Текст книги "Bulletproof boy (СИ)"
Автор книги: ypink
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)
Намджун взрывается. Чужой человек, не имея нужды в этом, ломает его сучёныша, болью которого он хочет упиваться. Болью от своих действий, которые до крови прорежут кожу, залезут внутрь и взболтают внутренности в дерьмовый томатный сок с мякотью. И он хватает пацана за волосы на затылке, заставляя запрокинуть голову. Зубами вцепляется в ключицу с тонкой татуировкой, затем оставляет большой фиолетовый след – он точно будет сходить долго – и остаётся доволен своей работой. Юнги лишь ухмыляется ему в лицо, когда в ответ делает точно тоже самое, отрывая верхние пуговицы на дорогой рубашке. Только он кусает до крови, глубоко, нагло облизывая блядские губы.
Мин не знает, что в тот момент движет им, когда он подставляется под ласку, чувствуя ладони на заднице, обхватывает ногами за талию мужчину перед ним и виснет, чувствуя властный поцелуй, от которого кожа расходится, оставляя саднящие трещины на рту. Он не отказывает себе в сексе после продолжительной истерики, которая морально истощила его. Тем более, если правильно себя вести, Намджун не самый плохой любовник. Но его прикосновения совсем не такие, как у Хосока, который ласкает плавно, действительно ласкает.
Когда чужие руки сжимают бёдра до синяков, становится похуй на наличие Стокгольмского синдрома и прочей херотени. Он скачет на члене до искр перед глазами, чувствуя на своём теле горящие багровые метки. Всё внутри пульсирует от каждого толчка. Ещё эта смазка сраная с запахом детской жвачки, от которой воротит голову в большое цветное колесо. Перед глазами плывёт, когда Юнги чувствует накатывающий оргазм. Но он глухой, набирающий обороты с каждым толчком, касанием взмокшей кожи. И от смачной дрочки сердце колотится где-то в горле, потому что такое впервые с ним, когда с обоих сторон зажимает кайфом. И от судорогов оргазменных он теряет голову, стонет гортанно, бешено царапая широкую спину. И тело просто не слушается, потому что сознание отключается. Юнги виснет в чужих руках, судорожно моргает и продолжает сорванным голосом вздыхать. Лёгкие будто схлопнулись, потому что дышать не получается совсем, и юноша только сдавленно шипит сквозь зубы.
Мин надеется, что его сейчас оставят в покое. Хочется забить голову каким-нибудь дерьмом. Но он чувствует, как его несут куда-то. Не хочется открывать глаза, да и сил нет. Он истощил себя физически своими бредовыми переживаниями, которые из моральной боли перетекают в огромные кровоточащие раны на коже. Он чувствует руки на своей заднице, оставляющие глубокие следы-полумесяцы ногтями, впивающиеся до наливающихся синяков на белой коже.
Юнги чувствует под собой кровать и вырубается. Он закидывает на Намджуна ноги, ворчит, иногда шлёт кого-то нахуй очень труднопроходимой болотистой местностью. Впрочем, спит, как убитый. В четыре утра его не пробуждают ни поцелуи, ни ласки, ни даже пара несильных пощёчин. А бить его смысла нет, хоть он и упирается костлявым острым локтем прямо в грудь. Это малоприятно, но Ким ебётся только по поводу того, что сраное солнце светит сквозь незашторенное окно прямо в глаза. И вообще, кто, блять, трогал шторы в его спальне?
Осознание бьёт прямо по лицу, когда снаружи на ветке дерева видно болтающийся лоскут. Очевидно, Намджуна снайпер снять решил. А для этого из окна должно быть видно хоть что-нибудь, что происходит внутри дома. Юнги ворочается в кровати, спросонья материт все в радиусе трёх метров и жалуется на саднящую жопу. Только окончательно продрав глаза, осознаёт, что это не его комната, а рядом с ним мужик в одних трусах лежит, полуприкрытый одеялом.
– Осмелюсь поинтересоваться, какого хуя? – Ким бледный, а ещё злой до оцепенения.
