Текст книги "Bulletproof boy (СИ)"
Автор книги: ypink
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
========== I ==========
Юнги, кажется, самый обычный парень. У него мама-разведёнка, младший брат Чонгук, большой дом и неплохие оценки в колледже. У него друг Чимин, пьяные тусовки вечером в пятницу. Он прячет от всех деньги в ящике с носками, каждый день меняет пароль на телефоне. Он живёт, как другой любой в этом мире.
А внутри дома у него пистолет в каждой сраной китайской вазе династии Мин. И фамилия у него Мин тоже. У него камера в каждом углу, а стёкла в окнах пуленепробиваемые. У него блядская татуировка на ключице, которую набивают каждому ребёнку их рода. Клеймо шлюхи, которое буквально гласит о принадлежности кому-то. У него брат Чонгук, который пытается забыться в видеоиграх. А сам он курит в подвале здоровенного пентхауса тёмными ночами, когда от осознания руки трясутся и колени подгибаются.
Им время уже отсчитано, а путь заказан. И это, вообще-то, полный пиздец. Потому что Юнги не готов отдавать своего тупоголового брата какому-то мудаку. Себя, конечно, тоже жалко. Только у Чонгука есть хоть самый маленький шанс, когда про него самого же все решили, когда он еще жил у бати в яйцах.
Он ненавидит ебучий род Ким и проклинает их всех до пятого колена. А то дальше. Только вот порчи всякие он наводить не умеет, непригоден. Он ненавидит ебучую мафию, являясь её частью. И просто руки дрожат от осознания. У Юнги от ярости зубы сводит до хруста в черепе. Он будущая шлюшка сыновей семьи Ким. Это традиция. Более трёхсот лет действует договор, в содержании которого указано, что род Мин находится под покровительством семьи Ким. Взамен дети могут забрать любого наследника в качестве любовника себе.
Мать Юнги и Чонгук сногсшибательно красивы, будто сошедшие с небес боги. О себе он выражается неоднозначно, но уж точно не урод. Но для женщин он тусклый, болезненно бледный, как ходячий мертвец. И его нездоровая худоба привлекает слишком много внимания. Которое абсолютно лишнее, которое подвергает его опасности.
В ночь перед роковым днём мать оплакивает судьбу своих сыновей. Она причитает, что лучше были бы дочерьми, что так было бы легче. Юнги думает, что нет, нихуя не легче. Но шальная мысль – вышибить мозги сначала брату, потом себе – не отпускала до четырёх утра. Потом он выкурил пачку сигарет в пределах часа, но глаз так и не сомкнул.
К рассвету у всех в доме начинала съезжать крыша. Когда Чонгук заявил, что абсолютно бесповоротно смирился со своим будущим, Юнги перемкнуло. Он не мог сдержаться, истерически смеясь, он пал на колени. А потом бросился на брата в надежде выбить это дерьмо из его башки. В ходе драки парень покатался по осколкам от зеркала на дверце шкафа, разодрав до мяса одну руку. Чонгук выпал в апатию, когда расколошматил худое лицо брата до крови, разбивая ему губы.
К приезду “гостей” младший изволил хотя бы умыться и причесаться, скромно позавтракать и собрать чемодан со всем необходимым для начала. Юнги же даже не утёр кровь с лица, только курил на голодный желудок, попутно проклиная Намджуна, Тэхёна и всю их семью самыми нелестными словами, какие знал.
Чонгук не мог смотреть на то, как парень изводит себя. Но сам делал вид, что не испытывает никакого беспокойства. И лишь когда дворецкий распахнул дверь перед приезжими, он резко побледнел, встал и поклонился. Так было положено. А вот Юнги ноги попросту не держали. И когда оскорблённый Тэхён хотел встряхнуть его, поднять за шиворот, то юноша согнулся пополам и вздохнул как-то судорожно. Когда Юнги абсолютно без задней мысли, ненарочно, заблевал ботинки младшего из братьев остатками вчерашнего ужина, тот только иронично выгнул бровь на это. Пока Чонгук лепетал извинения в унисон с матерью, парень сдерживал следующий рвотный позыв, который обещал быть едва ли не фонтаном из водонапорной башни.
