Текст книги "Дальнейшие похождения царевича Нараваханадатты"
Автор книги: Сомадева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)
Волна двадцатая
Снова царь пришел под дерево шиншапа и взвалил опять покойника с веталой на плечо, и, когда двинулся в путь, снова обратился к нему ветала: «Слушай, царь, расскажу я тебе небольшую историю
о неосторожном брахмане
Есть на земле город Варанаси, место, где обитает сам Хара и где жил брахман Девасвамин, которого очень уважал царь. А у этого богатого брахмана был единственный сын по имени Харисвамин, а у него была красивая жена по имени Лаваньявати. Я думаю, что творец смог создать ее лишь после того, как набрался мастерства, сотворив Тилоттаму и подобных ей небесных дев, – такой беспредельной красотой и прелестью наделил он Лаваньявати.
Как-то раз Харисвамин, утомленный трудами страсти, уснул вместе с возлюбленной на крыше своего дома, залитой прохладными лучами луны, а в это время над дворцом пролетал юный своевольный видьядхар, которого звали Маданавега. Упал его взор на Лаваньявати, спавшую около мужа, утомленную страстью и отбросившую одежды так, что открылось взору совершенство ее тела. Красота Лаваньявати похитила сердце Маданавеги, и он, ослепленный Маданой[161]161
Мадана – «страсть»; эпитет бога любви Камы.
[Закрыть], тотчас же ринулся вниз, подхватил ее на руки и исчез в небесных просторах.
Сразу же проснулся ее супруг, юный Харисвамин, и, не увидав повелительницы его жизни, встревожился: «Горе мне! Что ж это случилось? За что же прогневалась она на меня? Или спряталась, желая испытать мое сердце, и, может быть, смеется теперь надо мной?» И, терзаясь такими и подобными им мыслями, всю ночь искал он ее во всех закоулках дома, на его крышах и за решетчатыми башенками, и метался он и туда и сюда и смотрел повсюду от дома до сада, но нигде не мог отыскать ее. Томимый огнем горести, залился он слезами, и было горестным прерывающееся его рыдание: «О луноликая моя! О любимая, нежная, как сияние луны! Уж не ночь ли тебя похитила, позавидовав тому, что сравнялась ты с нею? Верно, испугалась она, сраженная твоей красотой, что стала, пока тебя нет, ласкать меня руками своих прохладных, как сандал, лучей. Но жгут меня, милая, ее лучи, словно угли пылающие, словно стрелы, ядом напоенные!» Вот так и по всякому иному оплакивал ее Харисвамин, а тем временем увяла ночь, но не увяла, его душевная боль!
А поутру взошло солнце, и его лучи истребили мрак, окутывавший мир, но не смогло оно рассеять мрак горести и отчаяния Харисвамина, и стоны и рыдания, словно отданные ему чакраваками, для которых они кончаются с наступлением дня, усилились во сто крат и наполняли все горестными откликами, повторявшимися эхом. И хоть пытались утешить его родичи, не мог он без любимой своей обрести спокойствие, сжигаемый беспощадным огнем разлуки. «Здесь она стояла! Здесь она купалась! Здесь наряжалась! Здесь резвилась!» – с такими стонами бродил он повсюду, издавая их на каждом шагу.
«Да ведь не умерла же она! Зачем же ты себя убиваешь? Непременно обретешь ее вновь, живую и невредимую, коли сам будешь жив! Успокойся и ищи свою возлюбленную! Нет для решительного и предприимчивого слова «невозможно»!» – так уговаривали его родные и друзья. Но через несколько дней надежда помогла ему обрести мужество, и он подумал: «Если раздам я, брахман, все имущество, а сам пойду по святым местам и все грехи смою, то, избавившись от них, может, и встречу я в своих скитаниях мою возлюбленную?!» Так обдумав все, что случилось, совершил он омовение и все прочее, что положено. На следующий же день устроил Харисвамин жертвенное пиршество для брахманов, и было там много разной еды и питья, а потом роздал Харисвамин без остатка все свое богатство и, не оставив себе ничего, кроме своего брахманства, покинул родные края и начал обходить святые места в надежде обрести вновь свою возлюбленную.
