Текст книги "Самое сильное (СИ)"

Автор книги: TolstyjRyzh

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Сударь! – Томас, наконец, нашел в себе силы отойти от испуганно вцепившейся в него дочери и приблизиться к грозному сэру Амори. – Я премного благодарен вам, благородные господа, за неоценимую помощь и вашу защиту меня и моих людей от разбойников. Могу ли я рассчитывать на то, что вы с вашим отрядом проводите нас и будете моими гостями в моем же поместье? Я обещаю, никто из вас и ваших людей не будет ни в чем нуждаться в Рокингеме, до которого не более полудня пути!

– Сэр Томас – саркастический тон его собеседника подтвердил худшие подозрения несчастного землевладельца, – не далее как минуту назад я при вас упомянул тот факт, что нам нужно с наибольшей скоростью удалиться от этого места. Nom de deiu, Джослин, Альбин, Фалько! Собрать всё мало-мальски ценное. Луи, Рикман – впрягайте лошадей в носилки. Шевелитесь, паршивцы, я хочу к рассвету уже добраться до Паэнгарда. Сэр Осберт – с издевательской вежливостью обратился он к рыцарю, – не будет ли любезен верный – он выделил это слово с каким-то особым смаком – вассал его величества, занять, наконец, подходящее для него место в женских носилках? Ибо я не задержусь даже на минуту, потребную для того, чтоб ты сел в седло, разве что привяжу тебя к крупу коня последнего из своих пажей!

– Быстрее, и не слишком шумите, ленивые задницы! – поддержал соратника сэр Этьен, до этого молчавший.

Он приблизился к испуганной Мабель, и невзирая на ее слабое сопротивление, усадил ее на коня впереди себя. Девушка стиснула зубы, чтоб не разрыдаться. Ясно было, что романтические мечты о прекрасном и благородном воине, который спасёт её, а после на благородном скакуне умчит в страну эльфов и розовых единорогов, несколько утратили связь с реальностью. Она со страданием во взоре обернулась к отцу, которого надёжно связали и посадили позади одного из пажей. Так же связали и служанку, участь которой отличалась от участи остальных слуг лишь тем, что копейщик, которому она досталась, откровенно ухмылялся и тискал несчастную, будто курицу перед ощипыванием.

Впрочем, сэр Этьен, несмотря на насмешливое выражение лица, обращался с девушкой максимально вежливо, даже пытаясь развлечь ее подобием галантной беседы.

Хамона тоже связали и посадили верхом, оставив, впрочем, шуту лютню, но пригрозив ему разбить её, при попытке издать любой громкий звук. Сэр Осберт кое-как дотащился до носилок и не без помощи Доминики, почти упал в них. Она была благодарна уже тому, что ей позволили остаться с ним, хоть и плохо представляла себе их дальнейшую участь. Впрочем, тяжёлые условия последних лет закалили её, а природное жизнелюбие и оптимизм не позволяли девушке окончательно пасть духом.

Отряд двинулся в сторону замка Паэнгард, даже не позаботившись о своих и чужих убитых, оставляя их тела на поживу местных “санитаров леса”.

Однако за то короткое время, прошедшее между окончанием битвы и отправкой “копья” и пленников, расторопные слуги и наемники прибрали все, имевшего хоть малую ценность, и перевязали своих раненных. По просьбе Доминики, ей даже вернули ее сумку с бинтами и лекарственными травами и бальзамами.

Ехали быстро и почти молча, разве что изредка перекликаясь между собой. Лошади тихо похрапывали, да и кое-кто из пленников тоже – сказалась усталость и треволнения дня.

Сен Клер гнал отряд что было духу, не останавливаясь на привалы. Надо признать, что дисциплина была отменная – каждый воин или паж знал свое место и роль, послушание командирам было беспрекословным – чувствовалось, что эти люди много и часто воевали вместе, привыкнув, таким образом, мыслить и действовать как отдельный организм.

Сам тамплиер ехал сразу позади своего оруженосца Джослина, внимательно вглядываясь в окружающую темноту. Что уж он там видел, было малопонятно, впрочем, судя по выучке и повадкам рыцарь был опытным воином, готовым практически к любой неожиданности. Сэр Этьен же, казалось, был гораздо более легкомысленен, целиком и полностью занявшись успокоением своей пленницы. Внимательный зритель, однако, мог бы заметить, что несмотря на напускную беспечность, глаза его так же были в основном сосредоточены на окрестностях.

