Текст книги "Последний оплот моего бессмертия (СИ)"

Автор книги: Volda Riddle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Том обернулся к ней и встретил острие ее волшебной палочки, направленное прямо в его грудь. Она почти ничего не видела из-за слез, наполнивших глаза. Палочка в дрожащей руке танцевала, описывая круги и спирали.

Она почти не могла дышать от раздирающей боли в груди. Ей казалось, что любовь к Тому, жалость к его несчастной сиротской доле, сочувствие его одиночеству и ненужности родному отцу и даже родной матери сейчас разорвут ее сердце на миллион осколков. А с другой стороны подступала жалость к тете Хепзибе – ее ласковой, такой доверчивой и добродушной тете, которая пала жертвой амбициозного замысла… Крестражи? Кто такие эти крестражи? О чем он говорит?

– Медальон Слизерина, моя Синистра, – тихо-тихо сказал Том и протянул руку ладонью вверх. – Дай мне медальон моего рода.

Ее рука сама собой потянулась из кармана.

– Давно ты знал? – спросила Джеки безнадежно.

– С нашей первой встречи в саду у мадам Смит, – спокойно ответил Том, как будто не замечая слез на ее щеках. Джеки вытащила медальон из кармана за цепочку. Личина уже почти развеялась, и медальон почти вернул себе свой первоначальный величественный вид. Том протянул руку навстречу, но взял не медальон, а запястье Джеки.

Мягко притянув ее к себе, он обнял ее за талию другой рукой и прижался к ее мокрым от слез губам своим теплым мягким ртом.

– Моя Синистра, – вдохновенно прошептал он у самых ее губ, прижимая ее к себе всем телом. Джеки громко всхлипнула, чувствуя, как тело мгновенно отзывается на его близость, хотя разум пребывает в полном смятении. – Кто бы мог подумать, что из досадной помехи ты превратишься в мою самую драгоценную спутницу?

– И ты вся переполнена любовью, моя дорогая, – продолжал шептать Том, словно опутывая ее теплыми нежными нитями. – Ты вся переполнена этой древней магией, о которой я столько слышал. Ты покажешь мне ее силу? Твоя любовь сейчас не позволяет тебе перестать плакать. Твоя любовь не позволяет тебе избавиться от сомнений. Но все же она заставила тебя наслать порчу на друга ради того, чтобы спасти меня…

Том вскинул голову. Кто-то приближался из-за скал. Послышался лай и шаги по хрусткому осыпающемуся щебню. Несколько секунд – и из-за скал появился охотник. В коричневой замшевой куртке, с ружьем на плече. Только сейчас Джеки поняла, что Том точно так же сжимает в руке волшебную палочку.

– Помоги мне еще раз, моя Синистра, – прошептал Том, и его горячее дыхание пробежало вниз по ее шее как струйка огня. Том принялся нашептывать какие-то странные, незнакомые слова, которые Джеки не могла разобрать. Дрожь пробежала по ее спине – дрожь безотчетного, животного ужаса. Ей казалось, что это таинственный шепот Тома заставил ее испытать этот страх, но не могла понять, почему у нее возникло такое чувство.

Охотник, конечно же, их не видел, не слышал, даже не подозревал об их существовании. Белая с рыжими пятнами собака бежала за ним по каменистой осыпи. Том мигом развернул Джеки спиной к себе, лицом к ничего не подозревающему человеку. Стиснув ее запястье рукой, в которой была палочка, он направил ее в спину удаляющемуся охотнику.

– И… Авада Кедавра! – произнес Том негромко, но очень отчетливо. Джеки видела, как зеленый луч вырвался из его палочки и ударил жертву в спину. Она вскрикнула, как от боли, но все было кончено. Испуганная собака метнулась прочь, но Тома интересовал только ее хозяин.

– О да, – сказал он, прижимая Джеки к себе, преисполненный сладострастной жадности.