И на него, странствующего, набросилось яростное, как лев, жаркое время с беспощадным солнцем вместо лика и гривой палящих лучей, и дули ветры такие раскаленные, что, казалось, вложен в них весь жар вздохов путников, страдающих от огня разлуки. И в прудах свирепый зной высушил воду, и растрескавшееся высохшее дно их было похоже на разорвавшееся от горя сердце, а потрескивание иссушенной зноем коры деревьев, стоящих у дороги казалось рыданием по покинувшей их весне, листья же деревьев, пересохшие от зноя, подобны были губам, запекшимся в страдании. Вот в такое-то время, истомленный и разлукой, и солнцем, голодный и мучимый жаждой, уставший от постоянных скитаний, изнемогающий, покрытый пылью, в поисках еды зашел однажды Харисвамин в какой-то деревне во двор к некоему брахману по имени Падманабха, устроившему угощение для брахманов. Увидал он там много пирующих брахманов и прислонился к створке двери, недвижим и неспособный вымолвить ни слова. Заметила его жена Падманабхи и, исполнившись сострадания, подумала добродетельная: «О! Поистине тяжек голод – кого не доведет он до унижения? Вот под бременем его склонил голову стоящий у дверей ждущий» подаяния человек. Далекий, видно, он путь проделал, скитаясь по святым местам, притупились его чувства, и изголодался он. Как не дать такому горсти риса?» И дала она ему чашу, полную риса с маслом и сахаром, и сказала при этом: «Пойди на берег пруда и съешь это. Двор наш переполнен угощающимися брахманами». «Хорошо», – проговорил он и, пойдя к находившемуся невдалеке пруду, поставил чашу с рисом под деревом. Ополоснул он в пруду руки и ноги, прополоскал рот, и, пока он собирался отведать вкусной еды, прилетел на то дерево откуда-то коршун, держа в клюве и лапах черную змею, а она, умирая, извивалась, и вместе с жизнью вытекла у нее из пасти ядовитая слюна и попала в стоявшую под деревом плошку с едой. Не видевший, как это случилось, Харисвамин подошел и все съел. Но только он, голодный, съел эту отравленную пищу, как тотчас же почувствовал острую боль от отравы: «О, если судьба против тебя, то все обращается тебе во вред! Вот и этот рис с сахаром и маслом оказался для меня ядом!» Так простонав, дотащился он в корчах до дома и проговорил, обращаясь к хозяйке, жене устроителя угощения:,В том рисе, что ты мне дала, был яд. Позови поскорее кого-нибудь, кто яд заговаривает, не то будет на тебе грех убиения брахмана!»
«Что же это?!» – вскрикнула добродетельная, услыша слова Харисвамина, а в это время закатились его глаза и жизнь покинула его. Разгневался на супругу устроитель угощения, заподозрив ее в убийстве гостя, и, хоть была она невинна и гостеприимна, выгнал ее из дома, а она, навлекшая на себя хулу, ни слова не молвив против напрасного обвинения, порожденного ее добрым делом, пошла, добродетельная, на святые места совершать подвиги. И начался тогда перед Дхармараджей[162]162
Дхармараджа – Повелитель Справедливости; эпитет бога смерти Ямы.
[Закрыть] спор, на ком лежит вина за убиение брахмана – на змее, на коршуне или на том, кто еду дал, да так и нынче спор не решен! Так скажи мне ты, царь Тривикрамасена, кто же из них повинен в смерти брахмана? А не скажешь, так свершится то проклятие, о котором я тебе прежде говорил».
Выслушал раджа все, веталой сказанное, и, помня о проклятии, нарушил молчание и вот что сказал: «Что за вина на змее за то, что у нее яд вытек, когда ее пожирал враг? И разве виноват коршун, сам бывший голодным и пожиравший неожиданно доставшуюся ему пищу? И разве кто-нибудь из супругов виноват в этом? Не может быть, чтобы они оба, верно служащие дхарме, могли бы совершить такой невероятный грех. Повинен в смерти брахмана лишь тот глупец, который бездумно возложил вину за это на кого-нибудь из них!»