Юноша боится неправильно вздохнуть. Видит тряпицу на сучке и белеет тоже, доставая телефон. Его не прослушивают, его сим-карте тринадцать часов, и оформлена она на имя Чонгука, которому и нужно позвонить. А вот навороченный мобильник – сомнительный подарок Намджуна. Притом, он вручил его с таким видом, будто это вообще просто настроение у него такое хорошее. В любом случае, Юнги здесь содержали на такие деньги, которые дома ему и не снились. А Джин заботился почти с упоением, как будто был ему родным отцом.
Чонгук сонный. Поднимает телефон не сразу, причмокивает, совсем как ребёнок. И только когда брат перепуганным шёпотом бормочет, что их собирается снять снайпер, парень окончательно просыпается. Слышно, как расталкивает Тэхёна, попутно покрывая благим матом всё, что только пришло в голову.
Юнги соскальзывает с кровати на пол, чувствуя, как тянет поясницу после ночных развлечений. Из дома выйти нельзя, дверь, скорее всего, тоже под прицелом. Он вспоминает слова Джина, что почти все окна пуленепробиваемые, кроме нескольких в верхних комнатах: в его и Намджуна спальнях, паре гостевых и ещё двух-трёх. Может, если он тут сдохнет, всё это прекратится?
– Я за Джином не доползу, просто дождёмся Куки, он разберётся, – Мин вздыхает, – вообще, очень жаль, что у тебя нет свинцовых навесов, как в Бэтмене.
Мужчина опускает взгляд на округлую задницу, смотрит на царапины, синяки, глубокие следы от зубов и задумывается. Он так даже под наркотой не трахал никого, чтобы утром ноги не держали. Этому нет никакого абсолютно объяснения, потому что, ну, вообще, он ебался с парнями и прежде. Вернее, он нагибал их, если сами не давались. Юнги был первым, кого он одновременно трахал и душил, держал, заставлял кричать от боли каждым своим незначительным движением. Крепкая только у него психика, раз будучи изнасилованным, он не плакал, не забивался в угол, а только впал в короткую депрессию. Которую в жопу засунула виагра, неосторожная шутка подозрительного друга и фистинг Джина. О последнем, слава богу, Намджун не знает и не должен никогда узнать.
Только спустя десять дней это дерьмо начинало раздражать. У него в руках люди больше часа не держались, а этот только агрессивно прогнулся, подстроился под секс, только также смотрит исподлобья своими проклятыми глазами. Они темнее ночи, утягивают в самую бездну и безжалостно мешают дышать петлёй на шее. Хочется их выколоть нахуй, подать на завтрак под плавленным сыром и сожрать. И стоит поговорить об этом с Сокджином, он же врач. Тем более, разбирается в душевном дерьме не хуже, чем в устройстве женского репродуктивного аппарата.
Джин не по годам взрослый. Об этом даже Тэхён знает, потому что весь свой пубертатный период расспрашивал его, что да как и почему. Он, наверное, мудрый по-своему, наученный жить улицей среди лжи и грязи. И для Намджуна разница в два года кажется пропастью бездонной, на дне которой чужая пролитая кровь, выбитые молочные зубы в ожесточённых приютских драках, переломанные множество раз кости, глубокие раны, которые до самого сердца проходят. Он понятия не имеет, что такое реальная жизнь за стенами тёплого дома, когда у тебя нет мамочки и папочки, когда за глоток свежего воздуха нужно бороться.
Пока Намджун раздумывает, Юнги снова забивает в строке поиска “Стокгольмский синдром”. Первые пара ссылок – статьи, которые он изучил вдоль и поперёк. Дальше какая-то захудалая бабская литература, которая тоже идёт в ход. Только там изнасилованные барышни влюбляются в своего плохиша. И это полностью противоречит тому, что доказано наукой. Возможно только возникновения влечения, редко сексуального. Абстрагация мозга, защитный прогиб сознания в надежде, что так не будет больно. Мин колесит по форумам с кричащими заголовками. Борьба с этим возможна только после освобождения. Можно сказать, что у него на лбу большими красными буквами выжжено “НИКОГДА”. Джин доходчиво объяснил, что уйдёт он от его брата только вперёд ногами, очевидно.
