Текст книги "Сердце Скал (СИ)"

Автор книги: Tesley

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Глава 4. Гальтара. 1

С 4 дня Летних Скал по 11 день Летних Ветров, 399 год Круга Скал. Агарис, Граши, Гальтара

1

Кардинал придумал целую историю для Дика. Инструкции, обещанные, но не переданные людьми Алвы, сочинил магнус Ордена Милосердия. Ричард не успел опомниться, как оказался в Зале заседаний Священной Канцелярии перед членами курии. Из огромных здешних окон виднелась многолюдная Соборная площадь и Дворец Эсперадора, украшенный синим штандартом с серебряным голубем. Снаружи все переливалось светом и красками, но от обилия тени и серых ряс внутри Дику казалось, что он попал на изнанку мира.

Кардинал Левий красноречиво убеждал своих собратьев, что герцог Окделл направлялся в Граши для того, чтобы склонить маркиза Эр-При к примирению с короной Талига. Но, вдохновленный личными беседами с покойным Оноре, надорский властитель пожелал заодно продолжить миссию, прерванную смертью епископа.

Курия сразу же зашумела, как потревоженный улей, и быстро вытрясла из Дика все подробности Октавианской ночи и суда Бакры. Юноша отнесся к этому с покорностью пескаря, угодившего на крючок. Он не без злорадства подумал, что с полгода тому назад кардиналы, должно быть, точно так же трясли Робера Эпинэ после возвращения того из Сагранны. Как видно, их рассказы совпали. Кардиналы были удовлетворены.

– Сделайте все возможное, чтобы маркиз Эр-При написал прошение о помиловании, – принялся внушать Дику магнус Ордена Славы кардинал Леонид. – Мы получаем известия, что герцог Анри-Гийом совсем плох и долго не протянет. Святой Престол заинтересован в том, чтобы новым хозяином Эпинэ стал добрый эсператист. Эта провинция – старый оплот веры. Нам не нужен там выводок прожорливых Колиньяров.

Будучи главой Святейшей Инквизиции, кардинал Леонид выражался прямо и без обиняков.

– Я понимаю, – механически отозвался Дик. – Но ваше высокопреосвященство отдает себе отчет, – все же рискнул добавить он, – что согласие Дорака рассмотреть такое прошение может стать ловушкой со стороны тех же Колиньяров?

Верховный инквизитор усмехнулся.

– Именно поэтому, – ответил он, – вы посоветуете маркизу Эр-При отправить прошение не кардиналу или королю, а непосредственно герцогу Алве в Фельп. Даже глупцу ясно, что никакой так называемый суд Бакры не помешал бы Проэмперадору арестовать маркиза в Сагранне. Если король Бакна и помиловал мятежника, то король Фердинанд не делал ничего подобного. Проэмперадор обязан был выполнить волю своего монарха, однако он отпустил маркиза. Совершенно очевидно, что у герцога Алвы есть свои виды на Эпинэ. Данное вам поручение только подтверждает это, ваша светлость.

Ричард вздохнул. Леонид выговорил титул «ваша светлость» почти с тем же выражением, с каким Ворон, бывало, произносил свое извечное: «юноша». Может быть, Алва и впрямь хотел заручиться на будущее лояльностью наследника Анри-Гийома? То-то эр Рокэ удивится, увидев послание от Робера Эр-При как результат якобы порученных Дику переговоров! Впрочем, маркиза еще предстояло уломать, но Ричард почему-то не сомневался: отнюдь не это будет самым сложным в их беседе.

