Текст книги "Дальнейшие похождения царевича Нараваханадатты"

Автор книги: Сомадева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

Поведав этот удивительный рассказ, спросил встала, сидя на царском плече: «Так скажи мне, царь, в чью руку следовало отдать жертву? И да не забудешь ты прежнего нашего условия!» Выслушал вопрос веталы Тривикрамасена и, нарушив молчание, так отвечал знающий законы царь: «Отдать жертву надобно в руку вора, так как царь Чандрапрабха его сын, а не кого-либо иного, хотя и зачат другим. Брахман не может считаться его отцом, так как был куплен на одну ночь. Царь Сурьяпрабха мог бы считаться его отцом, так как взрастил его и воспитал, если бы не получил за это деньги – ведь они лежали в изголовье колыбели младенца. Ведь его мать была получена в жены вором за пригоршню воды, и за рождение сына были даны ей эти деньги. Поэтому царь Чандрапрабха сын вора, зачатый от другого, и жертву следует отдать в руку вора. Так я считаю».

Только успел сказать это царь, как сорвался ветала с его плеча и умчался на свое место, а царь Тривикрамасена, как прежде, снова пошел за ним.

Волна двадцать седьмая

Добрался царь до дерева шиншапа, снова взвалил на плечо веталу и опять двинулся в путь. В молчании он шел, и ветала, усевшийся у него на плече, опять заговорил: «Что за смысл, царь, в твоей настойчивости? Шел бы ты к себе и насладился счастьем ночи. Негоже тебе таскать меня к этому злодею – монаху. Ну, раз уж ты такой упорный, пусть так и будет. Послушай-ка историю

о малодушном царе

Есть город, который называется Читракута, по справедливости так названный, ибо царит там твердый порядок разделения на касты, ни одна из которых не преступает положенных ей пределов[188]188
  …касты, ни одна из которых не преступает положенных ей пределов – во времена Сомадевы вопрос о чистоте каст в значительной мере был весьма сомнительным. Социальная подвижность населения в Кашмире была очень значительна, и данное место в тексте звучало, видимо, даже для самого Сомадевы, как недосягаемый идеал.


[Закрыть]. Правил там истинный алмаз среди царей– царь Чандравалока, проливавший потоки амриты на глаза своих подданных. Мудрые славили его как оплот доблести, источник самоотверженности и обиталище красоты. Все у него было, и всем он наслаждался, но не было у него равной ему жены, и это было единственной тревогой его сердца.

Однажды, желая умерить эту скорбь, отправился царь на охоту в дремучий лес, сопровождаемый множеством всадников. Вот он непрерывным потоком стрел разгоняет стада диких свиней, подобно солнцу, изгоняющему лучами своими тьму с синих небес. Мужеством превосходящий Арджуну, укладывал он на ложе из стрел рыжегривых львов, подобно Бхишме яростных в битве, равный доблестью могущественному врагу Джамбхи[189]189
  враг Джамбху – т. е. Индра.


[Закрыть], градом жестоких ударов палицы валил он наземь летучих шарабхов, подобных крылатым горам[190]190
  …подобных крылатым горам – см. прим. 7.


[Закрыть], отсекая им крылья. В пылу охоты захотелось царю одному проникнуть поглубже в лес, и ударом острых шпор заставил он коня устремиться вперед. Конь же от этого удара и от удара хлыстом помчался так стремительно, что в мгновение ока перенес царя, утратившего от бешеной скорости чувства, в другой лес, находившийся на расстоянии десяти йоджан от первого.

Остановился конь, и царь понял, что заблудился, и, усталый, блуждал, пока не нашел неподалеку широкое озеро, словно подзывавшее его руками-лотосами, качавшимися от прикосновения ветра то вверх, то вниз: «Иди сюда, иди сюда!» Пошел туда царь, расседлал коня и пустил на волю, дал ему искупаться и напоил его, а потом привязал в тени дерева и дал ему охапку травы. Выкупался он и сам, и напился воды, и снял с себя усталость. А потом стал осматриваться кругом в этих чудесных краях. Заметил он под деревом ашока в сопровождении подруги дочь отшельника, сверкающую красотой в своей лубяной одежде, украшенную гирляндами распустившихся цветов, особенно прелестную, потому что косы ее были уложены незатейливо. И подумал он, оказавшись досягаем для цветочных стрел Камы: «Кто же она? Не Савитри[191]191
  Савитри – героиня одного из вставных сказаний в «Махабхарате», олицетворение женской преданности и красоты.


