Текст книги "Раскрась сам (ЛП)"

Автор книги: vitoliel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

В щель между одеялом и полом Барнс смотрел, как пальцы капитана Роджерса сжимаются в кулаки.

– Баки, – тихо сказал Капитан. – Все хорошо.

И повторил, так же мягко и успокаивающе:

– Все хорошо. Все хорошо.

Только это. Хорошо, хорошо.

Слова были простые, безобидные и совершенно нелепые. Что хорошо? Что в этой ситуации вообще могло быть хорошего? Барнс прятался под кроватью, черт возьми! Он не был человеком и не был свободен. Капитан Роджерс был его куратором. Он проявил эмоции перед своим куратором. ГИДРа наверняка все еще его выслеживала. Его донимали холод, и пустота, и смятение, у него были заплаканные глаза и заложенный нос.

Ничего из этого не было хорошо.

Но капитан Роджерс повторял свою мантру мягким, теплым, искренним голосом, и Барнс чувствовал, как слова просачиваются сквозь кожу в мышцы и кости. Сведенные мускулы расслаблялись, поток слез мало-помалу ослабевал. Дыхание все еще перехватывало, но теперь слезы бежали просто от опустошенной усталости. Слова омывали успокаивающим шумом на заднем плане, их значение было несущественным по сравнению с тоном капитана Роджерса.

А капитан Роджерс теперь рассказывал историю: про какое-то задание, которое в прошлом году привело его и его команду в Индию.

– Запахи, – говорил капитан Роджерс, – вот что мне запомнилось больше всего. В смысле, не все они были приятными. Реки воняли. Да еще множество людей на относительно небольшом пространстве… Было так жарко, что все потели, и от всех несло до небес. Но в обеденное время пахло чудесно. Карри, рис, что-то вегетарианское. Думаю, тебе бы понравилось, если бы я уговорил тебя попробовать хоть кусочек. Многие носили одежду ярких цветов: бледно-голубой, желтый, как топаз, желтовато-зеленый, изумрудный. У женщин были распущенные волосы – прямые, черные. У одной волосы доставали до пяток. Мы видели свадебную процессию. Не особенно близко, и я, в основном, смотрел сквозь снайперский прицел, но это было прекрасно.

Он продолжал описывать свадьбу: как жених и невеста въехали в составе огромной процессии, как сидели, разделенные куском ткани, пока старики вставали и декламировали что-то, чего капитан Роджерс не мог слышать. Он описывал, как жених и невеста осыпали друг друга рисом и зажигали свадебный огонь.

– Они обошли огонь четыре раза – это, должно быть, означало что-то важное, потому что потом все начали аплодировать. Затем было много танцев. Действительно много. Но ничего похожего на свинг или джиттербаг. Хотя движения были такие же оживленные. Все – и мужчины, и женщины – носили очень пестрые наряды, а у женщин были голые животы. Даже у немолодых! Агент Ачарья сказала, что в Индии живот не… ээ… ну, понимаешь. Она сказала, для женщин гораздо важнее прикрывать грудь и ноги. Мы пробыли там месяц или полтора. К концу почти все сменили кевлар и джинсы на местную одежду, более легкую. В смысле, не пойми меня неправильно… там многие носили то, что Ачарья называла «западной одеждой». Джинсы, рубашки, юбки, кроссовки. Но у меня в шкафу до сих пор лежит курта на случай жары.

Капитан замолчал и откашлялся – не в первый раз за время этого одностороннего диалога. Барнс вспомнил несколько последних тем и понял, что Капитан говорит уже больше часа.

– Агент Ачарья принесла нам индийские фильмы. Знаешь, вот у нас есть Голливуд. А в Индии – Болливуд. Ты бы животики надорвал от их фильмов, Бак. Много песен. И танцев. И рыданий. Много счастливых концов. Много грустных концов. Мария и Иосиф, был там один фильм… Три или четыре часа? Богом клянусь, весь последний час умирающий мужчина пел прощальную песню своей семье.

Он запнулся и снова стал кашлять.

Барнс вскинул голову, навострил уши, услышав хрипоту в словах, вырывающихся из пересохшего горла капитана Роджерса. А тот, ничего не замечая, продолжал:

– В общем, в одном фильме… Там был актер… Ритик как-там-его. Мы пересмотрели много фильмов с ним… Кажется, Ачарья больше интересовалась им, чем сюжетом, по правде говоря, но все равно… Фильм назывался «Шум-2»

Голос Капитана сорвался.

