Текст книги "Режим бога (СИ)"

Автор книги: Скс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

   – Меня зовут Григорий Давыдович, – освободившись из некрепких объятий Бивиса, "персонаж" решил поздороваться уже со мной.

   – Очень приятно... Виктор! – я наклоняю голову и изображаю улыбку.

   Вежливо отхожу в сторонку и мужчины минут пять о чем-то довольно оживленно общаются. Затем "Давыдович" опять обнимается с Бивисом и уходит, не забывая, с улыбкой, кивнуть мне на прощание.

   ...Впятером, мы сидим в небольшом кабинете маэстро и пьем чай с какими-то маленькими и удивительно вкусными печенюшками, явно, импортного происхождения.

   Сенчиной сегодня нет, Бивис рассказывает, что она закончивает запись "Маленькой страны" на Ленинградской студии грамзаписи и скоро песня зазвучит сначала на ленинградском радио, а затем уже и в союзном радио и теле эфире. Забавно...

   – Запись для телевидения нужно делать с детьми, и лучше, если они будут в костюмах всяких сказочных персонажей, – выдаю я очередное откровение из будущего.

   – Почему? – "не въезжает" Бивис.

   Ну не могу же я ответить, что так делала Наташа Королева и это было очень мило! Хотя, почему не могу?!

   – Песенка сказочная, детская... дети в костюмах всем понравятся, – отвечаю я, прихлебывая чай. Положительно, эти западные печенюшки вкуснее номенклатурных сушек!

   Бивис задумчиво помолчал, закусив губу:

   – А вы знаете, Витя, вполне возможно... – он вскакивает с места и пытается пройтись по кабинету. Фиг! Мало того, что кабинетик небольшой, так к тому же и нас еще четверо. Мною можно пренебречь, а вот крупногабаритных "близнецов" на кривой козе не объедешь! Да и Завадский не маленького роста.

   Бивис уткнулся в ногу Лехи и бродить по кабинету передумал.

  Мы еще немного пообсуждали, как Сенчиной "обыграть" песню в телевизоре, но уже без "откровений" с моей стороны. Дурная голова, хоть и с опозданием, но сообразила, что идею "клипа" я лучше применю в своем "творчестве".

   Из дома Ленинградского Концертного оркестра мы вышли в начале восьмого вечера. Время было позднее... ну, по крайней мере, для одного "малолетнего карапуза", поэтому "братцы" решили сначала завести меня, а потом уже отвозить домой Завадского. А уже завтра, встретиться в том же составе и пообсуждать "совместное творческое будущее".

   – Я не помешаю?

   От неожиданности вкрадчивого голоса за спиной, я чуть не подпрыгнул и резко развернулся.

   Перед нами, с самой доброжелательной улыбкой, стоял давешний знакомый Бивиса – тот самый, модно упакованный Григорий Давыдович. Угрозы он никакой не излучал, но сумел меня напугать, своим неслышным приближением, поэтому я с облегчением оказался за широченной спиной Димона, который тут же выдвинулся вперед, и малодружелюбным тоном поинтересовался:

   – Что вам надо?

   Делая вид, что не замечает тона, которым был задан вопрос, Григорий Давыдович, не стирая с лица улыбки, произнес:

   – Вот заметил вас и подошел пообщаться! Так не помешаю вам, молодые люди?

   На безукоризненную вежливость возразить было нечего, поэтому нам не оставалось ничего иного, как изобразить, что он нам "что вы, что вы – ничуть не помешал". И после этого вопросительно на него уставиться, ожидая продолжения. И оно последовало.

   – Замечательно, что не помешал, – улыбка не сходила с лица "Давыдовича", – тогда позвольте я представлюсь чуть более... э... раширенно...

   Он полез во внутренний карман пиджака, вынул черное кожаное портмоне и извлек из него белый прямоугольник визитки. Протянул визитку персонально мне и несколько церемонно произнес:

   – Я, Григорий Давыдович Клаймич, музыкальный руководитель творческого коллектива народной артистки РСФСР Эдиты Пьехи.

   "Мамонты" слегка стушевались от подобной "крутизны", а Завадский уважительно издал звук: – "О!..".

