Текст книги "В тусклом, мерцающем свете (ЛП)"

Автор книги: sunflowerseedsandscience

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– Что там у вас, рядовой? – спрашивает Малдер, когда Скалли останавливается перед ним. В ответ он расправляет бумагу, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся относительно коротким письмом, написанным аккуратным почерком Скалли.

Подпись внизу, однако, принадлежит рядовому Джеймсу Хелси.

– Мне придется переписать его перед отправкой, – подавленно говорит Скалли. – Не хочу, чтобы его жена и сын читали его последние слова на бумаге, запачканной его кровью.

Малдер отрывисто кивает.

– Это будет разумно, – говорит он срывающимся голосом. Скалли делает вид, что не замечает этого, складывая и убирая письмо, и вместе они продолжают заниматься мрачной и неприятной работой по опознанию павших, делая все от них зависящее, чтобы ни одна семья не осталась в неведении о судьбе их мужей, братьев, отцов и сыновей.

Позже роту Малдера навещает полковник Скиннер. Он выглядит измотанным, но мрачным и решительным. Малдер отдает ему честь.

– Капитан Малдер, каковы ваши потери? – спрашивает Скиннер, отвечая на приветствие.

– Девятнадцать погибших, двадцать один человек достаточно тяжело ранен, чтобы им потребовалась немедленная госпитализация, и еще у двадцати трех ранения средней тяжести, сэр, – рапортует Малдер. – Пропавших нет, мы всех так или иначе пересчитали. У большей части моих людей полностью закончились боеприпасы. У оставшихся едва ли по пять патронов на человека.

Скиннер отрывисто кивает.

– В остальных ротах дела обстоят схожим образом, – говорит он.

– Когда, по-вашему, нам ожидать пополнения запасов, сэр? – уточняет Малдер.

– Точно не знаю, капитан, – признает Скиннер. – Здесь только что побывал адъютант полковника Винсента – он сообщил, что нас уведут с этого холма в течение получаса или около того. Следующей атаки на эту позицию сегодня не ожидается; солнце село, и люди полковника Чемберлена отогнали мятежников достаточно далеко, так что у них не будет времени на организацию нового наступления. Вероятнее всего, у них не окажется и достаточного количества людей; наступавшие на холм полки понесли большие потери.

– Что слышно о состоянии полковника Винсента? – с опаской спрашивает Малдер, и выражение лица Скиннера без слов дает понять все, что ему нужно знать.

– Он вряд ли проживет больше пары дней, – тихо отвечает Скиннер, и облегчение Малдера от того, что дневное сражение окончилось, почти испаряется. – Пока неизвестно, кто займет его место во главе 3-й бригады. – Скиннер внезапно пронзает Малдера строгим взглядом. – И раз уж мы заговорили о раненых офицерах, капитан Малдер, не хотите ли вы объяснить мне, о чем, бога ради, вы думали, когда решили выскочить навстречу наступающим солдатам противника?

– Я делал только то, что вы мне сказали, сэр, – возражает Малдер. – Вы сказали собрать боеприпасы у ближайших павших мятежников, если это возможно.

– Я сказал, – раздраженно бросает Скиннер, – что если будет время перед их повторной атакой, вы прикажете своим людям собрать боеприпасы у павших мятежников. Я не говорил, что вы должны броситься туда сами, представляя собой легкую мишень для их оружия.

– У меня не было достаточно времени, чтобы отдать такой приказ перед их повторным наступлением, – возражает Малдер. – И я не собирался приказывать своим людям отправляться туда, если не был готов сам это сделать. Как бы там ни было, это дало нам достаточно боеприпасов, чтобы продержаться до вылазки 20-го Мэнского.

Полковник Скиннер продолжает сердито смотреть на него, но потом вздыхает и сменяет гнев на милость.

– Что ж, полагаю, что сделано, то сделано, – признает он. – В любую минуту нам прикажут возвращаться за расположение войск для ночевки. Не знаю, что ждет нас завтра, но рискну предположить, что нас снова бросят на передовую только в крайнемслучае. Но раз такая вероятность не исключена… отдохните и убедитесь, что все ваши люди последуют вашему примеру.

