Текст книги "Раскрась сам (ЛП)"

Автор книги: vitoliel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Прежде чем приходить к каким-то заключениям насчет Грэга и других техников, следовало разобраться в себе. Солдат решил отложить мысли об имени до момента, когда найдет определенный ответ.

Люди, подумал Солдат, принимают решения.

Они решают, что есть, что носить, что им нравится, а что нет. Технику Грэгу не нравился лейтенант Росс Родригес. Лейтенант Росс Родригес, вопреки предписаниям ГИДРы, всегда носил на каком-нибудь элементе одежды радужную ленту. Техник Энн Бартон каждый вторник предпочитала сэндвичу с курятиной салат с тунцом.

Солдат решил взять мармеладных мишек. Солдат решил оставить ГИДРу. Выходит, Солдат принимал решения. Выходит, Солдат был человеком.

Что ж, удовлетворенно подумал Солдат. Это было легко.

Он ходил довольный, пока на следующий день не увидел, как белка предпочла лечь спать вместо того, чтобы играть в догонялки с приятелем. Если животные тоже могут принимать решения, то эта способность не является ключевой. Нахмурившись, Солдат начал сначала.

Люди принимают решения, и животные тоже принимают решения, но люди определенно не равны животным, так чем же их решения отличаются от решений животных? Так ли легко быть человеком? Определенно нет, иначе Грэг не говорил бы новым техникам того, что говорил. Возможно, человечность следовало каким-то образом заслужить. Возможно, она была привилегией, которую Солдат потерял.

Возможно, он когда-то был человеком, а теперь этого не заслуживал.

Мысль застряла в мозгу Солдата, как паразит. Той ночью он не разводил костер, а когда попытался съесть немного сушеного мяса, желудок не принял пищи. Пальцы дрожали. В животе ворочался комок.

Вот оно.

Должно быть, поэтому Солдат мог увидеть кролика за 160 ярдов без бинокля, но не знал, откуда он сам родом. Люди знали свое происхождение. Даже сержант Эверетт Снодграсс знал, хотя был сиротой и воспитывался в приемной семье. Он не видел своих настоящих родителей – факт, который он постоянно упоминал во время вечерних игр в покер – но часто рассказывал, как рос в городке в Небраске и переехал в Детройт в возрасте семнадцати лет.

Должно быть, раньше Солдат был человеком. Он был Джеймсом Бьюкененом Барнсом и знал человека, который отказался драться. Раньше, но не сейчас. По какой-то причине он лишился способности или, может быть, права быть человеком. Возможно, поэтому Грэг называл Солдата «оно» и не позволял ему есть вместе с остальными. Потому что знал: Солдат не заслужил быть ничем, кроме как оружием.

Наверное, он сделал что-то поистине ужасное, чтобы потерять право называться человеком. Солдат подумал про миссии, которые выполнял, и задался вопросом, не они ли были причиной наказания.

Мысль была так ужасна, что Солдат заскулил и долго пролежал, свернувшись клубком. С досадой он подумал, что животные точно не переживают так по поводу, животные они или люди.

Стоп.

Солдат снова сел на корточки и начал обдумывать эту мысль. А когда закончил, подумал еще немного. Возможно, он слишком усложняет. Возможно, быть человеком – это просто думать о себе как о человеке. Возможно, все, что от него требуется, это вести себя как человек, и тогда, постепенно… быть может… признаки, свойственные человеку, приживутся у него под кожей, как металл руки прижился в костях. Мысли снова вернулись к техникам. Солдат решил отложить злость на Грэга и использование имени «Джеймс Бьюкенен «Баки» Барнс», пока не заслужит звание человека обратно.

Он начал с Бартон и Родригеса. Он вспомнил, как Родригес всегда носил волосы аккуратно подстриженными, как того требовал устав, и неизменно находил время, чтобы погладить форму. Время от времени Родригес выбривал на голове затейливые узоры.

Бартон не проводила время, рассматривая свою прическу или поправляя макияж, как рядовая Михаэла Карсон, но она всегда была чистая и хорошо пахла. Держала флакон ароматического масла на своем столе.

