Текст книги "Morden zaertlich (Убить ласково) (СИ)"

Автор книги: WhiteBloodOfGod

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

========== Пролог (выписки из глав) ==========

«Когда я вышел, за меня уже было кому заступиться. Я долго добивался их расположения, но их природа была слишком жестока для меня. Они не хотели следовать моей мысли и моей ненависти. Они считали меня недостойным своей силы.

Но я изменился. Я стал другим. И они признали меня. Они всегда были со мной. И пусть они не отвечали, пусть они не согревали по ночам, но они защищали меня, они были моими единственными друзьями. Кем они были? Людьми? Нет, я уже давно разучился верить людям. Зато я верил им, двум моим пистолетам, с ласковыми именами Правда и Ложь».

«За ту неделю я успел обзавестись не только кучей бумаг, которые требовали разборки, но и головной болью. Примерно на третий день.

Я сидел в участковой столовой за столиком один и жизнерадостно жевал гамбургер. Тогда я еще надеялся на насыщенные трудовые будни. Фильмы немилосердно врали, к тому же я был слегка обижен на Гордона за дезинформацию о профессии полицейского.

– Можно к вам присесть? – возле меня стояла милая блондинка в форме и улыбалась. На подносе ее разместился нехитрый набор.

– Да, пожалуйста, – я смущенно улыбнулся в ответ. Вообще сама ситуация мне глубоко привычна. Но я все равно никак не могу справиться со смущением. Материнское воспитание дало плоды».

«Вперед выступил широкоплечий юноша с серьгой. По осанке и поднятому чуть выше, чем у других, подбородку, я сообразил, что он был тут главным.

– Ясно. Звать меня будешь Кулак. – он хрипло усмехнулся и закашлялся, – Повезло ему, что к нам попал, а, парни? Америкос бы его сразу же отделал. Сначала по морде, а потом еще куда…

Я молчал. До меня никак не доходило. Тем временем Кулак знакомил меня в остальными обитателями камеры.

– Это Эрик, Рыжий. А это Зигфрид. Правил мало, но запомнить советую сразу, если жизнь дорога. Ты здесь новенький. Слушаться будешь нас. Перебежать вздумаешь – башку снесу. Как там тебя?

– Билл.

– Билл? Потянет, короткое имя. Погоняло заслужишь – уважать станут, а пока слушай: койка твоя вот, жрать с нами будешь. Усек?

– Усек.

– Если мацать будут, не рыпайся, материть – молчи. За каждое лишнее слово – в зубы. Все ясно?»

«Было много следов на мокром асфальте и мусора. Обыкновенный темный переулок, каких много. Первый раз – убийство, расследование.

– Ну что там? – дрогнувшим голосом поинтересовался я у Райнера.

– А что тут может быть? Труп и пуля у него в голове. Сдадим на экспертизу, баллистики определят оружие. Если оно зарегистрировано, будет проще. Иди, взгляни на труп. Вы на курсах уже посещали вскрытие?

Я знал, пришло время. Я должен. Но не получалось. Я решил представить, что я это робот, машина для расследования преступлений. Но боже, что же там? – носилось панически в моей голове».

«Я дышал неровно, боясь спугнуть преступника своим громким пыхтением. Это было моим первым делом, черт возьми, я волновался! На инстинкте, дрожа, я подкрался и резко выбросил вперед пистолет в бесшумном выпаде. Но преступник не видел меня и стоял спиной… Он? Нет, это… это ОНА! Черт побери! Еще минута, и пистолет просто выпал бы из моих рук. И вот она обернулась… И я пропал. Она была прекрасной – тоненькой, бледной, в длинном плаще».

========== Глава 1 ==========

POV Том

«Я сидел на лавочке в коридоре. Ожидание всегда выводило меня из себя, нарушая мое обычное позитивное спокойствие и оптимизм. Я никак не мог понять, почему они так долго. Я очень давно этого хотел. У меня было абсолютно идеальное резюме, все параметры были при мне…

И тем не менее, я сидел там и ждал уже около сорока минут. Я не привык так нервничать, потому и не знал, чем себя занять. Руки выдавали меня с головой, как, впрочем, и глаза, поэтому я занялся тотальным самоконтролем. Медитировал бы, если бы знал как.