Намджун держался на расстоянии. Но по лицу Юнги не трудно было догадаться, что произойдёт дальше. И лишь окатив незнакомца водой из графина, стоявшего на журнальном столике, он отошёл шага на два. Разъярённый юноша глядел на него исподлобья, лёгким движением руки убирая влажную прилипшую чёлку. Казалось, он сейчас взглядом его распотрошит и скормит своему ротвейлеру.
Именно на Юнги пал выбор наследника семьи Ким. Чонгук едва сдерживал слёзы, чувствуя, как внутри расползается огромная дыра. Он убьёт его или покалечит, потому что Мин Юнги слишком гордый и непокорный. Потому что Мин Юнги – это Мин Юнги. Он скорее нажрётся стёкла, чем признает своё поражение. Для него оно не существует.
Чонгук выглядит загнанно, когда Юнги даже ноги не держат. Он дышит-то с трудом, глаза закатывает. Кажется, он готов свои внутренности выблевать. Ко всему прочему, Тэхён явно не в восторге от провокационного вида старшего Мина. Даже больше, хочется заставить его кричать, молить о прощении. Но он смотрит на Намджуна, которому эта мысль кружит голову.
Чонгук обнимает свой чемодан, стоя возле кресла. Тэхён говорит ему идти вслед за ним. И нет никаких сил, чтобы хоть для вида посопротивляться. Юнги только вздыхает, удерживаемый за локоть высоким мужчиной в чёрном костюме. Его волочат к здоровенной блестящей машине, бросают на заднее сидение салона. Это лимузин; внутри – бутылка шампанского, приглушённый свет и ненавязчивая музыка. Намджун садится напротив, подпирает щеку рукой и велит трогаться.
Разделительная стенка поднимается, отгораживая водителя от них двоих. Юнги обливается холодным потом, но сохраняет напускное спокойствие. Даже когда ледяное дуло пистолета упирается ему в брюхо, он не ведёт и бровью. Всё внутри сжимается, сердце бьётся будто не в груди, а в плече. У парня во рту пересохло, а язык к нёбу прилип. Едва ли Юнги не боится.
Намджун поджимает губы, глядя на свою новую игрушку. Он абсолютно непривлекателен по сравнению с его предыдущими любовниками. Не длинноволосый, не плавный, не грациозный. Не такой, которого бы хотелось ожидать. Неухоженный взъерошенный мальчишка, смотрящий презрительно, исподлобья. Он сыплет проклятия одними губами, беззвучно, прожигая дыру маслянисто-чёрными глазами. У него в уголках губ запёкшаяся кровь. Он ядовит внешне, внутренне, как самая дерьмовая разрывная пуля в бардачке водителя это ёбанной машины.
Они едут молча. Намджун не видит смысла и нужды распинаться перед чехлом для своего члена; Юнги не рискует раскрывать рот, потому что не хочет в теле лишних дырок. А ещё не хочет подвергать опасности Чонгука, которого транспортирует Тэхён абсолютно другой дорогой.
Кима напрягает непринуждённая для его спутника тишина. Она давит на уши, поэтому он надеяться вывести мальчишку из себя, спровоцировать. Только Юнги абстрагируется от реальности, надеясь, что они с Чимином напьются до колик. Только пока желудок выкручивает, а сигареты остались в кармане ободранного бомбера, утонувшего в бассейне. Он едет в ёбаной чонгуковой рубашке, которая велика ему в плечах.
Мин щуплый. Острый взор Намджуна очерчивает его фигуру под полупрозрачной белоснежной рубашкой. Его взгляд останавливается на тонких угловатых запястьях с длинными пальцами. Подушечки пальцев у него как будто квадратные. А ещё острые коленки, которые видно сквозь бахромчатые прорези джинс. Худой болезненно – больше ни о чем Ким не думает.
Юнги не чувствует себя настолько некомфортно, чтобы застыть в позе оловянного солдатика, вытянуться по струнке и бояться вздохнуть. Он привычно сутулится, широко расставляет ноги, упираясь локтями в колени. Ладони сцеплены в замок, а на них юноша кладёт подбородок. У него буквально поджилки трясутся. Он едет совсем босой, как ходил дома. Когда количество вопросов перевалило за миллион, парень решается открыть рот:
– Ты даже шмотки мне взять не позволил. Я не собираюсь жить голый, – голос у Юнги тихий, бархатный, но говорит он шепеляво – это, правда, не критично.