Сэр Осберт снова уснул, положив голову на колени своей спутницы, отчего ноги у нее быстро затекли, но она боялась пошевелиться, чтоб не помешать его отдыху, надеясь, что проснувшись, он сможет гораздо более эффективно заступиться за своих спутников.

Она и сама чутко дремала, понимая, что день будет долгим и усталость не будет для нее помощником.

Появление Паэнгарда они проспали, очнувшись лишь тогда, когда шум спускаемого моста возвестил о прибытии к цели.

Протерев глаза, послушница высунула голову из носилок, с немалым интересом разглядывая замок.

Паэнгард, как и другие твердыни тех времён, строился много лет назад, хотя был не таким уж и старым. Он, как и другие замки такого типа, стоял на небольшом возвышении. Стены его были прочны, а башни – весьма высоки и заметно было, что их периодически ремонтируют. На башнях развевались флаги его бессменных хозяев – семейства де Макон – серебряный лис на черном поле, а по бокам от него – два дуба. Геральдически правильная, но странная поза лиса частенько приводила к тому, что, кстати, владельцев Паэнгарда иногда, хотя и тихо и с оглядкой, называли “помечающими свои владения”.

Вокруг замка шёл глубокий ров, наполненный водой из соседней речушки, через который был перекинут широкий мост.

Приблизившись к замку, тамплиер громко и нетерпеливо затрубил в рог. Ясно было,что он ни единой лишней минуты не желает находиться на открытом пространстве. Да и его люди периодически оглядывались на оставшийся позади лес, как бы опасаясь того, что может оттуда выйти.

– Сэр Осберт – послушница осторожно тронула рыцаря за плечо. Тот медленно раскрыл свои глаза, небесно-голубого цвета и попытался сфокусироваться на её лице.

Девушка только мрачно вздохнула. Рыцарь выглядел совсем больным. Она и раньше видела его в похожем состоянии, но сейчас головная боль донимала его уже более двенадцати часов. Сколько ещё он сможет выдержать?

Она не сказала всей правды Томасу Рокингемскому и его восторженной дочке. Рыцарь действительно был ранен при взятии Акры, точнее, на устроенном после взятия турнире, но его головные боли усиливались после обильных возлияний. Так случилось и вчера – перебрав на пиру, который устроил отец Осберта, сэр Адальберт ле Дюк после турнира, он с большим трудом дотащился до опушки леса.

Доминика действительно была послушницей в монастыре святой Ирменгильды. Она и вправду отправилась на турнир с целью лечить там раненных. Но, как любая женщина в те времена, одна она могла доехать лишь до ближайшей к монастырю уборной.

Они отправились в обратный путь, не мешкая, сразу по окончанию пира. И втемяшилось же не слишком протрезвевшему Осберту решить, что без его сопровождения отряд монахов и послушниц непременно затеряется в лесу!

Так и получилось, что отстав от остальных, полупьяный рыцарь, его странноватый шут и пожалевшая воина девушка оказались одни.

Пока Доминика размышляла, носилки ввезли в замок и практически вытряхнули оттуда пленников.

Всех повели в разные комнаты, слуг просто заперли в нижней оружейной (впрочем, кроме пары куч проржавевшего хлама, оружия там не было), Мабель и ее служанку Бланш куда-то увел один из пажей сэра Этьена. Она плакала и рвалась к отцу, но ей отказали, вежливо, но неумолимо.

Хозяин Рокингема громко кричал, призывая в свидетели всех святых и папу демонов, что мерзавцы без чести и совести, похищающие людей и отделяющие ребенка от отца (тут его красноречие достигло пределов, даже у наёмников вытянулись лица), заслуживают несомненной строгой кары. От требовал сию же минуту представить ему хозяина замка, сэра Жеро де Макона, иначе его жалоба дойдет до самого принца Иоанна.

