Текст книги "Осколками снов (СИ)"

Автор книги: Снежная Июль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Нет, Викки, – смеется Эрик, – когда ты вырастешь, ты будешь большим лучиком.

Эрик руками показывает насколько большим, машет ладонями над головой, и Викки заливается смехом. Она исчезает, появляется перед Санни, хватает ее за руки и тянет к Эрику, усаживая рядом. Санни треплет ее по волосам, садится и тут же попадает в плен горячих рук.

– Доброе утро, соня, – хрипло смеется Эрик, касаясь ее губ своими.

Его щетина щекочет щеку, и Санни хихикает, проводя по ней ладонью. Викки смотрит на них, лукаво улыбаясь, прячет ладошки за спину и склоняет голову набок. Санни фыркает, опираясь на Эрика плечом, убирает с лица дочери непослушные кудри и охает, когда та оказывается у нее на коленях. Викки ерзает, усаживаясь поудобнее, закидывает ноги на Эрика и складывает руки на груди. Она поджимает губы, задумчиво хмурится и опускает голову Санни на грудь.

– Мам, – Викки поднимает голову и укоряюще смотрит на Санни снизу вверх своими по-детски огромными серо-голубыми глазами, – уже почти обед.

– Отличное время, чтобы начать день, – качает головой Санни.

Эрик фыркает ей в ухо, перебирает пальцами волосы и смазанно целует в макушку. Викки всплескивает руками, мотает головой неодобрительно и дует губы.

– Мам, не-е-ет! – тянет она. – День должен начинаться раньше!

Санни вопросительно приподнимает брови, склоняет голову набок и оглядывается на давящего улыбку Эрика. Викки смотрит на нее серьезно-серьезно, кивает несколько раз, будто подтверждая свои слова, и обхватывает ладонями ее руку. Санни обнимает ее за пояс, притягивает к себе и закусывает губу, прищуриваясь.

– Во-первых, лучик, день никому ничего не должен, – хихикает Санни, расчесывая пальцами растрепавшиеся рыжие пряди, – во-вторых, все, что до полудня – утро, а утром нужно спать. День начинается после полудня, а сейчас как раз примерно полдень, самое начало дня.

Эрик тихо прыскает, а Викки скептически дует губы и качает головой. Она продолжает пронзительно смотреть на Санни, делает такое лицо, будто услышала что-то неоспоримо глупое, и цокает языком.

– День начинается тогда, когда встает солнце, – авторитетно заявляет Викки.

– Значит день начинается тогда, когда просыпается мама? – тихо усмехается Эрик.

Викки смотрит на него как на великого предателя, корчит обиженную гримасу и исчезает. Она появляется там, где совсем недавно стояла Санни, показывает им обоим язык и снова испаряется. Санни смеется, оборачивается к Эрику и смотрит в его лучащиеся смешинками глаза.

– Так ты на моей стороне? – спрашивает Санни.

Это на самом деле совершенно неважно, но слова срываются сами, путаются в листве и оседают эхом на волосах.

– Всегда, – серьезно отвечает Эрик и добавляет спустя мгновение, – kocham cie.

Санни заливается смехом и затихает, когда Эрик гладит ее по щеке мозолистыми пальцами. Она подается вперед, тянется к ласке и осторожно касается горячей кожи губами.

– Я тоже тебя люблю, – шепчет она, путаясь в его дыхании и переплетая пальцы.

Санни принимает из рук мороженщика пару увенчанных разноцветными шариками рожков, осторожно перехватывает салфетки и наклоняется, вручая Викки ее порцию. Малышка радостно подскакивает, берет мороженое и разом слизывает едва ли не целый шарик. Санни фыркает, треплет ее по волосам, протягивает продавцу несколько монет и добавляет:

– Un autre, s’il vous plaît (еще одно, пожалуйста).

Мороженщик расплывается в улыбке и кивает, подхватывает вафельный рожок и наполняет его несколькими разными шариками. Мороженое в руках Санни подтаивает, и она слизывает неосторожную каплю, довольно жмурится и принимает новую порцию.

– Merci (спасибо), – продавец кивает, улыбаясь, тянется куда-то под прилавок и извлекает на свет завернутую в прозрачную пленку радужную конфету.

