сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
Но как мы уже убедились ранее, Буагильбер был из другого теста. Общение с Ревеккой сильно изменило его, а сильнейшая любовь к ней сделала его еще более безрассудным, хотя одновременно придало его поступкам некоторую мягкость и местами предусмотрительность. Похоронив свои чувства за двадцать лет до описываемых событий, отказавшись от всего мирского, он жил своим честолюбием, теша и лелея свою ярость в бою и в политике. Он наслаждался свободой от всего и своей властью. Теперь же, потеряв значительную часть своего могущества, он с огромным удивлением понял, что это мало тяготит его. Мыслями он возвращался к тихим вечерам в Темплстоу, шахматам и беседам с еврейкой, песням Элии, сказкам сарацина и тому спокойствию, которое он там ощущал. Он с ужасом понимал, что стареет и что во многом это влияет на его восприятие событий. Долгая жизнь с любимой, теплый климат Палестины, от которого не ломит кости и не болят старые раны на перемену погоды. Возможно даже дети – его продолжения, наследники, пусть и незаконные, его род – все это стало казаться гораздо более заманчивым, чем раньше.
Болдуин частично угадывал мысли своего господина, хоть и не отваживался заговорить с ним. Зато у него появился другой собеседник.
За несколько недель до отплытия Буагильбер прибыл в аббатство Жорво, дабы попрощаться с приором Эймером. Тот весьма обрадовался старому другу, хоть и отметил про себя, что храмовник не совсем ещё оправился от болезни. Буагильбер и правда был немного бледен, хоть и отменно держался в седле и казалось, с лёгкостью носил доспехи.
- А где твои сарацины? - спросил приор, когда все важные дела были ими обговорены. По лицу храмовника пробежала тень, как мимолётное облачко, закрывшее солнце.
- Погибли, при осаде прецептории.
- Хорошие были слуги, верно, преданные и безжалостные - равнодушно отметил приор.
Буагильбер внезапно вспомнил лицо Абдаллы, когда тот рассказывал сказки девчонке. Вспомнил смерть Амета.
- Да, их смерть весьма затратна – он сдержался и говорил с ленцой, но внутри словно что-то натянулось. «Старею, дьявол меня раздери, становлюсь слезливой бабой!» подумал он.
Он не пожелал ночевать в аббатстве, несмотря на все уговоры Эймера и тем же вечером двинулся в сторону Шеффилда.
«Приор был прав, не стоило уезжать в такую ночь», отстранённо подумал Бриан, глядя на толпу разбойников, окружившую его отряд. Впрочем, тех было не так уж и много и люди храмовника уже держали йоменов на прицелах арбалетов, когда главарь шайки вышел вперёд и храбро подошёл поближе к рыцарям.
- Остановись, надменный храмовник! – крикнул он. – Мы не желаем вредить вам, и даже не будем покушаться на ваше золото, хотя, конечно, не откажемся от небольшого подношения на благочестивые цели.
Буагильбер изумлённо уставился на главаря. Разумеется, он узнал его,
- Что, разбойники, совесть вас замучила? – с интересом ответил храмовник – Жаждете вернуть обратно награбленное? Неужели у вас на душе накопилось столь много грехов, что это позволит вам облегчить её?
- Видишь ли, гордый рыцарь, думается мне, что нынче такое время, когда даже ничтожный йомен может сослужить неплохую службу рыцарю храма. Не бесплатно, всяко уж, но и не заламывая за свою услугу несусветную цену.
- Помочь? – с ноткой презрения повторил Буагильбер – Не лишком ли много вы о себе возомнили, гадючьи души? Не боитесь, что останетесь лежать в этом же лесу со стрелами в груди и разбитыми черепами? Это будет богоугодным делом, и меня поблагодарят все здешние землевладельцы за избавление от таких клопов, как вы.
Разбойничий атаман поднял руку, дабы пресечь ропот, явственно слышимый от своих людей.
- Это касается некой особы чуждого тебе вероисповедания. Думается мне, что один из твоих людей прекрасно знает, о чем речь.
- Болдуин? – храмовник повернулся, привстав на стременах, в сторону молодого рыцаря.
- Господин, выслушайте его, заклинаю вас! – почти крикнул тот. – Сердца нет, смотреть, как вам тяжко. Прошу простить меня, но это для вашего же блага. И для её...- совсем уж тихо добавил он.
Храмовник открыл было рот, чтоб обругать бывшего оруженосца последними словами, но внезапно передумал и закашлялся, пытаясь сдержать смех.
- Ох, Болдуин, ну ты и сводник. Ладно. Говорите, что там у вас.
Дик Самострел приосанился и начал:
- Видите ли, у меня в доме старого Исаака есть свой человек….
