Текст книги "Уличный целитель Якоб, или Твой выбор (СИ)"

Автор книги: Windboy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Тогда сегодня ты остаёшься у нас, – объявил Ник и, вновь взяв Веля за руку, повёл в гостиную. – Мы с Велем тут сидим, – указал он на два стула во главе стола. – Вель сегодня у нас останется, мы с ним морскую битву устроим.

Ари посмотрела на меня. Я пожал плечами, показывая, что совершенно ничего здесь не решаю, и впервые был этому рад.

– Николя, а ты у Веля спросил?

– Да! И он согласился.

– Ну, раз так…

Хлопнула входная дверь.

– Мари, это, наверное, дядя Генри пришёл! – сказала Ари, поднимаясь со стула.

– Да, это я… – начал, входя в комнату, дядя Генри и замер с открытым ртом, глядя на меня и Веля.

– Дядя, познакомься, это целитель Якоб и его пациент Вель. – Вель с Ником, не обращая ни на кого внимания, о чём-то шушукались и хихикали, но не забывали трескать оладьи. Мне даже подумалось, что они соревнуются, кто больше и быстрее съест. Мари, сложив на груди ладошки, умильно на них смотрела. – Я ещё не успела тебе рассказать, но именно он вылечил Ника. Ник, иди сюда. – Брат даже ухом в её сторону не повёл. – Ник! А, ладно! Якоб, это мой дядя Генри, о котором я вам рассказывала.

Я смотрел на дядю Генри, на его усы, бороду и блестящую лысину.

– Добрый день, следователь Коренев, рад нашей новой встрече.

– Так вы знакомы? – удивилась и обрадовалась Ари.

– Да, – сказал следователь. – Сегодня утром господин Якоб помог нам раскрыть одно убийство…

– Да, Якоб мне рассказал, бедная старушка. Ой! – Ари прикрыла рот рукой и испуганно глянула на брата, но для того сейчас существовал только Вель, и она облегчённо вздохнула.

Мы пили чай, угощались мёдом и тремя видами варений: клубничным, малиновым и земляничным.

– Какое вкусное земляничное варенье, – сказал я.

– Это я ягоды собирал, я! – оторвался от Веля Ник.

– Очень вкусные, – сказал я.

– Вель, попробуй! – вскочил Ник и потянулся за блюдцем.

– Никки, сиди спокойно, я передам, – поспешила вмешаться Мари.

– Якоб, я только что из городского совета, и, боюсь, у меня для вас печальные известия, – сказал Генри. – У бабки не оказалось наследников, и поэтому её дом переходит в городскую собственность, его передают городской управе. Жильцам отвели сутки на выселение.

– Да, – вздохнул я, – мы как раз собирались с Велем искать жильё, но я рассчитывал, что у нас будет хотя бы пара дней.

– Дядя, ну как же так, куда всем этим людям податься и Якобу…

Генри пожал плечами, посмотрел на болтающих мальчишек, на меня, я не отвёл взгляда.

– Ари, вы ведь так и не нашли нового садовника?

– Нет. Наш старый садовник серьёзно заболел, – сказала она мне, – и вместе с женой перебрался к детям.

– Ари, как ты смотришь на то, чтобы, хотя бы в ближайшее время, господин Якоб и его подопечный пожили во флигеле в саду?

– Конечно! Я только за! Пусть живут, сколько хотят. Вель, ты ведь сможешь помогать Мари по хозяйству?

Вель, что прислушивался к разговору, кивнул.

– Ты останешься жить у нас?! – воскликнул Ник.

Вель улыбнулся, и Ник бросился к нему на шею обниматься.

– Ник, ну разве так можно? Будешь так себя вести, Вель от тебя точно сбежит, – сказала Ари.

– Нет, не сбегу, – сказал, улыбаясь, Вель, чем порадовал Ника и получил укоризненный взгляд от Ари.

– Значит, решено, – сказал Генри.

– Спасибо вам большое! – сказал я.

– Не спешите благодарить, у меня есть к вам деловое предложение, но давайте поговорим об этом на веранде.

– Хорошо.

Мы поднялись из-за стола и вышли на веранду.

– Буду с вами откровенен, – сказал Генри, – вы знаете, чем занимается особый отдел?

– Магическими преступлениями.

– Именно, и мне нужен человек с вашими способностями…

– Целителя?

