Текст книги "Время — деньги (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

– Терпимо. А ты как?

– Я привычный! Слушай, я ведь вчера спросил у господина, бывает ли такое, что рабы выкупаются. Он сказал, что такое возможно! Но он сказал, что у меня не хватит никаких денег…

– Хватит! – я в порыве привстал с ложа и тут же застонал от боли. – Только надо как-то из дома выйти и найти дорогу, по которой меня привезли.

– Тебе надо поправляться. Какой из тебя ходок? А по какой дороге тебя привезли?

– Они ехали в Равенну с севера, сказали, что потеряли мильный камень на Попилиевой дороге, что где-то должно быть пересечение с Эмилиевой дорогой.

– По Попилиевой дороге? Так она мимо хозяйских земель проходит! Мы же как раз на севере города находимся! Хочешь, я попрошу Иоаннеса разрешить прогуляться по землям господина, пока он в термах будет? Этот бугай тебя вроде жалеет, разрешит, наверное!

– Здорово. Конечно, попроси. А я смогу! Челюсть болит, нос опух, в боку колет, но ноги-то целы!

Услышав это, Палла слинял из комнаты. Пропадал минут двадцать. Я даже переживать начал. Но он торжественно вошёл в комнатку с кувшинчиком и худой плетёной плошкой в руках. В ней лежал хлеб, капустный лист и куски чего-то белого: то ли сыра, то ли творога.

– Нам разрешили! Только сначала надо поесть! Смотри, что нам Кикилия дала!

Несмотря на то что и хлеб, и творог были пресными, абсолютно без соли, сбрызнуты тёмным оливковым маслом, мне показалось, что это самая вкусная еда на свете. Хотя и есть было больно. В комнате обнаружились мои серые штаны и сандалии с длинными ремешками. Я осторожно облачился и наконец почувствовал себя человеком, а не наложником. Под зад не поддувало, в желудке плотно улёгся хлебушек, на меня весело смотрел Палла. И мы пошли разыскивать мой денежный схрон.

Странно, что я не увидел надсмотрщика. Мы уверенно вышли из домуса не на улицу, а во двор и прямо по зелёному полю наискосок протопали к маленькому редкому лесочку. Сквозь него – и мы на дороге.

– Ну, вот! Это виа Попилия. Там север, – он махнул левой рукой. – А там юг и Равенна. У нас есть время до зенита, пока нас не кинулись искать. Пойдём?

– Пойдём!

И мы пошли. Дорога поражала качеством и шириной. Природа тоже впечатляла – свежестью и изобилием. Виды как с открыток, воздух пропитан золотом сладкой пыльцы, винными парами земли и хвойным соком сосен. Да ещё и вёрткий, добродушный парень рядом, болтает без умолку, интересуется моим самочувствием, рассказывает совершенно непонятные прибаутки. Иногда оглядывается и прислушивается, объясняя тем, что если чужаки по дороге пойдут, то надо успеть спрятаться, иначе сочтут за беглецов. После часа ходьбы я стал внимательнее смотреть вокруг, но похожих пейзажей долго не было. Ещё через какое-то время Палла первым заметил людей, идущих навстречу, мы успели укрыться в колючем кустарнике, а после продолжили путь, хотя с каждым километром Палла становился всё грустнее.

Вряд ли бы я обнаружил нужное место, если бы не маленький мешочек с красной верёвочкой по верху, что валялся на обочине дороги. Это же тот самый кошелёк для золотых монеток! Видимо, я его выпотрошил, оставил на траве, а ветер перенёс его к дороге.

– Здесь! – патетически провозгласил я и свернул на лужайку. – Вот, у этого камня я проснулся! А вот и дерево над ручьём! Ну-ка! – Я засунул руку в дупло, и – о чудо – ауреи здесь! Осторожно вытащил их и протянул в открытых ладонях навстречу взлохмаченному Палле. Золото с ликом императора хищно сверкнуло, ловя лучи солнца, что уже практически достигло зенита. Парень с любопытством рассматривал деньги.

– И правда золото… – задумчиво протянул он. – Сколько здесь?

– Тринадцать. Как ты думаешь, сколько запросит Лукиан за нашу свободу?