Настоящие люди, пришел к выводу Солдат, знают, как себя обслуживать.

Обслуживание подразумевало, что человек должен быть чистым и здоровым, поддерживать волосы, ногти и кожу в приемлемом для данного общества состоянии. Слишком тщательный уход провоцировал насмешки и презрение или притягивал излишнее грубое внимание – как в случае рядовой Карсон. Игнорирование ухода вызывало социальную изоляцию, как было с техником Майком Кэллоуэем, от которого несло застарелым потом, сальными волосами и грязными зубами.

Солдат провел ногтем по зубу и посмотрел на желтоватый комок налета.

Он не мог вспомнить, когда в последний раз получал гигиеническое обслуживание. Он знал, какие использовались инструменты: заостренные металлические штуки, которыми скребли десны, и щетка – но не озаботился тем, чтобы приобрести предметы личной гигиены.

Найдя дуб, Солдат срезал маленькую веточку, измочалил ее кончик и счистил налет с зубов. Мыла у него не было, но, сварив жир убитых зверей вместе с золой из костра, он получил щелок.

Вторым пунктом надлежащего ухода была одежда. Собрав испачканную вонючую кучу, Солдат отправился к реке, где полдня отмывал въевшиеся запахи рвоты и пота. Колотя рубашками и штанами о булыжник, он вдруг почувствовал странную волну, зыбкое ощущение, будто находился в двух местах одновременно.

Потереть, обмакнуть, повторить, пока вода не станет чистой – цепочка движений о чем-то ему напоминала… Солдат делал это раньше, хотя, как ни старался, не смог припомнить заданий, требующих стирки одежды.

Натянув леску между двух берез, Солдат принялся развешивать постиранное. На него нахлынула уверенность. Он точно знал, что если посмотрит сейчас налево, то увидит высокую женщину с ястребиным профилем и передником вокруг пояса, которая будет прищепкой закреплять на леске большую белую простынь. Он повернул голову, но увидел лишь пустой луг с травой, качающейся на ветру.

К концу недели Солдат сел и посмотрел на все, что сделал. У него были мыло и зубная щетка, на солнце сушилась чистая одежда. Он чувствовал себя очень по-человечески. Секунду он пытался идентифицировать тепло, затрепетавшее в груди. Он никогда раньше не испытывал такого вне миссий, так что ему потребовалось время, чтобы определить чувство как гордость. Он был горд тем, чего удалось достигнуть.

Это был первый раз, когда Солдат гордился чем-то, что не закончилось кровопролитием. Это ему понравилось. Это было легче, чем обычная боль в животе и слезящиеся глаза.

– Вот это я понимаю, – Солдат оглядел лагерь, позволяя себе насладиться свободными от вины достижениями. – Вот это я понимаю.

Он потер подбородок, щеку и поразмыслил над щетиной на лице.

Обычно техники, ответственные за гигиеническое обслуживание, не трогали бороду. Рискованно было приближаться к Зимнему Солдату с бритвой до того, как его обнуляли. Когда уровень адреналина был еще высок, любой острый предмет рассматривался как угроза. После обнуления Солдат становился покорным, дезориентированным и – теперь он начал понимать – особенно сильно вызывал чувство вины. Или, может, техники были слишком ленивы. Солдат подумал о том случае, когда Снодграсс приказал команде из четырех человек обыскивать помещение в поисках каких-то файлов, потому что самому ему не хотелось вставать из кресла. Пожалуй, это было лучшим объяснением.

Солдат знал, что бойцам полагается иметь чисто выбритое лицо и короткую стрижку. У него не было ножниц, а ножи не могли обеспечить точности, необходимой для поддерживания аккуратной бороды. Взяв прядь волос, Солдат принялся пилить. Лезвие застревало и дергало, кожу головы то и дело пронзало острой болью. Солдат продолжал пилить, волосы сыпались кусками.

Потом он провел рукой по неровной поверхности засаленных торчащих волос. Лезвие выдернуло хрупкие еще корни, оставив проплешины, и Солдат скривился от вида колеблющегося отражения в воде. Взяв щелок, он начал яростно втирать его в скальп, выскребая ногтями правой руки хлопья перхоти и засохшей грязи.