Мысли мои разбегались в голове муравьями: «Им что, дреды так мои не понравились или сережка?! Может, я выгляжу наркоманом?…»

Естественно, что я мгновенно сорвался к зеркалу. Ну, я бы не сказал, что мои дредлоки в хвосте выглядят так уж страшно, да и пирсинг был почти незаметен. А в остальном я выглядел как обычный респектабельный парень в костюме и лакированных ботинках.

Да и лицо вполне симпатичное. Да.

Сзади меня открылась дверь, и я судорожно обернулся, позабыв про все тренинги.

– Томас Каулитц, вы приняты на работу.

Колени мои подогнулись, и я растратил все оставшиеся силы только на то, чтобы не съехать на пол безвольной счастливой лужицей. Не каждый день исполняется заветная мечта. Я – полицейский.

– Спасибо, герр Дюплер, когда я должен буду начать? – пробормотал я, силясь сохранить позитивное настроение и произвести впечатление.

– Не за что, Томас, я думаю, прямо завтра. Вот твой пропуск. Значок и форму тебе выдадут по приходу, покажут все и объяснят. До встречи.

– До свидания.

Я собрался и вышел наружу. Участок. Святая святых. Я надеялся, что вскоре смогу назвать это место вторым домом – я был страшным идеалистом на тот момент. Любимая работа – счастливая жизнь. Но надо бы все по порядку. Люблю порядок.

Меня зовут Томас Каулитц. Я промолчу, сколько мне лет на данный конкретный момент. Но на тот я был еще совершенно зелен и только-только окончил кадетское училище.

Жил в Берлине я с самого детства, когда мы с мамой переехали сюда. Да-да, воспитывался я исключительно мамой, Симоной. И не скажу, чтобы был хоть сколько-нибудь разбалован. Влетало мне по первое число, воспитывали меня в строгих нравственных рамках.

Именно мама сделала из меня идеалиста, тянущегося к справедливости. Но хотя это и неизбежный минус, я благодарен ей. Почему? Убедитесь позже.

Мне всегда казалось, я был заурядной личностью. В школе хорошо учился, имел много друзей. Заработал кое-какие награды, в основном в спорте. Что уж поделать – такой я человек, не могу жить без приключений. И пару раз знающие меня люди даже задавали вопрос: откуда у меня дреды? Вроде как на меня не похоже совершенно. А история была до предела проста – спор, взяли на слабо. Пирсинг взялся оттуда же. Сам я не хотел, но мои товарищи отчего-то думали, что это будет смешно.

Впрочем, внешность мне была и тогда не слишком интересна, я не из тех, кому нравится производить впечатление мачо.

Как я уже сказал, закончил кадетское училище. Меня тянуло как магнитом к таким вещам как форма, так точно, офицер, кадет, сержант… Была в этом для меня какая-то магия.

Я не мог и подозревать, что вернувшись, найду маму замужем за моим состоятельным отчимом Гордоном. Любой другой бы на моем месте устроил скандал, но я отнесся ко всему спокойно. С одной стороны, скандала мне поначалу хотелось. Но я был старший сержант Каулитц, и, подумав, я счел это глупым. Гордон и я очень уважали друг друга. Он-то меня и подтолкнул выбрать профессию полицейского. Ведь размеренная жизнь была не по мне, я хотел сделать в ней как можно больше хорошего, получая взамен адреналин, приключения и удовольствие.

Скажу наперед – никогда в жизни я так не глупил. Но тогда я об этом не подозревал.

Вместо этого я, в свойственной мне мягкой манере улыбался и шел домой.

Запах мокрого асфальта и вообще улицы вдохновлял меня на будущее. Здесь я хотел исполнить свою мечту. Боже, как я любил Берлин!»

POV Билл

«Что ж, я наконец был в Берлине.

С трудом верилось, что этим красивым, бесконечно прекрасным и даже чуть трагичным городом наслаждались те, кто сломал мне жизнь. Но вера казалась мне такой малостью, боль и ненависть затмевали все. Потому мне было плевать.

Я мог верить только в одно – пришла моя очередь, пришло мое время.

