Текст книги "Любовь правил не соблюдает (СИ)"

Автор книги: Сын Дракона

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Зачастую – да, – снова ответил Лань Цижэнь. – У большинства. Но семья Лань испокон веков придерживалась иных взглядов. Мы выбираем спутников жизни по велению сердца – и при этом раз и навсегда.

– А по вам и не скажешь, что вы такие романтики, – не сумела сдержать улыбки Мэн Ши. Лань Цижэнь наконец-то соизволил бросить на нее взгляд, и взгляд этот оказался настолько мрачным, что она поспешила добавить: – Я хотела сказать, что ваши строгие правила и траурные одежды как-то… противоречат самому понятию «романтика».

– В любом случае, – господин Лань отвернулся, вновь усиленно заинтересовавшись чем-то на горизонте, – я никогда не считал женитьбу удачной идеей. У меня были племянники, наставничество и дела ордена – какая женщина пожелает делить мужа со всем этим?

– Зато у племянников могла бы быть тетя, – осмелев, продолжила ходить по краю Мэн Ши.

– Кто бы захотел чужих детей? – парировал Лань Цижэнь, и Мэн Ши показалось, что его плечи в какой-то момент будто бы заострились. – Это было бы нечестно как по отношению к ним, так и по отношению к ней. Не представляю, что кому-либо мог бы дать брак со мною.

Это прозвучало как-то ужасно неправильно.

С тех пор, как Мэн Ши исполнилось семнадцать лет, у нее лишь все отбирали, начиная со свободы и заканчивая телом. Даже сыну она, пусть и добровольно, отдавала себя настолько, насколько могла. Поэтому за двадцать лет Мэн Ши совершенно отвыкла от мысли, что мужчина в принципе может хоть что-нибудь дать: обычно они только забирали.

Впрочем, одернула она себя, такая мысль была не совсем справедливой. Ее А-Яо и глава Лань все-таки дали ей свободу, а глава Цзинь, пусть и не думая об этом, дал ей, собственно, самого сына.

– А вы сами были влюблены? – словно в созвучие ее мыслям прозвучал вдруг внезапный вопрос. Внезапный – и странный, учитывая, кто его задал.

Судя по тому, как господин Лань запнулся на ровном месте, он и сам не ожидал от себя ни подобной разговорчивости, ни подобной… любознательности. Однако вопрос все же прозвучал и теперь висел между ними, едва ли не вымещая собой воздух, так необходимый для дыхания.

В ивовом доме от мыслей о любви излечивались быстро. Трудно думать о мужчинах в романтическом плане, когда они заплатили за секс с тобой. От мечтаний о том, что кто-то из них все же влюбится и заберет в свой дом, отучали и вовсе специально: престижному и элитному ивовому дому не нужны были скандалы с обиженными женами. Девушки должны были знать свое место.

Мэн Ши позволила себе все-таки мечтать о положении наложницы лишь потому, что верила: отец-заклинатель не может бросить своего сына, наделенного тем же даром. Потом, став старше и оказавшись смещенной в ивовый дом попроще, она даже мысленно отказалась от положения для себя, сохраняя надежду лишь для сына.

И ни мгновения ей не хотелось стать наложницей главы Цзинь из-за любви к нему. Да, тот был весьма неплох в постели, а еще – очень привлекательным мужчиной, но к любви это все не имело никакого отношения.

Пока Мэн Ши думала, как ей ответить, Лань Цижэнь заговорил сам.

– Это был крайне неуместный вопрос, – произнес он так сухо, будто это от него ждали ответа. – Особенно по отношению к матери.

– Я люблю своего сына, – почти одновременно с его последними словами выпалила Мэн Ши.

Она ровно мгновение радовалась, что нашла удачный ответ, пока не сообразила, что тот может быть истолкован превратно. Мэн Ши обернулась к Лань Цижэню, широко распахнув глаза, и выпалила торопливо:

– Я имею в виду…

– Я понял, – ей показалось, или он, внезапно успокоившись, слегка улыбнулся? – Вы хорошая мать, госпожа Мэн.