Он глубоко и прерывисто дышал, не то от наслаждения, не то от боли. Джеки еще никогда не чувствовала в его руках такой судорожной, непреодолимой силы. Она поняла, что при всем желании не вырвется из этого объятия… да и не хотела, по большому счету.

Лицо Тома побледнело, глаза закатились, как будто он и впрямь переживал не то острейшее блаженство, не то нестерпимую боль. Протяжный стон сорвался с его губ, а потом он еще сильнее сжал ее руку, в которой до сих пор лежал злосчастный медальон, и повернул ее ладонью кверху.

Медленно опустив голову, Том коснулся реликвии своего рода волшебной палочкой, которая как будто слегка дымилась. Медальон подпрыгнул и открылся, и Джеки впервые увидела его половинки изнутри – неглубокие чашечки с холодно-зеленой шелковой подкладкой. Дымок стал гуще, сплотился в серебрящееся облачко и легко соскользнул с кончика в выстеленные шелком чашечки. Как завороженная, Джеки следила за тем, как он колышется там – мирный, легкий, искристый. Как будто пара красивых темных глаз мелькнула в дымке и исчезла. Медальон сам собой захлопнулся, и Том издал еще один протяжный стон, полный удовлетворения.

– Моя Синистра, – прошептал он, глядя на нее полными огня и страсти глазами. – Теперь ты навеки моя. Еще немного, совсем немного… удача сопутствует мне, Лорд Волдеморт готов стать величайшим из всех живших и живущих в этом мире.

– Что… что ты сделал? – всхлипнула Джеки, чувствуя, что соскальзывает в пропасть, медленно, но неизбежно. Смерть тети Хепзибы, семьи Реддлов, этого ни в чем не повинного человека – даже всего этого оказалось недостаточно, чтобы она оказала сопротивление, попыталась остановить Тома, сбежать – да что угодно.

– Создал еще один крестраж, – ответил Том, чрезвычайно довольный собой, счастливый, торжествующий. – Еще один хранитель моей души и моего бессмертия. О, моя Синистра, тебе только предстоит познакомиться с глубинами темных искусств, с могуществом, которое они могут подарить, и с бессмертием, которое само идет в руки тому, кто его жаждет.

Однажды, моя прекрасная Синистра, я попрошу тебя о самой большой милости, которую ты можешь оказать Лорду Волдеморту. Я попрошу тебя стать сосудом для последней части моей души – о нет, не каждому достается такая необычайная честь.

– И для этого потребуется… снова потребуется… – начала Джеки, но не смогла договорить. В голове до сих пор не укладывалось, что Том может кого-то убить. Что уже убил. Прямо сейчас, на ее глазах – и тело бедного охотника еще, наверное, не остыло.

– Да, – мягко ответил Том. – Только так можно создать крестраж. Только так можно расщепить свою душу и посадить ее в избранный сосуд.

Кольцо, чаша, медальон, та книжица, которая еще лежит у Тома в саквояже, – четыре убийства, самое меньшее. Но он не собирается останавливаться, ему нужно еще. Сколько еще? И кто падет жертвой в этот раз? Может быть, Том захочет испытать ее преданность и заставит ее убить кого-то знакомого? Дорогого? Родного? Может быть, маму или отца? Может быть, Криспина?

Том не торопил ее и ни к чему не принуждал. Он просто мягко прижимал ее к себе, и от этого так сладко кружилась голова, так часто билось сердце, как будто множества поколений существовали в мире с единственной целью – подарить ей этот момент счастья, подарить ее саму Тому Марволо Реддлу, Лорду Волдеморту.

Где-то далеко внизу залаяла собака. Звонкое эхо разнеслось по скалам. Звук стремительно приближался, стали слышны голоса, шаги по осыпающемуся щебню. Тома протянул руку к лежащему на земле саквояжу, и тот сам захлопнулся и взмыл в воздух. Снова эта невероятная, безмолвная магия, для которой ему не нужна даже волшебная палочка.