И только лишь вымолвил он это, как сорвался с царского плеча ветала вместе с покойником и умчался на свое место, а царь, по-прежнему решительный, пошел вслед за ним.
Волна двадцать первая
И снова пришел Тривикрамасена к дереву шиншапа, спустил труп с веталой с дерева и взвалил на плечо, и только двинулся, как снова обратился ветала к повелителю земных просторов: «Устал ты, царь, и поэтому расскажу я тебе занимательную историю, а ты слушай
о купеческой дочери Ратнавати
Есть такой город Айодхья, который в давние времена был столицей Лучника, когда обрел он облик Рамы[163]163
…был столицей Лучника, когда обрел он облик Рамы – метафора основана на сюжете «Рамаяны». Лучник – Вишну (см. прим. 32 и 85), когда ему взмолились боги, прося избавить их от угрозы оказаться под властью демона Раваны, обращается в Раму и его братьев, сыновей царя Дашаратхи, правившего в Айодхье.
[Закрыть], покончившего с родом ракшасов, а правил в том городе раджа Виракету, истинный стяг доблести, и он, могучий, защищал эту землю, как крепостная стена защищает город. Во времена этого раджи жил в том городе богатый купец по имени Ратнадатта, и был он старшим над всеми купцами. Его жена Нандаянти родила ему дочку, вымоленную ими у богов, которой дали имя Ратнавати. Росла она, разумная, в отцовском доме, и, казалось, с нею вместе были рождены и вырастали Краса, Послушание и Прелесть. Когда же она достигла поры юности, то не только богатые купцы, но и цари просили ее в жены. Но Ратнавати не терпела мужчин и никого не хотела в мужья, даже если бы посватался к ней сам Васава[164]164
Васава – одно из имен Индры.
[Закрыть], и была готова скорей расстаться с жизнью, чем выйти замуж. Ее отец, преисполненный к ней нежным чувством, молча все это сносил, хоть молва о нежелании Ратнавати выходить замуж разнеслась по всей Айодхье.
Случилось как-то раз, что горожане, которых воры постоянно донимали, пришли к радже и обратились к нему с такими словами: «Постоянно, из ночи в ночь, воры обкрадывают нас, а изловить их, государь, мы сами не можем. Тебе, божественный, ведать надлежит, что лучше делать!» Когда жители города сказали ему так, велел он, чтоб сыскать воров, по всему городу поставить переодетых ночных стражников, а они все равно ничего поделать не могли, и воры по-прежнему грабили город. И тогда сам раджа взялся за дело и однажды ночью пошел их ловить. Вот идет он с мечом в руке один-одинешенек и видит, что вдоль городской стены крадется какой-то человек, весьма искусный в разных способах движения, а потому шагающий осторожно и неслышно, сторожко оглядываясь по сторонам. «Вот тот вор, который в одиночку тревожит весь мой город!» – подумал раджа и приблизился к нему. Вор заметил раджу и спросил: «Кто ты?» А Виракету ему и отвечает: «Вор я!» Тот сказал: «Да ты, видно, мне ровня, приятель! Так пойдем ко мне домой, угощу я тебя по дружески!» Согласился на это раджа и пошел с ним в его дом, находившийся в подземелье, вырытом в лесу, и увидел он жилище вора, переполненное всякими богатствами и сокровищами и освещаемое яркими светильниками, – было оно подобно новой Патале, и разве что не было там только самого царя Бали[165]165
…было оно подобно новой Патале, и разве что не было там самого царя Бали – жилище вора по богатству сравнивается здесь со славящимся своими богатствами подземным царством Патала (см. прим. 88), где правит царь асуров Бали, низвергнутый туда Вишну (см. прим. 85).
[Закрыть].
Когда вошли они туда, пригласил вор царя посидеть, а сам пошел зачем-то в другие покои. Подошла в этот миг к царю служанка и проговорила: «Как ты, велико достойный, попал сюда, прямо в пасть смерти? Этот вор, что вышел отсюда, непременно учинит какое-нибудь злодейство и обманет твое доверие. Уходи отсюда поскорее!» Услыхав такой совет, поспешил раджа уйти, вернулся в свою столицу ночью и тотчас же снарядил войско. В полном снаряжении прибыло войско к подземному жилищу недруга, осадило вход в подземелье, оглашая трубными звуками все и вся.
