Текст книги "Слепой (СИ)"
Автор книги: Yukimi
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)
День второй – День третий. I'm crazy.
I think you're crazy
Just like me...
(с) Gnarls Barkley – Crazy.
Я барабанил пальцами по спинке дивана, дожидаясь русого. Он все еще находился в ванной, а я уже замаялся сидеть и ждать. Вообще, я подумал, что раз он педик (а мне это не нравится), то надо его выпроваживать. Сначала было противно до одурения, что в моей квартире педик. Потом стало чуть совестно, ведь это я его притащил, а потом праведный (как я считал) гнев, что он-де в гостях таким занимается. Мысль о том, что он просто слишком чувствительный, а я сам виноват, как-то минула мою голову.
Мир медленно зашел в комнату, оттягивая короткую ему футболку вниз и шаря рукой по стенам. Все еще красный. Боже, какие у него ноги-спички! Будто не ест совсем. Я поспешно отвел взгляд.
– Мирослав, – начал я как-то слишком официально, – ты педик? – вопросы в лоб, как иначе? Он широко раскрытыми глазами уставился вперед, куда-то вправо от меня, покраснел, видно, вспоминая, что делал в ванной, но потом усиленно замотал головой. Мокрые волосы разметались по плечам.
– Нет? А какого хуя у меня в ванной дрочишь от того, что я тебе голову помыл? – презрительно заметил я, кривясь, как от чего-то мерзкого. Блин, я же тоже дрочу, а на парня наезжаю… Но остановиться уже было сложно. – Думаешь, раз слепой, так все можно? И подрочить на кого, пока тот не видит, м? Нормально все вообще? Блять, не думал, что ты пидорас. Вроде парень ничего, а оказался гомик, – я буквально выплюнул эти слова, снова смотря на Мира, – вот же блять, противно-то как… – я осекся, захлопывая свой грязный рот. Парень стоял, вцепившись в край футболки и стараясь натянуть ее ниже, смотрел прямо, гордо, только из глаз текли слезы. Мне стало невообразимо стыдно – что я за дерьмо такое? Он же… ничего мне не сделал.
– Я не педик, – тихо всхлипнул он, но тут же взял себя в руки, стискивая кулаки, – я, пожалуй, пойду, – парень, полный достоинства, прихрамывая, медленно вышел из комнаты. Послышался стук, и я, терзаясь совестью, вышел из комнаты.
Кантемиров сидел на коленях в коридоре, сотрясаясь от беззвучных рыданий.
– Блять… – выдохнул я. Ненавижу слезы. Ненавижу себя – зачем я его довел? Откуда проснулась такая ненависть к геям? Он же… такой хрупкий. Слепой.
Мир дернулся от звука моего голоса, подскочил на ноги, тут же падая из-за вывихнутой ноги. Всхлипнул от боли, подбирая колени под себя и прижимаясь к стене, словно боясь чего-то. Хотя, почему чего-то? Меня. Это же я тут кретин.
– Мир… – не знаю, как теперь что-то исправить? Я же совершенно незаслуженно на него накричал.
– Не трогай меня! Не трогай! Не трогай!!! – закричал он, отодвигаясь дальше и глядя пустыми глазами, даже чуть безумно. Ну, голос у него точно был безумный.
– Я не трогаю… – растерянно отозвался я. Черт, без понятия, что делать.
– Отвали! Не трогай! Где дверь?! – он отполз еще дальше от звука моего голоса, упираясь спиной в стойку с одеждой. Мой плащ тут же на него свалился, но он только рад был, что хоть что-то защищает от меня. Снова всхлипнул. – Ну… что я тебе сделал? За что ты так? Я же не гей… Не гей… Отстань от меня… Выпусти… Мне страшно… – он зашелся настоящей истерикой, напоминая какого-то испуганного маленького мальчика.
– Да чего ты боишься? – раздраженно спросил я, подходя ближе. Парень сжался еще сильнее, дрожа от самого настоящего ужаса. – Успокойся, слышишь? Куда ты на ночь собрался?!