Том бросил последний взгляд на Хогвартс вдалеке. Дымка таяла на солнце, и огромный величественный замок все яснее возвышался над покрытым снегом пейзажем. «А я так в нем и не побывала,» – внезапно подумала Джеки. Какая-то странная обреченность охватила ее душу, как будто смерть маячила перед носом.

Внизу, у крутого спуска, по которому убежал охотничий пес, замелькали тени. Том прижал Джеки к себе.

– Портус! – услыхала она. Что-то завибрировало, даже ее замерзшие ноги ощутили это жужжание. Снизу слабо и трепетно засветилось что-то голубое.

– Скорее, – выдохнул Том. Джеки, как будто под гипнозом, следила за людьми из Хогсмида, которые подбежали к убитому, принялись его приподнимать, поворачивать, пытаться привести в чувство… Пораженные, двое мужчина как по команде опустились на колени над телом, ища причину смерти – и не находя.

– Это маггл… охотник. Но почему он умер? Почему его собака так напугана? Неужели убивающее проклятие?.. – спросил один. Его голос донесся до Джеки глухо, как через вату. Остальные немедленно пригнулись и заозирались, словно боясь, что зеленый луч сейчас же поразит любого из них.

Том сунул ей в руки какой-то холодный булыжник и с силой прижал ее ладони к бугристой ледяной поверхности. Раз… два… Что-то с силой подбросило Джеки вверх, как будто где-то внутри ее тела дернули за крючок.

Она еще никогда не путешествовала с помощью порталов и никогда не представляла себе, каково это может быть. Но путешествие закончилось прежде, чем она поняла, что еще секунда, и ее тело разорвется, скрученное и перекрученное, словно мокрое белье после стирки.

========== 16. Превращение ==========

Она оставила всякое сопротивление. Просто позволила Тому вести ее туда, куда он считал нужным. В ней будто умерли все чувства, кроме вины, ужасного, терзающего ощущения вины.

Без тяжести медальона на шее было как-то пусто, как будто у нее забрали часть тела и ничем ее не заменили. Однако, его отсутствие приносило и странное удовлетворение. Как будто ей больше не надо было смотреть в глаза призраку мертвой тети Хепзибы и оправдывать свое предательство.

Когда портал перестал вибрировать под ее ладонями, вокруг стало очень солнечно. Они приземлились где-то на прогалине, со всех сторон окруженной густым зеленым лесом. Высоченные горы со снежными шапками подпирали хрустальное голубое небо. Ниже по склону и дальше – Джеки не смогла определить расстояние на глаз – лежали несколько ярких сине-зеленых озер. Места были почти такие же захватывающе красивые, как края, окружавшие Бобатон, но Джеки как будто одеревенела внутри. Даже эта красота ее не поразила, не впечатлила.

– Где мы? – спросила она ровным голосом.

– Это Албания, моя Синистра, – ответил Том. Непонятно было, ждет ли он от нее дальнейших вопросов или нет, но ей пока не о чем было его спрашивать. Она вся сжалась, обратилась внутрь себя, пытаясь найти ответы на вопросы и боясь признаться себе, что уже нашла.

Чтобы хоть на чем-нибудь сосредоточиться, она попыталась подсчитать, сколько прошло дней с тех пор, как она ушла из дому, и не смогла. Память затянуло какой-то мутной пленкой.

– Какой сегодня день? – вдруг спросила Джеки, не слишком надеясь на ответ. По правде сказать, ей было почти все равно.

– Канун нового года, – ответил Том. Он все вел и вел ее куда-то – наверное, ему было известно, куда именно нужно идти. Ведь план бегства из Лондона был готов еще до того, как Джеки стала его спонтанной попутчицей.

Здесь было теплее, чем в горах, из которых открывался вид на Хогвартс. И то верно, вяло подумалось Джеки, ведь Албания куда южнее. А в Лондоне сейчас, может быть, сыплет снег, и мама с папой готовятся встречать… И много лет назад в канун нового года бедняжка Меропа произвела на свет свое единственное дитя и погибла.