Когда Скиннер уходит, чтобы донести это послание до других капитанов, Малдер обессиленно опускается на камень и наблюдает за тем, как санитары медицинского корпуса осторожно лавируют с гружеными носилками между деревьями и камнями, относя раненых с холма в полевой госпиталь. «С похоронами скоро будет покончено, – думает Малдер, – и все павшие сегодня с обеих сторон упокоятся с миром».

Малдер скорее чувствует, чем видит, как рядовой Скалли вскоре садится рядом с ним. Никто из них не произносит ни слова; они просто молча смотрят, как раненых уносят прочь. Масштаб произошедшего здесь, количество погибших, как в роте Малдера, так и в полку в целом, только теперь начинает доходить до них, когда приток адреналина от осознания победы начинает выветриваться. Малдер опускает голову, вдруг почувствовав себя совершенно разбитым. Внезапная сухость во рту становится невыносимый, и он неуклюже шарит по поясу в поисках фляжки, которая оказывается давно уже пустой.

Заметив краем глаза какое-то движение, Малдер разворачивается к рядовому Скалли, который предлагает ему свою фляжку. Малдер благодарно принимает ее и делает глубокий глоток прохладной воды, после чего возвращает ее другу.

– Я держал ее наполненной, – говорит Скалли, – как ты мне и сказал.

Малдер улыбается и одобрительно кивает. Скалли убирает фляжку обратно за пояс, и они снова погружаются в молчание… но Малдер уже начинает чувствовать себя лучше, подбодренный неизменным присутствием своего друга.

Вскоре прибывает новый полк, чтобы взять на себя оборону холма, и Малдер приказывает остаткам своей роты построиться. Измотанные солдаты спускаются по склону, и большинство из них едва держится на ногах от усталости – Малдер, разумеется, тоже среди них. Он понятия не имеет, сколько и куда они маршируют; знает только, что в конце концов полк останавливается на покрытой травой земле под молодой порослью деревьев, которые с наступлением утра укроют их в своей благодатной тени. Палатки сегодня ставить не будут; повозки с запасами остались позади, и, в любом случае, невозможно предугадать, что может случиться утром. Даже притом, что завтра полку, вероятно, не придется участвовать в боевых действиях, им все равно надо быть готовыми быстро подняться и двинуться туда, куда их позовут, в любую минуту.

Как только раздается команда выйти из строя, Малдер тяжело опускается на землю рядом с ивой; рядовой Скалли ложится рядом с ним. Скалли кажется лишь слегка более бодрым, чем Малдер себя чувствует.

– Дай взглянуть на твою голову, Малдер, – говорит он, – пока ты еще не заснул. Рану надо по возможности очистить. – Малдер лишь стонет в ответ, но покорно перекатывается на бок, чтобы Скалли мог осмотреть его затылок в стремительно тускнеющем свете дня. Он ощущает, как осторожные пальцы скользят сквозь его волосы, и шипит от боли, когда они задевают порез. – Я полью немного воды на рану, хорошо? – спрашивает он, и Малдер согласно хмыкает. Затем он слышит слабый стук, когда Скалли снимает фляжку с пояса, и пару секунд спустя испытывает приятное ощущение от прикосновения прохладной воды к затылку.

– Хорошо, – сонно бормочет он.

– У меня остался один чистый платок, – говорит Скалли. – Я перевяжу тебе голову, ладно?

– Угу, – бормочет Малдер, уже практически засыпая, но все равно наслаждаясь ощущением прикосновения пальцев Скалли к своим волосам. Это странно успокаивает и при этом делает его еще более сонным. Скалли оборачивает платок вокруг его головы и завязывает узел спереди, рядом со лбом, чтобы он не беспокоил Малдера, если тот будет ворочаться во сне.

Последнее, что он помнит перед тем, как проваливается в сон, это как рядовой Скалли растягивается рядом с ним на земле; он ложится так близко, что их рукава слегка соприкасаются.