Задуматься о встрече с маркизом Дику не удалось: к его полному изумлению, герцог Надорский внезапно развернул в Зале заседаний бурную деятельность. Он клялся курии, что корона Талига в лице ее Первого маршала сделала все, чтобы остановить резню в столице в ночь святой Октавии. Герцог Надорский уверял высокое собрание своей честью и словом, что сам Первый маршал прятал епископа Оноре у себя в доме и предоставил бы ему эскорт, если бы покойный попросил о нем. Возвращаясь к миссии епископа, герцог Надорский не допускал и тени сомнения в том, что примирение эсператистов и олларианцев составляет заветную мечту каждого в Талиге, кто истинно верует в Создателя – а Талиг верует в Создателя, ваши высокопреосвященства, начиная с главы церкви, короля Фердинанда II, да хранят его все святые, и кончая последним из его подданных! К счастью, этот прыткий герцог Надорский не стал клясться и уверять – какое облегчение! – что Дорак… то есть кардинал Сильвестр непричастен к убийствам, однако торжественно заявил, что Первый маршал в личном разговоре полностью отрицал такую причастность. Впрочем, сам герцог готов был признать, что бойня в Олларии стала результатом ужасной ошибки кардинала. Ужасной ошибки! Тот, ко всеобщему прискорбию, доверился фанатикам и, в частности, этому изуверу, епископу Авниру. Это его вина, его огромная вина, maxima culpa. Но кто из живущих на этом свете может поручиться, что он не станет жертвой предательства?

Когда Левий дошел до этого риторического вопроса и сделал паузу, Ричард уже успел запутаться во всех клятвах и уверениях, которые словообильный герцог Надорский так щедро рассыпал перед курией. Ясно было одно: Святой Престол в лице нескольких Орденов и, вероятно, Эсперадора, желал продолжить переговоры по примирению церквей. Но на каком же шатком основании кардиналы строили свои расчеты! Втайне Дик боялся, что, едва увидев его имя, Алва просто выбросит письма Левия и Эпинэ в огонь, как выбросил самого носителя имени в Алат. Если магнус Ордена Милосердия рассчитывал использовать его как предлог для завязывания связей с Вороном, его высокопреосвященству стоило приготовиться к тяжкому разочарованию.

– Его светлость герцог Надорский весьма красноречив, – вкрадчиво вклинился в паузу маленький серый человечек. Ричарду его представили как магнуса Ордена Истины Климента – единственного, кто не имел кардинальского сана. – Но не станут ли его слова западней, в которой сгинут наши братья, как сгинули эсператисты Олларии, преданные истинной вере?

Ричард с инстинктивной неприязнью вгляделся в щуплую фигурку магнуса. На груди у того висела серебряная мышь, вытянувшаяся вверх, как удавленник на веревке, однако сам магнус до омерзения напомнил Дику лаикскую крысу, которой так и не удалось перебить хребет.

– Мои слова не западня, – ответил он излишне резко. – Я гораздо меньше вашего доверяю Кантену Дораку. Я подозреваю его в самых худших намерениях, хотя герцог Алва и не согласен со мной. Но все же я не хотел бы исповедовать свою веру исподтишка, будто я совершаю какое-то грязное преступление, в котором мне стыдно признаться! И все вы знаете, – запальчиво продолжал Дик, повысив голос: – если эсператизм будет признан в Талиге наравне с олларианством, жертва епископа Оноре не останется напрасной. Будь он здесь, рядом со мной, он сам убеждал бы вас в этом!

Последняя реплика прозвучала почти как выкрик. Курия снова загудела словно улей, в который воткнули палку. Левий краешком губ улыбнулся Ричарду и заметил вполголоса:

– Ваше чистосердечие и прямота могут совершать чудеса, сын мой.

– А мне показалось, – насупившись, возразил Ричард полушепотом, – что для вас было бы лучше, умей я лгать.

– Создатель меня сохрани! – засмеялся кардинал. – Какой бы я был слуга Милосердия, если бы склонял брата своего ко лжи! Нет, сын мой. Всякая ложь от лукавого, даже если произносится с добрыми намерениями. Будьте правдивы, только не доверяйтесь другим так безрассудно, как вам это, к несчастью, свойственно. А уж если доверились – проверяйте.

– Но, ваше высокопреосвященство, – решился Ричард на запоздалое предостережение, – вам не кажется, что все это слишком опасно? Может быть, я невольно ввел вас в заблуждение, но поверьте мне: для монсеньора я ничего не значу. Вы сами видите, как он обошелся со мной. Он легко заявит, что не поручал мне никаких переговоров – и это будет правдой. А в деле примирения церквей – какая в нем польза от меня?

Левий взглянул на юношу с легкой улыбкой, в которой читалась едва заметная ирония.

– Вы играете в шахматы, ваша светлость? – внезапно спросил он.

