Текст книги "Полет Ястреба"

День выдался тяжёлым, и я наслаждался покоем и тишиной, а затем и вовсе уснул. Мне снились совершенно ненормальные сны: то я двигал планеты, то плыл по реке, берега которой скрывались за густым туманом, то снова сражался с компьютерным вирусом, а Ястреб почему-то всё время пытался меня укусить за руку, а Молния наблюдала за этим и всё приговаривала: "Да-да, так и должно быть" или "Поспеши, транспорт уходит в 19..." Ума не приложу, куда я мог опаздывать во сне...

Вой сирен заставил меня подскочить на месте. Я поспешно натянул брюки и ворвался в кабину с криком:

– Что случилось?

– Каргонцы,– коротко ответил капитан и бросил мне автомат.– На выход, быстро! Они уже близко...

Мы пулей вылетели из кабины. Мимо промчался Манулов: лицо бортинженера выражало холодную решимость. Руслан излучал ненависть всем своим видом. Можно было не сомневаться: он выполнит своё обещание, данное Молнии.

Свою позицию я уже знал, потому сориентировался быстро: залёг у знакомого дерева и, надев тепловизор, замер. Среди деревьев я отчётливо увидел две крупные фигуры. Они были достаточно большими, чтобы не сомневаться: это каргонцы – всем известно, что они в полтора раза выше человека. Со стороны Северина прозвучал первый выстрел: один из них вскинул руки и упал, другой мгновенно исчез.

Несколько ярких росчерков плазмы выскочило из кустов, но прошли довольно далеко от нас: били наугад. Я снял автомат с предохранителя, но не ответил: не хотелось раскрывать свою позицию.

Зашумели двигатели разведчика. Он плавно поднялся над землёй и стал разворачиваться носом к врагам. Снова ударила короткая очередь, в ответ прошипели синие пунктиры. Какая-то красная тень промелькнула меж деревьев – я выстрелил навскидку. Заработал рельсотрон бота – с неба обрушился огненный смерч. Сердце колотилось как бешенное, адреналин ударил в кровь. Я пускал одну очередь за другой, пытаясь отследить мелькавшие в огне тени. Несколько снарядов плазмера прошипели возле меня, воздух наэлектризовался. Один из них ударил в дерево – на меня обрушился град обожженных щепок, полыхнуло жаром. Затем снова... я перекатился, и как раз вовремя: всё вокруг вспыхнуло, и меня отбросило в сторону. К счастью, мне повезло – снаряд взорвался относительно далеко. Я подобрал автомат и услышал пронзительный скрип: обожжённое дерево падало прямо на меня. Я рванул влево, но запнулся, ещё один бросок – земля сотряслась от удара ствола, вверх поднялась пыль из листьев, земли и щепок. Стряхивая мусор с головы, я чуть приподнялся. Пунктир выстрелов чуть было не прошил меня – я рухнул обратно.

Внезапно всё стихло. Я даже испугался: не оглох ли? Но треск пожарища разуверил меня. Я чуть высунулся из укрытия. Молния стояла посреди выжженной земли, разведя руки в стороны. Из кустарника вырвался синий луч плазмера и впился в её тело, но ничего не произошло: он исчез буквально в миллиметре от неё. Я даже не успел испугаться – так быстро это произошло. Неожиданно я почувствовал лёгкость в руках и с ужасом понял, что у меня нет оружия: оно рассыпалось как непрочное песочное изваяние, оставляя только крупинки чёрного металла на ладонях. Я вжался в землю, моля, чтобы каргонцы не заметили меня.

– Вас, разумных, точно не следовало оставлять наедине друг с другом,– услышал я рядом знакомый голос.– Что за неугомонные существа...

Молния стояла около меня и с укоризной качала головой.

– Встань, опасности больше нет. Каргонцы ушли.

Я не сдал задавать себе вопросы: почему они ушли и когда успели, а доверился ей. Вокруг меня горел лес, деревья недовольно шумели. Казалось, они возмущённо кричали на меня. Странно, может быть, это игра воображения, но после всего случившегося меня уже ничего бы не удивило. Почему-то стало неимоверно стыдно, словно меня, маленького и глупого ребёнка, застали за непристойным занятием.

– Все живы?– раздался в коммуникаторе голос Мирослава.

Я посмотрел на Молнию.

– Ответь,– сказала она.– Пускай он садится.

– Я в порядке, Мир. Забери нас.

