Текст книги "Последний оплот моего бессмертия (СИ)"

Автор книги: Volda Riddle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

========== 1. Племянница ==========

– Я так вам скажу, моя дорогая. Это просто кошмар. Просто кошмар. Принять такую ужасную, безвременную смерть от своей собственной служанки… Бедняжка Хепзиба, бедняжка. Она так доверяла этой своей Хоки… Но я ей говорила, я ее предупреждала, что домовые эльфы – подлые создания! Опасные и лживые. И я не удивлюсь, моя дорогая, я совершенно не удивлюсь, если эта Хоки, эта гадкая Хоки еще ее и ограбила. Если хотите знать, милочка, мое мнение…

Джеки склонилась над чашкой, разглядывая серовато-лиловые разводы молока в чае. Она терпеть не могла чай с молоком и сахаром. И совершенно не могла переносить трескотню, которой ее щедро угощала собеседница под раздражающее бряцание чайной ложечки по стенкам чашки.

За окнами шумел дождь, и Джеки с гораздо большим удовольствием слушала бы этот переливчатый бисерный шум на стеклянной крыше веранды, чем скучные сплетни. Ей хотелось остаться одной, просто смотреть в окно на мокрые астры всех возможных цветов и предаваться мыслям о жизни и смерти вместо того, чтобы сочувствовать чужой жадности, которой невмоготу терпеть до оглашения завещания.

Старая ведьма по имени Бертрана (фамилию ее Джеки никак не могла, да и не хотела запоминать) была далекой родственницей почившей Хепзибы Смит – чуть ли не более далекой, чем сама Джеки. Но это совершенно не помешало ей приехать немедленно после известия о смерти. Двоюродная племянница четвероюродной бабушки – семьдесят седьмая вода на киселе, но тоже ведет свой род от Хельги Хаффлпафф, приезжает сюда, считает себя чуть ли не главной наследницей, селится в доме Хепзибы, пытается распоряжаться ее делами, заваривает ее чай, заговаривает всем зубы и поливает грязью бедняжку Хоки.

Джеки медленно размешивала в чашке молочно-водянистую бурду, и где-то внутри нее росла удивительная, всепоглощающая ярость. Глядя вниз, чтобы хотя бы не видеть толстых розовых брылей, нависающих над жестким белым воротничком, Джеки заставила себя слушать дальше.

– Я, правда, еще не смотрела, что именно пропало… да и пропало ли, – внезапно сказала родственница. Ее манерный квакучий выговор действовал на нервы. – Но я совершенно уверена, что доверять эльфам…

«Да все ясно с тобой, – подумала Джеки. – Когда на Хоки уже висит обвинение в убийстве, прицепить к нему обвинение в краже нескольких безделушек будет проще простого. Интересно, сколько серебряных ложечек уже затерялось в необъятных баулах, сколько золотых цепочек надежно упрятано под шерстяное платье с бархатной пелериной, сколько изукрашенных самоцветами булавок нечаянно запуталось в спрятанном под шляпой узле седеющих волос?»

– Но вы ведь не знаете, что пропало, – промолвила Джеки – впервые за всю беседу. – Вы даже не знаете, была ли кража, но…

– Милочка, я совершенно уверена! – вскричала до крайности скандализированная собеседница, розовея лицом. – Лживые твари эти эльфы! Тем более, что Хоки знала, где лежат самые ценные вещи, и более того, она сама с приказа бедняжки Хепзибы накладывала защитные заклинания, когда убирала коробки обратно в шкаф.

«Еще бы эльфам не быть лживыми, когда вы сами заставляете их лгать, » – подумала Джеки, вспоминая вечно угодливую Хоки, которая только и льстила своей хозяйке.

***

Джеки бывала в гостях у Хепзибы всего дважды: еще ребенком, лет шести от роду, и в прошлом году, когда та сама написала племяннице и попросила приехать на время каникул. Хепзиба как раз прикупила несколько новых вещиц для своей коллекции и радостно хвасталась удачными приобретениями. Джеки запомнились крошечные сладкие пирожные, которыми щедро угощала ее тетя, по-рождественски пряный аромат ее духов, пышные шуршащие платья и туго зашнурованный корсет. Хепзиба молодилась изо всех сил и, по-видимому, до сих пор искренне считала, что ее щеки цветут как розы совсем не благодаря румянам.