Палла вдруг встрепенулся после этого вопроса, шагнул от меня назад и, хитро прищурившись, сказал:

– А давай его и спросим! – И громко, истошно так, что вспорхнули птицы с дерева: – Господи-и-ин!

У меня от этого крика аж затукало, затикало что-то в ушах. Я и не понял, для чего он заорал, пока со стороны дороги не послышался топот копыт. Там материализовались два всадника. Один – в киношной манере задрав подбородок, Лукиан Тавр собственной персоной в идеальной лорике¹⁰ и красной накидке, поблёскивая великолепным широким мечом. Другой – простенько одетый Иоаннес с кнутом в руке и скорбью на лице. Лукиан лихо спрыгнул с лошади и подбежал к нам, он схватил Паллу за плечо и толкнул за себя, закрывая его от меня собою.

– Ну? Ты решил погубить моего мальчика? – рявкнул Лукиан.

И я ещё ничего не понимал, я как наивный, но смелый идиот начал свою сбивчивую речь, достойную номинации «Антицицерон»:

– Погубить можете только вы!.. Ты… самонадеянный мужлан! Психопат-извращенец! Я хочу дать ему жизнь, свободу и достоинство. Вы, римляне, дали миру понимание естественных прав человека, и вы же по-скотски их нарушали! И ещё меня он обвиняет! Я выкуплю Паллу! И себя! Между тем, я совсем и не раб! Мы не рабы, рабы не мы! Меня какие-то подонки схватили на дороге и продали вам! Тебе!.. А ты и рад стараться! Грёбаный мудак! – последнее было, разумеется, по-русски и вызвало максимальный изгиб брови Лукиана, на всякий случай схватившегося за рукоятку меча. – Вот! – Я раскрываю ладони, подношу их к самому носу Минотавра. – Здесь тринадцать ауреев! Две с половиной тысячи рабов можно выкупить! А я тебе плачу за нас с Паллой! Я покупаю нашу свободу! – театрально пересыпаю тяжёлые монетки в широкую ладонь уже бывшего хозяина.

– Мой мальчик! Откуда у него золото? – удивлённо высказался Лукиан, взвешивая в руке монеты на вес. – Ты хочешь выкупиться? Разве тебе плохо у меня? – до меня не сразу дошло, что он обращается к мальчишке за своей спиной.

– Я думаю, что он кого-то ограбил! Он же тревер! – задорно предположил Палла. – И я от тебя никуда не уйду! Ты мой! – руки Паллы вдруг обвили торс Лукиана.

– Нет, он не тревер. Если бы он был тревер, я бы убил его вчера. Я им свою Марсию не прощу никогда, я их чую, я их распознаю в любом! А этот мальчик странный, но он не тревер! И он заплатил такую цену! Он просто не знает цену этим деньгам!

– Знает! Он же сказал – две с половиной тысячи рабов! Во какая цена! Лукиан! Это мой дар тебе! Не оставляй меня, возьми меня с собой, когда отправишься в Мезию!

– Две тысячи пятьсот рабов вряд ли можно на это купить, да и не к чему мне… Эй, Альбус, тебе плохо? Он падает!

А мне плохо! А я падаю! И я слепой, наивный дурачок! Палла предал меня! Вернее, он и не был мне другом с самого начала! Он просто устранял меня от своего обожаемого Лукиана. Почему мне так тошно? Голова кружится… тик-так, тик-так… внутри как будто взрывной механизм.

– Господин, оставим его! Он ведь теперь свободен! Пусть сам выживает! У тебя сейчас столько золота! Господин, поедем домой! – слышу смутно голос Паллы.

– Хорошо, мы сейчас поедем, – отвечает ему Лукиан. – Альбус, может, ты с нами? Из Равенны пойдёшь куда захочешь! Тебе же плохо!

– Я не Альбус, – из последних сил говорю я, как мне казалось, перекрикивая тикание в башке, – я Фома. Подавитесь этим золотом… Лучше умереть стоя, чем жить на коленях… – Я схватился за дерево, пытаясь воплотить в жизнь лозунг. Меня действительно штормило, я был на грани обморока, на грани взрыва… тик-так, тик-так…

– Фома, я вижу, что ты переживаешь за Паллу, – вновь голос Лукиана. – Знай, я люблю его. Твои деньги я употреблю правильно, он будет счастлив. Он стоит столько же, как и две тысячи пятьсот рабов, ты не продешевил…

И я уже практически ничего не вижу, понимаю, что всё-таки стою, а они уходят: один – мужественной поступью, другой – весело подпрыгивая. Ко мне кто-то подошёл, нежно взялся за подбородок:

– Aditum nocendi perfido praestat fides, – тихий незнакомый шёпот, и я понимаю, что не понимаю латынь, не понимаю ни одного слова тех, что удаляются от меня, я падаю лицом в парную землю и ласковую траву беспечной Италии…

____________________

¹ Мангоны – от лат. mangones – работорговцы.

