Текст книги "Уличный целитель Якоб, или Твой выбор (СИ)"
Автор книги: Windboy
Жанры:
Любовно-фантастические романы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
«Раз, два, три, – считал он ступени, – одиннадцать, двенадцать, тринадцать».
Да, ровно тринадцать ступеней вело на второй этаж.
«А что, если длинная единица – это не просто единица, а указание на первое перекрытие? Потом ещё тринадцать ступеней второго этажа, и где-то там будет тайник с сокровищами!»
Игнат вскочил, достал из вещмешка толстую свечу и зажёг. Ещё в мешке лежали: молоток, зубило, краюха хлеба с сыром, небольшой бурдюк воды и огниво. Вынув из ножен на поясе кинжал и держа свечу повыше, Игнат поднялся на второй этаж. Тот оказался таким же странно пустым, как и первый. Не останавливаясь, пошёл дальше, считая ступени. Их оказалось также тринадцать. Третий этаж отличался от двух первых узкими зарешёченными окнами, больше походившими на бойницы, и глубокими стенными нишами. В одной из них – Игнат шагнул вперёд, подумав, что ему мерещится, – стоял кованый сундук. Бросившись к нему, он ухватился за крышку и замер – в сундуке кто-то был, и этот кто-то жалобно плакал, поскуливая. Держа нож наготове, он стукнул рукоятью по крышке и отступил.
– Помогите! – донеслось из сундука. – Эй, есть там кто?! Помогите!
Из большой замочной скважины высунулся грязный мизинец с обкусанным до мяса ногтем и зашарил по краю. Детский пальчик, но в его движении было что-то до ужаса отталкивающее. Казалось, что в сундуке находится не ребёнок, а клубок толстых белёсых могильных червей.
– Эй, помогите, пожалуйста… – Из сундука вновь послышались всхлипы, скулёж, ожесточённые, но бесполезные удары в крышку.
Игнат присел на корточки и, приблизив губы к замочной скважине, спросил:
– Эй, ты кто?
– Помогите! Помогите! Вытащите меня отсюда!
– Успокойся и ответь: кто ты?
– Дин! Я Дин!
– Дин, ты как там оказался?
– Я спрятался, а крышка захлопнулась и не открывается. Помогите мне, пожалуйста!
Он вновь заплакал.
– От кого ты прятался?
– Не знаю, просто одному было очень страшно, и я забрался в сундук.
– А что в нём было, Дин?
– В сундуке? Ничего. Я натаскал листвы и устроился. Опустил крышку, чтобы теплее было и не так страшно, но не удержал, она упала и теперь не открывается.
– Как ты вообще здесь оказался?
– На нашу деревню напали вампиры, и отец послал меня в Коргос за подмогой. Я самый быстрый, но заблудился по темноте…
Мальчик зашмыгал носом.
– Из какой ты деревни?
– Из Гиблой, что…
– Возле топи, да, знаю такую, бывал… Ладно, сейчас попробую открыть крышку. Если буду громко стучать, не пугайся.
– Хорошо.
Игнат попробовал поднять крышку руками, но она действительно плотно захлопнулась и не двигалась с места. Тогда он достал зубило и, вставив острие в зазор между крышкой и стенкой сундука, ударил молотком. Гулкое эхо разнеслось по всей башне. Игнат замер, прислушиваясь – тишина да приглушённый вой ветра снаружи. Ударил ещё раз и ещё, перешёл в другое место. Он бил и бил, щель понемногу увеличивалась, но пальцами не поддеть.
– Дин! Ты там как, не оглох?
– Почти.
– Ляг на спину и со всей силы ударь крышку снизу ногами.
– Ага, сейчас!
Дин ударил в крышку, но та не шелохнулась.
– Давай ещё раз, – скомандовал Игнат, стараясь подцепить её пальцами, – со всей мочи, по моей команде. Бей!
Дин ударил, и крышка поддалась, Игнат просунул пальцы.
– Ещё раз! Бей!
Сундук распахнулся, в лицо старику ударил запах мочи и дерьма. Мальчишка выскочил и метнулся к лестнице, но, зацепившись за вещмешок, растянулся во весь рост; громко клацнули зубы, когда он приложился об пол подбородком. Пацан взвыл, но продолжал делать попытки подняться и уползти вниз.