Через некоторое время он зарычал и отшвырнул мыло. Что касается ухода за волосами, пришлось признать себя больше похожим на Кэллоуэя, чем на Родригеса. Солдат стянул все, что осталось от волос, в узел и оставил так.

Вечером он снова перекатывал слоги Имени на языке, пробуя его на вкус.

– Джеймс. Джеймс Бьюкенен Барнс. Джеймс Барнс.

Потом, склонившись над кроличьей ногой, прошептал:

– Баки.

Он оглянулся и, убедившись, что мир не рухнул, повторил снова, немного громче:

– Баки Барнс.

Он мысленно представлял себе звуки, гласные и согласные. Странное имя. Определенно он такого раньше не слышал. Он подумал, что это имя начинает ему нравиться.

*

Армия Синих Медведей воевала с Красными.

Капитан Желтый Медведь повел своих людей в рейд на лагерь Красных. Несколько дней назад Красные Медведи похитили Солдата Медведя и держали его в плену. Они установили несколько больших качающихся камней по периметру, но Капитан Медведь и его люди не боялись опасности. Капитан Медведь поговорил с Агентом Синим Медведем и сказал ей, что все равно пойдет в атаку – с ее поддержкой камушками или без нее.

Агент Синий Медведь и Командующий по МТО Синий Медведь решили, что для обеспечения безопасности пещеры крайне необходимо спасти Солдата Медведя. Солдат – настоящий Солдат – несколько колебался, пытаясь придумать правдоподобную причину, но Капитану Медведю она, по всей видимости, не требовалась.

Капитан Медведь повел свой отряд к крепости Красных Медведей. Красные Медведи яростно оборонялись, твердо решив оставить Солдата Медведя за стенами резинового мяча. Капитана Медведя теснили назад. Его люди терпели неудачу. Агент Синий Медведь сказала, что надо отступать.

– Нет! – сказал Капитан Желтый Медведь. – Я не оставлю Баки!

Солдат остановился, продолжая сжимать в пальцах двух медведей, как бы лезущих через резиновые стены. Потом кашлянул и начал заново.

– Я отклоняю приказ, – сказал Капитан Желтый Медведь. – Солдат Медведь представляет слишком большую ценность для сил Синих Медведей! Я отказываюсь терять такой важный ресурс!

– Но, – возразила Агент Синий Медведь, – если он такой эффективный и ценный, почему он не спасся сам? Это не так уж трудно.

Солдат замолк и сердито воззрился на Агента Синего Медведя. Ей не положено было такое говорить. Ей надо было сказать…

– Нам не нужен слабый Солдат, который не может спастись сам. Вот почему мы не спасли его раньше.

Этого ей тоже не положено было говорить.

Нахмурившись, Солдат сгреб всех мишек в специально сделанный для них мешочек. Если Солдаты отказываются подчиняться, их следует вернуть на хранение. Чем раньше мишки это усвоят, тем лучше.

Через несколько минут он заглянул в мешочек проверить, не стали ли они более сговорчивыми.

Люди, как Солдат доказывал своей рациональной стороне, когда та указывала, что он ведет себя неподобающе смертоносному оружию, умеют играть. Грэг, Сандерс, Родригес и Гарсон регулярно играли в покер. Бартон между операциями включала компьютерные игры. Даже Агент Рамлоу и его люди любили играть в игры.

Он снова вытряхнул мармеладную армию. Расставил, взял Агента Синего Медведя (у нее недоставало левого уха) и Капитана Желтого Медведя. Прочистил горло и начал.

– Я не бросаю своих людей, – сказал Капитан Желтый Медведь. – А если бы и бросал, то Солдата Медведя никогда бы не бросил.

Солдат споткнулся на имени, но продолжил:

– Или вы со мной или против меня.

Агент Карт… нет, нет, нет… Агент Синий Медведь посмотрела на Капитана Медведя и сказала:

– Один Солдат не стоит целой операции.

– Для меня стоит, – ответил Капитан Медведь.

Голос подвел Солдата.

Он бережно вернул мишек в мешочек, оставив на ладони лишь желтого. Сомкнул пальцы вокруг маленького желтого Капитана и повторил:

– Для меня стоит.