Казалось бы, столь неловкие темы должны были возвести между ними дополнительные стены, однако оба они продолжили свой путь хоть и в молчании, но без тени тревоги или досады. Словно каждый из них произнес то, что принесло успокоение.

========== Глава восьмая, в которой Лань Цижэнь слишком много думает и слишком поздно действует ==========

Лань Цижэнь, старательно сохраняя на лице каменное выражение, уже привычно пересчитал учеников. Все на месте, все выглядели целыми и не пострадавшими. Только устали, да глаза посверкивают взволнованно после накатившего с запозданием испуга.

Война с Цишань Вэнь велась уже больше года. Месяц за месяцем она собирала свою кровавую жатву – и не только с заклинателей. Из-за того, что все пять великих орденов и множество более мелких кланов были заняты сражением друг с другом, обычные люди оказались один на один со своими проблемами. Там, где проходили войска, было немного проще: всю тьму притягивал и, как это ни ужасно осознавать, хоть как-то упорядочивал Вэй Усянь. А вот в более отдаленных районах осмелела и повылезала на свет всякая дрянь, и спасением от нее служили разве что бродячие заклинатели.

В окрестностях Облачных Глубин уже долгие годы никто не видел даже самых завалящих ходячих мертвецов, не то что лютых. Однако сейчас даже исконная вотчина Гусу Лань не могла похвастаться безопасностью. Люди просили у господ заклинателей помощи, а оказать ее было практически некому. Все взрослые мужчины и даже юноши нынче пребывали вдалеке от дома, и большинство женщин, практикующих боевое заклинательство, делило с ними военные тяготы.

Лань Цижэнь уже много лет не участвовал в Ночных охотах. Он не испытывал удовольствия от азарта и не считал, подобно многим заклинателям, такое дело развлечением. В его понимании это была ответственная работа, и как работу он ее одно время добросовестно выполнял. Однако когда брат ушел в затвор, а наследники были так малы, что им самим требовалась забота, совет старейшин решил, что единственному взрослому мужчине из прямой ветви ордена не следует рисковать. В Облачных Глубинах более чем достаточно заклинателей и чтобы защитить окрестных жителей, и чтобы отстоять честь Гусу Лань на межклановых соревнованиях.

На долю Лань Цижэня остались исключительно мирные дела – и не то чтобы он особо возражал против этого. Однако сейчас выбора у него не имелось. В Облачных Глубинах из наставников, способных по-настоящему оказать отпор темным тварям, остался лишь он. И еще несколько наставниц с женской половины, которым тоже пришлось доверить часть молодежи.

Раньше, в мирные времена, практические занятия для учеников наставники никогда не проводили. В Гусу Лань, как, впрочем, и в других орденах, считали, что ученик, оказавшийся перед монстром, не должен оглядываться на учителя. Молодняк подстраховывали обычные заклинатели, для которых через год-другой нынешние мальчишки должны были стать полноценными боевыми товарищами.

Да и на настоящие Ночные охоты брали учеников постарше. Таких, каких в Облачных Глубинах уже не осталось. Сейчас же рядом с Лань Цижэнем стояли вчерашние дети, старшему из которых не исполнилось и тринадцати лет, а большинство было и того младше. Таких водили только на «показательные» Ночные охоты, со специально отобранными мелкими тварями.

Этим детям предстояло учиться быстрее, нежели их отцам и старшим братьям. Они, понимая это, были самым старательным и упорным классом на памяти Лань Цижэня. И все же они оставались почти детьми, которым бороться с настоящими монстрами было еще не под силу.

Но помочь по мелочам они могли, да и посмотреть, чтобы набраться опыта, им следовало. Приходилось совмещать сразу несколько дел, очищая ближайшую к Облачным Глубинам территорию от темных тварей и заодно проводя у учеников практические занятия.

Никому, и в первую очередь самим этим мальчишкам, Лань Цижэнь не признался бы, что больше всего на свете боится не углядеть за кем-нибудь их них.

– Вы зачистили следы? – спросил он строго, делая вид, что не замечает ни усталости, ни недавно пережитого страха на лицах своих учеников.