– Эй, ты чего? – растерянно позвал Игнат, не ожидавший такой прыти. – Угомонись, я тебе не враг.
Они сидели у костра. Дин жадно жевал хлеб с сыром, морщился, трогая разбитый подбородок, локти, колено. Над его левым виском красовалась большая шишка.
– А это откуда? – спросил Игнат.
– Это? – Дин аккуратно коснулся шишки. – Это меня крышкой треснуло.
У него были с лета выгоревшие русые волосы, которые он то и дело откидывал назад, светло-коричные с золотистым отливом глаза, высокие загорелые скулы и нос с несколькими веснушками. На вид ему было не больше десяти лет. От него изрядно воняло. Но старик не обращал на это внимания. От него, когда он пил, воняло куда хлеще.
В задумчивости Игнат достал из огня палку, которой поправлял головешки, и вывел на полу 13113.
– Что это? – полюбопытствовал Дин, отхлёбывая воды.
– Загадка, – сказал Игнат.
– О, я обожаю загадки! – оживился мальчик и склонился над цифрами. – Это дробь, да?
– Что? – не понял Игнат.
– Ну, дробь, – оглянулся мальчик, глаза его увлечённо блестели. – Тринадцать разделить на тринадцать. Получится один.
– Первый! Чёрт возьми, ну конечно, первый! – воскликнул Игнат, вставая. – Или первая, – добавил он, глянув на лестницу.
Подошёл и, вцепившись в прямоугольник ступеньки, попытался сдвинуть камень.
– Дин, помоги, – позвал он, поворачиваясь.
Молоток опустился на его затылок.
– Прости, – сказал Дин и улыбнулся.
========== 12. В логове вампира ==========
Он очнулся от боли, голова раскалывалась. Попробовал пошевелиться – руки и ноги оказались связаны.
– Можно, можно я его выпью?! – раздался прямо над ухом свистящий голосок.
Игнат от неожиданности дёрнулся, отчего голову прострелила острая боль, и он застонал, стиснув зубы.
– Можно, – разрешил Дин, – но мне надо, чтобы ты его обратил.
– Фу-у, он же такой старый, зачем нам старикашка?
– Делай, что велено! – как удар кнута, хлестнул звонкий и властный мальчишечий голос. Да так, что даже Игнат вздрогнул всем телом.
– Ди-ин, ну не злись, – заискивающе протянули над ухом, – обратить так обратить…
И острые белые зубки вонзились в его шею, он было задёргался, но яд тут же парализовал его, и единственное, что он мог, это, распахнув глаза, наблюдать за холодно взирающим на него Дином.
– Это вовсе не дробь, старый ты дурак, это стрелка и одновременно единица. Первый – это первый, – произнёс он и трижды впечатал каблук грязного ботинка в пол. – И тринадцать ступенек вверх.
Он поднялся по лестнице. Остановился на двенадцатой ступеньке и всмотрелся в тринадцатую. Свесился вниз и зашарил под ней. Раздался щелчок, и ступенька уползла в стену, открывая небольшой тайник в перекрытии второго этажа. Довольно улыбаясь, мальчишка нетерпеливо нырнул в него рукой и достал скрученный в трубку пергамент. Сбежал по ступенькам вниз, присел у огня и развернул свиток.
– Это она? – спросил голосок.
– Да, – радостно сказал Дин и развернулся, показывая карту.
Игнат ничего не успел на ней разглядеть, кроме силуэта корабля в углу.
– Я стану капитаном! – задорно выкрикнул предатель, превращаясь в прежнего мальчишку. – И ты будешь звать меня капитан Дин!
– Да, капитан.
– А теперь заканчивай, нам пора выдвигаться на поиски «Летучего».
– И ты ничего не скажешь остальным?
– Нет!
– Даже маленькой королеве?
– Мне надоело быть приманкой, сидеть в собственном дерьме и получать синяки! Она тут совсем недавно, а уже раскомандовалась. Хотела, чтобы я стал её очередным ручным зверьком, а вот фигушки, не на того напала!
– Она о-очень разозлится.
