Текст книги "Любовь правил не соблюдает (СИ)"

Автор книги: Сын Дракона

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

========== Глава первая, в которой Мэн Яо меняет взгляды и мечтает о несбыточном ==========

– Я считаю своим долгом отблагодарить вас…

Гость склонился в поклоне – попытался склониться, но Мэн Яо поспешно перехватил его руки, одновременно улыбаясь мягкой, ни к чему не обязывающей улыбкой. Такие люди не должны кланяться, и уж тем более не ему. Такого и касаться-то не следовало, но, выбирая из двух зол, Мэн Яо остановился на меньшем. Слишком уж хорошо он знал, как унизительно для благородных господ выказывать излишнее уважение к низшим.

А оставаться в долгу – еще унизительнее. Никогда подобные «долги» не приводили ни к чему хорошему. Когда Мэн Яо был маленьким и глупым, он верил, что преподнесенные господам одолжения однажды вернутся сторицей, но жизнь равнодушно расставила все по своим местам. Самой лучшей наградой за оказанную помощь становилась небрежная забывчивость, худшей – дополнительные шишки и синяки. Люди разные, и «благодарности» у них тоже отличались, но ничего по-настоящему хорошего Мэн Яо не видел ни от кого.

Эту горькую науку к шестнадцати годам он заучил наизусть. В своей нынешней жизни Мэн Яо оставался бедным и одиноким, но хотя бы свободным и независимым. Больше никаких одолжений и услуг, решил он еще несколько лет назад, только исключительно товарно-денежные отношения. Ему платят – и он выполняет работу. Хорошо, качественно, добросовестно – о, Мэн Яо почти все умел делать на высоком уровне, а если и что-то и не умел, то легко и быстро учился. Он окончательно расстался с туманными надеждами в тот миг, когда летел со ступеней Башни Золотого Карпа, и после этого, как он считал, больше никто и никогда не дождется от него не оплаченного заранее поступка.

Потеряв последние иллюзии, Мэн Яо сосредоточился на том, что у него получалось лучше всего: на крайне продуктивной работе. Он научился находить тех, кому требовались его услуги, и научился выбивать полноценную оплату за свой труд. Денег, конечно, все равно было удручающе мало, особенно после затрат на жилье, еду и мелкие бытовые нужды, но зато это были его собственные деньги, не одолженные, не выпрошенные и не брошенные из милости.

Руководствуясь своими принципами, Мэн Яо худо-бедно прожил уже больше года. Он все сильнее и крепче уверялся, что так пройдет и вся его жизнь. Правде следовало смотреть в глаза: полноценного заклинателя из него не получится. Его мать жестоко обманывали, подсовывая ей бесполезные руководства и никчемных «учителей», и она, гоняясь за мечтой, упустила свой собственный шанс на достойную жизнь. Мэн Яо очень не хотелось повторить ее путь и, твердил он себе день за днем, сам он будет совершать только логичные, практичные и материально обеспеченные поступки.

Он свято верил в это ровно до тех пор, пока насмешливая судьба не столкнула его с человеком, один лишь взгляд на которого заставил поступить не так, как велел холодный разум, а как захотело бестолковое и взбалмошное сердце. Мэн Яо только посмотрел в глаза загнанного оленя – и его тело, не подчиняясь голове, само бросилось на спасение. Впрочем, следовало признать, что голова в тот момент тоже бессовестно промолчала, а потому не имела права упрекать сейчас все остальное, поступившее столь неразумно.

Это уже после, когда ум, которым Мэн Яо втайне гордился гораздо сильнее, нежели гипотетическими способностями заклинателя, изволив пробудиться от спячки, вспомнил, что олени, в общем-то, весят ничуть не меньше коров, а мощные копыта и крепкие рога делают их не такой уж простой и легкой добычей. И человек, которому Мэн Яо так неосмотрительно помог, по сути своей едва ли являлся совсем уж беззащитным. Уже много позже он имел возможность хорошо рассмотреть и высокий рост, и сильные плечи, и крепкий, пусть и стройный торс… Однако в тот самый первый момент Яо увидел – и на всю жизнь запомнил – только оленьи глаза, и это определило их совместное будущее на ближайшее время.