Нет, мама с папой, наверное, уже потеряли всякую надежду найти свою бесшабашную дочь, которая ни на минуту не задумалась о них и их чувствах, сбегая из дому. Может быть, сейчас с ними Боунсы, может быть, Криспин сейчас сидит напротив родителей в гостиной тети Хепзибы и обещает найти, поймать, доставить Джеки домой во что бы то ни стало. А может, он уже на пути сюда, ведь каким-то образом его люди всегда узнавали, где Том может быть… но нет, навряд ли это возможно. Если в поселок Литтл-Хэнглтон вела его родословная, если в Хогвартсе его могла ждать засада только потому, что он там учился, то что может связывать его с Албанией?

Джеки как будто заново ощутила, как его пальцы сжимали ее руку – с такой твердой решимостью, с какой он, наверное… Она прикусила губу так сильно, что почувствовала соленый и металлический привкус крови.

А все могло быть совсем по-другому на самом деле. И она могла бы сейчас сидеть у камина, на теплом деревянном полу, бездумно вглядываясь в пламя, мечтая о любви и счастье. О другой любви, которую она воображала себе в мечтах. Нежной, восторженной, волшебной, от которой сердце кажется огромным, полным света.

Вот только так ли ей нужна именно эта любовь? Может быть, сейчас у нее есть как раз все то, чего она хотела, для чего была создана? Может быть, прямо сейчас отнять у него руку, броситься наутёк между стволами, петляя как заяц, чтобы не догнал зелёный смертоносный луч, а потом трансгрессировать домой, умолять Криспина о защите, пусть Министерство спрячет ее, скроет, убережёт… но на самом деле, от Тома ей никуда не спрятаться. И даже не потому, что он найдет ее под землёй, под водой и на том свете, а потому, что ей больше не жить без него. И он это знает, и она тоже.

Детские мечты сбылись. Она получила все, что хотела. Прекрасный принц, за которым она безропотно пошла на край света. Необыкновенная сила, перед лицом которой у нее захватывало дух. И ощущение предназначения, которое она не могла перебороть и отбросить, несмотря на все, что случилось, несмотря на все, что он сделал.

Это ощущение помогало одолеть чувство вины и стыда.

Джеки порывисто оглянулась. Ей послышалось, что за ними кто-то идёт. Том оглянулся вместе с ней, но они по-прежнему были одни. Только лес, испещренный пятнами света и тени, темно-зеленый и золотой.

И она снова погрузилась в свои мысли, идя по бесконечному кругу, возвращаясь в одну и ту же точку.

«Я не могу его покинуть. Но и остаться не могу.»

Ее сердце разрывала боль – боль и любовь. Хоть бы раз еще увидеть маму и папу. И Криспина. Прийти на могилу к тете и попросить прощения.

А потом Том бросил на нее быстрый взгляд, и красота его темных глаз вонзилась в ее сердце как нож. Как же она устала… Просто переставляй ноги, Джеки, просто переставляй ноги и иди дальше, ты сама выбрала этот путь. Просто иди…

***

Она плохо помнила, как закончился лес, как Том чуть ли не на руках внес ее в некую комнату – это какой-то отель? Наверное, опять прикинулся магглом, мистером Слагхорном, а может, придумал новую фамилию, албанскую. Как странно, как смешно, ведь в кармане лежит волшебная палочка, самая настоящая волшебная палочка с надписью «Певерелл.»

Джеки протянула руку к карману и не нашла. Рука шевельнулась в мягком, обволакивающем тепле и коснулась обнаженного бедра. Тогда пришлось открыть глаза – и мягкое тепло оказалось свежей, хрустящей от чистоты постелью с мягчайшей периной. Том сидел в изножье и медленно поворачивал перед глазами ее волшебную палочку. Наверное, что-то изменилось в звуке ее дыхания, и Том обернулся.