– Если ты сейчас же не заткнёшься, разозлюсь я…
В следующий раз он очнулся от мучительного, сжигающего душу и терзающего тело голода. Было темно, но он всё видел. Он был прикован за шею в каком-то подвале. Какое-то время он бодрствовал, пытаясь разорвать цепь или выдернуть из пола вмурованное кольцо. Но силы быстро уходили, и он впадал в беспамятство. Ему так хотелось есть. Он помнил, что где-то было чудесное место, там туда-сюда бегало очень много сладенького, но чаще всего ему грезился один-единственный запах, шедший от такого нежного, улыбающегося беззубым ртом и пускающего слюни розового комочка.
От голода он впал в спячку и очнулся, только когда живительная солёная влага наполнила рот. Он дёрнулся, подаваясь ей навстречу, жадно глотая, и она тут же исчезла. Неистово взревев, он вскочил и понял, что свободен. Голод и жажда не были утолены, а лишь сильнее разгорелись, он вспомнил безмозглый сочный комочек и поднялся по ступеням, покидая подземелье башни, чтобы найти его…
*
Вель и Ник сидели под окном и складывали мозаику. Вернее, её складывал Ник, а Вель тосковал. Ник поглядывал на него и просил подать то один цветной квадратик, то другой. Ему совсем не нравилось настроение друга.
– Надоело! – наконец вскрикнул он и разметал сложенную картинку; во все стороны полетели керамические фрагменты. – Почему они не взяли нас с собой?! Я так хорошо сыграл!
– Да, – подтвердил Вель.
– Поехали! – скомандовал, вскакивая, Ник. – Мы их догоним!
Вель в надежде вскинул глаза.
– Только тихо, – сказал Ник, прикладывая палец к губам, – чтобы Мари не услышала. Выйдем через заднюю калитку в саду.
Собравшись, они прокрались мимо кухни. Мари что-то напевала, лихо шинкуя кочан капусты, что так и летела во все стороны, но каким-то чудом приземлялась куда надо. Пригибаясь, они пробежали через сад и выскочили на улицу, где вскоре поймали экипаж и понеслись к приюту.
Когда они остановились возле экипажа Генри, Якоба уже перенесли в больничную карету и собирались везти домой.
– Так, а вы что здесь делаете? – устало спросил Генри.
– Что с Якобом? – заглянул в карету Вель, но его вытолкнули и закрыли дверцу.
– Неизвестно, – ответил Генри. – Потерял сознание, в себя не приходит. Он будто сны смотрит, глазные яблоки всё время двигаются.
– Он говорил, что у него бывают видения, – вспомнил Вель.
– Разворачивайтесь и вместе с Якобом и Анной отправляйтесь домой.
– Нет! – выкрикнул Ник. – Мы пойдём с тобой. Без Ари и Якоба тебе понадобится наша помощь!
– Сынок, – ласково начал Генри.
– Нет! Нет! Нет! – перебил его Ник, сжимая кулачки. – Ты не можешь нас вот так прогнать!
Генри перевёл умоляющий взгляд на Веля. Тот прикрыл глаза, взвешивая все за и против, и сказал:
– Хорошо, мы поедем домой.
– Нет! – возмутился, топнув ногой, Ник. – Вель! Предатель!
– Ник! – осадил его Генри.
– Отойдём поговорить, – сказал Вель и взял мальчика за руку.
– Не трогай меня! – крикнул тот, вырываясь. Тогда Вель подхватил его на руки.
На голову и плечи обрушился град ощутимых ударов. Отойдя на достаточное расстояние, он поставил Ника на землю, но не отпустил.
– Ник, продолжай шуметь, но слушай, – прошептал он, поправляя на глазу сбившуюся повязку.
На мгновение мальчик замер, будто переводя дыхание, а затем усилил попытки высвободиться.
– Мы сделаем вид, что поехали домой, но тут же вернёмся и сами всё выясним, найдём похитителей и освободим детей. Теперь я возьму тебя за руку, и мы пройдём к экипажу.
Вель вёл друга, а тот плакал, делал попытки выдернуть руку, но лишь из гордости и упрямства, а так было видно, что он смирился. Вель глянул на Генри и качнул головой, чтобы тот не подходил. Генри с облегчением кивнул в ответ, ему было страшно неудобно за истерику сына. Когда экипаж отъехал, он провёл рукой по лысине и выдохнул. Надо было идти в приют и попытаться ещё раз найти хоть какой-то след самому. Затея с привлечением Якоба полностью провалилась.
– Вель, я тебя не сильно поколотил? – спросил Ник.
– Достаточно, – отозвался тот.
– Прости! Я же думал…
– Ты всё правильно сделал.