Ответ, разумеется, был положительным. Эти мальчики вырастут очень хорошими заклинателями… если, конечно, им суждено пережить тянущуюся войну – но об этом лучше было не думать.

О том, чтобы вернуться в Облачные Глубины сегодня же, не могло быть и речи. Не так давно получившие мечи мальчики могли летать на них, только будучи отдохнувшими и пребывая в уравновешенном состоянии. Переночевать предстояло в ближайшем городке, скорее даже деревне-переростке, а добираться до него – пешком. Дойти-то они дойдут, но успокоить их следовало уже сейчас, иначе никакого полноценного отдыха не получится.

– Кто расскажет, с чем мы сегодня столкнулись? – просто удивительно, с какой легкостью сухому, лишенному эмоций голосу удавалось переносить взбудораженных боем мальчишек в светлый и совершенно безопасный класс. Правильно подобранная интонация – и вот они уже не идут по темному лесу после сражения с чудовищем, а занимаются разбором и анализом теории в мирных Облачных Глубинах.

Один за другим мальчики подключались к обсуждению, и тревога постепенно сходила с их лиц. Усталость, правда, оставалась, но ее исцелить мог только полноценный сон.

– Завтра каждый из вас напишет отчет, – уже подходя к небольшому постоялому двору, распорядился Лань Цижэнь так, как будто диктовал задание в классе. – Самого монстра мы с вами уже обсудили, поэтому особое внимание уделите своим действиям. Проанализируйте, что каждый из вас должен был делать, что он делал, совпало ли это и если нет, как это можно было исправить.

Выдав это поручение, он на мгновение прикрыл глаза. Ему самому сейчас хотелось просто поскорее заснуть, но сперва предстояло убедиться, что все дети поедят и будут устроены на ночлег. Только после этого можно будет лечь самому, а пока приходилось повторять про себя правила, повелевающие следовать своему долгу и запрещающие роптать на судьбу.

И все же в последнее время Лань Цижэню казалось, что даже столь выматывающие душу Ночные охоты лучше обычных ежедневных трапез в обеденном зале. Было что-то неловкое в том, что сейчас, накануне очередного Нового года, здесь за столами сидели лишь самые юные ученики и те, кто уже перешагнули порог старости.

И он, Лань Цижэнь.

Ему казалось, что он давно уже изгнал из души это чувство неловкости, душившее его когда-то в юности. Самый молодой из наставников – всего на год или два старше тех же приглашенных учеников! Практически самый юный глава делегации на всех клановых съездах – глава Не, еще прежний, тоже был молод, но все же старше, а остальные ордена и вовсе возглавляли люди, годящиеся Лань Цижэню в отцы. Только и оставалось благодарить свой высокий рост и широкие плечи, не позволяющие выглядеть совсем уж мальчишкой, да спешно отращивать бородку, прибавляющую ему хоть немного лишних лет.

Годы шли, и жизнь постепенно входила в колею. Одно поколение сменяло другое, и вот уже во главе всех остальных великих орденов оказались его ровесники. Первым стал Цзинь Гуаншань, за ним – Вэнь Жохань. Последним место своего отца занял Цзян Фэнмянь, и цикл завершился. В родном же ордене строгий облик, ставшая привычной бородка и неожиданно рано пробившаяся седина – первая появилась, едва ему минуло двадцать пять! – создали Лань Цижэню определенный образ. Он знал, что приглашенные ученики за глаза называют его «стариком», и это даже не возмущало. Лань Цижэнь столько лет бился над тем, чтобы выглядеть старше своего настоящего возраста – так стоило ли сердиться, что то в конце концов это ему удалось?

Однако теперь, двадцать с лишним лет спустя, он вновь чересчур остро ощущал свою неуместность. Лань Цижэнь совершенно точно давно уже не был мальчишкой – но не был он и старым. Однако другие люди сражались, пока он находился здесь, среди первых и вторых. Его племянники, его вчерашние ученики, его ровесники и даже люди, превосходящие его годами.