Намджун поднимает на него глаза, всё ещё подпирает свою щёку кулаком. На самом деле, у него жутко затекла рука, и ужасно саднит лицо.
– Купим всё по дороге. Уверен, вкус в одежде у тебя дерьмовый, если ты едешь сейчас вот так, – Мин возмущён запредельно, – я сам выберу всё. Ты теперь на птичьих правах живёшь, мальчик, – лицо исказила хищная ухмылка, – молись, чтобы я не пустил тебе пулю сегодня же.
Юнги строптивый, но шкура дорога. Он молчит, но всё внутри клокочет невыносимой яростью. Его сердце буквально говорит, отбивает “Чтоб ты сдох, Ким Намджун”. Но для Сатаны в аду нет котла, верно? Нет никакого желания продолжать светскую беседу, поэтому юноша отводит взгляд и изучает обустройство и дизайн салона ясно недешёвого автомобиля.
Обивка из бархата раздражает, щекочет кожу. Мин хочет выдернуть её нахер, к слову, ну очень. Она на ощупь как мягкий бок его любимицы Холли. Он мечтает, чтобы его красавица откусила яйца этому мудаку и Ким Тэхёну за компанию. Наверное, забрать из дома собаку ему не разрешат. Ладно, хоть не в подвале жить, а Холли можно сплавить Чимину на время. В конце концов, Юнги не собирается находиться в таком провокационном положении более, чем несколько суток. Но побег нужно планировать, когда полностью освоишься, и окружающие привыкнут к тебе. Юноша не сомневается, что ему и в задницу жучок запрячут. И то не потому, что Намджуну понравится ему трахать. Он асоциальное бревно. Ему бы – в кровать и пару бутылок крепкого виски.
Он жмурится, надеясь, что это всё сон. Что сейчас он откроет глаза, а Холли будет лизать ему пятки и счастливо поскуливать. Что Чонгук, как всегда, будет выпинывать его из ванной, угрожая обоссать дверь. Что они с Чимином приедут в клуб, чтобы подарить бармену блестящие стринги и напиться до синьки. Но вместо этого на его слабую полуулыбку пялится Намджун. Лицо юноши тут же приобретает агрессивное выражение. Юнги злится сам на себя, что так на бабу похож, на педика, на заднеприводную сучку.
Торговый квартал пестрит огнями. После полумрака внутри машины чувствуется неловкость. Он стоит босиком посреди огромного модного бутика до тех пор, пока его грубо не затаскивают в примерочную. Консультант щебечет с Кимом, а затем окидывает взглядом и его спутника. Морщится, как будто видит перед собой замарашку. Но рот держит на замке, давит из себя улыбку.
– Какой размер одежды носит ваш… друг? – ей неловко, она не знает, каким словом обозвать Юнги, чтобы остаться в добром здравии.
Намджун равнодушно пожимает плечами, направляясь к побледневшему парню. Мин гордо задирает голову, молчит, засовывая руки в карман чертовски узких брюк.
– Думаю, у него размер S или чуть больше, – задумчиво произносит он, оттягивая отложной воротник рубашки Юнги и разглядывая бирку, – низ подбирайте по тем брюкам, в которых он стоит. Бельё на ваш вкус, полностью вам доверяю, – он заканчивает хищной улыбкой, затем уходит к стендам с одеждой.
Консультант бледнеет. Ей на вид не больше двадцати пяти, она заметно нервничает. Морщинка залегает между её бровями. Юноша понимает, что чуть только пойдёт не так – пулю пустят ей в лоб. Поэтому, хоть и неохотно, но примеряет всё, что притаскивают ему в кабинку. Но ничто ему не нравится.
– Сам в таком пускай походит, мудак конченный, – Мин даже не подозревает, что этот самый “мудак” стоит за шторкой, ухмыляется остроте и смелости языка его маленькой сахарной шлюшки, – я ему не монашка и не папа римский, такую хуйню носить в жизни никогда не планировал. Из всего этого приемлимо выглядит только костюм, который я, в любом случае, носить не стану, я не голливудская звезда.
– Тогда выбирай сам, только обойдемся без всяких цепей и блёсточек, – Намджун заглядывает в примерочную, пока юноша стаскивает очередной костюм.