Занималась заря. День обещал быть тёплым, дорога была удобна и ничего удивительного не было в том, что менестрель из отряда лесных ребят присоединился к отряду Буагильбера, по дороге до Шеффилда. Да и в песне, которую он напевал, не было ничего удивительного.
Смилуйся господь над твоей душой
Пусть и не хорошей, и не плохой
Ты была такой, как сумел придумать;
Напоследок дверь наподдав ногой,
Я ушел как зверь, сам себе изгой,
Я тревожил пыль,
В смятую ковыль
Мысли о тебе все пытаясь вдунуть.
Я ушел от оков равнодушия дней,
От бессмысленной печали пустой,
Мне не хватит подков, мне не хватит коней,
Чтоб угнаться за твоей красотой.
Прожил я неделю и прожил год,
Как дурак, поверил, что все пройдет,
Блеклые картинки во сне целуя;
Как-то разорвал я усталый бред
И пошел искать тебя в белый свет,
Солнце и Луну,
Бога, Сатану
Спрашивал, найти где тебя смогу я.
Хоть за душу мою мне продали совет
Те, кто прячется в гробах на свету,
Но в просторах степей и в осколках планет
Я боялся, что тебя не найду. (с)
Канцлер Ги, Amore
Бриан натянул капюшон на лицо. Не все можно показывать слугам, но черт возьми, в глаза словно песку насыпали. Зато теперь он знал, что делать.
========== Глава семнадцатая ==========
Вслепую вновь перелистай
Пергамент нам доступных тайн.
Лёд, раскалённый докрасна,
Любовь страшнее, чем война,
Любовь разит верней, чем сталь.
Вернее, потому что сам
Бежишь навстречу всем ветрам.
Пусть будет боль и вечный бой
Не атмосферный, не земной,
Но обязательно с тобой. (с)
Мельница, «Любовь во время зимы»
Ревекка спокойно жила в своем и отцовском доме в Йорке. Некоторые пересуды, поднявшиеся с их возвращением, мало-помалу затихли. Исаак, по своему обыкновению, рассудил, что для него выгоднее помириться с дочерью. Поэтому неприятную для обоих тему замяли и больше к ней старались не возвращаться. Конечно, еврея несколько огорчил тот факт, что Ревекка наотрез отказалась уезжать в Испанию. Будучи человеком предприимчивым, Исаак не хотел упустить те возможности, которые ему могли открыться при дворе короля Боабдила, да ещё и при протекции брата. С другой же стороны, после всех приключений еврей осознал, насколько он все же утомился, так что возможность немного пожить спокойно воспринималась им с благодарностью. Мик и Элия прислуживали в доме Ревекки и были очень довольны своим опекуном. Элия также пела свои замысловатые песни, а по вечерам забавляла местную детвору сказками "дяденьки сарацина". Истории становились все краше и интереснее, ими заслушивались даже взрослые.
Мик как-то незаметно стал тенью госпожи - выполнял все ее поручения и внимательно ловил каждое ее слово.
За день до их возвращения в Йорк во двор внезапно вбежал крупный бурый кот и горестно заорал перед домом.
- Живой, зверюга, - сказал Мик и отрекомендовал жителям Фамарсвилла кота как превосходного мышелова.
Но когда процессия уже отъехала в сторону Йорка, что-то большое и пушистое прыгнуло в закрытые носилки Ревекки. Так что сейчас кот ловил мышей уже в Йорке.
Кроме этого, какой-то неизвестный, не желающий открыть своего лица и имени человек, закутанный в плащ по самые глаза, передал Рейбену полторы тысячи крон. Деньги были сложены в красный бархатный кошель, кроме них там же лежала маленькая и неприметная записка, в которой по-арабски было написано "Аль мадафи" - "Защитник".
Рейбен повертел записку в руках и выбросил ее, решив ничего не говорить госпоже. Но шустрый мальчишка увидел жест опекуна и подобрал обрывок пергамента позднее, передав его госпоже.
Ревекка увидела написанное и в ее памяти всплыло - ее ведут на суд, большой зал Темплстоу, ей страшно, хоть она и старается не подавать виду, и тут кто-то сует ей в руку такой же пергамент, на котором по-арабски написано " Ас'аль аль мадафи" - " проси защитника". Бледное лицо храмовника, которому задал вопрос Лука Бомануар. Оно искажается, и он с трудом произносит "Письмена, письмена".
Девушка зачем-то ещё раз осмотрела записку. Потом, сознавая что выглядит глупо, поднесла ее к лицу. Запах был… странный. Пахло пряностями.
Мик мрачно посмотрел госпоже в глаза. Он промолчал, но очень уж красноречиво, и Ревекка почувствовала, как ее лицо заливает краской и что-то ёкает в животе, как при сильном испуге.