Хамона и плохо стоявшего на ногах сэра Осберта заперли отдельно, причем Хамон громко распевал что-то про песню, которую невозможно задушить или убить. С чего он взял, что кто-то собирается с ним это делать, было непонятно. Слуги на всякий случай старались держаться от него подальше, справедливо полагая, что безумие может быть заразно.

Доминике досталась крошечная келья чуть ли не под самой крышей. Пока ее вели туда, она старалась запоминать повороты или считать ступени, но это оказалось напрасным трудом – замок был столь велик и запутан, что казался сотами – коридоры вели то все в одно место, то в тупики, башенки и комнатушки лепились друг к другу безо всякого склада и лада.

Ещё при въезде в Паэнгард, девушке показалось, что на верхней галерее промелькнул странный силуэт.

“Женщина?” – гадала она про себя, сидя на низкой лавке в той келье, которую ей определили тюрьмой. – “Пожилая женщина, да ещё и с младенцем? Откуда бы ей здесь взяться?”.

Доминика чувствовала, что голова у нее уже идёт кругом от множества событий, случившихся за последнее время.

Она открыла сумку и принялась бездумно перебирать лежащие там пучки трав, пытаясь собраться с мыслями и занять руки. Так, горечавка, полынь, наперстянка, арника, кориандр, мята, пижма…. А это ещё что ?!

В руках у девушки заблестел странного вида мешочек, украшенный золотистой нитью. Что-то восточное было в нём, и девушка вспомнила, как перед отъездом из Акры собирала кое-какие мелкие вещи. “Слаб человек и суетен, хочется ему обладать безделушками”, с неудовольствием подумалось ей. Видимо, так с тех пор в сумке и валялся.

Тихий стук в дверь прервал ее занятие.

– Войдите, если вы не враг мне!– крикнула она, и усмехнувшись, добавила про себя – “А коли враг – сиди и жди? Похоже, что поведение Хамона и впрямь заразно.”.

Дверь отворилась с жутким скрипом, и неудивительно – дверные петли, судя по их виду, не смазывались примерно с основания замка.

Сильно прихрамывая, в келью вошла женщина, силуэт которой столь удивил послушницу часом ранее. И было чему удивляться – седая, со спутанными и падающими на глаза волосами, на первый взгляд – сгорбленная старуха.

На второй, третий и прочие взгляды становилось ясно, что женщина это не такая уж и старая, лет сорока, не больше. Глаза ее были серыми, будто подернутыми дымкой, а волосы и платье срочно нуждались в мыле и воде.

При этом вошедшая отнюдь не выглядела слабой или больной – выражение ее лица было скорее проказливо-умильным. Так кривляются маленькие ребятишки, для которых весь мир – пока ещё площадка для игр.

В левой руке она держала свёрток, который издалека можно было принять за младенца. Да женщина и обращалась с ним, как с младенцем, ловко управляет со всей остальной работой одной рукой.

– Славную девочку нам с тобой привели, малышка, славную! – она переводила взгляд со свертка на Доминику и обратно.

– А скажи-ка ты нам, девица-розумница, как тебя зовут?

– Я послушница из монастыря святой Ирменгильды, мое имя Доминика, – за последние годы девушка столько раз видела и пользовала юродивых, что была совершенно спокойна.

Она прекрасно знала, что в большинстве своем это несчастные и больные люди, нуждающиеся в помощи и утешении.

– Ай, какое красивое имя! Божья девочка, значит!! Ай, старая Айлуфа уже давно не слышала такого имени! И моя малышка Гуннхильда тоже не слышала, да, Гуннхильда?! – она наклонила голову к свертку, как бы вслушиваясь в ответ.

– Да, божья девочка, Айлуфа рада видеть тебя здесь, да, рада, хоть и жаль нам тебя. Очень, очень жаль бедную божью девочку, ну да что ж поделать, были здесь и моложе, и краше. Все, все здесь были. И даже Айлуфа здесь была, – она по-прежнему обращалась к безмолвному свёртку.

Доминику продрала дрожь. Женщина явно знала, что происходит потом с бедными “девочками”. Уж если после того, что с ними делали в этом замке, все они дошли до состояния Айлуфы, ей нужно постараться поскорее сбежать отсюда.