В любом случае, Юнги закрывает вкладки браузера, вспоминая свой предыдущий мобильник, который не всегда позвонить мог. И кучу фоток на нём с Хоби, которые он, вроде бы, заливал в облачное хранилище. Он судорожно вспоминает название, вбивая в адресную строку ссылку сайта. Легко заходит в аккаунт и смотрит, какой же он, блять, тогда был дурак. И на фотографиях совсем не тот Юнги, который сейчас держит телефон с ядовитой усмешкой. И кличка тогдашняя его Шуга от сраного английского сахар, выбранная Хосоком на пьяную голову, привязалась до сегодняшнего дня. Только его так никто уже не зовёт, потому что Хоби до вчерашнего считался пропавшим, а Чимин просто не доберётся в его круг общения, чтобы пошло и по-гейски тянуть своё коронное “Шуга-хён”.
Слышится довольно громкий грохот, в комнату влетает Чонгук с пушкой наперевес в великоватой для него тэхёновской рубашке. Снизу слышится ругань Сокджина, перемешанная с ором Тэхёна. Мин начинает ржать, а Юнги поседеть готов, когда позади его брата становится измазанный в чужой крови Тэ. А следом за ним внутрь почти вползает белый Джин.
– Долбоёб! – истошно вопит Сокджин, влепляя макнэ суровую оплеуху.
Тэхён давит оскал, который выглядит совсем не грозно, скорее даже мило. И улыбка у него белозубая, квадратная, красивая. Особенно когда он на Чонгука смотрит. И Юнги скурпулёзно готов набить ему рожу, только Куки в ответ метает кроткие недвусмысленные взгляды. Господи, блять, нет. Хотя это не так плохо. У них всё достаточно гармонично, может, это к лучшему. Рядом с ним Чонгук в безопасности – большего он не требует.
Юнги не чувствует ног, только ноющую спину. Он чувствует два тяжёлых взгляда на своей заднице, которые рассматривают абсолютно разнообразные следы чужой чрезмерной любви к его телу. Неожиданно пришло осознание, что на нём даже трусов нет. Тэхён зрелищем не впечатлился, пошёл в ванную отмываться.
– Пойдём, – Сокждин хватает юношу под руки и уходит.
Пиздец подкрался незаметно, когда ледяное дуло пистолета упёрлось Намджуну в лоб. Человек перед ним пышет яростью, холодной, почти как железо твёрдой. Мин медлить не собирается, только башку этому ублюдку прострелить.
– Я предупреждал, что яйца тебе откручу, – Чонгук властно сощулся, снял оружие с предохранителя и нервно облизнул губы.
– Я никого не принуждал, так что засунь свои подозрения себе в жопу, сладенький. Мы спали в одной кровати, он не сбежал от меня посреди ночи, если ты не заметил.
Чонгук сжал свободную руку, рывком бросился, ударяя мужчину перед собой в солнечное сплетение. Как он пояснил, сплёвывая себе под ноги, “на всякий случай”. Его можно было понять. И если бы Тэхён так не смотрел на него, мальчика вынесли бы из дома по кускам. И то, не факт, что нашли бы всё. Только это всё не окей, совсем. Особенно то, что его по ночам не трахают, а обнимают.
А через три комнаты Джин сжимает тонкие запястья Юнги, глядит пронизывающе и слушает. Рассказ выглядит, как полная поебота, но Мин то синеет, то бледнеет, то качает головой. Это нехорошо, но реакция такая живая, что трудно не верить. И юноша уже одет, но чувствует себя неуютно под таким взглядом. Сейчас Сокджин страшен, как атомная война или десяток хуев в заднице. И он впервые видит его курящим. Мужчина затягивается косяком, пускает в воздух белые клубы дыма. Становится тяжело.
– Почему ты так опекаешь меня? – устало спрашивает Мин, застёгивая манжеты чёрной рубашки.
Джин отмахивается, говоря, что имеет достаточно веских причин. Юнги просит не ебать ему мозги. И то, что он слышит в ответ, шокирующе. Мужчина рассказывает взахлёб, куря, переодически хватаясь за голову. Это если не пиздец, то чёрт знает, что такое. Мин тяжело опускается на колени, слушает, чувствуя, как глаза наполняются горькими слезами. Очевидно, почему Чонгук так похож на него. Охуеть, как очевидно. А за дверью стоит Намджун и ушам не верит.