Внезапно Ревекку захлестнула тоска. Долгими ночами она лежала без сна, вспоминая их с Буагильбером три недели. Страшными и сладкими были эти воспоминания. Его лицо, его запах, крепость его рук. Это чувство, когда в уголке губ его, кажется, промелькнула искорка, осветившая все лицо мгновенным светом. Его губы… даже в мечтах Ревекке не хотелось заходить столь далеко. Но тоска снедала ее все эти месяцы. Глупо было не обращать на это внимание.
Он всё-таки держал ее в плену, несмотря на кажущуюся свободу. Ее женское начало, которое прежде всегда было ей подконтрольно, теперь желало властвовать над ней.
Еврейка чувствовала, что сходит с ума. Окружающие заметили, что она изменилась. Спящие с ней в одной комнате служанки жаловались на то, что госпожа стонет и ворочается по ночам. Иной раз она вскакивала с кровати с воплем "Пожар!!!". Исаак тихо изводился, про себя понимая, что здесь он ничем не может помочь. От предлагаемых им лекарей, знахарок и мудрецов Ревекка отказывалась, понимая, что вряд ли они дадут ей то, к чему так стремится ее сердце.
Намеки отца на необходимость начать выбирать себе достойного мужа, - а претенденты, конечно же, имелись, - девушка отметала, как неуместные.
- Госпожа, - все-таки не умолчал мальчишка – вы изводите себя и совершенно напрасно. Стоит вам только приказать....
- Приказать что?! – еврейка на миг потеряла над собой контроль и закричала в голос! Как ты вообще смеешь?! Кем ты себя возомнил, сопляк?! Шадханом (сводником)?!
Мик промолчал, справедливо полагая, что глупо спорить с разъяренной женщиной. Но тут уже не могла успокоиться Ревекка. Она впервые в жизни схватила мальчишку за край одежды и встряхнула, краем мысли отмечая, что сейчас она, верно, похожа на Буагильбера.
- Ты виноват в том, что его оруженосец похитил меня. Ты полез туда, куда нельзя было и сунул свой длинный нос в чужое и взрослое дело! А я.... я … плачу по счетам...– последнее она уже прошептала и залилась слезами.
Мик поклонился, позвал служанок и вышел, никем не замеченный. Смеркалось, моросил лёгкий дождь, предвестник осенних ливней. Стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, он дошел до огромного дуба, под ногами пузырилась грязь. Начал дуть ветер, но мальчик терпеливо ждал чего-то. Когда он почувствовал, что весьма замёрз и скоро будет вынужден вернуться в дом, от дуба отделился силуэт, ненамного темнее окружающего вечера. Он молча подошёл к Мику и поприветствовал того одними глазами.
- Господин – очень тихо сказал мальчишка.
- Что скажешь, малыш? - он говорил по саксонски.
В сгущающейся тьме Мик уловил очертания большого лука на плече говорившего.
- Она... тоскует. - наконец решился ответить он.
- Прекрасно. Наверняка и злится, а малыш? Сколько ударов розгой тебе досталось сегодня? - говорящий усмехнулся.
Мик почувствовал, что краснеет, хорошо еще, что тьма скрыла его чувства.
- Госпожа никого не бьёт! – запальчиво возразил он.
Потом он наклонился поближе к темному силуэту и что-то зашептал, но столь тихо, что услышать это можно было бы, лишь стоя к беседовавшим вплотную.
Дик Самострел, а это был именно он, принял из рук у мальчишки увесистый мешочек, ухмыльнулся и тяжело ступая, растворился во тьме. Мик с минуту смотрел ему вслед, тяжко вздыхая. Его мятежная детская душа требовала приключений, а разум, весьма практичный, как и подобает сыну его народа, противился им. Очутившийся тут же кот потерся о его ноги и заурчал, он тоже скучал, с тоской вспоминая уютную прецепторию и тамошних вкусных мышей.
Один из друзей Исаака, прослышав о странной меланхолии его дочери, предложил тому взять ее с собой в деловую поездку. Еврей долго колебался, но увидев, как сверкнули потускневшие было глаза дочери при такой новости, он решил, что большой беды не будет.
Ему нужно было встретить груз пряностей и тканей в порту Дувра. Дорога туда заняла несколько дней, но Исаак не поскупился на охрану, поездка была приятной и увлекательной. Большинство слуг остались в Йорке. Мик прощался с госпожой особенно долго и торжественно, а Элия по обыкновению лукаво улыбалась и напевала.
Стояла золотая пора, деревья уже сбросили большую часть своего пышного наряда, но солнце ещё немного грело, а под ногами был шуршащий лиственный ковёр.
Ночи были холодными, но на ночь они останавливались в уютных гостиницах при тавернах, и ни в чем не знали нужды.
