Текст книги "Не повезло (СИ)"

Автор книги: Velva

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Мы вынеслись из Клыков на Пустоши уже в рассветных сумерках, и помчались со всех ног по открытому пространству. Нам нужно было успеть проскочить Пустоши до солнца, и мы выкладывались изо всех сил, стараясь опередить неумолимый свет.

Я бежал, задыхаясь от боли в боку и плече, чутко насторожив уши, и ждал, ждал, ждал…

И вот рассветную тишину расколол высокий заливчатый звук боевого рога.

«Враги, враги, вперед, вперед!» – пел сигнал.

Парни вокруг заревели, выхватывая оружие.

– Эльфы! Засада! – кричали они.

А я несся впереди всех, сжимая в руках заляпанный засохшей кровью топор, и ухмылялся. Мы уже мчались между невысоких холмов, вокруг то там, то сям росли ели. Вокруг засвистели первые стрелы. Но наши парни тоже уже трубили в свои рога – резкие, пронзительные звуки кричали: «Убей! Убей! Убей!».

Из леса неподалеку высыпали орки. Они были далеко, но неслись нам навстречу. А позади, из-за холмов, хлынула эльфйская конница – светловолосые всадники со сверкающими мечами, несущие смерть и солнце на длинных клинках. Они стремились нам наперерез.

Я почувствовал, как сердце снова словно сжали ледяные сильные пальцы – вот он, этот момент. Я резко остановился и крикнул Ннару:

– БЕГИ!

Орк рядом споткнулся и замахнулся на меня топором. Я поймал его на топорище и выиграл несколько секунд, за которые Ннар стрелой помчался прочь – навстречу всадникам. Над его головой в нас полетели острые безжалостные стрелы.

Я отшвырнул от себя воина и помчался, что есть духу, навстречу оркам из леса. Добежать туда было единственным шансом сохранить жизнь.

– Бегите! – орал я. – Отходим!

Никто же не знал, что первый мой вопль относился к пленнику. Никто, кроме того воина с топором, но он безнадежно отстал.

Черные фигурки орков приближались, но мы не успевали. Мое плечо обожгло болью – эльфийская стрела, пропев, оцарапала шкуру.

Я остановился и резко развернулся, поднимая топор. Парни тоже тормозили, готовясь к сшибке. Эльфийская конница неслась на нас, развернув знамена, и от топота копыт тряслась земля. Это было так страшно, я даже о боли забыл.

Свистели стрелы, и уже некоторые парни падали, хватаясь за простреленное горло, или плечо, или живот.

– Матерь Тьма! – заорал я, и кинулся вперед.

Поднырнув под оскаленную конскую морду, я увернулся от мощных копыт и ударил топором всадника по пояснице. Он рухнул с седла, а кровь веером брызнула вокруг.

Первые конники смяли нас, но атака захлебнулась – их было слишком мало, и мы рубили ноги коням и головы – всадникам. Сияющие светлые волосы, слипшиеся от крови, втаптывались в грязь.

Я наклонился и разрубил прекрасное лицо, с которого на меня смотрели огромные синие глаза. Кровь эльфа забрызгала мне морду. Я вскинул топор и заревел, видя, что орки из леса уже добежали до нас – у них были большие щиты и боевые копья, и они готовились встретить конницу как следует.

Я расхохотался, радуясь, что сейчас наконец-то сорву всю накопившую злость, как вдруг еще одна стрела со свистом распорола мне шею, и из меня, как из зарезанной свиньи, хлынула кровь.

Зажав рукой рану, я развернулся и увидел мелькнувшую тень. Ногу ударило, и я перестал ее чувствовать. Пошатнулся и упал, покатившись вниз по склону холма.

Я катился, наглотавшись земли и пыли, и наконец остановился, ударившись о толстый ствол ели с вывороченными корнями.

Я лежал на спине, глотая воздух, давясь собственной кровью, в грязи и сухих листьях, и видел, как первые золотые солнечные лучи заливают небо. В бедре у меня торчало, пробив ногу насквозь, боевое эльфийское копье, и разрывающая невыносимая боль огненными кругами расходилась от раны по всему телу.

Но я ее почти не чувствовал, потому что сильнее всего у меня болело сердце. Так больно, что я не мог дышать – тут, вдыхая запах земли, крови и металла, я наконец по-настоящему осознал: я навсегда потерял его.