– Pour votre adorable bébé (для вашей прелестной малышки), – он подмигивает поднявшей голову Викки, всовывает конфету в руки опешившей Санни и салютует, громко цокая языком, – en cadeau (в подарок).

Викки радостно смеется, уминает остатки мороженого в один присест, тянется к конфете и сбивчиво благодарит мужчину на дикой смеси французского, английского и почему-то польского. Санни фыркает, благодарно кивает и оборачивается, когда спину обдает горячий ветер. Питер стоит как ни в чем не бывало, засунув руки в карманы, и переминается с пятки на носок, оглядывая улицу и посвистывая. Санни закатывает глаза, вручает ему мороженое, треплет по волосам засунувшую конфету в рот почти целиком Викки, подхватывает обоих под (и за) руку и устремляется вперед по наполненной прохожими улочке на диво приветливого Парижа.

Ведет их вообще-то Питер, и Санни фыркает, когда он останавливается посреди улицы, на повышенной скорости доедает мороженое, облизывается, стирая с лица цветные потеки, подхватывает Викки на руки и придерживает Санни за шею. Нужное кафе словно вырастает из-под земли, улица почти не меняется, и разве что Эйфелева башня теперь становится значительно ближе. Сидящий за столиком Эрик машет рукой и растягивает губы в ехидной улыбке, а расположившийся напротив него Чарльз удивленно оборачивается и вскидывает брови.

– Отпад! – Викки радостно смеется, коротко обнимает Питера за шею, спрыгивает на землю и устремляется прямиком к Чарльзу. – Привет, дядя Чарли!

Она не добегает до него каких-то пару метров, появляется сразу на коленях, устраивается поудобнее и деловито укладывает руки Чарльзу на плечи. Санни цыкает выдвинувшему перед ней стул Питеру, усаживается и меряет дочь скептическим взглядом. Та вжимает голову в плечи и отворачивается, отчего рыжие кудряшки разлетаются сияющим на солнце ореолом.

– Что я говорила насчет использования способностей на людях? – Санни намеренно жестко чеканит слова, однако уголки ее губ так и норовят растянуться в смешливой улыбке. – Это касается вас обоих.

– Но ма-а-ам! – Викки ерзает и смотрит на Санни исподтишка. – Никто не обратил на нас внимания.

– Да, мам, – присоединяется Питер, – они заняты своими важными-преважными делами настолько, что не видят дальше собственного носа. А еще с нами же Профессор, видишь?

Санни обреченно выдыхает, опускает щеку на ладонь и затихает, выжидая, пока Эрик сделает заказ у подошедшей официантки. Чарльз разводит руки в стороны, переглядывается с хихикающей Викки и мягко сжимает ладонь Санни. Они коротко обмениваются мыслеобразами, расплываются в одинаковых улыбках и, не сговариваясь, закрывают тему.

– Ты уверен, что Хэнк не взвоет без тебя? – хихикает Санни, провожая взглядом дефилирующую мимо даму в легком струящемся платье.

– Я уверен, что он уже взвыл, – усмехается Чарльз, сверкая смешинками в глазах, – но я ведь имею право на отпуск впервые за почти тридцать лет?

– О, тебе стоило скинуть все на кого-нибудь лет двадцать назад, – замечает Эрик язвительно, – глядишь, и не облысел бы раньше времени.

Санни прыскает, а Викки радостно хлопает поджавшего губы Чарльза по сверкающей на солнце лысине. Она исчезает и появляется на коленях у Эрика, когда официантка приносит заказ, подтягивает к себе тарелку с ярко-оранжевым пирожным и оглядывается на отца:

– Это же мне, да, пап?

– Тебе, кому еще? – Эрик чмокает ее в макушку и отодвигает чашку кофе в сторону. – Ты не хочешь сесть нормально?

– Не, – бросает Викки, засовывая в рот первый кусочек.

Эрик наигранно устало вздыхает, кладет ладонь ей на макушку и тянется за отставленной чашкой. Санни стирает со щеки Викки кусочек пирожного, отправляет «добычу» в рот и отбирает у Эрика чашку, делая большой глоток. Эрик закатывает глаза, кивком указывает Санни на стоящий перед ней молочный коктейль и печально оглядывает почти опустевшую чашку. Кофе в ней почти не осталось, зато белоснежный фарфор расцвел бледно-красным отпечатком губ.