Ревекка решила присоединиться к отцу и при оценке товара в порту. Она с любопытством выглядывала из носилок. Пахло пряностями и рыбой, дул тихий ветерок, небо казалось холодным и прозрачным, по воздуху летали маленькие паутинки. Девушка любила этот период года, когда ещё не слишком холодный, чистый воздух нёс запах моря и надвигающегося дождя. У нее было какое-то странное предчувствие, будто она что-то потеряет или произойдет какая-то досадная случайность.
Мимо проскакали несколько всадников, конь одного из них показался ей знакомым. Потом она заметил корабль, стоящий на причале и машинально прочитала написанное на боку название - "Защитник".
Защитник! Сердце девушки заколотилось, как у пойманного зайца.
- Лали, - обратилась она к служанке, сидевшей в носилках рядом с ней, - поди узнай, куда плывет этот корабль.
- Слушаюсь, госпожа.
Время шло, а служанка не торопилась. Наконец послышались чьи-то шаги и Ревекка, не оборачиваясь, только сказала с коротким упрёком:
- Лали, что ж так долго. Я заждались уже. Так куда же направляется этот корабль?
- В Палестину, радость моя. А уж я-то как заждался!!
Девушка обернулась, ощущая себя как во сне - и жутковато, и хочется, чтоб подольше не кончалось. К голосу прилагался улыбающийся храмовник, нахально влезший в её носилки.
- Ты!!!! - только и смогла сказать она.
- - Я, отрицать не буду, - он ласково и с видимым удовольствием провел тыльной стороной своей ладони по ее щеке. - Ты соскучилась по мне, жизнь моя? По глазам вижу, что да!
- Буагильбер! Какой же ты наглый, надменный, самодовольный….
- Ага, и любимый. Я же говорил, что я даже хуже, чем ты думала. Так что, поедешь со мной?
- В Палестину?
- Да. Там у меня есть связи и власть, там никто не посмеет упрекнуть тебя в том, что ты еврейка, и никто не сможет помешать нашей связи. Я могу изыскать лазейку в уставе ордена, но сделаю так, что ты сможешь сочетаться со мной законным браком, я клянусь тебе.
- Но как же... - она растерялась -- Как же мне быть с отцом?
- Ревекка, ты уже большая девочка. Ты вольна сама решать, где и с кем тебе жить. Я не буду препятствовать твоим встречам или сообщениям с отцом, но помни - это твоя жизнь. Он свою уже прожил.
- Искуситель! Боже мой, я не верю тому, о чем говорю сейчас с тобой!
Одна бровь приподнялась в деланном недоумении.
- Ты так скучала и не можешь поверить, что я тебе не снюсь?
Ревекка вдруг почувствовала, как все ее напряжение последних недель словно растворяется, расплывается и исчезает. Ей захотелось просто, чтоб он ее обнял и можно было ни о чем не думать.
Храмовник так и сделал, словно прочитав ее мысли.
- Да, я скучала, - шептала она, в то время как он жадно целовал и гладил ее волосы, - Мне каждую ночь почти снятся кошмары. Ты моё проклятие, но видит бог, я не могу без тебя.
- Как и я без тебя. Ревекка, я совершенно потерял голову, когда понял, что мог тебя лишиться. Я не хочу и не в силах расстаться с тобой. Молю тебя, поедем же вместе. Оставь письмо отцу, потом напиши ему из Палестины.
- Бриан, ты…. Совершенно невозможный человек. Я боюсь тебя, признаюсь честно. С тобой так легко сбиться с пути, а назад дорогу не найдешь.
- Но я же могу защитить тебя. Мы сами проложим тот путь, который нас устроит!
- Да, но что я буду делать, когда я тебе надоем? Останусь твоей наложницей? Десятой после Иветты, Нинетты, Лизетты, Жанетты, Жоржетты?!
- Кто все эти люди, милая? Ты пугаешь меня; я столько не выпью, чтоб должным образом удовлетворить всех этих прекрасных дам!
- Ах, они уже прекрасны? Ты даже с ними не знаком, сам же сказал!
- Dispardieux, она уже ревнует! Но это радует меня, ибо ревность - верная спутница любви. Слушай же, настырная моя любовь. Мы можем с тобой жениться тайно, если так тебе угодно, я буду связан клятвою.
- По законам твоей веры, к коим я не принадлежу? Нет уж, спасибо, сэр рыцарь!
- Можем даже по законам обеих вероисповеданий, но сомневаюсь, что найдем раввина, готового на это.
- И что же ты предлагаешь? Стать твоей любовницей без благословения господнего?
- Нет, Ревекка, но есть один выход, который я могу тебе предложить. Мы можем стать мужем и женой на корабле.
