир снова вернул себе абсолютно безмятежное выражение лица, а я взъерошил волосы пахнущей сигаретами рукой. Сволочь. Блондинистая сволочь. А я ведь всего лишь предложил зайти в магазин…
* * *
Мир бездумно теребил пальцами край своей куртки, стоя около кассы, где я его оставил, пока бегал по магазину в поисках продуктов. Слепой отказался мне помогать, да и не попросил ничего, хотя я спрашивал. Только, разве что, пельменей… Ума не приложу – нафига они, если можно нормальной еды купить? Но все же безропотно положил и пачку пельмешек в свою корзину.
А взял я много… Потому что хотел есть жутко, а дома действительно мышь повесится скоро. Мир чуть вздрогнул и перевел пустой взгляд на меня, когда я вернулся и окликнул его из-за кассы, как-то даже облегченно вздохнул, повернув голову куда-то в сторону. На каких-то парней, что явно были пьяны и скользили по тонкой фигурке блондина маслянистым взглядом, шумя, чем и привлекали внимание слепого. Это мне не понравилось, но я промолчал, выгружая продукты на ленту.
– Хэй, детка, так ты с этим? – неожиданно загоготала компания, когда один из них снова прошелся похотливым взглядом по узким бедрам Мира. С-сука… Хорошо, что он не видит, как они на него смотрят. Потому и промолчал, теребя трость в руках. – Да что с тобой? Палка эта зачем, м? – невзирая на мое присутствие, один все же отделился, подкатывая к Кантемирову. Мирослав вздрогнул, сглатывая и отодвигаясь, часто хлопая большими глазами, не от кокетства, а от растерянности и непонимания, чего от него хотят. Или от страха. По крайней мере, он тут же уставился куда-то в сторону, словно искал. Может… меня? Я в это время расплачивался за покупки, хмурясь и торопя кассиршу, что глядела на действо сонными безмятежными глазами. Видно, подобные приставания – частый случай. Парни окружили Мира, на миг скрыв его с моих глаз, и вот тут я заволновался. Быстро растасовал продукты по пакетам, подходя к компании. Те гоготали, о чем-то переговариваясь и рассматривая слепого, что уже чуть подрагивал, сжимая пальцы на трости так, что побелели костяшки. Боится… Как же там? Он же насилию подвергался на улицах… От таких вот ублюдков. Один потянул руку, звонко шлепая Мира по заднице, отчего тот ойкнул и отпрыгнул, прижимаясь к стене и скаля зубы.
– Ох ты, буйный, ха-ха! – один сказал – остальные подхватили и заржали, но тут уже вмешался я, взбешенный тем, что эти уроды прикасаются к МОЕМУ слепому. Почему он мой в тот момент меня мало интересовало, я просто схватил парнишку за локоть, стремительно выходя из магазина. Парни вслед загоготали:
– Педики! Ха-ха! Нет, ты глянь – гомосеки! – тихонько отпустив локоть Мира, я поставил пакет рядом с ним на землю, бросаясь на компанию. Парни не отпрянули только из-за неожиданности, что позволило мне заехать самому говорливому в ебальник, чуть не сбивая того с ног. Остальные с пьяным ревом тут же бросились на меня и, не окажись рядом сонного охранника, неизвестно чем бы для меня закончилась эта потасовка.
– Ну-ка живо разошлись! Сейчас полицию вызову! – заорал он, двигаясь к нам. Кажется, у парней вспомнились проблемы с законом, и их быстро смыло с площадки перед магазином. Охранник порычал еще, грубо посоветовав свалить от магазина подальше. Я поднялся с земли, куда меня все же увалили, потирая ушибленные бока и облизывая разбитую губу. Красавец, наверняка.
Я оглянулся на Мира, про которого в пылу драки слегка так подзабыл. Черт. Стоит, неуверенно озираясь по сторонам и не понимая, что происходит. Подошел к нему, молча трогая за рукав. Ох, и забавно же он отреагировал – мигом узнал, поджимая губы и стискивая руки в кулаки. Что не так? Я же… вроде его защищал.
– Не надо было. Зачем ты полез? Ну вот что ты всегда лезешь, куда не надо? – тихо и зло проговорил блондин. Стоп. Это еще и я виноват? Да ты охуел, малец?
– Я, блять, из-за тебя полез, кретин! – выбешиваться не хотелось, но после того приступа злости на парней, мне где-то надо было спустить пар. – Эти уроды раздевали тебя глазами, собираясь зажать где-нибудь и трахнуть, – добавляя насмешки в голос произнес я. – Или тебе так нравится, что тебя обозвали пидарасом? Нравится? Нравится, да?! – заорал я в конце концов, наклоняясь к самому лицу слепого. Он зажмурился, отпрянув, но сзади была только серая стена дома. Моргнул еще раз, безостановочно трясясь от ужаса и часто вздыхая. Потом вдруг как-то расслабляясь и переставая дрожать, но в глазах блеснули слезы. Видимо, у парня было подобие шока, не разбираюсь в этом, но он словно тихо всхлипнул, осознавая, что если бы не я… Мне даже страшно было об этом подумать. И сознавать, что бросился я на парней не из чувства справедливости, обиды за «пидаров», а из-за этого кретина… Блондин вытер глаза рукой, тут же прижимая ладони к лицу и глубоко, часто дыша, стараясь совладать с собой и не быть как девчонка. Хотя… наверное, просто смущаясь и боясь, что я снова сорвусь на него. А я ведь уже…
– Пошли домой, – глухо предложил я, мягко отнимая его ладонь от лица и сжимая в своей, не задумываясь ни на секунду о правильности-неправильности своих действий. Плевать. Мне не нравится, когда он плачет. И даже не потому, что не люблю слабость. Стиснув в одной руке ладонь Мира, а во второй поднятый с земли пакет, я повел своего слепого домой.