– Нет, хотя… Нет, мне нужен человек, который видит. Видит по-настоящему. А вы ведь видите. Тот ваш взгляд у колонки. Вы меня будто прочли, и меня проняло, аж душа в пятки ушла. А чтобы меня что-то проняло, это ой как постараться надо. Вы же даже не старались, а так, глянули мимоходом.

Я посмотрел на следователя.

– Вот, опять, – сказал он, нервно улыбаясь и показывая на меня пальцем.

– Простите, – сказал я. – Серьёзное предложение, надо всё взвесить.

– Хорошо, я дам вам на размышления три, нет, четыре дня, а потом хочу услышать ответ, и, надеюсь, он будет положительным.

– Договорились, – сказал я и кивнул.

Флигель оказался очень уютным домиком, в котором было всё необходимое для жилья: кухня с печью, зал, спальня, чулан, погреб и даже своя ванная. Туалет прятался чуть дальше в саду, к нему вела выложенная камнем дорожка. Было видно, что домик любили и ухаживали за ним.

Вель ходил по нему, прикасался к вещам: круглому обеденному столу, креслу-качалке, в которое я хотел, но пока не решился забраться, мягкому шерстяному покрывалу на двуспальной кровати, старинному резному буфету, маленьким картинкам на деревянных спилах на стенах и не переставая спрашивал:

– Это наш дом? Это теперь правда наш дом?

– Да, – отвечал я и сам удивлялся своему ответу.

– А нас точно не выгонят?

– Надеюсь, что нет.

– А ты меня не выгонишь? – спрашивал он, заглядывая мне в глаза, с таким ожиданием, мольбой и тоской, что мне становилось жутко не по себе.

– Нет, Вель, не выгоню, если…

– Что? – замер он в ожидании приговора.

– Если будешь слушаться и помогать Мари.

– Я буду! Буду делать всё, что она прикажет!

– И попросит.

– И попросит!

Прибежал Ник, сказал, что ванна скоро будет готова, покачался на кресле и ускакал обратно.

– А ему не опасно с тобой купаться? – спросил я.

– Почему? – удивился Вель.

– Ну, из-за проклятия.

– Так он же мальчик! – рассмеялся Вель.

– Вот именно, что мальчик.

– Он чистый, – сказал Вель. – Проклятие пройдёт насквозь, как свет через стекло, ничего не задевая.

– А я, через меня пройдёт?

– В тебе застрянет, – сказал безжалостный Вель, – но со взрослыми так всегда.

– Ладно, иди уже, а я тут сам помоюсь.

– Ты хочешь, чтобы я остался с тобой?

– Да иди уже, пока я цел и во мне ничего не застряло. Мне подумать надо.

Вель вышел. Я сел и откинулся в кресле, с удовольствием покачался, пока никто не видит. Мне вовсе не надо было думать. Мне везло – второй раз подряд выбор был удивительно прост. Принять предложение Генри и пойти работать в специальный отдел или отказать ему, оставшись уличным целителем? Чёрт, а не такой уж он и простой, этот выбор!

========== 6. Правда ==========

Так, ничего с ходу не решив, я нагрел воды и сделал себе ванну, накидав в неё оставшейся от прежних хозяев ромашки и рубленой хвои. Лежал, отмокая, и уже начал соскальзывать в сон, когда ко мне ворвались Вель и Ник, притащив кучу одежды.

– Это всё Мари нам дала, а мою рубаху со штанами выбросила, сказав, что они даже на тряпки не сгодятся, и башмаки тоже. Смотри, у меня теперь даже трусы есть, – сказал Вель, развязывая и спуская штаны. Под ними действительно оказались просторные мужские труселя. – Для тебя тоже есть, хочешь примерить?

– Да, только без вас.

– Мы такой морской бой устроили, такой бой, пена так и летела, вот только Мари потом ругалась, что мы весь пол залили, но она всегда так. Ладно, я побежал, а то меня Ари ждёт, чтобы сказку на ночь почитать. Вель, ты точно не хочешь со мной, у меня кровать большая, места хватит?

– Нет, спасибо, я хочу поспать в своём домике.

– А, ну ладно, я завтра утром приду.

– Хорошо.

Ник убежал, изображая взрывы и как он от них уклоняется.

Вель подошёл, сел на край ванной и стал намыливать мочалку.

– Что ты делаешь? – спросил я у него.

