Текст книги "Режим бога (СИ)"

Автор книги: Скс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

   Я впервые видел его в форме, да еще и в фуражке. Ну, что сказать: смотрелся он импозантно, но был, как совершенно незнакомый человек. На наш град вопросов, отвел обоих в сторону и быстро ввел нас в курс дела.

   Оказывается на финал ожидается приезд замминистра МВД Чурбанова, прибывшего сюда из Москвы, в связи с неудачным розыском маньяка местными пинкертонами, а так же первого секретаря обкома Романова, за компанию. Поэтому-то так все бегают и шевелятся! Переодеться надо, для общего представления, но поединка не будет. По сделанному запросу в МВД Латвии выяснилось, что этому Мисюнасу аж 16 лет и он до финала допущен не будет.

   – Гогуа уже занимался подобным на Союзе, с грузинской "молодежкой", тогда еле выкрутился, этот раз для него, явно, станет последним,– закончил сквозь зубы свою вводную Ретлуев.

   – Ты иди переодевайся,– это он ко мне – а ты, Алексей, не отходи от него, чтобы не было никакой провокации, да...– закончил Ретлуев и, хлопнув меня по плечу, поспешил по своим делам.

   "А в боку-то как отдало, твою мать!"-мысленно скривился я, но внешне сдержал морду кирпичом.

   В раздевалке еле сумел переодеться, чтобы не засветить свою повязку. Потом рассматривал ее в туалете, но все было в порядке, следов крови не обнаружил. Толстой повязку делать было нельзя, чтобы не выделялась под футболкой, поэтому дома я засыпал рану толстым слоем стрептоцида, наложил квадрат бинта и плотно заклеил лейкопластырем, ряд за рядом отрезая клейкие ленты от катушки.

   Леха торчал под дверью туалета, поэтому я поспешил выйти и мы присоединились к общей, возбужденно шатающейся туда-сюда, группе юных спортсменов, их тренеров, каких-то мужиков в спортивных и цивильных костюмах, в милицейских мундирах и вообще всех, кто смог проникнуть в район раздевалок и залов.

   Через полчаса спортсменов и тренеров, по громкой связи, пригласили в главный спортивный зал, где и должны были проходить финальные бои . При входе я обалдел, зал был тоже украшен и битком забит вовсю галдящими мальчиками и девочками в школьной форме, ярко светили прожектора и стояли две здоровенные телекамеры!

   Наше появление вызвало в зале гомон, свист и аплодисменты. Дети, сорванные с уроков, веселились вовсю! Какое-то время ушло на наведение взрослыми порядка, а нас – спортсменов выстроили на ринге и дальше все замерло в непонятном ожидании.

   Через пару минут в зал, через открывшуюся дверь зашла группа мужчин, поровну поделенная на костюмы и мундиры, причем многие мундиры дополнялись лампасами. Зал, сначала неуверенно, а затем активно зааплодировал! Затем последовала череда выступлений, приехавших к детям, чиновников.

   Ну, что сказать, все выступавшие, а их набралось пятеро, говорили довольно душевно и очень коротко, всего по три-четыре минуты. Среди выступавших был и замминистра МВД Чурбанов. Он был лаконичнее всех: сказал о пользе спорта, о том, что советское государство всемерно развивает детский спорт, всех поздравил с выходом в финал и пожелал удачи. Ему дружно хлопали, как и остальным. Последним выступал первый секретарь Ленинградского обкома партии Романов. Он говорил без бумажки и чуть дольше всех прочих, зато хозяину города хлопали громче всех!

   Пока все они выступали, я бессмысленно рассматривал зал. И тут в моем мозгу, свободном от предстартового мандража, возникло, как озарение – видение одного очень перспективного расклада. Абсолютно очевидного и совершенно невероятного! Точно. Я, как Штирлиц, хе-хе...

   Я теперь абсолютно точно знаю, на кого можно попробовать опереться в моей борьбе за СССР.

   ***

   После выступления первых лиц, началось представление финальных пар. Всего было три возрастные группы: младшая группа – 12 лет, средняя группа – 13-14 лет и старшая группа 15-16 лет. В каждой группе была разбивка на три "веса". Я должен был боксировать в средней группе, в "верхнем весе".