К счастью, в конечном итоге все оказалось не так плохо, как вещал весь предыдущий опыт, но тревожности это не убавляло. Мэн Яо предпочитал смотреть на жизнь с практической точки зрения, и для этого считал необходимым учитывать все полученные знания. Человек, которого он спас, в накопленные горьким опытом знания не вписывался. Он был молодым и сильным заклинателем из хорошей семьи, и любого из этих качеств хватило бы на то, чтобы сделать сосуществование на одном небольшом пространстве невыносимым, но…

Лань Сичэнь опровергал все то, что Мэн Яо потом и кровью вписал в свои каноны. Он ничего не требовал, более того, даже ничего не просил, равно опасаясь стеснить и навлечь беду. Он не выказывал ни брезгливости, ни превосходства, на которое – это следовало признать, наступив на горло собственной гордости – все-таки имел полное право. Он светло улыбался и не скупился на слова благодарности. В какой-то момент Мэн Яо даже поймал себя на малодушной мысли, что он просто сошел с ума и выдумал себе таинственного и безупречно прекрасного друга.

Горькую улыбку ему пришлось спрятать: его гость, который оказался вполне ожидаемо неприспособлен ко многим бытовым делам, как человек проявлял недюжинную проницательность. По крайней мере, он, стоило ему немного прийти в себя после нанесенных его телу ран и ожогов, с легкостью распознавал, когда Яо предлагал что-то от души, а что-то только из вежливости, или когда тот и правда был полон сил, а когда лишь притворялся. Вот и в улыбках Мэн Яо Лань Сичэнь научился разбираться, интуитивно отличая искреннюю от вежливой – и, несомненно, угадал бы и горькую. А затем наверняка спросил бы о причине, и Яо не знал бы, что ему ответить. Разве что пошутить над самим собой: мол, впервые, став взрослым, умудрился на целое мгновение поверить, что у него появился искренний друг, пусть даже и выдуманный.

Время шло, и они притерлись друг к другу. Гость все еще смущался, что пользы от него в хозяйстве никакой, а Мэн Яо радовался про себя, что правила Гусу Лань запрещают есть мясо и пить вино. Люди из Цишань Вэнь все еще рыскали по округе, приглядываясь, прислушиваясь и расспрашивая, и Яо совсем не хотелось, чтобы кто-нибудь донес им, что в его доме внезапно завелись лишние деньги, да и покупки значительно увеличились.

Мэн Яо, глядя на своего гостя, даже стал задумываться, действительно ли тот уникален, или же ему самому просто не повезло с предыдущим опытом. Возможно ли вообразить такое, что, если бы его отцом был не глава Цзинь, а глава Лань, его никто не спустил бы с лестницы, а приняли пусть даже и не с распростертыми объятиями, но по справедливости? Хотя, если они и правда там все такие благостные, то вряд ли кто-то из них бывал в ивовых домах.

А Лань Сичэнь, чья проницательность не распространялась так далеко, не замечал, что ломает чужую тщательно выстроенную систему мира. Он рассказывал об учебе в родном ордене, о правилах и распорядке с такой любовью, что Яо ловил себя на мысли, что даже пробуждение в пять утра было бы не столь ужасной платой за обитание в таком спокойном месте и обучение у лучших мастеров.

Мэн Яо сам не заметил, как однажды в ответ на очередные воспоминания своего гостя признался, что тоже пытался выучиться на заклинателя. Большую часть жизни он старался не говорить об этом: в свое время ему порядочно досталось от мальчишек, живших по соседству и знавших, что его мать тратит все средства на пособия и преподавателей. Результата не было почти никакого, и насмешки становились все более и более жестокими. Особенно горько переносить их стало тогда, когда Яо уже и сам осознал, что они делают что-то не так, и только мама продолжала истово верить.