– Пап, хочешь тортик? – Викки отодвигает от себя тарелку, вручает Эрику вилку и складывает руки на коленях. – А можно я все-таки буду солнышком?

– Солнышком? – Чарльз моргает, отрываясь от мысленного диалога с Санни, и сцепляет пальцы в замок.

– Угу, – Викки серьезно кивает и смотрит проникновенно-печально, – солнышко лучше, чем лучик.

– Почему лучше? – Питер подается вперед и едва не сносит придвинутый в его сторону высокий стакан с газировкой. – По мне так лучик – это супер круто.

Викки опускает голову, комкает в ладонях подол платья и отрицательно мотает головой. Санни переглядывается с Эриком и склоняет голову набок, а Чарльз понимающе усмехается.

– Потому что солнце большое и освещает все на свете, а лучик – это просто, – Викки сбивается и поджимает губы, неохотно продолжая, – лучик.

– Но ведь солнце где-то там, далеко, огромное и обжигающе горячее, – Санни неопределенно машет рукой в воздухе и подается ближе, – и чтобы обогреть кого-то на Земле, оно посылает маленькие теплые лучики. Иначе, если оно будет греть само, нам станет очень-очень жарко.

Санни обмахивается ладонью и высовывает язык, и Викки заливается смехом. Эрик отрывает от нее задумчивый взгляд, допивает кофе одним глотком и засовывает в чашку салфетку.

– А еще, если сконцентрировать рассеянный свет маленького солнечного лучика в одной точке, – он ведет ладонью, и между его пальцев оказывается зажат чей-то монокль в тонкой металлической оправе, – можно получить большой огонь.

Эрик ловит моноклем солнечный зайчик, направляет его в чашку, и салфетка тут же вспыхивает. Викки следит за его действиями завороженно, восторженно охает, когда пламя поднимается и опадает, и дышит в такт. Эрик отпускает монокль, и он, должно быть, возвращается к хозяину, накрывает чашку ладонью и улыбается, точно заправский фокусник. Викки недовольно бурчит, сдвигает его руку и хихикает, когда видит в чашке только обгоревшую салфетку.

– Ладно! – Викки воздевает палец к небу и оказывается на коленях у Санни. – Так и быть, мам. Ты оставайся солнышком, а я буду твоим лучиком.

Санни усмехается, растягивает губы в улыбке, усаживает Викки так, чтобы им обеим было удобно, убирает с ее лица непослушные кудри и оставляет на щеке влажный поцелуй. Викки взвизгивает и хохочет, утыкается носом Санни в шею и сопит чересчур довольно. Санни треплет ее по волосам, переглядывается с беззвучно хохочущим Эриком и подмигивает улыбающемуся умиленно Чарльзу.

– Смотри, лучик, – она шепчет Викки на ухо и слышит в ответ громкое сопение, – Питер сейчас доест твой тортик.

Викки подскакивает на месте, смотрит на Питера грозно и хлопает ладонями по столу. Питер покаянно вскидывает руки, и тарелка с пирожным с дуновением ветра оказывается перед Викки. Та грозит ему кулаком, забирает вилку у Эрика и аккуратно делит пирожное на несколько частей.

– Ich liebe dich (я тебя люблю), мам, – Викки оборачивается и протягивает Санни наколотый на вилку кусочек, – вот, держи.

– Merci, mon amour (спасибо, любовь моя), – Санни берет угощение, обхватывает Викки за пояс и наблюдает, как она по кусочку раздает собственное пирожное каждому присутствующему, – мой маленький добрый полиглот.

Она оставляет на щеке дочери еще один поцелуй, укладывает подбородок на ее макушку и наслаждается зрелищем тихо жующих мужчин. Теплый ветерок треплет волосы, солнце постепенно клонится к закату, и последние теплые лучики оставляют на коже горячие ласковые поцелуи. Викки доедает пирожное, поворачивается к Санни, и в ее глазах отражается самое яркое, красно-оранжевое огромное солнце, расплескивающееся миллиардами мерцающих бриллиантов.