– Тётушка, – ласково обратилась она к Айлуфе, – молю тебя, расскажи мне, а нельзя ли отсюда выбраться? У меня есть друзья, они будут щедры с тем, кто поможет мне вернуться в свой монастырь!

– Можно, можно, божья девочка. Конечно, можно,. – женщина как-то не по-доброму усмехнулась.

Она подошла к оторопевшей Доминике поближе, улыбнулась во все четыре оставшихся зуба и вдруг неожиданно громко и зло рявкнула ей в лицо:

– Уйдешь отсюда тогда, когда наступит время, не позже и не раньше. Когда все мужское население замка натешится тобой, и зарастёт нога, которую сломают тебе, чтоб ты не смогла убежать. Когда твоего ребенка бросят в ров, смеясь в ответ на твои мольбы! – гнилостное дыхание заставило послушницу вжаться в стену. – Когда ты умрёшь в горячке, под очередным мерзавцем, берущим своё. Вот тогда ты отсюда выйдешь, да нет, вылетишь, упокоившись в ближайшем лесу, зашитая в мешок. О, как я приближаю этот день. Вот только Гуннхильдочку мне не с кем оставить, да, родная моя? – она обернулась к свёртку и словно забыв о присутствии девушки, снова стала его ласкать и тетешкать.

Доминика в ужасе отшатнулась, роняя сумку. Давно она не сталкивалась с такой злобой – выстраданной, закалённой и кристаллизовавшейся.

Юродивая будто успокоилась, по-прежнему держа в левой руке свой свёрток,она правой ловко схватила сумку девушки и начала развязывать шнурок, пытаясь открыть её. Наконец, ей это удалось, и, как ребенок, добравшийся до шкатулки матери, она принялась с жадным любопытством разглядывать содержимое, осторожно трогая мешочки трав.

– О!!! Как хорошо пахнет!! Смотри, божья девочка, Гуннхильдочке тоже нравится!!! – она открыла мешочек с полынью и вытряхнула на ладонь пучок трав.

Ааапчхи!!! Какая славная полынь, прожигает до печёнок!!! Я возьму немного, Гуннхильдочка просит, мы ведь не откажем ей, правда? Правда, божья девочка?! – она с мольбой заглянула в глаза ошеломлённой Доминике, и не дожидаясь ее разрешения, засунула в свёрток пучок полыни.

Тут руки ее натолкнулись на ярко украшенный мешочек, так и не опознанный послушницей. Айлуфа с восторгом осмотрела его и обнюхала со всех сторон, кажется, даже попыталась попробовать на зуб и с мольбой уставилась на Доминику. Та, обрадовавшись, что может обойтись столь малым, нежно, но твёрдо забрала у женщины свою сумку. Та не обратила на это внимания, тараторя и закрепляя в свой свёрток подаренный мешочек. После она ушла, не переставая бормотать и хихикать себе под нос, обращаясь к воображаемой дочери.

Девушка с облегчением упала на колени, ноги отказывались ее держать. Айлуфа наводила на нее ужас, смешанный с острой жалостью. Она ведь была не виновата в своем безумии, после всего того, что ей пришлось испытать. “Интересно, почему юродивая до сих пор в замке? Вроде бы барон Жеро не отличался милосердием”.

“Он держит её из своеобразной привычки”, вдруг поняла она. “Всегда есть над кем поиздеваться, да и служанка лишней не бывает”. Вполне возможно, что и сейчас Айлуфа выполняла распоряжение своего господина, шныряя по замку, запугивая и вынюхивая.

Послушница истово молилась, чувствуя под ногами холодный пол, а на душе – усталость и отупение от происходящего.

Как бы ей хотелось сейчас оказаться в обществе сэра Осберта! Его лучистые глаза, его нежная улыбка, озарявшая лицо при взгляде на неё. Его голос, приятный и ведущий в основном учтивые речи. Наконец, тот факт,что сейчас он был болен и нуждался в ней. Кто остудит его пылающий лоб? Кто утишит боль? А если его сейчас пытают?

Молитва так и не была окончена, девушка закрыла лицо руками и залилась беззвучным плачем.

====== Часть 3 Сэр Осберт и его шут ======

Мы постигаем хитрость света, не случайно живем,

Мы вероломны, так что даже честны.