– Все в порядке, Синистра? – спросил он, внимательно глядя ей в глаза.

– Наверное, – ответила она, чувствуя, как блаженное сонное тепло отступает, сменяясь уже привычным ощущением тревоги.

– Из какого дерева твоя палочка? – тихо спросил Том. – Правильно ли я понимаю?..

– Бузина, – ответила она, слегка озадаченная вопросом. – А внутри перо феникса.

– Ты совершенно уверена? – пробормотал Том, разглядывая палочку, бережно поворачивая ее самыми кончиками белых, удивительно длинных пальцев.

– Абсолютно, – сказала Джеки. – Папа заказал эту палочку для меня у мистера Олливандера, когда мне пришло время идти в школу. Она в точности повторяет ту, которая была при мне, когда родители забрали меня из приюта…

Джеки вдруг осеклась. Ей мимолетно подумалось, что Том вряд ли любит вспоминать свой приют – и таинство своего рождения. Но он молчал, ничем не выказывая неудовольствия или удовлетворения. Он еще какое-то время поразглядывал ее палочку, а потом молча положил ее на туалетный столик.

– А что такого особенного в моей палочке? – робко спросила Джеки, не очень, впрочем, надеясь на ответ.

– Она из бузины, – ответил Том.

– Как палочка, которую сама Смерть подарила одному из Певереллов в старой детской сказке? – предположила Джеки, и слова звучали в ее голове, сказанные голосом Криспина.

– Да, Синистра, – ответил Том, бросив на нее быстрый, внимательный, заинтересованный и даже слегка удивленный взгляд.

– Нет, моя была куплена в лавке мистера Олливандера в Косом Переулке. И на ней не было никаких надписей, пока я сама не сделала. Ничего особенного в ней нет. Просто она очень хорошая. Верная и надежная.

Том кивнул, однако, не было похоже на то, что он поверил. По быстрому взгляду, который он бросил на туалетный столик, стало понятно, что он еще не раз вернется к этой теме и, возможно, пожелает самостоятельно опробовать возможности и особенности ее палочки. Что ж, это его дело.

Джеки неловко поднялась и села, придерживая одеяло на груди. Она была голодна, голова кружилась.

– Я почти ничего не помню, – сказала она, и вдруг ее обоняние уловило пронзительный аромат варящегося кофе откуда-то из-за двери. Комната была низкой, темной, но за окном стоял солнечный день. Белые занавески на окне колыхались от неощутимого движения воздуха. И вдруг Джеки начала вспоминать. Много, много дней прошло с тех пор, как они здесь остановились. Дни солнечные и пасмурные, прохладные и теплые, слились в какую-то туманную цепочку, но сколько их было, она не знала, не могла сосчитать.

– Ты была нездорова, Синистра, – сказал Том, и Джеки вспомнила странную муть, затягивающую зрение и слух.

– Что со мной было? – спросила она, вдруг пронзенная странной, страшной догадкой. – Что это было со мной? Какая-то болезнь?

– Не знаю, – ответил Том. – Я ведь не лекарь.

Джеки попыталась уловить хоть что-нибудь в его темных глазах, но не смогла. Вместо этого ей стало все яснее вспоминаться ощущение тянущей, тошнотворной головной боли, которое заполняло иногда целые дни и ночи… а она не могла сопротивляться, больше не могла. Она больше не принадлежала себе, только ему, и он беспрепятственно делал все, что было ему угодно – именно так. Он попросту читал ее как открытую книгу – ее память, ее мысли, все, что было у нее в голове. Все, что он считал нужным.

Она напрягла память. Что было до того, как она свалилась с этой странной болезнью? Что произошло?

Джеки вдруг пожалела, что так мало знакома с темными искусствами. Все те нестрашные проклятия, которые преподавались в школе, были далеки от настоящих, жутких вещей, которые заставляли кровь застыть в жилах. Если бы только знать точно – но почему-то, по какой-то неизвестной причине ей вдруг показалось, что все это как-то связано с проклятием.