Комментарий к Лучик Уф, ну вот так. Это последняя глава основной части, но! будут еще экстры. Когда и сколько – понятия не имею. Изначально я задумывала две, сейчас у меня в планах уже пять, так что не спешите удалять работу из сборников и забывать меня, я все еще здесь)))

Вот здесь что-то вроде продолжения, спин-офф про Викки, если вам интересно: https://ficbook.net/readfic/8501018

====== Экстра. Исповедь ======

Санни не помнила большую часть своего детства. Не помнила безразличную мать, вечно пропадающего в командировках отца и кривящегося в ее сторону старшего брата. В ее памяти сохранились лишь образы участливого, выслушивающего каждую ее историю отца, милой, заботливой до сведенных в отвращении скул мамы и вечно занятого брата, одаривающего малышку редким вниманием.

Чарльз скрупулезно выстраивал в разуме сестры стены, подменял воспоминания и, глядя в ее пронзительные глаза, стирал безвозвратно целые годы. Он брал ее за руку, вел в построенный отчимом подвал-бомбоубежище и запирал ее там наедине с самой собой. Пожалуй, только Рейвен могла заметить пропажу, и она же наседала на Чарльза с приказами выпустить малышку. Что ж, в этой семье лишь Рейвен была действительно хорошим человеком.

Чарльзу было одиннадцать, когда родилась Санни, и все и без того скудное внимание матери и отчима перешло к ней. С ним осталась разве что Рейвен, но Рейвен не была его матерью и не могла заменить родительскую ласку. Чарльз не знал, завидовал ли он Санни (хотя конечно завидовал), он старательно доказывал себе, что так даже лучше, что ему, способному залезть в чью угодно голову, не место рядом с нормальными людьми. Чарльз искренне верил, что он лучше и матери, и отчима, и этого маленького, сопливого и вечно орущего ребенка. Чарльзу было одиннадцать, и он полагал, что на свете нет никого лучше него самого.

Когда маленькое голубоглазое чудо схватило двенадцатилетнего Чарльза за штанину и улыбнулось так широко, что, казалось, уголки губ вот-вот достанут до ушей, Чарльз только и смог что вырваться и сбежать. Санни, его маленькая годовалая сестра смотрела так, будто видела его насквозь. Словно от нее невозможно было укрыться ни в прошлом, ни в будущем; доверчивые искорки в ее глазах прошивали насквозь и оставляли чувство пробитой в скафандре дыры, сквозь которую стремительно вытекает живительный кислород. Чарльз долго не мог отдышаться, стоял, подпирая спиной дверь собственной комнаты, и пытался понять, отчего детский взгляд его сестры кажется таким отвратительно знакомым.

Трехлетнее чудовище ходило за Чарльзом по пятам, и не было в доме места, где он мог бы от нее спрятаться. Чарльз прислушивался к каждому звуку, оглядывался, прежде чем выйти из комнаты, и посылал Рейвен «на разведку». Даркхолм смеялась и закатывала глаза, но ее права в этом доме были слишком эфемерными, чтобы она могла отказать.

– Ча-а-али! – вынырнувшая из-за угла Санни подняла на него пронзительные, мерцающие в тусклом вечернем свете глаза и заложила ручки за спину. – А хочешь, я тебе кое-что расскажу?

Она прекрасно выговаривала буквы, но отчего-то намеренно коверкала его имя. Чарльз смерил девочку подозрительным взглядом, сделал несколько шагов назад и спрятал руки в карманы. Санни шагнула следом, склонила голову набок и повторила:

– Хочешь?

Чарльз дернулся, отступил еще на шаг, но Санни снова приблизилась, растянула губы в улыбке, встряхнула ладонями перед собой и принялась загибать пальцы:

– Этот дом будет школой, большой-большой, и здесь больше не будет так тихо. Ты будешь профессором, только почему-то будешь постоянно сидеть в кресле, и все будут тебя любить, даже я. Особенно я, – Санни склонила голову в другую сторону, сверкнула глазами, поправляясь, и сжала ладонь в кулак, – а еще у тебя будет лучший друг, который одновременно враг, и вы вместе будете рушить и создавать мир. Здорово, правда?