– Отличный фильм! Там про вора по имени Мистер А, который решил украсть…

Барнс подползал ближе к краю – слова капитана Роджерса снова сделались фоновым шумом – пока не смог увидеть лицо Капитана из-под койки. Тот почти не двигался с тех пор, как появился из двери, и поза его выглядела крайне неудобной. Барнс нахмурился.

Если хоть капля его воспоминаний были правдой, то капитан Роджерс все еще не умел о себе заботиться. Не то чтобы Солдат имел право обращать внимание кураторов на самообслуживание – обычно они прекрасно справлялись с этим сами – но капитан Роджерс явно нуждался в некоторой помощи. Барнс подобрался чуть ближе.

Его программа запрещала обращаться к кураторам напрямую. Он мог давать инструкции группе поддержки, информировать техников о неполадках, даже отвечать на прямые вопросы вышестоящих, но у кураторов была одна работа – добиваться, чтобы Солдат знал свое место. Они отдавали приказы и наказывали за огрехи. Награждали за хорошо выполненные задания. Сводили к нулю неповиновение.

Теперь, лежа под койкой в большой белой комнате с одеялом, закрывающим от камеры, Барнс скрипел зубами, пытаясь нарушить все эти правила разом. Он хотел сказать: «Замолчи», но чем шире открывались губы, тем сильнее сжимались зубы, пока все лицо не застыло в гримасе гнева. Он позволил словам упасть обратно в пустоту разума и почувствовал, как лицо разгладилось.

Высовываться казалось слишком уязвимым.

Ну ладно, подумал Барнс. Как привлечь чье-то внимание, не нарушая правил. Он потянулся к синим мишкам, которые ждали разведзадания. Агент Синий Медведь отважно стояла на его ладони, готовая к миссии.

Ему очень нравилась Агент Синий Медведь. Она была холодна и нетерпима к более слабым звеньям отряда, но следовала приказам и хорошо выполняла работу. Если миссия пойдет неправильно, капитан Роджерс мог забрать ее навсегда, но Барнс знал, что Агент Синий Медведь никогда не простит его, если он скомпрометирует миссию из-за опасения за нее.

Барнс тщательно прицелился.

Он бросил Агента Синего Медведя в стену. Она отлично срикошетила, вылетела из-под койки и угодила капитану Роджерсу прямо в висок. Отскочила и упала ему на колени. Хриплое описание приключений в мире индийского кино оборвалось.

Капитан Роджерс резко повернулся в сторону койки и уставился на Барнса, как кот на таракана. Барнс тут же отвел взгляд вниз и направо, сжимая в пальцах второго разведчика. Он полностью доверял способности Агента Синего Медведя успешно выполнить миссию, но резерв никогда никому не мешал. Агент Синий Берра был неуклюжим мишкой, как можно было заметить по нехватке у него левой ноги, но с работой он справлялся.

По истечении нескольких секунд Барнс осмелился поднять глаза.

Капитан Роджерс растянулся рядом с койкой на животе, уложив щеку на сложенные руки. Пронзительные голубые глаза безошибочно фокусировались на Барнсе. Барнс дернулся и ударился макушкой. Глухой стук поплыл по пустой комнате, сопровождаемый тихим смешком капитана Роджерса.

Барнс смотрел на него настороженно, сжимая и разжимая пальцы вокруг Агента Синего Берра. Капитан улыбался, ласково и нежно. Его рука потянулась к Барнсу (мышцы напряглись, сковывая – Солдат не пытается избежать наказания) и разжалась, роняя целую и невредимую Агента Синего Медведя рядом с Красным Войском. Барнс потянулся к ней прежде, чем успел себя остановить, и подгреб ее ближе, чтобы оценить ущерб. Голова ее была чуть сплющена, но желатин уже восстанавливал форму. Барнс осторожно перевел взгляд на капитана Роджерса.

Капитана Роджерса, судя по всему, вполне устраивало лежать тут и ждать.

Выждав, пока Барнс вернет Агента Синего Медведя к ее товарищам – все они собрались вокруг поздравить ее с успехом – он выдавил:

– Все хорошо, Бак?