[Закрыть] ли, пришедшая омыться в пруду? Может быть, это Гаури, ускользнувшая из объятий Хары, чтобы снова предаться подвигам? Или не красота ли это самого Месяца, принявшая на себя обет озарять мир вместо него, поскольку настал день? Подойду-ка я к ней потихоньку и узнаю, кто она!» Так рассудив, направился он к девушке. Она заметила, что подходит царь, и встревожила ее его красота – выпала у нее из рук начатая было цветочная гирлянда, и подумала она: «Кто это явился в наш лес – сиддха или видьядхар? Один вид его красоты может обрадовать весь мир!» И, размышляя так, от стыда искоса глядя на него, попыталась уйти, хотя ноги ее, казалось, вросли в землю.

Подошел тогда к ней царь и, как подобает учтивому человеку, сказал: «Не жду я, красавица, от тебя и ни привета, и ничего иного, потому что пришел я, желающий только одного– любоваться твоей красотой, издалека и впервые тобой увиден. Но разве в том состоит закон обители, чтобы бежать от такого человека?» Когда вымолвил он это, подруга красавицы, не менее учтивая, чем царь, пригласила его сесть и устроила все, что для гостя устраивать полагается.

Тогда полный любопытства царь спрашивает ее почтительно: «Какой род, милая, украшает твоя подруга? Какие источающие амриту для ушей слоги составляют ее имя? Ради чего терзает она свое нежное, как цветок, тело жизнью, подобающей аскетам, в этом безлюдье?» Выслушала подруга отшельницы все эти слова царя и так отвечала: «Она – Дочь великого пророка Канвы, выросшая в обители, а родилась она от апсары Менаки, и зовут ее Индиварапрабха. С позволения отца пришла она на это озеро совершить омовение. Неподалеку отсюда находится обитель мудрого Канвы».

Обрадовался царь тому, что она сказала, вскочил на коня и отправился в обитель мудрого Канвы просить эту девушку себе в жены. Оставив коня за пределами обители, почтительный, вступил он в нее, полную подвижников, облаченных, подобно деревьям, в лубяные одежды, и среди них увидел окруженного мудрецами, словно Месяц планетами, радующего глаза своим сиянием мудрого Канву. Приблизился к нему царь и склонился к его стопам. Мудрец же, приняв его, как гостя, и сняв тем его усталость, вскоре молвил: «Сын мой Чандравалока, слушай, что я скажу во благо тебе. Ты знаешь, как страшится смерти все сущее в мире. Так зачем же ты безо всякой нужды истребляешь несчастных газелей? Ведь создатель дал кшатрию оружие для защиты напуганных! Так защищай свой народ и правь им по закону, искореняй врагов, упражняйся в искусстве править слонами и лошадьми, во владении оружием и в прочих подобных занятиях, дабы упрочить изменчивую удачу, наслаждайся счастьем власти, раздавай богатства, распространяй славу свою, но брось охоту, эту кровавую забаву бога смерти, в которой равно безумны убийца и его жертва. Разве не слышал ты о том, что случилось с Панду[192]192
  …о том, что случилось с Панду? – охотясь, Панду убил юного самца газели, предававшегося любовной игре с самкой. К умирающему животному вернулся его настоящий облик мудреца, обратившегося в газель, чтобы изведать, как испытывают животные любовное чувство. Проклятие умирающего обрекло Панду на смерть во время соития.
  Помня о проклятии, Панду стал жить в строгом воздержании в лесу, разрешив двум своим женам Кунти и Мадри родить детей от богов. От Кунти родились – Юдхиштхира, зачатый от Дхармы, бога справедливости; Бхима – от бога ветра Ваю; Арджуна – от верховного бога Индры, а у Мадри – Накула и Сахадева от божественных близнецов Ашвинов. Эти пятеро сыновей Панду и стали центральными персонажами «Махабхараты».


[Закрыть]?»