– Нет, ваше высокопреосвященство.

– Напрасно. Эта игра развивает воображение и ум. К тому же тогда вы знали бы, что при умелой игре пешка вполне способна превратиться в короля.

Ричард поклонился, чтобы поцеловать протянутую ему руку с пастырским перстнем, и разом помрачнел. Пешка!.. По крайней мере, это откровенно. Да и правда! Кардинал втравил его в свои игры, от которых в случае неудачи курия легко отвертится. Вся сегодняшняя ложь Левия ляжет на плечи одного лишь герцога Окделла.

Тем временем кардиналы, засуетившись, изъявили Ричарду благодарность и дружно указали ему на дверь. Курия получила, что хотела, и теперь не желала обсуждать свои дела в присутствии постороннего.

Дик вышел на Соборную площадь в окружении охраны, выделенной ему Левием.

Служители магнуса Климента перехватили его через час, когда он остановился на площади святого Антония посмотреть народный театр. Такие забавы были ему внове. В Олларии бродячим актерам выступать запрещалось – спектакли могли давать только труппы, имеющие свои помещения, а до Надорских гор комедианты не добирались вообще. Здесь же наравне с мужчинами выступали и женщины – немыслимая вещь! Лица шутов и шутих были закрыты забавными масками, а свои реплики, как объяснил Дику начальник охраны, они сочиняли на ходу, порой заставляя публику рыдать от смеха. Дик с каким-то неприятным чувством уже начал было узнавать себя в несчастном любовнике, облаченном в просторный белый плащ и гигантский белый воротник, когда унылые серые монахи, просочившись, как крысы, под ногами у зрителей, скромно дернули его за рукав.

– Высокопреосвященный Климент желает видеть у себя сиятельного князя Надорского, – тихонько доложил Ричарду один из неприметных монашков.

У Дика хватило ума не отвечать прямым отказом.

– Непременно, – безмятежно отозвался он. – Завтра же я буду к услугам святого отца.

– Время его высокопреосвященства драгоценно, – возразил монашек. – Он может уделить его вам только сегодня. Прямо сейчас.

Ха, отчаянно подумал Ричард. Как будто мне оно нужно, его время. И, вспомнив повадки самого упрямого бакранского козла, Дик потверже уперся ногами в землю и непокорно замотал головой, жалея, что не в состоянии хорошенько боднуть назойливого крысеныша рогами.

– Нет, – рыкнул он коротко. – Сейчас меня ждут в таверне. Я хочу есть!

Монашек тактично отступил.

– Мы подождем, пока сиятельный князь отобедает.

Дик обменялся взглядом с начальником охраны, который мгновенно насторожился: Левий предупредил его, что встреч гостя с Климентом допускать нельзя. Стражник понял все правильно и повел Дика в огромную, переполненную людьми таверну. У этого примечательного здания оказалось множество выходов, а истому горцу большего и не требовалось: всякого надорца учили уходить от нежеланных встреч, едва он утверждался на собственных ногах. Однако, благополучно вернувшись в коллегию Ордена Милосердия, юноша не стал медлить. Кеннета следовало отослать из Агариса как можно скорее: неугомонный паж мог по легкомыслию попасться в руки неприметных «истинников».

Весь вечер Ричард сочинял письмо на образцовом старогальтарском. Сколько же усилий пришлось приложить матушке, чтобы вбить ему в голову этот мертвый язык дипломатии! В изысканных выражениях, затверженных по книгам древних ораторов, Ричард поведал «достопочтенной госпоже» всю сочиненную Левием историю с Алатом и Агарисом, стараясь нигде не врать напрямую. К письму он приложил пропуск, выписанный Вороном. Опус и документ предназначались Большому Совету на случай, если Дорак выдвинет против герцога Окделла обвинение.

Не менее важным, чем письмо, были устные распоряжения. Ричард строго-настрого велел Кеннету передать дословно: если Дорак обвинит Окделла в государственной измене, матушка должна будет обратиться за помощью к Ворону. И никаких возражений! Второе: если Дик к тому времени не вернется в Талиг, ей придется самой ехать в Олларию.

– Передай твоему отцу, Адгейлу и Сеттону, – наставлял Ричард пажа, – что в этом случае я поручаю им сопровождать миледи. Они должны будут выехать тайно и как можно быстрее добраться до столицы. Много людей не брать, но пусть Адгейл держит своих в резерве. Что до графа Ларака, то он, если пожелает, может поехать, но отдельно и позже всех остальных. Он славный человек, но слишком стар и будет скорее помехой. Я нижайше прошу герцогиню остановиться в столичном доме наших вассалов Рокслеев. На дядю Карлиона надежды мало… Но я знаю, что матушка с ним справится.

Кеннет понятливо кивал, энергично взмахивая отросшим чубом волос.

– Полковник Каллофен пусть держит оборону. Он знает, что делать, и без меня. Но все же передай: он не должен забывать, что приказы ему отдаю только я и король, а не губернатор и уж тем паче не Дорак. Если кто-нибудь явится в Окделл с оружием до созыва Совета Меча, сопротивляйтесь. И еще. – Ричард задумался, прикидывая время. – Вели полковнику, чтобы капитан Рут с десятком наиболее верных людей ждал меня месяца через два, ну, скажем… – Ричард нахмурился, вспоминая карту алатского приграничья, – в окрестностях Бредона.

– Через два месяца? – озабоченно повторил Кеннет.

– Да, к началу месяца Летних Молний. Если меня не будет, я постараюсь передать весточку… Скажи капитану, что он и его люди должны держаться как можно незаметнее. Пусть ждут меня или моего посланца весь месяц Летних Молний. Если же никого не будет… Значит, случилось самое худшее.

Бедняга Кеннет с испугом уставился на него.

– Я должен предусмотреть всё, даже крайний случай, – строго сказал ему Ричард, сам внутренне замирая от собственных слов. – Но об этом ты не должен говорить миледи!

– Как же, милорд, я понимаю, – обиделся мальчишка. – Но ведь такой крайний случай невозможен?

– Я надеюсь, Кеннет, – отозвался Ричард со вздохом. – Я надеюсь.

Глава 4. Гальтара. 2

2

Заглянув с утра на конюшню проведать Дракко, Робер Эпинэ едва не налетел на незнакомца в платье стражника Святого престола со знаком голубя, вышитым на плече. У маркиза нехорошо засосало под ложечкой: чего хочет от него Агарис? Разве Святой престол не оставил их в покое, сплавив Матильду и Альдо в Алат? Впрочем, ему еще повезло, что на одеянии чужака красовалась не мышь.

Незнакомец, стоявший в глубокой тени неподвижно, как столб, подпирающий стропила навеса, вдруг подался к нему и проговорил почти в самое ухо, причем в его речи послышался явственный надорский акцент:

– Ох, ваше лордство, да вы одно лицо с вашим покойным братом! Мне уж подумалось – призрак.

– Кто вы? – резко спросил Робер, отшатываясь. – Вы из Агариса?

– Не глядите на куртку, – отмахнулся незнакомец. – Я не стражник. Я слуга его милости герцога Окделла.

– Дикона?! – громко воскликнул Робер, едва не испугав своим возгласом Дракко.

– Тише, ваше лордство!.. Его милость тут, в паре хорн отсюда, в монастыре святого Гермия. Ему никак нельзя быть самому, но ему неймется поскорее свидеться с вами. Он послал меня, чтобы я проводил вас к нему. Но умоляю: никому ни слова! Его милость здесь инкогнито.

Робер с удивлением заглянул в лицо мнимому стражнику. Теперь оно показалось ему странно знакомым. Впрочем, это было и не удивительно: если посланец говорил правду, Робер, должно быть, не раз видел его прежде. Но Дикон… Инкогнито!

– Литом клянусь, я не обманываю ваше лордство, – произнес надорец так убедительно, что Робер, вопреки своему скептицизму, поверил.

Дикон действительно обнаружился в монастыре: он стоял у ворот странноприимного дома, держа в поводу великолепную гнедую мориску. Будь лошадь белой, юношу можно было бы принять за самого Гермия, икона которого украшала арку над входом. Робер запоздало вспомнил, что святой, кажется, и впрямь происходил из рода Надорэа и почему-то считался гонителем всякой нечисти. На каноничном изображении красовалась еще черная дейта, сопровождавшая Гермия в охоте на Закатных тварей, но у ног Ричарда лежала только его собственная размытая тень. Увидев маркиза Эр-При, Окделл шагнул вперед, протягивая руку. На его лице застыло какое-то вымученное выражение.

