Текст книги "Время — деньги (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Нам открыла очень красивая женщина – веснушчатая, но черноволосая.

– Доброе утро, я – Поль, он – Томас, – не дал ей даже спросить Поль. – Наши друзья – трое братьев по оружию и девочка, дочь Аннет, – должны были добраться до вас…

– Вы Поль? – женщина изумлена. – Тот самый?

– Который?

– Вот! – Она из кармана неудобоваримой накидки испанского вида вытащила листок, развернула и быстро прочитала: – «Розыск. Поль Варенá, 1924 года рождения, бежал из-под защитного ареста в Страсбурге, виновен в убийстве гауляйтера Монка, подрывах поездов на железных дорогах севера Французской провинции, взорвал здание гестапо в Фальсбуре, организатор бегства заключённых из концентрационных лагерей. Особо опасен, обладает искусством перевоплощения. Подлежит аресту и отправке в рейх согласно директиве 7 декабря 1941 года. Две тысячи пятьсот рейхсмарок за голову опасного преступника».

– О! Да я звезда! – горько усмехнулся Поль. – Так наши друзья здесь?

– Конечно! Пойдёмте, они на заднем дворе.

Мы пошли за женщиной сквозь узкий чистый коридорчик. На заднем дворе – что-то типа мансарды, которая выходит в садик. Там между кряжистых, уставших от лета яблонь деловито расхаживал петух, а на мансарде все те, кого я так хотел увидеть живыми: за столом с нарядной скатертью сидели Иван и Шон, на перилах восседал Пауль. Тут же на одноногом стуле для пианино ещё один человек – усатый, лысоватый, небольшого роста, должно быть Этан Вердье.

– Смотрите, кого я вам привела! – воскликнула хозяйка. Все открыли рты. Первый соскочил Пауль и кинулся к Полю:

– Поль! Жив? Жив! Жив! Жив! Зараза, ты жив!

Иван поспешно встал и прижал меня к себе:

– Я переживал, я думал, что тебя взяли… Прости нас, что…

– Иван, опасность… – шёпотом по-русски успел шепнуть я ему в ухо. – Предатель!

Иван услышал, удивлённо посмотрел на меня, но эйфория встречи уже разрослась: меня теребил Пауль, хлопал по спине улыбающийся Шон, тряс руки новый знакомый, действительно Этан Вердье. Нас представили Инес – той самой красивой женщине, она побежала в дом варить для нас кофе. В общем, типа дня победы на очень локальном уровне. Все расспрашивают, как мы встретились, как добрались, где ночевали, улыбаются при упоминании отца Кристофа, хмурятся, когда Поль рассказывает о смерти Бернара и ещё нескольких активистов Сопротивления. Потом начинают рассказывать они (в основном Пауль): как они долго нас ждали, как Шон прикончил троих фрицев, как они петляли по лесным тропам за этой несносной Зои, как они удивительно быстро нашли Этана и что в Жозенкуре нет отделения гестапо, здесь немецкая власть наездами.

– Поэтому здесь типография, – пылко вещал Пауль. – И я остаюсь здесь! И Шон тоже! Мы будем сражаться. Иван ещё не решил. Он всё за Томаса переживал.

Чёрт! У меня похолодело внутри, стук глазного тика, казалось, слышали все. Зачем Пауль это говорит? Поль ведь должен был узнать, где типография. Ему даже не пришлось выискивать. Теперь он знает, что типография здесь, в Жозенкуре, скорее всего в подвале дома самого Вердье. Инес принесла кофе, а я не могу пить, задыхаюсь. Понимаю, что нельзя медлить, нужно сказать им… Но как? Я ведь немой! А Поль – легенда, народный герой, которого разыскивает гестапо, раненый гаврош французского сопротивления. Выручил Иван – по-моему, он чувствовал моё состояние. Он вдруг оборвал речь друга:

– Пауль, мы ведь говорили о предательстве. У нацистов слишком много информации. И в Фальсбуре, и в Кольмаре, и теперь вот в Нанси… Вчерашняя облава наверняка дело информатора. Надо найти этого волка в овечьей шкуре.

Все замолчали. Никто не мог даже предположительно назвать имя иуды. Они были уверены друг в друге. Самые здравые рассуждения указывали на меня, как на «тёмную лошадку», и на Пауля, как на этнического немца.