И тут же поморщился, дернув рукой к горлу.

– Господи, – прохрипел он, – кажется, я сорвал себе голос.

Барнс смерил его надменным взглядом, сообразил, что натворил, и рывком опустил голову. На лице капитана Роджерса вспыхнул восторг.

– Баки, – взволнованно каркнул он.

Он, наверное, продолжил бы и дальше молоть языком (Барнс не припоминал, чтобы Капитан столько болтал раньше), но у него снова перехватило горло, и он закашлялся. Закатив глаза, Барнс кинул в него Агента Синего Берра. Мишка ударил Капитана над левой бровью и откатился к Капитану Желтому Медведю. Капитан Роджерс открыл рот, но быстро захлопнул его, стоило Барнсу нацелить Агента Синего Медведя в очередной полет.

Он широко улыбался Барнсу и, кажется, был совсем не против лежать, устроив подбородок на сложенных руках. Барнс подумал, что он выглядит глупо, и попытался сказать ему об этом, но, хотя рот и смог, наконец, открыться, гортань намертво свело. Капитан Роджерс внимательно смотрел, как Барнс пытается выдавить из себя хоть звук. Сначала он даже мычал от предвкушения, но по мере того, как борьба Барнса продолжалась, его возбуждение переросло в озабоченность. Капитан тихо мыкнул – чтобы внимание Барнса переключилось на него – и улыбнулся.

Барнс услышал его сообщение так явственно, будто он кричал.

Все хорошо. Все хорошо.

Барнс нахмурился на свои переплетенные пальцы, смешение телесного и серебристого.

Ничего хорошего. Совсем ничего. Перестань так говорить, хотелось заорать ему и в той же мере хотелось умолять: Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста.

Пожалуйста, не делай мне больно. Пожалуйста, не превращай меня обратно в него, ни в одного из них. Пожалуйста, скажи мне, что все хорошо, еще раз.

В поле его зрения вползла ладонь и пять пальцев.

Барнс вскинул глаза. Капитан Роджерс лежал, подложив одну руку под голову, а другой преспокойно тянулся к Барнсу, держа руку ладонью вверх. Переведя взгляд с Барнса на свою ладонь, он отвернулся. Барнс хотел фыркнуть: это был на редкость дилетантский маневр – но внимание было приковано к руке перед ним. Он проследил глазами три линии, разделяющие ладонь на части, арку, отделяющую пальцы от ладони, и тонкие перепонки между пальцами. Затем он глянул на капитана Роджерса, который безмятежно смотрел в ответ, и снова сосредоточился на руке.

Барнс медленно потянулся к самому длинному пальцу, но глаза остановились на собственных металлических фалангах. Он вздрогнул и отшатнулся. Капитан Роджерс тут же начал мычать. Барнс состроил гримасу – мычание тоже было плохо для горла – и оцепенел, когда капитан Роджерс мягко дотронулся до металлического запястья одним пальцем.

Из этой единственной точки тепло поплыло по искусственным нервам и передало дрожь в спину. Куратор инициировал контакт. Рука Барнса, перевернувшись, вцепилась в пальцы капитана Роджерса как в последнее спасение. Капитан Роджерс, резко выдохнув, сжал его руку словно тисками.

Живая кисть Барнса завозила по плитке, сгибая пальцы в воображаемой хватке. Капитан Роджерс потянулся другой рукой и широкой теплой ладонью коснулся щеки и уха Барнса. Провел большим пальцем по следам высохших слез, и глаза Барнса закрылись.

– Все хорошо, – прошептал капитан Роджерс, снова и снова поглаживая Барнса по щеке. – Все хорошо.

*

Через некоторое время капитан Роджерс подтянул руки и опять сложил их под подбородком. Сделав усилие, он смог протолкнуть под койку голову и плечи, хотя для этого ему пришлось порядком съежиться. Наблюдатели снаружи, видно, забеспокоились, потому что вскоре Барнс услышал, как кто-то переступил ссыпающийся не-песок.

– Роджерс, – отрывисто сказала женщина. – Проверка.

Капитан Роджерс нахмурился.

– Я в порядке, – прохрипел он. И продолжил, глянув на Барнса: – Хотя думаю, нам обоим не помешало бы выпить воды. И от супа мы бы не отказались.