– Я удивлена вашими способностями,– сказала Молния и взмахнула руками. Налетел порыв ветра – огонь мгновенно погас.

– Мы защищались.

– Разумеется. Проповедью двух тигров не разведёшь по углам арены,– и добавила.– К сожалению...

Тем временем бот уже опускался на землю. На его обшивке виднелись чёрные следы попаданий, но в целом разведчик не пострадал и относительно хорошо мимикрировал на местности. Вот только что-то в нём изменилось. Присмотревшись, я понял что: башня турели осталась на месте, но два ствола отсутствовали! Теперь мы были полностью беззащитны, электромагнитов разгона попросту не существовало.

Я понимал, чего добивается Молния, но сомневался, что каргонцы оставят в покое такую простую мишень, как мы. Почему они должны поступать иначе?

Разведчик сел, и я направился к шлюзу. Около него стоял Северин и рассматривал кобуру, затем перевернул её, и оттуда посыпался металлический порошок. Капитан хмыкнул и вошёл в бот. За ним поднялся и я.

Молния уже ждала нас в кают-компании. По круглым от удивления глазам Белоусова, стало понятно, что она появилась здесь только что. Кажется, я уже начинаю привыкать в её магии.

– Я уже дважды спасла вас,– сказала она.– Первый раз от каргонцев, второй – от духов. Вас можно понять, но принять ваши действия они не могут. Инерционность вашего мышления ещё слишком высока, чтобы, как вы выражаетесь, не утверждать свой устав в чужом монастыре.

– Происходит что-то невероятное!– ворвался Манулов. Его ярость не знала границ. Я даже невольно отшатнулся от него.– Ты...– прошипел он, глядя на Молнию,– ты...

В припадке ярости он ринулся к ней. Северин попытался остановить безумца, но тот оттолкнул капитана. Я с ужасом ждал развязки. Манулов набросился на Молнию, но за мгновение до этого она исчезла, и он рухнул на пустой стол.

Я вылетел из кают-компании и помчался к выходу. Я слышал слова Манулова, его проклятия – шум стоял неимоверный – Северин пытался успокоить неуправляемого бортинженера. Всё стихло, когда я вырвался на воздух. Здесь пахло жжёным деревом, пепел летал вокруг меня, порхая словно живой и закручиваясь в малые вихри. Я стоял у входа и не знал, зачем ушёл. Наверное, мне просто хотелось побыть одному, не слышать грома чужих слов. Только сейчас я заметил, как тряслись руки. Нет, меня трясло всего, словно в лихорадке. Я понимал, что всё нами сделанное сейчас неправильно и даже чудовищно. Деревья всё так же недовольно шумели. Наверное, уже хватит молчать и идти на поводу у обстоятельств. Боже мой, да ведь я так и поступал! Всё, хватит! Надоело!!! Всё-таки стадный инстинкт у человека весьма силён: кто-то иной договорится с каргонцами, кто-то иной наладит связь в коллективе, кто угодно, только ни я. Лишь бы не брать на себя ответственность, лишь бы не выделаться – откуда идёт этот деградирующий посыл?! Почему Эволюция сочла лучшим, чтобы мы, люди, следовали за вожаком, списывая на него всю ответственность, совершая безумные поступки. А где же личность? Где величие разума? Это какая-то злая усмешка над высокими идеями! Великая цель случайностей эволюционного пути или умысел Бога? И что тогда, заниматься теодицеей или принять со смирением? Нельзя всё пускать на самотёк, нельзя идти кратчайшим путём, как бы этого не хотелось подсознанию. Всему должен быть свой предел. Свой лимит молчания я уже исчерпал.

"Что ж, теперь мне потребуется вся воля",– понял я.– "Не отступить, не прогнуться – это трудно, всегда есть это проклятое искушение..."

Я направился в кают-компанию. Страсти уже поутихли. Манулов сидел в углу. Его взгляд был настолько тяжёл, что по сравнению с этим то, что все видели раньше, выглядело почти улыбкой. Алексей Васильевич и Мирослав находились напротив него. Единственным, кто заметил моё появление, оказался Белоусов.

– Прогулялся?– спросил он.

– Почти,– ответил я и, понимая, что сейчас не лучшее время для диалога, всё-таки начал, взвешивая каждое слово.– Знаете, мы теперь не можем сопротивляться. Мне кажется, следует принять условия Молнии.

– Поговорить с врагами, да?– с иронией проговорил Манулов.

– Выслушать, прислушаться, понять.