Потерял своего эльфа.

– Ннар… – прохрипел я запекшимися губами в залитое солнцем небо, и глаза мои начала заливать изнутри чернота.

Впервые я понял, что такое для светлых, когда они поют: «Солнце угасло». Вот что они чувствуют – ту же черноту, пустоту и холод, что я сейчас.

Невосполнимая, невыносимая, горькая, словно смертный яд, потеря – вот что такое для них погасшее солнце.

Ннар ушел – и тут я понял, что он все это время солнечным лучом освещал мрак моей жизни, а теперь этот луч угас, оставив меня в неодолимой смертной муке.

Он вернулся к своим, я спас его, но как мне жить дальше с этой сосущей ледяной пустотой на месте сердца, я не знал.

Я вздрогнул, задохнулся и почувствовал, как режет глаза. Влага сползала по моим щекам, мешалась с кровью из раны на шее. Темнота заволокла все вокруг.

Я уходил во мрак в грязи, боли и одиночестве, уходил, навеки потеряв свой солнечный луч.

Копье, пробившее мою плоть, только помогло мне – смерть была благом и избавлением от боли.

Я закрыл глаза и упал в бездну.

========== 15. Обман ==========

Очнулся я от боли. Если бы были силы – заорал бы. Но сил не было, к тому же рот пересох наглухо. Даже сглотнуть не получалось.

– О, очнулся. Вот скотина живучая.

Я с трудом разлепил веки и увидел орка в годах. Он ловко подхватил мне голову и поднес ко рту кружку с водой. Блаженная влага оросила мой скукожившийся язык. Я пытался глотать, толком у меня не получалось, вода текла по подбородку, заливала грудь, совсем как у младенца.

– Ты имей в виду, что говорить тебе нельзя, – хмуро предупредил меня старик. – Рана на шее еще не до конца затянулась. Конечно, там до горла не дошло, но все-таки.

Я в изнеможении прикрыл глаза, и старик снова опустил меня на шкуру. Вода придала мне сил, и вот тут-то я окончательно прочувствовал всю свою боль – нога горела, словно ее жгли, прислонив раскаленную кочергу. Шею дергало, от попыток сглотнуть на глаза наворачивались слезы.

– Орлум, ты меня слышишь?

Я снова открыл глаза и издал какое-то жалкое сипение.

– Сказал же – молчи, – разозлился старик. – Короче, дело такое. Шея вроде в норме, там стрела вскользь прошла – шкуру разрезала, но не глубоко, чуть мышцы задела. Я тебе все зашил, может, не очень красиво, но нервы не затронуло. Заживет все лучшим образом. А вот нога…

Я моргнул.

– С ногой-то тоже вроде бы не все так плохо, – продолжал старый орк. – Копье мякоть прошило, и с внешней стороны. Сам понимаешь, как тебе повезло – попади оно левее, снутри, то кровью бы ты истек еще до того, как сознание потерял. Парни, когда тебя нашли, молодцы оказались – аккуратно обрубили его, но сами вытаскивать не стали, сюда принесли. Я копье достал, но пришлось, конечно резать. Кость цела, чиркнуло только. Но вот мышцы и нервы… Я сосуды крупные какие прижег, какие зашил, мышцы тоже подлатал, но что там в итоге я не знаю, и никто не поймет, пока ты на ноги не встанешь. И вот тут не факт, что ты сможешь ходить.

Я снова закрыл глаза.

Почему, почему мне снова так не повезло?! Почему я, блядь, даже в эльфийской засаде не могу как все нормальные орки погибнуть? Почему я не сдох, а остался калекой?

В носу защипало. Что, если я никогда не смогу ходить? Что, если у меня шея скособочится? Кто я буду?

Я захрипел, задергался, и тут ногу насквозь прошило такой ослепительной болью, что я снова вырубился.

**

Очнулся я в надежде, что это все – сон, и я все-таки умер. Хер там.

Кое-как, с десятой попытки, я приподнялся на локте, и ощупал трясущейся от слабости рукой бедро.

Куска плоти просто не было. Там, откуда вырезали копье, и сшили рану, пальцами чувствовалась глубокая неровная вмятина. Я сдернул шкуру и уставился на свою изуродованную ногу – отвратительного вида заживающие рубцы, искривленные очертания, разорванные мышцы.