– Не подходи! – Мир крепко зажмурился, совершенно потерянный, дезориентированный и до ужаса напуганный.
– Я ничего тебе не сделаю. Слушай, прости. Я часто говорю чушь, забудь. Какой из тебя педик-то? – я подошел вплотную, присаживаясь на корточки. Парень явно приготовился к самому худшему – не знаю, о чем он думает? Что я изобью его? Убью? Изнасилую? Будто бы я могу причинить вред такому ребенку. Я, может, и козел, кретин, но не настолько.
– А вдруг педик? Вот что тогда? – господи, насколько глупо он врет, нарывается. Смелый больно?
– Тогда… я просто скажу еще раз: «Прости», – пришлось засунуть гордость куда подальше. Перед Миром не хотелось быть гордым мудаком.
– А я тебя не прощаю. Выпусти меня, – попросил он, глядя на меня заплаканными серыми глазами. Снова этот страшный взгляд. Стало неприятно на душе, словно… я совершил что-то по-настоящему ужасное. Что-то, отчего совесть от страха попросту спряталась. Я отвратительный человек, Мир, кажется, одними глазами мне может это доказать. Я глубоко вздохнул, плюхаясь рядом с парнем на пол и отнимая плащ. Слепой снова всхлипнул, зажмурился, приготовился к самому худшему. А я что? Я закинул руку ему на плечо, заставляя уткнуться мне лицом в шею.
– Прекрати истерику. Я не собираюсь тебя бить, убивать или насиловать. Я не собираюсь причинять тебе вред. Я приношу извинения за свой скотский характер. А еще ты милый. Потому хватит рыдать, ты не девчонка. Соберись. Потерпишь меня еще ночь и уйдешь. Обещаю: если хочешь, завтра же откажусь от волонтерства. И заживешь прежней жизнью, – тихо, вкрадчиво произнес я. Не умею говорить красивые хорошие слова, да, ничего не умею.
– Хочу, именно этого и хочу. Чтобы ты оставил меня в покое. Чтобы я больше не… – он не закончил, снова всхлипнув, – не трогай меня. Руку убери. Не трогай, прошу. Ненавижу тебя, – отчетливо произнес русый, – не понимаю как, но ненавижу. Всего день знаю, но уже ненавижу всей душой. Вот сейчас плакал из-за тебя и понял, что ненавижу. Отстань, пожалуйста… – голос у Мира снова сорвался, а я убрал руку. Понимаю его, отчасти. Я бы тоже себя возненавидел. Но чтобы такое существо ненавидело меня… Вот я мудак.
– Хорошо. Проводить до комнаты? – спросил я отстраненно, будто бы мне плевать.
– Нет, сам, просто не касайся меня, – глухо произнес он, вытирая слезы, поднялся с пола, неловко оправил футболку, что только немного прикрывала задницу, побрел в комнату, опираясь на стену и хромая. Я молча зашел за ним, проследил глазами, как он плюхнулся на диван. Белье уже я ему постелил, пока дожидался из ванной. Кажется, я понял наконец, что совершил колоссальную ошибку, испоганив тем самым все легкое доверие ко мне. Попросту разрушил все, что он надумал обо мне. Уверен, не самое лестное, но все же… теперь я просто мудак. И правильно. Я подождал, пока он уляжется, снова подобрав под себя ноги, прошел мимо – от звука моих шагов он испуганно сжался, – и поднялся по лестнице. Квартира моя была устроена таким образом, что, облокотившись на перила верхнего этажа, где уже начиналась моя спальня, можно спокойно смотреть вниз, в гостиную.
Хотелось курить, жутко, от этого неприятного скребущего чувства на душе, что все не так, все неправильно. Я замер наверху, глядя на паренька, что лежал с открытыми глазами и беззвучно продолжал рыдать. Блять, до чего я его довел…
Ну что за херня со мной? Убиваюсь от того, что кого-то обидел. Не кого-то – слепого. Обидел инвалида, задел за живое. Я вздохнул, прошел к себе в комнату, доставая из ящика бутылку коньяка.