Меня зовут Билл Каулитц. В принципе, на тот момент кроме имени у меня ничего не было. Ни звания, ни работы, ни денег. И я, со свойственным мне отсутствием пафоса, молча избрал путь мести. Убийство казалось мне лишь методом.

Я втягивал ноздрями неповторимый запах сырого асфальта и поездов – запах вокзала. Для меня он был знакомым, родным, словно друг, которого встречаешь после долгой разлуки. Давненько я не ночевал на вокзале…

Спортивная сумка приятно оттягивала плечо – из-за нее я не ходил через таможни и контроли, предпочитая всевозможные обходные пути, которым жизнь меня научила предостаточно. Вокзалы большая и сложная структура, но только не для беспризорников, которые очень замерзли.

Я был полностью свободен и волен делать, что пожелаю. Поэтому я закурил. Это всегда прибавляло мне уверенности.

Все началось пару лет назад. Я жил со своим отцом в Гамбурге все сознательное детство. Но сколько я себя помню, между нами было непонимание, словно мы были неподходящими кусочками паззла – ни так, ни эдак и ни по-другому. Может поэтому, а может, совсем по другим причинам, когда мне исполнилось пять, папа женился, и в доме появилась моя мачеха и ее сын Джек. Элена неплохо ко мне относилась, и в ее обществе мне было вполне уютно. В отличие от общества ее сына от первого брака.

Я и Джек были одногодками. Всю совместную жизнь мы ненавидели друг друга. Он меня презирал за девчачью хрупкость, длинные волосы до плеч, называл слабаком. Наверное, не без оснований – я был диковат и своенравен, как девчонка-малолетка. А я его ненавидел за жестокость, позерство, потакательство инстинктам, неприятие отличий. Они были типичные бунтари – частенько курили травку, посещали клубы (для меня до сих пор непонятно, как их пускали), много пили, испытывали судьбу и трахались. Да-да, никто не ослышался, Джек был тем еще беспредельщиком.

Отец постоянно пропадал на работе, из-за проблем компании их график стал гибким, работали даже по выходным. Он уставал и ничего не хотел слышать, а Элена только умилялась пьяному анфасу сына на пороге. Она была из тех слепых матерей, чья любовь прокладывает сыновьям дорогу и до тюрьмы, и до могилы.

Но если бы они только издевались надо мной, все было бы менее сложно. Однако им нравилось меня избивать, они твердили, что это повышает им настроение – я вечно портил им его одним своим видом.

Конечно, я сопротивлялся. Но я был действительно слабаком, а они наваливались кучей. Папа же никак не реагировал на мои жалобы. Да он даже меня не видел! А Элена – та сообщала только, что «Билл опять с кем-то подрался». Я не виню ее – она просто не верила в то, что ее сын может такое сделать.

Это было примерно года два назад.

Джек и компания казались вполне довольными жизнью, когда я снова «случайно» попался им на пути. Это была магия, если вы понимаете, о чем я – вечно оказываться у них на пути, если боишься этого до жути. Но в этот раз у них, видно, был иной замысел и меня, барахтающегося, затащили в некий клуб. Я был в удивлении – никак не брал в толк, что же за новую пытку они задумали.

Какое-то время они просто наливались, придерживая меня в зоне видимости, но дальше один из них, а именно Ганс Айхлер, посмотрел в мою сторону и сказал ту фразу, которую я бы очень хотел забыть, да все не получается.

– А ведь наш Билли здорово вырос… И теперь он похож на хорошенькую красоточку. Ну если хорошо постараться и не заметить его цыплячьих сисек… Но вы только гляньте на этот очаровательный ротик, он же просто создан для минета!

Шутка им понравилась. Я пытался выскользнуть, но теперь уж они не хотели меня выпускать. Забава была для них новой и, видно, интересной. Оставалась надежда на то, что они пьяны. Мне все-таки удалось улучить момент и, укусив за руку держащего меня, выбежать на ночную улицу.

Я бежал, и мне даже казалось, что оторвался. Но удар по голове сообщил мне, насколько глубоко я ошибался.