Очевидно, Джеки удостоилась расположения уже хотя бы потому, что не проявляла разбойного интереса к сокровищам двоюродной тетки. В отличие от…

Джеки искренне грустила по добродушной, доверчивой наследнице Хельги Хаффлпафф. И когда начался разговор о наследстве, она даже не вспомнила сразу – а когда и вспомнила, то промолчала, – об обещании Хепзибы завещать ей одну из самых главных ценностей – большой золотой медальон.

Почему-то мадам Смит особенно им дорожила и очень гордилась.

Медальон был тяжелый, тонкой работы, с буквой S, выложенной на крышке мелкими изумрудами. Джеки даже не спросила, просто подумала, что это что-то фамильное, смитовское, и не придала словам тетки большого значения. Ей нравилось обводить пальцем изгиб выложенной мелкими камушками буквы и любоваться переливами зеленых бликов, забывая обо всем, погружаясь в мечтательный транс. Но жажды обладания сокровищем она так и не ощутила.

***

– …Интересно, зачем к бедняжке Хепзибе ходил этот… – вдруг прозвучало из-за стола. Джеки погрузилась в свои мысли и позабыла, где находится. Слова разговорчивой собеседницы застали ее врасплох.

– Что? Кто ходил? – переспросила она, вскидывая голову. Родственница недовольно поморщилась.

– Иногда мне кажется, милочка, что в этом вашем Бобатоне вас недостаточно муштруют и не прививают вам нужного изящества… Почему вы вообще оказались там, а не в Хогвартсе? Вам самое место в…

– Потому что мой отец работал в Нидерландах, когда мне пришла пора идти в школу, – кротко ответила Джеки, едва сдерживая желание достать палочку и стукнуть собеседницу по носу.

– Очень зря! – заявила та, не замечая, как ее поведение резко идет вразрез с ее же собственным представлением о хороших манерах и изяществе. – Вам самое место в Хогвартсе с этой вашей порывистостью…

– Так кто приходил к тете Хепзибе? – решительно переспросила Джеки, откладывая в сторону ложечку, и родственница надула губы. Слово «тетя» хлестнуло ее как бич. Слово «тетя» – из уст Джеки Мэйфейр…

Джеки почувствовала, как лицо стало горячим. Множественные родственники умершей, слетевшиеся на похороны откуда только можно, были настоящей семьей. В их жилах текла хотя бы капля крови Хельги Хаффлпафф. Они легко могли подтвердить свое родство, если бы понадобилось. И никто не надувал щеки, когда каждый из них то и дело поминал свою семейную связь с усопшей.

Джеки получила свою фамилию от матери – отец разругался с семейством за годы до ее появления на фамильном древе. Женившись, он стал называться Теобальд Мэйфейр. А потом, через несколько лет, когда стало ясно, что у Теобальда и его жены Джанин никогда не будет собственных детей, они удочерили одинокую девочку без имени, без воспоминаний. Никто в сиротском приюте не дал себе труда разузнать, что случилось с ее родителями, откуда она взялась. Ее просто отдали в новую семью, просто подарили новую фамилию и имя – простое, как многие считали, плебейское имя. Не Жаклин, не Вильгельмина какая-нибудь, не Адальберта. Просто Джеки.

Но до самого момента трагической гибели Хепзибы Смит Джеки считала себя частью семьи, хотя родители никогда не скрывали от нее правды.

– О… он здесь часто бывал в последние несколько месяцев. Последние!.. – театрально всхлипнула Бертрана. Когда острый приступ обидчивости прошел, она решила, что желание обсудить пикантную сплетню все же сильнее желания учить Джеки манерам.

– Молодой, обходительный, очень красивый… Все, кто знали бедняжку Хепзибу, говорили, что она прямо голову потеряла. А он, судя по всему, ходил к ней далеко не ради сердечного интереса. Будем смотреть правде в глаза: лучшие годы бедной Хепзибы были давно позади. Помяните мое слово, милочка, мы еще о нем услышим в этой истории!..

Джеки отодвинула чашку.

– Что ж… благодарю за сведения, – суховато сказала она и встала. Что-то тревожное поселилось глубоко в груди. Что-то необъяснимое, словно предчувствие беды.

***

Беда затаилась в каждом уголке этого дома, битком набитого всякой всячиной.

Когда Джеки приехала сюда, ей до последнего казалось, что вот сейчас тетя выплывет из-за угла, протянет унизанные золотом полные ручки, окутает шелковым шелестом и тяжелым сладким ароматом. Но вместо этого она увидела до странности маленькое, бледное, словно восковое личико, утопающее в пене ярко-розовых кружев. Бертрана успела похозяйничать…

Не говоря ни слова, Джеки подошла к гробу и достала палочку. Бертрана подбежала с возмущенным квохтанием, но ярко-алые искры, вспыхнувшие предостерегающе и опасно, остановили ее в нескольких футах. Ядовито-розовый цвет кружев сменился на мягко-палевый, и скрипуче-шелковое платье, надетое на покойницу, приобрело глубокий, умиротворенный оттенок летних сумерек. Последним движением Джеки убрала с воскового лица яркие, неуместные пятна небрежно наложенного макияжа. Теперь лицо Хепзибы стало спокойным и удивительно молодым – при жизни она не выглядела так хорошо.

Джеки коснулась холодных равнодушных пальцев. Что-то тяжелое давило ей на плечи, и она могла только догадываться – видимо, это было какое-то подспудное воспоминание о возможной смерти ее настоящей семьи, надежно упрятанное в глубинах ее памяти, но неизгладимое. Она трудно сглотнула и отошла, все еще сжимая в руке свою палочку, как будто ожидая, что кто-то сейчас бросится на нее из-за угла.

Она чувствовала здесь какое-то странное чужое присутствие, как будто, кроме тихо шепчущих портретов, по дому разгуливали призраки. В первую же ночь Джеки проснулась от ощущения, что кто-то смотрит на нее сквозь щели в балдахине. И с тех пор она стала задергивать шторы с наступлением темноты, как будто боясь, что к ее окну с другой стороны вот-вот прильнет чье-то лицо.

За окнами стремительно темнело, зелено-серые дождевые сумерки наваливались неумолимо, молниеносно. Как будто кто-то наколдовал ночь среди бела дня. Джеки нервно прохаживалась туда и сюда. Ей хотелось поскорее отсюда уехать и в то же время страшно хотелось остаться, как будто это был ее родной дом.

Ей нравились прихотливо изукрашенные птичьи клетки, запущенный английский сад с заросшим прудом, сладкий и убийственный аромат лилий, которыми были засажены целые клумбы, нравился странный серебристо-зеленый свет, проникающий сквозь толстые стекла крыши, и глубокая, настороженная тишина старого дома.

Джеки остановилась у забрызганного дождем окна и приложила руку к холодному стеклу, словно пытаясь дотянуться до бело-розовых лилий-звездочетов, которые колыхались внизу, словно пестрое море. Странно, как это они еще цветут в такую пору. Наверное, скоро холодные декабрьские дожди смоют, сорвут эти сладко пахнущие звезды, и здесь не останется больше ничего, что помнило Хепзибу живой и здоровой…

Джеки бросила последний взгляд на темнеющие заросли боярышника – и какая-то тень проплыла за залитым дождем стеклом. Она поспешно наставила на окно палочку, дождевая вода растеклась в стороны, и Джеки на миг встретилась глазами со взглядом другого человека, который стоял внизу, в саду, и смотрел на окна.

Не вполне отдавая себе отчет в том, что делает, Джеки бросилась вниз, стуча каблуками по деревянным ступеням. Бертрана, все еще заседавшая в столовой наедине с собой и блюдом пирожных, громко ахнула. Еще бы, в ее представлении выпускницы Бобатона, вероятно, должны порхать по воздуху и питаться цветочной пыльцой и солнечным светом.

Джеки слетела вниз как птица и выскочила в сад еще до того, как странный незнакомец успел удрать. В темной мантии поверх черного костюма он выглядел довольно траурно. Как будто пришел почтить память хозяйки, вот только в дверь постучать побоялся.

– Вы кто? – выпалила Джеки, наставляя на него палочку. Дождь поливал все сильнее, и скоро ее волосы заструились по лицу вместе с водой. Незнакомец слегка склонил голову набок. У него было очень бледное, очень серьезное и очень красивое лицо. Слегка впалые щеки, густые темные волосы, разделенные пробором сбоку и спадающие на лоб крупным завитком. И большие, внимательные, красивые темные глаза.

– Старый друг, – ответил он наконец, спустя целых несколько нестерпимых минут, в течение которых Джеки казалось, что он просвечивает ее насквозь этим своим пристальным серьезным взглядом. Странное нетерпение и раздражение вдруг вспыхнули в ней, и ее золотистая волшебная палочка, всегда такая отзывчивая, немедленно откликнулась. Вырезанные на ней буквы загорелись ярким переливчатым огнем.

Резьба тотчас же привлекла внимание незнакомого молодого человека, и Джеки показалось, что его ноздри дрогнули и едва заметно раздулись, как будто от жадного внимания.

– Что это там написано? – спросил незнакомец, не отводя глаз от пылающих букв.

– Певерелл, – выдохнула Джеки. Она сама сделала эту надпись – точь-в-точь как на детской игрушечной палочке, которая была с нею, сколько она себя помнила. Точно такая же, из светлой древесины, только неспособная творить настоящую магию. Та палочка была единственной вещицей из ее жизни до приюта, и Джеки берегла ее как зеницу ока.

– Певерелл… – прошептал молодой человек и вскинул голову, глядя в упор на Джеки. – Певерелл…

Тянущее, болезненное чувство охватило ее голову – как будто тиски или клещи сжались у ее висков и вытягивают, вытягивают… слезы сами собой брызнули из ее глаз, она взмахнула палочкой – наугад – и как будто что-то разбила. А незнакомец пошатнулся и отступил назад на пару шагов.

– Я пришел проститься с госпожой Смит, – негромко сказал он и на миг опустил взгляд. Джеки невольно и со странным вниманием разглядывала его тонкое лицо, но палочку не опускала. – Но войти не решусь. Слишком подозрительно будет для родни наше с ней знакомство. Я… Я просто приказчик в магазине Боргина и Бёрка, и мы часто встречались с мадам Смит, когда она имела желание показать новые приобретения или продать что-нибудь из своей коллекции. Сомневаюсь, что я буду уместен на прощании… среди родственников.

Юноша снова поднял глаза. Ему было лет двадцать – двадцать два, самое большее, и сейчас он казался удивительно невинным, как будто ангел спустился с неба. Джеки нахмурилась. Она почти не сомневалась, что именно о нем говорила Бертрана, называя его «этот». Но внутри нее боролась целая толпа разнообразных эмоций. Ей не хотелось допускать чужаков, тем более, подозрительных, на похороны Хепзибы. Но этот выглядел слишком располагающе для чужака. И еще он был слишком красивым, чтобы неискушенная Джеки осталась равнодушной. И, кажется, последняя эмоция возобладала над здравым смыслом.

– Похороны завтра. В полдень, – сказала Джеки наконец. Снова тянущая боль на миг обняла ее голову, но тут же пропала. Молодой человек сжал губы и кивнул.

– Благодарю. Это очень важно для меня. Очень, – промолвил он наконец и снова взглянул на Джеки и на ее палочку, а потом отвернулся, готовясь уйти.

– Кто вы? Как ваше имя? – спросила Джеки, и он быстро оглянулся.

– Том, – ответил он, и ей показалось, что мышцы на его скулах отвердели. – Том Реддл.

========== 2. Друг ==========

Наутро Джеки с удивлением обнаружила, что гостей стало еще больше. Казалось бы, куда уж больше, но нет, приехали еще несколько семей, в том числе старые знакомые ее отца со взрослым сыном. Странное дело, она успела позабыть друга детства. Как он вырос, ничего себе.

Криспин широкими шагами подошел к ней и сходу размашисто обнял, совсем как в детстве – и вдруг отстранился, как будто опомнился.

– Ээ… привет, Джеки, – сказал он слегка смущенно. – Я совсем забыл, что ты уже не ребенок.

Он так изменился – если бы Джеки встретила его на улице, то вряд ли узнала бы. Высоченный, широкоплечий, с густыми и жесткими волнистыми волосами. А еще у него откуда ни возьмись появился быстрый американский акцент.

– Ты тоже, – ответила она, а потом поняла, что как-то слишком пристально его разглядывает. Конечно, он тоже – тем более, что он был старше нее года на три или четыре.

– Сочувствую, – сказал Криспин, соблюдая приличия. Джеки грустно кивнула, и какое-то время оба молчали. Потом Криспин указал на соседнюю комнату – маленькую, заставленную всевозможными сейфами и шкафами, но безлюдную.

– Я слыхала, ты теперь работаешь в Министерстве, – сказала Джеки, усаживаясь на крошечный диванчик. Криспин бы тоже туда поместился, однако, предпочел устроиться на пуфе напротив.

– Да, – с улыбкой ответил он, – как я всегда и хотел. Побывал в Америке на стажировке, много чего узнал. Теперь я офицер в отделе магического правопорядка.

– Серьезно? – переспросила Джеки, не веря своему везению. – То есть, ты работаешь именно в том отделе, который занимается расследованием всяких преступлений?

– Ну да, – сказал Криспин, очевидно, все еще не понимая, к чему она клонит и почему так восхищенно-удивлена.

– Послушай, ты-то мне и нужен! – горячо воскликнула Джеки и тут же смущенно умолкла: в комнате, из которой они только что ушли, явно кто-то был, и этот кто-то, кажется, напряженно прислушивался.

– Ого, – засмеялся Криспин, сверкнув крупными и красивыми белыми зубами. – Настолько горячего приема я не ожидал. Что стряслось?

– Тетю Хепзибу убили, – выдохнула Джеки. Брови Криспина дрогнули.

– Я знаю, – ответил он, приготовившись слушать дальше. – Ее убил странный и страшный яд, который по несчастной случайности попал в ее какао.

– О! Нет, не так, как ты думаешь… как все думают… нет, не Хоки и вовсе не по неосторожности. Ее убили – я в этом почти не сомневаюсь.

– А, – мягко сказал Криспин. – То есть, ты намекаешь на то, что магическое правосудие ошиблось?

– И да и нет, – поспешно ответила Джеки. – То есть, нет – они не ошиблись в том, что ее отравили. Но да – они ошиблись в том, кто это сделал. Они совершенно не потрудились проверить память Хоки.

– Еще как потрудились, – заверил Криспин. – Обвиняемая была допрошена по всем правилам. Ее память великолепно сохранила все детали. Она взяла нечто, как ей показалось, то ли сахар, то ли ванилин, я уже точно не помню, и добавила в хозяйкино вечернее какао. Этот факт не вызывает сомнений.

Джеки огорченно замолчала. Но как же так…

– Но как же так, – растерянно произнесла она вслух, – почему у тети вообще оказался этот яд? Она никогда таким не занималась… тем более, в кухне, тем более, там, где его могла найти ее служанка и…

– Видимо, все это – результат какой-то большой неосторожности. Твоя тетя, мадам Смит, поступила легкомысленно. Служанка такого возраста как Хоки уже давно должна была быть отправлена на пенсию.

– Вот именно! – шепотом вскричала Джеки. – То есть, я имею в виду, что Хоки заслуживает лучшего обращения – в том числе со стороны магического правопорядка. Она не могла убить тетю Хепзибу. Это сделал кто-то другой.

– Хорошо, допустим. Ты же не на ровном месте это все выдумала, это понятно. Вопрос в другом. Есть ли у тебя подозрения – кто может оказаться преступником и каков мотив?

Джеки опустила голову и поджала губы. Криспин говорил так рассудительно и правильно, и все ее импульсивные выводы начали казаться и в самом деле выдумкой…

– Нет, – мрачно ответила она. – В том-то и дело.

– Да, Джеки, – все так же мягко сказал Криспин. – Обвинение в убийстве – это очень серьезное дело. Не стоит разбрасываться такими предположениями, даже если ты совершенно, абсолютно уверена, но не имеешь веских доказательств или хотя бы мотива к совершению такого преступления.

– Но я… я просто знаю, я просто чувствую, что тут что-то не так, – горячо прошептала Джеки. Она почувствовала, как внезапно сжалось горло, и слезы досады подкатились к глазам.

– О! Ну вот! – Криспин поднял брови. – Если это для тебя так важно, то не стоит забывать, что у тебя есть неплохие связи в министерстве.

Джеки подняла глаза – продолжая разбираться в собственных мыслях, она слегка утратила нить его рассуждений. Криспин со значением указал на себя большим пальцем.

– Обещаю сделать все, что в моих силах. Хотя это дело и считается решенным и закрытым.

Джеки улыбнулась сквозь слезы. Теперь она увидела, наконец, в этом светловолосом великане того самого мальчика с мечтательными серыми глазами, который никогда и никому не отказывал в помощи.

Они провели вместе два лета – первое, когда Джеки как раз окончила первый курс учебы, и второе – после четвертого курса. Он казался ей таким взрослым, но, как ни странно, он не отказался от дружбы с девчонкой, да еще и настолько младше себя. Может быть, его просто забавляла возможность научить ее разным заклинаниям, которые он уже знал, и повеселиться вместе с ней, превращая яблоки в чайные чашки и подсовывая их в сервиз, пока не видели родители.

– Как давно я тебя не видела, Криспин, – сказала она и почему-то всхлипнула.

Однако, Джеки не чувствовала в себе сил признаться Криспину о том, что встретила «того самого» в тетином саду. Почему-то она знала, что об этой встрече нельзя рассказать даже ему.

От воспоминания что-то волнующее вздымалось у Джеки в груди. Как будто она только что получила рождественский подарок и точно знает, что внутри красиво упакованной коробки – именно то, что она всегда хотела получить. Это настораживало и окрыляло одновременно, и Джеки теперь точно знала, чего ждет от этого дня.

– Криспин?

– Да, Джеки, слушаю.

– Скажи-ка, – медленно произнесла Джеки, принимая окончательное решение еще до того, как последние слова будут сказаны. – А через мои прекрасные связи в министерстве нельзя узнать, кем я была до того, как меня усыновили мама с папой?

Криспин вскинул голову.

– Зачем тебе вдруг понадобилось? – спросил он, слегка хмурясь, оглядываясь на соседнюю комнату и склоняясь к Джеки так близко, что их волосы соприкоснулись.

– Хочу узнать, почему на моей игрушечной палочке было написано «Певерелл».

Криспин вздохнул и замялся на мгновение, но потом кивнул.

– Я попробую поискать… – шепнул он и вдруг тихое «Ах!» донеслось от двери. Джеки выпрямилась, совсем как в детстве, когда их обоих ловили за очередной шалостью. Она успела заметить на лице Криспина давно знакомое невинное выражение, которое, впрочем, никого никогда не обманывало.

У двери стояла мама Джеки; она пробормотала какие-то извинения и быстро скрылась за стеной, но Джеки успела заметить, что ее лицо буквально сияло.

========== 3. Гиацинты ==========

– Я очень вам благодарен и не собираюсь докучать, – кротко и мягко сказал Том, отводя взгляд и собираясь уходить. – Благодарю за возможность здесь побывать.

Моросящий дождь оседал на его черных кудрях, отчего они казались усыпанными прозрачными бусинами. Джеки стояла так близко к нему, что разглядела несколько веснушек, странно дерзких и неожиданных на его чудесной мраморной коже.

– Напротив, – возразила Джеки. – Я бы хотела, чтобы вы сегодня составили мне компанию.

«Что я говорю? – ужаснулась она сама себе. – Что я такое несу?!»

Том резко обернулся. Джеки еще никогда не видела настолько изумленного, неверящего взгляда.

– Компанию? – переспросил он, и ей показалось, что его губы одеревенели.

– Да, именно, – храбро ответила она. – Компанию. Дело в том, мистер Реддл, что я подозреваю, что тетя погибла не по вине своей служанки Хоки. А вы были другом мадам Смит. Поэтому я была бы вам очень благодарна, если бы вы помогли мне доискаться сути.

Том медлил. Джеки заметила, как сжались его губы, какими беспокойными стали глаза. Он бросил на нее непонятный взгляд, полный, как ей показалось, отвращения, тоски и ярости, но это впечатление тут же пропало.

– А еще, – вдруг добавила она, – сегодня вечером состоится оглашение завещания мадам Смит. Возможно, вам она тоже что-нибудь оставила.

– Что ж… – пробормотал Том. – Я составлю вам компанию, мисс…

– Мэйфейр. Меня зовут Джеки Мэйфейр.

– А надпись Певерелл на вашей палочке?..

– Когда родители взяли меня из приюта, – нехотя пояснила Джеки, – при мне была игрушечная волшебная палочка с такой надписью. Может быть, это моя настоящая фамилия, но мне ничего об этом не известно.

Том выслушал с непонятным выражением на лице. Джеки в последний раз собралась с духом.

– Приходите к семи. Я встречу вас в саду. Сейчас в доме полно народу – вы сами видели. Я не хочу, чтобы вас видели лишние глаза, и чтобы лишние языки судачили о том, что их не касается.

Том медленно кивнул и отвел взгляд.

– Как пожелаете, мисс Мейфейр, – сказал он все так же мягко и спокойно, но у Джеки появилось ощущение, что меньше всего на свете он хочет приходить в сад Хепзибы именно сегодня и именно в семь. – Не смею вас задерживать. Тем более, вас уже хватились.

Джеки оглянулась на толпу родственников. Криспин, стараясь не привлекать внимания, искал ее глазами, но ее и Тома надежно защищала высокая ограда вокруг чьего-то фамильного склепа.

Он слегка поклонился и пошел к воротам. Его темно-серая мантия как-то странно сливалась с серой каменной стеной, вдоль которой он шел, как будто он постепенно растворялся в пейзаже. Было удивительно темно, словно от полудня день сразу перепрыгнул к глубоким сумеркам. Тяжкие грозовые тучи клубились прямо над головой, по временам принимая странные, пугающие формы.

Джеки вдруг последовала за Томом, который уже подошел к кладбищенским воротам. Она чуть не припустила бегом, подхватывая на ходу тяжелые длинные юбки чопорного траурного платья, но чуть только поравнялась с воротами, как поняла, что его и след простыл. Появляется из ниоткуда, исчезает в никуда.

Она еще раз огляделась по сторонам, развернулась и медленно побрела к семье под моросящим дождем. Сейчас все трансгрессируют домой, сядут за длиннющий стол в гостиной Хепзибы, растянутой до предела при помощи удивительной магии, в гостиной, где никогда не бывало столько народу одновременно, примутся лицемерно вспоминать ту, которую почти не знали и раз в сто лет навещали при жизни. Будут стараться незаметно – а потом всем станет все равно – разглядывать все занятные вещицы на полках и в застекленных шкафах. А потом душеприказчик покойницы зачитает ее завещание, и добрая половина этой толпы сбежит почти сразу же, потому что им не достанется ни ложечки, ни простенькой чашки из драгоценного старинного фарфора.

И вот когда вся эта орава разбежится, Джеки снова обретет покой.

– Где пропадала? – шепнул Криспин, когда она вернулась к остальным. Он окинул ее внимательным взглядом.

– Хотела побыть одна, – ответила Джеки. – Устала от этой толпы. Не от тебя, конечно, ты не подумай, – поспешно добавила она, безотчетно беря его за руку. – Ты-то здесь не ради тетиного наследства.

Как во сне она следовала за семейством, как во сне заняла свое место за столом, когда пришло время поминального обеда.

– И эта здесь… – раздалось с правой стороны. Джеки устало подперла руку головой, поставив локоть прямо на стол. Демонстративно. Говорившая зафыркала, и хоть Джеки и не удалось ее увидеть, она была почти уверена, что это была Бертрана. Ну или какая-нибудь из ее наперсниц, которая распивала с ней бесконечные чаи, дожидаясь оглашения завещания и перемывая кости всем без исключения.

– Это семейное дело!.. – донеслось с той же стороны. – Разве здесь место…

Джеки возвела глаза к потолку. Вот бы хоть каплю того яда, что оказался в какао бедной тети Хепзибы. Джеки представила себе, как говорившая вдруг умолкает и начинает синеть лицом, нечаянно, разумеется, совершенно случайно подавившись вкуснейшими каперсами.

Ей нестерпимо сильно хотелось терпко-кислого чаю с лимоном, а не всей этой изобильной еды. А еще ее мысли то и дело возвращались к Тому и предстоящей встрече.

– Джеки, ты здорова? – раздался вдруг шепот из-за левого плеча. Мама, конечно.

– Да, мам, все в порядке.

– Почему не ешь?

– Не хочется. Устала.

– Попросить подать тебе чаю?

– Нет, мам. Я подожду, когда все будут пить. Спасибо.

Джеки неловко улыбнулась матери левой стороной лица, все так же глядя в пространство. Напротив нее, отделенные от нее хрустальными бликами и мерцанием свечей, покачивались в полусвете размытые пятна чьих-то лиц, искры, разбрасываемые бриллиантовыми украшениями, тусклые отблески золота.

Сбежать бы отсюда к чертовой матери.

Рука сама потянулась к старинным часикам, висящим на поясе, на крученой бронзовой цепочке. Почти пять. Надо же, как быстро пролетел день. Совсем немного, и…

Она понятия не имела, о чем будет говорить с Томом и зачем его позвала. От этого становилось страшно, неловко и как-то тошно. А еще более неловко было от того, что ему явно не понравилось ее приглашение.

Внезапно ее осенило: Бертрана ведь говорила, что Хепзиба не на шутку увлеклась красивым гостем. А зная ее легкомысленный характер, легко предположить, что вела себя она соответствующе. Может быть, Том решил, что яблочко от яблони упало совсем недалеко, и Джеки тоже начнет с ним флиртовать? Конечно же, ему были в тягость заигрывания женщины, которая годилась ему в матери, самое меньшее, да еще и… чувство вины пронзило Джеки, и она вспомнила, какой молодой и свежей казалась тетя после того, как она избавила ее от краски на лице и кричащих цветов.

Но ведь Тому она показывалась совсем другой. С ужасным вульгарным макияжем, в ярких безвкусных платьях. И, уж конечно, ее авансы вряд ли могли доставить удовольствие молодому и красивому – Джеки внезапно ощутила горячую краску, взошедшую на щеки – такому красивому и молодому мужчине.

Щелк-щелк-щелк… Джеки вдруг заметила, что нервно щелкает крышечкой от часов, открывая ее большим пальцем и снова закрывая. Звук почти терялся в гуле голосов и звоне приборов, но она мгновенно захлопнула крышечку и сжала руки под столом.

Тем временем подали чай, мороженое и невообразимый ассортимент сладостей. Джеки неловко подцепила маленькой ложкой подтаявший крем-брюле, и тяжелая капля бухнулась прямо на ее платье.

– О, милочка, какое несчастье, – немедленно воскликнул притворно сочувственный голос справа. Та же самая ведьма, и как она только все видит? Никак ей покою нет. – Позвольте, я вам помогу!

Джеки не успела возразить ни слова. Обильный слой густой пены покрыл весь перед ее платья, от шеи и до самых бедер. Пена почему-то пахла маггловским отбеливателем, и Джеки это очень не понравилось. Зато родственница улыбалась.

– Тергео! – воскликнула Джеки, направляя на пену свою собственную палочку. Здесь мало кто ее видел в действии, и сияющая надпись «Певерелл» произвела на многих почти такое же впечатление, как и на Тома.

Пена исчезла, но поганое предчувствие не обмануло Джеки: весь перед ее черного платья, где была пена, стремительно рыжел на глазах. Ведьма, наколдовавшая пену, притворно ахнула.

– О Мерлин! – воскликнула она. – Я вместо пятновыводителя добавила отбеливатель! Какое несчастье!

Джеки с оглушительным скрипом отодвинула стул и вскочила. Ее так и подмывало сделать какую-нибудь ответную пакость, но невероятным усилием воли она все же сдержалась.

– О да. Какая нелепая случайность, – тихо сказала она. Впрочем, в столовой уже несколько минут царила такая тишина, что ее слова донеслись до обоих концов стола. Все еще сжимая палочку в ладони, Джеки выбралась из-за стола и быстрым шагом направилась вверх, в свою спальню. Платье было мокрым, тяжелым, и отвратительно пахло отбеливателем.