*

Солдату снилось, что он стоит в поле, поросшем, насколько хватало взора, высокой травой. Небо было синее с взбаламученными фиолетовыми облаками. Солдат не знал, как попал сюда, но знал, что здесь слишком пусто. Слишком глухо. Он не мог видеть ни своих ног, ни дороги позади.

Так пусто.

Вздрогнув, Солдат проснулся и беспокойно ворочался, пока не уснул снова.

Он опять был в поле, но на этот раз вдалеке виднелся домик, такой маленький, что Солдат мог бы закрыть его пальцем. Он сделал шаг вперед и услышал хруст кости. Посмотрел вниз и увидел кровь, сочащуюся между стеблей. Под его ногами было лицо ребенка, девочки. Он узнал ее. Она плакала. Его ботинок размозжил ей челюсть и лоб.

Она плакала.

Солдат побежал, но каждый шаг хрустел на костях и плоти его жертв. Их крики становились громче, а трава превратилась в руки, которые хватали его за волосы и одежду и пытались повалить.

Земля разверзлась, из недр брызнула лава. Солдат услышал чудовищный вой и увидел демонов, пробирающихся за ним из ада. Он отвернулся и побежал, но земля трескалась снова и снова, пока он не оказался в западне на островке, тающем в раскаленном камне.

Он пошатнулся. Отчаянно замахал руками, пытаясь удержать равновесие. Пока он падал, демоны летели за ним, раздирая друг друга зубами и когтями, пока ошметки и куски тел не полетели во все стороны. Совсем рядом с Солдатом пролетела голова – у демона было его лицо.

Солдат проснулся с воплем.

Его лицо было мокрое от слез, одежда липла к телу. Он ощупал себя в поисках ран, нанесенных хищной травой или красными демонами. Удовлетворенный, что все цело, он лег обратно на все растущую постель из шкур и свернулся в тесный клубок. Над ним простиралась чернота пещеры, он дрожал, несмотря на тепло сентября.

– Кто она? – спросил Солдат во тьму. – Я знал ее.

Если тьма и знала, она не ответила.

Кошмары вернулись на следующую ночь, и на следующую. Пытаясь бодрствовать, Солдат до крови грыз костяшки пальцев. Он стал бояться ложиться спать, стараясь отсрочить сон до тех пор, пока недосып не начинал серьезно мешать его боеготовности.

В некоторых снах он тонул, кровь, льющаяся из трупа под его руками, душила его. В других человек, который отказался драться, забивал его до смерти. Некоторые сны были тихие и немые, просто пустота – незатейливая и ужасная, как смерть.

Солдат открыл глаза в пустом поле. Вместо дома перед ним стояла женщина в синем с цветочным узором платье. Она стояла отвернувшись. Сон всегда был тихий, будто кто-то набил воздух ватой. Поле текло под ногами Солдата, пока он не оказался возле женщины. Он протянул руку, схватил ее за плечо. Рыжеволосая девочка завизжала.

Он проснулся прежде, чем смог увидеть ее лицо.

Девочка с рыжими волосами и разбитым лицом – единственная постоянная в его сновидениях.

После ночи кошмаров, таких живых, что трудно было подняться наутро, Солдат решился копнуть глубже. Усевшись на своей меховой постели, он толкнулся в мысленную завесу, установленную в его голове Департаментом Х и укрепленную затем ГИДРой, толстую стену сознания и выучки, отгораживавшую его от подсознательных сведений. Под силой его воли стена напряглась и подалась, но устояла.

Солдат нахмурился и скрестил ноги. Положил ладони на колени, позволил глазам закрыться. Медленно вдохнул, выдохнул. Еще раз. Еще. Еще.

Когда он был готов, то нырнул во внутреннюю темноту. Он заставил себя думать о ментальной боли обнулений и программирования, безжалостно втиснутых триггерах и переключателях, вспомнил, как часами стоял голый на холоде, коленями на гвоздях.

Бросившись на стену грудью, он услышал щелчок так же явственно, как если бы тетива лука лопнула у него под ухом.