– Давайте рассуждать здраво. Предатель – это тот человек, часть биографии которого нам неизвестна, ибо она скрывает мотив его действий, – это высказался Поль. Ого! Он как раз собрался «здраво рассуждать»! Он уверен, что его легенда, расписанная стараниями Лукаса, подкреплённая шрамами на спине и раной в боку, железобетонна и неопровержима. Он сейчас будет кого-то обвинять! Пора!

– Я знаю, кто предатель.

Все, кроме Ивана, шокированно повернулись на меня, так как это сказал я. В горле пересохло, и глазной тик перешёл на оба глаза. Я встал и зачем-то вытащил из-за пояса «беретту».

– Да, я не немой. Считайте, что я был послан вам специально, чтобы обнаружить предателя. Я узнал это, когда заблудился в Нанси и никак не мог выйти к кафедральному собору. Спутал его с базиликой святого Апра. Да, Поль… Я был в соседней кабинке исповедальни. Я слышал, о чём ты говорил с этим эсесовцем.

Немая сцена. Почти библейски прокричал петух. Поль встал и улыбнулся мне.

– Я не знаю, о чём ты говоришь. О какой исповедальне и о каком эсесовце. Но ты нам всё это время лгал? А Бернар тебе поверил, он тебе поверил и сейчас мёртв!

– Стоп! – вскричал Пауль. – Томас! Ты что такое говоришь? Ты с кем-то спутал Поля. Наш Поль столько гадов перебил, столько всего наворотил, что он вне подозрений! Расскажи ещё раз, что там было в святом Апре?

– Нет! – Поль выхватил пистолет. – Зачем нам его истории? Он нас всех водил за нос, он лжец! Он и есть информатор!

– Не всех! – Иван встал между мной и Полем. – Я знал, что Фома не немой.

– И ты с ним?

– Подождите! – вмешался женский голос. – Нацисты ищут Поля, – Инес трясла лживым листком, – он не может быть предателем!

– Предатель тот, кто втёрся к нам в доверие и лгал всё это время! – выплёвывал слова Поль. Он пытался обойти Ивана, как мне казалось, чтобы достать меня, он уже остановился на маленьких ступеньках, что вели вниз, в сад. – Или, может, ты захотел получить деньги за мою голову?

– Думаю, что твой Лукас никому не будет платить две с половиной тысячи, так как эта бумажка лишь театральный буклетик, рассчитанный на зрителей из сопротивления! – И загудело в голове, нервный тик перерос в тик мозговой. Чёрт! Я назвал число! А Поль захохотал:

– Да кто такой Лукас?

И я понимаю, что мне не верят, что даже Иван растерян, что в этой сцене я выгляжу как шизофреник. Мне не удалось их спасти. Я сейчас исчезну, и он их переубедит. Выход только один. Хриплю Ивану в ухо, ухватившись за его плечо:

– Запомни! Я это делаю ради вас, как это делал Алексей. Верь мне. И не возвращайся в Советы после войны.

Отталкиваю его от себя и стреляю в упор в этого мелкого, страшного, запутавшегося, выжженного дотла мальчишку. Прямо в шею, туда, где родинка. Он падает вниз, кровь делает прощальный салют, вырываясь из разорванной артерии, успеваю заметить, что он улыбается… Все кричат. Я пытаюсь бежать назад, в коридорчик, так как вижу, что Шон выхватил из руки Поля пистолет, снимает предохранитель… Я спотыкаюсь, падаю… Звук выстрела. Свист пули. И ещё выстрел…

___________________________

¹ C’est des conneries – фр. ругательство – чушь собачья. Благодарю забавное издание Гурин А.А. Ругательства на 15 языках: карманный словарь-разговорник.

² Trombiner – фр. ругательство – трахать.

³ На юге Франции существовало марионеточное государство во главе с Филиппом Петеном (в Виши), оккупационный режим был там слабее.

⁴ Чёрные треугольники нашивали на одежду заключённых концентрационных лагерей, считавшихся «неблагонадёжными», асоциальными элементами – маргиналами, тунеядцами, подозрительными, попрошайками и др.

⁵ No pasaran! – лозунг французских патриотов, «они не пройдут», появившийся ещё в годы Первой мировой.

