Текст книги "Последний оплот моего бессмертия (СИ)"

Автор книги: Volda Riddle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Конечно, – отозвался Том, как будто это заботило его меньше всего на свете, и его длинные пальцы снова переплелись с ее. – Несомненно.

========== 5. Сны ==========

Джеки спала – и не спала одновременно. Она медленно, едва переставляя ноги, брела по темной, жуткой улице. Это несомненно был Лондон, но Лондон мрачный, старый и грязный. Тени жались под стенами – такие же, как и она сама, бездомные, бесприютные, мучимые голодом и жаждой, холодом и необходимостью вечно куда-нибудь брести, чтобы не упасть замертво под ближайшей дверью.

Она едва волочила ноги; тело казалось таким тяжелым, таким неповоротливым, и что-то мучительно давило изнутри, терзало, распирало.

– Только попробуй подойти ко мне, грязная нищенка! – воскликнула богато одетая дама на перекрестке. Как такая красавица попала в этот отвратительный крысиный угол?.. Джеки несомненно бродила по обеим частям Лондона – и колдовской, и маггловской. Теперь для нее не было разницы… Теперь? Да, именно теперь, когда она навсегда отреклась от магии, подарившей ей вместо счастья одни беды.

– …Бестолковая оглобля!.. – донеслось до нее сквозь туман памяти, и страшный, с темным обезьяньим лицом мужчина все наступал на нее, наставив трясущуюся грязную палочку. – Что ты еще умеешь, кроме как позорить мой род, бессмысленное создание? Ну-ка, доставай палочку! И если не сможешь собрать все эти проклятые угли с ее помощью, будешь собирать с пола языком!.. От тебя никогда не будет толку, неумелое отродье, как ты только появилась на свет в моей семье?!.

Мужчина протянул руку и схватил ее за цепочку на шее, а потом что-то темное мелькнуло перед ее глазами и ударило ее по лбу.

– Позор всей семьи, после стольких поколений сильнейших магов – вдруг такое жалкое сквибоподобное ничтожество!

Вся трясясь от страха, Джеки зажмурила глаза, а потом поняла, что это только воспоминание.

– Я не сквиб, – прошептала она тем же тихим, хриплым голосом, и перед глазами встало сияющее видение жаркого дня, когда ее палочка впервые произвела на свет сильнейшее заклятие подчинения. – Я не сквиб…

Но какая теперь разница. Все равно тот день не вернуть. А если и вернуть, то она снова сделает все точно так же, как и тогда. Оно того стоило.

Горячие слезы хлынули по щекам, и Джеки принялась утирать их трясущейся грязной рукой. Боль в груди нарастала, что-то все время тянуло ее к земле, и вот колени подогнулись, и она упала прямо на краю огромной лужи.

Длинные и прямые, совершенно черные волосы упали по обе стороны от лица. Джеки медленно склонилась над лужей. В тусклом свете фонаря, необходимого в этом месте даже среди дня, грязная вода показала ей отражение ее лица.

Худое и бледное, но какое-то одутловатое, оно было совершенно чужим. Плоские черные волосы странно подходили к сероватому оттенку бледной кожи. Черты были грубыми и некрасивыми; за широкой прорезью рта сидели выпуклые крупные зубы, темные глаза смотрели в разные стороны. Джеки в ужасе и отчаянии провела руками по щекам, измазав их грязью. Слезы потекли с новой силой.

– …Он никогда на тебя не посмотрит, – донеслось до ее слуха вкрадчивое шипение. – Никогда, слышишь меня, Меропа?

Меропа? Она поспешно обернулась. Человек, похожий на того, который называл ее отродьем, только помоложе и еще более пугающий, смотрел на нее выпуклыми, косящими в разные стороны глазами.

– Сколько ты ни прихорашивайся… его поганая магглородная потаскуха все равно красивее тебя, – снова прошипел он, и Джеки вдруг с удивлением заметила, что понимает его шипение как слова. – Другое дело, что ты – чистокровная ведьма, и чище нашей крови нет во всем мире. И если ты еще раз начнешь на него пялиться как последняя шлюха, я разукрашу прыщами не только его милое личико, но и твою физиономию. А потом обо всём расскажу отцу, вот тогда попрыгаешь. А теперь идем в постельку, Морфин хочет поиграть в мамочку.