Странный свистящий шум заполнил уши. Джеки передернуло, колючие мурашки прокатились по всему телу. Как будто что-то тугое, похожее на тесный и плотный резиновый шланг вдруг сдавило ее тело. Внезапная судорога, пронзительная и резкая, свела мышцы ее челюстей, и за щеками как будто что-то набухло. Необъяснимое желание вонзить во что-нибудь зубы проняло все ее тело странной, тошнотворной дрожью. А потом ее рот сам собой раскрылся, и кончик языка потрогал воздух. Сладкий аромат теплого тела скользнул вниз по ее горлу как обжигающий глоток огневиски.

А потом все исчезло, и она снова очнулась в той же постели, вся дрожа и в поту, едва переводя дыхание. Том быстро сел рядом с ней, взял ее руки в свои.

– Синистра, – тихо сказал он, сжимая ее пальцы. Ничего не понимая, Джеки посмотрела на свои руки. Ощущение колючих мурашек почти прошло, но на короткий, едва уловимый миг она успела заметить на коже странный рисунок, как будто змеиная чешуя. То мелкая, то крупная, она переливалась призрачными шелковистыми оттенками зеленовато-серого, золотистого… А потом исчезла. И исчез пьянящий аромат тепла, который она нащупала в воздухе языком. Аромат Тома.

Он был так близко, такой теплый, и она снова ощутила головокружительное желание укусить – впиться зубами в его шею, в краешек уха, в мягкие теплые губы.

– Что ты почувствовала? – с жадным интересом спросил Том, и Джеки вдруг поняла, что он имеет к этому всему самое прямое отношение.

– Откуда ты знаешь, что я что-то почувствовала? – спросила она, чувствуя, как волна жути поднимается откуда-то из глубин живота.

– Как это было, Синистра? – прошелестел Том, и Джеки впервые заметила, что они продолжают разговаривать на том же свистящем змеином языке. – На что это похоже?

– На смерть, это похоже на смерть! – воскликнула Джеки, сама не своя от отчаяния и обиды. – Что ты со мной сделал?!

Том выпрямился. Он еще никогда не был так хорош, как сейчас. Его темные глаза буквально светились. Он встал во весь рост – безупречный, изысканный, самое красивое человеческое существо, которое она когда-либо видела.

…аромат гиацинтов, теплого мускуса и кедровой древесины… теплое тело, прижимающееся к ней, дарующее несказанное наслаждение…

– Моя Синистра, – мягко сказал он – больше не милый мальчик Том, а Лорд Волдеморт, темный, опасный, немыслимо могущественный и притягивающий. Еще чуть-чуть – и в этом голосе появилась бы нежность. – Другого выхода у меня не было.

– Что? Что значит – другого выхода… Что происходит?

Том слегка улыбнулся и спрятал руки в карманы брюк. Где-то глубоко в груди у Джеки защемило от его красоты, от безысходной любви и от страха.

– Ты ведь не думаешь, моя Синистра, что я ни о чем не догадывался? Я всегда это умел – понимать, когда мне лгут, когда от меня что-то утаивают, когда что-то недоговаривают. Это называется легилеменция. Мне даже не нужно было учиться – я умел это делать от рождения.

О да, при первой же нашей встрече ты умело закрылась – и это меня только раззадорило. Как же так, подумал я, как так эта девчонка умеет противостоять мне, самому Лорду Волдеморту? Уже тогда я понял, что ты – не та, кем кажешься.

Ты оказалась крепким орешком, моя Синистра, но тем дороже мне моя победа. В те мгновения, когда ты забывала о всякой власти над собой, мне удавалось проникнуть в твои мысли, и чем сильнее ты любила меня, тем яснее они становились.