   Мне же стало слегка смешно, поскольку на меня подобный помпезный "титул" не мог произвести никакого впечатления, в принципе. Впрочем, на теперешнего меня. А по местным меркам, хоть в Ленинграде Пьеху и осуждали за "развал" ансамбля "Дружба", тем не менее, она сейчас была одной из главных "звезд" советской эстрады.

   Но ближе к делу! Я уже догадывался, зачем данный "товарисч" к нам подкатил, но, не будем ему облегчать задачу – пусть рассказывает сам.

   – Для нас очень лестно такое знакомство, но чем мы можем быть полезны?! – я тоже стал сама доброжелательность.

   Однако Клаймич дураком не был и нюансы речи слышать умел. Удерживая на лице постоянную улыбку, он кинул на меня настороженный взгляд и на миг запнулся. Но, видимо, все-таки решил, что легкий сарказм от подростка ему просто послышался и продолжил:

   – Мне довелось услышать пару твоих песен, Витя... Очень понравилось! Ты – большой молодец и у тебя, безусловно, есть талант!

   – Большое спасибо... – я "смущенно" потупился и, разве что, чуть ногой не шаркнул по асфальту.

   А за спиной, скорее почувствовал, чем услышал, насмешливое хмыканье Лехи.

   – Только ведь их нигде не исполняли пока, – я изображаю непонимание, – где же их вам удалось услышать?

   – Я заходил на репетиции к Анатолию Самуиловичу слышал, как их пела Людочка Сенчина, – доброжелательно поясняет Клаймич.

   Я "понимающе" киваю.

   – Какие твои творческие планы? Над чем сейчас работаешь? – Григорий Давыдович – сама заинтересованность.

   – Да, так... Пишу, сочиняю... – я – сама неопределенность.

   Если "мамонты" внимательно слушают наш диалог, то Завадский, с абсолютно отсутствующим видом, что-то равнодушно рассматривает на дереве.

   – Пока только замыслы или есть что-то готовое? – уже вполне определенно проявляет свои поползновения Клаймич.

   – Да, конечно... Есть и замыслы, есть и готовое, – я с готовностью отвечаю и хлопаю глазами, рассматривая "музыкального руководителя".

   – Ты – молодец! – выдает очередную похвалу Клаймич и начинает протирать, явно, импортные солнцезащитные очки красным, под цвет галстука, носовым платком.

   – Спасибо, – тут же с признательностью откликаюсь я.

   Завадский, на миг отвлекшись от древесного созерцания, бросает на меня быстрый взгляд.

   Виснет пауза.

   – У тебя хорошие песни, – наконец решившись, переходит к главному Клаймич.

   – Спасибо, – опять "с признательностью" откликаюсь я.

   Клаймич сбивается с заготовленного текста и, с опять возникшим подозрением, смотрит на меня.

   В ответ, я так же "бесхитростно" снова хлопаю глазами.

   – Как ты думаешь, Эдите Пьехе твои песни могут понравиться? – рубит с плеча Григорий Давыдович.

   – Конечно, – самоуверенно сообщаю ему я, продолжая хлопать глазами.

   – Вот и я допускаю такую возможность, – улыбается моей "детской простоте" Клаймич, – давай я послушаю, что у тебя есть из готового или в работе и мы вместе посмотрим, что сможет заинтересовать Эдиту Станиславовну.

   Завадский отрывается от созерцания дерева и пытается поймать мой взгляд. Сзади многозначительно, как ему кажется, кашлянул Леха.

   – Зачем? – я мил и наивен.

   – Что зачем? – пока "не въезжает" Клаймич.

   – Зачем заинтересовывать Эдиту Стани-славо-вну? – с заметным "затруднением" выговариваю я наше общее отчество!

   – Как зачем? – недоумевает "музрук" Пьехи, – разве ты не хотел бы, чтобы твои песни исполняла такая известная и популярная в нашей стране певица?!

   – Нет, – очередное хлопанье глазами.

   – Почему?? – Клаймич ошарашен и даже не скрывает этого.

   – А зачем? – я последователен в своей тупости.

   – Ты сможешь стать популярным поэтом-песенником! Твои песни будет петь вся страна, раз их будет исполнять Пьеха... и Сенчина.

   – Ну-у... кто исполняет, тот и популярен, – я, наконец, более многословен, но хлопать глазами не перестаю.

   Клаймич в растерянности. С такой тупостью он, видимо, сталкивается не часто. И тут он совершает ошибку. Да еще и какую!