С радостью выслушал поучение мудрого Канвы царь Чандравалока и, преисполненный благодарности, отвечал: «Наставил ты меня на истинный путь, и глубоко благодарен я тебе, почтенный. Отказываюсь я от охоты – пусть все живые существа живут, не зная страха». Слыша такие слова, сказал ему мудрец: «Обрадовал ты меня тем, что всем существам даровал жизнь, свободную от страха. Проси же, чего ты хочешь?» Тогда царь, знающий, что и когда делать, молвил: «Если воистину доволен ты мной, отдай мне дочь свою Индиварапрабху!» И мудрец в ответ на эту просьбу отдал ему только что вернувшуюся после омовения рожденную от апсары, равную во всем царю, дочь свою Индиварапрабху. А потом была устроена свадьба, и Чандравалока сел на коня и взял с собой Индиварапрабху, которую нарядили, как подобает, жены мудрецов, и отправились они к себе, и подвижники, заливаясь слезами, проводили их до пределов обители.

Вот едут они, и увидело Солнце, что завершен трудный этот день, и словно от усталости коснулось оно вершины горы Заката, и появилась газелеокая, переполненная любовью, скрывающая свою красоту под темно-синим покрывалом Ночь. В это время доехал царь с женой до дерева ашваттха[193]193
  дерево ашваттха – смоковница; фиговое дерево.


[Закрыть], около которого был пруд с прозрачной, чистой, как душа добродетельного, водой. Заметив место, скрытое ветвями и листьями, покрытое травой, решил царь: «Проведем ночь здесь!» Слез он с коня, задал ему корм, и напоил, и вместе с женой отдохнул на берегу просторного пруда, напился воды и поостыл. А потом устроили они под деревом ложе из цветов и улеглись. В этот миг поднялся украшенный зайцем Месяц[194]194
  …украшенный зайцем Месяц – по представлениям индийцев, пятна на луне образуют фигуру зайца.


[Закрыть], разгоняющий мрак, и поцеловал пламенеющее от страсти лицо Востока, и разметал во все стороны лучи, и изгнал изо всех стран света мрак, озарив их своим сиянием, а затем его лучи, проникнув через завесу лиан и листьев, озарили, словно драгоценными светильниками, источающими лунный свет, пространство под деревом. И тогда царь, обнимая Индиварапрабху, справил истинное празднество страсти, прекрасное томлением первого соединения – снял он ее пояс, словно стыдливость, покусыванием пухлой нижней губки будто разбил робость красавицы, а на грудь ее, подобную лбу молодого слона, набросил драгоценное ожерелье новых созвездий – нанес он их ногтями. И беспрерывно целовал он глаза ее, подобные двум голубям, и лицо ее, точно упивался источником амриты прелести. Так в счастье сладостных наслаждений с супругой провел он ту ночь, словно одно мгновение.

Поутру поднялся он с ложа и, совершив все, что утром надлежит совершить, готов был уже отправиться вместе с женой навстречу своему войску. И тогда Ночь, похитившая красу сломанных лотосов, словно в испуге утратив сияние свое, укрылась в пещерах горы Заката, ибо багровое от гнева, словно красная медь, Солнце все больше простирало свои руки-лучи, охватывая весь небосвод и занося меч своей палящей ярости, будто желая убить ее.

Вдруг откуда ни возьмись явился брахмаракшас[195]195
  брахмаракшас – брахман среди ракшасов. Мифологические существа у индийцев подчиняются тем же правовым нормам, что и обычные люди. Так, даже ракшасы, сильнейшие из мира демонов, могут оказаться брахманами и претендовать на соответствующую чистоту.


[Закрыть], иссиня-черный, как грозовая туча, с ярко-желтыми волосами, подобными вспышкам молний. Украшен был он, выжирающий из человеческого черепа мозг и пьющий из черепа кровь, гирляндой из человеческих внутренностей, и был на нем брахманский шнур, сплетенный из человеческих волос.