Лань Цижэнь понимал, что это упаднические мысли. Память будто наяву преподносила ему строки: «Запрещено роптать на выданные указания», «Запрещено представлять себя на месте других», «Запрещено нарушать прямое повеление главы ордена». Он делал то, что должен был делать.

Но это не мешало чувствовать себя мерзко.

Единственной отдушиной в этом царстве мрачных мыслей, как ни странно, оказалась госпожа Мэн. Тот неловкий разговор прошлой осенью, начатый ею и поддержанный им, вместо того, чтобы развести их подальше друг от друга, словно поспособствовал сближению.

Лань Цижэнь не помнил, когда в последний раз говорил с кем-нибудь по душам. Не помнил даже, было ли это вообще хоть с кем-нибудь, помимо брата. Даже племянникам никогда не приходило в голову спросить у дяди о чем-нибудь личном. Если маленький А-Хуань в раннем детстве и задавал вопросы о матери и отце, то о нем самом – никогда. А-Чжань и вовсе отмалчивался, лишь слушая их разговоры.

Да и что у него было спрашивать? Разве имел он, Лань Цижэнь, хоть что-то свое, личное? Вечная замена: замена отцу, замена главе ордена. Даже наставником он сперва стал исключительно на замену. Оттого и на все вопросы, что стекались к нему, следовало отвечать так, как ответил бы тот, кого он заменял.

Лань Цижэнь привык. Он не был яркой личностью, как его брат, но был достаточно сильным, чтобы вытянуть на себе все, что ему поручали. Для того ведь и существуют младшие братья, верно? Чтобы было кому стать опорой для старших…

Однако госпожа Мэн никогда не знала прежнего главу Гусу Лань. Мир заклинателей, совершенно чуждый ей совсем еще недавно, только начал открываться ей, и потому она смотрела на все чистым, неподготовленным взглядом. Госпожа Мэн не знала Цинхэн-цзюня, но познакомилась с Лань Цижэнем – и потому видела в нем не замену, а самостоятельного человека.

А еще она не была его ученицей, и потому не смотрела на него, как на подобие говорящего свитка с правилами. Госпоже Мэн хватало и возраста, и жизненного опыта, чтобы понимать: человек – это не только работа, которую он выполняет. Даже наставники, выходя за порог классной комнаты, становятся в первую очередь просто людьми.

Хотя, конечно, не то чтобы это относилось к Лань Цижэню: он-то себя «просто человеком» давно уже не чувствовал. Однако госпожа Мэн об этом не знала и вела себя с ним так, как будто он действительно был…

Живым?

Почувствовать себя живым в сорок лет, возможно, было бы даже смешно, если бы сейчас – именно сейчас! – это не было бы столь необходимо. Страхи за жизни Сичэня и Ванцзи, беспокойство за всех прочих бывших и нынешних учеников, отчаянье, рождаемое письмами с линии войны – все это душило, иногда в самом буквальном смысле мешая дышать. Второй раз в жизни Лань Цижэню отчаянно хотелось поделиться своими тревогами. Первый имел место двадцать лет назад, когда на него только свалилась неожиданная ответственность, но тогда стояло мирное время, а сам он выехал на упрямстве и юношеской браваде. Сейчас и сил, и энергии у него было значительно меньше, а жаловаться казалось и глупым, и неуместным.

С госпожой Мэн они, даже не говоря напрямую, достигли некоего взаимопонимания. Она тоже ждала: того, кого любила, кого взрастила и воспитала – и кого отдала войне. Уже давно Лань Цижэнь осознал, что поминает в своих молитвах и совершенно незнакомого ему Мэн Яо, лишь бы маленькая, хрупкая, но удивительно стойкая женщина не лишилась единственного света в своей жизни.

Свободное время у Лань Цижэня выпадало редко, но если все же в его распоряжении оказывался не занятый иными делами час, он устремлялся в библиотеку. В конце концов, контроль над ее восстановлением тоже был частью его работы, пусть он и признал уже давно, что госпожа Мэн в этом контроле не слишком нуждалась. Она многое понимала сама, объяснения схватывала на лету, а непонятное не стеснялась спрашивать. Даже жаль, что женщина такого выдающегося ума не обладала заклинательским даром.