Канцлер Ги, “Гимн клана Бреган д’Эрт”

Если бы Доминика могла видеть или просачиваться сквозь стены, ей, скорее всего, не пришлось бы горевать.

Сэр Осберт, конечно, не слишком-то хорошо себя чувствовал, но Хамон был сиделкой не хуже девушки, когда в этом была надобность.

Другое дело, что понятие “сестры (в этом случае, скорее брата) милосердия” у шута-оруженосца несколько разнилось с общепринятым. Поэтому, как только за слугой, помогшем его господину подняться по лестнице, закрылась дверь, Хамон, без всякого пиетета приподнял господина и влил ему в рот добрую половину фляжки с водой. После чего, невзирая на невнятные стоны и мычание рыцаря, оруженосец под руку вывел господина из комнаты и подтащил-таки его к отхожему месту, практически окунув в него головой. Дождавшись, пока сэр Осберт перестанет, по меткому выражению гроссмейстера тамплиеров Жильбера Эррайля, “пугать медведя в кустах”, шут так же невозмутимо помог ему дойти до его до кровати.

И если б все это время он молчал, но нет, Хамон в принципе не умел молчать дольше пары часов, даже во сне.

– Я пил вино любых сортов без всяких мер

И всех ругал, как настоящий тамплиер! (Канцлер Ги, “Бэлль”)

– Враньё! – мрачно пробулькал рыцарь. – Никто не ругался смачнее воинов короля Ричарда. Ыыэээээ…..Хамон, да чтоб тебя, когда ты начнёшь нормально выражаться?!

– Каркнул ворон – никогда! (Эдгар По, “Никогда”) – шут явно издевался над господином.

– Я серьезно, болван. И откуда ты взял это идиотское прозвище? Хамон по-испански – это ж ветчина!

Сардонически усмехнувшись, оруженосец наиграл лёгкую мелодийку.

– Да ну, брось. Кто тебя сейчас слышит, кроме твоего господина? И как это нам так повезло? Ведь принц Иоанн ждёт нашего приезда, а мы не можем отсюда выбраться!

– Пей, и дьявол тебя доведет до конца!(Р.Л. Стивенсон, “Остров сокровищ”)

– Да уж, тут ты прав, мой верный дурак. После того турнира мне вообще заказано пить больше одного кубка. Но прицепились же все – ещё один, выпей с нами, за сэра Адальберта! За победу, за богатырское здоровье! Ага, с такой попойки станет оно у меня богатырским, как же. Едва в себя пришёл. Ладно, Хамон, давай будем думать, как бы выбраться самим и вытащить девочку.

Шут приподнял одну бровь, с интересом глядя на господина. Тот прекрасно понял, что слуга имел в виду.

– Доминика послушница, это верно, но без нее мы пока не сможем привезти принцу Иоанну то, что обещали.

Новая мелодия, помрачнее. Рыцарь домурлыкал окончание.

– Это ты верно подметил. Да, мой ходячий требник, нужная нам вещь пока у неё. Ты удивлён? Всё просто – её не обыскали, в отличии от меня. Да и оно в надёжном месте. Но надо торопиться. А насчёт малышки… Она прелесть, Хамон.

– Ты когда-то был мечтой девичьей,

Был когда-то ты прекрасным принцем.(Канцлер Ги, “Страшная сказка)

– Почему был?! Я вполне им остался. Не забудь, я сэр Осберт, победитель турнира в Дилингейме, рыцарь короля Ричарда Английского, крестоносец. Сын сэра Адальберта из Йорка, богатого и успешного. Она же – девица на выданье, в конце-то концов. И я уверен, что придусь ей по сердцу. Знаешь, я устал от этой бесконечной гонки. От хихиканья пажей, от сражений, от нашего капризного и взбалмошного монарха. Да, и от этого тоже устал. Знаешь, с тех пор, как ты принял этот обет, с тобой стало гораздо проще беседовать.

На этот раз лютня весело тренькнула, наиграв разухабистую плясовую

– Вот и я о том же. Надо осесть на месте и показать наконец,что я взрослый мужчина, а не очередной… Ладно, довольно об этом. А ее отец… ну что же, в конечном итоге, я всегда могу договориться с бароном, уплатить выкуп за девицу, а старый Томас пусть сам разбирается со своими трудностями.