Боль. Острая, эхом раскатывающаяся боль. Она вихрем пронеслась через его голову, как земля, трескавшаяся во снах. Рвота подступила к горлу – Солдат сглотнул. Ничего такого – миссия в Амстердаме. Рутина. Одна цель. Одно убийство.

Девочки в этом воспоминании не было.

Солдат нарисовал ее в своем воображении и сосредоточился на деталях. Рыжие волосы. Зеленые глаза. Маленький острый подбородок. Он задержал это воспоминание и резанул им, как ножом, сквозь сеть, сдерживающую воспоминания.

На какой-то момент это сработало.

Потом, будто злобного пса, рванувшегося слишком далеко, цепь потянула его назад. Мозг наводнили воспоминания. Кровь, девочка под колесом машины, мужчина, тянущийся спасти ее даже под дулом винтовки. Плачущая беременная женщина.

Но самая худшая часть… Самая худшая. Самым худшим были эмоции.

Его убийства всегда были разными. Некоторые люди умоляли. Некоторые принимали судьбу с тихим достоинством. Он знал это. Но до этого момента он никогда не знал кое-чего другого.

Лица пыльных манекенов обрели плоть и налились эмоциями. Страх, боль, горе, ненависть, отчаяние, надежды превращались в пепел. Она хотела больше времени.

– Нет, – застонал Солдат. – Нет, я не хочу. Не хочу!

Он стиснул виски, зарываясь пальцами в неровные волосы. Наматывал на пальцы коричневые пряди и с криками дергал, пока убийство за убийством вливались ему в мозг.

Седая женщина и вино, расплескавшееся по ее ночной рубашке; подросток, слишком умный на свою беду; отец, качающий дочь на качелях – и лицо дочери, когда отец молча упал.

Солдат увидел все их лица и с невозможной жуткой ясностью понял, что они чувствовали. Когда он убивал их.

Ему вдруг стало ясно… Все, что он должен, это сдаться. Позволить клетке снова захлопнуться и забрать все это. На самом деле, надо было всего лишь вернуться к ГИДРе. Даже если клетка захлопнется, он будет помнить, что почувствовал. Будет помнить осознание.

Лучше уж стереть все сразу.

Чистая доска.

Белый лист.

Просто сдайся. Это нормально. Ты не виноват. Боль – всего лишь предупреждение, она не должна оставаться с тобой. Расслабься. Позволь…

– НЕТ, – взревел Джеймс Барнс. – Нет уж, ты, сукин сын…

Он рывком вернулся в глубины своего ума и скреб стены, а сети ГИДРы пытались вытащить его. Он орал и рвался, пока сети не разлетелись на клочки. Было больно – будто содрать струп и обнаружить торчащую кость – но голос пропал. Упав на колени, Солдат заскулил. Он впервые потянулся за воспоминаниями и ощутил, как они без усилий скользят в руки.

Они принадлежали ему. Он не хотел их, они причиняли столько боли, но они принадлежали ему, и это все решало.

Он думал, что чувствовал удовлетворение. Думал, что знает гордость, и радость, и благодарность, и доброту, и любовь, и благородство, и ревность, и гнев, и одиночество.

Он не знал ничего.

Единственной эмоцией, которую он действительно знал, был страх.

Теперь же чувства вернулись. Он осмотрел пещеру и ощутил настоящую гордость, что смог так долго прятаться от ГИДРы. Он потрогал мех под собой и ощутил удовольствие. Он попробовал несоленое безвкусное сушеное мясо, спрятанное под постелью, и сморщил нос. Он подумал о Грэге, Бартон, Родригесе и ощутил обиду, гнев и тоску.

Он подумал о рыжеволосой девочке. Сожаление, хотя память о ней давно ушла.

Он подумал о лицах своих жертв, и вина сокрушила его.

Лежа на своей меховой постели с пальцем, зажатым в зубах, Солдат позволял эмоциям омывать его. Одно за другим он вытаскивал на свет свои убийства и изучал их умом, отточенным тренировками и наукой. Солнце поднялось и село. Надо было сушить шкурки и стирать одежду. Надо было побриться. Бритье – это очень по-человечески.