Так не бывает. Это, блять, индийский сериал? Эти мысли разделяют почти все обитатели дома, кроме Тэхёна, который опустошает холодильник, стоя посреди кухни в одних трусах. Его не ебёт, почему его брат отхлёбывает вискарь из горла бутылки, почему Чонгук кладёт голову на стол, сверлит взглядом пол и потолок, стены и окна. Его не ебёт, почему Джина и Юнги нет. Кто знает, может ебутся там, хлюпая смазкой. Ему только жрать хочется и доспать положенные три часа. Или разложить Куки прямо на этом столе, чтобы он стонал своё гортанное “папочка”.
Джин предлагает парню прикурить. А Юнги, вроде как, бросил, но дымит не хуже паровоза, закатывая глаза, чтобы не расплакаться. Это точно пиздец какой-то. Теперь ещё больше хочется пустить пулю в лоб ебанутой мамочке, лечь в гроб и никогда больше солнца свет не видеть.
– Сможешь отвезти меня к Хоупу?
Сокджин тушуется, не понимая, что ему там нужно, отрицательно качает головой. Поясняет, что если попытается забыться в жаркой страсти с другим, его на кол посадят. Буквально. И бнога только спускается, чтобы выхватить первую попавшуюся бутылку из бара и хлебнуть. Он смотрит в глаза Намджуна, просит забрать свою собаку сюда. Получает рассеянный кивок, предложение ебануть кокаина и пожрать, наконец. И не голоден в этом доме только вырубленный снайпер, затолканный в подвал и привязанный к столбу.
– А чего вы все такие охуевшие-то? – спрашивает Тэхён и хрустит огурцом.
Затем он смотрит на Джина, которому даже к своим любимым кастрюлькам лень ноги волочить. Вечно он, как аутсайдер, пропускает всё самое интересное и интригующее. Может, это и к лучшему, после убийств спать спокойнее будет. Ведь меньше знаешь – крепче спишь?
В любом случае, Джин трёт виски и заказывает еду на дом в блядские пять часов утра. На той стороне провода слышен шок, который быстро сменяется грозностью. Что-то о доплате за такой ранний вызов. И только когда менеджер отключается, Сокджин предлагает сходить ему нахуй. Хорошее утро, ничего не скажешь.
– Пахнешь, как пепельница, – досадливо и возбуждающе шепчет Намджун ему на ухо, – не кури,
сучка моя.
Комментарий к V
Фикбук страницы как-то по лаунски считает, горю. У меня их больше, чем он пишет.
========== VI. Old wound one ==========
Комментарий к VI. Old wound one
Господи, эту главу я пытаюсь залить во второй раз. Меня уже косоёбит, потому что мой интернет глючит. Я писала весь день, потому что и так безбожно задержала, простите.
Линейка глав old wound не является основной, но важно ознакомиться с этими текстами, которые будут появляться по мере нужды и возможности. Вообще, я бы раскрыла отношения Хосока и Юнги больше, даже с интимной стороны, но боюсь, что это оттолкнёт читателей. Мне просто придётся проставить андерейдж, который может сузить аудиторию. Если хотите Юнсоков и больше информации о них отпишитесь в ос или комментарии, можно в вк, мне это очень важно.
Спасибо, что читаете, ошибки в пб, потому что не вычитала толком перед публикацией. Всех люблю и обнимаю, лапушки.
12 марта.
За шесть лет и двадцать семь дней до основных событий.
Хосок приёмы и ужины в бандитском отцовском кругу ненавидит до глубины души. Ходит через раз, только когда настырному Чимину одному скучно там. Он любитель побыть на слуху. Крутится у всех под ногами, улыбается так по-кошачьи и бесит каждого третьего. Ему вот только пятнадцать стукнуло, а он ходит, лапает официанток, потягивая шампанское из хрустального фужера. И походка вальяжная, широкая, раскидистая.