Джеки вся задрожала и трудно сглотнула. Она каким-то образом знала, понимала, что отвратительный человек – ее брат, и «поиграть в мамочку» было едва ли не худшим наказанием, которое она только могла себе вообразить. Уж лучше бы отец поколотил ее как обычно – к побоям она могла привыкнуть, но только не к этому…

Она уперлась что было сил, и тогда братец дернул ее за руку, едва не вырвав ее из плеча.

– Ты пойдешь, или мне спустить с тебя шкуру и прибить к двери как дохлую змею?

Морфин поволок ее за руку в тесную спальню и швырнул на грязную постель, пятна на которой подозрительно походили на кровь.

– Морфин хочет поиграть в мамочку, – снова пропел он и плюхнулся на заскорузлые простыни рядом с ней. Грубые грязные пальцы зашарили по ее груди, расстегивая ворот платья.

– Мамочка, мамочка, приласкай сыночка Морфина, – шипел и присвистывал взрослый мужчина, изображая чудовищного младенца. А потом присосался ртом к ее груди и зачмокал, громко сопя. Едва не рыдая, трясясь от ужаса и отвращения, она сунула руку в карман и нащупала палочку. Ненависть, отчаяние, стыд и отвращение достигли апогея. Но «Авада Кедавра» повисла на кончике палочки, не сорвавшись. И слезы потекли по ее щекам буквально в три ручья – пока Морфин отвратительно чмокал, слюнявя ее грудь, и она поняла, что даже на это неспособна…

Джеки проснулась от звука собственных рыданий; ее подушка была мокрой от слез. Это был уже не первый сон такого рода: с самых похорон тети Хепзибы эти сны преследовали ее каждую ночь. Она пыталась спать в разных комнатах, подолгу гуляла в саду, прежде чем ложиться в постель, но каждую ночь неминуемо проваливалась в черную пропасть, а после нее – в мрачные, жуткие видения, в которых она была другим человеком – как сегодня выяснилось, девушкой по имени Меропа.

Однако, такой мерзкий сон приснился ей впервые. Вздрогнув всем телом, Джеки откинула одеяло и при свете луны уставилась на свою вздымающуюся грудь. Чистая гладкая кожа, шелковая сорочка, тусклый золотой блеск медальона, с которым она теперь не расставалась. И ни намека на грязные следы чьих-нибудь лап…

Джеки провела по коже кончиками пальцев и закрыла глаза. Вчера ее шеи касался Том, целуя ее и нежно поглаживая кончиками пальцев. Теперь он целовал Джеки на каждом свидании. А свидания у них случались каждый день. Они единственные помогали Джеки пережить тяжкое, тошнотворное послевкусие жутких снов. Однако, она ни о чем ему не рассказывала. Не хотела, чтобы он принял ее за истеричку, которая приходит в ужас и панику от простого ночного кошмара.

А Том, между тем, проявлял к ней все больший интерес. Они много говорили о прочитанных книгах и общих интересах, о том, что Джеки собралась стажироваться в Министерстве Магии, но никак не могла решить, что привлекает ее больше: министерская работа или, возможно, преподавание.

На ее фразе о преподавании Том прямо-таки весь загорелся и признался, как пробовал остаться и преподавать в горячо любимой школе Хогвартс. Румянец почему-то окрасил его бледные щеки, когда он рассказал Джеки, как мечтал учить других и одновременно изучать Защиту от Темных искусств и сами Темные искусства. Не без досады он также вспомнил о том, как ему сказали поднабраться сперва немного опыта.

Джеки вспыхнула от восторга, когда представила себе, как через несколько лет они оба (возможно, уже с обручальными кольцами на пальцах) поступают на работу в знаменитый Хогвартс, который со слов Тома ей уже представлялся даже более восхитительным, чем Бобатон.

На ее вопрос, не хочет ли он тоже пройти стажировку в Министерстве, Том тонко улыбнулся и сказал, что хочет посвятить несколько лет изучению кое-чего, чему в Министерстве его не научат.