– Нам наплевать на то, что думают другие про нас.(Канцлер Ги, “Гимн клана Бреган д’Эрт”)

– Глупости, Хамон. Девчонка богата, хороша собой и влюблена в тебя. При таких условиях, всё прочее – пустая болтовня.

– Ты нынче платишь? Ну, так что же?

Мы с тобою сейчас.

А завтра с нами будет кто – то другой.(с)

– Так и есть, дружок. Так и есть. Ладно, дождемся, пока нас отведут к барону на переговоры о выкупе. Де Макон любит звон золотых монет не меньше, чем вкус тонкого вина, или ужас в черных глазах очередной сарацинской прелестницы. Боюсь, впрочем, что послушницу все же придётся оставить ему в подарок. Разумеется, после всех формальностей и только если этого окажется совсем не избежать.

Хамон с такой силой дёрнул струны, что лютня жалобно тренькнула.

– Но это не любовь!( Канцлер Ги, “Дикая охота”)

– Ясное дело. Любовь нынче не в моде, друг мой наивный. Любовь, как и все в этом суетном мире, продается и покупается. Не могу же я, как благородный и честный рыцарь, проявлять знаки внимания к двум дамам сразу! И позволю себе сказать вместо тебя, процитировав ту самую песню, которая и мне самому очень нравится. “И мой девиз предельно ясен скоро станет тебе; передай их всех, останься верен себе, ля-ля, передай их всех, останься верен себе!”(с). Так, кажется? Что ты там говорил про обед, а, шут? Не говорил? Не страшно, зато он здесь и я наконец-то могу отдать ему должное.

Шут предпочел промолчать и вместе с хозяином принялся за еду.

====== Часть 4 Беспокойный день ======

Замок временем срыт и укутан, укрыт

В нежный плед из зелёных побегов,

Но… развяжет язык молчаливый гранит —

И холодное прошлое заговорит

О походах, боях и победах.

В. Высоцкий, “Баллада о времени”

Пожалуй, не было таких средневековых замков, которые не были бы полны потайными дверями, подвалами и выходами “с черного хода”. Другое дело, что сами обитатели замка частенько не помнили, где какой ход и куда ведёт тот хитро закрученный коридор, который влево от северной башни, к примеру.

Паэнгард в этом смысле не был, как мы раньше уже указывали, исключением. Но в нем уж точно жил человек, который прекрасно изучил его вдоль, поперек, вверх и даже вниз. Полубезумная служанка, в прошлом пленница жестокого барона де Макона, вынюхивала, подслушивала (для нее это было проще простого, в замке была масса залов, где акустика позволяла слышать даже то, что говорилось шёпотом в другом их конце) и подглядывала. Она с одной стороны, всем сердцем ненавидела своего хозяина, а с другой, с какой-то извращённой радостью грела ему постель, помогала готовить молоденьких наложниц для господина, когда ему хотелось чего-то более изысканного.

В то же время, Айлуфа не всегда адекватно воспринимала реальность. Свёрток, который она почти всегда носила с собой, был для нее живым ребёнком. Поэтому она не могла удержаться от того, чтоб “баловать” свою Гуннхильд, заматывая в свёрток маленькие камешки, лоскутки и безделушки, которые иногда перепадали ей от других слуг. От всех этих подачек “Гуннхильда” разбухла, став ещё тяжелей, так что таскание её было для женщины своеобразной тренировкой.

В одном из подвалов она оборудовала себе маленький потайной уголок. Там стоял небольшой топчан, стул, рукомойник и даже самодельная колыбелька.

Туда Айлуфа и уложила свой свёрток. Сейчас она не выглядела такой уж безумной. Просто нестарая ещё женщина, поющая колыбельную над детской кроваткой. Волосы она расчесала, умылась и переменила платье, отчего помолодела, пожалуй, лет на десять.