Когда они просыпаются несколько часов спустя, вокруг царит кромешный ад.

Грохот канонады настолько силен, что поначалу Малдер даже не может понять, какая армия его производит. Он рефлекторно перекатывается на живот, еще даже не до конца проснувшись, и обхватывает голову руками в защитном жесте – рядом с ним Скалли принимает такое же положение. Они оба ползут на животах, пока не оказываются ближе к деревьям, под которыми расположились на ночь, вслепую ища любую защиту, какую только могут получить.

Утро еще не наступило, однако слабое розовое сияние заливает горизонт на востоке, а значит, рассвет уже не за горами. Малдер наконец просыпается достаточно для того, чтобы понять, что, хотя артиллерийский огонь ведут обе стороны, целью является отнюдь не их конкретный полк. В данный момент они вне опасности.

Обстрел продолжается так долго, что у Малдера возникает серьезное подозрение, что этот оглушительный рев никогда не закончится. Люди вокруг него прячут головы между колен, плотно затыкая уши в тщетной попытке заглушить эту какофонию. Скалли вжимает голову в плечи, но пустое выражение его лица говорит о том, что молодой рядовой мысленно находится где-то в другом месте, скрываясь в каком-то тайнике своего разума, подальше от этого ада на земле, в котором они сейчас очутились.

Солнце восходит, но бомбардировка не стихает, и Малдер обнаруживает, что, несмотря ни на что, снова хочет спать. Он пытается держать глаза открытыми, но вскоре соскальзывает набок. Когда его голова соприкасается с плечом Скалли, он резко выпрямляется, но юный солдат криво улыбается ему и похлопывает себя по тому месту, которого только что касалась голова его капитана. Малдер практически слышит голос своего друга, хотя Скалли и не произносит этого вслух: все нормально, я не возражаю. Он благодарно, хотя и несколько застенчиво улыбается и снова роняет голову на плечо Скалли.

Он просыпается после легкой дремоты, когда их обходит солдат с мешком, наполненным галетами для всего полка. Какими бы неаппетитными Малдер (и остальные мужчины) ни находили эти жесткие и зачастую червивые сухари, больше рассчитывать им сейчас не на что. Желудок Малдера болезненно сжимается от голода, так что он смиренно начинает сосать кусок галеты, пока она не размягчается достаточно для того, чтобы ее можно было есть.

Где-то около часа дня уровень и сила звука внезапно меняются. Канонада звучит ближе, и всему полку одновременно становится понятно, что им лучше быть готовыми двигаться в любую минуту. Они со Скалли поднимаются и собирают свои побросанные вещи – остальные вокруг них заняты тем же самым. Полковник Скиннер приближается к ним, на ходу пристегивая саблю.

– Скоро начнется атака, – говорит он Малдеру. – Похоже, что конфедераты почему-то решили ударить по нашему центру. Без сомнения, они пытаются ослабить нашу оборону с помощью тяжелой артиллерии, а затем, когда решат, что уничтожили часть наших орудий, начнут наступление.

– По нашему центру? – недоверчиво переспрашивает Малдер. – Не похоже это на генерала Ли.

Скиннер пожимает плечами.

– Просто передаю вам то, что услышал, – поясняет он. – Вчера он пытался ударить по нам с обоих флангов, и наши ряды устояли, так что сегодня он собирается попробовать наступление на центр. Возможно, он думает, что там наша оборона слабее.

– А это так? – встревает Скалли.

– Отнюдь, – отвечает Скиннер. – Но даже если бы и так, то ненадолго. Я только что получил приказ, и как только пушки смолкнут, мы отправимся к центру оборонительного рубежа в качестве резервных сил на случай возможной атаки врага.

Малдер и Скалли обмениваются обеспокоенными взглядами.

– Мои люди истощены, сэр, – говорит Малдер. – И у нас почти не осталось боеприпасов. Какая от нас может быть помощь?