Солдат не двигался. Казалось, что руки и ноги придавило тяжестью его грехов. Они бежали сквозь мозг бесконечной вереницей. Наконец-то свободный планировать для себя, ум прогонял тысячи сценариев, как Солдат мог спасти каждую жертву. Потом ум начал играть с ним.

Солнце второго дня было уже высоко, когда мозг решил наложить лицо девочки с ореховыми глазами и каштановыми волосами на лица других детей-жертв. Солдат беспомощно дернулся: разум заставил его смотреть, как он убивает девочку, которой – он смутно помнил – помогал мыть посуду и подтыкал одеяло. Он убивал ее снова и снова.

Солдат пытался докопаться до тех воспоминаний, что были прежде того, как он стал оружием, но мозг перекручивал все, превращая в ужасы. Солдат проглотил комок. Нечестно. Неправильно со стороны его мозга делать несколько драгоценных сохранившихся воспоминаний оружием против хозяина. Нечестно.

В этом было что-то человеческое, понял Солдат. Возможно, это было наказание за все, что он совершил. Сожаление означало осознание, что его действия имеют последствия, укоренившиеся в понимании, что другие люди реальны. Если это была часть человечности, Солдат решил, что заслужил как минимум одно из этих имен. Это было горькое озарение, последовавшее по пятам за другим, более глубоким желанием.

Он хотел умереть.

Он хотел лежать здесь, пока не погибнет от обезвоживания. Он представлял, как останавливается сердце. Как замирают легкие, как выходит последний выдох. Солдат закрыл глаза.

Пришел второй закат.

Солдат не открыл глаз посмотреть, как удлиняются тени. Фильм, проигрывающийся на изнанке век, казался реальнее сырой прохлады пещеры или теплой металлической руки возле щеки. Он смотрел на себя, прицеливающегося. Чувствовал, как прошлый он глубоко дышит.

Первый и второй колокольчик зазвенели.

Голубые глаза распахнулись.

Скатившись с постели, Солдат на четвереньках подполз к линии колокольчиков, прибитых к стене. Он сидел, пристально глядя на леску: та туго натянулась. Динь-динь. И рядом в ответ: динь.

Плавно встав, Солдат углубился в лес. Простой человек испытал бы серьезные трудности, пробираясь через густую поросль в ночной темноте. Солдат не был простым человеком.

Он быстро достиг мест, где спрятал стеклянные бомбы. Развернул фитили и осторожно проложил их по звериным тропам и местам с менее густой растительностью. Вытащил ветки с гвоздями и разложил их вне пределов радиуса поражения.

Вернувшись в пещеру, он взял пять оставленных про запас банок. Прислушался к колокольчикам. Когда зазвенел пятый, он подбросил веток в костер и раздул угли в веселый огонек. Костер залил камни янтарным светом. Солдат смотрел в тень, сохраняя ночное зрение. Набив куртку одеждой, он прислонил ее к стене пещеры.

Потом он положил мешочек с Капитаном Желтым Медведем и его мармеладной армией (включая Красных) во внутренний карман и покинул пещеру, меховую постель и охапки трав, даже не оглянувшись.

Отличная снайперская лежка находилась в километре к северу и четырехстах футах вверх. Край горы заслонял небольшой выступ и шапку деревьев от света и давал хороший обзор на лагерь внизу.

Винтовку Солдат установил месяцы назад, прикрыв ее самым большим куском парусины. Улегшись на камни, он прижал щеку к прикладу. Луна уже поднялась. Огонь внизу умирал. Среди деревьев различалось движение.

Солдат глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух.

Первый взрыв прошил отряд, как пуля пластик. Солдат услышал крики и увидел, как некоторые из бойцов отступают. Он заставил себя держаться расслабленно, сфокусировавшись на маленьких белых флажках, на равном расстоянии привязанных к верхушкам деревьев.

Глубоко вдохнуть. Медленно выдохнуть. Нажать на спусковой крючок.