Но признаться Лань Сичэню оказалось неожиданно легко. Тот, казалось, вообще не умел осуждать и даже своих преследователей не поминал ни единым дурным словом. Узнав же о старых попытках Мэн Яо ступить на путь заклинателя, он только радостно оживился. Порывисто протянул руку, почти коснувшись чужого запястья, и лишь в последний момент отдернул пальцы, смущенно спросив:

– Я могу… дотронуться до тебя?

Яо не сумел сдержать улыбки, на сей раз вполне искренней. Среди множества правил Гусу Лань, как он уже успел узнать, имелся и запрет на прикосновения к другим людям. Лань Сичэнь, казалось, тщательно выполнял все заветы своего ордена, однако если раннее пробуждение или воздержание в еде давались ему без труда, то за своими руками ему приходилось следить очень внимательно. Мэн Яо со своей наблюдательностью не раз и не два ловил гостя на том, что он прячет ладони в складках одежды или сцепляет их за спиной, словно насильно лишая себя возможности дотронуться до другого человека.

Чтобы не смущать Лань Сичэня еще больше, Яо протянул ему сразу обе руки. Поколебавшись всего мгновение, тот осторожно коснулся его запястий и сомкнул веки. Пальцы у Лань Сичэня оказались сухими, теплыми и самую малость жестковатыми. Яо, чьи глаза пристально следили за каждым движением его гостя, не мог не заметить, как его небольшие руки буквально потонули в крупных, красиво очерченных кистях.

– У тебя есть золотое ядро! – радостный голос Лань Сичэня вывел Яо из зачарованного состояния и заставил встрепенуться. – И сильные меридианы. У тебя отличный потенциал!

Мэн Яо, сдержав первый, безотчетно радостный порыв, заставил себя скептически прищуриться.

– Разве не нужно специальных техник, чтобы сформировать золотое ядро? – уточнил он.

– В большинстве случаев – нужно, – подтвердил Лань Сичэнь. – Но иногда, если врожденный дар достаточно велик, оно может начать формироваться само. Вот только…

Он слегка замялся, и взгляд его сделался виноватым. Мэн Яо, подавил вздох, закончил за него:

– Вот только оно все равно слабое, да?

– Оно могло бы быть гораздо сильнее, – Лань Сичэнь выглядел так, словно в недостатке Яо имелась его личная вина. – И… оно еще может стать сильнее. Конечно, в детстве все усваивается быстрее и лучше, и чем раньше начинаются практики, тем больше пользы… Но раз уж золотое ядро сформировано, то развивать его можно в любом возрасте! Каждый заклинатель, идущий по пути самосовершенствования, делает это до самого своего последнего вздоха.

Мэн Яо попытался ответить ему привычной вежливой улыбкой, но Лань Сичэнь лишь нахмурился.

– Ты… не веришь мне? – переспросил он осторожно. – Или не хочешь?

Яо прикусил щеку изнутри. Ответ стоило обдумать очень тщательно, чтобы тот прозвучал и искренне, и необидно.

– Я когда-то хотел, – признался он. – Даже не столько ради себя, сколько ради матушки. Она мечтала, что я вырасту заклинателем и займу, как она утверждала, достойное меня место. Но… жизнь показала, что достойное меня место может быть только вот здесь.

Мэн Яо развел руками, резким движением охватывая небольшую комнату со скромной обстановкой и коротко закончил:

– А для этого заклинательские силы не нужны.

В следующее мгновение его ладони перехватили и сжали: очень мягко и осторожно. В своем порыве Лань Сичэнь позабыл о правилах родного ордена, но не о собственной силе.

– Нет, не так! – торопливо выпалил он и, лишь после этого осознав свое дерзкое движение, отпустил чужие руки. – Я спросил, хочешь ли ты. Ведь ты еще так молод, в твоей судьбе все может поменяться! Конечно, если тебе нравится то, чем ты занимаешься сейчас, то менять жизнь не имеет смысла. Но если ты все-таки желаешь попробовать что-то новое…

Мэн Яо почувствовал, как к его горлу подступает комок. Если бы только человек напротив знал, как хочется на все его слова ответить «Да!» Однако это означало вновь ступить на горестный, ненадежный, полный камней и колдобин путь – чего Яо просто не смел себе позволить. В конце концов, помимо собственной жизни у него имелся еще и долг, и как бы тяжело ему ни приходилось, он все же надеялся однажды его исполнить.