Он не может контролировать любопытство: татуировок на теле Мина много настолько, что рябит в глазах. Несколько ещё совсем свежие, а та, что обозначает его принадлежность Киму, ещё слегка красноватая. Он явно тянул столько, сколько вообще мог. Такие вещи на слишком худом теле смотрятся… отталкивающе? Он, взрослый, самодостаточный человек, не может охарактеризовать чувство, эмоцию, которую только что ощутил. Намджун сталкивается с резким, холодным взглядом чертовски темных глаз – они едва ли не совсем чёрные, поэтому истинный цвет он не может определить, – и вытягивается, полностью проникая в примерочную. Юнги даже не смущается, что на него смотрит мужик, который его непременно трахнет. Ему уже настолько похер, что он почти титаник. Потому что еще одна улыбка этого отморозка – Мин сдохнет от стресса.
Юнги набрасывает чонгукову рубашку на плечи, не застегая и половины пуговиц. В любом случае, тут никто и не вякнет, зная, кто притащил его сюда. Стенды с одеждой стоят под милыми бра и торшерами. В бутике по-дневному светло, хотя они находятся на цокольном этаже всего здания. На ценниках не меньше пяти цифр. Юноша шумно сглатывает, потому что не привык позволять себе такие вещи. Кима это злит настолько, что он почти через весь торговый зал подгоняет его:
– Не ссы, не обеднею.
Мин слишком вспыльчив, но вовремя успевает прикусить язык – помирать ему рановато. Он хватает несколько вешалок с одеждой, проходит мимо стенда лаковых туфель из крокодиловой кожи. Это, видимо, не совсем тот этаж. Но он придирчиво осматривает всё, что примерил, оставляя в руках около четырёх рубашек.
Когда парень покидает примерочную, держа в руках только их, Намджун выгибает бровь. Ладно, касса всё равно на самом верхнем, третьем этаже, захватит что-то ещё. Он говорит передать консультанту выбранное, на что юноша нервно фыркает, но требование выполняет.
Следующий этаж под завязку забит всякими худи, драными джинсами, гейскими комбинезонами. Вместо педантичных туфель всюду кроссовки, кеды, пара полок с огромными готическими ботинками и здоровенный стенд со всякими безделушками. Юнги мельтешит, сгребая отовсюду понемногу. Киму надоедает дырявить взглядом своего “друга”. Он мило воркует с продавщицей, пока юноша примеряет уже седьмой пиджак на чёрную водолазку, звенит цепями на своих ботинках и разглядывает третий десяток блестящих колец. В самом конце он щёлкает серьгами на пятом проколе в ухе и остаётся доволен – выглядит почти как всегда.
Он несёт внушительную охапку из вещей, надеясь ничем не звякнуть. По лицу Намджуна можно сказать, что юноша провозился непозволительно долго. И что он может огрести нахуй. С Юнги льётся пот в три ручья, пока пробивают товар. Он бы с радостью закурил, но у него с собой только обглоданный коробок спичек, повидавший все прелести жизни. Да и он ссыт, что пока что стоит показывать себя во всей красе. Тем более, Чимин давно ему бросить предлагал – вот вам и мотивация и повод. И ещё один действующий фактор, который при любом удобном поводе рад выпустить его мозги на прогулку и оставить их бездомными.
– Возьми то, в чём поедешь, – интонации Намджуна властные настолько, что не будь Юнги мужиком – обоссался бы на месте.
Он переодевается на первой космической. От страха чертовски трясутся руки и ноги подгибаются. Ебануться можно с этой системой; Юнги картели между собой отличает с трудом. А теперь он часть этого преступного механизма. Легко восполнимая, между прочим, в случае потери. И от этого в дрожь бросает, а глаза, сука, всё-таки щиплет. Накатывают слёзы. Мина душат рыдания, пока он защёлкивает металлические серьги. Юноша опирается рукой на ненадёжную стенку из гипсокатона. Но страх и жалость к себе отступают, когда под плотной шторой становится видно чёрные лаковые туфли.