Он дико захохотал и, от злобы изрыгая пламя, обнажая ужасные клыки, грубо закричал на царя: «Знай, грешник, что я – брахмаракшас Джваламукха и это дерево – мое жилище: сюда не смеют проникать даже боги. Но ты проник сюда и даже забавлялся с женой, а теперь я, вернувшийся после ночных похождений, заставлю тебя изведать плоды твоей дерзости. Теперь я вырву у тебя, сознание которого ослеплено любовью, сердце, и съем его, и выпью всю твою кровь». Услыхав его страшный рев и поняв, что сразить брахмаракшаса нельзя, и видя, что Индивара дрожит от страха, царь почтительно и с опаской обратился к нему: «Извини меня за такой проступок, совершенный мной по неведению. Ведь я здесь в твоей обители гость, отдавшийся под твою защиту. Приведу я тебе в жертву человека, и ты утолишь свой голод. Не гневайся!» Успокоился, выслушав эти слова, брахмаракшас и подумал про себя: «Пусть так и будет. Что за беда?» А Чандравалоке он так наказал: «Если ты приведешь мне через семь дней здешнего высокодобродетельного и рассудительного брахманского сына, которому исполнилось семь лет[196]196
  …которому исполнилось семь лет – возраст, в котором обычно осуществляется яджнопавита (см. прим. 167).


[Закрыть], добровольно желающего отдать себя за тебя в жертву, и если, когда его будут приносить в жертву, мать будет держать его за руки, а отец за ноги, растянув его на земле, ты сам своим мечом убьешь и принесешь его мне в жертву, тогда я прощу тебе оскорбление. Если же не согласишься ты на это, то немедля истреблю я и тебя, и всю твою челядь». Из страха согласился на такое условие царь и тотчас же исчез брахмаракшас.

Сел тогда Чандравалока на своего коня, посадил Индиварапрабху к себе за спину, отправился искать свое войско, и одолевали его тяжкие думы: «Увы, ослепленный страстью к охоте и любовью, я, глупец, подобно Панду, навлек на себя внезапно погибель! Как найти мне такую жертву для ракшаса? Ну, вот доберусь до своего города, посмотрю, что будет!» Одолеваемый такими мыслями, встретил он свое войско и во главе его вместе с женой прибыл в город Читракуту. Все царство радовалось, видя, что нашел он себе достойную жену, и люди повсюду веселились, а он провел остаток дня, терзаемый горькими думами.

На другой день тайно собрал он министров и обо всем случившемся рассказал им. Тогда молвил один из них – Сумати: «Отбрось, государь, уныние! Найду я для тебя такую жертву – ведь много чудес на земле!» Так утешив царя, велел он изготовить из золота фигуру семилетнего мальчика, украсить ее драгоценностями, поместить в паланкин и носить по городам и деревням, да чтобы и тут и там провозглашали глашатаи: «Родителям того брахманского сына, семи лет от роду, из местных жителей, добродетельного и рассудительного, который по своей воле готов отдать себя в жертву брахмаракшасу, а отец и мать согласятся во время жертвы держать его за руки и за ноги, в награду царь пожалует сто деревень и еще эту фигуру в придачу!»

Вот так и возили все время изображение мальчика, сопровождаемое глашатаями с барабанами, пока в одной аграхаре сын брахмана из местных жителей, красивой внешности, семи лет от роду, стойкий душой, хотя еще и ребенок, а прошлыми рождениями приученный делать добро другим, словно он был живым воплощением всех добродетелей всех подданных царя, не сказал глашатаям: «Я отдаюсь в ваши руки. Сам схожу я к родителям и объясню им, а затем вернусь к вам». Глашатаи обрадовались, и мальчик с их согласия пошел домой и, сложив почтительно руки, сказал отцу и матери: «Отдам я ради всеобщего блага свое обреченное на смерть тело – соблаговолите разрешить мне это и покончить с нашей нищетой – вместо меня достанется вам от царя изображение из золота, украшенное драгоценностями, и еще сто деревень в придачу. Благодаря этому достигну я высокой цели и избавлюсь от долга перед вами, а вы избавитесь от бедности и обретете многих сыновей».