Но он, ничего не ответив, достал из воды мою руку и принялся её тщательно тереть. Когда он дошёл до пальцев, перебирая и намывая их один за другим, я ощутил, что у меня встаёт. Но воды в ванне было достаточно, и от грязи, что уже сошла с меня, она помутнела настолько, что ничего заметно не было, поэтому я расслабленно откинулся назад и закрыл глаза – пусть трёт, если ему хочется.

Вель закончил с одной рукой и, потянувшись через ванну за другой, наткнулся под водой на неожиданное препятствие.

– Что это… – начал он и замолчал.

Сквозь прикрытые веки я увидел быстрый взгляд, что он бросил на меня, но я притворился спящим – опыт у меня уже имелся. Его пальцы, легонько касаясь, ощупали мою до предела возбуждённую плоть, скользнули ниже, обхватили и сжали яички. Не отпуская, а перекатывая их в пальцах, он опустил в воду другую руку и, нежно обхватив мой член, медленно опустил её вниз, полностью оголяя головку. Боже, как я хотел податься вверх, чтобы он взял у меня в рот, и неважно, что он парень, но из-за проклятия я остался смиренно умирать от сжигающего душу и тело желания в его, как оказалось, искусных руках. Я уже был на грани, ноги непроизвольно подрагивали, но его движения были столь медленны, что мне никак не хватало решающего импульса, чтобы шагнуть за неё, и мучительная нега нарастала, накрывала почти с головой и вновь отступала, чтобы я успел глотнуть воздуха перед очередной волной. Я уже разомкнул уста и набрал воздуха, чтобы молить его о пощаде, когда он произнёс:

– Посмотри на меня.

Я открыл глаза, и наши взгляды встретились. Не знаю, как передать его всепонимающий, спокойный и глубокий взгляд, что приковал к себе сначала мой разум, а затем и сердце. Рука его задвигалась очень быстро, расплёскивая воду, но мне было всё равно – пусть хоть весь мир утонет. Я затаил дыхание, слушая, как поднимается внутри горячая волна и захлёстывает меня, наконец-то, с головой. Я судорожно выдохнул, всё ещё глядя ему в глаза, чувствуя его душу, сгорая в ней. Когда всё закончилось и моё дыхание выровнялось, он встал, подошёл и, убрав с моего лба мокрые волосы, поцеловал в лоб.

– Пойду стелиться, – произнёс он и вышел из ванной, оставив меня погружаться в объятия расслабления и облегчения.

Думать ни о чём не хотелось, да что там не хотелось – не моглось. Как же я устал выбирать и анализировать, как же всё моё существо жаждало отдаться в руки Веля, полюбить, но я вновь замер, теперь уже не на телесной, а на какой-то иной грани, и некому было подтолкнуть мою душу. И только одна мысль продолжала звучать и с каждой секундой становиться всё сильнее и настойчивее: «Иди работать!» О да, это был он, кто же ещё – наблюдатель.

«Ладно, пойду, но через четыре дня», – сдался я, помылся и вылез из остывшей воды. Вытерся, посмотрел в большое настенное зеркало – худой, спасибо вынужденной диете, жилистый мужик с тёмным и таким же цепким, как у следователя особого отдела, взглядом. Никакая городская жизнь не могла изменить моего тела, взращённого и выпестованного бесконечными странствиями. И в лице, сколько я над собой ни работал, всё ещё сквозило страдание аскета и душевная мука, что я испытывал всякий раз, распахивая своё сердце во время целительства.

«Ну сколько можно собою любоваться и предаваться этой нарциссической мастурбации самоописаний?»

Игнорируя въедливый голос, я улыбнулся отражению, но в глазах отчего-то стыла такая чудовищная тоска, не заслоняемая никакой болтовнёй ума, что не оставалось ничего другого, как натянуть мягкие хлопковые труселя и идти спать. Я забрался под одеяло и без слов обнял поджидавшего меня Веля.

– Всё хорошо? – спросил он, погладив мою руку.

– Нет, – честно ответил я. – Моё сердце – это незаживающая рана, которую я расковыриваю снова и снова.

Он прикоснулся губами к моей ладони, и я прижался к нему всем телом, вбирая его свет и тепло.

«Надолго ли его хватит?»

«Замолчи».

«Как быстро ты исчерпаешь и погубишь его?»

«Заткнись, тварь!»

«Может, пора всё это прекратить?»

Но я не мог прекратить, и волны океана памяти уносили меня всё дальше от берега в открытое море.

– Послушай её, – сказал Вик и выдвинул вперёд девчушку лет пяти.

Она испуганно хлопала глазами и молчала.