Она подняла на него пронзительные, словно видящие насквозь глаза, хихикнула, слегка подпрыгнув, и уставилась выжидающе. Чарльз замер, но больше Санни не произнесла ни слова, только смотрела, почти не мигая, отчего у него внутри все сворачивалось в комок. Чарльз сделал глубокий вдох, присел перед сестрой на корточки и постарался сделать участливый вид.

– Санни, – Чарльзу вдруг показалось, что он впервые произнес это имя вслух, – с чего ты все это взяла? Кто-то сказал тебе?

Честно говоря, Чарльз мог бы просто прочитать ее мысли, но отчего-то лезть в голову этой девочки со странными глазами казалось чем-то даже не ужасным – попросту невозможным. Взгляд Санни на мгновение сделался обиженным, она замотала головой, отчего собранные в хвостики волосы скрыли выражение ее лица.

– Нет, Чали, – заявила она, взмахивая сцепленным в замок ладонями перед самым его носом, – никто мне не говорил, я просто знаю. Еще знаю, что когда-то здесь жили люди в красивых костюмах как на фотографиях, а еще в моей комнате красивая тетя стала белой и страшной, а потом ее куда-то забрали. Еще в маму и папу врежется большая машина, и мы с тобой будем…

– Замолчи!!!

Чарльз даже не заметил, что повысил голос, вздрогнул, когда Санни обиженно надула губы и топнула ножкой. Он уселся перед ней прямо на пол, закусил губу и заставил себя улыбнуться. Санни улыбнулась в ответ, перекатилась с пятки на носок и хихикнула, когда Чарльз потянулся к виску дрожащими пальцами.

– А я знаю, что ты сейчас сделаешь.

Чарльз вздрогнул всем телом и едва не отдернул руку. Санни смотрела на него пронзительно, сверлила мерцающим взглядом голубых, почти прозрачных глаз и изредка переступала с ноги на ногу. Она смотрела серьезно, совсем не как трехлетняя девочка, и Чарльзу совсем не требовалось прилагать усилий, чтобы проникнуть в ее разум.

Чарльз почувствовал касание холодных пальцев на ладони, и только это позволило ему прийти в себя. Он содрогнулся и едва не рухнул на спину, погребенный под лавиной, нескончаемой волной перемешавшихся, сброшенных в единую кучу прошлого и будущего. Бесконечные видения, плохие и хорошие, заполняли голову маленькой Санни, отрезали ее от настоящего плотной стеной и заковывали в неразрывные вечные кандалы.

Она не позволила ему проникнуть глубже, показала только волнующуюся будто в шторм поверхность и вытолкнула, выбросила из собственного океана безумной карусели, оставив на ладони ледяной отпечаток будто неживого прикосновения.

Санни смотрела на него по-прежнему пронзительно, щурилась и склоняла голову набок. В холодных пальцах она сжимала его дрожащую ладонь, качала головой и думала слишком громко, чтобы Чарльз мог не слышать.

В этот день он понял, где видел ее глаза. Каждый день, словно ежедневная неотвратимость, этот взгляд преследовал его, шагал по пятам, выцарапывал душу и прошивал каждую клеточку тончайшими иголками. Стоило Чарльзу взглянуть в зеркало, и он видел Санни, стоило ему взглянуть на Санни – Чарльз видел самого себя.

Что человек будет делать, внезапно получив способность читать чужие мысли? Использует эту возможность для исполнения собственных целей, будет предугадывать поступки других, всегда будет знать скрытые смыслы, чтобы, например, получить повышение или добиться желаемой девушки? Или может быть реализует самые корыстные, противозаконные планы вроде мошенничества или ограбления банка? Может быть он будет помогать другим и бороться с преступностью или пожелает вовсе не пользоваться этой силой?

Что будет делать маленький ребенок, еще даже не школьник, если внезапно обнаружит, что слышит гораздо больше, чем люди говорят вслух? Если его родители и друзья окажутся совсем не такими, как он себе представлял, и если он поймет, что больше никто на свете не может также, что для всех остальных образ другого человека заканчивается на том, что можно увидеть, услышать или почувствовать. Что то, что внутри, глубоко в мыслях, самое сокровенное человеческое нутро доступно ему и только, исключительно ему.