Намджун ждать не любит. Поэтому он врывается в примерочную, пока Юнги утирает лицо краем белой толстовки, бледнеет и прячется, забивается от него в угол. Это подкупает, но он всё же грубо разворачивает к себе парня, вцепившись в плечо. У Мина лицо белое, глаза красные, щёки влажные, а запёкшаяся кровь в уголке губ скатывается комочками по всему розовому, между прочим, совсем по-гейски рту. У него зрачки как будто на всю радужку расползлись, тёмные, бархатные, с битым стеклом в самой глубине. И волосы – чистый аметист. Намджун в восторге, такого парня только трахать, из кровати не выпускать.
Мин распрямляется. Взгляд у него всё равно, что кунаем в ебло. Только здесь – хоть автоматная очередь. И от этого у юноши ощутимо дёргается глаз. Ким может сказать, что этот парень – блядская ведьма. Потому что от него кровь кипит, как вода в чайнике. А он только, едва шевеля губами: “Чтоб ты сдох, Ким Намджун”. И от этого едва член не встаёт. Это – превосходство. Аж кости трещат. Потому что по рассказам Тэхёна, Мин Юнги – самый стервозный, злобный, напористый кусок дерьма в этом городе.
Намджун хочет сломать его. Доводить до истерик одним своим голосом, заставлять молить о пощаде, свободе. Он хочет раскрошить его изнутри, расколошматить, сожрать, разорвать на куски всю душу. Это есть вся сущность такого ужасного человека. Других в мафии не воспитывают. Либо – ты, либо – тебя. Только вот Юнги где-то на самом тонком стыке, ходит по лезвию ножа с дерзкой ухмылкой. Только вот чтобы упасть, достаточно лишь слегка порезаться.
Мин натягивает штаны, оттопыривая задницу. Он, вроде, нарочно, но его хочется нагнуть прямо тут, пока он защёлкивает замочек серьги. Это просто верх наглости или смелости. Но у парня колени дрожат, сердце колотится бешено, аж, кажется, грудная клетка сотрясается. Но это всё прерывается телефонным звонком.
Намджун злой настолько, что волочит юношу в машину, заставляя того ободрать локти об дверь автомобиля. Что вообще происходит? Они едут с такой скоростью, что начинает тошнить. По крайней мере, тошнить начинает Юнги. Время и пространство теряется.
Мин оживает, когда оказывается в зловещем, здоровенном, чертовски роскошном особняке. Намджун уезжает, стоит только его пленнику ступить за порог. А потом парня крутят, обрабатывают покрывшиеся корочкой раны, вручают стакан воды.
– Ты кто? – у Юнги голос хрипит так, что он сам себя не узнаёт.
Чувак перед ним по-божески хорошо сложен, красиво одет. И, господи, его ноги. У него улыбка такая, наверное, как и у Чонгука. Шоколадные волосы с пастельно-розовым отливом. Лицо, ебать, модельное. Мин перед ним – вешалка. Старая, к тому же, очень разъёбанная, просто нарасхлебень. Наверное, он шлюха Намджуна или нанятый работник.
– Тебя ебёт? Ну, считай, я – твоя нянька. Поговаривают, что ты совсем безбашенный, вот я и нужен, чтобы ты делов не натворил, – интонация у мужчины достаточно дружелюбная, – предвидя вопросы: с Намджуном не ебусь, нет, мне за это не платят. Меня зовут Сокджин, я – внебрачный сын предыдущего главы картеля. Прав у меня, конечно, побольше твоих. Только я уже лет так десять сбегать не планирую.
– Ты прав, не ебёт, – более-менее равнодушно отвечает Юнги.
Он пытается переварить информацию, полученную за такой короткий промежуток времени. Но становиться похер, поэтому он абсолютно бессовестно просит сигарет. Со стрессом же, блять, надо бороться.
– Во-первых, сначала пожрёшь. Малыш ТэТэ уже поделился историей, как ты попортил ему ботинки от Гуччи. Честно, я думал, что выберут не тебя; ты дикий какой-то. Вот твоего брата сегодня явно трах—
Джин договорить не успевает, Мин опрокидывает пару кресел, бесится, колотит стены. Сокджин шокирован. Он думает: этот парень точно больной. Его крики совсем нечеловеческие, кулаки в кровь сбиты. Его не хочется бить, но порой это трезвит лучше сигарет, лучше самого холодного дождя и душа.