Он вопросительно вскинул брови, и Барнс бешено закивал в ответ. Суп бы помог горлу Капитана. Женщина колебалась, но когда капитан Роджерс поднял край одеяла и смерил ее сердитым взглядом, она развернулась и ушла. Барнс высунулся проводить ее глазами.

Это была женщина из атриума.

– Это Хилл, – проскрипел капитан Роджерс, проследив за его взглядом. – Она работает в охране Старка. Кстати, ей жаль, что в тебя стреляли.

Барнс посмотрел на него. Капитан Роджерс совсем не покаянно ухмыльнулся и пожал плечами, насколько позволяло тесное пространство.

– Ладно, ей не жаль, но ей жаль, что у ее людей указательные пальцы залипают. Мы все еще не уверены, зачем ты пришел, так что она перестраховывается.

Барнс отвернулся и взял Капитана Желтого Медведя, чтобы чем-то занять руки. Капитан Роджерс наблюдал за ним, пока женщина не вернулась с подносом, на котором был кувшин воды, чашки и две тарелки супа.

– Надеюсь, вы знаете, что делаете, Роджерс, – сказал она, подтолкнув поднос к койке.

Капитан Роджерс молча втянул поднос под завесу одеяла. Первым делом он отпил воды из кувшина. Потом съел по ложке из каждой тарелки. Показав на две пустые чашки и суп, он сказал:

– Я попробовал, ты выбирай.

Барнс выбрал ту чашку, что была ближе к капитану Роджерсу, и тарелку перед ним самим. Капитан Роджерс тут же налил себе полную чашку воды и опустошил ее одним долгим глотком. Вздохнув с облегчением, он наклонил голову.

– Ну ладно, – сказал он посвежевшим голосом. – Ты меня представишь?

Барнс склонил голову к плечу. Капитан Роджерс указал на мишек, выстроенных под койкой.

– Я бы хотел познакомиться с твоими друзьями, Бак, если ты не против.

Глаза Барнса сощурились. Капитан Роджерс был проницательнее, чем он думал, и он не знал, хорошо ли это. Он всмотрелся внимательнее, но Роджерс на его ищущий взгляд ответил своим, спокойным и честным.

Барнс покосился на свою мармеладную армию. Он не был глупым. Он понимал, что мишки не разумные. Они не могли его защитить. Но они были его добрыми терпеливыми спутниками несколько месяцев. Он испытывал собственнические чувства к их именам. Он, как никто другой, знал, как важны могут быть имена. Тем не менее, куратор задал ему вопрос, и, хотя это было беспрецедентным явлением, Барнс умирал от желания с ним поговорить, пусть и о чем-то таком глупом, как имена конфет.

Он выстроил мишек и полностью сосредоточился на их маленьких лапах.

– Э-это Красное Войско, – прозаикался Барнс. – Они… У них нет имен, только вот у этого.

Он протянул Красного Медведя с зеленой нитью на шее.

– Это Командир Красный. Он ведет их в бой с Синим Войском. Большую часть времени они изображают врага, потому что у них это хорошо получается.

Он глянул на Капитана, но тот серьезно кивал и слушал внимательно, будто важное донесение.

Уверенность Барнса росла.

– Красные умные, но они обычно окапываются на своей базе и ждут, пока враг подойдет сам. Раньше у них были танки-мячи, но мне пришлось оставить их, когда… когда… – он прочистил сжавшееся горло и продолжил: – Они умные, но слишком полагаются на численное превосходство.

Он дождался, пока капитан Роджерс кивнет. Потом построил зеленых мишек и представил их.

– Это Зеленое Войско. Они часовые, пехота… почти все, что потребуется. Сейчас они на караульной службе.

– У них нет имен? – поинтересовался капитан Роджерс.

Барнс тщательно выровнял мишек заново.

– Их имена довольно длинные, – предупредил он, играя с Рядовым Зеленым Медведем.

Рядовой Зеленый Медведь по причине своего ранга не обладал отличительными признаками. Капрал Одноухий имел только одно ухо, а Капрал Брюзга вступил в битву с дикой крысой и потерял половину туловища. Сержанты Листок и Кувырок были близнецами, у каждого вокруг шеи была повязана красная нить в награду за проявленное мужество.