– Надеюсь, нас о ней и не попросят, – отвечает Скиннер. – И, в крайнем случае, если она все-таки понадобится, я полагаю, что нас снабдят боеприпасами.

Малдер собирает свою роту, так что когда обстрелы прекратятся и поступит приказ, у них уйдет меньше времени на формирование строя – трудная задача, учитывая оглушительный грохот непрекращающейся бомбардировки, не говоря уже о нервозности и усталости его людей. Большинство из них до сих пор не пришли в себя после вчерашней жестокой битвы, и никто не получил достаточно отдыха (и еды, если уж на то пошло), чтобы преодолеть усталость.

Меньше чем через полчаса, хотя обстрел все еще продолжается, полковник Скиннер снова появляется и отдает приказ остаткам полка собираться и следовать в их новое расположение. Они идут по дороге (Малдер замечает дорожный указатель с надписью «Танитаун-роуд») на север, в тыл Союзным войскам – по хребту, через лес на открытое поле. Маленький городок Геттисберг смутно различим сквозь плотный дым пушек Союза.

Полк почти достиг своего пункта назначения, когда пушки внезапно смолкают, и возникшая вслед за этим тишина кажется какой-то неестественной. Мужчины тревожно переглядываются, задаваясь вопросом о том, что это предвещает и чего им ожидать дальше.

Скиннер приказывает полку остановиться на обочине окаймленной деревьями дороги, примерно в двухстах метрах от центра Союзной линии обороны, где ожидающие войска скопились на длинном узком хребте. Хотя не поступает приказа выйти из строя, многие мужчины садятся в высокую траву, и, когда Скиннер не останавливает их, Малдер следует его примеру. «Есть смысл в том, – думает он, – чтобы поберечь силы, пока они ожидают, понадобятся ли сегодня или нет».

Вдруг среди ожидающих на гребне войск возникает переполох – капитаны спешно возвращаются к своим ротам, полковники и лейтенанты вскакивают на лошадей и мчатся прочь – все вокруг готовятся к угрозе, которую Малдер пока не видит.

Заметив краем глаза быстрое движение справа от себя, он поворачивается как раз вовремя, чтобы увидеть, как рядовой Скалли подтягивается на низко расположенных ветвях высокого дуба.

– Не вижу, что там происходит, с такого расстояния, – говорит он, глянув на Малдера, прежде чем снова начинает карабкаться вверх. Он останавливается, когда взбирается на высоту примерно шести метров. Какое-то время он ничего не говорит… а потом Малдер слышит, как он тихо ругается.

– В чем дело, рядовой? – зовет его Малдер. – Что вы видите? – Никакого ответа. – Скалли! Что ты там видишь?

– Словами не опишешь,– отвечает Скалли нечитаемым тоном. Малдер оглядывается, но полковника Скиннера поблизости нет. Он поворачивается к ближайшему к нему человеку, рядовому из его роты по фамилии Фитцсиммонс.

– Позови меня, если полковник вернется или если нам прикажут двигаться дальше, – говорит он солдату, который кивает в ответ. Малдер поворачивается к дубу и следует за своим другом – с несколько большим трудом, внимательнее выбирая ветки, на которые перенести свой вес. Он, в конце концов, по крайней мере на двадцать килограммов тяжелее Скалли. Малдер настолько сконцентрирован на том, чтобы безопасно взобраться на дерево, что не осматривает поле, пока не оказывается рядом со Скалли… но когда он это делает, у него перехватывает дыхание от увиденного.

Под хребтом, где ожидает армия Союза, земля переходит в широкое плоское поле, раскинувшееся по крайней мере на милю, за пределами которого снова начинается лес. Прямо под навесом крон деревьев, с ничем, кроме травы, разделяющей их и ожидающих солдат в синем, находится несчетное количество конфедеративных войск, чьи полковые знамена развеваются высоко в воздухе; офицеры ведут их вперед, некоторые даже на лошадях, делая себя легкими и очевидными мишенями.

И на другом краю этого открытого пространства их ожидают расположенные в несколько рядов пушки Союза.