– Не бойся, рассказывай, – подбодрил её Вик.

– У моего братика болит сердце, и он задыхается во сне. Он рассказал, что это какой-то монстр его душит. А я слышала, что вы с ними дерётесь. Вы можете этого монстра прогнать, чтобы братик не умер?

– Помнишь, я говорил, что некоторые узлы перемещаются?

– Да, да, если сдвинуть шкаф, узел останется внутри, – нудным тоном повторил заученную истину.

– Вот-вот, но то шкаф, а это человек.

– Хочешь сказать, что узел с монстром внутри её брата?

– Да! – воскликнул Вик, как какой-нибудь безумный исследователь животного мира.

Девочка испуганно присела. Я взял её за руку, прижал к себе и погладил по голове.

– Что, испугал тебя этот дуралей? Ты на него внимания не обращай, он у нас всегда такой. Хочешь пряник?

Она отрицательно покрутила головой.

– Ты чего детей пугаешь, что они даже пряник есть не хотят?

– Якоб, ну послушай же ты меня! Его надо исследовать. Это же такой шанс, чтобы разобраться в их природе. Неужели тебе совсем не интересно?

– Вик, я за последние полгода весь Коргос с тобой облазил в поисках этих монстров. И в катакомбах был, и по больницам шнырял, даже в морг заглядывал, а чего стоили чудесные странствия в ароматных недрах городской канализации, ну там ладно, там хоть крысы на нас посмотрели. Даже в Заповедный лес с тобой ходил. До сих пор по ночам кошмары снятся. Ну что ты хочешь, чтобы я с этим пацаном сделал, помог вскрытие произвести?

Девочка во все глаза таращилась на меня.

– Не бойся, я шучу, не будем мы твоего брата резать.

– Якоб, в последний раз! Просто сходи со мной, вдруг придётся оперировать.

– Его тоже не слушай, всё хорошо с твоим братом будет. А где он сейчас?

– В больнице, у них там специальные магические шары есть, которые за дыханием и сердцем следят.

На следующий день мы прокрались в больничный парк и сели на дальнюю лавочку, поджидая пациента. То и дело испуганно оглядываясь, к нам подошёл бледный и худенький мальчишка лет восьми в голубенькой больничной рубахе до колен.

– Это вы?..

– Да, мы, – нетерпеливо перебил Вик. – Подойди.

Вик стал делать вокруг мальчика загадочные пасы руками, а я смотрел по сторонам, чтобы нас никто не засёк.

– Он где-то у него на спине, видишь нити?

Я перестал крутить головой и всмотрелся в мальчишку. Белесые нити сходились между лопаток, затем уходили в тело, оплетая сердце и лёгкие, расползались вверх и вниз по позвоночнику.

– В постель ночью ссышь? – спросил я.

Пацан сжался и кивнул.

– Спиной повернись.

Мальчик повернулся, я распустил пару завязок и стянул рубаху с плеч.

– Держи, чтобы не упала. Вот он, Вик, – сказал я, показывая на большую висячую родинку. Из неё, словно лапки, росли длинные жёсткие чёрные волоски.

– Паучок, – сказал Виктор, – а свою сеть запустил внутрь его тела. Придётся немного потерпеть. Держи его покрепче.

Мы усадили мальчика на лавку, и я крепко взял его за плечи, прижимая руки к туловищу. Вик достал нож и накалил его над свечой.

– Потерпи и не кричи.

Он оттянул родинку за волоски, раскалённым кончиком ножа отсёк её и прижёг ранку. Мальчик не закричал, его глаза закатились, и он потерял сознание. Но крик всё-таки раздался, только в другом мире. Закричал паучок, когда Вик пригвоздил его ножом к лавочке.

– Сбежать хотел.

Из родинки сочилась какая-то бурая слизь, а волоски подрагивали, как лапки насекомого. Я держал мальчика, но чувствовал, что тоже теряю сознание. Крик паучка не стихал, он нёсся, вибрировал в нитях и где-то далеко, а может, высоко, кто-то услышал его и всмотрелся в нас, как может смотреть бездонное ночное небо, лишённое звёзд и малейшего проблеска света.

Очнулся я через неделю в приютском лазарете. Попытался сесть, но в теле была такая слабость, что я рухнул обратно на подушку. Подошла дежурная и дала мне напиться.

– Вик, – сказал я, – что с Виком?

Женщина печально посмотрела на меня и сообщила, что на следующую ночь после инцидента Вик пропал. Его искали, но так и не нашли.