«Что это болтаешь ты? – отвечали ему отец и мать. – Или дурным ветром на тебя подуло? Или под злой звездой ты оказался, что несешь такую чепуху? И кому это в голову придет отдавать дитя родное ради богатства и какое дитя пожертвует собой?» Но возразил мальчик, выслушав родительские слова: «Не от омрачения ума говорю я так. Соблаговолите выслушать мои слова и поймите их смысл. Невыразимых нечистот полно и от рождения вызывает омерзение смертное тело. Оно – поле, на котором растут лишь несчастья. Единственная польза, которую может оно принести в этом зыбком мире, как говорят многомудрые, – принести себя в жертву. А разве есть более высокое благо, нежели доброе дело, совершенное ради всех живых существ? И если не проявлю я готовности самопожертвования ради любви к родителям, то какой прок от этого тела?» Такими и подобными им речами уговаривал мальчик убитых горем родителей и был так тверд в своем решении, что, наконец, убедил их согласиться с его желанием. Поспешил он тогда к царским слугам, забрал у них золотую статую вместе с указом о пожаловании ста деревень, передал родителям, а затем поспешил, предшествуемый царскими слугами, в сопровождении отца и матери, в Читракуту к царю. А там Чандравалока увидел его, наделенного несокрушимой доблестью, и обрадовался, словно заполучил талисман, оберегающий от всякого зла. Посадил царь мальчика на спину слона, украсил его цветочными гирляндами, и умастил благовониями, и вместе с его родителями прибыл в жилище брахмаракшаса. Там, около дерева ашваттха, жрец очертил круг и, совершив положенные обряды, принес жертву огню, и тогда раздался громоподобный хохот и явился в своем бесконечно ужасном обличье, читая веды, брахмаракшас Джваламукха, упившийся кровью, поминутно зевающий и вздыхающий, с глазами, сверкающими пламенем, повергший во мрак чернотой тела все страны света. При виде его склонился в поклоне Чандравалока и сказал: «Достойный, привел я тебе в жертву человека, как с тобой было условлено, – сегодня седьмой день. Окажи милость и прими, как положено, эту жертву!» При этих словах брахмаракшас осмотрел мальчика и облизнул языком уголки рта.

В этот миг добродетельный мальчик в радости подумал: «Да принесет эта жертва моя благо, и пусть не будет мне ни рая, ни спасения, а только пусть дарована будет возможность в каждом рождении приносить свое тело в жертву для счастья других!» И только лишь подумал он так, как небо наполнилось множеством колесниц, с которых божества осыпали его цветами.

Затем был мальчик распростерт на земле перед брахмаракшасом и мать крепко держала его за руки, а отец за ноги, и царь уже выхватил меч, чтобы нанести смертельный удар, как мальчик рассмеялся, да так, что все, вместе с брахмаракшасом, в удивлении бросили свои дела и, сложив руки почтительно в анджали[197]197
  анджали – молитвенное положение рук, сложенных ладонями.


[Закрыть], склонились и смотрели в лицо мальчика».

Поведав удивительную историю, снова ветала заговорил с царем: «Скажи мне, царь, по какой причине рассмеялся мальчик в то мгновение, когда пришла к нему смерть? Очень мне это любопытно. Если знаешь, да не скажешь, разлетится твоя голова на сто кусков». Выслушал Тривикрамасена слова веталы и так ответил ему: «Слушай же, в чем причина его смеха. Всякое слабое существо, испытывая чувство страха, в рыданиях зовет отца и мать. Если нет их, взывает к царю, назначенному защищать слабых, и уж если нет его, лишь тогда взывает к божеству. А в отношении к мальчику все действовали наоборот – родители из алчности держали его за руки и за ноги, царь готов был ради собственного спасения убить его, а божество, которое там было, брахмаракшас, готово было его сожрать. Подумал мальчик тогда: «Как все они впали в горькое заблуждение из-за тела, недолговечного и полного нечистот, подверженного всяким напастям! Что ж заботятся они о сбережении тела, тогда как даже боги, как Брахма, Индра, Вишну, Рудра и другие, неизбежно погибают?» При виде такого заблуждения, считая свою цель достигнутой, рассмеялся он от удивления перед силой заблуждения и от радости, что достиг своей цели».

И только закончил царь, как снова покойник с веталой незаметно сорвался с его плеча с помощью своего волшебства и умчался на свое место на дереве. Царь же снова без колебаний пошел за ним. Изумительно, сколь неколебимы глубины сердца великих людей, подобные глубинам океанов!