Ник заулыбался и прижался к Велю, тот обнял его за плечи.
– Куда мы едем?
– В Заповедный лес.
– А что там?
– Помнишь паука?
Мальчик передёрнул плечами и вскинул на Веля испуганные глаза.
– Не бойся, его больше нет, но он кое-что видел в лесу. Я поначалу не придал этому значения, но теперь…
– Что он видел?
– Мужчину, который нёс на руках мальчика. Тогда я подумал, что мальчик спал, но он мог быть без сознания или мёртвым. Он занёс его в старинную башню. А потом паука поймали и отправили назад.
– Кто?
– Не знаю. В его памяти больше ничего не сохранилось, разве что одно имя – Крид.
– Первый раз слышу. Мы пойдём в башню?
– Да, только пообещай, что если я крикну «беги», ты помчишься без оглядки и остановишься только дома.
– Обещаю, – с некоторой запинкой кивнул Ник.
Они вышли на опушке леса, и экипаж тут же укатил. Кучер оглядывался на них, как на ненормальных.
– Пойдём, – сказал Ник и потянул Веля за руку. – Я знаю, где башня, я там гулял.
– Гулял? С кем?
– А, не помню, с мамой, наверное. Она ухать умела, прямо как сова. Сейчас покажу.
Он неплотно сложил ладони и подул в отверстие между большими пальцами. Раздались протяжные ухающие звуки.
– У-ху, у-ху, – донеслось в ответ из леса, и по спине Веля пробежал холодок.
Лес вовсю зеленел и шелестел молодой листвой. Сквозь пока ещё редкие кроны пробивались лучи солнца, под ногами шелестели прошлогодние листья. Они шли по едва заметной тропинке, то спускаясь в сырые, полные бурелома овражки, то поднимаясь на пригорки.
– Далеко ещё?
– Что? – обернулся Ник.
Глаза его странно и лихорадочно блестели. В руках он теребил сорванную травинку.
– Далеко ещё идти?
– Нет, мы почти на месте, – сказал Ник и полез вверх по склону. Вель последовал за ним.
Башня оказалась такой же, как в воспоминаниях паука, – чёрной и зловещей, но наяву ещё более величественной, а разрушения лишь подчеркивали её древность.
Ник убежал вперёд и остановился у входа, дожидаясь Веля. Тот махнул ему рукой, призывая оставаться на месте. Ему привиделось, что если Ник сейчас зайдёт в башню, то он больше никогда его не увидит. Вель побежал к нему.
– Ник, – зашептал он, переводя дыхание, – не убегай от меня, здесь опасно, ты разве не чувствуешь?
– Нет, – улыбнулся мальчик, растягивая уголки губ и обнажая сжатые зубы. – Здесь так весело и можно поиграть с огнём. Мы всегда здесь играли с огнём. О, я очень любил поиграть с мамой, а она взяла и убила себя.
Он подхватил охапку листьев и, смеясь сквозь крепко сжатые зубы, подкинул их в воздух. Отчего-то вид смеющегося Ника, что на Ника был совсем не похож, приводил Веля в ужас. Он поймал себя на том, что еле-еле сдерживается, чтобы не развернуться и не убежать.
Сорвав повязку, он сел, привалившись к стене, прижал ладони к глазам и произнёс:
– Я хочу окунуться в небо, чтобы познать ветер на исходе дня. Чтобы лучи заходящего солнца золотыми нитями украсили тело. Я хочу видеть твои глаза так близко, чтоб сливались бездны зрачков. Я хочу ощущать твоё дыхание, как своё. Тепло ладоней, что может быть ближе? Естество погружённых друг в друга, в тишине, меж ударами сердца. В глади неба моё отражение, одно. Где ты, друг мой? Мне не надо имён, я узнаю по сути.
Не открывая глаз, он протянул вперёд руки, будто зовя кого-то. Чьи-то пальцы коснулись ладоней.
– Мы уже пришли? – спросил дрогнувший голос.
– Да, – сказал Вель, открыл глаза и заключил Ника в объятия.
– Я совсем не заметил, как мы дошли, – удивлялся Ник, а Вель дрожащими руками гладил его по голове. – Помню, как заухала сова, а потом бац, и мы тут.
– Зря мы сюда полезли. Надо было послушаться Генри и ехать домой. Дождаться, когда Якоб придёт в себя и расскажет, что узнал из видений.