Скоджин прикладывает его рожей о барную стойку. У Мина кровь из носа заливает толстовку, подбородок и губы. После этого окутывает апатия.
– Тебе не десять, чтобы так конеёбиться. Прими, наконец, свою жизнь. Проще не будет.
Джин занимается ужином. А Юнги сидит – ни жив, ни мёртв. За окном темнеть начинает, а он не шелохнулся даже. Как будто и не дышит совсем. А когда начинает клонить в сон, юноша заваливается в первую попавшуюся комнату на спальном этаже. Джин спит внизу, но не может объяснить зачем. Только в случае чего просит Юнги кричать погромче, драться и отбиваться с усердием.
– Это тебе не соску сосать. Тем не менее, выбирай комнату поближе к лестнице. Ты сейчас по краю обрыва ходишь, пацан.
Намджун не приезжает даже глубокой ночью. И на том спасибо. Но сон беспокойный, парень просыпается от каждого шороха. Поэтому пожрать ночью какой-нибудь дряни на пару с Джином звучит не так уж плохо. Просто теперь тему судьбы Чонгука не затрагивают.
– Пока Намджун не вернётся, мы должны быть готовы ко всему. Так часто, это может затянуться на несколько суток. Попробуешь улизнуть – переломаю ноги. А вот он с тобой таким ласковым и плюшевым не будет.
Сокджин трещит непрерывно. Можно ебануться его слушать. Поэтому к середине разговора Юнги бесстыдно дремлет. Пока что у него тут лафа, но не стоит расслабляться. Возможно, ему даже позволят повидаться с Чимином, чтобы попросить того прихватить чего из дома.
Юнги засыпает к четырём, вместе с рассветом. Кровь с лица он так и не смыл, чашка кофе в руках ещё тёплая. Хлопок двери нарушает его некрепкий сон, он вскакивает. Ему послышался оглушающий выстрел.
Джина в доме нет, зато разозлённый Намджун волочит сонного парня по лестнице. И ему спросонья так глубоко похуй, что он окончательно просыпается только от удара поддых коленом. Вокруг – сырой и холодный подвал с монотонными серыми стенами. Глаза у Кима злые. Юнги закашливается, ноги подкашиваются. Его вжимают затылком в холодный бетон, удерживают за подбородок.
– Всегда знал, что мать твоя – сука. Перекрыла мне канал сбыта, а денежки-то капают мимо меня.
– Так пустил бы ей пулю в лоб, – ядовито выдавливает Юнги.
Он задыхается от страха. Этот ублюдок буквально дышит ему в рот.
– У неё неприкосновенность. Я могу ей только твою башку в коробке прислать. Но я не готов сделать ей такой подарок. Вижу, у вас с ней сомнительная любовь.
Намджун улыбается ядовито и неадекватно прежде, чем разжимает челюсти Мина, чтобы засунуть свой язык ему в рот. И этот пацан, такая блядина, бьёт его под коленку, дёргается, бьётся в конвульсиях. Только вот с прокушенной губой, с рожей в крови, он выглядит жалко.
Мужчина заламывает ему руку за спину, прижимает щекой к стене, оттягивает волосы на затылке, заставляя откинуть голову. Смотрит в глаза, упивается плещущейся в них яростью, пронизывающей до костей.
– Не на того напал, сучёныш, – шипит он бешено, не прерывая зрительного контакта.
Юнги не знает, как оказывается на полу. Ким ботинком придавливает его к низу. Наступает на грудь, давит так, аж дышать становится почти невозможно. Только взгляд юноши всё ещё презрительный, полный раскалённых, точёных пик в своей чёрной бездонной глубине. И как будто стеклянным дождём на душу.
Сломать этого урода – единственная цель Ким Намджуна.
========== II ==========
От прикосновений с холодным бетоном по телу бегут мурашки. Юнги чувствует, как губы начинают распухать, рука ноет, болит. Волосы, наверняка, теперь в светлой каменной подвальной пыли. Рот саднит – пиздец просто.
– Ты – отвратительный наглец, – хрипит Мин.
Его душат. До критической отметки совсем недолго. Кажется, что под натиском огромной ладони шея треснет, кровь хлынет фонтаном. Юноша боится захлебнуться ей, бледнеет, закатывает глаза. Намджун упивается его, видимо, последним вздохом, впиваясь глубоким поцелуем. Эта ласка с его стороны совсем не нежная, потому что все раны на лице саднит.