Впрочем, и без дара люди живут, а многие женщины, имеющие золотое ядро, еще и не всегда стремятся развить его. Сама госпожа Мэн явно не переживала об отсутствии способностей, хотя и радовалась, что у ее сына они имеются.

В тот день Лань Цижэню выпал свободный час, и он привычно направился в библиотеку. Та, однако, встретила его тишиной и пустотой. Тонкий, пока еще невесомый слой пыли подсказывал, что здесь уже несколько дней никого не было. За все прошедшее время подобного не случалось ни разу, и потому Лань Цижэнь, хоть и не желая признаваться себе в этом напрямую, встревожился. Он не сомневался, что если бы работа наскучила их гостье, она бы сообщила об этом. Ведь Лань Цижэнь сам неоднократно напоминал ей, что это вовсе не ее обязанность.

Покинуть Облачные Глубины, не имея жетона, невозможно, а значит, госпожа Мэн все еще пребывала здесь. Поколебавшись немного, Лань Цижэнь зашел на женскую часть. Занятия у девочек должны были, как и у мальчиков, уже закончиться, однако по пути ему никто не встретился. Неудивительно: нынешняя зима оказалась гораздо холоднее предыдущей, и морозы, обрушившиеся на Поднебесную, на высоте Облачных Глубин оказались и вовсе лютыми. Без особой нужды никто не выходил из помещений, и даже тренировки Лань Цижэнь разрешил проводить внутри.

Вспомнив об этом, по пути отогревая озябшие руки и ноги усиленным течением ци, Лань Цижэнь подумал, что опустевшая библиотека вполне объяснима. Ничего удивительного, что госпоже Мэн не захотелось выходить из дому в такой холод. К тому же Сичэнь упоминал, что родом она из более южных и низинных краев, так что морозная зима должна была ей быть совершенно не привычна.

Можно было бы развернуться и пойти обратно, чтобы не ставить гостью своим появлением в неловкое положение. После всех его предыдущих заверений госпоже Мэн вовсе не стоило думать, что заботу о библиотеке ей уже вменили в обязанность. Однако Лань Цижэнь уже почти достиг гостевых покоев, а тревога все равно скреблась в его сердце. Не будет ничего дурного, если он узнает наверняка.

Разумеется, Лань Цижэнь не собирался заходить. И уж тем более он не собирался просить женщину выйти на мороз. Ему было бы вполне достаточно, если бы госпожа Мэн ответила, что у нее все в порядке. Однако ни на первый, весьма деликатный стук, ни на последующие, становящиеся все громче, никакой реакции не последовало. Тишина стояла такая, словно и гостевой павильон, подобно библиотеке, опустел.

Лань Цижэнь озадаченно нахмурился. На дворе стоял белый день, даже ранние зимние сумерки еще не начали сгущаться. Гулять в такой холод просто ради удовольствия казалось совершенно невозможным.

Наконец, решившись, Лань Цижэнь направился к женским учебным классам. На сей раз его поиски увенчались успехом, и ему удалось застать там одну из наставниц. Обменявшись с ней приветствиями, он спросил, видели ли сегодня за обедом госпожу Мэн.

– Госпожу Мэн? – переспросила наставница. – Ах, дама из гостевого павильона! Нет, если подумать, я уже несколько дней не видела ее в обеденном зале.

– Несколько дней? – брови Лань Цижэня вновь сошлись над переносицей.

Наставница посмотрела на него с тревогой.

– Это важно, старший наставник Лань? – произнесла она. – Госпожа Мэн всегда тщательно выполняла правила нашего ордена, но она все-таки гостья, поэтому мы и не придали значения ее отсутствию. В конце концов, сейчас очень холодно, даже в классах для младших учениц пришлось поставить жаровни: они не справляются одновременно и с контролем ци, и с учебой.

Лань Цижэнь машинально кивнул. Младшим мальчикам тоже пришлось выделить жаровни – по той же причине, так что о проблеме он знал. А вот о том, что у кого-то вовсе не было возможности согреть себя, он совершенно забыл!