– А это Лейтенант Бланк и Лейтенант Джек Розы. Не смейся, – насупился Барнс, когда капитан Роджерс опустил голову, пряча улыбку. – Он очень смущается, но я уверен, что про его сражение за розовый куст будут рассказывать легенды.

Когда Роджерс расплылся в улыбке, Барнс в свою очередь опустил голову, чтобы скрыть слабый румянец удовольствия на щеках.

Чем больше он говорил, тем легче это становилось делать. Он пытался рассказывать только голые факты, но остроты и смешные истории все равно прорывались. Барнс понял, что той его части, которая была Джеймсом Бьюкененом Барнсом, нравилось, когда капитан Роджерс улыбался. Вернув зеленых мишек на их посты, он выстроил Синих.

– Это агенты. Агент Синий Медведь главная, она предводитель Синего Войска. Она резкая и отважная. Агент Синий Берра ее заместитель. Он тоже храбрый, но туповат. Потом Агенты Шпион и Воротник.

Шпион после купания в реке покрылся зелеными пятнами, а у Воротника на шее была желтая нить.

– Агент Синий Медведь женского пола, – заметил капитан Роджерс. – К моему отряду была приставлена женщина-агент в сорок пятом. Агент Пегги Картер.

Он опустил голову, пытаясь заглянуть Барнсу в глаза, но тот изучал вмятину на месте уха Агента Синего Медведя. Вскоре Барнс сам посмотрел на Капитана и пожал плечами.

Капитан Роджерс, сдавшись, указал на Капитана Желтого Медведя и Солдата Медведя.

– А их как зовут?

Барнс сделался красным как помидор.

Румянцем загорелись уши, потом краснота перекинулась на лоб и нос, пошла по щекам, спустилась по шее и ниже. Капитан Роджерс смотрел огромными глазами.

– Господи… Господи, как же ты их назвал, а?

Он подполз ближе, разглядывая двух безобидных мишек, спрятанных в складках пижамы Барнса.

Барнс схватил свой суп и начал громко его хлебать. Капитан Роджерс заулыбался.

– Да ладно, Бак. Мне же интересно. Я не буду смеяться, честно. Чтоб я помер, вот те крест, чтоб мне на иголку…

Барнс заворчал, капитан Роджерс отпрянул и примирительно поднял ладони.

– Ладно, никаких иголок. Обойдемся без иголок.

Он повторял это снова и снова, мягко и успокаивающе, пока Барнс опять не занялся супом. Тогда Капитан придвинулся еще на дюйм и прошептал:

– Ну скажи мне. Пожа-а-алуйста.

Капитан Роджерс был невозможным: жадный ребенок. Идиот.

Барнс залился густой краснотой, но вытащил желтого и фиолетового мишек.

– Э-это… – заикание вернулось. Барнс сделал вдох и попытался еще: – Эт-то…

Он с досадой вжал металлическую костяшку в висок. Улыбка капитана Роджерса поблекла, между бровями появилась морщинка.

– Все хорошо, – завел он знакомую мантру. – Все хорошо. Ты не должен ничего говорить, если не хочешь, Бак.

Он протянул руку, отвел металлическую кисть и ладонью прижал ее к плитке.

– Все хорошо.

Барнс мог запросто выдернуть руку, но ему нравилось ровное тепло ладони капитана Роджерса. Прикосновение придало ему мужества положить палец между ушей Капитана Желтого Медведя.

– Э-это Капитан Желтый Медведь, – дыхание капитана Роджерса прервалось, но Барнс не поднял головы. – Он защищает меня. А.. А это Солдат Медведь. Он… Он…

Он все-таки вскинул лицо. Зря. Капитан Роджерс, бледный, смотрел на него огромными глазами.

У Барнса свело горло. Капитан Роджерс выглядел ужаснувшимся. Потрясенным. Барнс глотнул пару раз пустой воздух, потом сдался и прижал к себе руки, защищая тело. Его куратор был недоволен.

Он… Он… Он сделал ошибку.