– Нет, надо найти детей. Вдруг они где-то здесь и им нужна наша помощь? – Вель прижал к себе Ника и не хотел отпускать. – Вель, да что с тобой?
– Хорошо, мы заглянем внутрь, но от меня ни на шаг.
Вель встал, крепко сжал маленькую мальчишескую ладонь и шагнул в башню.
Остановившись у лестницы, они прислушались, решая, куда пойти: вниз или вверх? И тут из подземелья донёсся пронзительный детский крик. Отпустив Ника, Вель бросился по ступеням во тьму. Ещё один крик прорезал пространство. А потом перед Велем возникло что-то тёмное, угрожающе надвинулось, и он со всей силы ударил его. Но с таким же успехом он мог бить кулаком об стену. Вот только стена, в отличие от тени, ему бы не ответила, погружая в кромешный мрак небытия.
*
Я открыл глаза и увидел небо. Прекрасное небо в лёгких кучевых облаках и двух ангелов в белых одеждах. Ангел в изголовье улыбнулся мне, оголяя кривые прокуренные зубы, и сказал:
– Очнулся, болезный?
Я вскочил, опрокидывая носилки.
– Ари!
– Я здесь, Якоб. – Она выскочила из-за кареты. – Вы пришли в себя?
– Ари, я знаю, где похищенные дети. Они в старой башне магов, что в Заповедном лесу, их похитил вампир. Надо срочно скакать в храм Детского Божества за живой водой, ею можно вылечить детей, если они ещё живы.
– Запас воды должен быть у Мари, она постоянно нас ею поит от всяких хворей. Я сейчас принесу, а вы седлайте коней. Я поскачу к отцу за подмогой.
Мои добрые ангелы ворчали, выпрягая из кареты коней, а я их седлал. Прибежала Ари с заплечным мешком, в котором позвякивали бутылки. Мы вскочили на коней и помчали каждый в своём направлении.
Лес встретил меня запахом грибов, прелой листвы и тополиных почек. Расседлав взмыленного коня, я привязал его на опушке и поспешил в чащу по едва различимой тропинке. У поляны перед башней я нашёл длинную раздвоенную на конце палку. Достал бутылку и сделал для профилактики несколько больших глотков живой воды. Скользнул в дверной проём и подкрался к лестнице в подземелье.
Донеслись знакомые голоса:
– Нет! Нет! Отпусти меня!
– Не тронь его, а то… я прокляну тебя! Пожалуйста, не тронь Ника!
В следующее мгновение пронзительный визг Ника наполнил подземелье. И, подстёгнутый им, как ударом плети, я бросился во тьму, уже не таясь.
Я увидел вампира, как прокол в полотне времён, чёрную ненасытную дыру безвременья, мучимую вечной жаждой и сосущую серебристо-золотое сияние жизни мальчика, заменяя его чёрным ядом.
Он повернулся ко мне, и я плеснул на него живой водой. Подземелье озарилось ярким сиянием и огласилось оглушительным рёвом. Я увидел щурящегося на свет Веля и скорчившегося на полу Ника. А между ними ещё трех обессиленных детей. Все они были в железных ошейниках, прикованные цепями к кольцам в полу.
Охваченная голубым огнём фигура метнулась к Велю. Я сбил вампира с ног и за горло прижал к полу рогатиной.
– Здравствуй, Игнат, – сказал я, склоняясь над стариком. – Это я – Якоб. Ты нашёл меня. Открой рот.
Услышав моё имя, горящий вампир перестал дёргаться, вперил в меня сверкающие глаза и медленно приоткрыл клыкастую пасть. Перевернув бутылку, я влил в неё воду. Изо рта вырвалось пламя, обдав меня огненными брызгами, но они не причинили мне вреда. Вампир дёрнулся, словно хотел сесть, но я удержал его. Тогда он весь напрягся и просипел:
– Мальчик мой… как же ты… постарел.
А затем бессильно уронил голову и распался миллионом искр. Они, как бисер, разлетелись по полу и медленно угасли.