– Дикон! Ты и в самом деле здесь! – воскликнул Робер, спрыгивая с Дракко, чтобы обнять юношу. Однако слуга, проводивший Эпинэ к монастырю, предпочел не спешиваться – и правильно сделал.

Неловко ответив на объятия, Дикон снова схватился за поводья своей мориски.

– Нам нужно серьезно поговорить подальше от чужих ушей, – торопливо сказал он вместо приветствия. – Есть ли здесь место, где не бывает посторонних?

Робер, слегка сбитый с толку таким приемом и несколько встревоженный, кивнул в ответ:

– Найдется.

Вскочив на коня, Окделл пропустил Эпинэ вперед, знаком попросив указывать дорогу. Оглянувшись на него через плечо, Робер заметил, что давешний посланец, как тень, последовал за ними. Движения слуги, зеркально отражающие движения юного господина, заставили Робера, наконец, вспомнить, где он видел надорца раньше. Телохранитель покойного Эгмонта! Всегда держался у того за плечом, у него еще было какое-то забавное имя… то ли Сэц-Алан, то ли Макхалун…

– Гиллалун, – сказал Ричард, перехватив его взгляд – словно мысли прочитал. – Слуга моего отца, теперь мой. При нем мы можем говорить совершенно свободно.

Робер еще раз кивнул, теперь уже в знак приветствия. Лошади Окделла и Эпинэ порысили почти рядом; всадники отъехали от монастыря в полном молчании. Возможно, оно продлилось бы всю дорогу до Белой Ели – места, куда вел гостя Робер, но на полпути Дикон очнулся, словно внезапно вспомнив о правилах вежливости.

– Благодарю, что вы сразу откликнулись на мою просьбу, маркиз, – учтиво поблагодарил он Иноходца.

– Полно, Дикон, какой я тебе маркиз, – засмеялся Робер. – Зови меня по имени. У нас, изгнанников, не бывает титулов.

Дикон, и до того державшийся натянуто, теперь окончательно окаменел.

– Почему вы так решили? – тяжело выговорил он будто через силу.

Робер мысленно выругал себя. У мальчишки был такой понурый вид, что он ляпнул ласковое детское имя, не подумав. Но не стоило забывать, что перед ним уже не десятилетний ребенок – славный малыш, которого он оставил где-то далеко в своем прошлом, а юный герцог Окделл, правитель Надора и Повелитель Скал.

– Простите мою фамильярность, герцог… – начал было извиняться Иноходец, но Ричард тут же энергично замотал головой.

– Я не о том, Робер. Мне приятно, что вы зовете меня так. Я спросил о другом. Почему вы решили, что я изгнанник?

Робер вторично выругал себя. В самом деле, почему? С чего он решил, что Дикон находится здесь по собственной воле? Ведь он оруженосец Ворона! Да и стал бы Ричард разводить всю эту таинственность без приказа своего эра! Но при всем старании Робер не мог себе представить, чтобы Алва додумался послать Окделла в Сакаци с поручением. Не может же Первый маршал Талига вести какие-то дела с изгнанником и признанным предателем через наивного мальчишку-оруженосца!

Робер с неприятным удивлением ощутил, что на сердце у него тихонько заскреблись закатные кошки.

– Что произошло, Дикон? – осторожно спросил он, уже догадываясь, что ответ будет не банальным. Но то, что он услышал, далеко превосходило самые дурные его предположения. Дикон отвел глаза, вздохнул и, собравшись с силами, неожиданно выпалил:

– Я отравил своего эра!

Робер оторопел. Чего-чего, а этого он никак не ожидал.

– Ворон мертв? – потрясенно спросил он, едва соображая, что из этого следует.

– Его светлость герцог Алва жив и совершенно здоров, – сообщил Дикон так, словно отвечал на вежливый светский вопрос о самочувствии своего монсеньора. – Он настолько здоров, что уже успел вызвать на дуэль и убить пятерых человек!

– Что ты несешь, Дикон?.. – попытался было Робер остановить поток шокирующих откровений, но Ричард не дал ему продолжать. Юноша перевел дыхание и быстро проговорил, как ребенок, решившийся признаться во всех своих провинностях сразу:

– И я должен просить у вас прощения, эр Робер, что не смогу засвидетельствовать свое почтение его высочеству Альдо Ракану. Я знаю, что вас это расстроит, ведь вы преданный друг принца. Я бесконечно сожалею, но мое положение сейчас таково, что я не могу рисковать благополучием моих людей и семьи.

Поняв, что нужно принимать решительные меры, Робер схватил лошадь Дика за повод и ловко дернул, заставляя мориску остановиться.

– Стой! А ну-ка, Дикон, объясни мне всё по-человечески. Что именно ты сделал?

Его милость герцог Надорский и Повелитель Скал внезапно всхлипнул совсем по-мальчишески.

– Я отравил своего эра, – покорно повторил он, пряча глаза.

– Но Ворон все-таки жив? – на всякий случай уточнил Робер.

– Жив и здоров, – тоскливо подтвердил Дикон. – Как и я.

– Ты думал, что Алва убьет тебя? – рассеянно поинтересовался Робер, соображая, как бы вытянуть из Дикона всю эту историю в связном виде.

– Я тоже выпил яд, – признался юноша. – Но эр Рокэ заставил меня принять противоядие.

– Я ничего не понимаю, Дикон, – чувствуя, что не поспевает за новостями, сказал Робер. – Ведь вы с Алвой, вроде бы, недурно ладили друг с другом. С чего это тебе вздумалось травить его? И откуда ты взял яд?

Дикон наконец поднял глаза и посмотрел на Иноходца прямым взглядом, сильно сжав губы, отчего его лицо, еще минуту назад казавшееся совсем детским и ребячески-несчастным, стало неожиданно взрослым и строгим.

– Где мы можем спокойно поговорить? – снова спросил он, словно прежде об этом не было речи.

Робер оглянулся, осматривая пустынную местность.

– Через четверть часа мы доедем до Белой Ели, —ответил он. – Обещаю тебе: там нас никто не потревожит.

– Белая Ель? А что это? – растерянно спросил Ричард, тоже заозиравшись по сторонам.

– Место, которое здешние жители избегают, – пояснил Робер, думая о другом. – С ним, вероятно, связана какая-то старая история, но к нам она отношения не имеет. Поехали!

За оставшийся путь Дик успел взять себя в руки. Чувствовалось, что он изменился после Сагранны: видимо, пережитые испытания отразились на нем. Едва увидев мертвый остов Белой ели, юноша слегка вздрогнул, однако не дал новым впечатлениям сбить себя с мысли.

Спешившись, они сели на серые валуны, отдав поводья лошадей Гиллалуну, который почтительно отошел в сторону. Дикон принялся бездумно гладить ровную поверхность камня. Робер терпеливо ждал, решив не торопить события: времени у них было навалом.

– Что вы знаете об Октавианской ночи, Робер? – наконец спросил юноша безучастно, не отрывая взгляд от облюбованного валуна.

– Да почти ничего. А разве есть, что знать? – удивился Иноходец. – Барон Хогберд особо не вдавался в подробности.

Пораженный Дик вскинул глаза на Робера.

– Как же так? Ведь тогда вы еще жили в Агарисе!

Иноходец пожал плечами:

– Ну, меня мало интересуют агарисские дела. Почему ты спрашиваешь?

Ричард неожиданно поежился, будто ему стало холодно от такого равнодушия.

– Потому что с этого всё началось. Эсперадор хотел помириться с олларианцами. Он прислал для переговоров епископа Оноре из Ордена Милосердия. Это… Это был святой, Робер. Я сам говорил с ним, и могу вас уверить: его преосвященство не такой человек, как все. Он особенный. Но мерзавец Дорак решил воспользоваться его святой доверчивостью и устроил в столице настоящую охоту на эсператистов. Это было ужасно. Резня продолжалась три дня.

– Резня? – поразился Робер. – Как? В Олларии?