Он ошибся. Ошибки были неприемлемы. Он… Он…

–*-

Стив с ужасом смотрел, как друг закрывается. Все шло так хорошо. Баки встречал его взгляд, разговаривал, пусть медленно и нерешительно, даже улыбался. А потом будто страховочный пояс лопнул – лицо застыло, взгляд перепрыгнул в точку левее глаз Стива. Должно быть, что-то из вихря эмоций, заточенных у Стива в грудной клетке, прорвалось наружу.

– Баки, – сказал он. – Баки, все хорошо. Я не злюсь, не огорчен и… не разочарован. Баки!

Стив ненавидел эту койку. Ненавидел барьеры ножек, основания и стен, которые мешали ему добраться до Баки и обнять его. Ему хотелось поднять койку и отшвырнуть прочь, но даже без Сэма, подсказывающего на ухо, было понятно, что это плохая идея. Эта койка со свисающим одеялом была первым местом, которое Баки заявил своим.

Аккуратно подвинув мишек, Стив ввинтился дальше под койку и дотянулся до друга. Его пальцы коснулись затылка Баки, и тот отпрянул. Стив, будто обжегшись, отдернул руку.

– Боже, – умолял он, – Баки, ты в безопасности. Клянусь, ты в безопасности. Все хорошо. Все хорошо.

Его голос звучал слишком сдавленно, и раз уж мантра совсем не помогала, он отбросил ее.

– Я так горжусь тобой, Бак, – сказал Стив вместо этого. – Когда мы с Сэмом начали искать тебя, мы не знали, кого найдем. Я никогда не ожидал, что ты придешь сам, такой подстриженный и хорошо одетый. И с мишками ты здорово придумал. Это невероятно, Бак. Я знаю, что сейчас ты не в порядке, но это ничего. Я буду поддерживать тебя, если ты мне позволишь, пока тебе не разрешат выходить самому. Господи, Бак, сейчас столько всего можно сделать и посмотреть. У «Хоббита» есть сиквел. Точнее, три сиквела. И даже фильмы. Тебе понравится Фродо. И Пиппин. Не знаю, как насчет Гендальфа, но актрису на роль Эовин ты точно одобришь. А «В поисках Страны Чудес»! Или новые диснеевские мультфильмы. Я обещаю тебе, Баки, мы пройдем через все вместе. С тобой все будет хорошо.

Стив проглотил подступающие к горлу слезы и собрал мишек.

– Смотри, – сказал он, расставляя их вокруг Баки. – Твои медведи на посту. Зеленые на часах, красные и синие тебя охраняют, а Капитан Желтый Медведь и… и Солдат Медведь там, с тобой.

Солдат Медведь.

Стив ненавидел это имя. В секунду, когда Баки назвал его, Стиву захотелось выхватить конфету и смыть ее в унитаз или размолоть в порошок. Ему хотелось орать и бушевать, потому что единственный объект, с которым Баки решил себя идентифицировать, носил название вещи, безликого оружия, которым пользовались и убирали, когда оно становилось ненужным.

Но это было явно не то, в чем нуждался Баки.

Стив приглушил ярость в пользу ровного потока чепухи, и со временем, постепенно и слишком, черт побери, медленно, слова подействовали. Мышцы Баки расслабились, краем глаза он поглядывал на Стива.

Стив улыбнулся, слабо, но искренне.

– Привет, Бак, – мягко сказал он. – С возвращением.

Взгляд Баки метнулся в сторону, и живот Стива по ощущениям рухнул куда-то в область колен. Весь его прогресс обратился в ничто из-за одного неосторожного взгляда.

Стиву захотелось пнуть самого себя, но вместо этого он сосредоточился на том, чтобы превратить промах во что-то хорошее. Баки не был еще готов к отрицательным эмоциям.

– Прости, Бак, – сказал он дрожащему клубку, который был его лучшим другом. – Я горжусь тобой, и я прошу прощения за то, что ты увидел на моем лице. Ты меня не ужасаешь, я не чувствую к тебе отвращения или злости. Я горжусь, как хорошо ты придумал про медведей. Мне очень понравилось про них слушать. Я не собираюсь причинять тебе боль или перенастраивать тебя, или что ты там еще надумал. Ты мой друг. Я…

Что еще сказать? Я обещаю? Я не причиню тебе вреда? Как Баки мог понять это, а даже если бы и понял, то поверил бы? Стив подумал обо всей своей болтовне, и желание дать самому себе пинка вернулось.

Стив помнил отца Баки.