Большой зал сверкает роскошью. Вычурные росписи, лепнина, белые колонны, мраморная лестница. Пол натёртый, блестящий, из керамической плитки. Хосок видит в нем своё отражение, поправляет серый пиджак в тонкую полоску и бегает глазами по гостям. Он здесь один из самых юных, кроме Чимина, который уже начинает откровенно скучать, принимая любезности от окружающих.
Пак оживляется вместе с толпой, когда сообщают о приезде дьявольски прекрасной госпожи Мин. Хосок видел её не единожды, чувствовал её флирт, как она очерчивала взглядом его фигуру и плотоядно облизывалась. Много слухов ходит о её любовниках, говорят, что в постели она так же хороша, как и на лицо. Но Чимина интересует совсем не она, а её малолетний сын. Они, должно быть, почти ровесники, ведь это его первый выход в свет. Он надеется увидеть такого же развязного юношу с повадками его матери, жадной улыбкой, которая скорее полуоскал. Но сын прячется за спиной женщины.
– Он забитый что ли? – полувопросительно и слегка раздражённо спрашивает Чимин, – сюда так даже одноразовые смущённые шлюхи-модели приходили довольные, одним своим видом всех вертя.
Хосок видит тёмную макушку парня. Госпожа Мин светловолосая загорелая, а этот бледнолицый, темноволосый, и пальцы у него какие-то нездорово тонкие. Он ловит себя на мысли, что в этой семье про детей говорят посредственно, как о вещах. И, наконец, он видит его глаза, глубокие и чёрные, как самая проклятая космическая бесконечность. Ему плохо от него, буквально подкожно кипяток заливают. Он странный.
Чимину удаётся протиснутся к парню только спустя полчаса. На пацана сыплются расспросы и рукопожатия, на которые он отвечает неохотно. В ответ на любезности он сыплет колкостями, которые как стекловата. Госпожа Мин извиняется за него, хватает за запястье и уводит из залы подальше. Пак хочет отобрать парня, чтобы пообщаться. Тёмная лошадка вызывает у него неподдельный интерес. Но это неприлично, поэтому он следует по течению событий, надеясь хоть поздороваться.
Когда парня возвращают, он уже не выглядит прежним. И пиджак на нём помятый какой-то, а в глазах туман. Хосок рассекает толпу, потому что ему неуютно самому было бы оказаться под столькими взглядами. И люди расступаются, расходятся по своим делам. Потому что только попробуй что в лицо вякнуть Чону – в порошок сотрёт. Здесь почти всё в его власти. Кроме семьи Ким, которые не интересуются приемами особо. Внебрачный сын его старше на два года, Намджун – не любитель хорохориться, а Тэхёну, говорят, рано, ему пятнадцать только. Хотя Чимину столько же.
Хосок добраться до цели не успевает, госпожа Мин отвлекает его. И во всём этом подвох чувствуется, пока Юнги – имя сына мельком проскальзывает в разговоре – удаляется в уборную. В залу он больше не возвращается. Но Пак стоит вовсе не расстроенный. А потом поясняет, что они в одной школе учатся с парнем этим. А Чон, вообще-то, – тамошний спонсор, и ему туда ехать на следующей неделе.
Чимин заинтересован в Юнги. А Хосок просто скидывает имя и фамилию секретарю папочки, а дома после полуночи его ждёт толстенная папка личного дела.
***
Мина нет в школе. Его парта изрисована закорючками и похабными словами, обзывательствами. Внутри парты на учебниках лежит банановая кожура, мусор, фантики. Классный руководитель пожимает плечами, а через пятнадцать минут больше тут не работает. Становится очевидно, почему Юнги такой забитый. И дома, наверное, то же самое происходит, что и здесь.
Одна из девочек говорит, что он с местным бичом не ужился. С кем – чёрт его знает. Но травля преследует парня до драного стула с торчащими вперед остриём гвоздями, вбитыми в пластмассовые ножки; до забитого бумажками с обзывательствами шкафчиком; до разодранной сменки с битым стеклом внутри. Хосок сам – выпускник этой школы. И нет сомнений, что тут учатся самые зажравшиеся и агрессивные на свете бляди, которым стоит рожи поразбивать об свою коленку, чтобы они кровью давились и плакали. Чимин тоже не понимает, почему Юнги получает такое. За него должна вступиться мать, разве нет?