Лучше бы и не приходил в себя. Но старый козел Шрарх упрямо вытаскивал меня из Мрака. Снова и снова.

Поил какой-то дрянью. Втирал в ногу и шею барсучий жир. Давал мне этот жир растопленный пить. Сидел со мной постоянно.

Однажды я не выдержал и взглянул на него, пытаясь понять, какого хрена он со мной так возится, словно мать с младенцем? Обычно такого ухода никто из раненых не удостаивается. Выжил – молодец. Не выжил – твои проблемы.

– Ну вообще-то меня за ухом не почешут, если я заморю героя, – пояснил в ответ на мой красноречивый взгляд Шрарх. – Кстати, до сих пор тебе приказ о награде-то я так и не зачитал.

Я вытаращил глаза.

– Ну да, – пожал плечами Шрарх. – Из крепости насчет тебя приказ прислали – наградить и повысить. С почетным отстранением со службы по состоянию здоровья.

Я издал какое-то шепелявое шипение, пытаясь выдавить хоть слово.

– Как – за что? – удивился Шрарх. – За верность Крепости. Ты же повел ценного пленника в одиночку, не желая рисковать подчиненными и напороться на эльфийскую засаду. Провел пленника подземными путями, сдал патрулю и пытался доставить в крепость. Рисковал головой ради приказа. Получил две серьезные раны. Остальные-то вообще все почти погибли, так что бойня там та еще была. Тут сложно тебя обвинять в том, что ты не выполнил приказ.

Я закрыл глаза и с трудом мог дышать. От стыда.

Я предал своих – ради эльфа и его сладкой жопы. Хуем думал, и ради своей похоти подставил парней из патрулей. Обвел всех вокруг пальца, наебал без зазрения совести.

И меня за это наградили. Ну то есть, как наградили? Раз я выжил, но из-за ран стал ни на что не годен, мне щедро позволили доживать в своей норе на скудном пособии для калек.

Небось уже и другого сотника назначили. Интересно, кого? Ургла? По мне так лучше бы Маргла, он все-таки не такой трус, и…

Я прикусил язык. О чем я только думаю.

– Вот приказ, – вернулся Шрарх. – Так что оклемаешься, и пойдешь домой.

На грудь мне лег кусок шкуры, исписанный темными рунами.

Все, что осталось от моей жизни.

***

Провалялся я почти три луны. И в один прекрасный день понял, что если не встану сейчас, то не встану вообще.

Рана на шее зажила, бедро, насколько возможно, тоже.

Шрарх покормил меня жидкой похлебкой, напоил барсучьим жиром и отправился по другим страдальцам.

А я с трудом сел на постели. Голова кружилась, во всем теле была противная слабость. Пот заливал глаза. Руки тряслись, ноги дрожали.

Кое-как я поднялся, держась за стенку и, балансируя с разведенными в стороны руками, попытался устоять на ногах.

На стене висел до блеска начищенный большой котел. Я вгляделся в свое отражение. И у меня глазах потемнело.

Я вдвое сбавил в весе – скелет, шкурой обтянутый. Волосы свалялись, причем с одной стороны их Шрарх состриг неровными лохмами. Глаза ввалились.

Голову я с трудом мог держать ровно – шрам ныл, болел, горел, тянул, и голова сама собой падала на поврежденную сторону. Так инстинктивно тело оберегало себя от боли.

Я стиснул клыки и попробовал повертеть головой туда-сюда. Перед глазами замелькали мушки. Накатила тошнота. Тупая горячая боль растекалась от рваного уродливого рубца толщиной в мой большой палец.

Я покачнулся и переступил ногами. Ногу от бедра до ступни свело острой болью, она подогнулась, и я рухнул на колени, а потом завалился на бок.

Лежал, скуля, и бессильно молотил кулаком по полу. Вот кем я стал из-за этой проклятой любви – уродом, калекой. Никогда мне больше не бежать под луной с копьем, никогда не рубиться в сражении, никогда не стать прежним – сильным, полным жизни и ярости.

– Да лучше бы я сдох! – ревел и бился на полу я, суча ногами.

Тело не слушалось.

– Зачем ты меня вытащил? – орал я, отпихивая прибежавшего Шрарха. – Как я таким жить буду? Зачем ты меня лечил? Зачем, зачем?

Шрарх со мной церемониться не стал – влепил мне пощечину со здоровой стороны, а потом схватил за шкирку и вернул на шкуры.