Отец Баки был воскресным алкоголиком. Большинство его соседей-забулдыг безудержно пили день и ночь, но не Джордж Барнс. С понедельника по субботу он был самым порядочным и работящим мужчиной в округе. Вставал рано утром, помогал собрать детей в школу. Уходил на работу, возвращался, помогал Баки и сестрам с домашним заданием. Целовал жену, ложился в постель, и на следующий день все повторялось.

До воскресенья.

В воскресенье Джордж Барнс тоже вставал рано, отправлялся в ближайший бар и пил с самого открытия и до тех пор, пока его оттуда не вышибали. Он проходил мимо своего дома, обняв за плечи девицу из числа тех, кто ошивается в злачных местах, прямо мимо своей жены и четверых детей. Это не было местью, он не делал этого назло. Ему просто было все равно.

Когда последний бар закрывался, Джордж Барнс являлся домой пьяным вдрызг. Он швырялся вещами, ругмя ругал жену и детей. Неизбежно выкидывал их из дома, запирал двери и падал в кровать.

Баки и семья ходили вокруг дома, пока не уверялись, что отец семейства спит. Потом мама и сестра подсаживали Баки к кухонному окну, которое накануне подпирали, чтобы не захлопнулось. Отец, наверное, даже не знал, что оно открыто. Баки проскальзывал в окно, крался по лестнице, на животе проползал перед родительской спальней, чтобы деревянные полы не скрипели, отпирал дверь и впускал семью.

В понедельник утром Джордж Барнс просыпался как ни в чем не бывало.

Он никогда не интересовался, как жена и дети попали в дом. Он не спрашивал про их синяки, не пытался объясниться. Он заплетал девочкам длинные косы, чтобы они красиво выглядели в школе. Он помогал им доделать домашнее задание. Он помогал жене готовить завтрак. Он шел на работу. Он приходил домой. Он целовал жену и детей и отправлялся в постель. Образцовый отец.

До воскресенья.

Баки ненавидел отца. Ненавидел, любил и никогда не доверял.

Хотя Джордж Барнс был примерным отцом шесть дней в неделю, неизменно наступало воскресенье, и Баки всегда об этом помнил. Когда Баки было семнадцать, отец начал посещать церковь вместе с матерью. Он стал пить реже и реже и со временем бросил вовсе, но даже после пяти трезвых лет Баки оставлял свою дверь незапертой по воскресеньям: вдруг сестрам придется где-то пережидать. До того дня, как он ушел воевать и погиб, он всегда уверялся, что у матери есть ключ – на случай, когда (не если!) отец возьмется за старое. Баки никогда ему не доверял.

Пять лет не могли вычеркнуть четырнадцати лет ущерба.

Более того, Баки перенял такое же отношение ко всем отцам. Он любил матерей. Они были суровые, но честные. У его собственной матери были твердые мозолистые руки и лицо, изборожденное морщинами тревог и забот. Она редко улыбалась и еще реже смеялась, но ее руки были ласковыми и уверенными, и Баки любил ее. Эта любовь распространялась на всех матерей округи. Баки не мог слышать ни единого плохого слова про них.

Но отцы…

Отцы были лжецами. Если мужчина вел себя как хороший отец, он притворялся. Если в доме были проблемы, виноват был отец. Отцы обманывали беспомощных женщин, заманивали их в свои дома обещаниями безопасности и потом использовали. Чем приличнее вел себя мужчина вне дома, тем меньше Баки доверял тому, что происходило в доме.

Так продолжалось, пока однажды к их крыльцу не подошла Салли Бесс Гингем. Она позвонила в дверь, и, когда Баки открыл, с растрепанными от сна волосами и отпечатками подушки на лице, разразилась слезами. Ее месячные не пришли в срок, а Баки был единственным, с кем она спала.

Стоял 1940 год. Баки исполнилось двадцать два. В 1940 году молодые женщины, зачавшие вне брака, не были чем-то неслыханным, но отношение к ним было совсем не такое, как в современном мире. Мужчины не кичились своими похождениями, а женщины, которые спали со всеми подряд, считались не привлекательными, а просто распущенными. Забеременеть вне брака, в восемнадцать, от ирландского мальчишки другого вероисповедания с лихвой хватало, чтобы начисто разрушить Салли репутацию.