   – В конце концов, это – деньги... – его голос опускается на два тона и приобретает заговорщический оттенок, – ты сможешь купить многое из того, что захочешь... хоть мотоцикл!

   Мне даже смеяться не хочется! Как ребенка... Взрослый прожженный делец советского шоу-бизнеса... ха-ха...

   – Извините, Григорий Давыдович... Всеми финансовыми вопросами у нас занимается Николай Леонидович, – я уважительно киваю на Завадского.

   "Надо же, даже отчество Колино вспомнил, так кстати".

   Завадский абсолютно спокойно кивает под растерянным взглядом Клаймича.

   – А на мотоциклах мне мама не разрешает кататься, – глумясь, вбиваю я последний гвоздь в надежды этого, наверное, неплохого мужика.

   "Вот и все. Вместо дай послушать и тебя осчастливят тем, что споют, простой бизнес – купи и пой! На раз-два... Вот один пусть думает, а второй выбивает из него побольше бабла".

   Какую песню предложить на продажу, я не "парюсь". Что Пьеха пела, то я ей и продам в этом времени. Вариант всплывает в голове моментально, пусть начинает исполнять свой "Семейный альбом" на десяток лет пораньше.

   Вежливо прощаюсь с, находящимся в состоянии непонимания происшедшего, Клаймичем.

   Мы с "мамонтами" водружаемся в "москвич", а Завадский, пойманный в последний момент за рукав своей джинсы "музруком" Пьехи, обменивается с тем телефонами.

   По пути домой разъясняю "подельникам" суть происшедшего. Завадский все понял сам и теперь только удивляется, молча, но заметно, тому, что и я до этого додумался. Леха насмешливо ухмыляется. А вот реакция Димона мне непонятна. Объяснение слушает внимательно, а вот ни одобрения, ни порицания никак не выражает. Просто, типа, принял к сведению.

   Надо будет, на досуге, об этом подумать...

   До моего дома долетели минут за десять и быстро попрощались, договорившись завтра встретиться в том же составе – пообсуждать совместное будущее. Леха отправился конвоировать меня до квартиры, чтобы помочь избежать очередную взбучку, за поздний приход. К "старшему братцу" мама испытывала абсолютное доверие, считая, что под его охраной мне не грозят никакие неприятности!

   Расчет оказался верен – мама мило пообщалась с Лехой, я получил символический подзатыльник и этим все, собственно, и ограничилось!

   Через пару минут, я уже уплетал за обе щеки обалденные жаренные котлеты с не менее вкусным картофельным пюре на сметане, и поэтому довольно невнятно пересказывал маме события сегодняшнего дня, упирая на репетиции с Бивисом и появление лехиного армейского товарища...

  ***

   ...А на следующий день мы, вчетвером, засели совещаться в нашем «Лодочном бунгало».

   Ну, как "совещаться"? Я вещал, как мессия, а парни слушали, то согласно кивая, то насмешливо хмыкая, то округляя глаза от моих "запредельных заносов".

   Хмыканье хмыканьем, а за двадцать минут моей "программной речи" они меня не перебили ни разу. Пи...деть на совещаниях я умел и намного дольше, причем, большей частью, даже по существу. Но в этот раз "распустил язык" всерьез, из-за необходимости ОПРЕДЕЛЯТЬСЯ.

   Мне банально надоело притворяться. Нет, я был, конечно, далек от мысли рассказать ребятам ПРАВДУ, но и постоянно строить из себя ребенка я устал. Тем более, что в целом получалось неплохо, но при постоянном плотном общении в узком коллективе, проколы были совершенно неизбежны. Дети так не рассуждают и так себя не ведут. В отдельных, пусть и редких случаях, но я "палюсь". До правды никто не додумается, это и спасает. Но эти меня должны принимать таким, каков я есть. И не задавать вопросов. Ну, а не устроит что-то, так и без них справлюсь. Других найду, мля...

   Собственно, все мои "откровения" мало чем отличались от того памятного разговора с Лехой на "Днюху Ильича". Разве что состав участников "тайной вечери" был в этот раз более расширенный, да и конкретики в моих словах было неизмеримо больше.

   Хотя я опять глубокомысленно потрындел о желании приносить пользу, о патриотизме и о том, что "советское, должно быть – лучшее". Но, в то же время, вполне четко расставил точки над "i" в своих планах: МЫ создаем вокально-инструментальную "группу", мы становимся сверхпопулярными в СССР, мы становимся ИДОЛАМИ во всем мире, мы становимся богатыми и путешествуем по миру и, конечно же, мы прославляем нашу Советскую Страну... и все такое, в том же духе...

   На материальное сильно не налегал, хотя и обрисовал все вполне конкретно, про любовь к Родине тоже "задвинул" нехило, ну, и про занятие музыкой и сочинительством, как о любимом и желанном деле. Эта часть была больше для соблазнения Завадского, поскольку, признание в музыке – нереализованная мечта его бунтарской холостой молодости.

   Понастроив на песке череду воздушных замков, нарисовав гроздья сладостных миражей и наплетя с тридцать три короба авансов, я выдохся.

   Воцарилось молчание...

   – Пожрать бы сейчас, – мечтательно потянулся всем телом Димон.

   – Надо спросить у Митрича, может тут мангал где есть, могли бы шашлычка сварганить, – в той же тональности подхватил я.

   "Мал ты еще, амбал двухметровый, со мной в психологические обломы играть!" – возникла в голове насмешливая мысль.

   – Может метнусь к нему, как самый малый? А потом могу в магазин за мясом сбегать! – юродствую, хлопая глазами, как вчера с пьехиным "музруком".

   – За границей ничего по-русски слушать не будут, – неожиданно произносит Завадский, – а ты пробовал писать на каком-нибудь иностранном языке?

   – Да, у меня способности к языкам... уже рифмовал на английском, вполне ничего себе получается... – я вольготно разваливаюсь на кушетке, оставленной, как и вся остальная мебель, прежним хозяином ангара.

   – "Ничего себе" – мало, надо "ого-го!", чтобы чего-то добиться за бугром, – Завадский напряженно смотрит на меня.

   – У меня получается "ого-го", я просто страдаю скромностью настоящего гения! – я насмешливо улыбаюсь.

   Леха хмыкает.

   Димон нейтрально молчит.

   Завадский встряхивает своими длинными лохмами:

   – Спой...

   Взгляды всех троих скрещиваются на мне. В них недоверие и..?

   Мне по фиг. К этому я тоже был готов.

   – МузЫки нет, так што звиняйте хоспода хорошие, буду блеять акапелла!

   Я встаю спиной к зрителям и, глядя на солнечные блики балтийской воды, начинаю мурлыкать музыкальное вступление, помогая себе держать мелодию, партией "ударных пальцев" по подоконнику.

  Начинаю полушепотом:

  Time, it needs time,

  Со второй строчки взлетаю голосом почти в полную силу:

   To win back your love again,

   И снова ухожу почти в "piano":

   I will be there, I will be there,

   Love, only love,

   И снова голос качелями улетает вверх:

   Can bring back your love someday,

   И падает вниз:

   I will be there, I will be there...

  Ничего не выдумываю, «Скорпионс» все сочинили за меня, надо лишь постараться передать, как можно ближе к оригиналу:

   I'll fight, babe, I'll fight,

   To win back your love again,

   I will be there, I will be there,

   Love, only love...

   Can break down the walls someday,

   I will be there, I will be there...

   С непривычки выдыхаюсь и решаю демо-версию на этом прекратить. Со спокойной рожей поворачиваюсь к зрителям и сообщаю:

   – Ну вот... как-то так...

   "Мамонты" оценку моих воплей на импортном языке ищут на лице Завадского.

   Николай слушал сидя и низко наклонив голову, длинные волосы закрыли лицо.

   "Все-таки, надо бы ему покороче стричься. Хоть так сейчас и модно, а покороче ему было бы лучше..."

   Я не напрягаюсь, если Завадский балладу не оценит, значит или я плохо исполнил, или он дурак. Ничего мир сошел от этой песни с ума один раз, сойдет и еще разок. Но уже в моем исполнении...

   Николай резко встает:

   – А еще что-то есть?

   – Есть, но не на русском я даже собственные тексты забываю. Записаны дома. На английском это пока лучшее...

   – А ты знаешь еще какой-то язык?! – глаза у Завадского лезут на лоб.