Я зажёг свечу, нашёл ключ в куче оставшегося от Игната тряпья и освободил от цепей плачущего и зажимающего прокушенную руку Ника. Достал ещё одну бутылку, велел напиться и промыл укус. Освободив от цепей троих пребывающих в бессознательном состоянии мальчиков, я влил им в рот живой воды. Рыча, они извивались и корчились на полу, от них исходил ощутимый жар. Я наблюдал, как дыры безвременья затягиваются в их душах, и поил живой водой, пока те не исчезли полностью. После этого я повернулся к Велю. Он сидел, уронив голову, и не смотрел на меня. Он не смел поднять взор, чувствуя свою вину за случившееся. Я подошёл, постоял над ним, уронил ключ к его ногам и стал выносить детей на поверхность. Когда я вернулся за третьим, Ник отпирал замок Веля. Он глянул на меня, но не попросил о помощи. Держа Веля за руку, он вывел его из башни вслед за мной. А через полчаса прискакал Генри с отрядом стражи.
Вель лежал на кровати, отвернувшись к стене. Мы до сих пор не сказали друг другу ни слова. Говорить было нечего, он и так всё понимал. Он сам должен был осознать свою ответственность, принять и простить себя. Единственное, что я мог сделать, это не мешать ему и быть с ним самим собой.
Я забрался под одеяло, закинул за голову руки, потянулся всем телом и блаженно расслабился.
– В видении Игнат пришёл за мной в приют, но не нашёл. Всё как-то изменилось, и только очнувшись, я понял, что Игнат провёл в спячке не один десяток лет. А тогда, не найдя меня, терзаемый голодом, он укусил и похитил вышедшего по нужде мальчика. Через несколько дней он пришёл ещё за одним, а потом за третьим. Вампиры инстинктивно делают запас из десятка жертв, чтобы те не умирали сразу, а успевали восстановиться. Ещё несколько дней, и он бы стал достаточно умён, чтобы начать их кормить. Как жаль, что видение ускользает от меня, будто сон. В нём было так много важного и значимого, но я уже почти ничего не помню. Всплывает только, как какой-то мальчишка радовался найденной карте сокровищ. Как же его звали?.. Нет, не помню. Надо было сразу записать, но эта спешка…
Я ощутил, как Вель скукожился ещё сильнее. Опустил руку ему на плечо и погладил. Он развернулся, вжался в мой бок и заплакал.
========== 13. Романтичное утро ==========
Что может быть романтичного в засовывании члена в жопу, созданную природой совсем для других целей? Я ещё понимаю, если это твой член и у тебя от наслаждения даже затылку щекотно. Что такого притягательного в этом возвратно-поступательном движении, в набухшей, как алая слива, головке, показывающейся на волю и вновь ныряющей во тьму животного удовольствия, что подсматривающий взгляд так на этом сосредоточен? Особенно на начале погружения, когда упругие края растягиваются и «слива» проскальзывает внутрь. И совсем не понимаю, как можно что-то чувствовать, читая описание того, как потные тела, горячо дыша, шлёпаются друг об друга, заходятся в сладостной дрожи и выстреливают противной соплистой жижей. А читающий меня взгляд бежал по строчкам ощущений в теле, и мне было всё равно, что он подумает, потому что никакого меня не осталось. Весь я исчез, растворившись в исчерпывающем суть бытия блаженстве.
– Мне было приятно, – сообщил Вель, видимо, для того, чтобы меня не мучила совесть. Нет, не сейчас, сейчас ей мучить было некогда – безжалостно пинаемая ногами жестокого хозяина, она забилась в самый дальний угол души и не вякала, – но когда-нибудь, когда хозяин подобреет, развалится в удовольствии и смилостивится её послушать, ну, хотя бы ради потехи, а она и тогда промолчит, потому что маленькому паршивцу, оказывается, было приятно.
Я сгрёб его в охапку и крепко прижал к себе, ещё такого горячего и влажного, откинул со лба вспотевшие волосы, заглянул в разноцветные глаза, затуманенные негой удовлетворённого инстинкта, нежно прижался своими губами к его и отпустил, чтобы он мог свернуться клубочком у меня на груди и сопеть, согревая тёплым тихим дыханием моё сердце.
«Лучше не высовывайся, – сказал я совести, – и не рассказывай, что нельзя трахать ищущих утешения, потому что как раз это с ними и надо делать, чтоб не ныли понапрасну».
«Не о том я хотела сказать тебе, господин мой…»
«А о чём?» – недовольный тем, что ей всё-таки удалось втянуть меня в диалог, поинтересовался я.