   Пары во всех группах представлялись поочередно и зал приветствовал боксеров приветственными криками и аплодисментами. Высокие гости сидели в первом ряду, одной из спешно возведенных трибун, которых в первые дни соревнований, в зале не было и в помине! Теперь же они заполнили собой большую часть зала и представляли зрителям прекрасную возможность все видеть, без малейших помех.

   После представления пар, на ринг зачем то полез тележурналист с микрофоном, за которым тянулся многометровый шнур, и начал пытаться задавать юным боксерам какие-то элементарные вопросы: о планах в спорте, увлечениях и оценках в школе. Рядом с ним стоял, тоже со своим микрофоном, ведущий, который представлял финальные пары. Таким образом, ответы спортсменов были слышны и на весь зал.

   Хотя слушать-то было и нечего, ребята и так отчаянно волновались, а тут еще и журналист с микрофоном и камерой! Поэтому в ответ на простейшие вопросы, слышалось что-то невнятное и односложное.

   Молодой журналист обвел наш ряд, полным отчаяния, взором – интервью перед финалом не выходило совершенно. Вдруг он поймал мой насмешливый, над его безнадежными попытками, взгляд и устремился ко мне, как к последнему шансу.

   – А, представься ты, пожалуйста?!

   – Пожалуйста,– вежливо отвечаю ему – Виктор Селезнев, седьмой "А" класс, 81-ая школа.

   На одной из трибун громко завопили и захлопали. Поворачиваю голову – твою мать! Вижу там мой седьмой "А", пару учителей и директрису. Вот ведь "попадалово"! Но, после секундного замешательства, беру себя в руки и отвечаю на очередной вопрос журналюги:

   – Учусь хорошо, почти на одни пятерки.

   В этой четверти это была абсолютная правда, и сильно отличалось от невнятного "нормально" других боксеров, на аналогичный вопрос.

   – А какие у тебя есть увлечения в жизни, кроме бокса? – обрадованный, что получается, хоть какой-то разговор, продолжал задавать вопросы журналист.

   – Пишу книгу, пишу стихи, сочиняю песни,– я был сама невозмутимость, а зал ответил удивленным гулом. Бросаю взгляд на VIP-трибуну, там тоже с интересом слушают наш разговор.

   – А о чем твои стихи и песни? – настырная "акула пера" почувствовала "золотую жилу" для разговора с боксером.

   – О разном: о нашей Родине, о спорте, о детстве. Для некоторых даже музыку сочинил, вот надеюсь, что кто-нибудь из наших известных певцов или певиц их исполнит.

   – А кого бы ты хотел, например? – с улыбкой, интересуется репортер.

   – Ну, у меня есть хорошая песня для нашей замечательной ленинградской певицы Людмилы Сенчиной, думаю она станет очень популярной в ее исполнении! – замечаю улыбку на лице Романова, все-таки, может и не врут про его шуры-муры с Сенчиной.

   – А бокс не мешает тебе и учиться, и писать стихи? – настырничает журналёр.

   – Нет, что Вы,– сохраняю на лице серьезную мину – наоборот совсем. Раньше у меня была плохая память и надо мной даже смеялись из-за этого.

   – А теперь, как ты занялся боксом, память стала лучше? – не понимает журналист.

   – Нет. Теперь перестали смеяться! – я делаю честные глаза. До журналиста не доходит. В зале тоже сначала молчание, потом раздался чей-то громкий смех. Я перевожу взгляд и вижу, что это хохочет... Чурбанов. Волной смех от VIP-трибуны расходится по залу, по мере понимания моего тонкого юмора!

   Журналист, наконец, желает всем нам успеха и убирается с ринга...

   ...Первые поединки начались с младшей группы. Ребята плохо перенесли волнение финала, давление заполненного зала и телекамеры. Они бестолково махали руками и напрыгивали друг на друга, как петухи. Потом два боя прошли в "моей" средней группе, тут хоть немного походило на бокс. Затем объявили поединок в первом весе старшей группы.

   Когда мы с Лехой, сидя на специально отведенных для спортсменов местах, досматривали этот бой, к нам подошел незнакомый милицейский капитан и предложил обоим следовать за ним. Я напрягся.