   – Итальянский самостоятельно изучаю. Язык простой, по телеку на образовательной и самоучитель... Ну, и пластинку купил с уроками... – я пожимаю плечами, – рифмуется легко, а мелодию пока родить не получается. Обычно одновременно все выходит, а в этот раз пока "затык". Но не страшно, справлюсь... – я самоуверенно машу рукой.

   Завадский пристально, в упор, меня рассматривает, как будто видит впервые. Но этим меня уже давно не пронять.

   Работая в Минюсте, мне приходилось ездить с проверками по тюрьмам и колониям. Гнилая тема – повальное воровство и тотальная коррупция "ИСПРАВИТЕЛЬНОЙ" системы... Но не об этом речь, там я научился выдерживать любые взгляды и сверла матерых уголовников, и омутную тоску зэчек, и "анал" проверяемых...

   Впрочем, Завадский смотрел иначе.

   Наконец, он отвернулся от меня к "братьям" и, отвечая на их невысказанный вопрос, негромко сказал:

   – Я не знаю... Не уверен пока полностью, но похоже Витя, и правда, гений.

   И с непроницаемым лицом снова уселся на свой стул.

   Димон легонько присвистнул. Леха криво ухмыльнулся:

   – У меня тоже такие подозрения иногда появлялись!

   В комнате опять повисло молчание.

   – Послушайте, – неуверенно начал я, – если я все-таки гений, может за мясом для шашлыка тогда сбегает кто-нибудь из вас?!...

  ..."Стратегический" разговор в "ЛодкаHouse" расставил точки над "i". Наш квартет рисковал превратиться в трио...

  "Средний братец" моими талантами сражен не был. Свое будущее Димону виделось прямым и понятным – Совторгфлот. Там плавал его отец, там свое будущее видел и он. Хорошие деньги, импортные шмотки, заграничные порты... Чего дергаться? Отец и поездку то в Ленинград организовали Дмитрию, чтобы тот мог отдохнуть и развлечься перед дальними рейсами. Я это знал, но, в полной мере, не учел..

   ...После моей шутки про шашлык, причем шутки – в расчете на веселый дружный смех присутствующих, я, как холодный душ, услышал димин вопрос:

   – Предлагаешь нам сразу привыкать? Ты – гений, пишешь песни, а мы, как менее талантливые, тебе за шашлыком бегаем?

   Леха удивленно обернулся к сослуживцу, Завадский открыл рот что-то сказать... но промолчал. "Единомышленнички!"

   Но эту паузу затягивать было нельзя никак:

   – Нет, Дима, просто в магазине, в силу возраста, я не смогу договориться с мясниками на вырезку, они не станут у меня брать деньги. До рынка надо ехать, а я не умею водить и у меня нет прав. Но ты, похоже, не про это спрашивал... Если ты считаешь, что я вижу в вас прислугу, то тогда тебе, действительно, все, что я предлагал не должно быть интересно. Если ты считаешь, что лучше по полгода жить в маленькой каюте и, думаешь, что интереснее считать центы в иностранных кабаках... то тебе, конечно, виднее.

   Я раздраженно встал и подытожил:

   – Забыл о самом главном: как по возвращению на Родину, увлекательно будет спекулировать шмотками и искать приключения себе на жопу по "валютной" статье... Поеду-ка я домой. Доберусь сам, вы тут пообщайтесь и дайте мне знать, что надумаете.

   Ни с кем не прощаясь, я, чуть ли не кубарем, скатился по лестнице на первый этаж и пулей выскочил из ангара, не реагируя на лехин окрик...

   ...Я бодро перся по пустой, залитой солнцем, улице и злился. На себя. В первую очередь, на себя! Очень злился. Всех троих я уже считал "своей собственностью", а себя считал жутко умным и очень "просчитанным"... Ну, вот и досчитался, "счетовод сраный".

   С Лехой все получилось просто и понятно. Добрый хороший парень, хлебнувший лиха и расставшийся с иллюзиями. Провинциал, оставшийся один на один с огромным городом. Пресс и надзор милиции. Несправедливо, одиноко и... скучно. Главное СКУЧНО. В "Скорой" – взрослые семейные работяги, в секции – менты. Лехе было скучно и он не видел никаких перспектив. Большой спорт для него закрыт из-за судимости, нормальной работы нет, по той же причине. Пить не приучен, девушку постоянную пока не завел...

   В общем мне вся карта в масть... В этом случае.