Я был поражен – ты была такой невинной, такой… честной, и настоящие тайны начались только тогда, когда ты начала сомневаться. О нет, как же так, только не Том, он ведь никому не причинит зла!

Джеки всю трясло. Она подтянула колени к груди, как будто пытаясь отгородиться, заслониться от всего, что он сейчас говорил. Его голодные, жадные глаза блестели откровенно красными огоньками.

– Когда я догадался, что ты начала обманывать саму себя, чтобы только не признать правду, я понял, что ты принадлежишь мне. Это просто, Синистра, это очень просто – принять себя такой, какая ты есть. Тебя привлекает темная сторона – не меньше, пожалуй, чем меня. Тебя манит сила, и ради этого ты готова закрывать глаза на все те чудовищные поступки, которые я совершил.

О да, я убил собственного отца, подменив воспоминания брата своей матери, чтобы его упекли в Азкабан – до конца жизни. О да, я заставил безмозглую старую Хоки подсыпать яд в стакан твоей бедной доверчивой тети. Я убил того маггла на твоих глазах, но ты не сбежала, не попыталась предать меня в руки правосудия. Это и есть то чудо, та сила, которую я ищу.

Твоя любовь, которую ничто не в силах пошатнуть, – именно это мне и нужно. Но под конец твои сомнения стали слишком сильными и глубокими. И когда я понял, что ты равно готова и остаться со мной и бежать, у меня не больше не было выбора. Ты помнишь, Синистра, как ты схватила свою волшебную палочку и попыталась сбежать? Нет, наверное, не помнишь. Ты была слаба, твой разум помутился. Но в твоих глазах была такая решимость…

– Что ты сделал? – спросила Джеки шепотом – на большее не хватило голоса. Том усмехнулся.

– Ничего особенного, – ответил он небрежно, как будто его спросили о погоде.

– Собственно, я всего только сделал так, чтобы ты больше никогда не помышляла со мной расстаться.

Джеки зажмурилась, пока его слова снова и снова звучали в ее ушах. Ее тело снова покрылось колючими мурашками, и она в страхе открыла глаза и уставилась на свои руки. Рисунок змеиной чешуи проявился явственнее на этот раз. Она попыталась соскрести его ногтями, но не преуспела. В панике, пытаясь содрать с себя собственную кожу, Джеки услыхала мягкий и спокойный голос Тома.

– Это напрасный труд, моя Синистра. Ты ничего не можешь сделать. Нет никаких контр-заклятий. Чары Маледиктуса необоримы.

– Мале… – прошептала Джеки, но окончание слова растаяло на ее губах. Том снова улыбнулся – или ей показалось, потому что перед глазами поплыли круги. В этот раз ее тело как будто утратило костный остов. Руки приклеились к бокам, ноги превратились в длинный гибкий хвост. Сквозь двоящиеся очертания собственного тела перед глазами она увидела, как поверх чешуек приступает черный узор, как будто наброшенная сеть.

– Что со мной?.. Что это?..

Она точно знала, что Том прекрасно ее понимает, но он только молча следил за тем, как ее тело трансформируется – в этот раз гораздо сильнее, чем в прошлый. Джеки со свистом втянула воздух ртом, и мучительные ощущения внезапно стали ослабевать.

Тьма накрыла ее измученный разум и тело. И Джеки не сопротивлялась.

***

Когда она снова пришла в себя, Том как будто держал верхнюю часть ее тела на руках, сидя на краю ее постели. Его удивительно горячая рука нежно поглаживала ее шею и начало груди. Ощущение было необыкновенно приятное, настолько, что Джеки захотелось застонать. Но вместо стона с губ сорвалось тонкое, тихое, шелковистое шипение.

– Моя Синистра, – сказал Том, склоняясь над нею. – Ну разве я мог тебя отпустить? Разве я мог позволить тебе уйти?