– Их забьют, как скот, – очень тихо произносит Малдер. – Скосят, как траву, каждого из них.

Глянув на Скалли, он понимает, что молодой солдат пришел к тому же выводу.

– Что они надеются добиться этим? – спрашивает его Скалли. – Они и вправду думают, что наш центр настолько слаб, что мы не сможем отбросить их назад в случае атаки? Без прикрытия, с такого расстояния?

У Малдера нет на это ответа. Они со Скалли молча наблюдают за тем, как солдаты ряд за рядом медленно выходят на открытое пространство, все дальше и дальше от прикрытия деревьев. С их удачной позиции они видят вспышку активности перед их линией обороны, когда солдаты заряжают пушки, заталкивая ядра в дула, и отступают на безопасное расстояние за колеса. Малдер отчаянно хочет отвести взгляд, но обнаруживает, что не может этого сделать, когда фитили зажигаются, пушки стреляют, и в рядах конфедератов образуются кровавые провалы.

И все же люди в сером продолжают наступать.

Рядом с ним раздается тихий приглушенный звук, и, повернувшись, Малдер видит слезы в глазах Скалли. Он крепче хватается за ветку одной рукой, вторую успокаивающе положив на плечо друга. Скалли накрывает ее своей, и они наблюдают в полнейшем ужасе, как целая дивизия конфедератов безжалостно уничтожается. Они подходят к рядам Союза ближе, чем Малдер мог себе представить – так близко, что местами сражающиеся стороны переходят в рукопашный бой… но их поражение в итоге неизбежно, и когда окруженные ряды серых мундиров наконец бегут, количество тех, кто смог отступить назад через поле под прикрытие деревьев, удручающе мало.

– Это конец, – дрожащим, отчаянным голосом произносит Скалли. – Правда, Малдер? Не может быть, чтобы генерал Ли снова попробовал атаковать после такого. Ведь так?

Малдер не представляет, как это возможно… но с другой стороны, он не понимает, как командующий уровня Ли мог вообще приказать устроить такое наступление, которое они только что наблюдали.

– Пойдем, – с трудом говорит он Скалли. – Давай спустимся и выясним, что случится дальше.

========== Глава 4 ==========

***

4 июля 1863 года

Геттисберг, Пенсильвания

Когда Малдер просыпается утром 4-го июля, первое, что он видит, перевернувшись на бок – это рядового Скалли, свернувшегося на земле меньше чем в тридцати сантиметрах от него. Он на мгновение сбит с толку, ведь его не было в палатке, когда он засыпал прошлой ночью, но потом приходит смутное воспоминание о том, как Скалли пришел где-то посреди ночи с серым лицом и трясущимися руками и попросил у Малдера (который даже толком не проснулся) разрешения переночевать в его палатке. Тот с готовностью согласился и вновь заснул.

А теперь, наблюдая во сне за этим худощавым рыжеволосым юношей, свернувшимся в клубок словно бы в попытке защититься от окружающего мира, Малдер в очередной раз вспоминает, насколько его друг на самом деле молод. Ни у кого из них за последние три-четыре дня не было ни одной свободной минуты для бритья, и тем не менее лицо Скалли совершенно гладкое, на бледной веснушчатой коже нет ни тени щетины. Ему может быть, с внезапной ясностью осознает Малдер, всего тринадцать или четырнадцать лет. Обычно Малдер не особо задумывается над тем, чтобы выяснить истинный возраст Скалли, в основном потому, что тот всегда кажется таким взрослым и умелым – более того, частенько в этом с ним не могут сравниться большинство куда более старших мужчин под началом Малдера. Но после этих нескольких дней… после жестокой битвы на Литтл-Раунд-Топ, после кровавой бойни, которую они наблюдали с ветвей дуба над Кладбищенским хребтом, и особенно после часа, последовавшего за вчерашним ужином, который Скалли провел за переписыванием последнего письма покойного Хелси его семье на чистую от крови бумагу… Малдер всерьез задумывается над тем, что, возможно, лучшее, что он может сделать для своего друга – это выдать его, чтобы его отослали домой… или, по крайней мере, перевели в музыкальный корпус.

Он знает, что ему, вероятно, следует так и поступить… но, к своему стыду, не хочет этого по чисто эгоистичным причинам. И не только потому, что Скалли как стрелок очень полезен в бою. Все кажется куда более терпимым, когда у него есть возможность поговорить, посмеяться или даже просто насладиться уютной тишиной со Скалли, и Малдер, как бы ему не хотелось это признавать, меньше всего на свете хочет расставаться с этим единственным источником счастья и комфорта.

Он продолжает наблюдать за другом и видит, как Скалли в конце концов просыпается, потягивается и открывает свои голубые глаза, сонно моргая. Мягкая, томная улыбка озаряет его симпатичные черты… и, отвечая на улыбку Скалли, Малдер уже не в первый раз ощущает нечто не поддающееся определению, нечто приятное, но также слегка странное. Он загоняет эту мысль в дальний уголок сознания, не желая анализировать ее, и садится на спальном коврике, вытягивая затекшие руки и выгибая спину, пока позвонки не издают хруст. Он стонет и снова ложится.

– Думаю, я уже и забыл, каково это – спать на настоящей кровати, – замечает он, и Скалли посмеивается.

– Да, уже практически незнакомое ощущение, – сухо соглашается он. – Вот погоди, мы вернемся домой после войны и приведем наши бедные семьи в полнейшее замешательство тем, что будем выбираться из наших уютных, удобных постелей и спать на голом деревянном полу.

Малдер от души смеется.

– Моя семья привыкла к тому, что я брожу по дому в любое время ночи, – говорит он. – Полагаю, им не придется сильно перестраиваться, если я продолжу это делать и после войны.

– Из всех моих родных у меня всегда был самый крепкий сон, – сообщает Скалли. – Моя мать говорит, что даже когда я был еще совсем маленьким, то мог и фактически засыпал в любое время, в любом месте и любом положении.

– Сейчас это определенно сослужит тебе хорошую службу, – замечает Малдер. – Завидую этой способности. Мне довольно легко заснуть, если я такой уставший, как в последнее время… но подожди до зимы, когда нам нечем будет заняться, кроме строевой – я буду полночи бродить по лагерю.

– Тогда я стану дремать днем, чтобы составлять тебе компанию в этих твоих ночных брожениях, – говорит Скалли, и Малдер усмехается ему. Мысль о том, что им придется провести зиму в поле с почти полным отсутствием каких-то занятий и невозможностью куда-либо пойти, кажется менее унылой, если компанию ему составит Скалли.

Скалли с трудом выпрямляется, потирая заспанные глаза, и придвигается ближе к Малдеру.

– Дай взглянуть на твою голову, – говорит он и тянется к платку, все еще обернутому вокруг раны Малдера; тот покорно поворачивается. Скалли осторожно снимает импровизированную повязку, и Малдер вновь ощущает, как пальцы друга осторожно ощупывают рану, но на этот раз дискомфорт куда меньше, чем вчера. Скалли издает тихий удовлетворенный звук и убирает руки.

– Заживает хорошо, – сообщает он Малдеру, складывая запачканный платок и убирая его в карман. – Будет, вероятно, чесаться по мере заживления, но боли ты не почувствуешь.

– Спасибо, Скалли, – благодарит Малдер, но тот лишь отмахивается и начинает собирать свои вещи, небрежно брошенные прошлой ночью, когда он зашел в палатку и попросил разрешения остаться. Малдер делает то же самое. Когда он надевает китель, ему внезапно приходит на ум одна мысль. – Знаешь, Скалли, – замечает он, – по-моему, я никогда не видел, чтобы ты снимал свой китель перед сном. Разве тебе в нем удобно? Особенно в такую жару?

Скалли опускает глаза, не встречаясь с ним взглядом… и Малдер готов поклясться, что бледные щеки его друга слегка розовеют.

