Текст книги "Раскрась сам (ЛП)"

Автор книги: vitoliel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

========== Часть 1 ==========

Глава 1

Человек лишь тогда становится единым целым, когда принимает во внимание свою тень.

Джуна Барнс

*

Небо над Вашингтоном пылало, дым и пепел стелились над городом. Водители высовывали головы из сбившихся к обочинам автомобилей, все взгляды были прикованы к падающему исполину.

Солдат вошел в первый же попавшийся на пути большой универмаг. Прошагал мимо полок, сгребая охапки одежды: рубашки, свитера, джинсы, перчатки, пальто, шапка и два рюкзака. Продавщицы и покупатели либо съежились в углах, либо высыпали на улицу, направляя маленькие карманные компьютеры на махину, обрушивающуюся с неба в реку. Скрежет сминающегося металла и треск камня слышны были даже внутри.

Пункт первый – припасы.

Надо было взять все за один раз. Однажды уйдя в подполье, он не сможет больше высунуться, рискуя привлечь объединенное внимание ГИДРы и ЩИТа. Он должен был действовать быстро, решительно, целенаправленно. Мародеры – обычные спутники катастроф – послужат отличным прикрытием.

Когда толпа осталась позади, он остановился избавиться от промокшей кожи и кевлара. Одежда легла в угол раскисшей черной грудой. Солдат натянул синюю, очень мягкую толстовку. Честно говоря, водоотталкивающая зеленая или черно-серая, скрадывающая очертания владельца в тенях, были бы лучшим тактическим выбором, но синяя оказалась такой мягкой… Две другие Солдат оставил в качестве запасных.

Расстегнув застежку зубами, он осторожно просунул живую руку в рукав.

Вымокшее оружие нуждалось в хорошей чистке, количество боеприпасов было ограничено. Теоретически, он мог вернуться в банк или навестить один из разбросанных по городу складов, но агенты, вооруженные кодовыми словами, делали эту затею невыгодной. Нельзя было допустить слежки.

Надвинув пониже козырек бейсболки, Солдат отправился в ближайший супермаркет, где уложил в тележку шариковые подшипники, большой кусок парусины, упаковку бутылок с водой, огромную коробку соли и тридцать стеклянных банок с завинчивающимися крышками. В магазине стройматериалов он взял прорезиненные трубы, гвозди, замазку, хлопушки, леску, картон, три галлона смолы, игрушечные ракеты и колокольчики, какие подвешивают над дверью.

В местном долларовом магазинчике он прихватил грим, мячи, несколько дюжин катушек грубой нити и латексные накладки для Хэллоуина. Двигаясь с четкостью лазерного луча, Солдат переходил от одной нужной вещи к другой, меняя направление лишь затем, чтобы не сталкиваться локтями с другими покупателями. И когда он, призрак человека, стоял в очереди, в глаза ему бросился веселый перелив цветов.

На уровне его груди висел пакетик мармеладных мишек. Будь Солдат размером с ребенка, мишки оказались бы прямо на линии взгляда. Очередь продвигалась вперед, а Солдат все смотрел на мишек. Они не требовались для выполнения миссии. Нельзя было обременять себя лишним весом. Они отвлекали: личные вещи, не нужные оружию. Но ему нравились цвета – красный, зеленый, синий. Солдат сомневался над ними так долго, что женщина за кассовым аппаратом сжалилась над ним.

– Возьмите, – она сунула пакетик ему в сумку, не просканировав. Взгляд ее задержался на синяках у него под глазами и жестких металлических пальцах, прикрытых перчаткой. – За мой счет, дорогуша. Будьте осторожнее за рулем, ладно?

Позже Солдат наведался в оружейный магазин и купил четыре коробки патронов для русской снайперки и радио AM-FM с телескопической антенной.

Пункт второй – дислокация.

Сейчас его след, широкий и явственный, уходил в город, где кураторы придут к выводу, что Зимний Солдат жив, активен и продолжает миссию. Это не противоречило заложенной программе, поэтому Солдат без проблем смог угнать машину и покинуть Вашингтон. Грим подчеркнул ему скулы, смягчил взгляд, сделал подбородок шире и зрительно уменьшил нос. Из-за фальшивых зубов рот приобрел другую форму. При ближайшем рассмотрении эта маскировка никуда не годилась, но для дорожных камер ее хватало.