Позже, поднявшись на чердак, я выяснил, что пропал не только Вик, но и все его записи вместе с картой города.

Какое-то время я пытался найти его самостоятельно, но друг мой исчез совершенно бесследно. Я не продолжил его работу, наоборот, я попытался всё забыть, особенно тот взгляд, взгляд невообразимой чёрной бездны, породивший во мне неведомый ранее, но знакомый многим детям страх темноты.

– Якоб. Якоб.

Я открыл глаза. В окно, разбрызгиваясь о разноцветный витраж, били лучи яркого утреннего солнца.

– Ари зовёт нас пить чай, и дядя Генри сейчас подъедет.

Четыре дня пролетели, как лёгкий полуденный сон. Я читал в гостиной книжки, гулял с Ари или один по большому саду, наслаждаясь ароматами цветущих деревьев. Белые лепестки устилали дорожки, залетали в наш домик, когда мы открывали дверь. Вначале я их выметал, стараясь поддерживать порядок, но слипшиеся, как карамельки, Вель с Ником постоянно носились туда-сюда, и я бросил это безнадёжное занятие. Они целыми днями были вместе, даже когда Мари давала Велю всевозможные поручения, Ник не бросал его, а пытался помогать. Это особенно радовало как Мари, так и Ари.

По ночам же он был со мной. После случая в ванной он больше не пытался сблизиться, но, обнимая его, я чувствовал, как крепнет наша связь, как мы прорастаем друг в друга. И, с одной стороны, мне было мучительно больно открывать ему сердце, а с другой – айсберг моего одиночества подтаивал, давал трещины, от него откалывались ледяные глыбы и обрушивались в океан души, поднимая волны неведомых ранее чувств.

Мы вновь собрались за одним столом, пили чай, Ник восторженно рассказывал дяде, как они с Велем выбивали и раскладывали на просушку подушки, а одна, не выдержав их усердия, разорвалась, и пух разлетелся по всему двору.

– Вот не знаю, чего от них больше – пользы или вреда, – сказала Мари, и все засмеялись.

Генри поглядывал на меня, и я чувствовал, что не только он ждёт моего ответа.

– Генри, конечно, я согласен работать с вами, – сказал я после очередного такого взгляда.

– Да! Да! – захлопала в ладоши Ари. – Я же говорила, что он согласится!

– Что ж, я рад, – сказал, улыбнувшись, Генри. – И поэтому, господин Якоб, позвольте представить вам мою верную помощницу и секретаря особого отдела – Кореневу Арианну, мою дочь…

– Секретаря? Дочь?! – вытаращился я на её сияющее лицо.

– …и поздравить её с успешным завершением операции по вербовке нового агента отдела.

– Операции? – перевёл я взгляд на ухмыляющегося дядю, то есть уже не дядю, а отца Генри, нет, лучше просто Генри. – Подождите-подождите, но паук в Нике ведь был настоящим!

– Увы, да.

– А пирожки…

Ари печально покачала головой.

– Именно Ник нашёл и показал мне коготок, – Ари передёрнула плечами, – а я рассказала папе.

– Тогда мы и занялись разработкой старухи и в процессе слежки за ней узнали о вас.

– А Вель? – Я подозрительно покосился на него.

Они с Ником строили друг другу глазки, но я видел, что он прислушивается к разговору.

– Вель оказался для нас непредвиденным участником, мы не стали следить за ним, так как были заняты вами и старухой.

– Так получается, что Ник…

– Мой сын.

– Пап, пап, я хорошо притворялся?!

– Ты отлично справился со своей ролью.

– Ты меня теперь возьмешь, как Ари, в отдел?

– Обязательно, только подрасти ещё немного.

– У-у, – надулся Ник, – я так не играю…

– А его мама?

Генри приложил палец к губам, и по выражению его лица и глаз Ари я понял, что здесь всё, к сожалению, правда.

– Где же вы ночевали всё это время?

– На работе, на диване, пришлось помучиться, а что делать?

Я покачал головой, всё ещё переваривая услышанное.

– Как вам удалось так легко обвести меня вокруг пальца?

– О, это было совсем нелегко, вы ведь с ходу почти разрушили нашу легенду, указав на то, что Ари – родная сестра Ника. Другой раз мы чуть не прокололись, когда вы в темноте ринулись с ведром за водой, напугав моих доблестных стражей.

– Так это они шебуршали в темноте?!

Генри кивнул.