² «Муллами Мария» называли легионеров.

³ Публиканы – государственные откупщики, скупали рабов для общественных работ.

⁴ Лупанарии – публичные дома.

⁵ Ланиста – владелец гладиаторской школы, отвечал за подготовку и «ассортимент» гладиаторов.

⁶ Апата – божество лжецов у римлян.

⁷ Мульсум – распространённое в Римской империи вино с мёдом.

⁸ Цена – главная трапеза, во второй половине дня, обед.

⁹ Albus – белый. Группа рабов одного рабовладельца называлась фамилия (лат.).

¹⁰ Лорика сегментата – кожаная рубашка воина с нашитыми металлическими бляхами, плотно прилегаюшая к телу.

========== Глава 3. 2500 ==========

– Как он здесь оказался? Он дышит?

– Надо активировать доту.

Я почувствовал, как чьи-то руки щупают мою шею через одежду. Вдруг после очередного нажатия раздался до боли знакомый звук клика компьютерной мыши. И сразу ощущение того, что одежда подтянулась, обхватывая меня за бока и за бёдра, что-то кольнуло в левой ладони, и низкий женский голос тихо произнёс:

– Частота пульса – 70 ударов в минуту, артериальное давление – 130 на 80, тромбиновое время – 12 секунд, лейкоцитов выше нормы на 500 единиц, уровень сахара – 5,3 милимоль на литр, температура тела – 36,0. Имеются гематомы и ушиб. Результаты генотеста отсутствуют. Ном не определён. Фамилия не определена. Кэш – 13 голдеров. Уровень «эйч-ай» – семь, профиль «джи». Статус не определён. Рекомендуется включить обогрев.

– Жив! Включим ему обогрев, – прозвучал вновь первый голос, и я опять почувствовал у шеи чьи-то пальцы. Новый звук клика, и по спине разлилось приятное тепло, жаркая волна спустилась по ногам и проникла через бока к груди и в руки. – Слушай, как так? Ни фамилии, ни нома, ни генспонента…

– Зато гольдерами набит, – прямо в ухо заявил второй. – От него так странно пахнет. Да и волосы у него необычные.

– Может, он работает в Интерре?

– Тогда что он делает в Дамне? Да ещё и рядом с мёртвым морем? – Действительно, я различил плеск воды, меня потрясли за плечо: – Эй! Господин джи! Очнитесь!

– Не трогай его, нам надо сваливать отсюда. Он придёт в себя, и что мы ему скажем? Как объясним, что сами здесь делаем? Накроется наш промысел! Длинноволосые сюда понабегут, перекроют подходы к воде. Правильнее было бы от него избавиться, сбросить в море. Непонятно только, чем он может быть напичкан…

Мне пришлось открыть глаза. Надо мной два лица. Мужчины. Коротко острижены. Один вызывающе красив: правильный коротковатый нос, густые брови, крупный рот, раскосые чёрные глаза, густая щетина по выразительному подбородку с ямочкой, мощная шея с чувственной впадинкой. Второй тоже чёрен и тоже мужественен, но скорее с внешностью наивного медведя: глаза маленькие, неопределённого тёмного цвета, нос широкий, губы узкие, кривые, брови нелепой полоской, а на шее татуировка слишком зелёного цвета – цветочная арабская вязь – почти как воротник до рубленого подбородка. Последний, тот, который татуированный медведь, увидев, что я ожил, округлил рот и глаза то ли в испуге, то ли в удивлении:

– Очнулся!

– Господин, вам нужна помощь? Как вы здесь оказались? – обратился ко мне красавчик.

– Где я? – это мой собственный хрип (быстро я из раба в господина превратился).

Двое переглянулись.

– Вы на окраине десятого нома, рядом с мёртвым морем в каменном лесу, – продолжал общаться со мной красавчик.

– С Мёртвым морем? Это в Израиле или в Иордании? – уточнил я.

Двое опять переглянулись. На их лицах непонимание.

– Мы в Дамне! В десятом номе! А вы как тут оказались? Когда мы сюда с утра пришли, вас здесь не было! – со мной говорили как с маленьким ребёнком, типа прописные истины напоминали. – У вас наверняка высокий статус, ваши сюда не заходят. Сюда вообще как бы нельзя…

– Мы сами-то здесь случайно… Заблудились немного. С вами-то всё в порядке? Как вы здесь оказались?

– Я не помню…

– И ваша оболочка не загружена данными. Мы даже не знаем, из какого вы нома и фамилии. Куда вас доставить?

– Я тоже не знаю, из какого я нома… А мои имя и фамилия Фома Чиж. Что касается оболочки… – я похлопал себя по бокам и груди, ощутил на себе костюм из приятной на ощупь ткани, показалось, что костюм имеет прослойку воздуха, надувной. Надо подниматься. Я кряхтя уселся. И теперь кроме серого неба видел вокруг унылый футуристический пейзаж: справа гладь ржавого водоёма – видимо, его называли морем. Слева и впереди странные каменные столбики, похожие на обрубки деревьев. Травы нет. Шума листьев и крика птиц нет. Даже вода не накатывает бодрым прибоем. Мои знакомцы были одеты в серые бесшовные костюмы. Красавец вдруг кинулся к берегу и стал что-то укладывать в чёрный мешок. Вроде это была посуда, зеркало, какие-то дощечки. Приглядевшись, я различил на фоне береговой линии что-то типа лодки, только из абсолютно прозрачного материала. Не из стекла ведь! Красавец, замотав сверху мешок, подскочил к этой лодке, легко ухватил её за борт, поднял одной рукой и мгновенно сложил в форму трубки – так же быстро, как дамы складывают веер. Я, по-моему, раскрыл рот, наблюдая. Так же, раскрыв рот, напротив меня сидел татуированный медведь, только он разглядывал меня.

– Господин Фома Чиж, не могли бы вы не рассказывать своей фамилии и форсерам о том, что мы именно рядом с мёртвым морем вас нашли?

– Во-первых, не называйте меня «господином», просто Фома. Во-вторых, я пока не понимаю, в чём состоит ваше преступление, чтобы кому бы то ни было докладывать. В-третьих, я не знаю, кто такие форсеры. В-четвёртых, а какой сейчас год?

– На вас, очевидно, напали. Голова повреждена, наверное. Вон пятна на шее и нос повреждён, – понимающе ответил медведь. – Сейчас 379-ый год новейшей эры.

– Новейшей? Это как? Новее новой? Самой новой? Новой-преновой?

Медведь беспомощно оглянулся на красавца. Тот пристроил трубку-лодку в расщелину между камней так, что её стало совершенно не видно, прислонился плечом к этому же камню и насмешливо произнёс:

– Видимо, серьёзно приложили его головушкой. Давай отведём его к Поле. Она сообразит, как ему помочь. И нас прикроет, если что… Господин…

– Так! Я не «господин»! – гаркнул я, вскипая. – Ко мне на «ты»! Вам трудно ответить, что за новейшая эра? Может, я действительно память потерял!

– Не трудно: триста семьдесят девять лет назад произошёл великий разлом, закончилась христова эра, человечество погибло и началась история новейшего времени, – с усмешкой сказал красавчик, – я в истории не силён. Это вон пусть Ян тебе рассказывает, он из интересующихся, – он мотнул головой в сторону медведя. – Но я считаю, что раз уж мы тебя нашли, то поможем. Но и ты нас потом не забудь – если форсеры прилипнут, то надежда только на твой уровень. Договорились?

– А этот «великий разлом» – катастрофа какая-то? – не унимался я.

– Да, единовременный сдвиг земных плит, – Ян помог мне встать и рассказывал, по-прежнему с удивлением рассматривая моё лицо. – Сейчас точно известно, что это всё из-за буровых электростанций случилось. Самый экологичный способ получения адской энергии! Чтобы прокормить двадцать пять миллиардов землян, мало всех мощностей устаревших атомных и дорогущих лунных электростанций. Технократы и придумали бур до внешнего ядра Земли. Сначала одну землеядерную станцию построили, на арабском разломе, на деньги каких-то богатых людей, которые там жили. И как только она удачно заработала, то впились в Землю во многих местах… И вот… нажали, видать, какую-то болевую точку, кора, как скорлупа, и треснула, сдвинулась, от жара земли ледник стаял, вот и погибли все. Ну, почти все.

– И когда это было? – мне стало не по себе. – По старому календарю?

– В 2121 году.

– Слыхал, какой он учёный? Хотя и из дефективных! – весело прервал эсхатологический рассказ красавец. – А я так думаю: что там было, никто не знает точно. Может, это астероид с неба бабахнул? А может, кто-нибудь Бога прогневил так сильно? А может, и вправду умники что-нибудь наумничали. Нам сейчас от этого знания какой толк? Сейчас нам нужно уходить отсюда, а то нас друзья заждались, как бы чего не вышло. Меня, кстати, зовут Люк. Его – Ян. Мы из «эйч-ди», работаем в секторе переработки металлоотходов. Сегодня – выходной. Мы отведём тебя к Поле. А она уже отправит в Интерру. Пойдёмте, нам пора! – Он взвалил мешок с барахлом на спину и зашагал вглубь каменного леса. Ян тоже взял какой-то мешок и махнул мне, дескать, за мной.

Пейзажи, что мы проходили, были сплошь каменные и ржаво-песчаные: слойчатые пальцы, торчащие из земли, седые комы перекати-поле, рыжий мех лишайников. Я не мог представить себе, где географически могли быть такие виды. Потом мы пересекли огромную свалку, мои «дефективные» знакомые сказали, что это тылы «расщипительного» предприятия. По пути они кратко переговаривались, постоянно упоминая неких форсеров, вставляя совершенно незнакомые мне слова: какие-то «блинчи», «кромпы», «форшпеки», «сильверы», «мобайвы» и др. После свалки всё-таки появились деревья – в основном хвойные. После примерно получасового перепрыгивания с камня на камень, огибания поваленных трухлявых стволов, продирания сквозь сухой колючий кустарник мы дошли до первой остановки. Во вздыбленных корнях старой сосны нас ожидали собаки. Нет. Одна собака, она радостно завиляла хвостом, встала на задние лапы и, удерживаемая поводком, зависла, устремившись всем телом к нам, к людям, издавая ностальгический скулёж. Второе животное – волк. Я даже остановился, так как этот серый зверь сузил глаза-щели, сморщил мохнатый лоб, оскалил зло пасть, оголяя жёлтые клыки. Рычит утробно, рычит на меня.

– Серый! Пасть закрой, а то напугаешь нашего господина, – крикнул ему Люк. Он бесстрашно подошёл к волку, и тот прыгнул ему на грудь. Блин, волк не привязанный! Ян подошёл к собаке, потрепал её за ушами, отвязал от дерева. Я увидел, как мужчины сняли с животных какую-то приспособу, что была прижата ошейником к шее, и быстро приладили их к правому уху. На ухе появилась чёрная дужка с мигающим зелёным индикатором.

– Что это? – спросил любопытный я.

– Надо же, он ничего не помнит! – всё ещё удивлялся Ян. – Это определитель нашего положения. Чтобы уходить к мёртвому морю, нам приходится их снимать. Но они работают от тепла тела. Живого тела! Вот нас Серый с Мухой спасают: в легальной зоне нас ждут с определителями, пока мы…

– Хватит болтать уже! – пресёк красавец Люк. – Утомил уже нашего господина.

– Блядь, бесишь меня выставлять рабовладельцем! – вскричал я, и волк сразу же оскалился и зарычал.

– Хорошо! Не буду! – примирительно сказал он. – Но меня зовут Люк, а не «блядь»!

Я уже понял, что парни пытаются как-то оправдаться за своё пребывание у того ржавого моря. Пока мне было непонятно почему. Тем более я был занят размышлениями о закономерностях своих перемещений во времени. Так же по дороге я заметил у себя на левой ладони прямо по центру некое утолщение. Прощупал – ощущение, что внутри какая-то мягкая тонкая треугольная пластинка. Решил пока не спрашивать у местных жителей. И вообще, я подумал, что выгоднее изобразить амнезию, иначе ещё сочтут за идиота и запрут в какой-нибудь местный дурдом. Когда мы вошли в посёлок или, как они говорили, ном, я забросил эти глупые попытки определить алгоритм попадания во временные дыры, ибо настало время удивляться. Во-первых, посёлок будущего представлял собой убогое зрелище: серые однотипные околодвухэтажные дома без окон – уродливые коробки с облупленной краской. Во-вторых, совершенно нет асфальтовых дорог. Сначала подумал, что просто я в России, но потом увидел, что ровные дороги им как бы ни к чему. Редкие жители перемещались на мобайвах – одноместных мобилях, двигающихся не на колёсах, а на какой-то воздушной подушке. Все неровности мобайвам были нипочём. Ян пояснил, что мобайв стоит очень дорого, почти триста сильверов, поэтому его могут себе позволить единицы из уровня «аш-ди», в основном это средство для передвижения форсеров. В-третьих, я таки увидел этих форсеров. Издалека. Понял, что это что-то типа полицейских или вооружённых сил. Индивиды со шлемами, в синей одежде с зелёным треугольником на спине и совершенно без дубинок и пистолетов.

По ному мы шли недолго. Все, кого мы встречали, в изумлении оглядывались, я полагаю, на меня. Около одного из таких домов-коробок, только белого цвета, мы остановились. Люк нажал большую кнопку около двери.

– Куратор фамилии Мартен – Пола, уровень «эйч-ай», профиль «эс», сейчас не в комнате. Работает в интересах блага Земли, – раздался голос из прорези, что осветилась зелёным цветом.

– Дьявол! – выругался Люк и стукнул кулаком белую стенку дома. – Опять в Интерру унеслась? Куда теперь этого девать? – он кивнул на меня.

– Давай пока к нам, – предложил Ян.

– Может, лучше форсерам сдадим?

– Это мы всегда успеем, – Ян перешёл на просительный тон и тут же шёпотом: – Мне кажется, ему помощь нужна.

– Чем мы ему можем помочь? Только всё запутаем… Да и он, похоже, не понимает, кто мы.

– Нет. Не надо меня форсерам! – наконец вмешался я. – Ведите к себе. Видимо, у меня что-то с головой, мне нужна информация, чтобы всё вспомнить, а потом уж решим, куда мне направиться.

Моё слово стало решающим. Люк вздохнул тяжело, Ян – с облегчением, и мы пошли обратно: по прямой лужистой дорожке мимо двух домов-коробок к третьей. Люк поднёс свою левую руку к маленькому квадратному отверстию, закрыл его ладонью.

– Люк из фамилии Мартен, уровень «эйч-ди». Добро пожаловать домой! Напоминаем, через три дня ежегодное обследование. Кэш: 37 сильверов, – раздался глухой голос из динамика. Дверь открылась. Мы прошли внутрь. Обыкновенный дом: необработанные стены, на них короткие надписи, разнокалиберные двери, четыре штуки, лестницы вверх и вниз с разновеликими ступенями. Мы спустились вниз.

Люк и Ян занимали одну комнату. Здесь же при входе был закуток для собаки и волка, поэтому немного пахло псиной. Освещение было тусклое и почему-то зеленоватое. Обстановка куцая: две кровати у противоположных стен, стол с горой барахла на нём. На стене, что подразумевала окно в моём времени, прикреплён динамик ярко-зелёного цвета, в углу, рядом с собаками, явно рукомойник. Нет ни холодильника, ни телевизора, ни стиральной машины, ни душевой кабины – таких обязательных в XXI веке. Самое примечательное на стенах: на левой стене над кроватью прикреплена самодельная карта. Она нарисована на ткани. Очертания земель мне незнакомы. На карте приколоты какие-то знаки. Почти все на синем цвете – что-то помечают на воде? Но стена напротив уникальна: просто желтоватая, но по всей плоскости надписи. Столбцами. Чёрным цветом. Как будто углём. Стихи. Я подошёл ближе и выхватил первое попавшееся:

Ты знаешь, очень скоро

В тени, тиши и пыли,

В соседских приговорах,

В чередовании снов,

В смешенье дней беспечных,

В небесных ямах синих

Я не узнаю звука твоих шагов…

Парни забеспокоились, увидев мою заинтересованность.

– Н-не обращай внимания, это тут так было, когда мы въехали, от прежних поселенцев!

– Да? А я думал, что кто-то из вас пишет…

– Нет-нет! – поспешил Люк. – Раз Эдиктом запрещено – значит, запрещено! Мы законопослушны.

Видимо, пора выспросить друзей обо всём.

– Ничего не помню, – горестно выдал я. – Может, у меня амнезия? Может, действительно кто-то ударил?

– Не мы! – слаженно дуэтом воскликнули испуганные хозяева комнаты.

– Конечно, не вы! Рассказывайте мне всё! Что за эдикт? Что за уровни? Кто такая Пола? Сколько номов вообще? Почему вам нельзя к мёртвому морю? Ну и всё остальное…

– Дьявол! Я тебе говорил, что нужно было сматываться! Оставить его на берегу! – занервничал Люк.

– Господин Фома, садитесь, – растерянно проговорил татуированный Ян и подтолкнул меня к кровати рядом с поэтической стеной так, что я сел к строчкам спиной, чтобы не читал, наверное. – У нас есть несколько огурцов и домля. Сейчас будем есть! Вы устали.

Гостеприимный Ян забрался под кровать, вытащил ящик, в котором были огурцы и какой-то белый напиток в прозрачной бутылке. Он всучил мне два огурца и железную кружку. Налил из бутылки напиток – похожий на молочный кисель (если такой бывает). На вид неаппетитно. Но я попробовал, так как понял, что безумно голоден. На вкус… солёный кефир. Наверное, это и есть домля. Мужики сели напротив меня под тряпичную карту, пододвинув поближе к себе ящик с огурцами, и стали угрюмо хрустеть овощами и запивать из одной бутылки солёным кефиром.

– Итак, что за эдикт? – начал я вежливый допрос.

– Это закон, по которому живут номы. Он написан отцами-основателями первого нома. Там все правила, все заповеди. Ты помнишь, как тебя зовут, а не помнишь эдикт? – Люк всё-таки скептик.

– Я не знаю, как это объяснить. Расскажите мне обо всём – может, вспомню. Что за уровни? Что означает мой уровень?

– Есть три уровня: высший, хранители древнего знания – «эйч-ай» – human intellect – умники, то есть. Как ты. Мы называем вас длинноволосые, так как только вы носите такую причёску. Генспонента у вас идеальная…

– Что идеальная? – прервал я Яна.

– Развёрнутый анализ генома. Без дефектов. Хранители работают в «Интерре» – это организация по восстановлению Земли. Умники исполняют благородную функцию – очищают планету, восстанавливают плодородие, деактивируют заражённые почвы и воду, фильтруют воздух. Они же учат нас, лечат, организовывают производство. Эдикт разрешает только «эйч-ай» создавать что-либо новое: «Только люди с чистым геномом должны являть культуру новой Земли, дабы не создать аморальных и деструктурных артефактов искусства и науки». У вас несколько профилей – гуманитарный, технический, социальный, биологический, эклективный. Ты из «джи», то есть гуманитарный уровень.

– Вот почему вы меня называете «господином».

– Да, к «эйч-ай» все уважительно относятся. Только вот у тебя нет ни генспонента, ни нормальной базы персональных данных… Да и волосы не такие длинные, как должно быть…

– А другие уровни?

– «Эйч-эф» – human force. У них генспонента не такая идеальная, отсутствие критического мышления. Но исполнители хорошие, здоровье отменное. Они занимаются порядком. Говорят, что они же воюют с мутантами, что появляются в других номах.

– С мутантами? И такие есть?

– Мы их не видели. Но говорят, что есть. Нападают на нас, пьют кровь, нелюди, одним словом…

– Фантастика! А вы кто?

– А мы «эйч-ди» – дефективе! Профиль нарушения генома у всех разный. У кого-то тяжёлый случай, кто-то почти безобиден. Если рождается неполноценный абсолютно, то его забирают. Если есть опасность передачи субгена последующим поколениям, то человека чистят. Он не может иметь потомство. При рождении делают анализ генома и выявляют, какими болезнями будет болеть, какие нарушения психические и социальные будут у него, тип нервной системы, некоторые черты характера. Сразу же и предлагают профессию будущую, необходимое образование. Чтобы человек был эффективным членом общества. Отцы-основатели номов предупреждали, что главный источник опасности для цивилизации – это демографическая проблема, нужно контролировать рост населения и следить за элементами вырождения. Это главный их завет.

– Селекцией человечества, значит, занимаются? – хмыкнул я. – Евгенику реанимировали.

– Вот! – воскликнул Ян. – Уже что-то вспоминается? Вы в самом Евгенусе работаете?

– Ну… – неопределённо протянул я. – Что-то вспоминаю… А у вас какая проблема с генами?

Мужики переглянулись. Ян покраснел, а Люк ухмыльнулся.

– У нас склонность к гомосексуализму. Поэтому чистка нам не грозит! – радостно возвестил Люк. – Но тебе нечего бояться! Мы мирные. В нашем доме у всех разные дефекты: у Стелы дислексия, она не может ясно выражаться. У Айдина склонность к воровству. У Никоса астма, задыхается с детства, хотя и у печи работает. У нашего соседа Шона приступы агрессии, да ещё и склонность к ожирению. У всех разное.

– И всё это можно определить по геному?

– Наверное, можно. Все вокруг нас именно такие, какими их определил генотест.

– И не бывает ошибок?

Мужики замолчали и даже не хрустели огурцами. После тяжёлой паузы Люк таки разрядился мыслью:

– Ты нас проверяешь, что ли? Тестируешь на лояльность?

– Нет! Я просто пытаюсь собрать все факты в голове! А что там с мёртвым морем? Почему вам туда нельзя? – решил сменить тему я.

– Там заканчивается территория нома. Это уже зона Интерры, нам говорят, что там небезопасно. Да и можно в поселение заразу какую-нибудь принести.

– Зачем же вы туда ходите?

Люк пихнул Яна локтем и опередил его в ответе:

– Да из любопытства! Но ты прав, не нужно этого делать! – и обаятельно улыбнулся. – Может, спать завалимся? А то нам завтра на работу идти.

Спать так спать. Надеюсь, что башка перестанет гудеть, да и устал я «за сегодня»: с утра отмотал несколько километров по римской дороге, после полудня – по бездорожью будущего. Мне показали, как пройти до туалета по обшарпанному коридору, разместили на кровати около стены со стихами, и я подумал, что даже почитаю лирику на ночь. Но не удалось, ибо Ян дунул на зеленоватую круглую лампу и комната погрузилась в мрак. Можно было только расслышать, как тяжело дышит зверьё у двери и ворочаются мужики на кровати напротив. Наверное, им там тесно. Интересно, они пара? Почему они живут вместе? Я, пожалуй, был бы не прочь делить жильё с Люком: красив, решителен, неглуп, да ещё и стихи сочиняет. Я же понял, что это его творчество: во-первых, он занервничал, когда я спросил о стихах, во-вторых, постель около этой стены, скорее всего, его – от подушки пахнет пряно и перечно – так, как от него. В-третьих, мне бы хотелось, чтобы это был именно он. Я прислушивался к звукам ночи 2500 года – ничего особенного, парни не собирались меня шокировать страстью, глухие стены не впускали наружные звуки, только тихий храп – то ли волчий, то ли собачий. Я попытался вновь осмыслить алгоритм своего перемещения во времени, не складывалось, не верилось, не вмещалось. Остро вдруг почувствовал, что скучаю по сволочи Пашке, наверняка забыл уже обо мне. Стало себя жаль: вот ведь выпал из своего времени – и никто не заметит. Никто даже искать меня не будет. Подойдёт время сессии, и куратор начнёт вызванивать – может, тогда вспомнят. Интересно, а где мой телефон сейчас? Завис где-то во временном переходе, разряжается, меня дожидаясь. Блин, а если он остался в той квартире № 222? И пьяненькая несчастная женщина его возьмёт? Чёрт, там у меня есть такие фотки! Пашка снимал… Пашка – гад… Пашка, ты хоть поищи меня…

– …он работает в Евгенусе, и ты так просто об этом говоришь?

– Тише! Да я не знаю, где он работает! Он сам, похоже, не знает. Говорит, что ничего не помнит. Видишь, его кто-то ударил. Может, действительно потерял память. Такое же может быть! Он лежал у мёртвого моря, мало ли кто на него напал!