И все-таки он не устоял перед искушением. Лань Сичэнь, выглядевший мягким, как солнце в нежный весенний день, как оказалось, умел не то чтобы настоять на своем, но подвести к мысли, что предложенное им решение единственно верное. Конечно, высшая цель жизни любого заклинателя – это защита мирных людей от порождений тьмы, говорил он, но все же путь самосовершенствования не даром зовется именно так. Чтобы помогать другим, заклинатель в первую очередь должен помочь самому себе. Что дурного в том, чтобы воспользоваться данными, подаренными самой природой? Разве плохо научить свое тело обходиться меньшим количеством еды, лучше переносить холод, быстрее исцеляться от болезней и ран? Разве бесполезно освоить хотя бы самые простые талисманы и базовые приемы владения мечом для собственной безопасности?

Под этим плавным, почти ненавязчивым давлением Мэн Яо вынужденно согласился, что все это действительно нужные вещи. Тем более, что Вэни из города все не уходили, а гость горел желанием хоть чем-нибудь отблагодарить хозяина за столь затянувшуюся заботу. Когда же выяснилось, что у Лань Сичэня имеется при себе весьма весомая часть библиотеки их ордена с настоящими, а не ярмарочными трактатами, Мэн Яо окончательно сдался.

И не прогадал.

Учитель из Лань Сичэня получился терпеливый и заботливый. Впрочем, и Яо, будучи учеником, столь стремительно впитывал знания, словно не познавал нечто новое, а вспоминал лишь слегка подзабытое старое. Теория оседала в его голове моментально, и даже если что-то не сразу получалось на практике, он не сомневался: многократное повторение это исправит.

– Дядя гордился бы таким учеником, если бы тебе довелось попасть к нам на обучение! – заявил однажды Лань Сичэнь.

Глаза его сияли искренней радостью, и Яо не сумел удержать столь же искреннюю улыбку. По некоторым оговоркам, проскальзывавшим иногда в речи гостя, он уже знал, что его строгому родичу угодить было совсем не просто. Однако этот дядя вырастил такое чудо, как Лань Сичэнь – без сомнения, вырастил, ибо ни отца, ни мать тот никогда не упоминал, – а значит, просто не мог оказаться плохим человеком.

– Не думал, что такое вообще возможно, но ты способнее даже Ванцзи, – с энтузиазмом продолжал Лань Сичэнь. – По крайней мере в том, что касается усвоения знаний.

В практических занятиях неизвестный Яо Лань Ванцзи, несомненно, был сильнее, хоть Сичэнь и старался тактично избегать произносить это вслух, однако его имя раздражало отнюдь не поэтому. Мэн Яо, давным-давно давший слово никогда не врать самому себе, сейчас с удивлением ловил себя на осознании, что отчаянно ревнует к этому чужому, никогда не виденному им человеку. Не за то, что тот рос вторым молодым господином в великом ордене, не за то, что с раннего детства имел доступ к любым знаниям, и даже не за то, что наверняка не уступал своему брату ростом и статью… А за то, что у него вообще имелся такой брат, как Лань Сичэнь.

Этой ночью, лежа без сна, Мэн Яо заставил себя обдумать эту мысль от начала и до конца. Не очень помогало то, что кровать приходилось делить с гостем. Тот искренне хотел устроиться на полу, но сперва Яо настаивал, что израненному телу нужен полноценный отдых, и спал на полу сам, а затем промозглый осенний холод и сквозняки лишили этой возможности и его. На кровати пришлось расположиться вдвоем, благо сам Яо был небольшим, да и Лань Сичэнь, несмотря на свой рост, тоже отличался стройностью. Приноровившись, оба сумели лечь так, чтобы даже не касаться друг друга.