В глазах у Джеки все расплывалось, она видела Тома как будто сквозь стекло, которое то затягивалось туманом, то снова прояснялось. Сердце то прыгало в груди, то почти совсем останавливалось. Попеременные волны жара и холода захлестывали ее тело, заставляя то дрожать, то замирать.

– Скоро пройдет, моя дорогая, – ласково шептал Том, поглаживая ее, целуя в лоб, щеки и губы. – Потерпи еще совсем немного, моя Синистра… Ты будешь моей самой прекрасной, самой незаменимой драгоценностью. Ты будешь последней хранительницей моего бессмертия. Ты – и твоя бесконечная, бескрайняя любовь.

Джеки всю затрясло с такой силой, что Тому пришлось прижать ее к себе обеими руками. Слегка покачиваясь вперед и назад, он переждал, пока судорога отпустит и снова поцеловал ее в сухие губы, которые стали вдруг странно твердыми.

– Ты – первое живое существо, которое меня полюбило, – прошептал Том, прижимаясь щекой к ее похолодевшему лицу. – Отец никогда не хотел и знать обо мне. Мать умерла, покинув меня одного. Я никогда и никому не был нужен, как никогда и никто не был нужен мне самому. Но потом появилась ты – и ты полюбила меня по-настоящему. Не так, как старуха Хепзиба, не так, как все эти старые ведьмы, у которых я выведал немало тайн. Не так, как те, которые называли себя моими последователями. Нет, я сразу это понял. Ты – избранная, Синистра, и я уже не могу с тобой расстаться.

Джеки почувствовала, как защипало в глазах, как перехватило горло. И это – ее Том? Такой холодный, отстраненный – и вдруг разговаривает с ней о любви, о чувствах и своем беспредельном одиночестве, и боль поднялась в ее груди. Странное дело – от этой боли она как будто на миг вернулась в свое прежнее тело – Джеки Мэйфейр снова была сама собой. Она с усилием подняла налитые свинцом руки – ни следа странной чешуи! – и обвила его шею.

– Я люблю тебя, – прошептала она, как будто начисто забыла змеиный язык. – Люблю тебя больше жизни, больше всего на свете.

Том уставился на нее, как будто не мог поверить, что она умеет говорить как человек. Наверное, ему казалось невозможным, что проклятие Маледиктус сдалось перед ее неудержимым желанием признаться ему в любви. Джеки почти силой пригнула его голову к себе и прижалась губами к его губам – сама, в последний раз.

Она чувствовала, что умирает. Что бы он с ней ни сделал, ей этого не пережить. Все ее тело терзала жуткая боль, от которой не было спасения. Она, не мигая, смотрела на Тома, стараясь запомнить его лицо, этот необыкновенный взгляд темных глаз, изгиб губ, длинные ресницы, и то, как завиток волос спадал на его лоб.

***

Длинные белые пальцы Тома легко, едва касаясь, прошлись по узорчатой чешуе. Небывалое чувство – грусть, нежность, и еще что-то теплое, удивительное, как мимолетная радость от давно желанного и наконец выигранного приза затрепетало в груди.

Веки сами опустились, закрыв большие темные глаза. Перед мысленным взором снова встала она – удивительная девушка, которая впервые в жизни заставила его сердце трепетать.

Все еще не глядя, он снова провел пальцами по гладкой, безупречной чешуе и на мгновение вспомнил ее мягкую, теплую, такую нежную кожу. Изгиб ее бедра и девическую выпуклость груди. Длинные пряди блестящих волос. Горячие, самозабвенные губы. Взгляд ее глаз – темных, с колдовской прозеленью, и то, как она впервые назвала его настоящее, величественное имя.

Упругий вес змеиного тела на его коленях был как благостная тяжесть самого драгоценного сокровища в мире. Последний оплот его бессмертия, его величайшая сила и слабость.

– Просыпайся, моя прекрасная, – тихо шепнул он, склоняясь низко-низко и прикасаясь губами к узорчатой спинке. – Просыпайся, моя Нагини, любовь моя.