«Ты забыл про повязку, а парши… а Вель забыл, что глаза надо держать закрытыми».
«Проклятье! Я совсем забыл о проклятии! А ты куда смотрел, глазастый чтец моей невинной души?» – обратился я к промолчавшему в ответ внутреннему наблюдателю. Хотя, куда он смотрел, я и так знал.
– Вель, ты что делаешь? – спросил я так беззаботно, как только мог.
– Глажу, – ответил он, а я почувствовал, как от его дурацких поглаживаний у меня вновь встаёт, а он уже не гладил, а елозил туда-сюда мою утомлённую, но явно жаждущую новых романтических приключений плоть.
– Ты на него смотришь, – объяснил я, и волна ласкового тепла, как летний солнечный ветер, прокатилась сквозь тело, задев тонкие струны неизвестно чего, от вибрации которых внутри всё затрепетало, выворачиваясь наизнанку.
Со стоном я подтянул и развёл в стороны колени, будто приглашая кого-то невидимого и желанного войти в меня. Но вошёл Ник, вернее, как всегда, ворвался и замер посреди комнаты, как-то ненатурально хихикнул и радостно сообщил:
– А у Якоба пиписька торчит.
Я был захвачен врасплох и не успевал реагировать на абсурдность происходящего, разве что ноги опустил. Но это не отменило факта «торчания», а, скорее, только подчеркнуло его.
– А можно мне тоже потрогать? – продолжая хихикать, спросил Ник и потянул ко мне руку.
И единственный ответ, который пришёл мне в голову:
– У себя трогай.
В процессе его озвучивания в комнату впорхнула разгорячённая Ари: видимо, услышала Ника и решила поторопиться, чтобы тоже успеть на представление.
– Якоб! Вель! Никки! – назвала она присутствующих, перед тем как отвернуться, отсвечивая порозовевшими ушами, но тут же быстро оглянулась и, прежде чем прикрыться одеялом, я поймал её жаждущий взгляд.
«Ну и семейка!»
Чтобы хоть как-то снять неловкое напряжение, я сказал:
– Ник, я и не знал, что ты такой… проказник.
Почему-то легче не стало. Но если кому-то и было неловко, то только не Нику. Он, смеясь, прыгнул на кровать и затеял возню с Велем.
– Вставай, – призывал он, – пойдём чай пить!
– Да, – подтвердила, поворачиваясь к нам, бордовая Ари. Её губы чуть приоткрылись, и она облизала их кончиком языка, – мы пришли позвать вас на чай.
– Хорошо, – сказал я, – нам бы только одеться.
– Ох, извините, – хихикнула Ари, прикрывая ладошкой рот, и, то и дело оглядываясь, отошла к двери.
– Никки! – позвала она от порога, но у Ника был самый разгар боя под одеялом с Велем; были слышны приглушённый визг, ржач, местами переходящий в плач, и прочие непонятные звуки.
Ари наконец-то вышла и закрыла дверь, но не до конца, и теперь мне казалось, что за мной подсматривают не только изнутри, но и снаружи. Но деваться некуда, надо вставать, пока война по соседству не затянула под одеяло и меня.
«Так не бывает или бывает?» – спрашивал я, вспоминая, как выпил полбутылки живой воды. Видимо, она до сих пор циркулировала с кровью в венах и нейтрализовала воздействие проклятия чёрных колдунов. Или просто очистила меня от скверны, в которой проклятие обычно застревало? Учитывая недавние события, я склонялся к первому варианту. Так, глядишь, и уверую в Детское Божество – Дарующего Жизнь…
Мы напились чаю, и я, поблагодарив Мари за угощение, встал из-за стола.
– Якоб, будь добр, пройдём в мой кабинет. Мне надо с тобой поговорить. – Пропустив меня вперёд, следователь закрыл дверь. – Якоб, у меня три срочных нераскрытых дела. Совет и голова Коргоса просто с ума сходят и не слезут с меня живого, пока я их не раскрою. Возьми на себя хотя бы одно.
– Конечно, Генри, рассказывай.