– Да, в столице. Я вернулся из Надора за пару дней до этого и видел все собственными глазами. Епископа Оноре должны были обвинить в том, что он якобы отравил святую воду, и что дети, пившие ее, погибли. Бредни бесноватого! Даже не будь Оноре святым, будь он самым обычным священником, он не стал бы травить эту воду. Ведь он приехал договариваться о мире! Детей убил Дорак, Робер. А олларианский епископ Авнир с благословения этого мерзавца собрал целую лигу головорезов. Они отмечали дома эсператистов, которых собирались уничтожить. Наль… Мой кузен де Лар привел преосвященного Оноре в особняк Ворона, а я приютил его там на свой страх и риск.

Робер потер пальцами виски, чувствуя, что голова начинает тошнотворно ныть. Вот так новости!

– А ты абсолютно уверен, что за беспорядками стоял Дорак? – спросил он.

– Абсолютно, – бесцветным голосом подтвердил Дикон. – Монсеньор приехал на второй день погромов, когда его особняк осаждали лигисты. Они требовали выдать им святого для расправы. Монсеньор, надо отдать ему должное, не стал этого делать, но в остальном пальцем о палец не ударил. Преосвященный Оноре на коленях умолял его остановить резню. А знаете, что сделал Алва? Он прогнал сброд у себя со двора, принял ванну, поужинал и лег спать.

В голосе Ричарда явственно послышалась горечь.

– А что было потом? – поинтересовался Робер, не зная, что сказать.

– Потом? Потом Алве, должно быть, показалось, что это уже слишком. К тому времени в столице выгорело несколько кварталов, мародеры разграбили портовые склады и всю улицу Ювелиров. На третий день монсеньор вывел войска из казарм, перевешал грабителей и насильников и собственноручно сжег зачинщика резни Авнира.

– Как сжег? – оторопел Робер от такого варварства.

– Вместе с особняком графа Ариго, – пояснил Дик без всяких эмоций. – Фанатики подожгли все дома знати на площади Леопарда. Монсеньор завел Авнира в особняк за несколько минут до того, как он рухнул.

– Но разве это не означает, что за погромами стоял не Дорак? – спросил Робер, потирая виски.

– А разве то, что монсеньор ничего не делал полдня, не означает, что виной всему был именно Дорак? – ответил Ричард с неожиданной злостью. – Да, монсеньор вмешался, но из-за чего? Только из-за того, что подлец перегнул палку.

Робер промолчал, не зная, что отвечать. Да уж, интересные дела творятся в богохранимом Талиге! Дикон явно испытал большое потрясение, но поведение Алвы действительно наводило на неприятные мысли.

– И чем же все это кончилось? – спросил Робер, предчувствуя, что после такой присказки сказка окажется совсем омерзительной. – Не могло же всё это сойти Дораку с рук?

Ричард поднял голову: в его потухших, серых, словно присыпанных пеплом глазах, внезапно зажглись зловещие искорки, словно огоньки, предвещающие извержение вулкана.

– Дораку? – вкрадчиво спросил он тоном, неожиданно напомнившим интонации Ворона. – А при чем здесь Дорак? Разве имеет значение, что Авнир получил благословение на подстрекательство от своего кардинала? И разве важно, что он несколько недель открыто подбивал весь сброд столицы на возмущение? Что с вами, Робер, да это же пустяки! Дорак даже не думал оправдываться. Оправдывался граф Ариго.

– При чем здесь Ариго? – искренне удивился Иноходец. – Ведь ты сказал, что его дом сгорел? Разве он не пострадавший?

– Разумеется нет, – зло выплюнул Дик. – Его особняк сгорел дотла, это верно. Но, сжигая там Авнира, монсеньор обнаружил, что граф вывез из дома все вещи и мебель. Вот этот факт показался Совету куда более зловещим, чем какие-то там фанатичные проповеди! Братьев Ариго обвинили в измене и бросили в Багерлее. Граф, правда, клялся, что незадолго до Октавианской ночи он получил анонимное предупреждение и принял те меры предосторожности, какие мог, но кто стал бы ему верить! Уж точно не Дорак и не Алва.