   Выйдя из зала, и следуя за капитаном по коридору, мы, наконец, пришли в большой кабинет, где застали следующую картину. За длинным столом сидели трое мужчин в костюмах и один лысый толстяк в генеральском кителе. Генерал постоянно вытирал красное лицо большим белым платком и тяжело отдувался, хотя в кабинете было совсем не жарко. Перед ними стояли мрачный Ретлуев, Шота – тренер Мисюнаса и какой-то милицейский подполковник.

   – А я вам очередной раз заявляю,– раздраженно и на повышенных тонах вещал генерал – спортивный праздник в присутствии заместителя министра МВД СССР и высшего партийного руководства города я вам сорвать не позволю, на основании каких-то подозрений и голословных обвинений.

   – Товарищ генерал-майор,– начал говорить незнакомый мне подполковник, стоящий рядом с Ретлуевым – что же тут голословного? У нас есть официальный ответ из ГУВД Риги, Юрису Мисюнасу 16 лет и по правилам он не может боксировать с четырнадцатилетним подростком.

   – Товарищ Ананидзе,– вступил мисюнасовский Шота, у нас на руках есть все документы, что Юре Мисюнасу 14 лет, капитан Ретлуев просто боится, что его воспитанник проиграет, а все что хотим мы, так это честного поединка, в боксе все решается на ринге, а не выносятся дрязги при министре, первом секретаре обкома и телевидении.

   – Шота, ты мошенник, а не тренер, и о честности не тебе говорить,– глухо сказал Ретлуев.

   – Вешать ярлыки – удел слабых,– тут же откликнулся Шота.

   – Прекратите,– стукнул кулаком по столу генерал – А...– воскликнул он, только сейчас заметив нас с Лехой,– иди сюда мальчик.

   Я подошел к столу. Мужики в штатском растеряно переглядывались и молчали, а генерал принялся за меня:

   – Ты хочешь стать победителем, как настоящий мужчина, или только стишки пишешь? Вот твой тренер пытается тебя от финала отстранить, если ты не выйдешь на ринг, то победителем будет признан твой соперник – всю эту несуразную тираду генерал мне почти выкрикнул в лицо. Мне. Четырнадцатилетнему подростку. Вот ведь очередная грузинская сука!

   – Я не дам выставить подростка, против взрослого парня. Это детский спорт, а не бои без правил! – тоже повысил голос Ретлуев.

   – Ты забываешься, капитан! – красномордый генерал уже орал – молчать!

   – Хорошо, я выйду на ринг,– говорю глядя этой сволочи в глаза – только у меня к Вам одна просьба.

   – Какая? – толстопузая сволочь выпучила на меня свои заплывшие глазенки.

   – Не могли бы Вы мне, товарищ генерал, назвать свою фамилию.

   – Что,– голос генерала лучится самодовольством – жаловаться на меня хочешь, маленький кляузник?

   – Нет,– я терпелив и спокоен – просто еще раз хочу услышать Вашу фамилию. Вам то уже все равно, а мне чисто для себя... ПОРЖАТЬ!

   В наступившей тишине, разворачиваюсь и выхожу из кабинета, утягивая с собой Леху.

   ***

   О своем решении я не жалел. Если я не выйду на ринг, то весь мой диалог с тележурналистом, не имел смысла. Не запомнят. Не выиграю бой – не будут награждать, не будут награждать – не запомнят точно! А мне жизненно необходимо с ними пообщаться, хотя бы на награждении. Я уже точно знаю, что скажу обоим: и Чурбанову, и Романову.

   Значит надо драться. Что толку хоронить себя раньше времени? Удар у меня сильный, сам удар тоже могу держать. Если все решить быстро, рана не должна помешать. В конце концов, Мисюнас всего лишь 16-летний пацан, а я взрослый мужик, хорошо знающий теорию мирового бокса, много лет, изредка, им занимавшийся и полгода активно тренировавшийся под руководством кубинского "сборника". Да еще и этих сговорившихся грузинов, мордой в дерьмо макнуть бы...