– Спасибо, Якоб. Итак, первое дело. Дух впавшей в кому почтальонши появляется ночью и, двигаясь привычным маршрутом, стучит людям в окна. Те не могут спокойно спать и жалуются в управу. Второе дело. Окаменевший и вросший в мостовую посреди одной из главных дорог города гном. Мы хотели его убрать, чтобы не мешал движению, но его оцепили сородичи и никого не подпускают, говоря, что его ещё можно оживить. Силой мы их разогнать не можем, так как это перерастёт в политический скандал. И третье. Маг-висельник. Каждый день его вынимают из петли, хоронят, сжигают, да что с ним только не делали за последние дни, но на следующее утро он вновь висит в петле. И не где-нибудь, а на раскидистом дубе, прямо напротив городской управы. За что готов взяться, Якоб?
========== 14. Маг ==========
Светало. Утренняя прохлада, щебет и препирательства воробьёв в кроне дуба, брань уличных торговцев на нерадивых мальчишек, подносящих товар, неистребимая вонь конского, коровьего и человеческого дерьма, смешанная с дымом печей и ароматом свежей выпечки – просыпающийся Коргос.
Вель что-то пробормотал во сне и почмокал губами. Он прикорнул, привалившись к могучему стволу древнего дуба, опоясанного гирляндами разноцветных флажков с заклинаниями и увешанного лентами с просьбами обывателей. Мы пришли пораньше, чтобы не пропустить материализацию повешенного мага, открытая урна с пеплом которого стояла у моих ног. Пока же ветка была пуста. Двое стражей, что должны были снять тело, курили, сидя на гранитных ступенях, ведущих в здание городского совета. Лица у них были помятые и опухшие. Минутная стрелка на башенных часах сдвинулась на одно деление, придя в вертикальное положение, и над площадью разнеслись пять мерных ударов колокола. Будто только того и дожидаясь, лучи солнца позолотили шпиль часовой башни, и я легонько пнул Веля, которого даже бой колокола не разбудил.
– Да, повелитель! – вскинулся он, а со ступеней раздалось хриплое ржание стражей; Вель тут же судорожно поправил свою ромашковую повязку.
«Интересно, что за повелители ему снятся?» – подумал я, вручая урну с пеплом.
– Мне, конечно, льстит быть твоим повелителем, но не отвлекайся. Если пепел начнёт исчезать, тут же сообщи.
Сам я полностью сосредоточился на ветке дуба. Макушка кроны озарилась солнечным светом.
– Исчез! – выкрикнул Вель, а я смотрел на раскачивающийся труп мага.
В том, что он труп, сомнений не было никаких: высунутый распухший язык свисал из раззявленного рта, но почему никто меня не предупредил, что это будет голый труп, да ещё и в таком интересном положении?
Пальцы левой руки были засунуты в задницу, а правой он сжимал у основания свой посиневший эрегированный детородный орган и указывал им на вход в здание. Я даже оглянулся, в надежде увидеть… сам не знаю кого. Теперь я начинал понимать, почему так возмущался голова города и члены совета. Надо будет уточнить у Генри, в каком виде по ночам бегает почтальонша, и сходить посмотреть на могучего гнома. Вдруг у этих дел и правда есть что-то общее. Хотя что там у этого гнома можно увидеть, если из одежды они носят только украшения и оружие, а для прикрытия срама им служит борода до колен. Поэтому, пока борода не отрастёт, никаких похабных мыслей на людях (или на гномах?), иначе позора не оберёшься. Это всё равно что у людей открыто ковыряться в носу и есть козюли в приличном обществе – так-то, конечно, можно, но кто ж признается. И хорошо, если «позор» будет внушительным, а если так себе? Одеваться, даже в людских городах, гномы отказывались, считая одежду признаком слабости и неприспособленности к жизни. Отсюда их пренебрежительное отношение к людям, которых они считали выродками и деградантами. Но так как почти все месторождения полезных ископаемых были под их контролем, людям приходилось мириться с их традициями и обычаями. Ростом они были до полутора метров, но гораздо крепче и выносливее людей, ну и волосатее, конечно, особенно самцы.
– Эй, молодцы, – позвал я стражей. Те нехотя поднялись, отряхивая штаны и оправляясь.
– Снимать? – спросил тот, что выглядел чуть старше и собраннее.
– Нет. Он всегда за этим интимным действием появляется?
– Так точно, – лениво ответствовал старший.
Это были те самые стражи, что лихо заламывали мне руки и блевали на патологоанатома. Так что с такими помощниками в успехе дела я почти не сомневался.
Надо имена спросить, а то о них даже думать неудобно.