– Жара меня не слишком беспокоит, – пожимая плечами, говорит он и встает, чтобы застегнуть ремень. Тяжело вздохнув, Малдер поднимается на колени, сворачивает спальный коврик и ремнями закрепляет его на спине над ранцем. Они со Скалли подныривают под полог палатки и выходят навстречу влажному пасмурному июльскому утру.

В отсутствие приказа двигаться дальше солдаты полка либо слоняются по лагерю без дела, либо группами сидят у костра с готовящейся едой, пользуясь этим затишьем, чтобы восстановить силы после двух дней сражений, последовавших за днями непрерывных переходов по жаре. Малдер и Скалли усаживаются у костра вместе с остальными мужчинами из их роты, но вскоре начинает накрапывать дождь, и они вынуждены ретироваться под укрытие ближайших деревьев. Снова устроившись и наблюдая за дождем, никто из присутствующих, кажется, не испытывает потребности заполнить возникшую тишину разговорами.

– Я сегодня заходил в госпиталь, – какое-то время спустя объявляет один из собравшихся, рядовой Йоргенсен. – Видел некоторых наших. Ну, то, что от них осталось.

– Я и сам подумывал сходить туда прежде, чем мы двинемся дальше, – говорит Малдер, но Йоргенсен качает головой.

– Я бы на вашем месте этого не делал, – горячо возражает он. – Я уже здорово жалею, что ходил.

– Почему? – спрашивает Малдер.

– Там черти что творится. Снаружи палаток свалены в кучу отрезанные конечности, воняющие так, что хоть святых выноси, да еще облепленные мухами… люди внутри кричат и плачут перед смертью… – Он содрогается при этом воспоминании. – Этих людей с ножами называют хирургами, врачами, но правильнее было бы называть их коновалами – вот кто они на самом деле. Стоит только тебе получить ранение в руку или ногу, как они сразу говорят: отрезай ее. Это все, что они умеют.

– Ты и понятия не имеешь о том, каково это – быть полевым хирургом, Йоргенсен. Отрезать поврежденную конечность – это единственное, что они могут сделать в большинстве случаев, – гневно восклицает Скалли. Малдер резко поворачивает голову в его сторону, удивленный столь бурной реакцией– и не он один. Йоргенсен и сам озадачен; Скалли редко общается с ним, несмотря на то, что они делили палатку в течение нескольких месяцев.

– Да? А тебе-то откуда это знать, малыш Дэнни? – огрызается он, окидывая оппонента сердитым взглядом. Скалли выглядит так, словно вдруг осознал, что сказал лишнее, и медлит перед ответом.

– У моего отца был… был друг в Вест Честере, – запинаясь, начинает он. – Он был врачом и, когда разразилась война, вызвался работать полевым хирургом. Он рассказывал нам о том, что собой представляют полевые госпитали, когда однажды заезжал навестить отца. Он говорил, что при том количестве раненых, с которыми госпиталям приходится иметь дело, и недостатке квалифицированных докторов, чаще всего выбор стоит между отрезанием поврежденной конечности и медленной смертью пациента от заражения крови или инфекции.

Рядовой Йоргенсен, которому нечего на это ответить, погружается в угрюмое молчание, но Малдер с любопытством приглядывается к Скалли. Он чувствует, что за этой историей стоит больше, чем его друг открыл им – что он не договаривает чего-то важного об этом знакомом своего отца. Он делает себе мысленную заметку спросить Скалли об этом позже, если посчастливится, так, чтобы молодой солдат не спрятался в свою раковину в тот же момент и не замолк, как обычно происходит, когда в разговоре всплывает тема его семьи.

Утро плавно переходит в день, приносящий мало изменений в погоде, пока около двух часов не звучит звук горна, означающий, что полку пора сворачивать лагерь и собираться в поход. Малдер помогает сложить палатки и потушить костры, после чего выходит на дорогу вместе с остальными людьми.