   ... Наш бой поставили последним. Раньше подготовиться я не успевал. Пока мне бинтовали руки, Ретлуев попытался отговорить, но я мотнул головой и сказал:

   – Мне самому надо...

   Леха бинтовал молча. Когда закончили, я не скрываясь, достал из брюк анальгин и съел три таблетка, запив из-под крана. Ретлуев посмотрел упаковку и ничего не сказал. Одели перчатки. Несколько раз ударил воздух, в левом боку сразу стало тянуть. Значит надо заканчивать все быстро. Попрыгал.

   – Готов.

   – Тогда пошли,– Ретлуев открыл дверь раздевалки...

   ... Зал встретил нашу пару радостным гулом и аплодисментами. Многим запомнился я, другим понравился блондин Мисюнас. К тому же поединок был последним и на нас юные болельщики возлагали свои последние надежды на "кровавую драааааачку" – как до седых волос эксклюзивно вопил в ринге один высокооплачиваемый американский джентельмен.

   Я решил включить "профессионала" и радостно приветствовал зал, маханием рук. Поприветствовал персонально свой класс, вызвав оглушительные вопли одноклассников в ответ. Шутливо козырнул VIP-трибуне, заслужив в ответ благожелательные улыбки Чурбанова и Романова, остальные, на ней, мне были откровенно по фиг. А, как апофеоз, своей раскрепощенности – послал воздушный поцелуй какой-то молоденькой журналистке около телекамер. Это уже вообще вызвало всеобщий смех! И ее покрасневшие уши.

   Пока я беспредельничал в ринге, хмурый Мисюнас стоял в своем углу и злобно зыркал на меня водянистыми глазами. Сегодня он никому не махал и, явно, чувствовал дискомфорт от моего уверенного поведения. Наверняка, история с разоблачением мошенничества с возрастом, тоже изрядно потрепала ему нервы.

   Рефери пригласил нас в центр ринга и быстро проговорил "обязательную программу". Проверил наличие кап и указал поприветствовать друг друга. Я демонстративно приобнял Мисюнаса, тот скинул руки и оттолкнул меня. По залу пробежал неодобрительный гул. Зачетно...

   Гонг и команда "бокс"! Я как тигр ринулся на прибалта и обрушил на его защиту град ударов, а когда он поднял руки выше, чем следовало, пригнулся и пробил по корпусу. Мисюнас согнулся и упал на колени. Зал взвыл от восторга! Еще бы – первый нокдаун на девять боев. Судья открыл счет.

   Встал Мисюнас быстрее, чем мне бы хотелось, на счет "шесть".Точнее мне вообще не хотелось бы, чтобы он встал. Но что уж имеем. Выбора у меня не было, и я продолжил в прежнем ключе. Только теперь теснил Мисюнаса в угол и готовил второй удар. Тот, видимо, был сильно растерян моим темпом и силой ударов, да и нокдаун ему уверенности не прибавил. Поэтому, мне удалось под постоянный вой зала зажать Мисюноса в угол и, улучив момент, зарядить ему в печень. Рефери довольно грубо меня оттолкнул, от скрючившегося прибалта, и я, решив – играть, так играть, "упал" от его толчка. Вокруг поднялся гул негодования!

   Я тяжело поднялся. Увы, на самом деле, тяжело. От выбранного темпа и не лучшего состояния здоровья, я стал выдыхаться. Падал тоже зря, в бок отдало так, что я не удержался и скривился. Рефери растеряно поглядывая на меня, отвел поднявшегося Мисюнаса в его угол, и я слышал, как он сказал тренеру:

   – Будет третий нокдаун, я остановлю бой.

   Шота покивал рефери головой, мол понял и что-то настойчиво подсказывал на ухо Мисюнасу.

   Звучит снова "бокс", но меня насторожил блеск в глазах Мисюнаса и непонятно откуда обретенная им уверенность в движениях, и это после второго-то нокдауна. Поэтому я "включил Кличко" и попрыгал с джебом от Мисюнаса, ожидая какой-то каверзы или попытки "золотого удара".

   Но долго, прыгать не удалось, сил уже было мало, я стал задыхаться и решив, что один удар я переживу, стал готовить свой нокаут, выцеливая голову противника.