* * *
Коньяк пошел очень хорошо, добавляясь к уже выветрившемуся эффекту от кокаина, и буквально через полчаса я, дофига в депрессии, спустился вниз, медленно подходя к тихо посапывающему слепому.
– Спишь? – спросил я шепотом, щурясь в полутьме – свет лился только сверху, из моей комнаты.
– Нет, – глухо отозвался Мир, явно насторожившись, – чего тебе надо?
– Прости меня. Я такой мудак, – совесть под действием алкоголя просто съедала меня изнутри. Становилось безумно тоскливо и хотелось извиняться-извиняться-извиняться, пока не простит.
– Отвали. Иди спать. Ты пьян, кажется, – угрюмо произнес русый из-под одеяла. Хорошо хоть не дрожал от страха пока.
– Прости-прости-прости, пожалуйста. Я, оказывается… не могу вынести, когда меня кто-то ненавидит, – тихо и почти бессвязно бормотал я, присаживаясь на край дивана. Мирослав тут же поджал ноги, отодвигаясь назад.
– Нет, сказал же. Просто иди спать. Ненавижу пьяных.
– Блять, теперь ты меня вдвойне ненавидишь?! – взъярился я, повышая голос. Парень испуганно вжался в спинку дивана, садясь на кровати.
– Н-нет, это невозможно, – пролепетал он. Блять, я опять его напугал…
– Еба-а-ать, ну почему ты так меня боишься? Я же ни разу не ударил, не тронул тебя… – горько произнес я, переходя почти на шепот.
– Ты страшный человек, – протянул Мир своим приятным голосом. И у меня просто снесло крышу – я дернулся к нему, перехватывая поперек туловища и обнимая. Просто обнимая, потому что и правда не был способен причинить ему вред сейчас. Осознавал, что виноват.
– Я не сделаю тебе ничего, правда. Ну, поверь. Ну, пожалуйста, – почти умоляюще прошептал я, утыкаясь носом во впалый, но все равно мягкий живот. Мир судорожно выдохнул, забился, пытаясь вырваться или хотя бы оправить футболку. Напрягся сильно, упираясь острыми коленками, стараясь оттолкнуть.
– Отвали, а что тебе опять? Чего ты лезешь?! Ты же этот, не педик! И я не такой! Иди отсюда! – русый руками упирался в мои плечи, пытаясь скинуть меня, но я не поддавался, продолжая обнимать его.
– Пожалуйста.
– Нет! Ты больной! Осознаешь, что делаешь?! Ты почти похитил меня, довел до нервного срыва, так еще и ночью пристаешь! Нормальный вообще?! – кажется, он в чем-то прав… Но черт, пьяный мозг совершенно не хотел уходить.
– Я просто полежу с тобой, можно? – умоляюще спросил я. – Я все равно тебя больше не увижу завтра, да и вообще никогда. Успокойся, я контролирую себя… отчасти. Точно не стану домогаться. Я не такой. И ты не такой. Просто расслабься. Это приятно… Потому что ты милый… – я забрался к нему под одеяло, не слушая протестующие крики. Мир порывался вскочить, но я не дал, утыкаясь носом в шею парню. Боже, почему-то пьяное сознание решило, что он невероятно приятно пахнет. Подумать только, всего несколько часов назад я кричал, что он педик и доводил его. Мирослав, кажется, притих, то ли испугавшись, то ли смирившись – я не знал. Меня ощутимо клонило в сон, потому я просто обнял парня покрепче, сознавая, что завтра мне придется долго извиняться.