Однако чужое тепло ощущалось даже на расстоянии. Стоило совсем чуть-чуть пододвинуть руку – и можно было дотронуться до чужого тела. Лань Сичэнь дисциплинированно спал на спине, в позе, полной достоинства, но это не мешало ему выглядеть уютным. Мэн Яо лишь спустя десяток ночей, проведенных в одной постели, с удивлением осознал, что его совершенно не пугает большой и сильный мужчина, находящийся в такой опасной близости. Мужчина, который просыпается гораздо раньше, который видит его, Яо, свернувшимся в калачик на другом краю кровати.

От этого человека не исходило опасности. Напротив, Лань Сичэня будто бы окутывала аура благожелательности и… защиты. Обычно Яо отлично засыпал, растворившись в ощущении этого чувства, но нынешней ночью он лежал без сна, сверля взглядом невидимый в густой мгле потолок и погружаясь в пучины собственных темных чувств.

В детстве он мечтал, чтобы у него был старший брат.

Когда он был совсем крохотным ребенком, его защищала мама. Но барышням из ивового дома не было пути на улицу, и там не по возрасту маленького и щуплого мальчишку ждало множество неприятностей. Мамина хозяйка смирилась с тем, что он, Мэн Яо, вообще существует на свете. Благодаря отцу-заклинателю удалось избежать и того, что его тоже объявили собственностью ивового дома, как и маму. Но «держать под своей крышей» просто так его не желали. С ранних лет Мэн Яо гоняли по городу с различными поручениями, и с уличными мальчишками судьба сводила его неоднократно. Что бы он тогда ни отдал за то, чтобы рядом с ним оказался старший брат: сильный, умный, безгранично любящий и готовый его защищать!

Яо поерзал немного на своем месте, прикусывая нижнюю губу и отчаянно моргая, чтобы прогнать подступившие к уголкам глаз слезы. Когда-то он представлял эту картину в ярких красках, и сейчас, спустя почти десять лет, она вновь встала перед его внутренним взором. Вот трое мальчишек теснят его к стене, насмехаются и кривятся. Двое разминают кулаки, а третий поигрывает простеньким, но от того не менее опасным ножом. Яо отступает медленно, шаг за шагом, с отчаянной точностью высчитывая момент, когда можно будет резко сдать в сторону – а потом бежать, бежать изо всех сил и как можно дальше. Но бежать не приходится. Прямо перед ним, будто по волшебству, появляется еще один мальчик. Он старше и выше, но он не с теми, он не нападает. Наоборот, Яо оказывается за его спиной, а он разгоняет всех, кто посмел обидеть младшего братишку, и лишь потом оборачивается. Яо обеими руками обхватывает его за талию, и тот прижимает к себе, согревая и оберегая.

У Мэн Яо никогда не было старшего брата. А у Лань Ванцзи – был! Это его обнимали, его защищали. Ему рассказывали истории, ему читали книги, ему помогали разобраться с учебой. С ним гуляли и с ним играли. Понимал ли он, какое счастье ему досталось? Ценил ли он, каким чудом был его брат?

Постепенно Яо все-таки заснул, и ему приснился все тот же старый сон. Только на сей раз лицо старшего мальчика обрело вполне конкретные черты, и даже лоб его украсила совершенно неуместная на улицах Юньпина белая лента.

Утро вступило в свои права слишком рано. Мэн Яо ждали на работе, но Лань Сичэнь поднимался обычно задолго до того, как приходила пора вставать. Сейчас же Сичэнь лежал рядом…

Яо сперва растерянно сморгнул, а потом с недоверчивым ужасом распахнул глаза.

Во сне – впервые за недели, проведенные в одной кровати! – он подкатился к своему гостю и обнял его. Обнял дурацки, по-детски, сползши вниз и обхватив обеими руками за талию, уткнувшись носом в живот. Обнял так крепко, что и самого Сичэня умудрился перевернуть со спины на бок, и теперь они лежали лицом к лицу. То есть, конечно, Яо лежал лицом к животу Сичэня, а тому только и оставалось, что смотреть поверх его головы.

Возможно, утро на самом деле было не таким уж и ранним. Возможно, Лань Сичэнь просто не сумел выпутаться из этих слишком тесных объятий, и потому не смог встать. Возможно, этот чересчур вежливый для заклинателя человек просто не представлял себе, что делать, проснувшись в столь двусмысленной позе.