   Мисюнас пытался работать в корпус и мне пришлось опустить левую, чтобы прикрыть рану, которая по моим ощущениям снова стала кровоточить. Пора заканчивать, как можно быстрее!

   Я уже приготовился пробить в голову пригибающегося, во время работы по корпусу, Мисюнаса, как вдруг резкая боль скрючила меня и бросила на настил ринга.

   "Какая сука! Врезал ниже пояса..."– я не мог разогнуться. Рефери остановил бой и что-то выговаривал Мисюнасу. Я слышал, что с того снимают очко и рефери обещает при следующем подобном ударе дисквалифицировать. Но что толку, я не мог разогнуться от сильнейшей боли. Рядом суетился Ретлуев. Судья объявил остановку раунда. Зал возмущенно шумел.

   "Падла, если встану на ноги – убью, вошь белобрысую",– твердо пообещал я себе.

   Когда истек перерыв, я только-только смог, более-менее, нормально стоять.

   – Продержись десять секунд, будет перерыв,– на ухо кричит мне Ретлуев.

   Зал встречает криками восторга мой выход на центр ринга, за Мисюнаса, наверное, уже никто не болеет.

   Звучит команда "бокс" и Мисюнас налетает на меня с прямым в голову, закрываюсь и пропускаю удар прямиком по ране. От страшной боли опять валюсь на настил. Судья открывает счет, который прерывается гонгом.

   В моем углу, куда меня дотащил Ретлуев настроение совершенно похоронное.

   – Витя,– мягко говорит Ретлуев, очень редко обращавшийся ко мне по имени – надо останавливать бой, ты не восстановился после удара ниже пояса и теперь нахватаешь нокдаунов, а не дай бог нокаут.

   – Ильяс,– хриплю ему в ответ, от боли ВЕЗДЕ плывет перед глазами – ты меня в это втянул, так что не смей мне говорить, что все окончено. Я сам решу, когда конец!

   Ретлуев молчит.

   И тут вступает, все время молча махавший полотенцем, Леха:

   – Он сейчас кинется тебя добивать, уйди влево за бьющую и пробей ему в голову, двигаться нормально ты не можешь, так что ставка на один удар. Давай, брат.

   Ретлуев молча посмотрел на обоих, скривился, как от лимона, прихватил меня за шею, притянул к себе и сказал на ухо:

   – В голову не получится, он – настороже, уйди за бьющую, наступи ему на ногу и пробей апперкот, снизу резко всем телом под подбородок. Давай... 'брат' – он еще раз скривился.

   Пряча от Мисюнаса глаза, пошатываясь вышел на центр ринга. В зале повисла тягостная тишина, кажется все уверены, что меня сейчас окончательно "уронят".

   Гонг, "бокс" – собрав оставшиеся силы и всю ненависть, я меняю стойку и, пригнувшись, ныряю вперед правым плечом с опущенной рукой. Как следствие, пропускаю в ухо короткий боковой, боли не чувствую, вообще ничего не чувствую, кроме желания убить Мисюнаса, Шоту, Ананиста в генеральском мундире и еще кого-нибудь. Плотно "липну" к неожидавшему этого Мисюнасу и наступаю своей правой ногой ему на кончик правой кеды, не давая разорвать дистанцию.

   А дальше "де жа вю", вчера я так же стоял вплотную с ТВАРЬЮ и убил ее коротким правым снизу.

   "Бумс", стоит, бью еще раз вкладывая все, что во мне осталось "бууумс", Мисюнас валится на меня, и мы оба падаем.

   – Вставай!!! – хором ревут из угла Ретлуев и Леха, я слышу их, как из-под толщи воды, но честно пытаюсь выбраться, скинув с себя прибалта, и сначала встаю на одно колено, а потом, все-таки, поднимаюсь на совершенно ватные ноги.

   Зал беснуется. Финал удался! Нахожу мутным взглядом VIPов. Запомнят! Стоят и тоже отчаянно хлопают. Мне плохо. Мне очень плохо. Рефери поднимает мою руку, а над Мисюнасом в его углу колдуют врачи. С помощью моих секундантов, с трудом спускаюсь с ринга вниз. Не отрываю левую руку от бока, чувствую, что идет кровь. Странно, что пока никто не заметил пятна на форме.