Человек в черной тактической форме упал. Солдат прицелился снова, и идущий рядом недосчитался половины головы. Солдат убил третьего, а сквозь него и четвертого. Прицелился в небольшого парня, прячущегося за бревном. Пуля прошила тому ногу, он закричал, хватаясь за рану. Когда приятели попытались до него добраться, Солдат убил и их. Снова взрывы. Горящие деревья выхватывали тени, мечущиеся в поисках укрытия. Кто-то зацепил ветку-ловушку и получил полное лицо гвоздей.

Одна из бомб, сработав, проделала дыру в горе и вызвала камнепад, который зацепил снайпера, его наводчика и четверых бойцов внизу.

Солдат застрелил еще троих. Заметил человека, кричащего в рацию команды, и прострелил ему горло. Снял второго командующего и рядового, потянувшегося за выпавшей рацией.

К тому времени, как вдали послышался шум вертушки (гора неплохо отражала звуки), три четверти отряда были мертвы или выведены из строя. Оставшиеся быстро поднимались в гору к его лежке. Расчехлив нож, Солдат перерезал глотки двоим, крадущимся через кустарник. Однако он знал, что со всеми не справится. Рано или поздно кто-то нанесет решающий удар.

Шум вертолета усиливался, Солдат понимал, что время на исходе.

Река ревущим чудовищем падала с горы в долину. Зимний Солдат провел не одну неделю, исследуя поток в разных местах течения. Он ходил по берегам, даже в сухой сезон осматривал русло на предмет невидимых под водой камней. Подождав, пока взорвется последняя бомба, Солдат прыгнул с утеса в стремнину.

Стена огня накрыла место, где он нырнул. На такой высоте ударная сила была значительно меньше, но все же ее было достаточно, чтобы вышибить воздух из легких. Река, не дожидаясь, пока он сориентируется, потащила его на скорости двадцать пять миль в час. Солдат вынырнул сделать вдох и поплыл по течению. Он вдыхал еще шесть раз, пока не оказался достаточно далеко, чтобы высунуться и оглядеться.

Восемь миль до ближайшего водопада.

За четверть мили – прежде чем течение станет таким сильным, что даже его усовершенствованное тело не справится – Солдат направился к берегу. Он вылез на каменистый песок и упал, глотая воздух. Хотя жизнь в горах вернула его мышцам силу, выносливость все еще не восстановилась после долгих лет в криокамере.

Среднему человеку трудно сохранить вес в диких условиях. Еще труднее это было Солдату, у которого дневная норма дичи расходовалась на одно лишь дыхание. Два с половиной дня добровольной голодовки тоже не пошли ему на пользу.

Чтобы продолжать путь, следовало найти еду и транспортное средство. Возможно, компьютер и наличные, если повезет.

Солдат пробирался между вынесенными водой булыжниками, пока не достиг леса. Сквозь густую поросль невозможно было продвигаться быстро: высокая трава опутывала бревна, сучья и камни. Приходилось тщательно выбирать путь, чтобы не оставлять следов. Время от времени Солдат находил звериные тропы и шел по уже примятой траве.

Река вынесла его к долине, где в ранних тридцатых возник городишко. Солт Ривер обозначил себя сверканием света на единственной заправке. Когда Солдат подошел ближе, на плоском горизонте появились сумрачные очертания домов и магазинов. Люди в этой части страны укладывались спать рано. Солдат стоял неподвижно, пока огни один за другим не погасли, а силуэты не исчезли в домах. Вскоре тени стали достаточно длинными, чтобы в них укрыться.

Времени было мало.

Отправленные за ним отряды прочесывали лес. Второй батальон будет обходить города в радиусе сорока миль от лагеря, спрашивая о незнакомцах и подозрительных происшествиях. Солдат решил, что пройдет примерно полчаса, прежде чем грузовики разбудят город. Быстро миновав открытое место, он нырнул в тень первого дома. Окна были низкие, но Солдат скользнул к двери. В таких городках люди доверяли друг другу и редко запирались.

Отцепив пружину, чтобы не скрипела, Солдат мягко затворил за собой дверь. Взялся за нож на случай, если попадется собака. Наличные обычно хранились в трех местах: кухня, кабинет и спальня. Если в доме жила женатая пара, мужчина мог оставить бумажник у дверей, чтобы долго не искать. Молча обследовав кабинет и кухню, Солдат проверил ящики и контейнеры на полках. Набил карманы яблоками и крекерами.