– Давай повыебывайся мне еще, – выругался он. – Скотина неблагодарная. Я из-за него ночей не спал, а он еще меня упрекает. Иди в Крепость протест напиши – мол, не согласен с вашим решением, не надо было меня выхаживать. А у меня был приказ, я его и выполнял. Мудак какой, скорей бы ты свалил отсюда.

Шрарх ругался, а я валялся на шкуре, отвернувшись, весь в слезах, слюнях и соплях, и подыхал от отвращения к самому себе, от бессилия, и – от злости на Ннара.

Зачем я только связался с этим проклятым эльфом? Из рассказов Шрарха я знал, что пленник бежал. Эльфы потому нас и не добили – забрали пленника и умчались в свою сторону.

Поэтому кое-кому все-таки удалось спастись – тем, кто сумел продержаться до подхода орочьего отряда. Эльфы, видно, не хотели подвергать пленника риску, поэтому воевать дальше не стали, а смылись.

Обо всем этом я раздумывал все те дни, когда Шрарх учил меня разминать ногу, разминать шею и заново ходить.

Получалось херово. Нога не слушалась, постоянно болела, и Шрарх уклончиво намекал на то, что там перебиты крупные нервы.

Постепенно моя вторая нога окрепла, и я уже мог стоять, опираясь на деревянный горбыль. Ходить тоже кое-как приспособился.

Когда я проковылял, опираясь всем весом на горбыль от стенки до стенки, Шрарх заявил, что больше ничем мне помочь не может.

– Наконец-то, – фыркнул он. – Завтра обоз раненых развозить будет, вот ты с ним домой и отправишься. Надоел.

– Ты-то мне как надоел, – огрызнулся я.

Голос у меня все еще сипел и срывался, но говорить уже кое-как получалось.

Шрарх собрал мои пожитки в мешок, пошел и получил мне место в обозе, и на следующую ночь мы собрались в путь.

Шрарх притащился, чего я никак не ожидал. У меня аж сердце дрогнуло.

– Вот, возьми, – буркнул он, сунув мне завернутый в кусок кожи барсучий жир. – Натирай раны, и пей перед сном.

Я хотел как-то выразить ему признательность, но не сумел найти слов. Просто молча протянул ему руку.

– Если вдруг попадешь к нам, то, это, зайди ко мне, – прохрипел я. – Тебе мою нору каждый покажет.

– Да сдался ты мне, – Шрарх отвернулся, пряча морду, крепко пожал мою протянутую руку, и поскорее отвалил.

А мы расселись на телегах, и обоз двинулся в путь.

**

Ползли мы ни шатко ни валко. Телеги скрипели, пешие сопровождающие зевали, пытаясь приноровить шаг к тряской трусце телег. Запряженные в них старые облезлые варги уныло огрызались на погонщиков.

От нашего обоза воняло смертью, болезнью и ничтожеством.

Шествие теней, вот что напоминал наш обоз.

Телеги все время сворачивали и расползались по своим районам. Наконец осталось три последних, в том числе и та, на которой ехал я.

Мы ползли по пустоши, и я сидел, свесив ноги и уронив голову на грудь. Я думал о том, как я в таком виде вернусь домой. В душе накипала чернота. Я все больше думал о том, что не надо мне домой в таком жалком виде. Я думал, что можно же слезть пораньше, и свернуть куда-нибудь в сторону Безымянного Ужаса. В конце концов, я ему ужин должен.

Жизнь для меня потеряла всякий смысл, я не чувствовал в себе никаких эмоций. Только боль во всем теле и пустоту в груди.

На своих спутников я не обращал внимания – они были заняты подобными же мыслями, кроме тех, что бредили в горячке.

Вдруг ночь разорвали звуки горна.

Эльфы!

Они появились из тьмы – грохочущие копытами кони, закованные в броню всадники. Взяли нас в кольцо и наставили стрелы. Все произошло так быстро, что обозные вояки не успели ни рта раскрыть, ни за топоры схватиться.

Эльфы целились в нас, но стрелять не спешили.

– Вы понимаете мою речь? – спросил самый высокий из эльфов, сидевший на здоровенном черном жеребце.

Поскольку он говорил на всенаречии, все дружно закивали.

– Тогда скажите – есть ли среди вас орк по имени Орлум Серошкур?