В любом случае, это начинает пугать, заставляет злиться и нервничать. То, что Пак извлёк из их короткого разговора – любви ему не хватает, парню этому. Он не улыбается и не плачет, он болезненно огрызается, своими глазами топит в бездонном море с пираньями на дне. Чимину не свойственна жалость, по воспитанию и статусу не положено. Но Мина хочется спасти, потому что он, наверняка, умён и талантлив, а ещё, блять, красивый, будто дьявол. Это нечто на грани излишней болезненности и красоты. Хосок понимает, что у него фетиш на тонкие пальцы, на торчащие кости под полупрозрачными рубашками. И что он, блять, видимо, педофил.
Чимин кривит пухлые губы, когда смотрит на самых крутых учеников класса. И то, как одной из девочек буквально суют купюры за ворот рубашки. Она нездешняя, поступила из-за знаний, потому что с такими тут по-другому и не бывает. Он ловит взглядом макушку главы банды – Джинхо Чин. А затем не может сообразить, как Хосок оказался на другом конце кабинета, держащий за горло этого парня. Пак по губам читает, что его друг говорит Джинхо, но разбирает только “сдохнешь самой мучительной смертью” и “Мин Юнги”.
Чин огромными мокрыми перепуганными глазами смотрит на парня перед ним и на Чимина. Видимо, просит помощи, которой не дождётся. Но Чон слегка перегибает палку, когда хватает Джинхо за загривок и заставляет встать на мыски, чтобы было не так больно. Тот только лишь судорожно хнычет, что он в душе не ебёт, почему Юнги не пришёл; что его не волнует, где шляется этот мудак. Хосок отпускает его наземь, вытирая руки салфеткой, которая тотчас летит в урну. Он набирает в заметках на телефоне “Джинхо Чим” и ставит смайлик-черепушку. Альтруизм и жалость тоже не резиновые.
– Чувак, это не нормально, – обеспокоенно бормочет Чимин, глядя на прикуривающего сигарету друга, – ты с ним даже не разговаривал.
Чон отмахивается, бросает через плечо что-то, вроде “Считай, любовь с первого взгляда” и садится в машину. У Пака ещё три урока и дополнительные по физике, поэтому они позже созвонятся или встретятся. И Хосоку в машине дышать нечем, его душат догадки и желание свернуть Джинхо шею. Он сам себя боится, потому что такое поведение нездоровое. И если даже раздолбай-Чимин заметил это, то в какую же, блять, он катится пропасть?
В любом случае, нужно подождать. Если перестать искать Юнги, то всё случится само собой. И Хосок на протяжение полугода пытается забыться. Он заливает всё алкоголем, сексом, работает на износ на учёбе. Даже впервые нюхает амфетамин, курит марихуану, смотрит идиотские турецкие сериалы, летает в Грецию и Японию. Не спит ночами, складывает в папку с большой цветастой наклейкой “Мин Юнги” пропечатанные листы с информацией и фотографиями, сводкой звонков.
– Это называется “сталкерить”, – абсолютно равнодушно поясняет Чимин, отпивая прямо из бутылки соджу.
Хосок выгибает бровь, принимает предложение погуглить и бегает глазами по строчкам. Он может выдавить из себя только сдавленное “ого” и сглотнуть шумно-шумно. Потому что, ну, серьёзно, какого хрена? Чон прикрывает глаза, вздыхает и ворчит, что это пиздец. Даже пошутить не получится, что сливаешься в пидораса и педофила в одном лице.
Чимин выдыхает сдавленное “огосподи”, делая ещё глоток спиртного. Мысли в голове кружатся волчком, спутываются в огромный клубок. Хосок отдаляется от него, медленно и неизбежно. Его нельзя отпускать, нельзя терять такие связи. Хоть вцепись в него ногами и руками, без него все вокруг вновь пустятся в непрекращающийся игнор. Пак привык к вниманию и роскоши, с Хосоком рядом всегда безопасно, – опасности тоже не меньше – да и ходи, где хочешь. Пока у тебя в графе друзей галочкой отмечен Чон, ты – звезда, ты – король. И Чимин готов голыми руками сломать любому шею. Как бы ни было жалко Мин Юнги, он первый в списке смертников.