Понял вор, что тайна его раскрыта и дом его осажден, и, решив умереть, бросился вор-смельчак на битву. В схватке показал он, что смел и обладает мужеством сверхчеловеческим– всего-то вооруженный мечом да щитом, рубил он хоботы слонам, отсекал ноги коням, сносил головы воинам. Тогда на него, беспощадно крушившего все вокруг себя, бросился сам царь. Был раджа великим мастером во владении мечом и ловким движением выбил у вора из рук и меч, и щит. Обезоружив вора, он и свое оружие отбросил, и, схватившись с ним врукопашную, уложил его на землю, и живым взял в плен. Доставил раджа вора со всем богатством в столицу и утром же объявил приговор – посадить вора на кол.
Вот под барабанный бой ведут вора на место казни, и увидала его из своего дома купеческая дочь Ратнавати, и, хоть был он весь изранен и покрыт пылью, тотчас же одолел ее Мара – влюбилась она в вора. Кинулась Ратнавати к отцу и сказала: «Вот этого человека, которого ведут на казнь, избираю я себе в мужья! Защити его от царя, батюшка, не то и я умру вслед за ним!» Удивился Ратнадатта: «Что это ты, доченька, говоришь? Даже от царей, к тебе сватавшихся, ты отказывалась. С чего же это тебе захотелось избрать в мужья этого подлого вора, попавшего в беду и обреченного на смерть?» И так, и этак отец ее уговаривал, но не изменила она своего решения.
Поспешил Ратнадатта к радже, и попросил избавить вора от казни, и готов был даже отдать все свое имущество, но даже за миллиарды золотых не отдавал раджа вора, потому что должен был тот, всех разорявший, расплатиться за все свои преступления ценой своей жизни. Вернулся отец опечаленный, и купеческая дочь, совершив омовение, вознамерилась умереть вместе с вором, хоть и отговаривала ее родня. Села она в паланкин и отправилась на место казни злодея, сопровождаемая рыдающим отцом, матерью и всеми прочими, а палачи тем временем успели вора на кол посадить. Жизнь уже покидала его, когда увидел он купеческую дочь, сопровождаемую родней. Услышал вор от людей всю историю и сначала заплакал, а потом рассмеялся, а затем, посаженный на кол, испустил дух.
Сняла Ратнавати его тело с кола, и взошла с ним на погребальный костер добродетельная купеческая дочь, и в этот же момент незримо присутствовавший на кладбище Бхайрава сказал ей с небесной тверди: «Обрадован я твоей преданностью избранному супругу. Так проси какой хочешь награды, верная мужу жена!» Услышав это, поклонилась она господу и попросила: «Защитник мой, да будут у моего отца, лишенного сына, сто сыновей, не то, раз нет у него других детей, без меня покончит он с жизнью!» И снова сказал бог: «Родятся у твоего отца сто сыновей, а ты избери себе другую награду. Для таких твердых, как ты, в добродетели ничтожно избранное тобой!» В ответ на это взмолилась ему Ратнавати:
«Коли воистину доволен ты мною, боже, так пусть живет избранный мною супруг и всегда будет благочестивым и добродетельным!» – «Пусть так и будет, и да встанет твой муж живым! Пусть всегда будет он благочестив! Пусть будет им доволен раджа Виракету!» И пока незримый Шарва говорил все это с небес, поднялся тот вор живой и невредимый. Удивился и обрадовался Ратнадатта, и, взяв Ратнавати и вора, ставшего его зятем, вместе с радостной родней отправился домой, и устроил, обрадованный обещанием ста сыновей, праздник, соответствующий его радости. Узнав обо всем случившемся, очень обрадовался раджа Виракету, позвал к себе вора и за его беспримерную доблесть поставил начальником над войсками, а тот забыл про воровские дела, женился на дочери купца, вел добродетельную жизнь и был в милости у царя!»