– Им пришлось покинуть коридор, тут-то старухе конец и пришёл.

– И что теперь будет? – спросил я.

– Сейчас мы допьём чай и отправимся в детский городской приют. За последние две недели из него пропало трое детей. Их надо найти. И здесь у вас нет выбора, господин Якоб.

========== 7. Игнат ==========

Мы медленно ехали в открытом экипаже. Я сидел спиной вперёд, а Генри с Ари – на заднем сиденье. Цокали о камни мостовой подковы, сильно пахло конским навозом, видимо, извозчик давно не вытряхивал мешок, а во мне нарастало нервное напряжение – всей спиной я чувствовал, что мы приближаемся к чему-то мрачному и зловещему. Когда это ощущение стало непереносимым, я оглянулся и увидел возвышающийся над деревьями и крышами домов тёмный купол храма.

– Якоб, вам плохо? – спросила Ари.

– Что-то не так…

– Вы бывали здесь раньше? – спросил Генри, изучая моё лицо.

– Да, в детстве, и воспоминания о нём нельзя назвать счастливыми. Настоятельница рассказывала, что меня в приют принёс какой-то старик, но я его совсем не помню, слишком мал был, иногда всплывают отдельные картинки, состояния, но…

– Что, Якоб?

«…возможно, наблюдатель помнит, – добавил я про себя и перевёл внимание на зрящего. – Ты ведь всё помнишь, покажи мне».

Сознание и восприятие поплыло, я ухватился за сиденье, но всё равно упал, и последним, что я ощутил, были руки подхватившего меня Генри и взволнованный голос Ари.

Младенец лежал в открытой плетёной корзине, по небу плыли серые облака, а в ещё не познавшем слов сознании была тишина. Голод заставил заплакать, плакал он долго, но никто не пришёл. Небо стало совсем тёмным, и холодные капли упали на лицо, смешиваясь со слезами. Грохот на небе и на земле, ржание, возгласы, а потом он взлетел с поднятой корзиной, и воспоминание погасло. Его сменило другое. Тепло, сухо и вкусно. Тепло от пляшущих языков пламени и человеческого тела, а вкусно от молока из такой замечательной груди. Он улыбнулся, но счастье продлилось недолго.

«Он тебе чужой, у тебя своих пятеро, нам хоть бы их прокормить».

И удаляющийся женский плач, наполнивший сердце невыразимой тоской.

Старик спешил в город, следом, наступая ему пятки, надвигалась гроза.

«Как же голова раскалывается. Да, третья кружка дрянного эля была лишней. Во рту до сих пор горечь. Сначала гром, а теперь ещё этот ребёнок орёт».

– Да успокойте его уже кто-нибудь!

Но крик только нарастал, как и раскаты проклятого грома. Благо редкие капли дождя ещё не превратились в стену холодного осеннего ливня. Стемнело так, что старик уже почти ничего не видел, а всполохи молний лишь ослепляли.

– Да где же ты?! – крикнул бродяга, поняв, что кроме него и ребёнка тут никого нет, а тот, как назло, сразу замолчал. – Да и хер с тобой, – буркнул он и чуть не растянулся во весь рост, споткнувшись о корзину.

Крик возобновился с новой силой, вонзаясь в мозг.

– Вот же чёрт! Горите вы со своей лесопилкой синим пламенем, разрази вас молния! Криво пилю! А то, что всё бревно в сучках, ничего не значит? – возмущался он, шаря руками вокруг себя. – Сучьи дети. Ах вот ты где! Пью я много! Как бы он сам пил, погорбаться с утра до вечера на своей лесопилке. А я ему говорил, что пилы надо точить каждое утро, а не раз в неделю. Тебе надо – ты и точи! А тебе оно надо? – спросил старик у вопящего младенца. – Вот и мне уже не надо. Гори оно всё. Ладно, не ори, сожри тебя волки, не ори.

Он откинул замызганную полу фуфайки, отбросил грязную пелёнку, прижал ребёнка к груди и накрыл сверху. Как ни странно, ребёнок затих.

– Вот и ладно, – сказал старик и побрёл дальше, в сторону города. – Успеть бы, ненавижу эти ночные грозы.

Но гнала его не столько ненависть, сколько страх. Было в этом рокоте и блеске молний за спиной что-то направленное лично против него, или ему так чудилось.