Мин окончательно задыхается, в глазах темнеет. Он царапает ногтями спину мужчины сквозь рубашку. Глаза у него бешеные, бегают безостановочно, лишь бы сознание не потерять. Жизнь в руках Намджуна угасает, будто стальная свеча. Он отрывается, позволяя глотнуть воздуха пленнику.
– Ты ебанутый на всю голову, – у Юнги губы едва шевелятся
Сердце сдавливает, горло горит. Хочется кричать, но сил нет никаких. Вот она, грань. И он, только что побывав одной ногой в могиле, страшиться сдохнуть от рук этого урода. Веки тяжёлые.
– Малышу пора в кроватку, – ядовито улыбается Ким.
Он взваливает мальчишку к себе на плечо – тот почти невесомый, дышит отрывисто, барахтается едва ощутимо. Он чувствует, как дрожат его руки, ледяные, белые-белые, с длинными костлявыми пальцами.
– Да чтоб ты сдох, уёбок!
– И я тебя люблю, – привычно для себя отвечает Ким, занося парня в грузовой лифт.
Юнги не имеет представления, насколько эта хуйня глубоко. Но поднимаются они мучительно долго – или после почти смерти мозги клинит. Высаживаются в небольшой комнате; окна в ней зашторены настолько плотно, что темнота кажется физически ощутимой. Затем плохо освещённый коридор. Это, вау, второй этаж. Через несколько дверей они вваливаются в ванную
Мина опускают на ноги. С него стаскивают худи; мужчина бросает её в корзину, вероятно, для грязного белья. Страх быть трахнутым берёт верх над здравым умом. Руки сами хватают бритву.
– Как же ты меня заебал, – рычит Намджун.
Одного удара в скулу хватает, чтобы юноша разжал пальцы. Второго – чтобы он согнулся. Затем ногой в рёбра; Юнги болезненно стонет, слёзы сами льются из глаз. Жалкий скулёж только распаляет мужчину. Он хватает Мина за волосы на затылке, тащит к раковине. По пути смачно прикладывает лицом о бортик ванной.
– Ты, сучёныш, выводишь меня так, что я тебе хочу кишки выпустить наружу, – у Юнги поджилки трясутся от того, с какой интонацией это произносится.
Он держит парня головой над раковиной, заламывает руки за спину, открывает ледяную воду и поливает башку Мина прямо из крана. Вода забивается в лёгкие, юноша заходится в кашле, булькает, отплёвывается. Но в белоснежную сантехнику жидкость льётся розовой, как будто морковно-малиновой. Все раны на лице саднит с новой силой, Юнги продолжает шипеть. Но не хватает сил вырваться.
– Джин тебя разбаловал. Но в этом нет его вины, просто ты охуевший.
Намджун сгорает от ярости. Строптивый ублюдок, да кем он себя возомнил? Он трёт его лицо полотенцем, сдирая тонкую корку запёкшейся крови с губ. Юнги больше не дёргается, только откидывает голову на бортик ванной, вздыхает и трясётся. То ли от страха, то ли от холода – кого ебёт? И дышит загнанным зверем, полувсхипами-полустонами.
– Чтоб ты сдох, – задушенно стонет он, когда его снова держат за горло.
– Ты повторяешься, – мужчина чуть охлаждает свой пыл, – будь послушнее – меньше проблем.
– Иди нахуй, – недружелюбно отзывается Юнги.
– Видишь, ты сам меня вынуждаешь.
Намджун утробно рычит, зажимает костлявое тело своим, грубо впивается пальцами в бёдра, приспуская брюки. Юноша бьётся в глухой истерике, взрывается, царапается, пытается укусить. Он не молит, только задушенно хлюпает, полустонет слова ненависти ему на ухо. Да так это звучит, что стояк до боли упирается в ширинку. Мин Юнги – сам дьявол.
– Наверняка уже давал кому, блядина. Дырка твоя раздолбанная, небось, настолько, что туда крейсер спрятать можно.
Глаза у Юнги маслянисто-чёрные. Он уже до хрен-знает-какого колена проклял Намджуна и всех его детей. Он не собирается терпеть надругательства над своим телом, но его руки оказываются связаны толстым ремнём.