Прискорбно видеть полк в сборе при свете дня, когда их потери кажутся особенно заметными из-за куда меньшего числа солдат в их ротах. Они сомкнули ряды, и в них нет пустот, но все равно наглядное доказательство сокращения их количества подобно болезненной пощечине.

– Я слышал, что в других полках дела обстоят даже хуже, – тихо делится с ним информацией Скалли, когда они занимают свои места. – Мне рассказывали, что 24-й Мичиганский потерял троих из четырех своих людей убитыми, ранеными или захваченными в плен.

Малдер пытается представить, нарисовать в уме картину полка, уменьшенного до четверти от своего первоначального состава всего за один день, когда из десяти рот остаются лишь три, и это причиняет ему боль. Он косится на Скалли, и чувство вины от того, что он осознанно ведет кого-то столь юного в бой, где людям приходится иметь дело с такими вот вероятностными исходами, охватывает его с новой силой.

– Скалли, – говорит он, понижая голос, чтобы его не услышали остальные, – я хотел кое-что с тобой обсудить.

Скалли вопросительно смотрит на него.

– Что именно? – спрашивает он. Рядовой рядом с ним, низенький коренастый мужчина по фамилии Эмерсон, переводит взгляд на молодого солдата, усмехается и толкает локтем своего соседа. Малдер ругается про себя; сейчас определенно не место и не время начинать личный разговор.

– Так, ерунда, – поспешно отвечает он. – Неважно.

Дана команда двигаться, что они и делают. Малдер рассеянно размышляет над тем, куда они направляются и что их ждет дальше. Полковник Скиннер, возглавляющий полк верхом на лошади, еще не поделился со своими капитанами планами на день. У Малдера возникает сильное подозрение, что даже Скиннер, вероятно, не знает, куда они идут. Насколько ему известно, никого еще официально не назначили командовать 3-й бригадой вместо полковника Винсента, и, вполне возможно, Скиннер просто следует за полком перед ними и надеется, что они откуда-нибудь получат приказы.

Всего через несколько минут после возобновления марша накрапывающий дождь внезапно превращается в ливень, и вскоре уже грунтовая дорога, по которой они идут, становится грязевым потоком. Продвижение замедляется: и без того уставшим людям приходится прилагать еще больше усилий к тому, чтобы переставлять ноги в пристающей к их ботинкам грязи, а когда жужжащие рои комаров находят их и начинают лакомиться любой незащищенной плотью, которую могут обнаружить, страдания полка достигают своего апогея.

– В такие времена, – говорит Скалли Малдеру, прихлопывая очередного комара на руке, – я почти соглашаюсь с тем, что, возможно, моя мать была права, когда говорила, что сбегать для вступления в армию – плохая идея.

– Еще не поздно, – отвечает Малдер. – Ты всегда можешь сигануть в лес, пока никто не видит. Роста ты небольшого, а эта грязь довольно глубока. Я могу сказать полковнику Скиннеру, что ты потерялся в ней. Не думаю, что он усомнится в моих словах. – Скалли разражается смехом, качая головой, а Малдер внутренне ликует: за сегодня Скалли уже дважды добровольно поднял в разговоре тему своей семьи. Малдер определенно воспользуется этим позже, если найдет время, и посмотрит, сколько еще сведений сможет вытянуть из своего друга.

Дождь идет на убыль перед заходом солнца, и когда тучи наконец начинают рассеиваться, люди издают хриплый крик радости. К их общему ужасу, однако, они вскоре обнаруживают, что нехватка осадков делает походные условия не лучше, а хуже. Дорога уже покрыта грязью в пятнадцать сантиметров глубиной, которая забрызгивает их с ног до головы, а без дождя, способного смыть ее прочь, она прилипает и засыхает.

Примерно через час после захода солнца звучит приказ сделать привал на ночь. Рядовые разносят слух, что меньше чем в полумиле от дороги есть озеро, и многие мужчины тут же отправляются в том направлении, чуть с ума не сойдя от перспективы освежиться после дневной маршировки, сбросить грязную униформу и смыть как можно больше засохшей грязи и пыли с их голов и тел.