Очнулся я от того, что меня сильно били по щекам. Это был Джек. Он пьяно ухмылялся в предвкушении. Я ждал побоев, инстинктивно пытаясь сжаться в комок. Но избиение показалось мне благословением по сравнению с тем, что со мной делали дальше.

Они все по очереди меня насиловали. Это казалось им интересным, по крайней мере, огонек в глазах подсказывал, что это явно нечто новенькое. Пока один действовал, остальные держали. Я кричал, бился в руках, кусался, получал новые оплеухи. Тот, кто не прошел через это, может знать другую БОЛЬ, но все же не такую – это не просто боль, это обида, ненависть, страх и бессилие. На моих глазах ломали меня, ломали внешне и внутренне. Ломали гордость, душу, самого меня. И это продолжалась целую вечность.

Но даже когда все кончилось, и меня, избитого, обессилевшего, в полуобморочном состоянии оставили в покое, этого кое-кому показалось мало.

– Джек, разрешишь мне поговорить наедине с твоей шлюшкой? – спросил Айхлер.

И эта скотина, которую я вынужден был называть сводным братом, заржал.

– На х*я, скажи мне? Если тебе так понравилось иметь парня, можно найти кого-нибудь получше этого. Или ты влюбился?

– Пошел на х*й! Тебе жалко этого педика?

– Да мне срать на него. Пидор он и в Африке пидор, не мы, так кто-нибудь другой. Пошли, парни, выпьем, пока Ганс развлечется! – и они с отвратительным ржанием ушли, обсуждая кто и как – меня сейчас.

Айхлер склонился надо мной и прошептал:

– Ну что, крошка Билли, понравилось тебе с нами?

Из последних сил я плюнул ему в лицо.

Он схватил меня за волосы.

– А вот за это придется заплатить, сучонок! Раскрывай рот!

– Иди на хер!

Я был в отчаянии. Оно придало мне сил, притупило боль. Он был только один, а я совершенно озверел. От перспективы минета он, конечно, отказался, зато избил меня до потери сознания. Впрочем, до нее оставалась от силы пара тычков.

Последнее, что я тогда помнил, это его слова: «Еще встретимся, сука!» и звук хлопнувшей двери.

Я очнулся поздним вечером в каком-то полутемном заброшенном подвале и кое-как встал. Мои воспоминания не сохранили, как я доплелся улицы, где какой-то прохожий позвонил в «Скорую» и меня увезли в больницу. На все вопросы после я отвечал, что не помню, и врачи с умным видом вещали, что это бывает – сознание скрывает моменты, вызвавшие шок. Очень смешно. До сих пор не верю врачам. Насколько бы было все проще, если бы я забыл? По крайней мере, для Джека и его друзей?

Но забывать я не хотел. Желание мстить не приходило, оказалось, оно зрело во мне с первого дня. Они не сломали всего до конца, хотя слишком многое мне пришлось оставить в обломках. Я обдумывал, что мне делать, пока лежал в больнице. Элена и папа навещали меня временами, Джек же не совался. Он трусил, ведь я мог подать в суд и экспертиза бы все рассказала. Однако думается, он выспросил все у Элены и сильно облегчился. И зря.

За неделю до выписки я сбежал. В тот день была ужасная гроза, поэтому я беспрепятственно проник в дом ночью, у меня были ключи. Я покидал в спортивную сумку немного вещей, все свои давнишние сбережения и фото, на котором с наглыми ухмылками замерли воплощения моего ада.

Бежать мне было некуда. Отсутствие родственников поначалу меня озадачило. Но было лето, и я жил на улице. Гамбург большой, а я обитал на самой окраине, подальше от дома. Меня поймали полицейские за мелкое воровство.

Сидел я недолго. Но тюрьма показала мне многие вещи, которые пригодились на свободе.

Когда я вышел, за меня уже было кому заступиться. Я долго добивался их расположения, но их природа была слишком жестока для меня. Они не хотели следовать моей мысли и моей ненависти. Они считали меня недостойным своей силы.