Шоссе 29 было переполнено гражданскими, спасающимися от происшествия на реке. В условиях паники и недостатка информации атаку капитана Роджерса приняли за теракт. Ведущие новостей убеждали людей оставаться в домах, полиция и военные устанавливали блокпосты. Прошло лишь четыре часа после начала инцидента, информация о нем была неполная и противоречивая. Так что Солдат с легкостью ускользнул из города.

Он держался окольных дорог, избегая участков с видеонаблюдением. Из-за этого приходилось тратить лишние часы, но тренировки на выносливость и депривацию сна пока выручали. Солдат мог без особого ущерба для функциональности бодрствовать восемьдесят один час. Ему требовалось лишь сорок пять.

Левую руку он держал за спиной, чтобы камеры не уловили проблеск металла между рукавом и перчаткой. Городки сменялись то длинными полями коричневой земли с ростками кукурузы, то зелеными рядами люцерны. Вдалеке высились неровные пики хребта Титон. Оказавшись в сотне миль от места миссии, Солдат углубился в лес и разбил временный лагерь.

Вытащив шариковые подшипники и смолу, он как следует смешал их в большом ведре и залил смесью все стеклянные банки, кроме одной, примерно на дюйм.

Когда смесь затвердела, он нарезал суровую нить на равные куски, каждый фута четыре в длину, окунул их в замазку и вывалял в порохе. Разобрал мотор машины, чтобы соорудить вращающийся стол. Осторожно установил в центр одну из банок и долил смолы.

Центробежная сила ровно распределила смолу по стеклянным стенкам. Когда смола затвердела, Солдат проделал то же с другими банками. В результате на первом слое смолы образовались полые трубки. Солдат отнес банки обратно в ящики и бережно обернул свитерами и рубашками.

Ракеты Солдат разобрал: на кузове выстроились двадцать пять взрывателей. Он вытряхнул из фейерверков порох, распределил его по конвертам и отложил в сторону. Конверты вместе с взрывателями отправились в рюкзак.

Затем Солдат открыл упаковки с водой, распихал бутылки по рюкзакам вместе с леской и катушками. Пули он высыпал в маленькие кармашки и просто внутрь, между другими предметами.

Он положил фитили на брезент, закатал, как спальный мешок, и вместе с прорезиненной трубой прицепил к рюкзаку сверху.

Во второй рюкзак Солдат положил гвозди, колокольчики и радио. Более тяжелый рюкзак он устроил впереди, закинул за спину винтовку, канистру с бензином. Надел поверх них более легкий рюкзак.

С момента нападения на геликарриеры прошло сорок часов.

Солдат вытащил трехсотграммовую белую таблетку, откусил половину, тщательно подобрал языком порошок и спрятал остатки в карман. Поморщился от разлившейся во рту горечи.

Таблетка давала ему еще шестнадцать часов.

Солдат оставил машину в овраге, забросав ее землей и ветками, и отправился дальше пешком.

*

Вайоминг лежал за мили от Вашингтона, за мили от Нью-Йорка. Много территорий, покрытых пустынями, деревьями, высокой травой и маревом гор, много дичи. Место, где люди привыкли жить далеко друг от друга. Никто не будет искать Солдата там.

В свободное время он обдумывал план, хотя и не верил, что тот когда-нибудь пригодится. ГИДРа казалась слишком всеобъемлющей – слишком могучей – чтобы всерьез замышлять побег.

И все же он думал об этом.

Иногда перед миссиями Солдат изучал маршруты до Вайоминга так же пристально, как количество охраны и прицельную линию до своей цели. Если бы он решил сбежать – чисто гипотетически – побег следовало рассчитать так же тщательно, как выстрел с двух тысяч ярдов. За секунды до того, как нажать спусковой крючок, Солдат учитывал влажность, скорость ветра, силу тяжести и видимость. Точно так же он должен был учесть добычу съестных припасов и оружия, обдумать укрытие и контрслежение прежде, чем залечь на дно.