Заинтригованная и очарованная, Джеки спросила, что он имеет в виду, но он только поцеловал ее пальцы и снова улыбнулся.

– Ты потом поделишься со мной своими тайными знаниями? – прошептала она, трогая кончиками пальцев завитки его красиво причесанных волос. – Я хочу знать и уметь все то же, что и ты.

Они сидели на скамейке посреди облетевшего, но все еще людного парка, но их не видела ни одна живая душа, и никто не слышал их странный разговор. Легкий ветерок шевелил ее волосы, щекотал краешек уха.

Том посмотрел прямо в ее глаза.

– Но разве этого ты хочешь? – тихо сказал он, и у Джеки появилось странное, необъяснимое ощущение, что он вовсе не с нею разговаривал, скорее, с самим собой. – Мои знания могут оказаться опасными. Темными. Страшными.

Джеки жадно, с какой-то щемящей тоской пожирала глазами его лицо, каждую черточку – длинные ресницы, линию бровей, блестящие глаза, ямочки в уголках губ, вздрагивающие тонкие ноздри. У нее было такое чувство, словно она не видела его годы, целые столетия, и вот он снова перед нею после долгой разлуки.

Вокруг становилось все темнее, но она удивительным образом видела его лицо только яснее и яснее с каждой секундой. Небо над их головами окрасилось фантастическими цветами, последние отсветы солнца гасли за густой стеной деревьев. И в этот миг Джеки показалось, что две красные искры вспыхнули где-то глубоко, на самом дне его больших темных глаз.

– Страшными? – наивно удивилась она. – Темными? Если тебе будет угрожать опасность, я хочу быть рядом.

Том вздрогнул, как будто его ударили, и даже слегка отпрянул. Судя по всему, он ожидал чего угодно, но только не ответа на свою реплику. Джеки тоже испугалась. Она при всем желании не могла понять, что такого сказала и почему он так поражен.

– Ты? Ты хочешь быть рядом со мной? – переспросил Том, тщательно выговаривая каждое слово.

– Да, я хочу быть рядом с тобой, куда бы ты ни пошел, что бы ни делал, всегда, потому что… потому что я… я люблю тебя, Том Реддл… – прошептала Джеки, потому что голос ей отказал.

– Но этого не может быть, – вдруг сказал Том. – Как…

И не договорил. Румянец снова окрасил его шею, потом щеки, губы, как будто его внезапно сразила лихорадка. Джеки никогда не видела его таким. Она приняла было это состояние за гнев, вызванный ее нескромностью, но Том схватил ее за обе руки, а потом сгреб в объятия с совершенно необычной для себя порывистостью.

– О да, – прошептал он, зарывшись лицом в ее волосы. – О да…

***

Ночью Джеки показалось, что она проснулась от удара. Но нет, затрещину она получила именно во сне.

Похожий на обезьяну человек, который, как она уже знала, приходился отцом девушке по имени Меропа, как обычно отвесил ей затрещину за то, что в ее руках прорвалась ветхая тряпичная торба с чем-то похожим на мелкую репу.

– Откуда ты только взялась на мою голову? – взревел он, нависая над дочерью. – Если бы ты не была так похожа на своего брата, я бы сказал, что тебя подменили в младенчестве. Тупая образина! Доставай свою палочку, или я ее сломаю!

Джеки послушно вытащила палочку, зажмурилась и что-то пробормотала. «Репаро», это ведь так просто! Но вместо того, чтобы снова стать целой, сумка развалилась на несколько лоскутов. Старик испустил гневный вопль, но не сломал ее палочку, только прошаркал в угол и бухнулся в грязное кресло. Она поспешно опустилась на колени и собрала раскатившиеся клубни в подол.

– Как мне от нее избавиться? – громко спросил он у пространства. Морфин, сидевший на полу у очага, захихикал.

– Зачем от нее избавляться? Пусть служит нам, раз ни на что другое не годна.

– Род не должен умереть, мой мальчик! – наставительно произнес старик, подняв палец.– Наша кровь не должна пропасть даром. Столько поколений, столько величайших чародеев, такой старинный род… Жаль, не осталось ни кузенов, ни кузин, с которыми вас можно было бы переженить по давней традиции. Да и кто ее возьмет?

Старик погрузился в размышления, покусывая ноготь крупными коричневыми зубами.

Джеки замерла над лоскутами, стараясь стать невидимой, незаметной. «Кто ее возьмет?» Ооо… если бы только он хотя бы раз посмотрел на нее так, как смотрит на свою подругу… «Возьмет»… Джеки почувствовала странное томление, и ее руки задрожали, потому что Меропа, девушка из ее видений, подумала о своем таинственном возлюбленном.

Сны приходили в разном порядке, как будто кто-то вытаскивал разрозненные воспоминания у Меропы из головы и показывал Джеки по ночам. Некоторые складывались в целую историю, некоторые пока не соединялись ни с одной другой частью головоломки.

Джеки уже поняла, что Меропа жила в страшной мрачной лачуге со своим отцом и с братом Морфином, что она без памяти любила какого-то мужчину, и что в конечном итоге заставила его выпить любовное зелье под воздействием заклятия подчинения. И что отец и брат Меропы были такими чудовищами, что будь Джеки на ее месте, от них бы не осталось уже и мокрого пятна, даже если бы ей пришлось провести остаток дней в Азкабане.

– Морфин, сынок, – вдруг сказал старший из двоих обезьяноподобных мужчин, прекращая грызть ноготь. – А что если мне поженить вас двоих?

– Ыэ?.. – промычал Морфин. Джеки вскинула голову, глядя глазами Меропы. Ее братец бессмысленно таращился на отца, отвесив мокрую нижнюю губу. Обычно он выглядел устрашающе – дикий, опасный, вовсе не похожий на человеческое существо, – но сейчас был похож на слабоумного.

– Вы двое – потомки старинного рода. От вас родится прекрасный наследник. Жениться на кузинах – это одно, там кровь разбавлена, поди пойми, с кем иной раз кувыркаются эти блудливые шлюхи. Но вы, вы друг другу родня еще ближе. И колдовская сила это знает. Оно-то да, сразу набегут эти законники из министерств, но, говорю я, какое им всем дело, какое их проклятое дело до того, кто женится на моей очаровательной бесприданнице, которая еще и сквиб ко всему прочему…

Джеки с нескрываемым, нарастающим ужасом следила за тем, как отвратительная идея освещает лицо старого безумца.

– Что скажешь, Морфин? А-ха-ха! – протянул старик, от души любуясь перепуганной дочерью и тешась тем, что придумал. Глупое выражение понемногу сползало с лица его сына, когда тот осознал суть предложения отца.

И тогда терпение дочери, наконец, закончилось. Она вскочила на ноги и выхватила палочку, наставляя ее попеременно то на одного, то на другого.

– Нет! – воскликнула она, и Джеки удивилась хриплому, резкому голосу, похожему на крик сойки. – Нет!

Старик захохотал еще пуще.

– И что ты сделаешь, бестолочь? Что ты сделаешь? Ты даже сумку…

Вспышка малинового света заставила его умолкнуть. На полу перед его креслом задымилось огромное выжженное пятно. Не закрывая рта, старый колдун уставился на пятно, багровея лицом.

– Ах ты поганка! – вскричал он наконец. – На родного отца!.. Морфин, сынок…

Тот ринулся было вперед, но новая вспышка преградила ему дорогу.

– Нет, – уже тише, но с еще большей силой повторила Джеки-Меропа и стремглав выскочила за дверь.

А дальше все было как в тумане. Меропа куда-то бежала, оскальзывалась на размокшей от дождя дороге, падала, и лето мешалось с поздней осенью, с холодной зимой, и боль то накатывала, то отпускала.

Видение стало четче только тогда, когда Джеки поняла, что Меропа где-то раздобыла рецепт и все необходимые компоненты для изготовления любовного зелья. Она не знала, сколько времени прошло, но Меропа в конце концов вернулась домой. И с облегчением отметила, что отец и брат побоялись к ней приближаться.

Джеки проснулась, чувствуя какое-то странное удовлетворение. Меропа не победила, но все же совершила хоть какой-то прорыв. И впервые после своего странного сна Джеки не чувствовала себя так, словно ее изваляли в грязи.

Близился рассвет. Спать ей уже не хотелось, и тогда она накинула халат и спустилась в зимний сад. Это было, наверное, последнее место, где они с Томом еще не искали тетины тайники. За последнее время они вместе обшарили уже почти весь дом, нашли кучу потайных дверей и люков, множество спрятанных ящичков, коробков и сундучков, но ни в одном из них не было и следа чаши Хельги Хаффлпафф. Том не особенно расстраивался по этому поводу, хотя несколько раз, после ряда очередных бесплодных попыток, он казался озабоченным и задумчивым. Но говорить на эту тему он не хотел и всякий раз менял предмет разговора.

Джеки неспешно брела по прихотливому зеленому лабиринту, вдыхая всевозможные ароматы и наслаждаясь игрой цветочных оттенков, кажущихся неяркими и очень мягкими в свете колдовских огоньков, плывших за нею по воздуху.

Она остановилась у толстого зеленоватого стекла, подозвала колдовские огоньки и безотчетно коснулась медальона на шее. Он казался ей таким тяжелым на вид, но нося его, она не чувствовала веса. С ним было так хорошо и тепло, что Джеки не расставалась с ним даже ночью.

Тетя Хепзиба как будто знала наверняка, что именно стоит подарить племяннице. Тетя Хепзиба… Головокружительный роман, удивительный, поразительный – он так захватил Джеки, что она почти позабыла о своем намерении доискаться правды и доказать, что тетю убила не служанка, а… но кто мог это сделать? Неужели кто-то из родственников умудрился подсунуть Хоки яд вместо сахара или ванили? Неужели этот кто-то побывал в доме и сумел?.. Но кто? Кто бывал здесь достаточно часто, чтобы смочь проникнуть в кухню, чтобы подбросить?..

Мысль погасла, не родившись. Нет, это решительно невозможно, решительно.

Джеки еще раз провела кончиком пальца по выложенной изумрудами букве S и вдруг поняла, что это не буква, а змея. Маленькая гладкая змейка, которая плавно изгибается и кружит, кружит под прозрачной золотисто-коричневатой поверхностью. Что это, драгоценный камень?.. Джеки поднесла его ближе к глазам, и кружение зеленой змейки в глубине стало поистине завораживающим.

Том… почему она вдруг вспомнила Тома? Может быть, потому, что Том всегда у нее на уме? Потому что с последнего свидания она не перестает о нем думать? Потому что ей кажется, что ее решительное признание задело какие-то ответные струны в его душе? Потому что иными ночами ей мечтается о том, как он обнимает ее, прижимает к себе, и оба они обнажены, и их тела болезненно, ослепительно сливаются воедино, и ощущение этой полноты заставляет ее стонать от наслаждения?

Он что-то говорил о темных, страшных и опасных знаниях, которые хочет добыть прежде, чем снова просить место в школе. Темных, опасных и страшных? Нет, скорее, интересных. Ну в самом деле, что может быть опасного и страшного в изучении? В простом углублении в суть? Ведь как можно научить студентов, если даже сам толком не знаешь предмета? И к тому же, это ведь Том…

– Том, – прошептала Джеки, зачарованно следя за змейкой. – Разве ты мог бы причинить зло?.. Разве мог бы, Том? О нет, кто угодно, но только не ты. Только не ты.

========== 6. Побег ==========

К завтраку она спустилась в таком загадочном настроении, что мама обратила внимание.

– Что с тобой, Джеки? Ты опять плохо спала?

– Нет, мам, все хорошо. – Она задумчиво отпила чаю и вдруг внимательно посмотрела на мать.

– Мам, а где изучают Темные искусства?

Джанин чуть не захлебнулась своим утренним кофе с молоком. Она быстренько вернула чашку на блюдце с громким звяканьем и промокнула губы салфеткой, глядя на дочь в крайнем изумлении и тревоге.

– Что на тебя нашло, Джеки? Зачем тебе понадобились Темные искусства? – спросила она, пытаясь взять Джеки за руку, но та почему-то поспешно убрала пальцы.

– Ни за чем, мама. Просто стало интересно, где-то ведь люди должны ими заниматься.

– Не должны милая. Вовсе не должны. Темные искусства – это такая область магии, которую, как по мне, лучше бы вообще забыть. Что в ней толку? Причинять боль? Убивать? Пытать и мучить? Нет, дорогая, я считаю, что Темные искусства, вся эта жестокость и ужас, все они должны быть преданы забвению. Как можно скорее. А за непростительные заклятья нужно не просто бросать в Азкабан, а…

Джанин запнулась, понимая, что ее собственные слова о жестокости еще не полностью отзвучали в залитой солнцем столовой. И пока она мешкала, Джеки вдруг тихо сказала, ни на кого не глядя:

– Темные искусства должны существовать. Нет света без тени. И теней без света тоже нет.

– Говорят, в Дурмстранге их преподают наравне с обычной магией, – спокойно подал голос Теобальд, спустившийся в столовую. Глянул на возмущенную жену. – Джанин, какой смысл утаивать то, о существовании чего и так все знают. Конечно, в Бобатоне и даже в Хогвартсе с его факультетом имени Слизерина Джеки бы такому не научили, но и в Дурмстранг не так просто попасть. Если ты боишься, что наш ребенок пойдет по кривой дорожке, то…

– Тео! – расстроено воскликнула жена.

– …то поздно, она уже получила образование и, как мне кажется, определилась с планами на дальнейшую жизнь, – закончил отец. Он ободряюще улыбнулся Джеки.

– Ну, что стряслось, малютка? – ласково проговорил он. – С чего вдруг такой интерес к темной стороне?

– Просто так, подумалось, – вздохнула Джеки. – Ничего особенного. Просто слыхала кое-что о Салазаре Слизерине – из-за того медальона, который оставила мне тетя Хепзиба. Но ты совершенно прав, я ведь уже не ребенок.

– Детка, надеюсь, ты не носишь этот отвратительный медальон, – сказала Джанин, подозрительно глядя на дочь. – Он мне никогда не нравился. В нем есть что-то… гадкое и темное. Недаром же…

Джанин вдруг умолкла и бросила на мужа умоляющий взгляд. Тот протянул руку и успел поймать и накрыть своей ладонью пальцы дочери, прежде чем она их отдернула.

– Джеки, детка, – проникновенно сказал он. – Видишь ли, мы не имеем ни малейшего понятия о том, кем были твои родители и вообще все предки. Может статься, что у тебя есть… ммм… природные, семейные склонности и талант к темной магии. Но я к чему. Вот к чему. Дорогая, что бы ни произошло, ты всегда наша дочь. Всегда. В конце концов, каждый человек сам выбирает, по какой дороге ему идти. А ты всегда была хорошей девочкой. Нашей славной, хорошей девочкой.

У Джеки вдруг появилось странное, тягостное ощущение, что она в последний раз видит родителей вот так, как сейчас, в залитой солнцем столовой тетиного дома, и ароматный парок поднимается над маминой чашкой кофе, и отец как всегда затаенно усмехается, поглядывая на жену с неизбывной нежностью.

Вот бы и Том так любил ее, как папа любит маму. Вот бы прожить с ним всю жизнь, пройти рука об руку, в самые темные глубины и на самые сиятельные высоты. Отдать ему все, все на свете, даже саму жизнь.

Пальцы привычно дернулись по направлению к медальону, но сейчас он скрывался под платьем, а Джеки теперь уж точно не хотелось при родителях показывать свою странную привязанность к тетиному наследству.

Она снова подняла глаза и обвела взглядом столовую, борясь с нехорошим предчувствием.

– Я тоже вас очень люблю, – тихо сказала она. Мама улыбнулась, отец снова пожал ее пальцы. Боясь без причины расплакаться, Джеки поспешно допила свой чай и ушла к себе, краем уха ловя тихие мамины слова:

– Помнишь, ты говорил о должности в Министерстве, которую Боунсы могут предложить для Джеки? Было бы неплохо попросить их заняться делом прямо сейчас, пусть лучше думает о стажировке, чем о темных искусствах. Криспин будет рад и счастлив взять Джеки под крылышко… все-таки, он такой хороший молодой человек, и было бы очень славно, если бы они…

***

Видение пришло само собой, незванное, нежданное. И это был даже не сон.

Рука Джеки-Меропы дрожала в чьей-то теплой, сильной ладони. Все перед глазами плыло, перетекало в солнечный свет, в золото. Странно, как явственно все было, как ее собственная кожа ощущала каждое прикосновение, как в ее собственном животе плясали бабочки, когда Меропа, задыхаясь от восторга, от шального счастливого предчувствия бежала следом за своим любимым.

Джеки не видела его лица: иногда ей казалось, что Меропа не решается на него посмотреть, как будто он божество или ее личное ослепительное солнце.

Все ей было в новинку. И элегантное жемчужно-серое дорожное платье, и шляпка с вуалью, и новехонькие чулки со швом, и ажурные перчатки, и шелковое летнее пальто, и туфельки на каблучках.

Поезд дает свисток, и она бежит, бежит следом за тем, кто нежно и настойчиво влечет ее за собой. Она протискивается через толпу смеющихся, говорящих, взволнованных людей, которые только что приехали или сейчас уедут, как и она, и ей тоже хочется смеяться, хочется раскинуть руки и бежать, лететь. Вперед, к новой жизни. И она, Меропа Гонт, уже не забитая несчастная нищенка, жертва своего кошмарного отца, нет. Теперь она настоящая дама, которая вот-вот станет женой…

– Успели, – с облегчением выдыхает он, и голос кажется Джеки странно знакомым, но все же неузнаваемым. – Успели.

Он захлопывает дверь купе, защелкивает замок и, прежде чем она успевает поднять глаза к его лицу, он запрокидывает ее голову и страстно целует в губы, раздвигая их языком и своими губами, сжимая трепещущими пальцами ее бледные щеки, и она все-таки смеется, потому что счастье брызжет, брызжет изнутри как кипящая вода из-под крышки.

Это ничего. Ничего страшного. Пройдет время, и все встанет на свои места. Все получится. И он все поймет, и не осудит ее, потому что она сделает его самым счастливым на свете. Потому что она любит. Она любит его больше всего на свете.

Джеки почувствовала, как задрожали колени, то ли ее, то ли Меропы, когда теплая ладонь скользнула от ее шеи к плечу, а оттуда на грудь, под пальто. Едва сдерживаясь, чтобы не застонать в голос от переполняющего ее наслаждения, Меропа стиснула пальцы в кулак.

Горячее дыхание опалило ее шею, мягкие, чуть влажные губы скользнули по коже, и новая волна удовольствия прокатилась по всему ее телу.

– Господи… как же я хочу уложить тебя в постель прямо сейчас… – прошептал такой знакомый, такой любимый голос у самого уха.

…Джеки очнулась от того, что ее собственные пальцы скользнули по шее, от уха вниз, и ее всю пробрал томительный трепет. Страстный, горячий шепот все еще звучал в ее ушах, и она прикусила губы. Впервые в жизни она чувствовала такой сильный зов плоти, такое горячее, нестерпимое желание. Еще несколько минут – и она отправилась бы к Тому, сама прыгнула бы на него, как кошка на дерево, вцепилась бы и не отпускала, пока он не утолил бы ее жажду…

***

Внизу раздались голоса. Не только родители, там был и еще кто-то, кого Джеки не могла отсюда узнать. И вдруг ее осенило. Мама ведь предупреждала ее, что сегодня, в канун Рождества, должны приехать Боунсы. Не прошло и недели после того разговора в столовой.

Интересно, почему мама так сияла, когда видела Джеки рядом с Криспином? неужели всерьез подумала, что они могут?.. Нет, нет, это же смешно!

Джеки казалось, что она совершенно не подает виду, что влюбилась, да еще и не просто так, а в того самого загадочного темноволосого красавца, о котором так горячо судачили все тетины подруги, называя его не иначе как «этот» и томно вздыхая.

Почему-то ей казалось, что это важно.

А теперь, когда пришли гости, она уже не сможет сбежать – по крайней мере, прямо сейчас.

Джеки глубоко вздохнула – в теле еще бродил странный жар, – и подошла к зеркалу.