Возможно этот ребенок испугается, расскажет родителям или друзьям, или кому-то еще. Или он будет молча слушать, анализировать и запоминать, потому что он не понаслышке знает, насколько жестоко люди относятся к тем, кто не похож на всех остальных.

Из второго варианта следует еще два возможных сценария. На самом деле их гораздо больше, потому что каждый человек уникален и может повести себя совершенно непредсказуемо, однако нам интересны именно эти два, как наиболее вероятные. Согласно первому сценарию, если ребенок будет скрывать свои способности, но продолжит ими пользоваться, он вольется в самую популярную компанию в школе или другом месте, завоюет всеобщую любовь и уважение и постоянно будет в центре всеобщего внимания. Согласно второму сценарию он отдалится ото всех, превратится в этакого отшельника и одиночку и будет наблюдать за людьми, точно за неразумными зверьми в зоопарке.

Однако так или иначе это ребенок будет считать себя лучше других, кем-то уникальным, превосходящим всех остальных людей, просто в одном случае он будет возглавлять этих людей, а в другом – останется всего лишь наблюдателем, молчаливым надсмотрщиком с занесенным для удара кнутом.

Чарльз был где-то между этими двумя гранями, общался со всеми, но ни с кем не сближался достаточно, чтобы называть хоть кого-то настоящим другом. Даже Рейвен, прекрасная добрая Рейвен оказалась отделенной от Чарльза непреодолимой нависающей стеной и была разве что самую чуточку ближе слившихся в общую массу всех остальных.

И естественно Чарльз считал себя лучше. Кем-то особенным, возвышающимся над людьми, следующим звеном эволюции. И даже несмотря на множество факторов, опровергающих его уверенность, он упрямо продолжал так думать.

Когда появилась Санни, Чарльз уже знал, что не один такой странный на свете, но, несмотря на это, он был твердо уверен, что не найдется никого настолько же сильного и настолько же одинокого. Маленькая Санни казалась ему несмышленым комочком, кем-то сродни собачонке, впустую тявкающей день за днем. И все же Чарльз избегал ее, сторонился и запирался в собственной комнате. Санни смотрела на него почти прозрачными голубыми глазами, точно заглядывала в самую душу, и Чарльз совсем не был уверен, не видит ли она его насквозь. Почувствовать на себе все прелести собственной силы оказалось настолько невыносимо и странно, что он сам почти перестал заглядывать в чужие мысли.

Почти, потому что «подслушивать» за другими для Чарльза стало почти как дышать. И он уже просто не мог, физически не способен был вытащить свою чертову задницу из чужих мозгов.

Санни была не просто сильной, она оказалась потрясающей. То, что он увидел за несколько мгновений в разуме трехлетней сестры, поразило его настолько, что Чарльз ослеп, оглох и онемел, превратившись в крохотную песчинку, бросаемую сквозь прошлое и будущее. Стоило Санни захотеть, и она могла бы уничтожить все, включая самое время.

Чарльз резко вздрогнул, выныривая из воспоминаний. По телу пробежали мурашки, казалось, волосы встали дыбом, а кончики пальцев свело холодной судорогой. Хэнк смерил его вопросительным взглядом, и Чарльз поспешил задавить нехорошее, скребущееся в загривке чувство, как можно глубже. Аномальный, словно чужой страх остался отголоском внутри, но Чарльз настолько привык слышать чужие мысли и эмоции, что не обратил на него внимания. И все же неприятное чувство зудело в мыслях еще несколько долгих минут, прежде чем резко оборвалось, оставив еще более пугающую тишину.

Рука сама собой потянулась к виску, и Чарльз нахмурился, подавил порыв и растрепал пальцами волосы, обеспокоенно поджимая губы. Что-то определенно случилось, но что-то случается каждую минуту, и Чарльз просто-напросто не может помочь всем. К тому же видение Джин о скором апокалипсисе и рассказ Мойры нисколько не уменьшили пульсирующую в висках головную боль, так что Чарльз малодушно позволил себе забыть о раздирающих нутро чужих мыслях.