– Так, моя Гуннхильдочка, – жарко шептала она, – думаю,что мы с тобой хорошо справляемся. Но какие интересные эти новые люди! Лишь бы они задержались здесь подольше, правда, Гуннхильда? Маминой девочке нравится эта девушка, о да, божья девочка, он таких любит, он таких ломает, слышишь, Гуннхильда? Хорошо, что до тебя ему не добраться, моя милая. Ты ещё мала, а уж как вырастешь, о, ты сможешь дать ему достойный отпор, правда, золотце моё? – он перевела дух, покачала ещё колыбельку (внутри что-то звякнуло) и продолжала, – А этот красавец, ах, он хорош. Он такой умный, такой ловкий. Мы найдем тебе такого же муженька, моя родная. Он будет заботиться о тебе, Гуннхильдочка, когда мама уйдет на небеса. Нет, мама уйдет ниже, но не печалься, доченька, тебе ещё не скоро, мама обождёт. А мы с тобой пойдём, пойдём , ещё послушаем, ещё посмотрим, Гуннхильда,. – и она подняла полуистлевший свёрток из колыбели, придерживая различные верёвочки и лоскутки, которыми он был перевязан.

Ловко закинув “младенца” на плечо, она удивительно прытко похромала в сторону главного зала, откуда, как она хорошо знала, вели коридоры во все части замка.

Поднявшись на несколько лестничных пролетов и привычно переругиваясь со слугами ( она даже не обижалась, когда при ней упоминали дряхлую сову и выжившую из ума летучую мышь), Айлуфа приблизилась к небольшому коридорчику, из определенного места которого было слышно все, что происходило в этой комнате.

Бланш, чуть полноватая, но веселая и расторопная служанка Мабель, утешала свою юную госпожу, которая никак не могла привыкнуть к тому, что её отец не с ней. Кроме этого, юную девушку угнетало полное крушение романтичных мечтаний, а так же отсутствие ванны, чистой одежды и вкусной еды.

Выплакавшись и посетовав на судьбу, обе решили, что стоит подкрепить силы едой, как вдруг дверь открылась и на пороге появился сэр Этьен, собственной не слишком трезвой персоной.

Благородный рыцарь ещё вполне держался на ногах, но вот язык уже слегка подводил его, и поэтому девушку скорее озадачило, чем испугало его предложение “нежжжжжно обмять” прекрасную даму.

– Простите, сударь, что вы имеете в виду? – пролепетала она, пятясь .

– Вожжжжжж...– рыцаря немножко повело,что не отразилось на громкости его жужжания, – ...жжжделенная моя, не стоит меня бояться. Я лишшшь хотел предложить вам мое дружжж... – определённо, слова с жужжащими сегодня не давались рыцарю, но он не сдавался.

– Дружеское расположение? – робко поддержала его Мабель.

Рыцарь просиял.

– Да, его самое. И в знак серь-ез-но-сти своих нмерний, я предлагаю вам скреп.. скрип…. Короче, давайте я вас поцелую! – это он выговорил совсем членораздельно и подошёл ещё ближе.

Мабель вжалась в стену так, что ещё немного – и слилась бы с ней. Без особого труда увильнув от неточных объятий сэра Этьена, девушка перебежала к противоположной стене, под защиту служанки. Бланш заслонила собой госпожу, всем видом изображая мрачную решимость не подпускать к ней никого.

В этот момент дверь снова распахнулась и на пороге появился юноша лет двадцати. Девушка вспомнила, что уже видела его в лесу. Именно он, как выразился сэр Амори, спас ее от йоменов, на которых она имела несчастье наткнуться во время своего панического бегства.

– Добрый день, госпожа, – вежливо сказал он, будто бы не заметив рыцаря. – Сэр Этьен, мой господин изводить ждать вас в нижнем зале. Я осмелюсь предложить вам свою помощь, – добавил он, видя, что с передвижением тот испытывает лёгкие затруднения.

Аккуратно подхватив под руку что-то бормочущего Этьена, оруженосец обезоруживающе улыбнулся Мабель, и вышел, не забыв проследить, чтоб рыцарь не ударился головой о слишком низкую притолоку.

– Повезло нам, госпожа. – Бланш испуганно шептала.

– Это отсрочка, – грустно сказала девушка. – Он всю дорогу рассказывал мне о том, как он увезет меня отсюда в Нормандию и до тех пор не покажет родственникам, пока я целиком и полностью не стану “Мадам Этьен де Баже”.