Волна двадцать восьмая

И снова вернулся царь Тривикрамасена к тому дереву и взвалил веталу на плечи, и только лишь двинулся в путь, как опять заговорил с ним тот: «Послушай, царь, расскажу я тебе историю

о необычайно глубокой любви

Есть на земле город Вишала, подобный городу Индры, будто созданный творцом специально для тех, кто низвергнут с небес. Рассказывают, что правил там славный царь Падманабха, источник радости для добродетельных, превосходивший своими достоинствами самого царя Бали[198]198
  …превосходивший своими достоинствами самого Бали – т. е. великого царя асуров Махабали (см. прим. 8 к Книге о Беле).


[Закрыть]. Жил при том царе в городе весьма богатый купец по имени Артхадатта, богатством своим превзошедший бога богатств. Родилась у него дочка Анангаманджари, и так она была прекрасна, что, казалось, творец создал ее, чтобы показать на земле, какими бывают небесные девы. Отдал отец ее в жены Маниварману, жителю города Тамралипти, сыну лучшего из купцов, но так как очень любил ее, то не отпустил он Анангаманджари с мужем из своего дома. Муж же был ей ненавистен больше, чем больному горькое лекарство, а она, прекрасноликая, была для него дороже самой жизни, – так скупцу бывает дорого долго и с трудом накапливаемое богатство.

Отправился однажды Маниварман домой в Тамралипти к отцу, пожелав повидаться с ним, да и ради других дел. Прошло после этого сколько-то дней, и наступила жаркая пора, когда яростные стрелы палящих лучей солнца препятствуют путникам, ушедшим из дому. Подули жаркие ветры, благоухающие жасмином и лодхрой, подобные горячим вздохам стран света, скорбящих об ушедшей весне, взвились к небесам поднятые ветром столбы пыли, словно послы, посланные истомленной землей с просьбой о приходе грозовых туч, влачились дни, словно измученные жестоким зноем путники, жаждущие добраться до лесной тени, а ночи, бледные от лунного света, исхудали, ожидая прихода прохладного времени с его дающими счастье страстными объятиями.

В ту пору сидела однажды вместе со своей верной подругой купеческая дочь Анангаманджари, одетая в шелковые одежды, облегавшие тело, бледная от сандаловых умащений, у окна на верху своего дома, и увидела привлекательного юношу, брахманского сына, подобного восставшему из пепла Каме, отправившемуся на поиски Рати. Имя его было Камалакара, и был он сыном царского жреца. Увидел и он, взглянув вверх, ее луноподобное лицо и расцвел радостью, словно лотос, раскрывающийся при виде луны. И тогда словно по могучему зову Смары обменялись они взглядами, и буря любовного желания выкорчевала стыдливость, разметала сознание и понесла их, словно пылинки. Гулявший вместе с Камалакарой друг, видя, что одолела его страсть, с трудом сумел отвести его домой. А Анангаманджари, узнав, как его имя, потеряла над собой власть и ушла вместе с подругой к себе в спальню. Вся она была погружена в мысли о возлюбленном, и обуяла ее страсть, и ничего она не видела, ничего не слышала, а только металась на своем ложе.

Так прошло два или три дня, когда однажды ночью она, объятая страхом и стыдом, истомленная нестерпимой разлукой, утратившая надежду на встречу с недостижимым возлюбленным, исхудавшая и побледневшая, словно повинуясь зову месяца, который просунул свои лучи-пальцы через решетку окна, будто подзывая ее, вышла, когда вся прислуга спала, из дома, готовая к смерти, и пошла к пруду, находившемуся в саду при доме и скрытому деревьями и лианами. Там стояло богато украшенное изваяние Чанди, покровительницы их рода, поставленное Артхадаттой. Приблизилась она к грозной богине, склонилась перед ней, вознесла ей хвалу и взмолилась: «Коли не может Камалакара быть моим мужем в этом рождении, то пусть станет он им в следующем!» И, произнеся такие слова, делает она из своей одежды петлю на суку дерева ашоки. А тем временем верная подруга ее, оставшаяся в спальне, проснулась и, не видя госпожи своей, в поисках кинулась по воле случая в сад. Увидела, что Анангаманджари уже надевает себе на шею петлю, и с криком: «Не делай, не делай этого!» – подбежала и разрезала петлю. Анангаманджари при виде подруги, сорвавшей с нее петлю, кинулась в неизбывном горе на землю и, когда подруге удалось кое-как успокоить ее, на расспросы ответила ей вот что о причине своего несчастья: «Невозможно мне встретиться с возлюбленным, милая Малатика, и нет мне, зависящей от других, большего счастья, чем смерть!» И, произнеся эти слова, палимая ранами от стрел Ананги, бестелесного бога любви, она, убитая отчаянием, упала в обморок.