Забыть ровно до того момента, как появившаяся словно из ниоткуда Рейвен поведала ему об очередных проблемах.

– Это касается Эрика, – Чарльз одарил Рейвен вопросительным взглядом, и она, поджав губы, нехотя продолжила, – и Санни. Включи телевизор.

Чарльз прищурился, на мгновение думая, что возможно зря проигнорировал захлестнувшие его недавно чужие эмоции, но подчинился, щелкнул пультом, и на небольшом экране с характерным хлопком появилась картинка. На ней был кадр с происшествия семилетней давности, где Эрик стоит, вскинув руку, и вещает что-то в камеру. Звук появился несколько позже, и высокий голос ведущей программы экстренных новостей затараторил необходимую информацию.

– Известный мутант Эрик Леншерр по прозвищу Магнето несколько лет скрывался на окраине Канады, где под именем Генри Редпетас проживал с женой, также мутантом, Александрой Ксавье и двумя детьми. По последним данным в их доме найдены двенадцать тел местных жителей, а также следы крови малолетних детей. На телах погибших не были обнаружены травмы или другие видимые повреждения, которые могли стать причиной смерти. Ни самого Леншерра, ни кого бы то ни было еще на месте происшествия обнаружено не было, а один из местных жителей утверждает, что найденные мертвыми мужчины первыми совершили нападение на семью мутантов. Однако следствие уверено, что…

Рейвен раздраженно щелкнула пультом, картинка погасла, а сам ни в чем не повинный механизм полетел в стену и развалился на несколько составляющих. Даркхолм сложила руки на груди и цокнула языком, вперила в Чарльза пылающий ненавистью взгляд и вопросительно изогнула бровь.

– Двенадцать трупов, Чарльз, – хмыкнула Рейвен, – и ты знал про детей?

– Да, Санни говорила мне, – Чарльз устало потер лоб и вдруг понял, чьи это могли быть эмоции, – и этих людей убил не Эрик.

Рейвен поперхнулась, дернулась и упала в ближайшее кресло. Она закрыла лицо ладонью, резко выдохнула и несколько раз моргнула, точно сгоняла вставшую перед глазами пелену.

– Что значит, не Эрик? – Рейвен подалась вперед и почти по-звериному рыкнула. – Кто еще мог убить их?

– Ты сама слышала, никаких повреждений, – Чарльз развернулся, выкатываясь из-за стола, и выдохнул следующие слова едва слышно, – Санни убила их.

– Санни? – рявкнула Рейвен, переспрашивая, и Чарльз обреченно кивнул. – Санни?! Ты в своем уме? С каких пор она… Господи, скольким еще людям ты запудрил мозги?

Рейвен всегда была умной девочкой, и ей не нужно было объяснять, что все это значит. Да, Чарльз подправил воспоминания многим, даже слишком многим, но такова была цена спокойствия. А в случае Санни такова была цена целого мира.

– Ладно, я не буду тебе ничего говорить, – Рейвен всплеснула руками и зажмурилась, – что ты теперь собираешься делать? Ты можешь с ней хотя бы связаться?

– Нет, – Чарльз потер переносицу; от странной невозможности почувствовать сестру сводило в ухмылке губы, – нужно выяснить, что там случилось, а потом я попробую достучаться до Эрика с помощью Церебро.

– Почему не сейчас? Почему ты не свяжешься с ним сейчас, зачем ждать?

Рейвен вскочила с места, нависла над ним, тяжело дыша, и Чарльз оборвал ее еще до того, как она успела произнести еще хоть слово:

– Потому что, Рейвен, я хочу сочувствовать ему, а не желать уничтожить.

Самолет приземлился плавно, опустился на сочную траву и затих, не выдавая больше свое присутствие ничем, кроме огромных для подобной местности габаритов. Вокруг было чистое поле, ограниченное черно-зеленым шелестящим лесом, сквозь который вела тонкая тропинка и чуть более широкая автомобильная колея. Чарльз поморщился, предчувствуя неудобный путь, и вздрогнул оттого, что схватившийся за ручки Хэнк толкнул кресло вперед.