Немного денег нашлось в сейфе в кабинете, был в доме и старый компьютер с Виндоус 98, но больше ничего особенно полезного. Обратив внимание на лестницу, Солдат забрался вверх по перилам, чтобы не скрипеть ступеньками.

Дверь спальни была приоткрыта, и он проскользнул внутрь, не задев ее. На кровати мирно спали два человека, не зная, что над ними стоит убийца. Люди были немолоды: вероятно, пенсионеры, доживающие свои дни в мире и спокойствии. Солдату сделалось почти неловко.

Возможно, это тоже был признак человечности. Быть может, люди учитывают жизненную ситуацию своих жертв, прежде чем их ограбить. А он был человеком. Чем-то вроде, во всяком случае, но, вероятно, чтобы стать более человечным, следовало оставить эту седовласую пару в покое.

Тихо и протяжно вздохнув, Солдат полез в окно следующего дома.

Награда за человечное поведение не заставила себя долго ждать. Дом оказался полон полезных вещей. Семьсот долларов в ящике стола, около тысячи в стенном сейфе. Тонкий серебристый ноутбук, который Солдат отсоединил от сети и сунул под мышку. Схватив ключи со стены рядом с дверью, он угнал фургон.

Начало было положено неплохое. Через несколько миль фургон придется бросить, но, возможно, он успеет добраться до более крупного города, где чужак не будет привлекать столько внимания.

Удовлетворенный, Солдат, известный как Барнс, собрался и покинул Вайоминг.

Глава 3

Храбрость – это способность противостоять тому, что можно вообразить.

Лео Ростен

Итак, перед Солдатом встали два вопроса. Первый: как они его нашли? И второй: что делать сейчас, когда его выкурили из убежища?

Солдат провел в горах четыре месяца и за это время видел лишь двоих охотников и группу бойскаутов. Оба раза он наблюдал за ними из укрытия на безопасном расстоянии, так что вряд ли чем-то себя обнаружил.

Осмотреть руку на предмет жучков, не разобрав ее без возможности восстановления, он не мог. Между его рукой и ближайшей радиоточкой больше не было защитного слоя камня. Даже спутники не могли добраться до него сквозь стены пещеры, куда Солдат прятался на время их прохождения. Возможно, ГИДРа изменила расписание спутников, но тогда группа захвата была бы более осторожна. Скорее всего, он просто что-то не рассчитал.

Если в руке действительно был жучок, ГИДРа могла выследить его, где угодно. Следовало либо избавиться от жучка, либо выставить себя таким опасным, чтобы они решили, что он не стоит хлопот. Или же, рассуждал Солдат, связаться с кем-то, кого они не посмеют тронуть, решив, что хлопот не стоит уже этот некто.

К настоящему моменту ГИДРа знала о его перемещениях и привычках. Солдат взорвал пещеру, но они могли восстановить образ его жизни по шкурам, растянутым на грубо сколоченной раме, или одежде, все еще сохнущей у реки. Они могли получить сведения по признакам самообслуживания и самообеспечения, по изменениям в его окружении, начиная с огорода, разбитого возле пещеры, и заканчивая щелоком на берегу.

Адреналин быстро схлынул, и Солдата начали захлестывать волны эмоций. Они казались хуже детоксикации: та была физической реакцией, его тренировали терпеть подобное. Но вместо того, чтобы учить его бороться с побочными эффектами эмоционального подъема, ГИДРа подавляла эмоции препаратами. Вполне логичный ход, и, если бы Солдат не стремился вернуть человечность, он сам искал бы препараты и технику, необходимые для удержания эмоций под замком.

Эмоции, понимал он, не ограничиваются мозгом.

Когда Солдат думал о Женщине в Залитой Вином Сорочке или Девочке Под Машиной, у него начинал болеть живот. Ныла и делалась ватной голова, если давал осечку пистолет или колеса увязали в грязи. При виде встречного света фар Солдат каждый раз чувствовал, как подскакивает уровень адреналина, уверенный, что ГИДРа разыскала его и пытается перехватить.