– Всё это вроде как естественно и даже желанно,– сказал Северин.– Но добрые побуждения разбиваются о скалы реальности.

– Я уверен, Молния нам поможет.

– И духи, да?– издевательски заметил Манулов.

– Если они существуют, как личности... или что она имела в виду...

– Я посмотрю, как это у тебя получится,– бортинженер резко встал.– Утопист...– и вышел. Ещё я расслышал несколько слов, брошенных в мой адрес.

– Малыш прав,– сказал Белоусов.– У нас нет выбора. У нас нет оружия. Что нам ещё остаётся?

– Дело не в каргонцах: нужно вернуться немного назад. Мы должны найти общий язык с Бернаром.

– С преступником?– удивился Северин.– Мне казалось, этот вопрос решён: он будет сидеть.

– Мне кажется, это условие помощи,– ответил я.

– Почему ты так решил?

Я нашёл ответ не сразу.

– Молния сказала, что является посредником между нами и её создателями. Тогда возникает вопрос: зачем нужен посредник? Есть несколько ответов: они физически не могут с нами контактировать или не хотят с нами контактировать по каким-то своим соображениям. Эти соображения мне кажутся очевидными: мы не готовы к встрече с ними.

– Агрессия?– уточнил Белоусов.

– В частности,– согласился я.– Если мы не можем договориться между собой, то как мы договоримся с ними?

– Может быть...– сомневался археолог.– Но если мы не готовы, то почему Молния нас всё-таки привела сюда? Как они собираются исправлять ошибку, и вообще что это значит на практике?

Александр Николаевич задавал слишком сложные вопросы, ответов на которые у меня не могло быть. Я уже хотел сдаться, как в голову неожиданно пришла мысль:

– А что если они с помощью Молнии уже исправляют ошибку? Почему мы не принимаем во внимание, что план уже запущен на выполнение? Разве не может быть такого?

– И мы сопротивляемся этому плану,– дополнил меня учёный. Он пребывал в глубокой задумчивости.

– В таком случае, мы сами совершаем преступление,– сказал археолог.– Они отняли у нас оружие – у нас просто нет выхода, кроме как пойти по предложенному пути.

– Но это значит, что вы ловили преступника зря,– указал Северин.

– А может, и нет,– поддержал меня Белоусов.– Может всё с самого начала складывалось таким образом, чтобы сейчас мы задались этим вопросом, а? Может, во всём этом есть дидактический момент?

– Ну, знаете это уже слишком...– капитан с сомнением покачал головой.

– Настолько невероятно?

– Очевидно, да.

– Знаете, есть такое выражение,– сказал я, уже почти торжествуя,– достаточно ли безумна теория, чтобы оказаться правдой?

– Ну, знаешь, Юра,– Белоусов поднялся и одобрительно покачал головой,– я бы взял тебя в свой штат. Мне такие люди нужны. Честное слово!

Капитан сдался.

* * *

– ...Садитесь, Бернар Эдуардович,– произнёс Северин.

Проговский не спешил. Он переводил взгляд с одного на другого, словно пытаясь понять, чего ждать от этого "трибунала". Во всяком случае, бегающий взгляд Бернара говорил, что он думает именно в этом контексте, хотя, конечно, всё обстояло как раз наоборот.

– Садитесь, не бойтесь. Мы хотим просто поговорить.

Тот усмехнулся, и я подумал, эта сцена выглядит достаточно глупо со стороны: собралась коллегия присяжных, дабы оправдать преступление. Манулов, стоявший позади Бернара, чуть подтолкнул его. Когда Проговский сел, капитан продолжил:

– Я хочу, чтобы здесь не было ничего недосказанного. Вы сейчас здесь не потому, что с вас снимаются обвинения, а лишь по необходимости. Дело в том, что теперь мы полностью беззащитны перед каргонцами. Понимаете?

– Более чем...

– В прошлый раз вы заявили, что больше не хотите ничего взрывать и признаёте свою ошибку, так?

– Да.

– Покаяние и признание своей вины, конечно, благое дело. И мы приветствуем это,– сказал Северин. Я заметил, как Проговский снисходительно наблюдал за ним и уже пару раз посмотрел на меня, словно пытаясь понять, какое я имею отношение к происходящему.– Это все изменения в вашем сознании?

– Да.

– Иными словами, вы не отказываетесь от идеи свержения строя.

– Нет, не отказываюсь,– коротко ответил Бернар.