   Нас окружают мундиры. Поднимаю глаза, передо мной стоит Чурбанов и что-то говорит. Опускаю левую руку, замминистра продолжает говорить, но посреди фразы постепенно замолкает и с округлившимися глазами молча показывает на мой бок.

   "А пропади все пропадом!"– думаю я с облегчением и валюсь прямо на Чурбанова. Темнота...

  ***

   Позже, много позже, по рассказам некоторых участников тех событий, мне удалось воссоздать всю картину того дня...

   Чурбанову, не осталось ничего другого, как подхватить меня под мышки. К нему на помощь устремились референты и адъютанты, но, как льдины ледоколом, были выдавлены в стороны могучим корпусом Лёхи.

   Так и тащили меня к судейским столам заместитель министра МВД СССР, генерал-лейтенант милиции, любимый зять Генерального секретаря ЦК КПСС, товарищ Юрий Михайлович Чурбанов и условно осужденный, водитель 'Скорой помощи', 'мой большой брат', гражданин Коростылев Алексей Геннадьевич, в окружении возбуждённо галдящей и пытающейся помочь толпы высокопоставленных лиц.

   Когда они водрузили мою безвольную тушку на столы, то возникла небольшая заминка, никто не знал, что делать дальше. Рядом возник 'хозяин Ленинграда' Романов, несколько запоздавший к перетаскиванию тяжестей. Сохраняя видимое спокойствие, ветерана войны кровью удивить невозможно, он задрал мою футболку...

   Дома, когда я мастерил повязку, то сделал это с немалым запасом прочности. Квадрат бинта во весь бок, густо засыпанный стрептоцидом, я плотно заклеил, ровными лентами, которые отрезал от катушки лейкопластыря.

   Теперь же это произведение моего творчества представляло из себя жуткое зрелище: ленты разошлись и начали отклеиваться, из образовавшихся разрывов текла кровь, также она же обильно проступила и по всему периметру повязки.

   – Ничего себе! – интеллигентно выдохнул глава 'города трех революций'.

   – Во, бля! – куда более экспрессивно выразился всесильный замминистра.

   – Врачей сюда! – это они уже исполнили хором...

   ... Уже через 10 минут, под завывание сирен милицейского сопровождения, черный микроавтобус с наглухо затемненными стеклами, битком набитый реанимационной аппаратурой, мчал меня, в сопровождении опытных врачей, в номенклатурную 'свердловку' – 31 городскую клиническую больницу им. Я.М.Свердлова. Свою персональную 'реанимационную Скорую' отдали Романов с Чурбановым.

   Еще через 20 минут, я лежал на операционном столе...

   А в это время, в кабинете начальника спорткомплекса 'Динамо', выставив из него самого хозяина, генерал-лейтенант Чурбанов, в испачканном моей кровью мундире, член Политбюро ЦК КПСС Романов, еще трое милицейских генералов, а так же, затесавшиеся в такую компанию, волей начальника ГУВД Леноблгорисполкомов генерала Кокушкина, Ретлуев с Лехой, с крайне заинтересованными лицами, слушали мою писанину, вытащенную из моей же куртки в раздевалке. С непроницаемым видом ее зачитывал прокурор Ленинграда Соловьев.

   "В милицию г.Ленинграда

   от ученика 7а класса 81 средней школы

   Селезнева Виктора Станиславовича, 1964 г.р.

   прописанного: г.Ленинград, пер.Трубецкого д.5, кв.69

   Явка с повинной

   Я, Селезнев Виктор, 14.05.78, в воскресенье поехал в магазин «Спортивные товары», около станции метро «Василиостровская». Там я хотел купить небольшой турник, для подтягиваний дома, т.к. занимаюсь спортом.

   Деньги я на турник сэкономил из тех, которые мне дает в школу мама. В магазине я купил турник, сумку "Динамо" и альпинистский карабин, которым потом прикрепил перекладину к сумке – видел, что так делал один мужчина на улице.

   Потом я поехал в Музей железной дороги на станции метро Технологический институт, там есть макет железной дороги, и я хочу сделать дома похожий.