И только спустя бесконечно долгое время – а на самом деле всего несколько ударов сердца – Яо осознал, что и его тоже обнимают. Очень аккуратно, бережно, нигде не нажимая. Чужие теплые ладони просто обхватывали его плечи и спину.

– Я… – заговорил Мэн Яо и осекся, ибо Лань Сичэнь заговорил одновременно с ним.

– Я прошу прощения! – воспользовавшись возникшей паузой, тот взял инициативу на себя. – Я не имел права…

Мэн Яо рискнул немного отодвинуться и лишь затем сообразил, что руки давно уже следует убрать. Он аккуратно вытянул свою левую руку из-под Лань Сичэня и лишь после этого сумел посмотреть ему в лицо. Как раз вовремя, чтобы уловить мелькнувшую там тень разочарования.

– Это я прошу прощения, – заставил себя произнести Яо, а затем вдруг в порыве откровенности добавил: – Мне просто приснился сон! Что у меня есть старший брат, и я могу его обнять. Мне всегда этого хотелось, и вот…

Он поерзал, отползая еще дальше, но все еще не решаясь встать. Он не желал, чтобы его действия рассматривались как бегство – ведь тогда их можно будет счесть недостойными. А Мэн Яо отчего-то очень не хотелось, чтобы Лань Сичэнь счел его недостойным. Пусть уж лучше считает глупым и наивным, чем подумает на неуместную похоть.

– Ты вчера говорил о своем младшем брате, – осторожно напомнил Яо. – И мне… И я позавидовал. Извини, это низко, я знаю. Я не должен был красть объятия, предназначенные ему.

К его удивлению, Лань Сичэнь, вместо того, чтобы рассердиться или посмеяться, недоуменно сморгнул. А затем на его лице проступило бесконечно виноватое выражение.

– Объятия нельзя украсть, – произнес Лань Сичэнь с какой-то странной неловкостью в голове. – Но даже если бы было можно, ты вряд ли смог ограбить Ванцзи: я не обнимал его с тех пор, как ему исполнилось шесть лет.

– Но почему? – перед любопытством Яо отступило даже смущение. – Ты… тебе же нравится, я заметил. Я помню, что в твоем ордене нельзя касаться других людей, но брат… Брат же не чужой?

– Да, ты прав, – Сичэнь отвел глаза и каким-то непроизвольным жестом прижал свои ладони к собственной груди. – Однако Ванцзи сам не любит, когда его трогают. Даже я. Даже дядя.

В этот момент он совсем не выглядел старшим братом, но желание обнять его снова от этого почему-то стало только острее. Яо сдержался, а вот Сичэнь – нет.

– Когда я был маленьким, дядя иногда обнимал меня, – выпалил вдруг он в порыве откровенности. – Хотя бы клал руку на плечо. Но когда я начал обучение, он перестал это делать, чтобы другие ученики не подумали, что у него предвзятое ко мне отношение. Я знаю, это правильно, но… Но Ванцзи больше не терпел чужие объятия с тех пор, как умерла наша мать. А больше у меня нет никого достаточно близкого.

Собственное смущение Яо отступило на задний план. Он прожил бок о бок с этим человеком уже несколько недель, любовался его красотой, восхищался его знаниями, немного завидовал его судьбе… Но лишь сейчас осознал, насколько Лань Сичэнь молод. Молод – и бесконечно одинок.

========== Глава вторая, в которой Лань Сичэня попросили и внезапно получили желаемое ==========

Сичэню было одновременно и неловко, и удивительно легко.

Когда он, поддавшись моментному порыву, последовал за незнакомцем, пообещавшим укрытие, то даже представить себе не мог, как ему повезло. В своей жизни Сичэнь встречал немало хороших людей, но Мэн Яо сиял даже на их фоне. Он оказался прекрасным человеком, добрым и благородным, и удивляло Сичэня только то, как он мог оказаться в столь стесненных условиях. Помимо чудесных чисто человеческих качеств Мэн Яо обладал умом, усидчивостью и трудолюбием. Казалось, для него в этой жизни должны были быть открыты все пути, а он отчего-то работал на второразрядного купца и возвращался спать в маленькую, бедно обставленную комнату.