«О, горе! – зарыдала Малатика. – Воистину невозможно противиться велениям Смары! Вот в какое состояние привел он мою подругу, смеявшуюся над слабостью других женщин». Так и по всякому еще иному причитая, Малатика привела подругу в чувство, обрызгав ее холодной водой, овевая ее и всякими другими способами, и, чтобы умерить пламя страсти, устроила она для Анангаманджари ложе из листьев лотоса, а на сердце ей положила холодный как снег венок. И тогда та, заливаясь слезами, проговорила: «Нет, подружка, ни венком холодным, ничем другим не смирить бушующее во мне пламя. Если хочешь меня видеть живой, то придумай какой-нибудь способ, чтобы встретиться мне с любимым, – только так можно загасить это пламя».

С любовью отвечала ей на это Малатика: «Ночь уже почти кончается, подружка! Утром же устрою я так, – чтобы привести сюда твоего милого! Ты же соберись с силами и вернись к себе». Довольна была Анангаманджари ее обещанием, и, сняв с шеи ожерелье, подарила ей, и промолвила: «Ступай теперь к себе, а утром пусть сопутствует тебе удача!» И с этими словами удалилась она в спальню.

Когда же наступило утро, пробралась Малатика, никем не замеченная, в дом к Камалакаре и, разыскивая его, нашла юношу в саду под деревом, мечущегося на ложе, устроенном из лотосовых листьев, увлажненных сандаловым маслом, и рядом с ним друга верного, который пытался, овевая его листьями кадали[199]199
  кадали – банановая пальма.


[Закрыть], успокоить пламя сжигавшей его страсти. «Неужели от разлуки с ней он в таком состоянии?» – подумала она и, решив все вызнать, осталась в укрытии, а в это время обратился к Камалакаре его друг: «Взгляни хоть на мгновение на этот прекрасный сад! Утешь свое сердце! Нечему здесь печалиться». Ответил на это другу брахманский сын: «Если похитила сердце мое купеческая дочь Анангаманджари, то что я буду успокаивать – пустое место? А Смара, увидав, что сердце мое похищено, воспользовался этим и обратил меня в колчан для своих стрел. Помоги мне добыть эту похитительницу сердца – делай что хочешь!» Когда кончил говорить Камалакара, вышла к нему обрадованная Малатика, сомнения которой рассеялись, и заговорила: «К тебе, счастливец, послала меня Анангаманджари, и вот какое ее послание, и без слов ясное, я сообщу: «Что же это за добродетельный человек, который силой врывается в сердце красавицы и, похитив душу, исчезает?» Любопытно, что даже теперь она за похищение души готова вам отдать и тело свое, и жизнь. И днем, и ночью издает она исполненные горькой боли стоны, словно вырывается наружу дым от бушующего в ее сердце огня, разожженного богом любви, и беспрерывно текут по ее лицу черные от сажи слезы[200]200
  издает она исполненные горькой боли стоны, словно вырывается наружу дым от бушующего в ее сердце огня, разожженного богом любви, и беспрерывно текут по ее лицу черные от сажи слезы – последовательно развивая образ эмоции, Сомадева использует поэтические традиции и совершенно бытовые реалии – слезы черны не от сажи, образовавшейся от горения, а черны потому, что смывают с век каджал, притирание, изготовляемое на саже, которым индийские женщины подводят глаза.


[Закрыть], будто черные пчелы ползают по лотосу, привлеченные его ароматом. Если ты хочешь, то скажу я то, отчего вам обоим будет благо».

«Милая, слова твои хотя и утешительны, но повергают меня в страх – они говорят, что моя возлюбленная во власти отчаяния. На тебя вся надежда – сделай как хочешь», – отвечал Малатике Камалакара. А она ему на это так сказала: «Сегодня ночью выведу я тайком Анангаманджари в сад ее дома, а ты жди снаружи. Я уж найду, как тебя провести туда, а там и встретитесь вы, как вам того хочется». Так она обрадовала брахманского сына, и, выполнив поручение, пошла к Анангаманджари, и ту обрадовала тем же.