Хосок закатывает глаза, пытаясь отпить противный эспрессо из пластикого стаканчика Старбакса. После виски кофе на вкус как дерьмо, но отрезвляет отменно. Во рту чувствуется привкус сигарет, а ещё ужасно хочется вишни. Или просто сладкого – парень не знает, поэтому уже почти час ест всё, что в голову придёт. Чимин как раз прикончил пиццу, которую заказали ещё в самом начале вечеринки. Он облизывает пальцы от сыра, выковыривает оливки и складывает в угол картонной коробки. Слышно его подвывающее “Ну я же просил…!” и причмокивание его здоровых губ.
Пак похабно приобнимает за талию сидящую рядом с ним тонконогую девушку. Она, кажется, его на голову выше и раз в двадцать тупее, потому что её пьяные улыбки больше похожи на то, что ей отсосать не терпится. Она ничуть не смущена, что её лапают за внутреннюю сторону бедра. Чужая рука оглаживает нежную кожу, а потом Чимин вскидывает голову.
– Какое сегодня число? – заторможенно от опьянения спрашивает он, отбрасывая чёлку со лба, – То есть уже двадцать третье?! – он взволнован так, что спрашивает ломающимся голосом и хрипит, на секунду прерывается отпить бутилированной воды, – Сегодня приём в доме Минов, блять, – Хосок выгибает брови, пытаясь вспомнить, когда им об этом сообщили, – Хули расселся? Поехали, давай!
Сейчас полвторого. Приехать надо в семь. Часа два на дорогу в загородный особняк. Хосок считает на пальцах, чувствуя, как клонит в сон после бодрствования ночью. Он жалеет, что до пяти утра курил косяк и трахал какую-то костлявую суку. А потом пил, барахтаясь в пене посреди танцевального зала. Но такое происходит не впервые, поэтому парень хлещет пол-литра горького крепкого кофе и спит минут сорок в машине, пока едет домой. Потом ледяной душ и ещё четверть часа прелестного сна. Таблетки, кофе, минералка в бардачке. Хосок надевает костюм, затягивая шёлковый галстук, вздыхает. Чимин кидает в мессенджер сообщения с грустными смайликами, что его стошнило, пока он добирался в химчистку, чтобы забрать одежду. Жалуется, что продавщица в обувном принесла ему не те ботинки, не того цвета и размера. Потом умолкает на пару минут и сбрасывает голосовое. Чон пишет “поговорим позже, у меня нет времени” и спускается по лестнице, а уже в саду добавляет “тебе тоже стоит поспешить” и выключает мобильник.
Всю дорогу Хосок дремлет, откинув голову на спинку сиденья. Водитель легонько похлопывает его по плечу, когда они заезжают в нужный квартал. В ход идёт энная чашка кофе за сутки, в нём так много сахара, что, наверное, скоро слипнется задница или рот. В любом случае, парень морщится, обещая себе больше не брать напитки в магазинчике на той заправке. На ногах стоит крепко, но четыре часа сна – маловато, поэтому Чон проворонил половину приветствий и до приезда Чимина подпирал плечом все стены двора.
Пак выглядит, будто из ада вылез. Приглаживает розовые волосы и дуется, отпивая шампанское, от которого в голове противно взрывается. “Блядский моветон” – бурчит он в фужер, оставляя следы блеска для губ на прозрачном стекле. Хозяйка дома всё предлагает Хосоку уединиться наверху. А его от одной мысли воротит, рвотные позывы к горлу подкатывают. Но он растягивает губы в улыбке, ссылается на фантомную причину и делает вид, что не замечает умелый женский флирт. Приём проводится из-за Юнги, которому на неделе шестнадцать стукнуло. Но самого его нигде нет; Хосок только бегает глазами по залу, стараясь взглядом поймать тёмную макушку. И его неприкрытые домогательства уже начинают утомлять, поэтому он вздыхает, опускается на стул и со скучающим лицом закидывает ногу на ногу. Госпожа Мин стоит за его спиной, сверлит взглядом обтянутую брюками задницу – об этом недвусмысленно намекает Чимин, вскидывая брови, – и шумно сглатывает. У Чона от такого поведения от омерзения мурашки бегают по спине. Он утирает внешней стороной запястья взмокший лоб и хватает Пака за локоть, ссылаясь на неотложные дела.