Только спустя некоторое время Лань Сичэнь осознал, что это он сам слишком мало знает о жизни. Ни множество прочитанных и усвоенных книг, ни дядины наставления, как выяснилось, не способны были подготовить к мирской прозе и быту простых людей. То, что казалось легким, естественным и доступным, на самом деле пряталось от таких, как Мэн Яо за высокой непреодолимой стеной.

Однако тем сильнее стало уважение, которое Сичэнь испытывал к своему спасителю. Когда же они приступили к обучению, уважение и вовсе переросло в восхищение, окрашенное нотками горечи. Из Мэн Яо вышел бы замечательный заклинатель! Как наследник ордена, чьим приоритетом на протяжении веков являлось именно образование юных адептов, Сичэнь увидел это сразу и не сомневался, что дядя счастлив был бы заполучить такого ученика.

А сам Лань Сичэнь был бы счастлив иметь такого…

На этом месте его мысли всегда сбивались. Сичэнь любил своего брата: он отдал свое сердце Ванцзи еще тогда, когда тот был просто А-Чжанем, и дядя впервые показал ему, неимоверно гордому и воодушевленному старшему брату, маленький сверток, из которого выглядывало маленькое беленькое личико с поразительно светлыми глазами. Сичэнь никогда и ни за что не отказался бы от брата, ни на кого не променял его. Он воспринимал как должное и необщительность Ванцзи, и его нежелание обниматься, и то, что как ученик младший брат превзошел старшего. Ванцзи был его любимым младшим братом – это казалось столь же непреложным и незыблемым, как три тысячи правил на Стене Послушания.

Однако в эти ненастные осенние дни, проведенные под бедным, но гостеприимным кровом, Сичэнь впервые в жизни позволил себе подумать, что Ванцзи мог бы быть не единственным его братом. Конечно, родители проводили время порознь, но как-то же они смогли зачать двоих сыновей – так отчего бы не родить и третьего? Или, к примеру, у дяди тоже могли бы быть дети, которые росли бы с ним и Ванцзи…

Впрочем, на этом моменте Лань Сичэнь вынужден был себя одернуть. Из-за того, что отец ушел в затвор, дяде с юности пришлось взять на себя не только учебную часть, но и большую часть работы главы ордена. И воспитание двух маленьких племянников тоже легло на его плечи, хотя дяде на момент рождения Сичэня было меньше, чем ему сейчас! Пытаясь представить себя на его месте, наследник ордена Лань с ужасом осознавал, что он, скорее всего, просто растерялся бы. Дядя же, несмотря на несколько пошатнувшееся здоровье, умудрялся справляться, вот только на собственную личную жизнь времени у него не осталось совершенно. Вместо родных детей он растил племянников, и уж точно не Сичэню попрекать его отсутствием кузенов.

Тем более, что, тщательно все обдумав и взвесив, Лань Сичэнь отдавал себе отчет в том, что в своих фантазиях он нарисовал себе вполне определенного брата. Того, в чьих объятиях он сегодня проснулся, и кого так легко и естественно получилось обнять в ответ. Мэн Яо был в точности таким, каким Сичэнь хотел бы видеть своего младшего брата. Любовь – единственное, что не уменьшается при делении, и Сичэню казалось, что он вполне мог бы подарить ее Мэн Яо, не обделив при этом Ванцзи.

Однако правила ордена были накрепко вбиты в его голову, и оттого Лань Сичэню даже в голову не приходило дотронуться до своего спасителя лишний раз. Не больше, чем требовалось для того, чтобы проверить пульсацию его золотого ядра или течение ци в его меридианах. Пусть Мэн Яо и выглядел открытым и непринужденным, все же они оба – взрослые молодые мужчины, и Сичэню не хотелось, чтобы его душевный порыв выглядел как непристойное посягательство.