Я от изумления чуть с телеги не свалился. Так, так. Мало мне внимания Крепости, теперь меня еще и эльфийские патрули разыскивают.

Стояла тишина. Раненые опустили глаза, охранники угрюмо прижали уши. Я понял, что выдавать меня никто не собирается.

Самоубийцы тупые.

Суки.

Я сполз с телеги, опираясь на свой горбыль и кое-как проковылял вперед, остановившись перед эльфиским начальником.

– Ну, допустим, Орлум Серошкур это я.

Эльф смерил меня холодным презрительным взглядом. Выглядел я жалко, чего уж там.

– А ты не врешь?

Я разозлился. Еще он глумиться над калекой будет, падла такая. В кармане у меня лежал приказ о награде. Я достал его и протянул эльфу.

– На вот, убедись, если грамотный, блондинка.

Эльф побагровел, запыхтел, наклонился и выхватил у меня из рук документ. Всмотрелся, хмуря светлые брови.

– Какой ужасный язык, – проворчал он. – Ну, насколько я могу понять, это действительно приказ, выданный Орлуму Серошкуру.

– Да я это, я, – устало сказал я.

Убьют, так и лучше. Не придется собой тупую безмозглую тварь кормить. Все-таки чистая смерть, хотя и от поганого эльфийского клинка. Но с другой стороны – чем я лучше папаши своего?

– Не веришь – у них спроси, – кивнул я на своих.

Эльф поднял взгляд. Несколько орков молча кивнули.

– Отря-я-а-ад! – рявкнул эльф.

С коней спрыгнули три эльфа, и через секунду я был связан по рукам и ногам, и перекинут как вьюк через седло свободной лошади.

Эльф поднял руку, и лучники натянули тетивы.

– Ты! – захрипел я, пытаясь поймать его взгляд.

Поскольку я висел, перекинутый через седло, сделать это было непросто.

Эльф глянул на меня, задержав руку.

– Я сам сдался! – с пеной у рта просипел я. – Не убивай их. Ты взял, кого надо было. Оставь их – тут только раненные. Их по домам везут.

На лице эльфа отразилось сомнение. Он заколебался. И тут я вспомнил кое-что и решил рискнуть.

– Чести нет в том, чтобы добивать раненных и беззащитных!

Эльф выпрямился в седле, побледнев.

Повелся. Как однако просто их развести.

Я бы на его месте как раз всех и добил, раз сопротивляться не могут. Но то я, а то благородные светлые.

Прозвучал приказ, и кони подорвались в галоп. Краем глаза я успел увидеть наш обоз – рты у всех раскрыты, глаза квадратные. Удачно им добраться.

Трясло ужасно. Всегда я ненавидел лошадей – огромные тупые скверные твари. Копыта твердые, несут быстро – желудок в горле застревает.

Разумеется, по пути я облевался, чуть наизнанку не вывернулся с непривычки. Да еще вниз головой. Этого их начальника с серыми гордыми глазами так подвесить, он бы небось тоже всю лошадь заблевал.

Я сначала выблевал все, что у меня осталось от обеда, потом всю желчь, даже из кишок, наверное, а потом уже просто давился слюной. Два раза сознание от боли и тряски терял.

Наконец, мы доскакали до реки, там мне на голову накинули плотный мешок, сгрузили в лодку и оставили в покое. Тут-то я и снова сознание потерял.

**

Пришел в себя от того, что меня довольно бесцеремонно вытащили из лодки, и сняли с головы мешок.

Я осмотрелся. Вокруг поднимались дома, а впереди, на холме, стояла крепость. Белая. Солнечные лучи ярко горели на золотых шпилях. У меня из глаз потекли слезы, и я зажмурился. Такого открытого солнца орки не выносят.

Вооруженная копьями и мечами стража в сияющих доспехах поволокла меня к крепости. Идти предстояло по лестнице. Я вступил на нее боком, едва не кувыркнувшись, и остановился.

Стражники злобно уставились на меня.

– Я не могу идти, тупые вы ослы, – проскрипел я. – Видите же, нога не слушается.

Один из стражников, в шлеме с металлическими крыльями, присмотрелся к моему бедру. Потом они отошли совещаться, а я подставил лицо свежему ветру. Вечерело, солнце ушло за тучи, и мне стало полегче.