Технологии развивались скачками между периодами его Сна. Солдату приходилось перекраивать план всякий раз, когда он просыпался. В этом десятилетии он принял во внимание спутники, сотовую связь, отслеживающие чипы и повсеместное видеонаблюдение.

Теперь мало кто носил с собой наличные, а кредитные карты отслеживались, так что воровство представляло собой большой риск с небольшим вознаграждением. Города регулировались сильнее, чем когда-либо: налоги, телефонные счета, штрафные талоны. Сплошной бумажный след, куда не посмотри. Даже пончик нельзя было купить без того, чтобы не оставить признак своего существования. Со временем Солдат решил держаться как можно дальше от крупных городов.

Нью-Йорк был длинный и узкий, но кураторы особенно пристально следили за ним во время миссий в Нью-Йорке. Они будто ожидали от него чего-то, так что в Нью-Йорк Солдату было нельзя. То же самое относилось к Чикаго, Техасу и – с недавних пор – к Калифорнии.

На его мысленной карте Вайоминг зиял пустым местом.

Там случилось несколько миссий: устранение участников программы защиты очевидцев, несколько взорванных конспиративных квартир возле Калиспелла, но то были мелкие задания, своеобразная разминка и помощь Солдату адаптироваться к новым временам.

Да, решил он. Если уж сбегать, то в Вайоминг.

Разумеется, не то чтобы он в самом деле собирался сбегать.

Склонившись над топографическими картами гор и долин хребта Титон, слушая голоса кураторов на заднем плане, Солдат думал, что это невозможная фантазия, но она его развлекала.

А потом появился Человек. Человек, который отказался драться и сказал, что Солдат знает его. Солдат не знал, но внутри все равно что-то шевельнулось. Глубокий, первобытный инстинкт шептал, что этот человек важен. Жизненно важен.

ГИДРа была в хаосе из-за срыва проекта «Возрождение», кураторы пытались перегруппироваться, и Солдат понял, что хватка ГИДРы сейчас ослабла. После такого крупного фиаско для Солдата существовал протокол: залечь на дно. Так что его не должны были искать до 14 часов вторника, когда ему полагалось встретиться в назначенном месте с отрядом Страйк Дельта.

А человек отказался драться.

Он сказал, что Солдат знает его.

И Солдат почувствовал… почувствовал…

То, что он чувствовал, было важно.

Поэтому – Вайоминг.

Путь до гор занял больше времени, чем он думал.

Солдат искал пещеру с достаточным слоем камня сверху и деревьями снаружи. Достаточно глубокую, чтобы укрыть от спутникового наблюдения, но не слишком, чтобы не привлекать зверей, вроде медведей или пум. Она должна была находиться в нескольких милях от дорог, охотничьих стоянок или кемпингов и быть близко к проточной воде. Чем ближе к горам, тем лучше, потому что скалы искажают радиосигналы и затрудняют отслеживание его чипа.

Список требований был длинный, но Солдат потратил достаточно времени на изучение карт за последние несколько десятилетий.

Приличная пещера отыскалась за семь миль в гору, возле места, где река, разлившаяся от тающего снега и льдов, переходила в водопад. Пещера была невелика: шесть футов в самом глубоком месте и четыре фута в самом высоком. Вход больше напоминал расщелину в камне. Рядом не нашлось ни свежих звериных следов, ни помета.

Время было на исходе.

Солдат быстро скинул тяжелые рюкзаки. Осторожно поставил ящики с банками в глубину пещеры, где до них не доберется дождь. Наспех соорудил лежанку из джинсов, свитеров, рубашек и носков. Накрыл кучу парусиной. Винтовку и пули устроил возле противоположной стены. Остальное небрежно свалил в угол.

Он быстро посмотрел на руки. Они ослабли, но тремор еще не начался. Достав остаток таблетки, Солдат откусил еще половину. Слизал крошки и горькую пыль. Шесть часов.

Он выстроил бутылки с водой возле импровизированной постели. Побродил по лесу и набрал столько веток, сколько смог унести за один раз.