Он уже почти смирился с тем, что за собственными руками предстоит следить все тщательнее и тщательнее, когда боги смилостивились над ним и толкнули их с Мэн Яо в объятия друг друга. Лань Сичэнь твердо помнил, что не протягивал рук первым: он, как и положено, во сне держал их сомкнутыми на груди. Но и от Яо никак не возможно было ожидать такой дерзости, а главное – такой силы, чтобы буквально переложить его, Сичэня, в свои объятия.

Утром их неловкость еще держалась, но к вечеру, когда Мэн Яо вернулся с работы, она сама собой сошла на нет. Между ними словно рассосалась последняя преграда, и Сичэнь чувствовал себя рядом с ним так, словно вернулся в детство, в те светлые благословенные года, когда матушка была еще жива, Ванцзи охотно шел в братские объятия, и даже дядя еще не столь сильно закостенел в правилах и запретах.

Их занятия пошли еще живее, хотя это и казалось невозможным. Лань Сичэню, как выяснилось, проще было объяснять, касаясь нужных точек на теле пальцами, а Мэн Яо – вот совпадение! – так проще было понимать, как применять полученные знания на практике. Кто из них первым назвал другого «А-Яо» или «Сичэнь-гэ», вспомнить не удавалось, но это не имело никакого значения. Обоих вполне устраивало взаимное признание.

Быть может, именно поэтому, накрывая однажды вечером на стол – за несколько недель наследник ордена Лань научился готовить что-то весомее чая, – Лань Сичэнь ощущал такой душевный подъем, что не сразу заметил чересчур сосредоточенное выражение на лице Мэн Яо. Однако то, что, без сомнения, усталому и проголодавшемуся после долгого дня другу кусок не лез в горло, не заметить было невозможно.

– Что-то не так, А-Яо? – осторожно спросил Сичэнь. Сам он уже успел попробовать собственную стряпню и мог быть уверен, что дело вовсе не в ней. – Плохие новости?

– Н-нет… – чуть запнувшись в начале, Яо вымученно улыбнулся, и Сичэнь укоризненно покачал головой.

У Мэн Яо были очаровательные улыбки – даже та, которую он натягивал на свое лицо исключительно из вежливости. Однако Лань Сичэню всегда становилось немного грустно, когда Яо пытался улыбаться так ему. Ведь очевидно же, что глаза его оставались печальными, что в них не проскальзывало ни капли того света, который озарял их в тех случаях, когда улыбка Яо шла от сердца. Вот и еще одна разница между его братьями: родным и почти названым. Губы Ванцзи не складывались в улыбку, даже когда ему было хорошо, а Яо улыбался, даже когда ему было плохо.

– Извини, – с искренним сожалением вздохнул Мэн Яо. – Я не пытался ввести тебя в заблуждение. Мне иногда кажется, что эта улыбка буквально приклеилась к моему лицу, но без нее было бы гораздо тяжелее.

– Я понимаю, А-Яо, не переживай, – Сичэнь ободряюще пожал ему кончики пальцев, чем заслужил искреннее тепло в глазах. – Но все-таки, произошло что-то нехорошее?

– Хорошее, – вздохнул Мэн Яо и, упреждая новый укоризненный взгляд, поспешил добавить: – Для тебя хорошее, Сичэнь-гэ. Люди Цишань Вэнь наконец-то обыскали каждый закуток и, убедившись, что тебя здесь нет, ушли из города. Вот уже несколько дней как о них ничего не слышно.

– Это действительно хорошие новости! – оживился Сичэнь.

Он засиделся на одном месте, не имея возможности даже послать о себе весточку. Дядя наверняка сходит с ума от беспокойства, и Ванцзи тоже. Прошло уже столько времени, наверняка защиту Облачных Глубин и восстановили, и усилили. Туда уже можно вернуться, не рискуя больше драгоценными трактатами. Мешочки цянькунь, конечно, вещь незаменимая, но хранить в них хрупкие рукописи все же неслыханное варварство.

Облик Яо, потупившего взгляд и потерянно ковырявшего палочками в плошке с рисом, заставил вернуться с небес на землю. Воодушевление сменилось жгучим стыдом. Лань Сичэнь сам поманил этого прекраснодушного молодого человека новым миром – а вот теперь готов бросить все и сорваться с места.