Впереди показались огни дозорных башен Коргоса – столицы царства людей, а он всё думал, что делать с ребёнком. Видимо, владыки судеб посмеялись над ним, подкинув такую заботу. Можно было отдать мальца в сиротский приют при храме Детского Божества, или продать в гильдию попрошаек днём и воров ночью, или оставить себе, но такой вариант ему и в голову не приходил, кто бы о нём самом позаботился? Но об изощрённом коварстве владык судеб ходили легенды, поэтому кто знает, как оно обернётся.

– Кого там черти носят в такую непогоду?! – крикнул стражник.

– Это я – Игнат.

– А-а, старый пропойца, а мы так надеялись, что ты уже всё, сдох в какой-нибудь канаве.

– Не дождётесь.

– Где же ты пропадал? Эй, что там у тебя? Ну-ка покажи!

– Иди к чёрту!

– Господи, Игнат, это ж ребёнок!

– Без сопливых знаю. Дай пройти!

– Ты где его взял, старый? Он хоть живой?

– Будет живой, если ты от меня наконец отстанешь.

– Ты ведь его не украл, хрен старый?

Игнат скрылся за поворотом, а стражник плюнул и вернулся к воротам.

– Вот же ж хрен! Кому расскажу – не поверят!

Бродяга остановился подле освещённого окна, откинул край фуфайки и всмотрелся в ребёнка. Тот спал. От сердца отлегло. Да, мёртвого его было бы не продать, а деньги ой как нужны. Близились холода, которые он надеялся пережить на лесопилке, а куда теперь податься? Хоть и впрямь подыхай, он-то и прошлую зиму еле пережил.

«Теперь к шлюхам, они знают, кого надо».

Проковыляв пару кварталов, Игнат оказался на нужной улице. Дождь усилился, но парочка бедолажек жалась под узким карнизом. Услышав его шаги, они в надежде метнулись навстречу, но рассмотрев, брезгливо поджали губки и вернулись назад.

– Господи, Игнат, ну что ты бродишь по ночам, работать не даёшь. Погода и так видишь какая, а тут ещё ты.

– Где старшой?

– Где старшой? А оно тебе надо?

– Было б не надо – не спрашивал бы. Ну, говори, а то ведь у меня и пара монет найдётся.

– Ой, напугал, монеты твоему дружку уже не помогут, ну ладно, скажу…

– Ну!

– Да в кабаке он, где ему ещё быть?! Только злой он сегодня, как собака, обчистил его кто-то. И кто посмел? А ты чего хотел-то?

– Вот незадача. Что же делать?

– Ну, чего ты там бормочешь себе под нос?

– Слышь, барышни-красавицы, а вам ребёночка не надо?

– Ты что, дед, спятил, какого тебе ещё ребёночка?

– Славного ребёночка, вот, сами поглядите.

Он отвернул край фуфайки.

– И правда ребёнок, он живой-то?

– Да что вы все заладили – живой-неживой?! Ясное дело – живой!

– Украл?

– Нашёл!

– Ага, у старшого кто-то сегодня тоже много чего нашёл.

– Так что? Смотрите, какой славный.

– Пока спит.

– Берёте?

– Да ты и впрямь спятил, на кой он нам? Вон, отнеси в приют, может, и тебя заодно накормят.

– Накормят и под зад ногой, а жить я на что буду?

– Ой, всю жизнь жил, а тут забеспокоился.

– Ай, да что с вами разговаривать, толку никакого! – махнул рукой Игнат и в сердцах сплюнул.

– Так и катись, душегуб!

Старик отошёл. Дождь лил уже как из ведра. Младенец заворочался.

«Заорёт – придушу поганца», – подумал Игнат и потрусил в сторону храма.

– Кто? – спросили из-за двери, когда он постучал.

– Игнат.

– Какой ещё Игнат?

– А такой, ребёнок вам нужен?

– Себе оставь, нищеброд.

– Узнали, значит!

– Тебя тут каждая собака в подворотне знает, проваливай!

– Чтоб вас всех! – выругался старик и распахнул фуфайку.

Мальчик заорал, дверь тут же открылась и закрылась, но уже позади него. Младенца забрали, а старика отвели на кухню, накормили ещё тёплым рагу и даже сухую одежду дали переодеться.

– Поел – теперь выкладывай, откуда он у тебя? – спросила строгая жрица.

– Нашёл.

– Да ладно!

– Детским Божеством клянусь! За городом, на перекрёстке у Заповедного леса.

– Хочешь у нас оставить?

– Нет, – сказал Игнат и сам не поверил своим ушам.