– Заебал ты меня до искр перед глазами, – устало вздыхает Ким.
Он даже брюк не снимает, только ширинку расстёгивает. А вот Юнги не помнит, как оказался абсолютно голым. Юноша конвульсивно дёргается, глядя, как Намджун раскатывает презерватив по стволу. Мин такой костлявый, что кости сквозь молочно-белую кожу просвечивают. И острыми коленками он пытается отбиться, только от пощёчины звенит в ушах и тело не слушается.
Юнги не знает, как ощущается болевой шок. Но, судя по всему, именно так. Становится вдруг смешно до невозможности. Тело парализует. Но от второй пощёчины боль вдруг накрывает волной. Парень накрывает горло в хрипящем крике, раздирает руками приоткрывшуюся из-за ворота рубашки шею до глубоких кровоточащих царапин. Под двумя тонкими пальцами бьётся сонная артерия. Можно сказать: пульс у Намджуна не менее сумасшедший.
Мин отвлекается на всё вокруг: кафель, измазанная его кровью ванна, белая сверкающая раковина, холодный пол под ногами, волосы мокрые. И воздух стрянет в горле комом, всхипы выбивают его так, что он вылетает, как пробка из бутылки шампанского. У него все тело трясётся, когда задевает простату. Ощущения глушат друг друга – одно другого сильнее, как будто громче. И вроде разрывает от боли, но накрывают оргазмические конвульсии.
Юнги хрипит, дёргается и почти плачет, воет. Потолок кружится, а затем исчезает. И слышно только, как Намджун говорит удовлетворённо “Довыёбывался”.
И когда мужчина, отдышавшись, поправляет галстук и выходит из ванной, Юнги клинит. Лишь через несколько глубоких вздохов он заходится в диком вопле, который, кажется, оказывается совсем беззвучным на выходе. Он смотрит пустыми глазами на синяки на запястьях, сдавленно полустонет. От каждого движения, вздоха тело пронзает невыносимая боль. В голове гулко шумит ветер, выметает плохие мысли. Это даже не апатия, просто огромная дыра внутри, которую, по-хорошему, стоит забить чужой любовью и теплом.
Мину холодно, и ноги сводит. Наверное, должен приехать Джин. Если он ещё жив. Этого чувака незачем винить, он сам тут пленник. Такой же пленник своей крови, как и разбитый Юнги. Его буквально продали в рабство.
Сейчас бы увидеть Чонгука, прижаться, положить голову ему на плечо и тихо завыть. Потому что трудно сдержать своё обещание. “Не сломайся”. Потому что он повёрнут на его благополучии в отличие от мамочки, которой лишь бы свою золотую задницу сберечь.
Это сложно. Юнги чувствует под собой тёплую влагу, которая касается его кожи, внутренней стороны бёдер. Но нет сил опустить взгляд. Догадаться нетрудно.
Скрип двери звучит оглушаюше. Юноша смотрит на бледного взъерошенного Джина, держащего пакет из супермаркета. Покупки оказываются брошены в угол комнаты. Дальше начинается канитель: Юнги моют в ванной. Вода тёплая, она медленно помогает мыслям собраться воедино. Она собирает осколки души заново, склеивает, покрывает слоем льда, чтобы защитить от внешней опасности.
– Боже, – Мин дёргается, ворочается, – тебе-то что в моей заднице нужно? Клад нашёл? – агрессивно рычит он, пытаясь вывернуться.
Тело не слушается, ноги подкашиваются.
– Я как лучше хочу. Он тебя порвал, если ты своими куриными мозгами сам не дошёл до этого! – Джин зол, – Завтра у тебя поднимется температура, если сейчас ничего не сделать. Учти, это будет достаточно неприятно.
– Ты-то откуда знаешь? – на автомате спрашивает Юнги, глядя, как Сокджин хмурит брови.
– Ошибка молодости. – отрезает мужчина, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
Он заставляет Мина прогнуться в пояснице, надавливая на спину. У него пальцы тёплые, тонкие, совсем по-женски нежные. Но всё равно больно. Юноша поикусывает кожу на запястье и сдавленно шипит. Но, наверное, это само по себе невозможно больно.