   С Николаем все еще лучше! И еще легче... Безумная благодарность за дочь и потерянная, в результате ресторанной драки, работа. Да и его профессионализм, дающий возможность оценить мой "заоблачный талант"! Тут ли не поле для перспектив, самореализации и материального процветания?!

   С Димоном расклад получался другой. Совсем другой...

   В довершении всех неприятностей, выяснилось, что у меня с собой нет денег, даже завалящего "пятачка". Точнее у меня было в потайном кармане джинсов аж пятьсот "резервных" рублей, но таксист или сдачу не найдет, или еще чего хуже... если тут так уже бывает.

   В итоге, я на все плюнул и пошел пешком под палящим солнцем. Можно было проехаться на автобусе и "зайцем", но я рассудил, что лучше мне в таком состоянии прогуляться.

   Вообще непонятно, с чего я так "завелся"? Может и правда гормоны подростковые шалят. Нужно себя, все-таки, контролировать получше. Держал бы себя в руках, может и нашел бы доводы для Димона, а так, как настоящий ребенок, психанул и убежал. Не сильно похоже на пятидесятилетнего взрослого и опытного мужчину.

   С Клаймичем вчера играл, как с ребенком, а сегодня сам ребенку уподобился.

   "Дяттттел", мля... Я зло сплюнул и ускорил шаг.

   К счастью, подобная физнагрузка вскоре позволила "спустить пар" и обрести душевное равновесие. С ним вернулась и способность здраво рассуждать. Время к обеду, а планов особых нет, поэтому ничего не мешает заняться подчисткой образовавшихся "хвостов".

   Я, все-таки, исполнил роль "зайца" и залез в попутный, моим планам, автобус. Пристроился на задней площадке, чтобы быть поближе к двери, и всю дорогу до Невского изводил себя ожиданием контролера и желчью от осознания бесполезности "своих миллионов", на которые даже автобусный билет не могу купить.

   В итоге, в опять вернувшемся состоянии тихого бешенства, я доехал до центра и направил свои стопы в самый известный книжный магазин Ленинграда.

   Впрочем, прохладный полумрак и камерная обстановка "Дома книги" довольно быстро погрузили меня в состояние умиротворенности. Я больше двух часов прошатался среди стеллажей, рассматривая книжные корешки, снимая приглянувшиеся книги с полок и листая пахнувшие типографской краской страницы. Но результатом этого "релакса" стали всего лишь два самоучителя по по итальянскому и английскому языкам с грампластинками. А так же совет от словоохотливого старичка, жутко интеллигентного и старорежимного вида, посетить букинистический магазин на Литейном проспекте.

   Пробив в кассе 11руб.43 коп. и вызвав нездоровый интерес кассирши своей "соткой", я двинул к Литейному.

   Спавшая полуденная жара и безумно вкусный пломбир в вафельном стаканчике позволили мне, в очередной раз, смириться с несовершенством мира!

   Я шел по заполненному людьми Невскому проспекту, вглядывался в веселые и открытые лица прохожих. Короткие платьица и юбки позволяли любоваться попадавшимися стройными ножками. Старомодные мужские рубашки с большими воротами и подвернутые от жары рукава вызывали умиление. И женский смех, и веселые детские возгласы, и шествующая гуськом группа иностранных туристов, во главе с гидом – средних лет дамой в цветастом кремпленовом платье – неожиданно все радовало взгляд!

   По пути к цели, я отстоял небольшую очередь к аппаратам с газировкой и совершил весь "священный" ритуал: помыл стакан, вставив его в специальное углубление и надавив сверху, чтобы в него забрызгали струйки воды, поставил стакан под раздаточный кран и опустил трехкопеечную монету в прорезь. Когда я пил сладкую холодную пузырящуюся воду желтоватого цвета – я был счастлив! Я снова отстоял очередь и все повторил снова...

   Если бы у меня было десять трехкопеечных монет я, наверное, выпил бы десять стаканов!

   Господи! И чего я "парюсь"?! Где я нахожу и придумываю проблемы?! Ведь все прекрасно!!! Я снова молод! Я – здоров! Я – богат! Я – все знаю наперед!

   Да здравствует ВТОРАЯ жизнь!!!

   Клянусь: Я ПРОЖИВУ ЕЕ ЛУЧШЕ ПЕРВОЙ.

  (Конец первой книги)