– Как это нет? – произнесли они хором и посмотрели друг на друга.

– Игнат, – сказала жрица, – ты здоров?

– Не жалуюсь, – ответил тот, всё ещё сидя с круглыми от удивления глазами и размышляя, что его дёрнуло такое ляпнуть.

Женщина ещё раз внимательно на него посмотрела.

– Тебе ведь некуда идти? – Старик промолчал. – Нам на зиму дворник нужен, площадь от снега чистить, дрова рубить, за печьми следить, осилишь?

Игнат не верил своему счастью. Видимо, святая Ирина, покровительница малых, решила позаботиться и о нём. Боялся, что голос дрогнет, и потому лишь кивнул.

– Как зовут-то мальчика?

Старик знать не знал, как его зовут, но имя будто само сорвалось с языка:

– Якоб.

– Хорошо, Якоб так Якоб.

Игнату с Якобом отвели каморку возле кухни. Обычно в ней хранили дрова, часть их и сейчас там лежала, подсыхая у печной стенки, из-за этого в комнате приятно пахло деревом. Почти под самым потолком светлело небольшое оконце, его открывали, если в комнатке становилось слишком жарко.

С раннего утра Игната начали знакомить с хозяйством: обширная кухня, столовая, подвал с запасами овощей, фруктов, кадушек с маринадами, спальни мальчиков (тех было около сотни, и они пока мирно дрыхли, дюжина девочек жила вместе со жрицами), туалеты, купальни, прачечная, ещё одна топочная. Игнату что-то поплохело, когда он представил предстоящий объём работы, и он попросил передохнуть.

– Некогда мне тут с тобой стоять, завтрак надо готовить, – сказала грузная кухарка. – Тут почти всё, остался двор, мастерские, оружейная, конюшня, сеновал, дровяная, хозяйство всякое, а, ну и храм. Ты ж местный, бывал-то в храме?

– Бывал, – ответил Игнат, держась за сердце.

– Ну, с него и начни, приберись там, метла внутри. И смотри ж, не пей. Будешь пить – выгоним взашей, так и знай. Всё, я пошла, и ты ступай, работай.

Горестно вздыхая, Игнат вышел во внутренний двор и посмотрел на тёмную громаду храма. Как и все прочие храмы Детского Божества, это был спящий круг деревьев Гран. Сто лет круг бодрствовал, рождая различные сущности, и сто лет спал. Становясь на это время храмом. Такой порядок завели после окончания древней войны между взрослыми и детьми. Этот круг был храмом всю его жизнь. Высокий купол около двухсот метров в поперечнике. Говорили, что за сто лет бодрствования круг вырастает метров на десять, значит, этому уже около двух тысяч лет.

Старик подошёл и коснулся его гладкой тёмно-красной, а сейчас почти чёрной коры. В плотное переплетение голых ветвей и мышь бы не проскочила. Единственный вход – круглый лаз метровой высоты – был в северной стороне круга. Дети в круг Гран ходили пешком, как в поговорке, а взрослые на карачках, как в другой поговорке, которую ему частенько приходилось слышать.

Тёмный провал входа напоминал бездонный колодец или зрачок неведомого чудовища. Игнату всегда казалось, что его видят насквозь, всю его подноготную и мелкую душонку, поэтому он не любил бывать в храме – не взрослое это дело. Кряхтя, он встал на колени и полез по проходу. Длиной тот был около десяти метров. Ему всё время казалось, что он сужается и его сейчас раздавит. Наконец впереди забрезжил свет, и, весь взмокший, он оказался внутри храма. Здесь уровень земли был немного ниже и образовывал что-то похожее на почти плоскую чашу. В центре ярко горел огонь жизни. Как-то он слышал в кабаке разговор двух гномов о том, какие бы деньги можно было заработать, собирая газ, что выделяли в спячке корни, если бы не проклятые молнии, что как заведённые ударяли в центр круга, пока газ не вспыхивал. В период же бодрствования в центре круга бил родник живой воды. От огня и корней шло тепло, и даже в лютые морозы в храме обходились без верхней одежды. Идеальное место для зимовки, если бы не кошмары, что снились здесь всем взрослым по ночам. Просыпаясь, никто не мог их вспомнить, но пережитый ужас не оставлял и тени сомнения, что спать в круге нельзя. Это могли себе позволить лишь маленькие дети, души которых, видимо, ещё были настолько чисты, что никакой мрак и ужас их не касался.