– Давайте, выясним нашу позицию и суть нашего конфликта, который, надеюсь, после этого разговора, если не исчезнет, то станет не столь острым. Потому что мы должны понять друг друга – от этого зависит наша с вами судьба.

– Я прекрасно вас понимаю. Даже больше, чем вам кажется. Вы защищаете то общество, которое вам кажется справедливым, но оно не справедливо.

– Оно не всегда справедливо, это факт...

– Не всегда? Да бросьте, миром правят деньги, деньги и только деньги. Конечно, вперемешку с эгоизмом. Наша цивилизация уже давно находится в глубочайшем кризисе, ещё с тех пор как власть захватили корпорации. Вооружённые властью в одних странах, они расползлись по всей планете, став транснациональными.

– Какое отношение к этому имеет так горячо нелюбимая вами Лига Наций?

– Прямое. Государства стали заложниками их интересов, а затем чиновники, руководители, монархи, президенты стали неявными сотрудниками этих монстров. Обычно они и сами это не подозревают. Мир захватили банкиры, которые стали решать кредитами, кому жить, а кому пасть разорёнными, умереть, – так осуществлялось управление. Они ничего не производят, они только контролируют. Подумайте только: что есть деньги? Одна фикция, виртуальный товар, бумажки, фантики.

– Не слишком ли мрачно? Своими деньгами они обеспечивают людей работой. Неужели нам надо перейти к бартерному обмену?

– Нет. Разумеется, нет. Понимаете, в идее деньги – мерило труда, затем, как и всё, эта идея была опошлена, и мы теперь имеем деньги как ценность саму по себе. Нужна новая идеология. Мы предлагаем новую идеологию для нового общества.

– Но методы...

– Да,– вздохнул Проговский,– согласен.

Возникла небольшая пауза.

"Благими намерениями вымощена дорога в ад",– подумал я. Кажется, Бернар догадался, к чему приведёт такая политика.

– А о каком обществе вы говорите?– спросил я.

– Представьте себе общество, где всё общее, где нет зависти, потому что нечему завидовать: у всех остальных то же, что и у тебя и всё есть. Тебе лишь остаётся думать о других людях, чтобы позволять им заботиться о тебе – это альтруистическое общество идеально со всех точек зрения. Главное, что требуется, установить такие взаимоотношения между людьми. Во время Мировой войны в России была предпринята попытка переворота, но она провалилась.

– Вы верите, что если бы переворот удался, мир стал бы лучше?– спросил Северин. Бернар кивнул.

– В какой-то книге я читал, будто бы переворот в России удался, и было выстроено новое общество,– вставил я.

– И чем это закончилось?– спросил Мирослав

– Всеобщим благоденствием.

– Утопия,– отмахнулся Манул. Бернар посмотрел на него через плечо так, словно прицеливался.

– Это утопия,– согласился я.– Люди всегда будут завидовать и хотеть больше. Идеального общества нет, пока есть неидеальные люди.

– Всё, что мы сейчас имеем – результат естественной эволюции общества,– добавил Белоусов.– Любое насильственное вмешательство приведёт к катастрофическим последствиям. Если бы вы думали глубже, то поняли бы это.

– Прикажите заняться евгеникой?– фыркнул Бернар.

– Сложный вопрос,– ученый пожал плечами.– Мне тоже многое хотелось бы изменить, как и всем, но ставить эксперименты над обществом – это жестоко. Это значит, признать себя выше бога, стать диктатором судеб. Тут надо действовать тонко и очень аккуратно. Это как вести слепого через минное поле: один неверный шаг, и всё рухнет.

– Я уверен, что это возможно!– ударил кулаком по столу Бернар.– Мало-помалу, человек будет исправляться под действием новой идеологии.

– Это просто какая-то новая религия,– усмехнулся Мирослав.

– Нет никакой гарантии, что новая система координат исправит положение,– сказал я.– Здесь нужен принципиально иной подход.

– Ты прав,– внезапно раздался женский голос – все вздрогнули. Молния стояла у входа в кают-компанию.– Простите за невольное подслушивание. Такой спор я не могла пропустить. Если позволите, я прокомментирую.

– Да... конечно...– не сразу отозвался Северин.

– Дело в том, что мои создатели давным-давно уже прошли эту стадию. Они поставили эксперимент по построению идеального общества, который с треском провалился. Это была трагедия, большая трагедия, которая подорвала веру моих создателей в светлое будущее. Они были очень похожи на вас... точнее, вы очень похожи на них и не только внешне. Ни одна религия, никакие убеждения не смогут исправить недостатки человечества в глобальном масштабе. Как грибы после дождя появляются новые учения, группы, общества с благородными намерениями. Это хорошо, и это даёт надежду, но не более того.

– Вы говорите не самые приятные вещи,– признался я.

– Увы, такова неприглядная истина.

– Мы должны признать, что мы обречены на вечное брожение?– поражённо и даже обиженно спросил Бернар. Как я был с ним солидарен в этот момент!

– Всё это этапы развития разума, мой друг. Детские мечты, которые так желанны, но ещё недостижимы. У вас несколько путей: смириться с положением вещей и ждать, пока волны развития выкинут вас на новый уровень, или заняться евгеникой на свой страх и риск.

– А какой путь избрали твои создатели?– спросил я.

– По воле случая оба. Это был трудный путь: великое множество ошибок грозили нам катастрофой и даже гибелью, но они выжили, поняли свою суть, смысл своего существования, причину и следствие всех действий. Вот самое главное: понять себя. Тогда уже не будет места революциям, грабежам и насилию. Всё зло проистекает от непонимания своего места и своей роли в великой игре под названием Жизнь. Оно уйдёт само собой, как недоразумение, как вылеченная болезнь разума.

Молния говорила чётко и без лишний слов. Мне её речь казалась убедительной и полной скрытого смысла.

– И кто же мы в этой игре, пешки или ферзи?– спросил я.

– Ответ на этот вопрос вы должны найти сами. То, что выбросило вас из лона инстинктов и даровало вам разум, при желании можно назвать слепым случаем. Законы природы устроены таким образом, что разум появляется всегда (рано или поздно), вырывается на свободу, как птица из клетки, и рвётся ввысь. Пока он ещё молод и едва осознаёт себя, неизбежны ошибки.

– И вы хотите огородить нас от ошибок?– спросил я. Наверное, мы и взаправду кажемся им детьми.

– Разве можно учить ребёнка, ограждая его от всех опасностей мира? Не разбив колено, не научишься ходить,– ответила Молния.

Я уже не понимал, что творится вокруг меня. Только что мне казалось, что я нащупал ниточку, как она не привела к клубку, а оборвалась в самый неожиданный момент. И его ещё предстояло распутать!

– Ястреб?– спросила она, глядя вверх.

– Да, я всегда здесь,– ответил искин.

– Ты знаешь, для чего тебя создали?

– Я могу выдать перечень моих задач.

– Нет, не стоит. Я отвечу тебе и скажу Юре то, о чём он уже давно догадывается. Искины – результат желания человека понять самого себя, как и вся наука – результат понять своё окружение. Твой создатель пытался наделить тебя эмоциями, разумом, чтобы понять, кто он такой. Так ты чувствуешь?

– Мои вычисления показывают, что да. Я уже когда-то говорил это.

– Ты не способен на чувство, ты лишь механизм.

– Как так?– возмутился искин.

– Он возмущён,– указал я.

– Имитация. Очень искусная имитация. Как искины, созданные людьми, являются попыткой человека понять себя, так и разум – попытка Вселенной понять саму себя. Здесь имеет место быть цепь причин и следствий, идущая из самых основ мироздания. Разум основан на феномене жизни. И любой феномен имеет своё продолжение в метафизике, образуя ещё один слой реальности. Жизнь и разум тоже имеют свою метафизику.

– Вы говорите о душе?– неуверенно спросил Белоусов.

– Не знаю, это слово может ввести вас в заблуждение. Кажется, вы приписываете ему некий мистический смысл, а ведь нет ничего мистического, когда смотришь сверху, нет.

– Но ведь ты тоже искусственный интеллект,– напомнил Белоусов.

– Я? Нет-нет,– рассмеялась она.– Забавно. Нет, я живая, так же как вы или любое другое существо. Во мне тоже присутствует метафизическое продолжение.

– Но... ты ведь не отрицала.

– Я не знала, что вы имеете в виду. Я же только проснулась, мои знания там были неполны. Теперь, когда я вернулась, многое узнала, сбросив оболочку. Правда, многое потеряла, но об этом не жалею. Да, они,– она указала куда-то за спину,– меня создали, они – мои родители, создатели новой формы жизни, а не синтетики.

– Я не вижу никакой логики,– заявил Ястреб.– Множество людей утверждали, что я живой и признавали меня живым, разговаривают со мной и даже дружат.