– Госпожа моя, что тут поделаешь, каждая девушка рано или поздно выйдет замуж. Вы и так уже подзасиделись в девах, того и гляди, женихи перестанут осаждать наше поместье.

– Бланш! – с укором воскликнула Мабель, принимаясь за овсяную кашу. – Ты фе понифаефь, что я не мофу так профто… – она проглотила и продолжила – отец не может выдать меня замуж за первого встречного.

Служанка закатила глаза. Томас Рокингемский был человеком весьма практичным, пока дело не доходило до его “любимого конька” – чистоты крови саксов. Несмотря на то, что битва при Гастингсе отгремела почти сто тридцать лет назад, и к тому периоду, о котором идёт речь, саксы и норманны успешно смешались, почтенный землевладелец зачем-то вбил себе а голову, что Мабель должна выйти замуж за человека, родословная которого должна восходить чуть ли не к самому королю Эдуарду.

Сама девушка отнюдь не разделяла национального устремления отца, тем более, что никакой практической цели такой брак не нёс. Их семья была слишком проста и незнатна, чтоб в самом деле породниться с саксонской аристократией, коей осталось уж слишком мало. Кроме того, всегда существовала опасность вырождения, ибо многие семьи, истово блюдущие чистоту крови, приходилось друг другу родственниками.

Сама девушка мечтала, конечно, о достойном (и что греха таить, богатом и знатном) муже, но так, именно в виде девичьих грёз. Как уже было сказано, реальность грубо указала Мабель на ее ближайшее будущее.

На этом фоне ещё милее и интереснее девушке казался загадочный рыцарь, встреченный ими вчера на лесной опушке. Он казался таким благородным (а ведь она своими глазами видела, как на турнире в Дейлингеме он ловко сбросил с коня сильнейшего из соперников и проследил за тем, чтоб того безопасно убрали с ристалища), учтивым и ловким. Кроме этого, из разговоров в поместье она слышала, с что он не так уж давно вернулся из Палестины, куда ездил в качестве одного из вассалов короля Ричарда, и где стяжал себе славу храброго и удачливого воина. Пробегали, правда, и другие, тихие и стыдливые сплетни о его быстром продвижении среди соратников короля, на которые девушка предпочитала не обращать внимания.

Поохав и обсудив перспективы удачного брака, девушки едва успели расправиться с обедом, как дверь без всяких церемоний открылась в третий раз.

– Это постоялый двор какой-то! – Бланш вскочила, шаря руками на столе в надежде найти из посуды чего-нибудь поувесистее.

– Оооо, какие тут милые девочки, ты погляди, Гуннхильдочка! – вошедшая прямо-таки лучилась доброжелательностью.

– Вы эээ... кто, простите ? – от удивления Мабель даже не добавила “сударыня”.

– Мы?! Мы тут вот живём, служим нашему господину, добрейшему и милейшему барону де Макону, чтоб он был нам многажды здоров и процветал!!! Мы с Гуннхильдой решили узнать, удобно ли здесь нашим милым гостьям?

И дама, и служанка явно считали себя недостойными такого высокого знакомства. Не то чтоб они не видели юродивых, но уж очень много всего произошло за сегодняшний день. Наконец, Мабель, запинаясь, предложила гостье сесть. Та, как ни в чем не бывало, устроилась поудобнее и принялась рассказывать невольным слушателям о крутом нраве владельца замка, о Гуннхильдочке и о себе – короче, почти дословно повторила все, что до этого сказала Доминике.

Вот только дочь землевладельца восприняла Айлуфу не так, как послушница. Угрозы и обещания Мабель пропустила мимо ушей, зато она ещё сама не забыла, как играла в куклы. И наивное увлечение юродивой она приняла если и не с восторгом, то уж точно с пониманием. И когда она вежливо спросила, указывая на свёрток, “Можно ли её покачать?” , Айлуфа обрадовалась, хоть и не отдала “Гуннхильдочку”.

– Какая тут хорошая девочка, да, доченька? – вопрошала она свёрток, качая его. – Красивая девочка. И мальчик красивый, как раз нашей девочке под стать.