⁶ Маки – макисы, от фр. чаща, заросли – так называли себя французские партизаны, отряды движения Сопротивления.

⁷ Herr Offizier! Wir neunte Wagen! Hier rein – Господин офицер! Мы около девятого вагона! Здесь чисто (нем.).

⁸ Транскрипция с немецкого – «Добрый день, ненавистные тараканы!» – французы издавна называли «немцев» тараканами, как те их – «лягушатниками».

========== Глава 6. 2500 ==========

Темнота и крик. До хрипоты, до боли в горле. Протяжно, истерично. И ещё глухой требовательный стук.

Я не сразу понял, что кричу сам. Только когда кончился воздух в лёгких и нужно было набрать его вновь, я осознал, что это моё «а-а-а!». Я лежу на боку. Без сомнения – я в помещении, здесь тепло и пахнет знакомо. Когда, подавившись криком, я отдышался, понял, что кто-то стучит в стену, которую я нащупал перед собой. Впрочем, стук прекратился быстро, как только я прекратил орать.

Память возвращалась медленно, в мозгу сменялись картинки с разными лицами: римский легионер, знатный рыцарь раннего Возрождения, судья в странном костюме с зелёным треугольником на груди, растрёпанный парень на автобусной остановке, красавец эсесовец и… тот, кого я убил. Меня трясло, сил подняться и осмотреться не было. Перед глазами фонтанчик крови из тонкой шеи, предсмертная улыбка и дерзкие, наполненные неестественной синевой глаза. Понял, что реву и залил солёным стыдом всю подушку. Невыносимо. Я убил человека. Допрыгался во времени!

Постарался успокоиться, разложить по полочкам всю череду событий, представить, что последовало за моим выстрелом в том местечке на севере Франции. Наверняка все стенают и сокрушаются по поводу убитого Поля, проклинают меня, неизвестно куда девавшегося. Скорее всего Поль останется в их глазах героем, он погиб честным человеком, как герой, сражённый вражеской рукой. Маки переполошатся в связи с моим исчезновением и… куда-нибудь перенесут типографию. Информатора больше не будет, а значит, есть шанс, что и Пауль, и Иван, и Шон, и Этан с Инес дожили до победы. Лишь бы треклятый Лукас не устроил акцию возмездия, узнав о гибели «своего мальчика»… Может, не всё так плохо? Но всё равно осознание того, что я убил человека, давило в груди и выжимало слёзы и силы. Я лежал и не хотел осмотреться, освоиться в новом месте. Хотя…

Вряд ли в новом. Это же 2500 год. Где-то здесь Пола, Люк и Ян. Далеко ли? А вдруг я не в «свой» ном попал? Эти мысли немного пробудили меня от коматозного состояния, я развернулся и сел на кровати. Все мышцы заныли минорными гаммами. Да ещё и тьма кромешная, ни черта не видно. Потрогал, в чём я одет – похоже, знакомый «умный костюм» из приятной ткани. Вспомнил, что надо его активировать. Нашёл на воротнике утолщение, как будто кнопка, надавил – знакомое ощущение подтягивающейся по телу одежды и укол в левой ладони. Голос:

– Частота пульса – 80 ударов в минуту, артериальное давление – 140 на 85, тромбиновое время 12 секунд, лейкоцитов выше нормы на 600 единиц, уровень сахара 5,0 миллимоль на литр, температура тела 37,1. Имеются слабые гематомы, миалгия мышц нижних конечностей и спины. Результаты генотеста отсутствуют. Ном не определён. Фамилия не определена. Кэш – 13 голдеров. Уровень «эйч-ай» – семь, профиль «джи». Статус не определён. Рекомендуется включить освещение и принять типант – две капсулы.

Очень полезная информация! Я пощупал левую ладонь, так и есть – треугольная пластинка под кожей. Вот они, чёртовы гольдеры! Стал исследовать вслепую свою одежду: на воротнике ещё две кнопочки. Методом тыка обнаружил, что одна отвечает за обогрев, другая непонятно за что, так как я ничего не почувствовал, а только расслышал тихий шорох. Больше нигде никаких кнопок… А, нет! На левом рукаве тоже утолщение: жать, так жать! Не взорвётся ведь, в самом деле! Сдавил, и тут же на рукаве загорелась пластинка зеленоватого света, протыкая уверенным лучиком темноту комнаты. Это фонарик! Оказалось, что на правом тоже есть фонарик. Я помахал руками, устроив маленькое светопреставление, вырывая из обстановки помещения какие-то непонятные объекты. Остановил безумные руки, и лучи упали на противоположную стену… Ну конечно, я в комнате Люка и Яна! Это знакомая карта с пометками. Переместил луч вправо: стол с барахлом, глухая стена, динамик. А за спиной? Разворачиваюсь. Здесь столбцы стихов, написанных чуть наклонным почерком:

…не узнаю звука твоих шагов…

При встрече – не увижу,

Глаза мои устанут

Искать в толпе прохожих

Мечтам знакомый взгляд.

Сомнения исчезнут, и мысли перестанут,

Подавленные шумом

Бесхитростных утрат.

Зима сиянием света и сонмом ветропений

Закружится, заплачет печально обо мне.

Но не услышу ветра —

Я в божьей колыбели

Молитвами укроюсь,

Блажен и мёртв вполне…

И ещё стихи. И ещё. Выше. Почти у потолка. Про то, как тянется время. Про то, как давит вода в глубине и кажется, что ты поглощён дном. Про то, как рыбы припеваючи живут в потопленных домах. Про то, что «заперты все слёзы, дороги дум чахоточно больны, и хочется от жизни пошлой прозы, и хочется вина и тишины»… Я не гурман в поэзии. Но вдруг жадно слопал всё – дописанное и недописанное, трагичное и язвительное, белое и рифмованное. Через какое-то время понял, что хочу познакомиться с тем, кто написал это: он (или она) поймёт меня. Он (или она) тихим голосом скажет: «Останься».

Так и стоял, топчась на кровати, выхватывая строчки на стене, пока вдруг за дверью не послышался злой, басовитый лай. Что-то щёлкнуло, распахнулась дверь, включился приглушённый зеленоватый свет, и из открытой двери со страшным рыком прямо на меня выскочил волк. А-а-а!

– Серый! Стоять! Место! – И мокрый оскал застыл в десяти сантиметрах от моей шеи. Бля-а-а-адь! Моё сердце чуть не разорвалось, а кишки чуть не вывалились… В световом дверном проёме стоял Люк: – Серый! Назад! Место, я сказал!

Волк с явной неохотой оттолкнулся от меня своими лапами, спрыгнул на пол и, всё ещё рыча, отправился в свой закуток. Я было решил, что смерть в очередной раз лоханулась в мой адрес. Но напрасно, так как Люк, увидев меня во всей красе стоящего по струнке, вдруг сорвался с места, подсёк меня ногой, я свалился, чуть не разбив голову о спинку кровати. Люк налетел на меня, врезал кулачищем под дых, вцепился в горло и стал душить, хрипя в лицо:

– Ах ты, ублюдок! Как ты посмел явиться сюда? Сволочь! Ты думаешь, что ты умник, так я с тобой только почтительно разговаривать буду? Да ты всё у меня забрал! Полу, Яна! Всё, слышишь? – он тряс меня за шею, и не было никаких сил, чтобы остановить его. Пусть уже душит. У кого-то ведь должно получиться, наконец! Пусть буду я «блажен и мёртв вполне»… И уже стало темнеть перед глазами, и звук сдавленного хрипа становился всё тише, и руки стали ватные, как вдруг хладнокровный посторонний голос:

– Частота пульса – 130 ударов в минуту, критическая, артериальное давление – 140 на 90, тромбиновое время 12 секунд, лейкоцитов выше нормы на 600 единиц, уровень сахара 5,0 миллимоль на литр, температура тела 37,5. Имеются слабые гематомы, миалгия мышц нижних конечностей и спины, сдавление дыхательных путей близкое к критическому. Результаты генотеста отсутствуют. Ном не определён. Фамилия не определена. Кэш – 13 голдеров. Уровень «эйч-ай» – семь, профиль «джи». Статус не определён. Рекомендуется принять типант – две капсулы, инъекция кардиогуда 5 кубиков, устранить незамедлительно механическое удушение. Пароль для службы спасения: Эйч–800914.

Отрезвило. И меня, и Люка. Он отпустил моё горло и бессильно уронил голову. А я кашлял, кашлял, дышал, успокаивал прыгающее сердце. И то, что Люк лежит буквально на мне уперевшись лбом в подушку, даже успокаивает. Я скосил глаза: рядом с кроватью стоял волк, он тыкался носом в ухо своему хозяину и что-то слизывал с его лица. Я не видел, передо мной только его затылок. Захотелось забраться пальцами в его волосы и пожалеть своего душителя, но сдержался, ибо тогда точно задушит.

– Где Пола и Ян? – неожиданно тихо спросил он.

– Я не знаю. Слезь с меня, и мы поговорим.

– Пола ушла с тобой и больше не возвращалась, нам сказали, что назначат другого куратора, – Люк медленно поднялся и сел на кровать рядом. – А вечером – уходить с работы – Яна нет! Спрашиваю у тех, кто рядом с ним работает, а они говорят, что не успели начать работать, как Ян вдруг засуетился, побелел и сам не свой побежал вон. Ему поставили прогул. Один наш общий знакомый сказал, что у Яна красной точкой светился индикатор. Нажать сигнал опасности мог только ты, он тебе дал параллельный маяк. Мой маячок дома, я его беру только на море. Он убежал спасать тебя! Я на следующее утро не выдержал, пошёл в Интерру, меня выперли оттуда со словами: «Будешь его искать – тоже окажешься в прокуратуре». Он в прокуратуре! Понимаешь? Да ещё и с твоим крестиком. А там – неделя разбирательств, и ты изгой, сдохни в Интерре! – Люк обхватил голову руками. – И я сижу тут уже четвёртый день, как трус, и что делать – не знаю. Айдин, сосед, говорил, что приходили форсеры, пока я был на работе, сфотографировали стихи Яна… Сейчас на полную катушку вкатят…

– Это стихи Яна? – подскочил на кровати я. – Значит, это… не ты написал?

– Нет, не я.

– Люк, я сейчас скажу тебе важную вещь, – это я сел рядом с горемыкой и заговорил с ним потише, – ваш мир очень жесток и построен на лжи. Я, конечно, понимаю, что подобные идеи возникли после глобальной катастрофы, что человечеству нужно было выживать. Но, ты знаешь, я только что вернулся из нацистской оккупации, там тоже фильтровали общество на чистокровных, неповреждённых и на неарийцев, неполноценных – и это самый страшный мир, в котором я был.

Люк взглянул на меня вопросительно и с подозрением. И я поспешил продолжить:

– Выслушай, я тебе всё расскажу. Сначала про ваш мир. Ваши уважаемые «эйч-ай» создали систему настоящей сегрегации¹: с их точки зрения, вполне совершенные люди должны жить отдельно от «дефективных», последних кормят баснями о выжженной и заражённой земле Интерре, в которую превратилась Земля после катастрофы. Якобы они интеллектуальная каста, спасители человечества: восстановили технологии, обустроили одиннадцать клочков Земли для аскетичной жизни оставшихся в живых, лечат, учат, регулируют… Благодетели! Да ещё и придумали миф о мутантах! Люк, на самом деле Интерра – это достаточно большая территория, которая дезактивирована и восстановлена. Там зелёные леса и чистые ручьи, там песчаные пляжи и льдистые просторы тундры. И там живут недефективные. Они живут в экологически чистых условиях, контролируя рождаемость. Они действительно долго боролись с последствиями катастрофы за «дивный новый мир», но они делали это и с помощью вас тоже. На заводах одиннадцати номов, где трудятся «дефективные», перерабатывают отходы христовой эры, дезактивируют и обеззараживают тонны земли и воды, из останков машин и станков создают новые сплавы для приборов и орудий нового мира. Но Интерру «эйч-ай» воссоздают для себя, а для вас – по их мнению, неполноценных – там нет места. Более того, они постепенно избавляются от неудобных, наверняка уничтожают больных младенцев, стерилизуют «наиболее опасных». Они и культуру сделали стерильной: уничтожили всё то, что заставляло сходить с ума, любить и ненавидеть, совершать глупости, истерично ржать и лезть в петлю. Ваши умники не взяли в новый мир культуру дефективной цивилизации, что была разрушена катастрофой. Даже религию запретили, как заразную болезнь. Люк, они даже разработали некий Концепт, чтобы воспитывать в вас нужное им мировоззрение, чтобы верили им, сидели ровно и не рыпались. Все «эйч-ай» это знают, и твоя Пола это знала…

Люк напряжённо слушал меня, переваривал. После упоминания Полы отрицательно замотал головой:

– Она бы сказала мне! Она меня любит. Она бы всё рассказала.

– Люк, я всё это узнал от Полы. Мы тогда пошли в их офис, в Интерру, там она и рассказала, там я увидел центр слежения за «эйч-ди», фотографии счастливых обитателей Интерры. Полагаю, я ещё мало знаю.

– Если не рассказала, значит, это опасно. Наверное, за такие речи следует суровое наказание.

– И это возможно.

– Другого объяснения нет! Она помогала нам, покрывала наши вылазки в город под мёртвым морем, нашу спекуляцию найденными там вещами. Она любит меня… и Яна тоже.

– Но тебя больше. Я знаю, она беременна. Но я не знаю, где она… Я расстался с ней в Евгенусе и больше не видел…

– Дьявол… Что делать? – Люк сжал кулаки, но не в порыве ярости, а в попытке побороть боль. – Но почему ты мне всё это рассказываешь? Даже Пола боялась, а ты? Ведь вы, умники, наверняка даёте какую-нибудь клятву молчать.

– А я не умник, не «эйч-ай», и никогда не терял память, и никому никаких клятв не давал.

– Не умник? Но твой слич говорит, что ты из «эйч-ай», уровень «джи».

– Просто у меня образование хорошее.

– Не понял. Образование есть и не умник?

– Ну… образование не делает человека умником… как я понял. Люк, ты только прими это серьёзно. Дело в том, что я вообще не из вашего мира, не из вашего времени.

– Э-э-э… это у тебя какой-то особый дефект? – опасливо посмотрел на меня Люк.

– Скорее проклятье, чем дефект. Я родился в 1991 году христовой эры, задолго до катастрофы, существовал, думая, что постигаю жизнь, да ещё и на философском учился. Сейчас-то я понимаю, что я жизни не знал, что свои мелкие переживания возводил в абсолют, добро и зло не различал, любовь и удовольствие путал. Но однажды вся эта никчёмная возня рухнула. Я сидел на автобусной остановке и заговорил с парнем. Его звали Алексей. Так вот он вдруг…

И я всё рассказал. Всё, включая секс с Лукианом Тавром, упоительную ночь с Полом Саффолком, взятку судье в офисе Интерры и убийство Поля Варена. Сначала Люк смотрел на меня как на безумного, потом хмурился, потом даже пару вопросов задал по ходу сюжета, уточняя, что такое жюпон, как переводится «гестапо» и где находится Англия. Но самый трудный вопрос:

– И как же работают эти чудесные деньги? Откуда они вообще взялись?

– Я не знаю. Знаю только, что если что-либо купить, использовать деньги как платёж, то ты перепрыгнешь туда, какое числительное ты назовёшь.

– А если не платить, а отдать? Подарить?

– Наверное, продолжит путешествовать тот, кто заплатит. Значит, одаряемый. Мне же Алёша подарил золотые.

– А если бы он тебе сказал, что к чему, объяснил эти волшебные свойства, ты бы взял деньги?

– Я бы? Хм… Наверное, взял. Но крепко подумал бы, какое число называть.

– Почему же он тебя не предупредил?

– Не знаю… Возможно, он знал о деньгах то, чего я не знаю. Возможно, деньги «работают» только в том случае, если одаряемый как раз не понимает суть подарка. Когда я был в Виндзоре у Ричарда, то рылся в его библиотеке…

– Счастливый… – вдруг вставил Люк, и я вспомнил, что в этом мире книги редкость, что диггеры доставали их из потопленных городов.

– Так вот, я нашёл там несколько странных книг, написанных ещё на пергаменте… Его из кожи телячьей делали… Это были книги алхимиков.

– Кого?

– Ну, были такие чудаки, которые искали философский камень. Они считали, что он не только является эликсиром жизни, но и превращает любой металл в золото.

– Зачем им столько золота? Это же всего лишь другой металл, да ещё и мягкий, легкоплавкий…

– Тогда золото было эквивалентом товаров, драгоценностью. Как у вас гольдеры. Короче, в книге, которую я нашёл у Ричарда, я наткнулся на описание работ Николя Фламеля, что якобы он создал какие-то чудесные монеты. Но как я ни пытался что-то понять в этой книге, ничего не получалось. Написано на староанглийском, куча незнакомых названий, бесконечно речь о каких-то рептилиях и василисках, о магической ртути и королевской сере. Я ничего не понял. Я бы даже пролистнул, не задумываясь, это место в книге, но там была миниатюра, на которой грифон и василиск сражались за жёлтенькие кругляши, явно монеты, и их было тринадцать!

– Тебе нужно было спросить кого-нибудь знающего. Чтобы помогли прочитать.

– Кого? Они там все безграмотные. Жена уехала, священник вряд ли согласится о чародействе толковать… Да и не было времени, нужно было спасать Ричарда.

Люк замолчал. Потрепал серого волка за ухом, ведь тот всё это время сидел напротив нас, можно сказать, на стрёме, выразительно шевеля бровями, внимательно слушая. Наверное, неимоверно трудно поверить такой истории, да и правда об этом мире слишком тяжела – требует либо дозированного знакомства, либо самостоятельного прозрения. Но Люк воспринял всё спокойно: не злился, не смеялся, не закатывал глаза в недоумении, не отмахивался от моих слов. Он медленно встал, вытащил из-под кровати ящик, взял оттуда бутылку домли и фольгированный брикет какой-то еды. Уселся на свою кровать и стал есть. На меня не смотрел. Разглядывал что-то на полу. А я разглядывал его, удивляясь тому, как он похож на некоторых моих недавних знакомцев, в основном врагов. Люк дожевал свою пищу, потом накормил Серого, высыпав в его миску сухие гранулы и залив их водой из крана. Он сидел на корточках и наблюдал за тем, как ест волк. Так, с корточек, он и возобновил разговор:

– На самом деле ты не слишком меня удивил. В соседнем доме живёт Марк, все его считают сумасшедшим. Он учил нас с Яном нырять и сбывать ценности. Так вот однажды он ушёл в море и пропал, мы нашли его пса, бегающего вдоль береговой линии. Датчик испортился, так как собака, видимо, кидалась в море. Короче, все переполошились, форсеры пришли, нам запретили ходить дальше заводоотвальника. Мы подумали, что мутанты дошли и до нашего нома. Но через пять суток Марк вдруг объявился. Измотанный и с выпученными глазами. То, что он нам рассказал, то, что успел рассказать… подтверждает твои слова. Марк слишком далеко заплыл тогда и потерял всякие ориентиры. Через сутки, когда он уже отчаялся, увидел берег. Добрался дотуда, а там рай: мягкая трава, жирная земля и табун лошадей. Мы видели этих животных только на картинках в книгах, которые доставали из-под воды. Он нашёл там плодоносящие яблони! Стал есть кислые яблоки и тут увидел женщину. На ней не было датчика и слича. У неё были длинные волосы, и ещё он сказал, что она была босая. Сначала они испугались друг друга. Она бросилась от него прочь с криком: «Заражённый!» Но потом всё-таки как-то нашли общий язык. Она даже повела Марка в свой дом. Представляешь, целый дом! Как у твоего Ричарда, наверное. И в этом доме тоже были окна. Женщину звали Мария. Она накормила Марка настоящей рыбой, хотя он сначала не хотел есть, считая, что рыба радиоактивная. Мария показала ему свой мир. И она называла свой мир Интеррой. Марк провёл в её доме три дня. Мне показалось, что он рассказывал о Марии с болью и с любовью. А потом пришли какие-то люди – похоже, форсеры. Мария успела выставить Марка вон и велела ему бежать. Он спрятался где-то на дереве и видел, как Марию увозят. Форсеры прочёсывали местность, он почти сутки на этом дереве висел. А потом чудом добрался до моря и поплыл назад, в Дамн. Он кричал, что нас обманывают, что Интерра прекрасна, что там можно жить. Но Марка забрали форсеры. Вернули через пару недель. Но это был уже не Марк. Он ничего не говорил теперь, совсем как немой. Никого не узнавал, смотрел мимо тебя. Что-то с ним сделали…

– А какой у Марка дефект генома?