– Ненавижу тебя. Да чтоб ты… сдох, – выдохнул замучено русый, изворачивая шею и не давая мне в нее дышать. Это мне не понравилось, но я ничего не сказал. Пусть говорит, что хочет. Какая разница, если мы в первый и последний раз так лежим? И вообще, я, кажется, свихнулся, раз лежу с парнем. Запоздалые мысли приходят невовремя, но вставать и уходить уже не хотелось. Ничего страшного не случится, да и парень пусть привыкает к прикосновениям. Не в последний раз к нему прикасаются, ведь, несмотря на все мои слова, даже я считаю его милым. Милым и беспомощным.
* * *
С утра меня нагло скинули с дивана, когда я во сне начал прижиматься… к кому-то. К кому? Открыв глаза и увидев, что спал я с Миром, я жутко испугался. Неужели я… вчера до такой степени напился? Не может этого быть, да не-е-ет, нельзя же так. Как же он меня испортил! Мне казалось, что хуже некуда, но вот тебе, пожалуйста, – я почти что гей. Хотя, блять, чего спьяну не бывает, нехрен на себя поклеп наводить. Все отлично, я натурал.
– Очухался? – хмуро спросил Мир, сидя на кровати и кутаясь в одеяло. Пустые глаза смотрели прямо, но брови нахмурены, высохшие волосы, казавшиеся сейчас не такими тусклыми, чуть вились, взлохмаченные, непричесанные. Мило. Ага, блять. На щеке след от подушки. Блять-блять-блять. Надо опохмелиться. Чертов слепой.
– Типа того. Ты, это, в голову не бери, что я вчера тут нес. Я был пьян, – я зевнул, взлохматил волосы, поднимаясь с пола. Мир чуть напрягся, но не двинулся, потому что я все равно поднялся наверх, но через пару минут уже спустился. Голышом. Ха-ха, он же даже не подозревает. Еба-а-ать, с ним действительно удобно жить было бы. Ах да, я мудак и все испортил. Плевать.
Быстро принял душ, невольно вспомнив вчерашнее, когда этот наглец тут… словом, лучше не вспоминать. Обернул полотенце вокруг бедер, выходя обратно к Мирославу. Он уже даже передвинулся с места – свесил ноги вниз и пытался отыскать ногой одежду. Ну да, найдет он ее, я ее выкинул уже. Нехрен в таком виде по улицам ходить, бомж малолетний. Черт, он же всего на два года младше…
– Что ищешь? – остановился неподалеку, хотя видел, что он прекрасно меня слышал – слух у них, слепых, видно, великолепный.
– Одежду свою, – ответил он абсолютно пустым голосом. Я же обидел его…
– Все еще… обижаешься? – я подошел к комоду, доставая расческу – больно его волосы меня напрягали.
– Я тебя ненавижу, – тихо и уверенно произнес он. Видно, и правда сильно. Я неторопливо подошел, замечая, что русый дернулся назад, к спинке дивана, снова подбирая ноги.
– Да не бойся. Да блять… Чего боишься-то? Я же не трогал тебя. Не надо так шугаться, – я стиснул зубы, наблюдая, как по мере повышения голоса Мир отползает все дальше, – да блять, иди ты, – в сердцах я кинул расческу рядом на диван, уходя на кухню. Как же это бесит – сколько раз я должен извиниться, чтобы меня перестали ненавидеть? Чтобы хоть чуть-чуть относились как к человеку, а не к мрази какой-то. Нет, я, конечно, в какой-то степени заслуживаю, но вроде ничего не сделал такого, чтобы вот так. Хотя, черт, все же сделал. Выпив чаю и приготовив бутербродов для слепого, я отнес ему тарелку в комнату, глухо разъяснив, что это, и ушел наверх, наблюдая оттуда, как парень сначала недоверчиво, но потом все смелее уплетает их.
Волосы он все же расчесал, пока я ел. Теперь он выглядел значительно лучше, чистый весь такой, опрятный… Надо его подстричь и одеть. Не думаю, что он согласится со мной куда-то идти, но можно попросить стилиста из компании отца. Я же все-таки наследник.