– Пойдемте! – велел он наставнице и, не дожидаясь ответа, стремительно вышел из класса.

Та, накинув меховую накидку, последовала за ним.

– Госпожа Мэн – не заклинательница, – по дороге, проклиная себя за недальновидность, пояснил ей Лань Цижэнь. – И, как я понимаю, она постеснялась попросить для себя дополнительные жаровни. Будьте так добры…

Они уже подошли к гостевому павильону, и он не договорил. Хотя вернее было бы сказать, что окончание фразы просто застряло у него в горле. «Будьте добры проверить, не замерзла ли наша гостья насмерть?» – это даже мысленно звучало слишком страшно, и уж тем более язык бы не повернулся произнести это вслух.

Однако его спутница, не дожидаясь пояснений, понимающе кивнула и шагнула внутрь. Лань Цижэнь заставил себя сделать глубокий вдох, едва не подавившись ледяным воздухом. У девочек хорошие наставницы, умные, деловитые, умеющие быстро реагировать на любые неожиданные ситуации.

Главное, чтобы внутри еще оставалось, на что реагировать.

========== Глава девятая, в которой Мэн Ши совершает ошибку, а потом поступает правильно ==========

То, что она поступила глупо, Мэн Ши поняла слишком поздно.

В Юньпине снег выпадал не каждый год, а если и шел, то лежал разве что только ночью, днем превращаясь в лужи. Зимы там можно было назвать грязными, промозглыми, на крайний случай – зябкими, но никак не холодными. К тому же Мэн Ши почти не покидала ивовый дом, и о том, что происходит снаружи, зачастую узнавала, лишь выглядывая в окно.

Прошлая зима в Облачных Глубинах, как выяснилось с запозданием, оказалась чересчур теплой для этих мест. Снег выпал и даже лежал, но особого холода не ощущалось. Дома в ордене Гусу Лань строили с учетом местных особенностей, и потому хорошо сохраняли тепло, не пропуская сквозняков. На то, чтобы дойти быстрым шагом от гостевого павильона до библиотеки и обратно, Мэн Ши вполне хватало купленного ей главой Лань шерстяного плаща.

В этом году все сложилось иначе. Сперва, когда просто день за днем шел снег, Мэн Ши по-детски радовалась, восхищаясь этим сияющим великолепием. Белоснежное покрывало милосердно спрятало все зияющие раны Облачных Глубин, заменив обгорелые останки драгоценным серебром. Однако вскоре снег идти перестал, и даже, казалось бы, вечные облака над заповедной горой развеялись. Небо вдруг стало удивительно высоким и пронзительно-голубым, а мороз ударил такой, что можно было наступить на сугроб и не провалиться.

В первый такой день Мэн Ши, проснувшись от холода гораздо раньше положенного срока, до библиотеки все же дошла. Но вскоре она обнаружила, что никак не сможет поработать: жаровни, как и свечи, держать в библиотеке не полагалось, и пальцы Мэн Ши совершенно окоченели. Обратно она дошла, не чувствуя уже больше ничего в своем теле. Только голова трещала так, как будто кожу стянуло на ветру, – хотя вот как раз ветра-то и не было.

В гостевом павильоне жаровня имелась, но ее отчаянно не хватало. Мэн Ши, махнув рукой на приличия, натянула на себя все, что у нее имелось из вещей, включая юньпинское и ученическое платья – первое она так и не удосужилась выбросить, а второе ее так и не попросили вернуть.

Она ходила по комнате вокруг жаровни, пока могла. Устав, Мэн Ши падала рядом и тянула озябшие руки к самым углям, рискуя обжечься. Ни к обеду, ни к ужину она выйти так и не решилась.

Мэн Ши надеялась, что морозы скоро уйдут. Ей казалось, что такой холод не может стоять долго. Погода изменчива, и потеплеть должно совсем скоро…

Не теплело. Вскоре у Мэн Ши уже не осталось сил, чтобы ходить. Она несколько дней ничего не ела, а воздух, стоило хоть немного отдалиться от жаровни, становился столь стылым, что им было больно дышать. Только остатки здравого смысла не давали Мэн Ши утащить жаровню к себе в кровать: если от случайного уголька загорится постельное белье, ей просто не хватит сил, чтобы спастись. Но в последний день ко всем прочим бедам добавился еще и тяжелый надрывный кашель, и от того, чтобы притянуть жаровню к себе в объятия, Мэн Ши спасла только потеря сознания.