Пахло тут цветами, каким-то вкусным непонятным запахом – не мясным – и эльфами.

В итоге они подхватили меня под плечи и потащили наверх на себе. Пыхтя и обливаясь потом. Я не выдержал и расхохотался.

– Ха-ха-ха, – смеялся я. – Хрена себе дожил до почестей – эльфы на руках носят. А говорят еще вы орков не привечаете.

– Сомкни свои грязные уста! – разозлился один из эльфов. – А то мы можем споткнуться и уронить тебя.

– Роняй, – веселился я вопреки здравому смыслу. – Тогда я хоть от вас избавлюсь.

Но ронять они меня не стали, а честно доволокли до самого верха. Там, правда, бросили на землю, но здесь все выстилал мягкий мелкий песок, и я не пострадал.

Мне заломили руки назад, связали покрепче и повели в крепость. Распахнулись огромные ворота, и я оказался внутри.

Там было… странно. Всюду цветы, птицы щебечут, эльфы-малыши и самки бегают. Музыка играет. В эльфийском вкусе – арфы всякие.

Но рот разевать мне не давали и волокли вперед, подталкивая тупыми концами копий. Я шел и думал, что вообще происходит и зачем я тут. Тут, поди, Владыка их сам живет, не иначе. Зачем я ему-то понадобился?

Наконец мы оказались перед огромными дверями, сплошь покрытыми узором из золота и серебра. Вроде как кусты какие-то переплетаются, яблоки растут и птицы опять же по веткам сидят. Слабые у них все-таки познания об окружающей среде.

– Вступите в зал Владычицы Имлариэль! – возгласили два эльфа, стоящие по бокам дверей. – Отринув черные помыслы и зло!

Я хотел было сказать, что в моем случае лучше бы запах отринуть, чем помыслы – такого зла они, поди, еще и не нюхали, но не успел.

Двери распахнулись и меня втолкнули в огромный зал, с окнами от пола до потолка. В окна бил закат.

В зале эльфов было битком. И все уставились на меня. Впереди на свободном месте на возвышении стояли два престола.

К ним меня и потащили. Не иначе, к самой Владычице Имлариэль. Я шел, волоча ногу, сутулясь, весь в засохшей блевотине и крови, промасленный от барсучьего жира, провонявший старой мочой, грязный и страшный, но старался при таком раскладе держать голову повыше.

Ну хоть как-то чтобы выглядеть силой зла, а не ничтожной искалеченной тварью.

– Преклони колени, орк! – громко потребовал один из эльфов, шедших сзади.

– Не могу, не преклоняются они, – огрызнулся я. – Могу только на пол упасть. Если вам так пригорело.

– Тогда склони голову перед Владычицей Имлариэль, прекрасной, как свет утренних звезд, и принцем Алканаром!

Я вздрогнул и наконец-то широко открытыми глазами уставился на престолы. На правом сидела пафосная эльфийская самка с длинными светлыми волосами в высокой короне с семью драгоценными камнями, а на левом…

А на левом восседал Ннар – одетый в какое-то белое длинное платье, расшитое расписными узорами, и тоже в короне. Серебряной, с одним большим сверкающим камнем.

Ннар смотрел прямо на меня – пристальным взглядом. Глаза его блестели, щеки снова стали розовыми, ноздри раздувались.

Он был… ослепителен. Совсем не узнать.

Но все-таки, вне сомнений, это был Ннар.

Наш пленник, с которым я трахался, и ради которого предал своих парней и стал калекой. Нарушил приказ Крепости. Похерил свою жизнь.

Эльфийский принц.

Обманувший меня, словно последнего дурака.

Я медленно оскалил клыки и зарычал, чувствуя, как по самое горло меня заливает кипящая, черная, как смола, ярость.

========== 16. Имя ==========

Я шагнул вперед, к тронам, и заревел так, что стены задрожали:

– Дерьмо кошачье! Сука лживая!

Рычал я по-орочьи. Ругаться нужно на нашем, так как других языках подходящих слов нет, да и звуки орочьего языка лучше всего подходят для брани.

Эльфы с копьями не дали мне разоряться – окружили и стали оттирать древками назад. Но я не сдавался – пер грудью вперед, исходя пеной, оскалившись и хрипел:

– Да лучше бы я тебе глотку порвал, шлюха! Как я мог поверить эльфу! Дерьмо! Надо было с тебя шкуру с живого содрать!