– Чувак, какого хрена? – Чимин пожимает плечами, а потом резко оборачивается на витую лестницу.
Юнги спускается, чуть прихрамывая. И лицо у него белее натяжных потолков этой огромной комнаты, которое на фоне тёмной одежды высветляется ещё сильнее. Он выглядит прозрачным, а ещё остервенело держится за перила, будто не может на ногах устоять. Он не улыбается, только принимает поздравления, косясь на стоящего вблизи Чимина. Толпа пожирает тонкую фигуру парня, и Хосок с трудом отводит взгляд в сторону. Его пугает такая реакция самого себя, хочется уйти в забытие снова.
Юнги теряется из виду, когда люди расходятся. Чимин отпивает ещё шампанского, хмурится и сигналит взглядами. Не так тут что-то. Чон ослабляет галстук и просит официанта принести соку или воды. Получает СМС “Я попробую поговорить с этим парнем и всё выяснить. Набери своего секретаря, если что. Дело, мне кажется, нечисто.” и смотрит на удаляющегося Пака, который нацепляет лучшую из своих улыбок, всё ещё держа в руках мобильник. “Отвлеки внимание этой смрадовщины” и зелёный смайлик в конце, сморщившийся от отвращения.
Хосок с хозяйкой дома ведёт неохотную беседу. Очень много вопросов он получает о женщинах, отношениях, возможном браке. Это уже бесит, но своё недовольство он топит в тёплом апельсиновом соке. И только думается: странный у него привкус какой-то. И не зря мысли об этом посещают голову, потому что через минут пятнадцать парня начинает развозить, будто он кокаином унюхался до конвульсий от прихода. И перед глазами плывёт совсем нехорошо. Он чувствует чужую руку, хозяйка которой с удовольствием сжимает его аппетитное бедро.
Хосок мутным взглядом сигналит о помощи. К нему движется фигура. Человек похож на Юнги, только крепче, наверное. А глаза – те же чёрные дыры, которые даже сквозь такой мутный пиздец разъедают душу.
– Мама, позвольте, украду вашего спутника ненадолго, – хватка не бедре Чона крепчает, он сам метается в догадках.
Незнакомец держит его за локоть, буквально волочит к уборной, приглушённо говорит “Беги”. Чимин, мудак такой, трубку не берёт, на сообщения не отвечает. Только после того, как Хосок подставляет голову под кран и трясётся от ледяной воды, которая портит укладку, в глазах проясняется. Перед ним мальчик, который его самого еще ниже на голову, а то и на полторы. Ему на вид лет двенадцать – не дать больше. Он представляется Чонгуком и каждые пять секунд повторяется, что бежать надо, подальше, желательно, в другую страну, а лучше – на другую планету. Чон сдавленно бормочет “Юнги” и опускается на корточки, прислоняясь к прохладному кафелю, остужает тело. К взмокшим плечам противно липнет рубашка, выворачивается, край её торчит из брюк.
– Я не думаю, что Юнги-хён настроен с тобой говорить. Он из комнаты выходить не хочет, а посетителей, тем более, не ждёт, – Чонгук пожимает плечами, передать ему что-нибудь?
Хосок называет адрес кофейни и назначает на завтра встречу. Он расслабляет галстук, глядя в, блять, проклятые чонгуковы глаза, вздыхая. Просит поискать Чимина, который стоит перед ним уже через несколько минут, взъерошенный, а ещё, кажется, злой. В любом случае, Чонгук через задний двор проводит их к машине, в которой уже ждёт обеспокоенный водитель Чона, который получил СМС. Чимин жалуется, что лазать через окна ему не нравится, пишет на тонкой руке мальчика-помощника несколько цифр и просит позвонить, если что-нибудь случится.
– Здраствуйте, дядюшка Хоён, мне нужно еще одно досье, – медленно проговаривает Хосок, стараясь не запнуться, и называет имя, – Мин Чонгук. Жду папку у себя на столе вечером.