В себя она пришла от резкого терпкого запаха. В ее губы мягко, но настойчиво тыкался край чаши, и Мэн Ши, скорее инстинктивно, нежели действительно поняв, что от нее хотят, сделала несколько глотков. Горло ободрало внезапной болью, и она закашлялась.

– Тише, тише… – ее чуть приподняли и помогли повернуться на бок.

На спину легла чья-то теплая рука, и наконец-то удалось вдохнуть воздух по-нормальному. Ей снова подсунули питье, и Мэн Ши послушно осушила чашу. Затем сон вновь поглотил ее.

Она просыпалась и проваливалась в дрему снова и снова, пока наконец не пришла в себя настолько, чтобы осознать: в комнате наконец-то тепло, сама она больше не напоминает кочан капусты, а сверху ее укутывает мягкое, подбитое мехом покрывало.

Снаружи вновь раздались голоса, и Мэн Ши осознала, что именно от их звуков она и проснулась на этот раз. Что говорил мужской – знакомый – голос, Мэн Ши разобрать не успела, зато услышала ответ:

– А я снова повторяю: ничего такого, с чем не справилось бы мое лечение! А ты о себе бы лучше подумал, я тебе сколько раз говорила не волноваться понапрасну?

– Ничего себе «понапрасну»! – мужской голос едва не задохнулся от возмущения.

«Господин Лань, – чуть рассеяно спросонья подумала Мэн Ши. – Красивый у него голос… Хорошо, что он не читает лекций девушкам…»

– Ничего себе «понапрасну»! – продолжал тем временем нарушать правила о запрете на шум и на гнев господин Лань. – Чуть гостью не заморозили! Неужели мы на войне мало людей теряем?

Он словно захлебнулся, и его речь сменилась глухим кашлем.

«Неужели тоже простыл? – встревоженно подумала Мэн Ши. – Зачем тогда ходит по морозу?»

– Ну просила же не волноваться! – перекрыл все собой ворчливый женский голос. – Не хватало еще, чтобы и ты свалился. Как был непослушным мальчишкой, так и остался. Что мне с тобой делать?

– Поставьте нашу гостью на ноги, и я успокоюсь, – отдышавшись, но все еще хрипло ответил господин Лань. – Мне еще главе ответ писать предстоит, как ему за гостью отчитываться?

– Отчитываться он собирается! – фыркнула его собеседница. – Не такие взрослые у тебя мальчики, чтобы ты перед ними отчитывался. Наш глава еще ох как нескоро осознает, что дядюшка ему больше не указ!

И добавила без паузы, но уже мягче:

– Иди уж, отдохни лучше, раз свободный час выпал. Внутрь тебе все равно не войти, а на словах я тебе и так все скажу. На поправку она идет.

– Что-то долго идет, – мрачно отозвался господин Лань. – Уже четвертый день сменился…

– Так она не заклинательница, – голос его собеседницы стал увещевательным. – Собственных сил меньше, времени на восстановление нужно больше. Опасности больше нет, но сама она не может ни медитировать, ни заняться самоукреплением. Мои отвары поставят ее на ноги, но терпение здесь потребуется. Твое терпение, заметь, не в последнюю очередь! Иди уже отсюда и займись собой, чтобы мне на еще одного пациента отвлекаться не пришлось!

– Если будут какие-нибудь изменения – сообщите, – сдался, но все же не преминул оставить последнее слово за собой господин Лань.

Его таинственная собеседница, как оказалась, была старшей целительницей ордена Гусу Лань. Когда Мэн Ши ее наконец увидела, она поняла, что та действительно была вправе называть господина Лань «мальчишкой» и обращаться с ним соответственно: на вид ей можно было дать лет сто! И это ведь при том, что заклинатели, как поговаривали, могли подолгу сохранять молодость.