Медленно, рассеянно и небрежно провела она пуховкой с пудрой по пылающим щекам, пригладила волосы и застегнула воротничок. Медальон пульсировал в ложбинке на груди, и сладкий жар раскатывался от него как волны… он был такой отзывчивый, как будто в нем жило ее второе сердце. После каждого видения, даже самого смутного, в котором Меропа отдавалась ласкам своего загадочного возлюбленного, медальон Слизерина оживал.

Джеки медленно, нехотя спустилась вниз. Не то чтобы она была не рада видеть Криспина – именно сейчас, в данный момент, ей больше хотелось побыть одной, предаваясь сладостным мечтам о Томе. Они не виделись уже несколько дней, и Джеки страшно соскучилась.

…Какие-то птички заливались в саду. Небо было такое глубокое, синее, точно стоял не декабрь, а май. Еще не случалось настоящих морозов, и клумбы до сих пор пестрели поздними хризантемами – рыжими, желтыми, багряными. Ветра не было, и их пряный аромат был похож на густое, настоянное вино. Вот бы сейчас здесь был Том…сейчас бы оказаться рядом с ним, держать его за руку, слушать и улыбаться, а потом поймать этот странный, завораживающий огонек в его глазах, который загорается тогда, когда его губы вот-вот прижмутся к ее губам, когда его рука охватит ее талию как будто стальным кольцом, и ее безотчетно вздрагивающие бедра запылают от жара его тела…

– Джеки, ты здесь? – спросил Криспин. Джеки встрепенулась и кивнула.

– Да-да, я задумалась, – поспешно ответила он и улыбнулась. Криспин тоже улыбнулся. У него был крепкий угловатый подбородок, а верхняя губа в точности повторяла форму охотничьего лука, который висел на стене в кабинете отца, когда она была еще маленькой.

– Как ты и просила, я попробовал разузнать о тебе… о твоих родителях.

Сердце Джеки оборвалось. Всякие мечты о Томе развеялись как дым. И она поняла, что не готова ничего узнавать, ничего понимать, не готова, совершенно не готова…

– И что ты узнал? – спросила она, даже не пытаясь скрыть волнения. Ее руки покрылись испариной.

– Что ты попала в приют почти двух лет от роду. Тебя привезла некая пожилая женщина в траурном наряде и густой вуали. Она не пожелала назвать себя, и неизвестно, приходилась ли она тебе родственницей или нет. Я, конечно, предполагаю, что приходилась, хоть доказательств и нет. Служители приюта были удивлены и насторожены тем, что она не принесла с собой никаких вещей для ребенка, хотя не была похожа на нищенку. Тем не менее, она не позволила задавать вопросы – видимо, применила какое-то заклятие. Только одна женщина через несколько лет вспомнила, что посетительница назвала твое имя – Синистра Блэк.

– Синистра Блэк?.. – прошептала Джеки, глядя на него во все глаза и не веря ушам. – Что за…

– Она назвала еще и имена твоих родителей. Их звали, по ее словам, Кастор и Альциона.

Джеки покачала головой. Это было как ушат холодной воды, совершенно неожиданное потрясение.

– Тем не менее, – продолжил Криспин, беря Джеки за руки. Она даже не осознала, что они холодны как лед, и пальцы застыли, наполовину сжатые в кулаки. – Когда я начал искать, то не нашел в родословных ни Кастора, ни Альционы с фамилией Блэк.

– Блэк – это какой-то известный род? – робко спросила Джеки, сама не понимая, для чего ей это знать.

– Да, это очень старый и известный род чистокровных волшебников, – с неохотой ответил Криспин и пожал плечами. – Странно, что твои родители – кто бы то ни был, мама или отец, – не представлены ни на одном генеалогическом древе Блэков.

– Кастор… и Альциона… какие странные имена, – растерянно пробормотала Джеки. Криспин кивнул.

– В этой семье уже несколько поколений детям дают имена созвездий и отдельных звезд. Именно поэтому я не рискну предположить, кто именно из твоих родителей принадлежит к этой семье. Синистра – я поискал специально – это тоже название звезды. Созвездие Змееносца.