Летнее солнце еще не наполнило теплом горный воздух, кое-где лежал снег. Берега речки сверху похрустывали ото льда. Большинство веток оказались гнилыми и ломкими, но на худой конец годились и такие. Взяв гвозди, Солдат пробивал ими ветки, пока каждая не ощетинилась металлическими шипами.

Пять часов и пятнадцать минут.

Он разложил ветки между деревьями. Они вряд ли кого-нибудь остановят, но наделают достаточно шума, чтобы дать ему уйти. И хотя бы пробьют кому-нибудь шины.

Пятый, четвертый и третий час ушли на сбор съедобных растений. По белым цветам Солдат отыскал куст бузины и отметил место, чтобы вернуться сюда позже.

Река была слишком бурная для рогоза, но на проталинах пробивался дикий лук. В траве показались одуванчики. Их ярко-оранжевые цветы не успели еще выглянуть из подстилки, но Солдат различил характерно вырезанные листья. Он надергал их столько, сколько смог найти, с корнями. Вытащил дикие луковицы, оставив несколько расти, и съел сырыми.

Он набрал сосновых иголок и жевал, продолжая поиски, их вкус вытеснил горечь лекарств.

К этому моменту Солдат не ел больше четырех дней.

В конце он рискнул сунуться в ледяную воду и добавил к своему рациону мох, водоросли и лишайник, понимая, что даже эти крохи помогут ему пережить пункт три.

Со временем дрожь в конечностях заставила его направиться обратно к пещере. К тому времени, как он добрался до нее, у него оставался один час.

*

Пункт три был не столько запланирован, сколько неизбежен.

Детоксикация началась с озноба, перейдя в покалывание, распространяющееся от позвоночника. Вздрагивая, Солдат свернулся в клубок на груде одежды. Кожу щипало, волосы на затылке встали дыбом. Ощущение ширилось и нарастало, как поднимающаяся волна. Легкие сокращались в клетке ребер, неровные вдохи сквозь зубы эхом отдавались от стен пещеры.

Легче не становилось.

Солдат вытянулся, пытаясь ослабить давление на легкие. Иголки и булавки сталкивались и ломались, как статическое электричество в костях. Мышцы сокращались и дергались, и Солдат вцепился пальцами в волосы, пережидая приступ. Несколько секунд отдышаться – и все сначала. Когда пальцы разжались, из сочленения металлической руки торчали коричневые пряди. Солдат застонал и перекатился на бок.

Он был измучен.

Дрожь отдавалась в голове, мозг казался шариком, бьющимся о стеклянные стенки банки. Словно кто-то вгонял стальную спицу в висок по дюйму за раз. Иголки и булавки перекатывались внутри, как камни в волне. Мышцы сводило судорогами, выгибая тело. Даже когда покалывание прошло, мускулы дрожали от усталости. Солдат делал медленные ровные вдохи, ожидая следующей волны. Закашлялся. Грудь болела. Он снова кашлянул и уставился на красное пятно на ладони. В легких уже собиралась жидкость.

Все происходило быстрее, чем в прошлый раз.

В носу начало покалывать, в горле рос воображаемый комок. Непрошеная эмоциональная реакция защипала глаза. Дыхание со свистом протискивалось сквозь сжавшуюся гортань. Солдат знал, что надо проглотить ком и загнать слезы обратно, но все тело ломило и живот болел. Каждые несколько секунд по телу проходила крупная дрожь, отдающаяся в костях. Солдат позволил слезам вытечь из глаз, скользнуть по щеке и упасть на пол.

Теперь, когда воображаемые ворота открылись, на него нахлынуло. Зарыв лицо в мягкую синюю толстовку, Солдат начал всхлипывать. Вода царапала чувствительную перегретую кожу, как наждачка, но перестать он не мог. Вымотанный событиями последних нескольких дней, Солдат погрузился в тревожное забытье.

Проснувшись, он не смог открыть глаза: они были слишком чувствительны. Начался жар. Солдат понимал, что через два часа температура достигнет опасного уровня, но нельзя было рисковать тем, чтобы идти к воде. Он мог поскользнуться и, будучи не в силах выбраться, утонуть на глубине менее двух футов.