Дикон снова уткнулся взглядом в серый валун. Робер вздохнул, понимая, что самое тяжелое ему еще предстоит выслушать.

– И из-за этого ты решил отравить Ворона? – осторожно спросил он.

Дик медленно поднял голову. Движение это вышло таким тягучим и тяжелым, словно голова его налилась весом камня, на который он только что смотрел.

– Нет, – с трудом выговорил он. – Тогда я еще надеялся… Я думал, что Алва хоть и покрывает Дорака, он все же не заодно с ним. Но через месяц… Через месяц эр Авг… то есть граф Штанцлер рассказал мне еще кое-что.

– Что именно? – выдохнул Робер: вот она, начинается самая мерзость!

– Он сказал, что епископ Оноре убит… Его преосвященство сумел выбраться из Талига, но почти сразу на границе на него напали. Дорак добрался-таки до него.

– Подожди, Дикон, – остановил юношу Робер. – Я понимаю твои чувства, но нужно быть справедливыми. Какая выгода Дораку от этого убийства да и от всей олларианской резни, если уж на то пошло?

– Я спросил у эра Августа то же самое, – ответил Дик прямо. – И эр Август показал мне список. Помните, Лига обвинила епископа Оноре в отравлении святой воды? И как графа Ариго и графа Энтрага посадили в Багерлее за то, что это они якобы устроили резню своим собственным единоверцам?.. Намерения Дорака очевидны. Он хочет запретить эсператизм в Талиге и насмерть затравить тех, кто предан Эсперадору и Агарису. Мой Надор, Робер, и ваша Старая Эпинэ! Вы знаете не хуже моего, что все Люди Чести и их вассалы исповедуют истинную веру. Так вот, Дорак уже составил список тех, кого он уничтожит этой осенью. Там названы ваш дед и ваша матушка… все Ариго, все Придды… мои вассалы Рокслеи, и Тристрамы, и Лоу… Но самой первой идет королева.

– Королева? – машинально повторил Робер, поражаясь масштабу лжи.

– Дорак хочет обвинить ее в супружеской неверности, – скривившись, словно надкусил лимон, пояснил Дикон. – Он готовит ее развод с королем. И… принц Карл, вероятно, будет объявлен ублюдком.

– Что за бред, Дикон? – с досадой воскликнул Иноходец. – Неужели ты сам в это веришь?

– Я не поверил бы, если бы не видел Октавианской ночи, – хмуро отозвался мальчишка. – Дорак готовит для Оллара другой брак, с наследницей Ургота.

– Это тебе тоже Штанцлер сказал? – поинтересовался Робер с прежней досадой. – Или это сам Дорак поделился с тобой своими тайными планами?

Ричард с вызовом вскинул глаза, словно хотел что-то сказать, но промолчал.

– Выбрось все это из головы, Дикон, – решительно произнес Робер, встряхиваясь всем телом, словно сбрасывая с себя груз чужих мерзостей. – Ты говоришь: Штанцлер показал тебе список? А откуда у него могла взяться подобная бумага? Разве Дорак имеет привычку разбрасывать такие вещи где ни попадя? А если Штанцлер тычет тебе ею в нос, значит, всё это бесстыжая брехня прожженного интригана!.. Чего он от тебя хотел?

– Чтобы я спас королеву, – мертвым голосом ответил Дикон. – Чтобы я спас всех. Он хотел, чтобы я отравил монсеньора.

– Мерзавец! – с чувством выругался Робер.

Ричард словно бы не услышал. Медленно, будто нехотя, он сунул руку в карман и извлек оттуда старинный золотой перстень с крупным красным камнем.

– Я должен вернуть вам вашу фамильную драгоценность, эр Робер. Я… не сумел ею воспользоваться.

Робер недоуменно взял протянутое ему кольцо. Оно было весьма своеобразным: тусклое старое золото подчеркивало густой, насыщенный цвет шерлы, украшающей печатку, и россыпи мелких камней – они обрамляли золотую молнию, змеившуюся в правом нижнем углу. Судя по всему, кольцо переделывали несколько десятилетий назад: по виду оно было древним, но гравированную молнию добавили сравнительно недавно. Робер никогда прежде не видел этой вещи.