Хоть дело свое целительница явно знала, характер у нее оказался несладким. Мэн Ши немного опасалась, что ее будут отчитывать за излишнюю самонадеянность, однако целительница предпочитала прохаживаться насчет тупоголовых мужчин, не видящих дальше своего носа, и надменных куриц, не способных заглянуть дальше списка правил. Намек на мужчин Мэн Ши поняла и за господина Лань несколько раз попыталась вступиться – безуспешно, ибо у ее рта неизменно оказывалась чаша с отваром; а про «куриц» догадалась, лишь когда к ней в комнату одна за другой стали заглядывать остальные дамы.

– Старшая целительница нас правильно отчитала, – призналась Мэн Ши такая строгая дама, что рядом с ней и императрица показалась бы легкомысленной девчонкой. – Мы должны были проявить больше внимания к своей гостье. Не все приглашенные ученики хорошо переносят наши зимы, и обычно мы отслеживаем их состояние, а тут проявили недопустимую небрежность.

– Все-таки наши правила иногда не совсем справедливы, – протараторила чересчур бойкая для Ланей девица, явно из старших учениц. – Ну вот не пришел человек к обеду – отчего бы не поинтересоваться причиной? Так ведь нет: «Излишнее любопытство»! А ведь что стоило заглянуть и спросить!

– Навязываться гостям нехорошо, – с достоинством прогудела статная дама средних лет. – А все же отвыкли мы от гостей. Бывают ведь и застенчивые, и забывать про таких не должно. Уж я-то, когда очередная порция еды осталась невостребованной, обязана была забеспокоиться!

Мэн Ши выслушивала их всех молча, старательно улыбаясь и одновременно прикусывая нижнюю губу, чтобы не расплакаться. За все те полтора года, что она провела в Облачных Глубинах, Мэн Ши привыкла быть благодарной этим дамам уже хотя бы за то, что они не обсуждают ее – по крайней мере, не в ее присутствии. За то, что не шептались, не косили взглядами, и, уж конечно, не пытались подколоть в разговоре. Правда, с нею никто и не разговаривал – однако не разговаривали они и между собой. Быть может, для бесед существовали иные места, но в обеденном зале всегда царила тишина.

Мэн Ши никогда не была чересчур общительной, дома ее даже когда-то считали слишком застенчивой, а уж обстановка в ивовом доме и вовсе не располагала к дружбе. И потому все это время она просто радовалась, что до нее никому нет дела.

Однако оказалось, что все-таки есть. Ну не из страха же перед старенькой целительницей к Мэн Ши вдруг потянулось такое паломничество? Все эти женщины, девушки и почти девочки заглядывали к ней и говорили пусть чуточку неловко, но, судя по всему, вполне искренне. Их красивые, будто выточенные из драгоценного нефрита лица словно смягчались, у некоторых даже озаряясь улыбками, и Мэн Ши в какой-то момент показалось, что она…

Что она здесь больше не гостья.

Когда Мэн Ши наконец-то сумела подняться на ноги – немного дрожащие от слабости, но все-таки уже способные удержать ее в вертикальном положении, – старая целительница вручила ей плащ. Такой красивый, что Мэн Ши даже не сразу рискнула дотронуться до него: нежно-голубой с тонкими, серебристыми, будто морозными узорами по краю, он был подбит густым белоснежным мехом. Мэн Ши заворожено любовалась им несколько мгновений, прежде чем до нее дошло, что плащ этот не только восхитительно красив, но еще и, вне всяких сомнений, баснословно дорог.

– Я… Я не могу, – пробормотала Мэн Ши, отдергивая руку, которой гладила мягчайший мех. – Эта ничтожная благодарна, но…

– Ай, вот не надо этого! – отмахнулась от ее слов целительница. – Цижэнь велел тебе отдать, вот и носи.

Плащ был явно женским, и на мгновение Мэн Ши ощутила укол досады. Господин Лань сказал ей прошлой осенью, что никогда не влюблялся – так откуда же у него такая красота? Кому она предназначалась… а то и принадлежала?