Но я изменился. Я стал другим. И они признали меня. Они всегда были со мной. И пусть они не отвечали, пусть они не согревали по ночам, но они защищали меня, они были моими единственными друзьями. Кем они были? Людьми? Нет, я уже давно разучился верить людям. Зато я верил им, двум моим пистолетам, с ласковыми именами Правда и Ложь

Теперь я был не один, теперь наступила моя очередь. Айхлер, Джек и шайка всем скопом поехали в Берлин.

А я тогда, пуская дымовые кольца и похлопывая по сумке, в которой лежали мои металлические приятели, сладостно раздумывал. Я верил, что мои враги встретят здесь судьбу в моем лице. Судьбу даже более жестокую и неумолимую, чем моя их милостью. Я верил, что им предоставлена великая честь – сдохнуть от моей руки в этом красивом и печальном городе, чье имя Берлин».

========== Глава 2 ==========

POV Том

«Прошла неделя на новой должности. И разумеется, я скучал и усиленно не понимал, отчего все так не по-киношному.

Стоит признать, до того момента мне и прийти в голову не могло, что у полицейского столько бумажной работы. Мой напарник похмыкивал, глядя на меня, и наливал свежий кофе из автомата.

У меня, ребеночка-идеалиста, появилось стойкое ощущение, что вся полиция только этим и занимается. Пьет кофе, пишет отчеты бог весть о чем, сплетничает, обсуждает прошлый уикенд, строит планы на будущий. Никаких дел, ноль преступности, тишина. Мне грешным делом было интересно, так было всегда или это ради меня весь Берлин-криминал решил затихнуть?

Я-то надеялся хотя бы на пару пустяковых дел типа невыплаченных штрафов или угонов. Тут уж ладно – все было простенько и без претензий. Но приходилось честно растаскивать макулатуру по кабинетам. И это было вовсе не увлекательно, да.

Я работал, понятное дело, не один. Новичков по одному в полиции не держали. Раньше я бы подумал – преступников одному тяжело ловить. Но теперь основательно не понимал, что они, боялись, что в макулатуре захлебнутся зеленые? Моего напарника звали Райнер, он был полицейский со стажем. Мужчина в возрасте, здоровый, немногословный, любящий почитать на досуге футбольные комментарии. Но, на мой взгляд, ему его профессия изрядно надоела. Мудро решив, что это то самое обманчивое первое впечатление, я не стал делать далеко идущих выводов. В общем целом он казался мне неплохим человеком, интересным даже, хоть и малообщительным.

За ту неделю я успел обзавестись не только кучей бумаг, которые требовали разборки, но и головной болью. Примерно на третий день.

Я сидел в участковой столовой за столиком один и жизнерадостно жевал гамбургер. Тогда я еще надеялся на насыщенные трудовые будни. Фильмы немилосердно врали, к тому же я был слегка обижен на Гордона за дезинформацию о профессии полицейского.

– Можно к вам присесть? – возле меня стояла милая блондинка в форме и улыбалась. На подносе ее разместился нехитрый набор.

– Да, пожалуйста, – я смущенно улыбнулся в ответ. Вообще сама ситуация мне глубоко привычна. Но я все равно никак не могу справиться со смущением. Материнское воспитание дало плоды.

Она одарила меня теплым взглядом голубых глаз и присела.

– Ты новенький, да? Я Стэйси Кляйн.

– Том Каулитц. Новенький. Очень милая у тебя фамилия.

Стэйси удивленно посмотрела на меня.

– Милая? Обычно все говорят, что смешная. Мне из-за нее в школе жутко доставалось.

– Почему смешная? Очень даже симпатичная на мой взгляд. Неужели кому-то пришло в голову смеяться над такой красивой девушкой? – я галантно улыбнулся.

– Люди, Том, разные бывают. Есть такие, которым плевать, а есть те, кто и посмеяться не прочь, – она обаятельно пожала плечами и отпила кофе.

– А как же те, которые и не такие, и не такие? – мне вдруг стало интересно, это то, что я думаю?

– Ты вообще странный человек, Том. Я таких еще не встречала. Ты первый, кому нравится моя фамилия.

Да, это было как раз то, что я ожидал увидеть. Не судите меня сильно строго, я никогда не зазнавался и не показывал этого никому, но я уже начинал считать всех девушек если и не одинаковыми, то уж точно похожими. В конце концов, словесные кренделя они выводили почти идентично.

Мы поболтали еще минут пятнадцать. Я был как обычно вежлив, галантен – как говорится, по маминым рецептам. Потому и не понял, как это так сразу. Ведь я был воспитанный мальчик.

– Том, а что ты делаешь вечером?

– Вечером? Ну… наверное, дома что-нибудь… – мне думается, премия «Тормоз года» мне была обеспечена.

– А сегодня?

– Ничего, наверное, – ох, убить меня было мало за то, что не научился врать и отнекиваться.

– Не хочешь сходить со мной в клуб?

– Ну, можно.

А вот это уже были дефекты маминого воспитания. Ну не умел я отказывать девушкам! А так иногда хотелось…

После моего согласия мне подарили обольстительную улыбку, на которую я смог только смутиться, потому что ответить искренне не получилось. Я укорял себя: «Надо же, какой ты, Томас, человек! Врать словами не умеешь, зато ох как любишь врать улыбками!»

Оно, конечно, тогда Стэйси мне показалась милой. Но, честно говоря, мне не по душе такие смелые знакомства и взгляды, да еще и приглашения. Но я готов был списать все на то, что она старше меня.

Дальше все было еще интереснее. Через два часа об этом каким-то образом узнали все сотрудники. Я стал ловить на себе взгляды других девушек с участка, слышать за спиной некие шепотки и все такое прочее, вы знаете, как это бывает. Ну а потом завершающая стадия: Райнер, хлопнувший меня по плечу с улыбкой.

– Кляйн? Ну-ну. Удачи, парень. Придешь – расскажу.

– Что расскажешь?

– Вот завтра и объясню. Приятного вечера.

Меня это все ужасно озадачило. Еще бы, я не понял и половины. Все оказалось предельно просто.

Клубы – это вообще место не по мне. А что я, идеалист до мозга костей, там хорошего мог найти? Скромные и милые девушки, с высокой культурой, каких я любил (или был уверен в том, что любил), туда не ходили. А моего любимого Сэми Делюкса там не включали. Так что же мне там было делать?

Так и получилось – Стэйси пила, танцевала и веселилась, а я только изображал хорошее настроение и грел попу на диванчике.

И вот через два часа, когда Кляйн, видимо, посчитала меня достаточно раскрепощенным, а может просто пьяным (из-за того, что я весь вечер пил один бокал виски, каждый раз она видела его почти полным, поэтому и принимала за новый), мы поехали к ней домой. Надо бы сказать, я не хотел и даже отказывался, но меня просто нагло запихнули в машину и повезли, шепнув на ушко, что все будет замечательно. Я даже попытался нагрубить. Но она рассмеялась – первый блин комом…

Как только дверь за нами закрылась, я с удивлением понял, что меня целуют. Я каким-то образом вывернулся и спросил:

– Стэйси, ты уверена, что стоит?

– А что, я тебе не нравлюсь?

– Нравишься, только сразу говорю…

– Тогда за чем же дело стало? – и меня повалили на диван.

– Стэйси, я не думаю, что тебе…

Но тут она принялась работать ртом. Я даже фразу закончить не успел. Мысли все куда-то разбежались. Я знал, что нехорошо, конечно, потом получится, но ведь честно пытался предупредить. Очистив таким образом совесть, я предался разврату.

Кляйн оказалась очень активной и страстной в постели. Она сама была сверху, мастерски делала минет и стонала громче полицейской сирены. А что делал я? Я бессовестно спал с ней непонятно зачем. Моя юношеская совесть, я знал, замучает меня до смерти. Послушался всего, что ниже пояса – пал ниже плинтуса. Я не мог так, я не привык так делать. Слишком правильным был? Простите, все претензии к маме. Сам не в восторге.

С утра я вскочил раньше, чем обычно и по-тихому смылся. Первый раз в жизни. А что я мог сделать? До сих пор удается в такой ситуации только развести руками. Фантазия отказывает.

Вот тогда-то Райнер со смехом рассказал мне все, что надо было сказать сразу. Я только как последний идиот время от времени поднимал челюсть с пола.

Стэйси Кляйн было что-то около тридцати восьми лет. Работала тут очень давно и переспала со всем коллективом. Последнее время находилась в простое, потому что новеньких не наблюдалось.

– Короче, если Кляйн посчитала тебя мужиком, считай, все молодые девицы отдела у тебя в кармане… ну или где-то возле штанов! – ржал он, – И вообще, ты в коллективе!

Мне было не до смеха.

Я старался не стать либо озлобленным идиотом, либо мачо первой пробы, а остаться собой. За мной, не буду скромничать, гоняло полотдела. И подарил же мне какой-то родственничек это личико! Иногда хотелось поубавить природной сексуальности, а то поди среди этих девиц найди свою любовь…»

POV Билл

«Это был потрясающе роскошный номер отеля. Конечно, не люкс и даже не три звезды, а просто частная гостиница из дешевых, но для меня это было VIP. Я ведь привык спать даже не на тонком матрасе, а на картонках, прикрываясь чем придется. Иногда не было даже крыши над головой, и я мок под моросящим дождем. Жизнь на улице научила меня если не всему, то очень многому.

Все мои сбережения, вытащенные из дома, я тратил по чуть-чуть, покупая батоны дешевого хлеба. Я не хотел подыхать от голода – жизнь и месть были важнее. Не суть было важно, кем быть, главное, иметь возможность мстить.

Это было страшное время. Я напоминал уличного кота, кем и был. Я шарахался от каждого шороха, поджимая мокрый хвост. Скрывался по подвалам, сверкая глазенками из-за развалившихся древних печек Гамбургских трущоб. Я забыл обо всем хорошем, что раньше окружало меня, казалось, даже время обо мне забыло. Но я помнил одно, в голове постоянно пульсировала одна мысль, только благодаря ей я жил: месть. Много ли надо обиженному озлобленному юноше, чтобы заставить себя существовать в таких условиях?

Я мог бы вернуться – как испытание моей воли и обиды. И вот оно. Я не вернулся и не простил.

Но рано или поздно все кончается. И деньги тоже. Первые часы я просто не понимал голода, потому что приморозило, и я старался найти, где бы переждать. На следующее утро потеплело, и мысли о голоде вернулись. Я не мог заставить себя попрошайничать, я был слишком горд. Это грозило полицией, встречей знакомых и прочими неприятностями.

Когда я забыл страх, голод гнал меня по улицам, я судорожно высматривал оброненные деньги. Мысли в моей голове путались, судорожно бились отдельные слова в тумане окружающей действительности.

Но даже поздним вечером я ничего не нашел. Есть хотелось все нестерпимее. Голова уже начинала кружиться, желудок исходил урчанием, внутри была сосущая пустота. Увидев маленький ларек с продуктами, я даже не попытался украсть незаметно, я помнил только, что кинулся туда и схватил какую-то булку, откусил и начал жевать. А дальше уже ничего не помнил.

Я пришел в себя в полицейском участке. Не помнил ничего с момента, когда проглотил первый кусок. Капитан, производящий допрос, был отчего-то зол и постоянно чесался. Видно, у него была аллергия, и было никак не до меня. Ситуацию я узнал от него.

Из-за того, что я не ел два дня, при первом же резком насыщении я потерял сознание. Продавец позвонил в полицию, меня отвезли в участок, как мелкого воришку, «по предварительным данным», бездомного. Так оно, в общем-то, и было.

Капитан долго допрашивал меня о семье. Я отвечал одно и то же, придуманное тут же, не меняя позиции.

«Бездомный. Раньше родители были, много пили и били меня, потом я сбежал. Сколько лет было? Не помню. Не воровал, ел что придется. Сколько сейчас? Не знаю».

Я твердил эту фразу много раз подряд, прежде чем он потерял терпение, и меня посадили в камеру. Вид у меня последний месяц был как раз такой, чтобы поверить в мою версию бродяжничества с детства. Впрочем, сейчас я могу понять, что капитан просто был зол и слишком занят собой, своими проблемами, чтобы как следует вести дело. Да оно и казалось пустяшным.

И все же даже глазами я не походил на бродяжку. Особенно такого, который вырос на улице.

Я подошел к стенке камеры, посмотрел в окно, согрелся и уснул прямо на бетонном полу. Просто вырубился.

Через какое-то время меня растолкали и дали миску с едой. Уже не помню, но, кажется, это была пресная геркулесовая каша. И конечно, к тому времени в еде я был неразборчив. Съел как миленький.

Через некоторое время я оказался в тюрьме. Все было достаточно прозаично, быстро и непонятно для моего неокрепшего ума.

Я оказался в камере с тремя другими ребятами: Треплом, Рыжим и Кулаком. Хотя в миру, если господам угодно, Зигфрид, Эрик и Дэн.

– Свежачок! – пробормотало из одного угла.

– Чего трясешься?

– Чего это тебя к нам? У девок же свое отделение есть, – сплюнул рыжий парень с ожогом на лице.

– Думаю, потому что я парень. И я не трясусь.

Разумеется, я трясся, и все во мне ходило ходуном. Но спеси и ненависти никто не отменял, и я не чуял, чем это пахнет.

– Во дела! Парень! – все засмеялись.

– Слушай, а чего ты так на девку похож? – спросил щуплый черноволосый с нестриженой шевелюрой.

– Не похож.

– Во придурок! – заржал прокуренным голосом третий, крупный, с сережкой в ухе, – За что тебя копы загребли?

– За мелкое воровство.

– Щипач что ли?

– Щипач? – я не понимал тюремного сленга.

– Во свежак! Ты, видать, сюда первый раз угодил?

Я кивнул, не собираясь казаться слабаком.

Вперед выступил широкоплечий юноша с серьгой. По осанке и поднятому чуть выше, чем у других, подбородку, я сообразил, что он был тут главным.

– Ясно с тобой. Звать меня будешь Кулак, – он хрипло усмехнулся и закашлялся, – Повезло ему, что к нам попал, а, парни? Америкос бы его сразу же отделал. Сначала по морде, а потом еще куда…

Я молчал. До меня никак не доходило. Тем временем Кулак знакомил меня в остальными обитателями камеры.

– Это Рыжий, Эрик. А это Зиг, Трепло. Правил мало, но запомнить советую сразу, если жизнь дорога. Ты здесь новенький. Слушаться будешь нас. Перебежать вздумаешь – башку снесу. Как там тебя?

– Билл.

– Билл? Потянет, короткое имя. Погоняло заслужишь – уважать станут, а пока слушай: койка твоя вот, жрать с нами будешь. Усек?

– Усек.

– Если мацать будут, не рыпайся, материть – молчи. За каждое лишнее слово – в зубы. Все ясно?

– Все, – я угрюмо кивнул, собравшись с духом, и прошел к своей койке.

В тот день они шпыняли меня, хлопали по заднице, ржали. Я чувствовал себя шлюхой в борделе, но все еще помнил слова Кулака. Уж не знаю, почему мне вздумалось ему доверять. Но я верил себе, и Кулак был частью этой веры.

Вечером, совершенно уставший, я уснул. Но скоро меня разбудил нетерпеливый шепот на ухо.

– А знаешь, почему ты жив так легко?

Я не шевелился, собирая силы. Это давалось с трудом, так как я сложно переносил прикосновения в последнее время. Ругая матом себя за свою доверчивость и понимая, что за все надо платить, я искал момент, чтобы вывернуться.

Голос принадлежал Кулаку. При каждом его слове меня обдавало теплым дыханием с запахом дешевых сигарет. Тем временем он наползал на меня, отвечая сам себе.

– Потому что ты мне понравился. Ты похож на девчонку… и это меня чертовски заводит.

Момент был получен, и я выскользнул, ударив его в нос. Но в ответ не было никакого стона. Только спокойный голос.

– Не дергайся, Билл, будет хуже. Я пришел к тебе сам, это исключение. Обычно ко мне приходят – или их приносят. У тебя может все быть, Билл.

Меня вдруг затрясло. Я все еще помнил Айхлера и других, я помнил боль, обиду. В моей голове заново оживали воспоминания, и близость этой опасности пробудила в теле заячьи инстинкты. Мне было страшно. Я боялся умереть за решеткой, не отомстив, быть изнасилованным, униженным до полного уничтожения.