   Пока я шел в музей по проспекту Москвиной, я зашел в один из дворов, где, оставаясь незамеченным, увидел мужчину в сером костюме и очках. Он привлек мое внимание тем, что достал из портфеля красное удостоверение, открыл, почитал, засмеялся, затем поцеловал его и засунул в верхний наружный карман пиджака.

   Мне все это показалось странным и подозрительным. Я знаю, что бывают преступники, которые выдают себя за милиционеров и подумал, что этот мужчина на милиционера не похож, но не стал звонить в '02', потому что сомневался.

   Я решил за ним последить и, через некоторое время, увидел, что он входит в подъезд дома номер 8, по 8-ой Красноармейской улице. Я сначала некоторое время его ждал, но он не выходил. Тогда я решил тоже войти в этот подъезд.

   Я пошел пешком по лестнице и на одном из этажей услышал, как этот мужчина разговаривает с какой-то девочкой и о чем-то ее спрашивает, а также говорит ей, что он сотрудник милиции.

   Затем мужчина попросил у девочки разрешение позвонить по ее домашнему телефону в милицию, и она пустила его в квартиру. Я не знал, что делать и стал подслушивать под дверью квартиры.

   Когда я услышал крики девочки, то посчитал, что ей нужна помощь и ударил ногой по двери, я так поступил, только потому, что хотел спасти девочку от преступника.

   Дверь открылась, и я увидел, что мужчина в костюме схватил девочку и приставил нож к ее горлу.

   Мужчина оглянулся, отпустил девочку – она упала, и пошел с ножом ко мне. Я окончательно понял, что это точно никакой не милиционер и испугался, что он меня убьет. Я попытался защититься турником, но мужчина его у меня выхватил и ударил меня ножом в левый бок. Было очень больно.

   Я стал от него отбиваться, у меня в руке был карабин, и я ударил им мужчину снизу в голову, т.к. он меня держал и пытался повалить на пол. Мужчина упал без сознания, но дышал. Девочка тоже лежала на полу, но у нее крови не было. Я позвонил из квартиры по телефону в милицию и ушел.

   Я не знаю почему так сделал. Я даже не очень помню, как добрался домой. Дома я перевязал рану, а окровавленную одежду спрятал в мусорное ведро, чтобы не пугать маму. Потом я лег спать, потому что совсем не было сил и плохо себя чувствовал. А сегодня утром понял, что вчера поступил не правильно и решил пойти в милицию и все рассказать.

   А эту "явку с повинной" я пишу, потому что знаю, что это учитывается, как смягчающее вину обстоятельство. Я знаю, что я поступил неправильно и сбегать от милиции было нельзя.

   Прошу меня не наказывать очень строго.

   Виктор Селезнев"

   Прокурор закончил читать, аккуратно отложил бумагу в сторону и стал протирать снятые с носа очки, белоснежным носовым платком. Все молчали.

   Первым нарушил молчание Романов и осторожно спросил:

   – Что думаете об этом, Сергей Ефимович?

   Городской прокурор Соловьев, известный в профессиональных кругах своим легендарно крутым и независимым нравом, позволявшим ему неоднократно игнорировать настоятельные указания и даже просьбы таких людей, как министра МВД Щелокова и самого Романова, закончил протирать очки и снова водрузил их на нос:

   – Сейчас давать какую-либо оценку преждевременно. Надо проверять объективные обстоятельства дела. Но, если все было так, как изложено, то по делу он может проходить только в качестве свидетеля или потерпевшего.

   Прокурор снова снял очки и оглядел оживившихся присутствующих.

   – Думаю, что все правильно повторить он сможет, язык у парня подвешен хорошо, на боксе это все слышали, – Соловьев усмехнулся и увидел ответные усмешки, а затем продолжил – все равно, чтобы что-то узнать, сверх прочитанного, надо разговаривать с ним, а допрашивать несовершеннолетнего мы можем только в присутствии его родителей – городской прокурор замолчал и многозначительно уставился на начальника ГУВД.