Пальцы сомкнулись от призрачного ощущения тонких волос под ладонью, хрупких костей и хлопковой рубашки.

– Что ты делаешь, Солдат?

Солдат вздрогнул, но не обернулся. Третья стадия: вызванные жаром галлюцинации.

– Встань и доложи!

Голос изменился, доносясь словно бы издали.

– Роторы в ключице и лопатке установлены благополучно. Необходимо вживить скобу в торакс и заменить ложные ребра.

Голос был сухой, несколько отстраненный. Солдат дернулся прочь от пальцев на своем плече и вдруг смог видеть.

Стены пещеры превратились в залитую светом лабораторию. На стерильных столах были десятки подносов со скальпелями, сверлами различных размеров и зажимами. Доктор взглянул на него поверх белой маски.

– Объект в сознании, реагирует на раздражители, но работе это не помешает. Организм принял новый реплантант лучше, чем алюминиевую сталь. Рекомендуется покрыть кости и…

– Солдат! Смотри на меня! – генерал Лукин схватил его за подбородок. Солдат дернулся. – Почему ты не выполнил миссию? Отвечай!

Солдат бил сквозь него, пока снова не оказался в темноте пещеры.

– Не по-настоящему, – пробормотал он, все еще слабо колотя воздух. – Не по-настоящему, нет, нет.

Он сделал глубокий вдох и сплюнул кровь. Рука потянулась к волосам, дернула пряди.

– Не по-настоящему.

– Баки, – прошептал ему на ухо тихий тенор. – Сколько я спал? Как мама?

Солдат зажал уши, но голос звучал внутри головы и даже не сбился.

– Почему ты так смотришь? Что случилось? Где мама? – голос становился громче и отчаяннее. – Баки? Баки! Баки, нет. Нет! Она не могла умереть без меня! Ты должен был разбудить меня. Ты должен был разбудить меня, ублю…

– Ее нет, Стиви, – прошептал Солдат, согнув пальцы возле щеки. Он чувствовал теплую ткань. Худое плечо у своей груди, тощее тело в кольце рук. – Ее нет.

После этого голоса на время оставили его в покое. Жар все еще туманил голову, но Солдат смог доползти до запасов и открыть бутылку. Горло болело, однако он глотал, зная, что это лишь начало. Приближалась четвертая стадия, ему нужна была вся жидкость, которую он сможет проглотить.

Раньше Солдат никогда не доходил до четвертой стадии. ГИДРа всегда разыскивала его раньше и возвращала, когда от судорог он становился слишком слаб, чтобы сопротивляться. Сомкнув зубы на указательном пальце правой руки, Солдат кусал кожу, пока еще мог. Боль сфокусировала его достаточно, чтобы он смог дотянуться до рюкзака и вытащить ярких мармеладных мишек.

Открыв упаковку, он выстроил мишек перед собой по цвету. Упаковка была маленькая. Семь зеленых мишек, шесть красных, четыре синих, один фиолетовый и один желтый. Он указал на желтого.

– Ты капитан. Капитан Медведь. А это… – он расставил перед желтым мишкой семь зеленых. – Это твои подчиненные. Твоя миссия – защищать…

Голова раскалывалась.

– Защищать меня.

Он взял фиолетового мишку и поставил среди зеленых.

– Вы охраняете меня, ясно? Синие – гражданские. Они очень важны, понятно? Всегда надо защищать гражданских.

Он построил красных и взмахнул одним.

– Красные. Красные – плохие парни, да? Не давайте им до меня добраться.

Он указал на капитана пальцем.

– Я могу положиться на тебя, капитан?

Он наклонил голову, будто слушая ответ.

– Будешь защищать меня ценой собственной жизни? Так точно, сэр!

Солдата захлестнула волна боли.

Она зародилась в позвоночнике и потекла, как лава или напалм. Она ныла, раздирала, то пульсировала, как синяк, то дергала, как судорога в мышце. Солдат скатился с постели, и его вырвало. В кишечнике было слишком мало содержимого, чтобы извергнуться. Тело болело и дрожало, кожа на стыке металла и плоти треснула. Она истончилась от обезвоживания и нарушения клеточных функций, а спазмы были достаточно сильны, чтобы в местах напряжения образовались разрывы.

Через несколько часов начнут выпадать волосы. Потом станут расшатываться зубы. Десны уже кровоточили, и Солдат старался не задевать щеку или губы, чтобы не выдернуть зуб. Со временем сыворотка отрастит корни заново, пока же челюсть болела.

– Баки! Мама велела тебе помочь мне на кухне! Я работаю, а ты и пальцем не шевельнул! Баки! Если ты немедленно не придешь, я скажу маме!

– Замолчи, Бекка, – проворчал Солдат, уткнувшись лбом в землю. – Не видишь, я занят.

– А мне все равно! Ты должен помыть посуду. Так мама сказала! – потом голос стал неуверенным. – Эй, Бак, ты выглядишь как-то… Ты… плачешь? Бак. Ты же знаешь, с мамой и папой все будет хорошо, да? Все наладится.

– Да, соплячка. Все будет хорошо, – очередная судорога, очередной разрыв – под мышкой и на ребрах. – Папа найдет работу, наступит лето, и все станет лучше. Вот увидишь.

Другой голос. Тихий. Страдальческий.

– Пожалуйста, не заставляй меня делать это, – тот же самый тенор, что и раньше. И снова, тише. – Люди пострадают, Бак. Я не могу этого допустить. Пожалуйста, не вынуждай меня.

Солдат уснул, измученный судорогами и кашлем. На губах и под носом запеклась кровь и грязь, одежда промокла от пота, крови и слез.

Приходил в себя он медленно, понятия не имея, сколько времени прошло.

Голова не разламывалась, кожа больше не казалась слишком сильно натянутой палаткой. Отчистив засохшую кровь с лица, Солдат принялся оценивать ущерб. Раны уже заживали: на левой руке несколько медленнее, чем под мышками, на спине и ногах.

Закидав землей пятна мочи, рвоты и крови, Солдат высунулся наружу. Перед пещерой была дождевая лужа, но она уже высыхала – минимум день. Он нашел волчьи следы – трехдневные. Примятая трава уже начала выпрямляться. Неделя. В лихорадке и агонии он потерял самое меньшее неделю.

Казалось, будто больше.

Казалось, будто меньше.

*

Солдат поспал еще несколько часов. Когда он проснулся, мир вокруг был еще зыбок, но в него вернулся цвет. Там, где Солдат определял свою толстовку только лишь как синюю, мозг теперь ранжировал факты – от нравится-не нравится до контраста, тени и глубины.

В животе урчало и бурлило.

Натруженные мускулы отозвались болью, когда он поднялся. Ноги подрагивали, но в слабости были виноваты по большей части голод и обезвоживание. За время детоксикации Солдат умудрился выпить половину запаса воды. Он опустошил еще бутыль, чтобы наполнить желудок. Вода внутри плескалась, живот свело, но через несколько минут он смог выпрямиться.

Первым делом надо было отыскать еду.

Солдат вернулся к поляне с одуванчиками. Теперь, имея время выбирать то, что захочется, он пожевал горькие листья и несколько открывшихся желтых головок. Корни и несколько горстей сосновых иголок он спрятал в рюкзак на потом.

После долгих и тщательных поисков он нашел и опознал кусты черники и шелковицы, хотя ягоды не успели созреть. За милю от пещеры ему попался настоящий клад. На оттаявшей земле была полянка клевера, а по краям росла мокрица.

Подкрепив силы, Солдат сплел из ниток сетку, которую установил возле водопада. Соорудил копье из большой крепкой ветки.

А потом принялся за укрепление лагеря.

Он вытащил приготовленные заранее банки. Во все, кроме пяти, он поместил запалы из ракет. Внимательно считая обороты, накрепко закрутил крышку. Потом раскрутил, проделал в крышке два маленьких отверстия и продел в них леску. Оставшееся место он заполнил порохом из фейерверков.

Прежде чем продевать леску в крышку, Солдат закрутил ее, чтобы леска была прямой. Осторожно вырезав кусочки картона, он поместил их между концами лески.

Оставшиеся банки он наполнил длинным фитилем и порохом, оставив один фитиль про запас.

Когда все было готово, Солдат взял бомбы – по две за раз – и установил их в лесу, подальше от звериных троп.

Пять оставшихся бомб он разместил неподалеку, чтобы можно было поджечь фитили и убежать.

Наконец, Солдат взял колокольчики и прибил их к стенам пещеры в ровную линию от устья вглубь. Привязав конец нити с катушки к колокольчику, он ушел в лес, где согнул гвозди в форму подковы и прибил нить, оставив достаточно места, чтобы она могла свободно двигаться. Солдат аккуратно обвязал нитью деревья, чтобы каждый колокольчик был в ответе за свой сектор.

Он проделал это со всеми двадцатью пятью колокольчиками.

Затем он вернулся к пещере и окинул лагерь критическим взглядом. В голове начал формироваться список. Установить резервуар для дождевой воды, каркас для растягивания шкур, проверить сеть и разведать местность. Позже он отправится на охоту и сделает тетиву или, может быть, новую постель.

Так много дел.

Так мало дел.

Таких человеческих дел.

В груди оружия начал проклевываться маленький живой росток.

Примечания:

Пожалуйста, не повторяйте ничего из описанного. Это очень опасно. Подробности можно легко найти в интернете, но не пытайтесь сделать этого дома! В описании изготовления самодельных бомб намеренно опущены некоторые детали.

Глава 2

Когда внутренняя ситуация не признается, она проявляется извне, как судьба.

К.Г.Юнг

*

Выполоскав грязную парусину в реке, Солдат разрезал ее на куски разных размеров: один по своему росту и пять поменьше. Он сделал четыре ямы около двух футов глубиной и выстелил их дерном. Срезав горлышки у бутылок из-под воды, он поставил их в ямы вертикально и сунул в каждую по куску прорезиненной трубы так, чтобы один конец оставался в бутылке, а другой высовывался на пять дюймов над поверхностью.

Прикрыв ямы парусиной, Солдат набросал на края ткани землю. Кусок побольше он повесил на дерево и наполнил песком, камнями и углем – получился фильтр.

Копая ямы, Солдат обратился к вспыхнувшим во время лихорадки воспоминаниям. Жар унес почти все, оставив лишь самые яркие картинки. Холодные пальцы на подбородке. Женский парфюм. Он помнил, что слышал голоса, но не различил ни тембров, ни содержания сказанного.

Тем не менее, хотя слов и не было, Солдат помнил, как чувствовал себя – человеком. Будто бы когда-то, давным-давно, существовали люди, настоящие живые люди, которые видели в Солдате себе подобного. Быть может, у него даже была семья. Ощущение, странное и мимолетное, угнездилось где-то в костях.

У него было много времени на раздумья.

Солдат думал, пока делал ловушки, осторожно устанавливая камни в шатком равновесии, чтобы они, упав, ломали шеи мелким зверям. Он думал, пережидая летний дождь. Он думал, выслеживая оленя в долине, небрежно удерживая самодельный лук и стрелу. Он думал, пока снимал и сушил очередную шкуру для своей увеличивающейся постели. Думал, когда раскрылись почки, и он собирал съедобные растения, чтобы развесить их на стене пещеры для сушки.

Человек сказал, что Солдат его знает.

Человек сказал, что у Солдата есть имя.

Человек назвал его Баки.

Если у него было имя… значило ли это, что Солдат – человек? Значило ли это, что у него были мать и отец? Он решил, что хотел бы иметь сестру. Она была бы младше него, с большими карими глазами и кривоватой улыбкой.

Баки. Солдат перекатывал звуки и слоги на языке. Ба-ки. Ба-а-ки.

– Меня зовут Джеймс Бьюкенен Барнс, – сказал он как-то, собирая опавшие желуди, просто, чтобы попробовать.

Имя не угнездилось в груди и не легло удобно на плечи, как должно было.

Солдат продолжал размышлять.

Позже, разделывая кроличью шкурку на полосы для ловушек, он попробовал снова.

– Баки, – шепотом сказал он, камнем соскребая с растянутой кожи сухожилия и мышцы. – Тебя зовут Джеймс Бьюкенен Барнс.

Шли дни, и его соображения о человеческой сущности стали менее умозрительными. Солдат размышлял, что значит быть человеком. Единственными людьми, с которыми он имел дело, были военные и техники. Собственно говоря, если задуматься, его цели тоже были людьми, но они казались ему чуждыми, как чашка или сломанный стул, а точнее, как пыльные манекены. Единственное, что Солдат о них знал, это то, как они умирали.

Плакали. Кричали. Торговались.

Некоторые молчали, а другие молились Богу, умоляя его спасти их.

Не люди, а фрагменты фотографий из досье. Нереальные, призванные дублировать жизнь, но не заключающие ее в себе.

Так что Солдат – или ему следовало называть себя Баки, так, для пробы? – принялся вспоминать техников. Добрые техники, грубые техники, жестокие техники… Добрые и в то же время грубые техники. Добрые, но жестокие техники. Некоторые были резкие – хватали его за руку или толкали в плечо, направляя в нужную сторону. Некоторые дотрагивались до него робко, что в свою очередь заставляло Солдата… а может, он был Джеймс? Он не чувствовал себя Джеймсом… ощущать неуверенность и тревогу.

Некоторые техники ему нравились.

Грэг входил в команду, ответственную за размораживание и реабилитацию, с ранних шестидесятых. Он начинал низкорослым коренастым интерном с черными кудрями и дрожащими руками, медленно превратившись потом в коренастого мужчину за пятьдесят – волосы цвета стали и уверенная крепкая хватка.

Именно Грэг отводил переволновавшихся новичков в сторону и напоминал им об их миссии. Он обнимал его или ее за плечи (или за пояс, если не мог дотянуться, будучи всего пять футов два дюйма ростом) и говорил, что их миссия – подготовить Солдата к заданию. Их обязанности первостепенно важны для здоровья и функциональности оружия, а излишние эмоции и связанные с ними нарушения протокола вредят Солдату больше, чем помогают.

– Стремитесь к высшему благу, – всегда говорил Грэг, проникновенно и торжественно. – Мы здесь делаем первоклассную работу, мы спасаем мир.

Потом он брал новичка за плечо и указывал на строчки информации от датчиков на металлической руке.

– Посмотри, – добавлял он, – разве это не восхитительно?

– Ваши кризисы совести, – говорил Грэг рыдающему новичку, впервые увидевшему обнуление, – не принесут никакой пользы. Только повредят эффективности команды.

Грэг не поддерживал игры, в которые отряды Страйка порой пытались играть с Солдатом. Он всегда прерывал их, прежде чем они успевали нарушить его готовность к миссии. Грэг отмывал Солдата, перевязывал раны, вправлял кости решительными беспристрастными движениями.

И все-таки, чем дольше Солдат вспоминал Грэга, тем меньше тот ему нравился. Если Солдат в самом деле был человеком, если он был Джеймсом Бьюкененом Барнсом, то выходило, что Грэг активно противостоял попыткам других членов команды относиться к нему, как к человеку.

На самом деле, чем больше Солдат думал о том, как Грэг обучал поколения техников трогать Солдата лишь в том случае, когда надо было его передвинуть, вычистить или починить, как утверждал, что сам Солдат предпочитает, чтобы с ним обращались, как с инструментом, тем сильнее у него дрожала живая рука.

Грэг никогда не обходился с другими так, как с Солдатом. Он яростно отстаивал права женщин и пресекал попытки офисной травли. Он поддерживал простой народ и сокрушался о социальном неравенстве. Но Грэг никогда не заступался за Солдата и не выговаривал отрядам Страйка за жестокость. Именно Грэг был инициатором того, чтобы называть Солдата «оно», хотя сам Солдат предпочел бы вариант «он».

Внутри забурлила эмоция – обжигающая кислота и душное давление. Гнев.

Разумеется, все это имело значение лишь в том случае, если Джеймс Барнс был человеком.

Если он был человеком, Грэг поступал с ним несправедливо.

Если он не был человеком, Грэг все делал правильно, защищая его параметры от влияния ложной личности.