– Городок за тем лесом, – Хэнк протянул руку вперед, указывая направление, – я не рискнул сажать самолет ближе.

– Спасибо, Хэнк, – бросил Чарльз, вонзая взгляд в шелестящие на слабом ветру кроны.

Чарльз даже не заметил, как они прошли лесочек, так погрузился в собственные мысли, что очнулся только когда шум чужих мыслей выдернул его из раздумий. Несмотря на то, что городок походил больше на деревеньку или поселок, людской гомон перекрывал едва ли не все звуки и сливался в единый, давящий на виски шум.

Поток чужих мыслей влился в голову плавно, привычно разделился на отдельные голоса, и Чарльз смог выловить главное. Эрик и Санни жили на окраине городка, в отдалении от остальных домов, но Чарльз не спешил идти туда. Мысли одного мужчины особенно привлекли его внимание, и он прислушался, проник глубже и просканировал воспоминания.

– Добрый день, – Чарльз привычно приложил палец к виску, заставляя мужчину видеть то, что ему нужно, – агент Колсон, ФБР. Мы расследуем инцидент с мутантами, расскажите все, что вам известно.

– Дин Коллинз, сэр, – мужчина протянул Чарльзу руку, на мгновение замявшись, – мой сын учился в классе миссис Редпетас.

– Вы продолжаете звать ее этим именем? – Чарльз улыбнулся и ненавязчиво повел его к нужному дому.

– Я знаю ее как Алексис Редпетас и не могу сказать о ней или ее муже ни единого плохого слова.

Дин Коллинз вздрогнул словно от воспоминаний, однако в его голове было поразительно пусто и вместе с тем мысли мужчины полнились беспорядочными чувствами, страхами и предположениями. Чарльз вздохнул, выныривая из его головы, подал знак тут же скрывшемуся из виду Хэнку, и невесомо коснулся переносицы пальцами.

– Так вы считаете этих мутантов хорошими людьми? – спросил Чарльз, когда они почти достигли скрытого пышными кронами домика.

Возле двери стоял хмурый Хэнк, разговаривающий с кем-то из, должно быть, местной полиции. Больше никого рядом не было, и Чарльз снова вздохнул, заставляя полицейского пропустить их и уйти.

– Несомненно хорошими, сэр, лучше многих из нас, – отозвался Коллинз, – и прошу вас, не зовите их мутантами.

Снаружи дом выглядел неприметным и довольно маленьким, Чарльз краем глаза заметил большие качели на заднем дворе и выхватил сложенные на веранде вещи. Дом несомненно выглядел жилым, но Чарльз никак не мог представить Санни вместе с Эриком сидящими, например, на этих качелях или беседующими у самого входа.

Внутри все оказалось еще хуже. Чарльз будто окунулся в гостиную нормальной, среднестатистической семьи с двумя детьми, семьи, которой у него самого никогда не было. В комнате царил беспорядок, вещи были разбросаны, а стекла беспощадно выбиты, но даже среди этого хаоса Чарльз мог заметить несколько рисунков и фотографий, а также несколько пар детских ботинок, ровно стоящих возле большого шкафа.

– Что насчет инцидента? – Чарльз развернулся в кресле, неосторожно коснулся пальцами валяющейся на диване кофты и отдернул пальцы. – В отчете сказано, что, по вашим словам, погибшие сами спровоцировали нападение.

– Так и есть, – тут же подтвердил Коллинз, – это была идея Вуда, директора местной школы. Он, честно говоря, был неравнодушен к миссис Редпетас и очень остро воспринимал ее отказы. Он же раскопал старые новостные сводки, где мы все с ужасом узнали Алексис и Генри, и он же предложил напасть на них, пока они не напали на нас.

– И вы были против? – вмешавшийся Хэнк указал Чарльзу на разбитую фотографию, с которой на него смотрели четверо.

Санни улыбалась счастливо, держала за руки двоих мальчишек разного возраста, а за ее спиной стоял совсем непривычный, умиротворенный и даже слегка довольный Эрик. Чарльз поморщился, взмахивая ладонью, перехватил у Маккоя разваливающуюся деревянную рамку, вытащил из нее фотокарточку и сунул за пазуху.