Она не рассказала родителям, испугавшись, что отец вышвырнет ее из дома. Даже если бы он ее пожалел, имя и статус всей семьи оказались бы запятнаны навечно. Мать бы шепотом обсуждали на рынке, бросали бы косые взгляды в церкви. Отец ходил бы на работу с опущенной головой. Братья и сестры попрощались бы с шансом на хорошую партию в браке.

Что касается Баки, он никогда не представлял себя в роли отца. Отцы были ублюдками, мучившими собственные семьи, а тут ему предстояло стать одним из них. Стив усадил Салли на диван, накрыл ей ноги одеялом. А Баки ходил взад-вперед – от окна к кухне и обратно.

Это случилось до того, как появились доступные тесты на беременность. До того, как девушка могла обратиться к доктору тайно, анонимно. До клиник абортов. Если Салли в самом деле была беременна, Баки пришлось бы на ней жениться. Если Салли в самом деле была беременна, Баки предстояло стать отцом.

Салли рыдала, пока не уснула, натянув одеяло на плечи. Ее светлые кудряшки смялись об подлокотник дивана. В спешке и отчаянии она не нанесла слой алой помады, не наложила аккуратные мазки черного на веки. Пока она спала, Стив стоял рядом с Баки, вжавшись своим плечом в его, и смотрел, как клубится дым над фабричными трубами вдалеке.

– Не знаю, смогу ли я, Стиви, – нетвердо выговорил Баки. Сейчас он имел в виду не брак и не заботу о Салли. Он всегда был готов о ком-нибудь позаботиться, отдавать, отдавать и отдавать, пока не оставался пустым сам. – Что, если я такой же, как он?

– Нет, ты не такой, – мягко сказал Стив. – Каждый день каждой недели каждого года у тебя есть выбор – каким быть. Ты не твой отец, Баки, до тех пор, пока не выберешь быть таким.

Баки натянуто засмеялся и смахнул с лица влагу, которой Стив до этого не замечал.

– А если я недостаточно сильный?

Стив пожал плечами.

– Ну, тогда я вколочу в тебя немного здравого смысла. Знаешь, Баки, твой отец был дураком. Он убедил себя, что все отлично, пока он уделяет эгоизму и жестокости один день, изображая отличного мужа все остальные. Ты довольно себялюбивый. Вечно захапываешь одеяла и часто делаешь вещи, которые делать не должен, и сам отлично об этом знаешь, – он подчеркнуто не смотрел на незамужнюю беременную женщину, спящую на диване. – И ты будешь делать ошибки. Разница в том, что ты знаешь, что значить любить кого-то другого больше, чем себя. Это то, чему не научился твой отец. Есть много замечательных отцов, Баки. Тебе просто надо делать то же, что ты всегда делаешь для меня, и все будет хорошо.

В конце концов, оказалось, что Салли не беременна.

Ее месячные пришли через две недели, и, хотя Баки тихо беспокоился, что она позаботилась о ребенке сама, все постепенно улеглось. После этого случая Баки стал намного осторожнее. Он смотрел на мужчин вокруг настороженными проницательными глазами, все чаще замечая, как мистер Синклер кладет ладонь на поясницу своей беременной жены, как мистер Гатри смотрит на свою жену и играет с ее волосами.

Только когда Баки на собственном опыте понял, что отцовство не превращает тебя в монстра – он знал это умом, но не верил в душе – он начал задумываться, действительно ли все отцы такие опасные, какими кажутся.

Люди могли до посинения убеждать Баки переоценить свой взгляд на мир, но Баки был упрямым и больше верил личному опыту, чем историям, которые могли оказаться ложью. Если что-то западало ему в голову, ничего, кроме личного опыта, не могло убедить его в обратном.

Сейчас, в настоящем, когда Баки скорчился у стены, устремив взгляд чуть левее лица Стива, весь опыт говорил ему, что Стив – враг. Обращался ли с ним кто-нибудь по-доброму после того, как он упал? По-доброму, потому что так было правильно, а не из желания, чтобы он сделал что-то или стал чем-то для них?

Все слова в мире не могли убедить Баки, что Стив его друг, если что-то другое говорило ему, что Стив просто очередной в ряду тех, кого отправляли причинять ему боль.