Закончив историю, ветала, сидя на плече у царя Тривикрамасены, напомнил ему о проклятии и спросил: «Объясни мне, царь, почему вор, на колу сидя, при виде купеческой дочери со всей ее родней отцовской плакал и смеялся?» Ответил на это раджа: «Плакал он от горя: «Уйду я, не оплатив долга этому купцу, неожиданно ставшему моим родственником». Рассмеялся же он от удивления: «Как? Девушка, царей отвергшая, влюбилась в меня, оказавшегося в таком положении? Воистину неисповедимы пути женского сердца!»
И только закончил царь свое суждение, как сорвался чудодей с его плеча и с помощью волшебства умчался лучший из ветал на свое место, а царь, как и прежде, снова пошел за ним.
Волна двадцать вторая
Опять пришел царь к дереву шиншапа, снял труп с веталой и, взвалив его себе на плечо, отправился в путь. И только сделал он первый шаг, как снова обратился к нему ветала, сидя на его плече: «Расскажу я тебе, царь, еще одну историю. А ты слушай
о хитром брахмане Манахсвамине
Был некогда в стране Непальской город, называвшийся Шивапура, а в нем правил царь Яшаскету, по заслугам прозванный «Знаменем славы». Бремя дел государственных он переложил на министра Праджнясагара, истинное море мудрости, а сам предавался любовным утехам с царицей Чандрапрабхой. Со временем родила ему царица девочку, и нарекли ее Шашипрабхой, Лунным светом, и воистину была она столь же прекрасна, как луна, это око мира. Прошло время, и вступила царевна в пору девичества, и однажды весной пошла с подругами в сад полюбоваться на праздничную процессию. Увидел ее там юный брахман Манахсвамин, сын богача, участвовавший в процессии, как раз когда красавица собралась сорвать цветок и подняла свою ручку, подобную нежной лиане, открывая взорам грудь и грациозно придерживая рассыпающиеся цветы.
Лишь взглянул на неё Манахсвамин, сразу же похитила она его сердце, и вот уже он сердцу своему не господин – любовь околдовала юношу. «Уж не сама ли Рати забрела сюда собирать принесенные весной цветы, чтобы изготовить стрелы для Камы? Или лесная богиня пришла сюда помолиться Весне?» – размышлял он. А тут увидала его царевна, и, только лишь ее взор упал на него, подобного новому богу любви, обретшему тело, уже не помнила она ни о цветах, ни о теле своем и уж просто даже себя не помнила.
Так вот они, переполненные любовью, стоят, упиваясь друг другом, как вдруг поднялось невероятное смятение и раздались крики ужаса. «Что это?» – вскрикнули они, вытянув шеи и стараясь рассмотреть, что же случилось. А это слон, до которого донесся запах другого слона, пришел в ярость, порвал привязи, вырвался из стойла и мчался, безумный, с висящим на шее анком, сбросив корнака[166]166
…с висящим на шее анком, сбросив корнака – корнак – слоно-вожатый, управляющий слоном с помощью металлического крюка – анка.
[Закрыть], вырывая растущие вдоль дороги деревья. Тут все слуги в испуге разбежались, а Манахсвамин подбежал к перепугавшейся царевне, оставшейся в полном одиночестве, поднял ее на руки, и она прильнула к нему всем телом, переполненная страхом, любовью и стыдом, а он отнес ее подальше от слона. Тут и слуги прибежали и, окружив царевну, стали восхвалять его, лучшего из брахманов, и затем отвели ее домой, а она, что ни миг, все оборачивалась, чтоб на него посмотреть. Стала она, любовью одолеваемая, пламенем страсти испепеляемая, день ли, ночь ли, думать о нем, жизни ее спасителе.
А Манахсвамин проводил ее из сада до дома и, видя, как она вошла в свои покои, подумал, переполненный любовью: «Теперь мне без нее не жить, не дышать! Единственное спасение мое – пойти к проницательному Муладеве, пройдохе и чудодею». Предаваясь таким раздумьям, кое-как провел он день, а на следующее утро отправился к наставнику Муладеве и нашел его, полного, словно небеса, воплотившиеся в человеческом теле, всяких хитростей и обманов, в компании с его непременным другом Шашином. Поклонился он Муладеве и рассказал о сокровенном своем желании. Улыбнулся наставник и согласился помочь ему.
Бросил наставник плутов волшебный шарик себе в рот и тотчас же обратился в дряхлого брахмана. Другой такой же шарик Муладева положил в рот Манахсвамину, и обратился юный брахман в красивую девушку. Взяв эту мнимую красавицу с собой, пошел Муладева, предводитель плутов, во дворец к царю, отцу возлюбленной Манахсвамина, и сказал: «Есть у меня, царь, единственный сын. Высватал я ему девушку издалека и привел сюда, а он куда-то ушел. Пойду я его искать, а ты соблаговоли взять ее под свою защиту. До той поры, пока я приведу сына, охраняй ее так же, как ты охраняешь мир».
Выслушал все это царь и, опасаясь, как бы брахман его не проклял, согласился. Велел он позвать дочь свою Шашипрабху и наказал ей: «Вот, доченька, помести ты эту девушку в своих покоях и дели с ней и ложе, и пищу». После отцовского наказа увела царевна Манахсвамина в образе девушки к себе.
Ушел Муладева, обратившийся в брахмана, куда ему было угодно, а превращенный в девушку Манахсвамин оказался подле своей возлюбленной.
Прошло сколько-то дней, и царевна почувствовала к новой подруге большую любовь и доверие. Однажды, когда измученная разлукой царевна не могла найти покоя на ложе, спросил, сидя около нее, Манахсвамин, скрытый под обликом красавицы: «Что ты, подружка, побледнела и таешь день ото дня? Словно разлученная с возлюбленным тоскуешь ты, Шашипрабха! Скажи мне, если не отказываешь в доверии нам, робким и любящим тебя служанкам. Если не поделишься своей печалью, то отныне ничего я есть не стану!» Глубоко вздохнула в ответ царевна и прошептала: «Почему ж не доверять тебе? Слушай, расскажу я. Однажды пошла я в сад посмотреть на праздник весны и заметила там одного пригожего брахманского сына, прекрасного, словно Месяц, выплывший из тумана, юношу, подобного Смаре, один вид которого разжигает пламя любви, красотой своей воистину напоминающего весенний лес, украшенный игрой солнечного света, в радостный месяц мадху[167]167
радостный месяц мадху – месяц, начинающий время индийской весны, месяц чайтра, приходящийся на время от середины марта до середины апреля.
[Закрыть]. И пока я упивалась красотой его чела, подобно тому как чакора упивается напоенными амритой лучами Месяца, вдруг примчался туда орошающий все вокруг смрадным потом сорвавшийся с привязи слон, дико ревущий, словно грохочущая громами, не ко времени примчавшаяся грозовая туча. Разбежались мои слуги кто куда, а этот юный брахман меня, перепуганную, на руки взяв, унес оттуда подальше. От прикосновения его тела была я словно умащена сандалом, будто орошена амритой, и уж не знаю, как описать состояние, в которое я пришла. Когда же собрались мои слуги и меня, не желавшую с ним расстаться, привели сюда, то я словно с небес свалилась на землю. Вот с того времени и одолевают меня воспоминания, и чудится встреча с ним, и даже, когда бодрствую, кажется, что стоит он, супруг мой, податель жизни, рядом со мной. Когда же сплю, то вижу во сне, как Он ласковыми словами меня утешает, настойчиво заставляет ласками да поцелуями отбросить стыд. Но не могу я, незадачливая, найти его – не знаю я ни имени его, ни роду, ни племени, и палит меня вечно огонь разлуки с ним, повелителем жизни моей!»
От этих слов точно сладостной амритой наполнились уши обрадовавшегося Манахсвамина, обращенного в девушку-брахманку. Решил он, что цель его достигнута и пришло время, когда может открыться ей. Вынул он волшебный шарик изо рта и предстал перед возлюбленной в своем настоящем виде. А потом сказал: «Я и есть, прекрасноокая, тот, кого ты в саду своим взором обратила в своего верного раба. От горести, причиненной внезапной разлукой, обрел я облик девушки. Потому, стройная, ради счастья нашей любви да не останутся бесплодными эти перенесенные в разлуке страдания – не потерпит этого Смара».
Как увидала царевна пред своими очами говорящего такие речи повелителя своей жизни, так ее тут и охватили сразу же и любовь, и изумление, и стыд, и, оттого что горячо стремились влюбленные друг к другу, сочетались они по закону гандхарвов, и сколь сильна была их любовь, столь прекрасным был и праздник страсти. С этого времени жил у царевны счастливый Манахсвамин в двух образах: днем – с волшебным шариком за щекой, в облике девушки, а ночью, вынув шарик, становился мужчиной.
Сколько-то дней минуло, и наступило время свадьбы Мриганкавати, наделенной безмерно богатым приданым, дочери Мриганкадатты, шурина царя Яшаскету, с молодым брахманом, сыном министра Праджнясагара. Была приглашена на свадьбу дочери брата матери и царевна Шашипрабха. Отправилась она в дом к своему дяде, а с нею и все прислуживавшие ей девушки, и среди них брахманский сын Манахсвамин в облике красивой девушки. Увидал эту мнимую девушку сын министра, и глубоко засела в его сердце поразившая его стрела Смары. Было похищено сердце молодого брахмана мнимой девушкой, и поэтому, когда с молодой женой вошел сын министра в свой дом, показалось ему, что нет с ним в том доме никого и пуст он. Ни о чем другом не мог он помыслить, кроме прелести ее лица, – казалось, обезумел он, уязвленный могучим змеем жгучей страсти. «Что это с ним случилось?» – спрашивали друг друга все в смятении, кто там был, позабыв о празднике. Поспешил к нему, узнав о недуге сына, его отец – Праджнясагара. Стал отец его утешать и расспрашивать, и юноша избавился от наваждения и поведал, несвязно бормоча, о своем безумном желании.
Решил отец, что сын не в себе, и встревожился недугом его еще больше. А тут, узнав обо всем, пожаловал к ним и сам царь. Тотчас же заметил он по состоянию тела юноши, что достиг тот седьмой степени любви, при которой люди утрачивают стыд.
«Как могу отдать я ему девушку, порученную мне брахманом? А без нее ведь непременно дойдет он и до десятой степени, при которой люди гибнут. Он умрет, так и его отец, мой министр умрет. А тот погибнет, так и державе моей конец. Скажите же, что мне делать?» – вопрошал он министров. Те же ему говорили так: «Говорят мудрые, что высший закон для царя – помогать подданным выполнять закон. Корень этому – в совете, а совет от министров исходит, и если министр гибнет, то непременно будет от этого и закону ущерб. Если допустить, чтобы министр и его сын погибли, то будет это великим грехом, а этого надобно остерегаться, иначе будет тобой нарушен закон. Нужно отдать эту девушку, брахманом оставленную, сыну министра, а если со временем тот брахман явится и разгневается, то тогда и нужно будет что-то делать».
«Хорошо!» – согласился царь со своими министрами и приказал отдать мнимую девушку сыну министра. Забрали Манахсвамина в образе девушки из дома царевны и назначили подходящий для свадьбы день. И вот тогда обратился Манахсвамин к царю с такими словами: «Другим и ради другого к тебе приведенную отдаешь ты меня не за того, кто был мне предназначен! Пусть так будет, коли такова твоя воля; ты ведь – и закон, и беззаконие. Но хочу я, чтобы не заставляли меня ложиться в постель к супругу, пока не посетит он в течение шести месяцев святые места. Если не будет так сделано, откушу я себе язык, лишу себя жизни!»
Когда так сказал обращенный в девушку Манахсвамин, то по совету раджи согласился на это сын министра и, быстро совершив свадебную церемонию, поместил в одном доме и настоящую свою жену Мриганкавати, и свою мнимую жену, а сам, глупец, как пожелала его любимая, начал странствовать по святым местам.
Вот и живет Манахсвамин в образе девушки в одном доме с Мриганкавати, и спят они на одном ложе. Однажды, когда все слуги уснули, остались они наедине в спальных покоях, и обратилась к нему Мриганкавати: «Рассказала бы ты мне какую-нибудь историю, подружка, – что-то не спится мне». И тогда рассказал ей Манахсвамин историю о том, как жил когда-то царственный мудрец Ила, и был он из рода Солнца, и из-за проклятия Гаури обратился он в женщину, красота которой обворожила весь мир, и о том, как встретилась эта красавица Ила в роще божественного сада с Будхой, и как вспыхнула между ними любовь, и как сошлись они и от этого родился Пуруравас. Закончив рассказ, добавил плут, что то ли по воле бога, то ли с помощью заклятия или снадобья может иногда мужчина стать женщиной или женщина мужчиной, и случается, что и соединяются они, побуждаемые любовью, – даже с великими такое бывает.
Послушала все это юная и робкая Мриганкавати, муж которой ушел сразу же после свадьбы, и, поскольку преисполнилась она доверия к подруге своей, призналась ей: «Послушала я твой рассказ, подружка, и тело мое затрепетало сладостью, а сердце замерло. Скажи, что бы это значило?» Ответил ей брахман, обращенный в девушку: «Непременно, милая, это необычайные приметы любви! Да и я сама чувствую то же – что мне скрывать от тебя?» И тогда Мриганкавати проговорила: «Ты, подруженька, дорога мне, как сама жизнь! Что, если спрошу я тебя, многознающая, нет ли какого-нибудь способа, чтобы сюда попасть мужчине?»
Тогда понял Манахсвамин, чего хотела она, и сказал он, ученик повелителя плутов: «Коли так, то вот что скажу я тебе. Я из вайшнавов, и лежит на мне милость Вишну, благодаря которой могу я по своему желанию в ночную пору становиться мужчиной. Если хочешь, могу я и сейчас стать им!» И с этими словами вынул Манахсвамин волшебный шарик изо рта и явил себя перед красавицей во всем цвете юной мужской красоты. Когда тайна была открыта и отброшено всякое стеснение, начался у них истинный праздник страсти. Стал Манахсвамин жить с женой сына министра, днем обращаясь в женщину, а ночью снова становясь мужчиной.
Но вот стало ему ведомо, что через несколько дней должен вернуться супруг Мриганкавати, и тогда взял он да и сбежал потихоньку с ней вместе в ночном мраке.
Дошли разговоры об этом до его наставника Муладевы, и, разузнав обо всем, снова обратился учитель пройдох в дряхлого брахмана, и в сопровождении Шашина в образе юного брахмана пришел к Яшаскету, и сказал: «Вот привел я сына моего! Отдай мне мою невестку!» Подумал царь, опасавшийся быть проклятым, и сказал ему: «Прости меня, брахман, не знаю я, куда ушла твоя невестка. Чтобы искупить вину, отдам я за твоего сына свою дочь».
Умолил так повелителя плутов в облике дряхлого брахмана, преисполненного притворного гнева, и отдал его приятелю, выдававшему себя за сына того брахмана, свою дочь Шашипрабху, как по закону полагалось. Взял тогда Муладева молодоженов и пошел к себе домой, не пожелав даже коснуться царских сокровищ. Когда пришли они домой, то нашли там Манахсвамина, и у него с Шашином перед Муладевой разгорелась жестокая ссора. Манахсвамин кричал, что Шашипрабху следует отдать ему, потому что взял он ее в жены еще в девичестве с согласия наставника. «Что тебе до нее, дурень? Она мне жена, отданная мне перед самим Агни ее отцом!» – возражал ему Шашин.
Так и не могли они разрешить спор из-за царевны, добытой с помощью волшебства!
Так скажи мне ты, царь, кому она должна достаться в жены? Разреши мое сомнение, а о прочем я тебе уже говорил». Выслушал царь вопрос веталы, на плече его сидящего, и ответил ему: «По-моему, если по справедливости судить, так она жена Шашина, – ведь ему отец ее отдал при всех и по закону. Манахсвамин же воровским путем овладел ею и сочетался по закону гандхарвов. Несправедливо отдавать вору чужое имущество!»
Услышав такой ответ Тривикрамасены, ветала, как и прежде, сорвался с его плеча и умчался вместе с трупом на свое место, а царь поспешил за ним, чтобы отнести его туда, куда было условлено.