Вот уж и день подошел к концу, и Солнце, влюбленное в Вечернюю зарю, куда-то скрылось с нею, Восток уже украсил чело благодатным пятнышком Луны, а белые, чистые лилии вдруг радостно раскрылись, словно произнося: «Богиня счастья Шри покинула лотосы и вернулась к нам». Исполненный любовью Камалакара, завершив приготовления, потихоньку отправился ночью к входу в сад при доме его возлюбленной. Тем временем Малатика исхитрилась провести в сад Анангаманджари, в терзаниях проведшую день, и посадила ее в рощице манговых деревьев, а потом пошла за Камалакарой и его привела туда же. Он кинулся к возлюбленной, как изнывающий от зноя путник кидается под тенистую сень деревьев, и когда Анангаманджари заметила его, то в порыве страсти утратила всякий стыд и бросилась ему на шею: «Куда ты идешь? Наконец-то ты мой!» Не вынесла она этой чрезмерной радости, и тотчас же остановилось у нее дыхание, и она умерла. Упала Анангаманджари на грудь земли, словно бурным ветром сорванная лиана! Удивительны прихоти любви, страшны ее последствия!

При виде этого Камалакара, точно громом пораженный, прошептал: «О, горе! Что же это?» – и тоже замертво упал на землю. Придя через некоторое время в себя, взял он любимую на колени, и обнимал, и целовал, и рыдал над ней, пока не разорвалось с треском изнемогшее от тяжести горя сердце его. Видя, что нашли кончину эти двое влюбленных, оплакиваемых Малатикой, словно от горести скончалась и ночь.

Утром же, узнав от садовников о случившемся, родные и друзья возлюбленных собрались туда, одолеваемые стыдом, удивлением, горестью и сомнениями, и не знали они, что делать, и долго стояли, от горя понуря головы. Воистину, дурные женщины – вот причина семейных несчастий! Как раз в это время вернулся из Тамралипти от своего отца Маниварман, муж Анангаманджари, жаждущий поскорее обнять жену. Вот дошел он до дома свекра и, узнав, что случилось, с глазами, полными слез, бежит в сад, а там видит он жену, лежащую в объятьях другого, и он, страстно любивший ее, падает мертвым, сожженный огнем горя. И все, кто был там, зарыдали, и поднялось смятение, и горожане, узнавшие об этом, пришли туда, потрясенные случившимся.

И тогда обратились ганы[201]201
  ганы – многочисленная группа божеств, составляющих свиту Шивы.


[Закрыть] к богине Чанди, изваяние которой прежде было поставлено Артхадаттой, отцом Анангаманджари, и сказали ей: «В беде, Благостная, тот самый купец Артхадатта, в тебя верующий, который твое изображение воздвиг. Смилуйся над ним!» Услышав это от своих слуг, она, Защитница, Возлюбленная Шанкары, повелела: «Да будут живы они, погибшие от оружия Ананги!» И тотчас же все они, будто очнувшись от сна, по ее милости поднялись, живые и избавленные от власти Манматхи. При виде этого чуда все люди обрадовались, Камалакара, потупив голову от стыда, ушел домой, а Артхадатта, взяв с собой похищенную было у него смутившуюся дочь Анангаманджари с ее мужем, торжествуя, ушел к себе домой».

Так закончив по дороге в ночном мраке эту повесть, опять ветала заговорил с царем: «Скажи мне царь, кто из них больше был охвачен страстью? Если зная, не скажешь, то вспомни о проклятии!» Так отвечал ветале Тривикрамасена: «По-моему, больше всех был страстью охвачен Маниварман. У двух других страсть зрела со временем, и до такой степени были они влюблены друг в друга, что все так и должно было случиться. Маниварман же до такой степени был покорен страстью, что, когда увидел жену мертвой в объятиях другого мужчины, вместо того чтобы разгневаться, взял да умер от горя». И пока царь говорил это, повелитель ветал, конечно же, сбежал с его плеча на свое место на дерево, и Тривикрамасена опять пошел за ним.