Эльфы пихали меня со всех сторон, вынуждая упасть на колени. Но у меня откуда силы только взялись – от злости, видимо. Я широко расставил ноги, уперся и продолжал поливать Ннара на орочьем. Я ничего не видел, кроме его бледного лица с широко раскрытыми глазами. Даже видел, как дрожат его длинные ресницы. Уже с десяток эльфов пытались завалить меня, но я все каким-то чудом удерживался на ногах и орал ему проклятия.

Наконец какая-то паскуда ударила меня под колени, и я рухнул на пол. Тут же попытался вскочить, но они навалились на меня, прижали копьями, а сверху еще и сеть набросили. Я бился в ней, рычал, исходил пеной, ревел, сопротивлялся. Волосы у меня взлохматились, шерсть встала дыбом, голос сорвался. Я был страшен.

Когда они меня завалили, Ннар вскочил и сбежал с постамента. На три ступеньки. Картинно вытянул руку и высоким голосом закричал на весь зал:

– Стойте! Не причиняйте ему вреда! Он спас мне жизнь!

Самка на троне заерзала, и тоже голос подала:

– Сын мой! Ты уверен, что это именно тот самый орк? Это же совершенное животное, обезумевшее от гнева. Дикое и невменяемое. Он точно разумен? Судя по его виду…

Но Ннар ее быстро перебил:

– Мама! Это – именно тот самый Орлум Серошкур, который спас мне жизнь в плену у орков. И никто не смеет причинять ему вред! Я не за этим его искал.

Самка снова уставилась на меня. Судя по тому, как ее перекосило, я ей не сильно понравился.

– Отчего же он сейчас пытается на нас наброситься? – спросила она.

Я извернулся и смачно харкнул в ее сторону. Она аж подпрыгнула.

– Ну, он, видимо, расстроен, – огорченно сказал Ннар. – Возможно, ему не объяснили, зачем он здесь, и он растерялся от неожиданности… Мне нужно с ним поговорить, и уверен, что…

– Сын мой, для начала ему нужно успокоиться, в таком состоянии давать ему свободу неразумно, мало ли, что он сотворит, – теперь перебила уже она. – Отведите его в темницу, позаботьтесь о нем, а когда он успокоится, тогда и поговорите.

– Но мама! – завопил Ннар. – Его нельзя в темницу! Он же ранен!

– Судя по его силе и ярости, с ним все прекрасно, – холодно ответила самка, продолжая буравить меня светлыми льдистыми глазами.

Действительно, я все это время продолжал барахтаться под эльфами – из чистого упрямства. Ногу дергало, в глазах потемнело, в ушах шумело, но я все пытался растолкать этих светлых мудаков. Так мне хотелось добраться до Ннара, и перегрызть ему глотку.

Ннар тоже смотрел на меня – по глазам было видно, что он в полном шоке и отчаянии.

– А что он, кстати, рычит? – спросила в воздух самка. – Ннар, ты понимаешь эти слова?

– Ну-у, – Ннар покраснел. – Он… Э-э… Он не ожидал меня здесь увидеть.

Я уже почти перестал сопротивляться, только мог злобно жечь его взглядом.

– Все равно, рисковать не стоит, – решила самка. – Проводите его.

Эльфы подхватили мою безвольную тушу и поволокли вон из зала. Протащили вниз по длинной каменной лестнице, кругами уходящей вниз, а дальше, под скалой, оказались камеры, забранные крепкой решеткой. Все пустые. Плоховато у них с пленниками. Может, они всех казнят сразу, не откладывая дела?

Эльфы доволокли меня до первой же, открыли решетку и впихнули меня внутрь. Надо признать, застенок у эльфов был ничего так. Во-первых, темно и приятно. Во-вторых, сухо – песочек, соломка свежая постелена. Никаких крыс, жуков и мокриц. Мне аж стыдно стало на секунду, когда я вспомнил про наш застенок, где в свое время Ннар сидел.

Но потом я потратил последние силы на то, чтобы выпутаться из сетки и доползти до соломы. Без сил упал на нее, пытаясь отдышаться. Меня тошнило, а перед глазами все плыло. Эльфы оставили факел на стене и ушли, оглядываясь.

Я остался один в уютном полумраке. Закрыл глаза и… заплакал. Как малыш. От усталости, боли, отчаяния и еще какого-то неизвестного чувства.