– Алло? Аристарх, да, это Макс. Мне тут нужна срочная стрижка, ну ты понял, в общем. Приезжай, отплачу. На дом, квартиру знаешь, – усмехнулся я, бросая трубку. Ага, конечно, заплачу, как следует. Пусть вообще радуется, что я его заставляю куда-то ездить. Потому что мне плевать, одно мое слово против него – и вылетит как пробка. Ну, с разрешения отца, конечно. Стилисты им не так важны.
– Эй, Мир? – крикнул я, облокачиваясь на перила. Интересно, слышал? Должен же был.
Парень сидел снизу, не решаясь подняться и куда-то пойти. Бедный, чуть жалко его стало.
– Чего тебе? – недовольно спросил он, забавно морща нос.
– Сейчас парикмахер придет. Пострижет тебя. Я уже пригласил, отпираться поздно, а то выглядишь, как девочка. А потом подберем тебе чего из одежды и провожу до приюта, – быстро выдал я информацию, замирая на секунду и вглядываясь в русого.
– Нет, – твердо ответил он. Молниеносно, я бы сказал, – где моя одежда? Мне ничего от тебя не надо.
– Мир, пожалуйста. Одежду я выкинул, как бы в честь компенсации за все неудобства будет. И за истерику вчерашнюю. Я типа извиняюсь, – выдохнул я, медленно спускаясь по ступеням. Мир настороженно слушал мои шаги, сидя ко мне вполоборота.
– Только из-за того, что мне не в чем уйти отсюда, – пробормотал он, – но стричься я не собираюсь. Мне и так хорошо.
– Со стороны… э-э, лучше… э-э… виднее, – я честно пытался не задевать его больше, но… черт возьми, как это сказать по-другому?! Вот именно, что никак.
– Откуда мне-то знать?! – закономерно разозлился парень. – Мне плевать, как я выгляжу! Потому что себя не вижу! Понял?! Отвали от меня со своими предложениями! Я домой хочу.
– Может, ты останешься? – протянул я.
– Нет. Я сказал уже. Никогда и ни за что. Ненавижу, кретин, – русый отвернулся от меня, натягивая футболку на колени. Надо ему что-то на низ дать, а то ведь Аристарх придет. Еще подумает чего. Потому я снова взметнулся наверх, перерывая шкаф с одеждой и выуживая какие-то старые джинсы, что мне явно малы, хотя на Мире болтаться будут. Тогда еще ремень.
– На, одевайся, – сказал я ему, отдавая одежду. Он сперва недоверчиво протянул руку, схватил джинсы, ощупал ткань (не понимаю зачем, но ладно, как хочет) и только затем принялся надевать, чуть поморщившись от боли в лодыжке. Приподнялся, опираясь на диван и натягивая джинсы на задницу. И правда болтались – кулака бы два влезло между его худощавым телом и джинсами, – ремень тоже, – он молча принял и это, сам вставляя на ощупь в шлейки и застегивая. Правда, мимо нужной дырочки все равно промахивался, и пришлось мне самому застегивать, хоть дернулся он неслабо, что-то возмущенно пискнув.
– Расслабься, просто ремень, – ответил я. Самому непривычно КОМУ-ТО ремень застегивать. Пиздец, короче говоря. Мир затих, позволяя мне закончить дело, а только потом отскочил в сторону, зацепился за диван и полетел вниз, но я поймал его за пояс. Правда, тут же получил по башке за то, приготовьтесь, что пристаю к нему! Это я-то!
– Отпусти, – тихо произнес он, пытаясь вырваться. Наши «объятия» как-то долго продолжаются.
– Я, блять, спас тебя от синяков, – разозлиться – пара пустяков. Всегда был несдержанным. Тут же отпустил его, отчего он мигом повалился на диван, а я навис сверху, глядя в пустые глаза, – прекращай уже. Нельзя возненавидеть ТАК человека за один, сука, гребаный день! – я буквально выкрикнул ему это в лицо. – Хватит уже! Жутко-жутко, просто ужасно раздражает! Ну не такой же я урод, я же извинился!
– Отвали, – прохладным голосом ответил он, упираясь ладонью мне в грудь и глядя вперед, – слезь с меня, сейчас же. Я запросто могу подать на тебя в суд, хотя бы за насильственное удержание в квартире. Понял? Если сказал, что ненавижу – значит, можно. Ненавижу. Ненавижу-ненавижу-ненавижу. За то, что притащил, испугал, оскорбил, назвал педиком, возбудил, блять!.. – голос у него сорвался, а я удивленно подавился теми словами, что хотел произнести в противовес. Это еще и я виноват? Не он то есть сам, наглым образом, возбудился? Пиздец.
– Ты охренел? – тихим голосом спросил я, приближая лицо ближе и рассматривая его глаза. А у них радужка по краям темно-серая, а ближе к зрачку – почти прозрачно-белая, а сами зрачки не реагируют на свет; глаза совершенно не видят. Боже, как это страшно, наверное…
– Отодвинься, я же чувствую твое дыхание. Отстань, мне уже страшно даже. Я все равно тебя ненавижу, понял? – так же тихо повторил он, поджимая губы. Блять, ну и губы – тонкие, бесцветные, совершенно невыразительные, да еще и всегда чуть искривленные в недовольной гримасе или насмешке. У него все лицо совершенно неправильное, словно что-то не так, а я все не могу понять. То ли в губах дело, то ли в этих… глазах. Пугают они меня с первой встречи. – Чего молчишь? Отодвинься. Пугаешь.
– Я тебя возбудил? Какого хуя, спрашиваю? Какого хуя у тебя вообще встал?! – взбесился я. – Я не понимаю! Сам же говоришь, что не педик, а в то же время, блять, какого гребаного пиздеца я постоянно думаю о тебе, блять?! Сука, на-а-ахуй, как же бесишь! Весь такой из себя и так далее! Я тебя обидел? Я извинился! Извинялся сто раз! Почему ты такой злопамятный?! Меня, блять, впервые что-то так гложет! Я напился из-за тебя, блять. Из-за тебя, не просто так! И что ты мне заявляешь? Снова и снова? Что ненавидишь! Да сколько можно, сколько? Сука, еще и я виноват, что он возбудился… Да я, пиздец… Довел, – я наклонился окончательно, кусая его за губу и заставляя приоткрыть плотно сомкнутые губы, провел языком по зубам, врываясь в его рот и перекрывая доступ к кислороду. Руки по бокам от него уже дрожали от напряжения, а я жадно целовал Мира, несмотря на мычания и попытки укусить – у него уже губы кровоточили, когда я наконец оторвался и облизнулся. Сволочь, какая же сволочь. Я. Блять, что я сделал? Мир лежал подо мной, тихо всхлипывая и прикрывая слепые глаза, дрожа от пронзающего его ужаса. Ебать, я сам, в трезвом уме, поцеловал парня… Что теперь будет… Со мной, с ним, и как я вообще буду смотреть в пустые глаза?
Я наклонился снова, целуя в этот раз осторожнее, нежнее, словно извиняясь за первый раз, слизывая капли крови с его губ, в этот раз не углубляя поцелуй, а просто касаясь мягких тонких губ. Парень от испуга даже не сопротивлялся, изредка всхлипывая. А я все целовал и целовал, пока он не начал получать удовольствие – прикрыл глаза, словно понял, что я ничего делать не собираюсь, чуть расслабился, не переставая плакать – хорошо, что закрыл глаза: это пиздец как странно смотрелось, когда из пустых глаз катились слезы. Блять, блять, блять, что я творю?! Какого хуя не могу оттолкнуть самого себя от теплых губ?! Еба-а-а-ать, я мудак. Я окончательно и бесповоротно самый большой урод, какой есть на свете.