– Хм… в том-то и дело… склонность к шизофрении и маниям. Нам и сказали тогда, что эта склонность проявилась. Что, побывав на заражённой местности, он сломал слабые защитные механизмы, сошёл с ума.

– Почему они вернули Марка? Могли ведь, наверное, ликвидировать.

– Думаю, он им нужен на производстве. У него очень странные способности: он владеет числом. Считает в уме гигантские цифры, складывает, умножает, делит. Он делает с числами что-то невероятное. У них на предприятии он незаменимый человек. Вот сейчас постоянно в мире цифр, говорит только с ними. Ему приносят расчёты для производства, и он погружается в них… Короче, шизофрения. Но теперь я думаю, что он говорил правду.

– Получается, что люди, которые живут в Интерре, тоже обмануты? Эта Мария считала Марка заражённым? Их тоже пугают мутантами?

– Наверное, так и есть.

– Что ж, запуганными внешним врагом людьми легко управлять. Люк, давай подумаем, что нам сейчас делать.

– Я не буду молчать, я расскажу всем, кого знаю в номе. И мне поверят, люди сами решат, как дальше жить: мириться с этим или бороться. Но я буду бороться. И даже не ради того, чтобы поудобнее устроиться на этой загадочной Интерре. Я хочу вернуть Яна и Полу. Только пока не знаю как… как проникнуть в Интерру и найти их там?

– Этим займусь я. Меня туда пропустят. А если мне будет что-то реально угрожать, то использую гольдеры и умотаю в свой безопасный 2014 год. А потом опять вернусь и попробую снова и снова. – Люк удивлённо на меня посмотрел, но не задал вопрос, зачем мне это надо.

– Даже тебе проникнуть в основной офис будет сложно: в наш ном пожаловала госпожа-протектор Ада Павэ. Наверняка там меры безопасности повышены.

– Кто это такая?

– Верховный распорядитель и судья. Легендарная личность. Она учёный, разработала систему, как некоторые дефекты генома устранять. Те «эйч-ди», у которых удалось исправить по её методике, становятся форсерами. Она потеряла всю семью, сражаясь с… э-э-э… с мутантами. Она ввела в Эдикт нормы о праве суда над «эйч-ай», а то раньше они были неподсудны. Её избрали пожизненным протектором одиннадцати номов. Её наши умники боятся, так как она всегда защищает «эйч-ди», снимает кураторов, если их фамилии живут плохо, если есть жалобы. В прошлом году благодаря Аде в нашем номе появились эти передатчики, – Люк мотнул головой в сторону зелёного динамика, – новости передают иногда, музыку, истории читают. Короче, все её уважают… Хм… – он вдруг преобразился, как будто его настигло озарение: – Так тебе как раз надо до неё добраться! Надо рассказать Аде о том, что Ян и Пола схвачены и пропали!

– Люк, я сомневаюсь, что она поможет, – грустно улыбнулся я. Как странно, во все времена тираны использовали одни и те же методы. Никакого прогресса… – Раз она стоит во главе вашего общества, то, уверяю тебя, вся её «справедливость» и яйца выеденного не стоит.

– Яйца?

– Ну, это у нас так выражаются. Не грузись. Значит, я завтра пойду в Интерру, а ты начнёшь говорить с людьми. Только будь осторожен. Скажи, что узнал всё от какого-нибудь мифического умника.

– Не опасайся за меня. Во-первых, я знаю, кому сказать, чтобы правда быстро разлетелась по ному. А во-вторых, мне нечего терять…

– «Кроме собственных цепей…» – не удержался я, процитировав Маркса. – Мы их спасём: и Полу, и Яна. Расскажи мне о них.

Люк вдруг улыбнулся:

– Я расскажу тебе о Яне. Тебя же он интересует?

– Ну… и он, – я смутился: вроде никак не высказал свою заинтересованность.

– Фома, не будь дураком! Ты им был в течение всех своих путешествий: ты доверялся не тому человеку, не того спасал. Я уверен, что в твоём 2014 году тоже был какой-нибудь Иоаннес-Джон-Иван-Ян, а ты упустил настоящее, отдавшись сиюминутному очарованию… Спаси Яна ради себя. Спаси и остановись в своих угорелых поисках.