Такое вот чувство, когда ты кого-то любил всем сердцем, а этот кто-то тебя так подло предал. Попользовался тобой и еще обсмеял потом перед всеми. Я же действительно полюбил эту белобрысую шлюху, а он врал мне все время, чтобы сбежать обратно к своим. Я повелся на его сладкие губы и нежные взгляды, а он просто пользовался мной, как вещью.

Носом я зарылся в солому, глаза закрыл. Так плохо мне еще никогда не было. Лежал в тишине и пытался справиться с болью в груди. Вот до чего меня любовь довела – был гордый могучий орк, а превратился в старую половую тряпку, никому не нужную и выброшенную на помойку.

Только я начал жалеть себя как следует, как послышались быстрые легкие шаги. Кто-то подошел к моей камере и встал у решетки. Стоял и молчал, наверное, меня рассматривал. Я-то уже знал кто это, но старался убедить себя, что ошибаюсь. Но тут меня позвали:

– Орлум!

От одного звука этого подлого голоса меня снова обожгло злостью, аж кишки все скрутило. Я кое-как сначала сел, а потом встал, держась за стенку.

Из-за решетки на меня смотрел Ннар. Я медленно оскалил клыки, и тихое гортанное рычание прокатилось по камере, отражаясь от каменных стен.

– Орлум, почему ты так злишься на меня? – спросил Ннар на всенаречии.

– Почему я злюсь? – прохрипел я по-орочьи, делая шаг к решетке. – Дай-ка подумать. Может потому, что меня тащили сюда на ебучем коне вверх тормашками? А, или нет. Может, потому, что я превратился в изуродованного калеку, когда спасал одного эльфа? Ради которого предал свой народ, а он, оказывается, аж принц. Или нет, постой-ка. Наверное, все же я злой потому, что не люблю, когда меня наебывают. А меня только что жестко наебали. И кто же? Не поверишь – тот самый ебаный эльфийский принц, которого я спас!

Я приблизился еще на шаг к решетке.

– Я тебя не обманывал! – нахмурился Ннар. – Эльфы никогда не лгут.

Видно было, что он тоже начинал злиться.

– Да неужели? – прорычал я, подходя к решетке вплотную и нависая над ним. – Что-то я не помню, чтобы кто-то мне сказал: Орлум, вся эта поебень с Крепостью потому, что я – эльфийский принц. Кто-то тихо умолчал об этом интересном факте.

Тут Ннар отшатнулся от решетки и уставился на меня так, как будто у меня крылья выросли, и я под потолок взлетел. Он стиснул зубы, побледнел, как покойник, и возгласил каким-то нелепым голосом по-эльфийски:

– Я назвал тебе свое имя!

Я сморгнул. Стоял, смотрел на него и тупил.

Имя. Его настоящее имя – Алканар. Он же действительно назвался мне своим истинным эльфийским именем.

– И что? – уточнил я на всенаречии.

Глаза у Ннара стали совсем квадратными. Он тоже сморгнул.

– Если я представился, – медленно произнес он, не сводя с меня взгляда. – То таким образом открыл тебе, кто я.

Повисло неловкое молчание. Я взялся обеими руками за железные прутья. Чтобы не упасть, голова-то все кружилась. И медленно обдумывал услышанное.

– Ну, – наконец собрался я с мыслями. – Дело в том, что мы в нашей деревне не очень в курсе, как там эльфийских принцев зовут. Я как-то не понял, что ты имел в виду. Надо было прямо говорить, кто ты есть.

Ннар провел рукой по лбу, быстро заморгал и тоже схватился за решетку – видимо, и у него голова закружилась.

– Вообще, мое имя известно всем уже восемьсот лет, – глядя на меня снизу вверх, сказал Ннар. – С момента моего появления на свет в семье Владык Рассветных Земель. Образно говоря, меня каждая лягушка знает.

– Лягушка, может, и знает, а я не знал, – огрызнулся я. – Некогда мне было изучать родословные эльфов, у меня служба. А еще жена и дети. То есть, была жена.

Тут я запнулся, потому что до меня дошло – он настолько мне поверил, что назвал свое настоящее имя, понимая, чем это ему грозит. В плену у врагов, где его голова ценилась дороже всего золота Черной Крепости, он открылся мне, а я… А я его тупо не понял.