Текст книги "Последний оплот моего бессмертия (СИ)"

Автор книги: Volda Riddle

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Меропа вся сжалась. Грубые пальцы Морфина прошлись по ее плечу над небрежно распахнутым вырезом платья, откинули в сторону спутанные волосы, опустились ближе к груди. Меропа ощутила, как на ее плечо лег колючий подбородок брата, как его нечесаная грива коснулась ее шеи, и вздрогнула. Видимо, эта реакция ее тела привела его в особый восторг.

Тихо хихикая, Морфин прижал ее к себе, обхватив одной рукой поперек туловища, а второй принялся щипать везде, где только мог достать. Больше всего досталось груди. Длинные и твердые ногти буквально вгрызались в кожу, и, не в силах терпеть, Меропа вскрикнула и попыталась высвободиться. Однако, Морфин держал ее с нечеловеческой силой, и щипки превратились в настоящие укусы. Когда два желтых когтя впились в самое нежное, самое чувствительное местечко, Меропа взвыла от ослепительной боли, а брат зашелся в приступе хохота.

– Ори громче! – выкрикнул он прямо ей в ухо. – Пусть твой магглишка подумает, что ты не просто дура, а еще и чокнутая!

Меропа прикусила костяшки пальцев и в наступившей тишине услышала голоса на дороге.

– Опять у этих Гонтов творится какой-то бедлам, – сказала девушка. Какой же у нее нежный, мелодичный голос.

– Они там все поголовно сумасшедшие, – ответил молодой мужчина, и сердце Меропы заныло. – И такие уродливые к тому же.

– Ах ты злюка, – засмеялась девушка, но вдруг перестала. – На самом деле это жестоко. Они ведь не выбирали, какими им родиться.

– Это не делает их менее отвратительными, – высокомерно ответил юноша. Настала тишина, только гравий хрустел под копытами их коней. Меропа беззвучно рыдала.

Уродливые. Отвратительные. Да, именно такие они и есть.

Морфин понемногу успокоился – ему прискучило мучить сестру, и он бросил свое занятие так же внезапно, как ребенок переключается с одной игрушки на другую.

– Слыхала? Получи своего магглишку и его любовь! – прошипел Морфин. Его рука пробралась под ее волосы, наматывая их на пальцы. А потом он оттянул ее голову назад и, высунув широкий мокрый язык, одним махом облизал слезы с ее щеки, пуская слюни и тяжело дыша…

Джеки зажмурилась и поняла, что она – это уже она, не Меропа. Что никакого Морфина рядом с ней нет, что есть только Том, и что сквозь дыры в крыше сияет холодное зимнее солнце, дробится и сверкает в каплях слез, висящих на ее ресницах. И что ее лицо сплошь мокрое.

– Что случилось, Джеки? – спросил Том мягко-мягко, осторожно заглядывая ей в лицо. Джеки поняла, что волшебная палочка все еще зажата в ее кулаке, да так, что пальцы онемели как каменные, не разогнуть.

– Я видела… – выдохнула Джеки, утирая слезы и размазывая по лицу грязь и пыль. – О нет, я не смогу рассказать, что он творил, это чудовище… Том, я видела людей, которые жили в этом доме, отца и…

– … И сына с дочерью, – мягко договорил за нее Том. – Да, я знаю, кто здесь жил.

– Это был кошмар, – всхлипнула Джеки. – Несчастная дочь…

И тут Джеки осеклась. Дочь применила непростительное заклятие подчинения к человеческому существу. Заставила его выпить любовное зелье, а потом уехала вместе с ним, вероятно, заставив его бросить Сесилию, бросить все. О, Джеки была наслышана о мощи любовных зелий, даже тех, которые продавались в разнообразных колдовских магазинах, а уж что и говорить об амортенции, которую умудрилась сварить бедняжка Меропа.

– Я знаю, дорогая, – сказал Том, беря ее за руки. – Я бы не пришел в этот дом, если бы не знал, кому он принадлежал. Чем скорее мы отсюда уйдем, тем легче тебе будет. Здесь слишком…

– Зачем мы здесь? – спросила Джеки, чувствуя, как недавняя волна гнева отступает, и душа заполняется странной тоской. Том кивнул и полез в карман под мантией. Когда он достал оттуда коробочку с кольцом, Джеки уже и сама догадалась. Да, кольцо и этот дом – они были частями головоломки, которые должны были сойтись рано или поздно. Вопрос только – почему и зачем?

– Я должен оставить здесь вот этот клад. – Том слегка улыбнулся и взвесил коробочку на ладони. – Оставить так, чтобы никто не нашел и не достал.

– Потому что на нем проклятие?

– В том числе и поэтому. А еще потому, что это вещь чрезвычайной важности, благодаря которой Лорд Волдеморт однажды станет известен во всем мире.

– Да что же в нем такого особенного? – Джеки потянулась к коробочке, которая матово блестела на солнце обтянутыми черной кожей боками. Слова Тома показались ей странно пафосными, напыщенными. Известен во всем мире? Вот чего он хочет, вот к чему стремится… А еще он говорил, что победит смерть. Уж не с помощью ли этого артефакта?

– Что в нем особенного? – переспросил Том. – Пожалуй, то, что он поможет мне стать сильнее и могущественнее самой смерти. Только не коснись, – предупредил он, когда пальцы Джеки оказались слишком близко. Она поспешно отклонилась назад, и Том наконец вытащил свою волшебную палочку. Только сейчас, при свете солнца, Джеки впервые заметила, что ее рукоять оканчивается чем-то вроде когтистой лапы.

Том направил палочку вниз, не говоря ни слова. Безмолвные заклинания удавались ему блестяще. Старые, почти совсем прогнившие доски пола задрожали и принялись выгибаться вверх и вниз, словно норовя оторваться от основы. Вылетел и отскочил со звоном один гвоздь, за ним второй, потом еще и еще. Две длинные половицы выскочили из своих мест, и под ними немедленно образовалась ямка, достаточно широкая и глубокая, чтобы спрятать туда коробочку с кольцом. Однако, Том не спешил.

Новые заклинания выгладили ямку так, что она стала походить на глиняную чашу, вкопанную в землю. Том что-то делал и делал, накладывал новые и новые слои, не произнося ни слова. Вспыхивал то красный свет, то белый, то зеленый. Джеки могла только догадываться, какую защиту он сооружал со всех сторон. Потом он сам взял коробочку с кольцом и своими руками погрузил ее как будто в слой прозрачной воды, которой не было видно, пока она не зарябила, не заходила кругами вокруг его пальцев и запястий.

А потом ямка сама засыпалась землей. Том наложил еще несколько заклятий сверху и принялся возвращать доски пола на место. Гвозди сами ушли в свои вековые гнезда. Том напоследок взмахнул палочкой – и пыль взвилась в воздух и пала на пол, скрывая все следы его тайного хранилища.

– Вот и все, – сказал он, протягивая Джеки руку. – Идем.

Они отошли в сторону. А потом Том нацелился палочкой на здоровенного паука в дальнем углу. Джеки вся съежилась от одного его вида. Хорошо, что раньше не заметила это чудовище.

Паук выполз из своего угла и деловито направился прямо к тому месту, где был тайник. Том прищурился, внимательно следя за его движениями. Споро перебирая лапами, паук быстро добрался – почти добрался до тайника. Внезапно он как будто натолкнулся на какую-то невидимую преграду. Вспыхнуло одновременно красным и зеленым, и все восемь лап сразу подогнулись под круглое волосатое брюшко. Паук упал и больше не встал. Каким-то образом Джеки поняла, что он мертв, а не просто оглушен или парализован. Она с содроганием посмотрела на неподвижное тело, на скорченные ноги, и ей вдруг стало страшно и жалко.

Однако, Том, видимо, остался доволен проделанной работой. Он кивнул каким-то своим мыслям и потянул ее за руку к выходу. До двери оставалась еще пара шагов, когда ее снова накрыло.

Меропа стояла тут же, у двери, глядя, как люди в длинных темных мантиях уводят ее брата и отца. Морфин плевался, брыкался и шипел, пытаясь вырваться, но тщетно. Когда конвоирам надоело его поведение, они просто оглушили его и трансгрессировали прямо со двора. Отец вел себя спокойнее – наверное, в его представлении это было достоинство представителя старинного рода. Его не пришлось парализовать или оглушать, чтобы арестовать.

Но Меропе было откровенно плевать на все эти дела. Ее душа пела от счастья – наконец-то они перестанут ее мучить. Ей не было дела до того, как она будет жить одна. Ей не было дела ни до чего, кроме тайного хранилища, где она берегла все необходимое для изготовления амортенции. Надо только подгадать день, и тогда он уже не сочтет ее уродливой или отвратительной. Нет, он полюбит ее куда сильнее, чем эту свою Сесилию. Он будет ее боготворить, обожать, носить на руках и… и дальше Меропа не успела придумать, потому что Джеки снова очнулась.

А потом, уже стоя на пороге, она вдруг захотела посмотреть назад. Что-то в этой хижине было – помимо Меропы и ее семейства – что-то определенно пыталось влезть в ее голову. Джеки прикрыла глаза рукой и вдруг увидела вспышку света, и эта вспышка как будто кого-то ударила, и этот кто-то упал без сознания. Другой человек наклонился над ним, схватил что-то длинное, тонкое, и вышел.

– Скорее отсюда, – сказала она дрожащим голосом, буквально выбегая за дверь и вытаскивая за собой Тома. – Я тут с ума сойду.

========== 11. Тайна ==========

Когда они вернулись в гостиницу, было уже около двух пополудни. Джеки страшно замерзла и измоталась. Пережитое в развалинах дома переполнило ее до краев. Том заказал обед в комнату, а пока еду готовили, он вдруг странно забеспокоился и заходил туда-сюда по комнате. Джеки внимательно за ним следила, но не решалась нарушить его сосредоточенность вопросами.

Когда в дверь постучали, Том сам открыл. Тот самый седой и румяный мужчина, который вручил им ключи от комнаты, внес огромный поднос с дымящимися тарелками. Том все так же молча дождался, пока он выйдет, а потом снова запер дверь и заходил туда-сюда. У Джеки сложилось впечатление, что он почти совсем позабыл о том, что она тоже здесь, в этой же комнате.

Наконец он очнулся от своих мыслей.

– Мне нужно кое-где побывать, – объявил он. – Нет-нет, ты оставайся здесь. Поешь и ложись в постель, не жди меня, я не знаю, сколько я там пробуду.

– Но я не больна, и я вполне в силах…

– Нет, я должен пойти туда один, – твердо ответил Том. Он подошел, быстро и как-то небрежно поцеловал ее в щеку и скрылся за дверью с неожиданной стремительностью.

Джеки растерянно посмотрела на обед, над которым поднимался ароматный парок и села к столу.

Она задумчиво смотрела в окно, где над мягко очерченными холмами низко висело серебристое солнце. Интересно, куда он пошел? Откуда он знает это место и почему кольцо нужно было прятать? В Министерстве Магии бы мигом разобрались и с проклятьем и со всем остальным, если уж в этом дело. И тот паук… Джеки не испытывала особой любви к паукам, но жалость и страх снова охватили ее от одного воспоминания о мертво подогнувшихся лапах, о разом остановившейся жизни.

Как вообще это кольцо попало к Тому? Какое отношение он имеет ко всему этому семейству? И почему так совпало, что ее видения начались чуть ли не с первого дня ее знакомства с Томом? Вот только стоит ли спрашивать об этом его самого… Вряд ли, по крайней мере, пока.

А потом мысли Джеки обратились к ее собственной семье. Ее охватило чувство вины: родители наверняка уже подняли на ноги полмира, пытаясь ее разыскать. Наверняка, Криспин положит все силы на то, чтобы ее найти. А она здесь, в маггловской деревушке Литтл-Хэнглтон, сидит у стола и пытается понять, как она вдруг оказалась в самой гуще каких-то удивительных вещей.

Пальцы нашли медальон и привычно сжались вокруг него. Может быть, Меропа сама даст ей подсказку? Джеки закрыла глаза, пытаясь призвать видение силой воли. Естественно, ничего не получилось, но она и не ждала, что все произойдет по ее велению.

Тогда она вздохнула, налила в круглую толстостенную чашку чаю из такого же прелестного деревенского чайничка и устало прилегла на постель.

И все случилось.

… Загорелая рука с длинными тонкими пальцами вернула Меропе стакан, осушенный до дна. Интересно, какой вкус и аромат приобрела для него амортенция? Она все никак не могла осмелиться и поднять глаза. Даже теперь, когда бояться уже нечего, когда все уже сделано, когда…

Долгий протяжный вздох долетел до нее сверху, точно дуновение ветра.

– Тебя зовут Меропа, верно? – спросил всадник, соскакивая на землю легким, гибким движением. У нее перехватило дыхание.

– Да, – ответила Меропа, через силу поднимая голову, чтобы встретиться взглядом с тем, ради кого все это и затевалось. Длинные загорелые пальцы прошлись по ее щеке, стирая катящиеся слезы. Как же он был красив – пронзительно, до боли красив. Меропа всхлипнула в последний раз.

Джеки уже привыкла к тому, что вместо возлюбленного Меропы ей всегда видится лицо Тома. Это даже было к лучшему – сейчас, когда человек с лицом Тома склонился к губам Меропы и прижался к ним своими, еще влажными после выпитой амортенции, губами, Джеки не захотелось отвернуться.

– Почему я раньше не знал, какая ты красивая? – спросил возлюбленный Меропы, а на Джеки в это время смотрели влюбленные глаза Тома. Это было что-то новенькое. Не в воображении, а в реальности он никогда на нее такими глазами не смотрел. Может быть, такой побочный эффект у амортенции… На самом деле, ей больше нравилось выражение глаз настоящего Тома – у этого, воображаемого, взгляд был совсем пустой. По-телячьему влюбленный, гордый, надменный – но пустой, стеклянный.

Меропа ничего не ответила. Слезы все так же катились по ее щекам, и Джеки вдруг страшно остро ощутила и поняла – Меропе так больно от того, что все это как будто не взаправду. Это амортенция, это сила зелья, которое она сварила, это – только иллюзия, и если он не выпьет новую порцию, то скорее всего…

– Я тебя люблю, – сказал воображаемый Том, улыбаясь до ушей. У настоящего была совсем другая улыбка – тонкая, едва уловимая, таящаяся в уголках рта, в почти незаметных ямочках на щеках.

Тогда Меропа взяла его за руку и повела за собой. Он пошел следом, покорный, радостный, как будто поведи она его за собой на костер – он пошел бы без раздумий и сомнений.

Она провела его в ту самую комнату – там кровать была застелена страшным, серым, но хотя бы относительно чистым бельем. Возлюбленный с лицом Тома проявил инициативу мгновенно, чуть только увидел постель. Он развернул Меропу лицом к себе, прижался к ней всем телом, запрокинул назад ее голову и принялся целовать, слегка прикусывая ее губы и глухо постанывая. Джеки ощутила, как тело Меропы ответило на его страсть, как уже знакомый жар нарастал внизу живота и между судорожно сведенных бедер.

Меропа со странной и пугающей готовностью доверялась его горячим ласкам, как будто в точности знала, что должно произойти. Джеки вдруг заподозрила нечто… и волна дурноты подкатилась к ее горлу. Святое небо, неужели Морфин дошел и до этого?..

Но ей не суждено было узнать ответ. Возлюбленный Меропы склонился над нею, развел в стороны ее бедра и…

– Том, – прошептала Меропа и Джеки вместе с ней.

Том? Да какого черта?

Видение сменилось новым.

Меропа стояла перед высоким, слегка наклоненным зеркалом в опрятной, нарядной комнате с широким окном и оборчатыми занавесками. За окном туманился серый, теплый день, и на ней было голубое платье в белый горошек. Она была почти хорошенькой сейчас – волосы аккуратно причесаны, лицо умытое и сияющее, и платье удивительно хорошо освежало ее резкие, тяжелые черты.

Самый подходящий момент, чтобы… дверь распахнулась, и в комнату ворвался – ну конечно же, воображение снова использовало его лицо – Том. Он был растерян, напуган, подавлен – и еще тысяча эмоций отразилась на его неповторимо-изысканном, бледном лице. Меропа быстро обернулась к нему от зеркала и невольно сомкнула руки чуть ниже талии, как будто готовясь сказать ему что-то очень важное.

– Ты?.. – глухо спросил Том, как будто впервые ее видя. Джеки почувствовала, что Меропа была к этому готова, и поняла, что возлюбленный наконец избавился от действия амортенции. Однако, нужные слова все никак не приходили на ум, и Меропа только и смогла, что шагнуть ему навстречу.

Она думала, что последние капли любовного зелья вряд ли будут иметь хоть какую-то силу, но оказалось, что остатки были гораздо крепче, чем первые порции, и в последние дни она просто-таки купалась в обожании. Изо всех сил надеясь, что так будет и дальше, Меропа выбросила пустой флакон, который уже почти не пахнул гиацинтами и абрикосовым цветом.

Странное чувство вдруг прошило все ее тело. Что-то шевельнулось внутри, и Джеки едва не вскрикнула от этого ощущения. Меропа тоже почувствовала и замерла на месте. Тем временем, ее возлюбленный поднял на уровень лица руку, на пальце которой блестело золотое кольцо.

– Что это такое? – спросил он все тем же глухим, сдавленным голосом. – Что здесь, черт возьми, происходит?

Меропа как будто ударилась лицом об стену. Она ожидала совсем другого развития событий. Животный страх, который она уже начала забывать после бегства из отчего дома, привычно поднялся в груди.

– Том… – прошептала она одними губами. Да что за чертовщина? Джеки, недоумевая, попыталась приложить усилие и заставить видение показать ей настоящее лицо мужа Меропы, но не смогла.

– Ты! – воскликнул тот, широкими шагами приближаясь к Меропе и хватая ее за плечи. – Что ты со мной сделала? Что ты сделала, ведьма?!

Он встряхнул ее так, что голова запрокинулась назад, и Джеки почувствовала дурноту.

– Том, – прошептали ее губы снова. – Том, я люблю тебя… Том, у нас… у нас будет ребенок…

И снова странное ощущение – как будто рыба плеснула хвостом – отдалось внизу ее живота. Джеки поняла, что это такое, и похолодела от ужаса. Меропа была беременна, и ребенок уже двигался в ее чреве. Она надеялась, что когда действие амортенции закончится – что оно и сделало – ее возлюбленный останется с нею. Неужели она и впрямь вообразила, что страсть, вызванная амортенцией, может перерасти в настоящую любовь? Или может… погодите-ка, может быть, она думала, что он обрадуется, когда узнает, что она ждет ребенка?

Джеки хотелось закрыть лицо руками, но тело принадлежало Меропе, и вместо этого ее руки протянулись к мужчине с лицом Тома, а потом к ее собственному животу.

– Том, у нас будет ребенок… – слабо выговорила она, пытаясь заглянуть ему в глаза.

Джеки захлестывал ужас и отчаяние. Кажется, Меропа начинала понимать, что происходит. Понимать, что ее муж больше ей не принадлежит и, собственно, никогда не принадлежал.

Как будто не слыша, что она сказала, он отпустил ее плечи и принялся оглядываться вокруг, беспорядочно хватая и бросая все, что попадалось ему под руку. Наконец, его мысли, похоже, прояснились. Он распахнул шкаф, выхватил оттуда пальто, а из ящика стола – бумажник. Торопливо пересчитав деньги, он сунул в карман несколько мятых банкнот, остальное вместе с бумажником бросил на стол.

– Это меня не касается, – бросил он, кое-как натягивая пальто. – Меня вообще не касается ничего, связанное с тобой. Разбирайся с этим сама – и со своим ребенком и со всем остальным. И чтобы больше глаза мои тебя не видели – скажи спасибо, что я не заявлю в полицию!.. Ума не приложу, что ты со мной сделала…

Слезы струились по щекам Меропы, и Джеки чувствовала их вкус на своих губах. Лицо Тома – но такое, каким она никогда его не видела. Гнев, ярость, страх – но хуже всего было отвращение, то самое надменное, брезгливое отвращение, которое всегда так ранило Меропу.

Ребенок снова толкнулся в ее теле, и ей вдруг нестерпимо захотелось, чтобы его не было, чтобы он исчез, растворился, пропал и никогда не появился на свет.

– Том, – безнадежно прошептала она, сжимая руки, сплетая пальцы, – я люблю тебя…

Он бросил на нее последний взгляд, полный всего на свете – кроме любви. А потом отвернулся и вышел за дверь, захлопнув ее за собой. В глазах Меропы потемнело. Она оперлась рукой на стол, чтобы не упасть, но ноги не держали, и она тяжело осела на пол, заходясь безутешными рыданиями.

Джеки проснулась. Все ее лицо было мокрым от слез, и сердце бешено колотилось, а на груди вздрагивал и пульсировал медальон Слизерина. Тяжелое послевкусие сна наполняло ее грудь, и она все никак не могла отдышаться. Тоска, страх и жалость к Меропе причудливо перемешались с ее собственной смутной тревогой, и она еще несколько минут лежала в постели, пока окончательно не осознала, что это был всего лишь сон, пусть и удивительно правдоподобный, но не настоящий.

Она села на постели и с удивлением обнаружила, что чай до сих пор приятно горячий.

Джеки взяла чашку и подошла к столу. У нее не было ни малейшего желания прикасаться ни к одному из предметов, что оставил на нем Том, но поразглядывать их на расстоянии, чтобы отвлечься от мрачного видения, уж точно не опасно.

Тонкая черная книжица, скорее всего, блокнот. Простая обложка из черной кожи, только внизу тиснение небольшими золотыми буквами – «Том Марволо Реддл».

– Том Марволо Реддл, – прошептала Джеки, наслаждаясь звуком этого имени. Странно, почему оно так не нравится его обладателю. И почему он не хочет иметь ничего общего с тем, в чью честь его назвали… Ну что ж, по крайней мере, его зовут Том, а не Синистра.

Рядом с блокнотом стояла коробочка, похожая на ту, в которой было странное кольцо, и на те, в которых тетя хранила свои сокровища. Тоже, небось, какой-то страшно ценный артефакт, от одного прикосновения к которому можно отправиться к праотцам.

И вдруг Джеки замерла. Почему – спросила она себя, глядя в одну точку и безотчетно сжимая в руке чашку – почему меня нимало не тревожит тот факт, что чуть ли не каждая вещь в бездонном саквояже Тома буквально пропитана черной магией? Снова вспомнился тот разговор с родителями, в залитой солнцем столовой, когда отец сказал, что ее предки, возможно, не имели ничего против запретных знаний и темных искусств.

Родители, наверное, ума не приложат, где она может быть. И в самом деле, они же понятия не имеют о Томе. Джеки постаралась на славу, устраивая все так, чтобы они ничего не заметили и чтобы Том появлялся в доме тети Хепзибы только тогда, когда кроме нее там никого не было.

Сейчас, наверное, Криспин стоит посреди ее комнаты, разглядывает все вокруг, пытаясь понять, куда она могла деться, ища малейшие намеки, подсказки. Он вряд ли что-то найдет. Разве что только кто-нибудь мимоходом упомянет Тома, и он вспомнит «Реми Лефевра» и сложит два и два.

Холодный солнечный свет стал бледно-золотистым. Солнце клонилось к закату. Джеки вдруг оглянулась на дверь – как будто ожидая, что Том материализуется из воздуха прямо перед нею. Странно, почему его так долго нет. И интересно, куда он пошел, что еще такого тайного и важного можно делать в этой крошечной деревушке.

В комнате быстро темнело, а с темнотой усиливалась тревога. Неприятный осадок после печального сна почему-то стал явственнее, как будто борясь с желанием Джеки поскорее от него избавиться. Солнечный свет стал еще теплее, и она почему-то вспомнила детство, канун Рождества, горящий огонь в камине, украшенную елку, ароматный дым отцовской трубки и мягкий мамин смех, и свет так же тепло скользил по стене, и солнце неумолимо проваливалось за горизонт, и самая длинная, самая темная ночь в году, звездная, снежная, уже стояла у порога.

Медальон вздрогнул сам собой. Джеки уже даже не удивилась, настолько привычной и понятной стала его таинственная собственная жизнь. Она сжала его в ладони и вдруг ощутила нестерпимое желание пойти к тому большому дому, который видела только издалека. Странная решимость овладела ею. Ну в самом деле, что такого, если она просто пойдет прогуляться, раз уж Том оставил ее здесь одну?

Она накинула мантию и, почему-то поминутно оглядываясь, спустилась по скрипучей деревянной лестнице вниз. За конторкой никого не было, но откуда-то доносились приглушенные голоса. Джеки показалось, что тот самый румяный и сияющий маггл, который выдал им ключи, с кем-то разговаривает или даже спорит.

– Клянусь тебе чем хочешь, что я его узнал. Как будто призрак увидел, ей-богу. Потом только какая-то муть наплыла на голову, вроде как закружилось все, смотрю, а у него уже лицо совсем не такое как было. Что за чертовщина? Вот что это такое? Как может у молодого быть лицо покойного… Погоди, там кто-то есть.

Джеки поспешила спрятаться за угол, чтобы ее не увидели. Чуть шаркающие шаги, шорох отодвигаемой занавески.

– Никого. Показалось, видать. Что за день такой сегодня, мерещится на каждом шагу.

Джеки перевела дух и поняла, что под мантией вцепилась в свою волшебную палочку так, словно ее могли застигнуть за преступлением, и в случае необходимости ей пришлось бы защищаться изо всех сил.

Когда человек снова отступил за занавеску, она тише мыши прокралась мимо и выскочила за входную дверь, не обращая внимания на заливистый перезвон целой связки колокольчиков над дверью.

Очутившись на улице, она на миг замерла от ошеломляющего холода, а потом скорее бросилась прочь, надеясь, что маггл не выйдет за дверь проверять, почему в пустом коридоре вдруг зазвонили колокольчики.

Что он имел в виду? Почему он говорил с кем-то о Томе? Джеки не могла объяснить, но каким-то образом точно знала, что речь шла именно о Томе. Ведь именно ему этот мужчина сказал что-то о его схожести – вот только с кем? И почему Тому понадобилось накладывать на него какое-то заклинание, чтобы тот прекратил вспоминать и распространяться на эту тему? Несомненно, слова «какая-то муть наплыла на голову» означали что-то вроде конфундуса или другого заклятия, которое заставило его увидеть вместо лица Тома какое-то другое.

Джеки стало не по себе и как-то странно тревожно, как будто она оказалась свидетельницей чего-то непристойного, преступного. Она огляделась по сторонам. Солнце было еще достаточно высоко, а большой дом виднелся поверх крытых черепицей опрятных крыш, и казалось, что до него рукой подать. Тогда она решительно двинулась вперед, плотнее запахивая мантию. Медальон то и дело тревожно вздрагивал, впрочем, как и ее сердце, уходившее в пятки от каждого звука.

По улицам деревушки вовсю сновали люди. У всех были какие-то праздничные лица, как будто завтра должно было настать Рождество. Кое-где в окнах уже горел свет, и от этого ощущение сказки только усиливалось, но вместе с ним в душе Джеки росло тоскливое чувство, совершенной непричастности ни к этому уюту, ни к этой сказке. Впервые в жизни она осознала, что у нее больше нет дома, что она потеряла родных и семейный очаг во второй раз в жизни.

До высокого дома уже, казалось, было рукой подать. Джеки уже могла различить завитки пожухлого, коричневого и рыжего плюща на его стенах, длинные плети, обвившиеся вокруг слепых, мертвых окон. Совсем немного – и какая-то тайна перестанет быть тайной…

– Мисс Синистра Блэк? – послышалось из-за ее спины. Джеки узнала этот спокойный голос и этот быстрый и легкий американский акцент раньше, чем обернулась и увидела перед собой Криспина Боунса. Он стоял перед нею, слегка откинув голову назад и набок, спрятав руки в карманы брюк.

– Привет, – сказал он, едва заметно улыбаясь.

========== 12. Погоня ==========

– Как ты меня нашел? – спросила Джеки без выражения, понимая, что изображать удивление и радость будет глупо и бессмысленно. Криспин пожал плечами.

– Очень просто и быстро, – ответил он. – Джеки, ты в самом деле думала, что твои родители не будут тебя искать, если ты вот так возьмешь и пропадешь?

– Только не надо… – вполголоса ответила она, едва проталкивая слова между стучащих от холода и волнения зубов. – Не надо обвинять меня в том…

– А разве я тебя в чем-то обвинял? – мягко спросил Криспин. Джеки замолкла на полуслове и поникла. Ее и без того снедало чувство вины, тоска и смущение. И беспокойство – что будет, когда Том вернётся в гостиницу и увидит, что ее там нет. Или если будет идти именно по этой улице и увидит ее в компании Криспина.

– Ты собиралась возвращаться домой? – спросил Криспин, нарушая молчание. Джеки отвернулась, чтобы он не увидел, если вдруг блеснут в глазах слезы. – И почему вообще ты ушла?

– Я не знаю, – ответила Джеки, сама не понимая, на какой именно вопрос отвечает.

– Как я понимаю, это не от тебя зависит, – предположил Криспин. – Но знаешь, если вдруг тебе понадобится помощь и защита…

– Я в безопасности! – выпалила Джеки, чувствуя, как начинают гореть щеки. – И я не пленница, не заложница, не надо меня спасать. Я сама могу… – и умолкла.

– Конечно, можешь, – согласился Криспин. – Я сам учил тебя обороняться. Но ты можешь не совсем представлять себе, с кем имеешь дело.

– Да ну? И с кем же я имею дело? – вскинулась Джеки. Криспин улыбнулся, как будто его смешила ее воинственность.

– Я не о себе, милая. Я о том персонаже, которого ты представила мне как «Реми Лефевра» или что-то в этом роде. Кстати, ты зря не дождалась – мне только сегодня предоставили результаты моего расследования по поводу твоих родителей. Сначала я засомневался, стоит ли тебе рассказывать все то, что я узнал, а потом мистер и миссис Мэйфейр сообщили мне, что ты пропала, и я понял, что сложил о тебе в корне неправильное представление.

– Что ты узнал? – помертвевшими губами спросила Джеки.

Криспин рассмеялся, качнул головой.

– Вот теперь ты настоящая, та самая Джеки, подруга детства. Ну что ж, если информация верна, то Кастора и Альциону Блэк ныне не найти ни на одном фамильном древе по той причине, что они – сквибы. По не самым надежным данным, они приходятся друг другу кузенами, но есть подозрение, что некоторые Блэки не брезговали экспериментами вроде инбридинга, так что эти двое вполне могут оказаться детьми одного отца или одной матери… или вовсе родными братом и сестрой.

Джеки почувствовала, как у нее онемел подбородок, как все лицо начало застывать, превращаться в камень.

– Я склоняюсь к тому, что они были родными. Потому что все-таки твоя магическая сила очень велика. Не знаю, распознали ли это в Бобатоне и уделили ли этому достаточно внимания… Как бы там ни было, чистокровные семьи делали такое веками, и они все же зачастую могут похвастаться самыми…

– Вовсе нет! – перебила Джеки. – Ты ведь не…

– Не без исключений, само собой, – снова согласился Криспин. Джеки не стала возражать. Она сама не до конца понимала, чего хочет больше всего. То ли чтобы Криспин рассказывал, что еще ему удалось узнать, то ли чтобы все это скорее закончилось, и она могла вернуться наконец в гостиницу и там благополучно забыться в объятиях Тома.

– Значит, ты сбежала с ним, не сама по себе, – сказал Криспин, снова нарушая молчание. – Это было спонтанно, я полагаю. Иначе ты взяла бы вещи.

– Как ты меня нашел? – спросила Джеки, предпочитая не отвечать на вопросы.

– Все сошлось само собой, мне не пришлось даже думать. Когда мистер и миссис Мэйфейр мне сообщили, что ты пропала, я прибыл немедленно. Они уже успели осмотреться и понять, что пропало вместе с тобой. Одежда оказалась на месте – это было странно, потому что если бы ты планировала побег заранее, разве ты ушла бы без самого необходимого? Из дома не пропало ничего ценного, кроме одной вещи – но она считалась твоей по праву. Медальон Слизерина, наследство миссис Смит. Я предположил, что его можно продать в случае необходимости, и что единственным местом, где могут по достоинству оценить такой артефакт, будет лавка Боргина и Берка. Каково же было мое удивление, когда я наведался туда, чтобы узнать, не разжились ли они драгоценным медальоном, а вместо этого узнал, что они внезапно потеряли самого лучшего и талантливого приказчика.