   Генерал Кокушкин ответил сначала непонимающим взглядом, но, все же, быстро распознал подсказку:

   – Так зачем нам его допрашивать? Подозреваемым он точно не будет, преступник в ИВС и дает признательные показания. Очень интересные, между прочим, показания – генерал нахмурился, вопреки своим словам об "интересном" – признательные показания им уже даны по тридцати двум эпизодам изнасилований, в разных областях и республиках, куда тот ездил как водитель-дальнобойщик, за последние шесть лет – присутствующие обменялись взглядами и помрачнели – в ходе обыска, в квартире преступника были изъяты некоторые вещи потерпевших. Только по Ленинграду добавилось еще два эпизода, о которых не заявляли. Сейчас выясняем причины, – рассказывал это Кокушкин, в основном для Чурбанова и Романова, городской прокурор и так все знал, его первый зам вел допросы лично.

   – И что вы предлагаете, Владимир Иванович? – поторопил Соловьев замолчавшего было начальника милиции.

   – Так что в официальном допросе пока нет острой необходимости, – спохватился Кокушкин – тем более, что он ранен и в больнице, предварительно можно просто поговорить.

   – Капитан, – открыл рот молчавший, до этого, Чурбанов – да, сиди ты – махнул он рукой на вскочившего было Ретлуева – как ты не в курсе таких событий оказался, он ведь твой воспитанник? Или знал?

   – Никак нет, товарищ заместитель министра, не знал, я его, вообще, не видел два дня. Сам, как с горы скатился, от такого поворота – Ретлуев развернулся к Лехе, все тоже уставились на парня.

   – Мне тоже ни слова, – Леха поспешно замотал головой – сидел сегодня утром в машине, какой-то тихий, но даже не морщился, я думал перед боем переживает, с этим жуликом. Так я ему и сказал, что боя не будет, чтобы нервы зря не жег.

   – Почему боя не будет? – удивленно спросил Романов, явно опередив, этим вопросом, аналогичные вопросы всех остальных.

   Леха виновато посмотрел на Ретлуева и потупился.

   Ретлуев, все-таки, встал и начал, со злым лицим, говорить более официально:

   – Товарищ заместитель министра, разрешите доложить. Тренер Гогуа – Ждановский район, выставил среди 14-летних подростков спортсмена Мисюнаса, а тому 16 лет. У меня имеется официальный справка из МВД Латвиийской ССР, подтверждающая возраст Мисюнаса. Это – сегодняшний соперник Виктора.

   Присутствующие задвигались и начали недовольно переговариваться между собой. Городской прокурор нехорошо улыбнулся и скучным голосом задал вопрос:

   – Почему же тогда этот бой состоялся, а Мисюнаса не сняли?

   – Генерал-майор Ананидзе настоял на бое, хотя был проинформирован мною обо всех фактах. Против боя так же возражал начальник Управления физической подготовки личного состава полковник Орлов, но генерал Ананидзе распорядился вызвать мальчишку, обвинил его в трусости и спровоцировал согласие на поединок.

   – Вот сссука, – растерянно ругнулся Чурбанов, под скрестившимися на нем взглядами, и тут же накинулся на Ретлуева:

   – А ты куда смотрел, капитан? Надо было объяснить парню, чем это все может закончится и пусть отказался бы, какая тут трусость?.. разница в два года!

   – А я пытался, товарищ генерал-лейтенант, и до боя, и во время... но он меня чуть... ну... не послушал (присутствующие явно заметили заминку). Наш клуб в последние два года в турнире участие в этом возрасте не принимал, просто не кого было выставлять. То багаж боксерский на нуле, то родители против соревнований, опять же конец учебного года. Виктора я выставил, поскольку у него есть природные данные и сильный удар, но на момент принятия решения, он на тренировку пришел всего третий раз в жизни – от волнения кавказский акцент Ретлуева звучал резче обычного.

   Мужчины, сидевшие вокруг стола стали удивленно переглядываться, даже невозмутимый прокурор вздернул бровь. Каждый из присутствующих имел некоторое представление о спорте и драках, и тем удивительнее было слышать слова милицейского капитана.

   Леха утвердительно закивал головой, подтверждая изложенное Ретлуевым.

   Капитан, уже солидно взопревший, от несвойственных ему длинных речей и столь высокопоставленного внимания, продолжил: