Текст книги "Режим бога (СИ)"

Автор книги: Скс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

   – Всего он тренируется два месяца, и я был уверен, что, как всегда, никого сильного в этом возрасте не будет, и Виктор без проблем возьмет первое место. Самого его пришлось уговаривать. Чемпионом он быть не хочет, боксом решил заниматься для себя. А о том, что пишет стихи и песни он, вообще, никогда мне не рассказывал.

   – Мне говорил – вякнул Леха.

   Присутствующие перенесли свое внимание на него.

   – И как, – с интересом спросил Чурбанов – что-нибудь стоящее?

   – Он мне военный марш напевал, просто отлично! Слова, музыка – хоть на Красной площади во время парада включай! – Леха, в подтверждение своих слов, аж руками стал махать в возбуждении.

   – То есть Сенчина должна была марш петь? – с улыбкой поинтересовался Романов.

   Все засмеялись, певица недавно исполнила 'Золушку' и была крайне популярна, ее легкий и воздушный образ совсем не вязался с военными маршами. Обстановка в кабинете разрядилась...

   Леха смутился, но продолжил:

   – Нет, зачем ей марш, он, прям, как для ансамбля Александрова создан! Просто Витя мне только его спел, а говорил, что у него еще есть песни, вот из тех... наверное... А марш отличный был! Правда!

   – Я это к тому, что он непростой парнишка – закончил Ретлуев.

   – Ну, не делайте из мальчишки монстра, – с недовольством в голосе, произнес Романов – с подростками надо просто уметь находить общий язык. И это вам не "контингент", а ребенок, начавший осознавать, что он личность.

   Романов встал со стула и прошелся вдоль стола, присутствующие провожали его перемещения взглядами.

   – У меня у самого племяннице 15 лет, так родители плачутся "совсем дикой стала" – передразнил он неведомых родителей – а у меня с ней никаких проблем нет. Просто, если она чего-то не делает или не хочет делать, прежде, чем давить на нее, спроси почему она не хочет? Надо разговаривать с ними, как со взрослыми, а не видеть перед собой только ребенка, которому ты привык указывать.

   Поняв, что увлекся, Романов остановился.

   – Я сам с ним поговорю, – неожиданно сказал Чурбанов.

   Все удивленно уставились на замминистра.

   – Григорий Васильевич, – обратился тот к Романову – присоединишься?!

   – Я? – удивился Романов.

   – А чего такого? На бое он нас видел, тебя точно знает и молчать не должен, особенно при твоем-то опыте общения с племянницей! – со смехом закончил Чурбанов.

   Романов тоже засмеялся, все заулыбались.

   – Пусть парень все спокойно расскажет, не каждый день у нас в государстве, школьники серийных преступников обезвреживают. Да и понравился он мне, забавный парень, – подытожил Чурбанов.

   Романов согласно кивнул.

   – Если надумаете с ним общаться, то не надо тянуть – неожиданно заявил прокурор – скоро придется информировать родителей.

   – Э, нет – тут же отреагировал Первый секретарь обкома, вы Сергей Ефимович тогда поедете с нами, вопросы правильные задавать будете.

   – Не возражаю, – пожал плечами прокурор...

   ***

   Очухался я от наркоза в больничной палате. Около моей кровати сидел молодой врач в солидных роговых очках и читал «Литературную газету». Определить название печатного органа проблем не составило, поскольку читал врач последнюю страницу и титульный лист я видел, сквозь ресницы, без помех. Ну, а по периодическому сдавленному хихиканью, читал он, видимо, что-то смешное.

   Послышался звук открываемой двери, и я счел за благо, пока, подержать глаза закрытыми. Мягкий мужской голос спросил:

   – Как пациент?

   Поспешное шуршание газеты и торопливый ответ молодого голоса:

   – Пока не проснулся, Владимир Михайлович!

   – Василий Илларионович, если я Вас еще когда-либо застану около пациента, за которым Вам поручено наблюдать, занятым каким-нибудь другим делом, то этот день станет последним днем нашей совместной работы. Пока ступайте в ординаторскую, – глубокий мужской голос ни на миг не потерял своего обаяния, в процессе произносимой тирады.

   Послышалось огорченное сопение и поспешно удаляющиеся шаги.

   Виктор, Вы меня слышите? – негромко продолжил голос.

   Рисковать было не из-за чего, я сразу открыл глаза.

   Рядом с моей кроватью стоял очередной персонаж в белом халате. В отличие от молодого "очкастого Васьки", персонаж был солиден, имел аккуратную бородку, располагающее лицо и внимательные глаза, был мужчиной лет под пятьдесят и имел солидный начальственный вид.

   – Вот и отлично! – он с оптимизмом встретил мое "пробуждение" – как себя чувствуем после операции, молодой человек?

   Пока я лежа слушал хихикающего "Ваську", у меня было время подготовиться к этому очевидному вопросу:

   – Доктор, – хриплю я пересохшим горлом – скажите мне правду, я обещаю мужественно ее встретить... мне скоро придется идти в школу?

   Персонаж пару секунд хлопал глазами, а потом вульгарно заржал в полный голос. И не слова не говоря, вышел из палаты, продолжая ржать уже на ходу.

   Впрочем, через пару минут он вернулся с медсестрой средних лет, которая напоила меня, аккуратно придерживая голову. Сам же персонаж представился "завом Первой хирургией – Владимиром Михайловичем".

   Затем Владимир Михайлович, не переставая улыбаться, стал измерять мне давление, сунул под мышку градусник, поданный молчаливой медсестрой, проверил зрачки и поприкладывал стетоскоп к моей груди. Удовлетворенный результатами и показаниями термометра, потрепал меня по голове и порекомендовал "спать и набираться сил". После его ухода, я остался в палате один.

   – А все-таки я его свалил! – губы сами по себе расплылись в непроизвольной улыбке – никогда не получал удовольствия от драк или другого насилия, но сейчас был глубоко и всецело удовлетворен. Впрочем, расточал улыбки недолго. Наконец, дошла суть моего положения. Я в больнице, о ране знают, мою "страховку" в куртке уже, наверное, нашли. Еще бы не нашли, там одни менты вокруг! Значит надо ждать гостей. Мдя... А еще мама... Тут проблем будет не меньше. Мдя, еще раз...

   Пока я лежал, погруженный в мысли и усиленно комбинирующий варианты, за дверью послышались многочисленные шаги, приближающиеся к дверям моей палаты.

   – Ага, за мной, гадом буду...– мысленно напрягаюсь и настраиваюсь на схватку.

   Шум за дверью останавливается и стихает. Негромкий бубнеж голосов, и в приоткрывшуюся дверь в палату проникает давешний Владимир Михайлович.

   – Не спишь?! – жизнерадостно спрашивает он меня, излучая оптимизм и веру во всемирное выздоровление всего человечества – как себя чувствуешь? А тут к тебе пришли, навестить!

   "То ли дурачок, то ли и на самом деле не въезжает в ситуацию, впрочем, какая мне разница..." – думаю я и отвечаю:

   – Не сплю, хорошо, так пусть заходят... – как будто у меня есть вариант предложить следакам зайти этак через месячишко!

   Довольный "зав Первой хирургией" гостеприимно распахивает дверь и... "ух, твою ж налево" в палату заходят ЧУРБАНОВ, РОМАНОВ, какой-то хмурый дядька в штатском, милицейский генерал и Ретлуев, с непонятным выражением лица и неуместными, в такой компании, капитанскими погонами. Следом протискиваются трое офицеров, каждый с парой стульев, но они не задерживаются и, оставив стулья, беззвучно исчезают за дверью.

   Просторная палата сразу стала маленькой и забитой, от такого количества людей. "Заву", видимо, тоже разрешили присутствовать, и он скромненько замер возле двери. На передний план выдвинулся Чурбанов, он был в более скромном, чем утром, не парадном мундире, но все равно смотрелся импозантно, Галину Брежневу можно понять:

   – Ну что, герой, как самочувствие?!

   Ха, прогнозируемый вопрос, ну так, держи ответ!

   – Раз дырка только в боку, а голова цела, то значит Вы успели меня поймать... по-крайней мере, это последнее, что я помню. Так что, чувствую себя значительно лучше, чем могло быть! Спасибо, Вам большое, дядя Юра! – делаю признательную морду.

   Чурбанов такого не ожидал, сначала слегка смутился, потом засмеялся:

   – Да, пожалуйста, "племянничек", голову твою совместно сберегли, теперь бок пусть выздоравливает! Вон Григорий Васильевич тебе свой реанимобиль отдал и в лучшую больницу города отправил, – он отступил в сторону, давая место около моей кровати Романову.

   – Спасибо, Вам большое, Григорий Васильевич! Больница мне оказалась очень кстати...

   Все опять засмеялись. Романов пододвинул один из стульев и сел рядом с кроватью:

   – А чего это он – "дядя Юра", а я "Григорий Васильевич"?! – весело спросил Романов, с интересом рассматривая меня.

   – Так с товарищем генералом мы уже обнимались, а с Вами, Григорий Васильевич, еще нет! – бодро отрапортовал я.

   Все опять рассмеялись и стали рассаживаться. Ну, как "все"... Краем глаза я видел, что Ретлуев улыбается криво, а хмурый дядька в костюме, вообще почти никак не реагирует. Смеялись Чурбанов, Романов, незнакомый мне милицейский генерал и доктор.

   Рассевшись, и еще немного поулыбавшись, гости перешли к делу:

   – Витя, – начал Чурбанов – Григория Васильевича, ты знаешь, ну, кто его не знает – польстил он "главе города", Сергей Ефимович – прокурор города (ага, вот что это за хмурая рожа), Владимир Иванович – начальник городской милиции (милицейский генерал подмигнул и улыбнулся), ну, а своего тренера и своего врача ты и без моих представлений знаешь. Нам принесли твое заявление и сам понимаешь, что мы хотим узнать от тебя подробности. Расскажешь?

   – Конечно, – я серьезно кивнул и всем своим видом выразил готовность.

   Чурбанов откинулся на спинку стула:

   – Тогда мы все тебя внимательно слушаем.

   Я набрал воздуха в легкие и принялся излагать свою версию событий, которой был намерен держаться во что бы то ни стало. Я рассказал, как поехал покупать турник, а потом решил отправиться в музей, посмотреть макет железной дороги.

   – С турником? – уточнил "хмуромордый" прокурор.

   Усилием воли задавил резко возникшую неприязнь, "смущенно" улыбнулся и объяснил, что боялся "застрять" около железной дороги и опоздать, на обратном пути, в спортивный магазин. Вроде "прокатило". Второй раз прокурор подал голос, когда я рассказывал, что увидел подозрительного человека во дворе:

   – А что тебя заставило свернуть во двор?

   Опять изображаю смущение и невнятно мямлю, что "просто завернул посмотреть". Ответ, явно, никого не устраивает и прокурор, почуяв неладное, начинает "давить", мол зачем свернул и как тебя не заметил преступник. Я мямлю что-то невразумительное. Ответ у меня на этот вопрос готов еще с утра, когда я сочинял свою писанину, но пусть прокурор растеряет энтузиазм на "пустышке", легче будет вывернуться в серьезных вопросах.

   Наконец, вмешивается Романов, кладет мне руку на плечо и проникновенно начинает объяснять, что я настоящий молодец, да что там молодец, просто герой и всем ребятам пример, что я всем им нравлюсь и т.п., короче, говори правду, тут все тебе желают добра. Хе!..

   Изо всех сил стараясь покраснеть, выдавливаю, что свернул во двор по "малой нужде", потому что уже не мог терпеть. А преступник меня не увидел, потому что я не победно ссался посреди двора, собирая аплодисменты зрителей и поклонников, а забился в укромный угол и там тихонечко гадил – ну, смысл такой, слова, разумеется, пришлось выбирать другие.

   Присутствующие, включая врача, кажется были готовы расхохотаться, вытянутому у меня "признанию", а прокурор чуть не сплюнул на пол! Хе!.. Внутренне я ржал.

   Так потихоньку и добираемся до финальной схватки с маньяком. Тут, напавшее на меня дико неуместное веселье, рисует перед глазами схватку Шерлока Холмса с профессором Мариарти у Рейхенбахского водопада.

   В итоге нападает новый приступ идиотского смеха, который я, уже в панике, давлю внутри себя, и от этого меня начинает заметно скрючивать и потряхивать. Но дуракам – счастье! Присутствующие понимают все неверно и вот уже доктор тянет мне стакан с водой и интересуется могу ли я продолжать беседу.

   Я могу, но кивая внешне, внутренне формирую другой ответ: "нет, я утомился и хочу вздремнуть, подождите пару часиков в коридоре"! Сам виноват... в итоге мне под нос суют нашатырь. Резкая вонь прочищает мозги и до меня, наконец, доходит, что мое крайне опасное веселье, скорее всего, "отходняк" от наркоза. Осознав опасность, беру себя в руки.

  Поэтому рассказ о моем поединке с маньяком удается без всяких дурацких хохм, периодически дрожащим голосом и довольно искренне. Я опять понимаю, что был совсем рядом со смертью... на волоске...

   Когда я замолкаю, некоторое время стоит тишина.

   – Значит, все-таки, ангелов нет – "ни к селу", задумчиво произносит главный городской милиционер.

   Все недоуменно смотрят на генерала. Долго томить высокое начальство "непонятками" генерал Кокушкин не стал и, посмеиваясь, принялся рассказывать:

   – Дело в том, товарищи, что у несостоявшейся, к счастью, жертвы преступника, есть крайне набожная бабка. Она настолько заморочила внучке голову своими религиозными бреднями, что когда мы расспрашивали девочку, что произошло, она нам заявила, что с неба спустился ангел со сверкающим мечом и поразил прислужника сатаны.

   Все засмеялись. Я тоже подхихикивал, лежа на кровати, и стараясь не напрягать разболевшийся живот.

   – Вот так все "чудеса" и случаются, – отсмеявшись, сказал Романов – прочем девочка ведь в шоке была, и не такое привидится.

   – Где, кстати, твой меч, "ангел"? – поинтересовался, не без потуги на юмор, городской прокурор.

   – Перекладина, за дверью в моей комнате стоит, а карабин и сумка под столом в ящике с игрушками.., – "смущаясь", пробубнил я.

   Прокурор замялся после моего "пассажа" об игрушках, а затем поинтересовался:

   – Ты ведь не будешь возражать, если мы заберем эти предметы и твои вещи... ну, те, которые в крови?..

   Веселость в палате сразу притухла: "игрушки" и "вещи в крови" прозвучали невеселым диссонансом.

   – Берите, конечно, я все понимаю, только... – я потупился.

   – Что? Говори... – уже вполне дружелюбно подбодрил прокурор.

   – Вы маму до смерти не напугайте, а то ведь я у нее один, трясется надо мной. Папа в Африке погиб – он у меня военным летчиком был. Вот, теперь живем вдвоем с мамой. Ей, как-то аккуратно сказать надо. Да, и меня, наверное, не отпустят сегодня домой...

   Я поднял глаза. Вид у моих высоких гостей был слегка виноватый: маму, наверняка, никто не дал указание предупредить, про папу не могло не задеть, да и вообще, было видно, что относятся ко мне хорошо и жалеют.

   – Чего вы на меня так смотрите? – надулся я – сам жив, девочка цела, преступник в тюрьме, вы все так же бы поступили.

   – Врядли, – после небольшой паузы, задумчиво сказал начальник ГУВД Кокушкин – я бы от милиции убегать, наверное, не стал бы.

   Секундное молчание и дружный хохот! Вот же веселая компания подобралась.. Ей богу!..

   Ты не волнуйся, Витя – отсмеявшись, заверил Чурбанов – маму твою аккуратно предупредят, привезут сюда и вещи изымут максимально деликатно – произнося эту фразу, он, в основном, смотрел на Кокушкина. Тот понятливо кивнул.

   После этого, как-то одновременно, все стали подниматься, завершая свой коллективный визит. Стулья были сдвинуты в стороны, дверь в палату, сразу же открылась и в проеме нарисовался один из офицеров сопровождения. Подслушивали они там, что ли... а может и подслушивали. Работа такая.

   – Ну что, герой! – начал заключительную речь Романов – поправляйся скорее, набирайся сил. Все необходимое врачи для этого сделают, – он перевел взгляд на "зава отделением" и тот энергично закивал головой.

   Чурбанов тоже придвинулся к кровати и, улыбаясь, сказал:

   – Давай, чемпион, заканчивай свою школу и поступай Московскую школу милиции, моя рекомендация тебе обеспечена!

   – Не переманивай перспективные кадры, Юрий Михайлович! – притворно нахмурился Романов.

   – Ладно тебе, Григорий Васильевич, сочтемся, как-нибудь – засмеялся Чурбанов – одной ведь Родине служим!

   Уже, осторожно потряся мне на прощание руку и, двинувшись было к выходу, замминистра остановился, полез в верхний наружный карман кителя, достал маленький белый прямоугольник и протянул мне:

   – Вот держи, тут мой телефон указан... на всякий случай, ну и если в милицию надумаешь идти – он опять засмеялся.

   Романов тоже пожал мне руку и, улыбаясь, потрепал по голове. Прокурор кивнул и... улыбнулся, совсем, как человек. Генерал Кокушкин повторил "романовский стиль" прощания, а Ретлуев молча подмигнул мне от дверей, где он и просидел всю встречу, вместе с доктором...

   ...Часа через полтора, все тот же Ретлуев, привел в палату маму. Ну, что сказать... Такое не забудешь!!! Вихрь вопросов, слезы, угрозы "посадить дома гаденыша на цепь", пожелания "чтобы на боксе, вообще, голову отбили", затюканный пристрастным допросом "зав отделением", выставленный из палаты Ретлуев, неосторожно открывший рот, о том "что все уже позади", ну и т.д.

   Я был осмотрен с ног до головы, поскольку доктору медицинских наук доверия было немного, зацелован и облит слезами. Где-то через час, буря слегка улеглась, Ретлуеву разрешили вернуться в палату, а измученного "зава" отпустили домой. Но, естественно, только после того, как он лично привел, а палату дежурного врача и оставил номер своего домашнего телефона. Вместе с Ретлуевым в палату проник и Леха.

   Затем я с полчаса демонстрировал искусство вранья и виртуозность выкручивания, под восхищенным взглядом Лехи и внимательным – Ретлуева. Версия, выданная маме, выглядела предельно безобидно: шел в музей, услышал крики из подъезда, засунул туда любопытный нос, увидел преступника и врезал ему по голове турником, а он, гад такой, падая поцарапал меня ножом.

   – Мам, ты ведь представь, он даже не пытался меня ножом ударить, – я всем видом изображал возмущение – просто от удара по башке его развернуло и ножом он мне случайно поцарапал бок, поскольку уже был без сознания. Прокурор так прямо и сказал, что в нападении на меня преступника, к сожалению, будет не обвинить! Вон товарищ капитан с ним ругался, но прокурор настоял, что эта царапина – случайность.

   "Товарищ капитан" изволили невозмутимо кивнуть и промолвили:

   – Странная позиция прокуратуры, мы будем с ними спорить в суде.

   Я чуть рот не открыл. "Ай, да Ретлуев!.."

   Мама, подозрительно слушавшая мою "фэнтази", переключилась на "спятившего прокурора", а затем снова принялась за "чемпиона среди оболтусов". Снижение градуса с "гаденыша" до "оболтуса" позволило мне продолжить, что на соревнования я поперся, потому что у меня "только легкая царапина", а там случайно оторвался пластырь и поэтому "стало кровить" и это заметили.

   И тут понеслось по новой, уже за "нелегальное" хождение на бокс! В общем вечер удался!..

  ***

   26.05.78, пятница (мой 96-й день в СССР)

   Из больницы меня выписали в пятницу, 19 мая. Перед этим крутили и просвечивали под кучей приборов и взяли все анализы, которые можно было взять! Каждый врач и каждая медсестра считали своим долгом погладить меня по голове и угостить чем-нибудь вкусным. Я всем улыбался и ни от чего вкусного не отказывался. Зачем? Ведь люди от всей души. Слухи по больнице о «раненом герое» распространились моментально, а визит первого секретаря обкома и замминистра МВД в палату к мальчишке, скрыть было, в принципе, нереально.

   В больнице маме выписали больничный "по уходу за ребенком", мне хоть и исполнилось уже 14 лет, но, раз у меня была операция, то, оказывается, положено. Целыми днями мы играли с ней в карты, шахматы и домино. Со среды мне разрешили вставать, так что еще добавились и прогулки в огромном больничном парке.

   Ежедневно приезжал Леха и, если не работал, то высиживал в палате и гулял с нами целый день. Дважды приезжал с фруктами Ретлуев, врал, что фрукты с родины, наверняка купил на рынке. Впрочем, у меня в палате и так можно было открывать фруктовый ларек, столько всего натащили дедушка и Леха. Да и больничная еда не страдала скудностью или однообразием.

   По моим воспоминаниям "первого детства", в обычной больнице, где мне приходилось пару раз оказываться, такого разнообразия не было. Хотя тоже кормили прилично. Но "свердловка" своих пациентов питала вкусно, полезно и обильно!

   Выздоравливал я очень быстро. С одной стороны уход был – лучше не придумаешь, с другой – рана, все-таки, не была тяжелой, теплая куртка сдержала лезвие и оно вошло в меня не слишком глубоко. Да и съеденные мною самостоятельно антибиотики пришлись, видимо, очень кстати. Никаких осложнений не наблюдалось.

   Владимир Михайлович был очень доволен ходом лечения и, тоже частенько "зависал" в моей палате, поскольку у нас было весело! Часто проходили карточные турниры по игре в "дурака". Играли, в основном, "пара на пару". И если мы с мамой пару Ретлуев-Леха разделывали под "орех", то я с Лехой, в итоге, проиграли паре мама-Владимир Михайлович с общим счетом 13 : 22! Зато взяли реванш у пары мама-дедушка 25 : 17. Короче, лично мне в больнице было весело!

   Мама тоже быстро успокоилась, поскольку видела меня более чем бодрым и постоянно слышала от Владимира Михайловича уверения, что я быстро иду на поправку и все анализы "ну просто космические"!

   Поэтому в обед пятницы Владимир Михайлович, наконец, счел возможным меня выписать домой. Осложнений никаких не было, заражения удалось избежать, швы сняли в четверг, да и рана, если честно, была легкой, ничего важного задето не было.

   Тепло распрощавшись с медицинским персоналом, пришедшим меня провожать, мы поехали домой на Лехином "москвиче".

   Выходные предстояло провести дома, а с понедельника я готов был идти снова в школу, заканчивать учебный год. Хотя Владимир Михайлович и намекал, что может прописать мне домашний режим. Но торчать в четырех стенах совсем не хотелось, да и на улице была чудесная солнечная погода и днем температура поднималась под 20 градусов.

   Так что я настоял на школе. Доктор не упирался, поскольку тоже считал меня уже вполне здоровым. Никто из высокого начальства меня в больнице больше не посещал, и я уже начал планировать, как не дать им про меня забыть.

   ***

   Зря напрягался, не забыли...

   В школе я стал равен эпическим героям Древней Эллады! О моем бое с "Писюнасом", а иначе его никто не называл, знали все. Причем гораздо лучше меня и с такими подробностями, что я почти "плакаль", когда их "слышаль". От смеха!

   Тут были и спрятанное в перчатке, коварным "Писей", выдвигающееся лезвие, и мой живот, пробитый ударом его перчатки, и подсыпанная мне в воду отрава, от которой я умер после поединка. Лучшие в мире советские врачи, срочно вызванные Романовым из Кремлевской больницы потом, конечно, спасли героического меня.

   Восторженный бред одноклассников был прерван только звонком на урок!

   Про маньяка никто не сказал ни слова. Из чего я сделал вывод, что об этом мне надо тоже помалкивать.

   В начале каждого урока я выслушивал от очередного учителя поздравление с выздоровлением и "чемпионством", делал приличествующую случаю физиономию и благодарил в ответ. К концу занятий, когда ажиотаж вокруг моей персоны, стал потихоньку спадать, посреди географии в класс ввалилась явно взволнованная завуч, Лилия Олеговна – высокая, толстенная и очень активная дама "за тридцать", и забрала меня с собой "к директору". Класс возбужденно загудел мне в спину. "Лилька" даже не обернулась сделать замечание!

   В кабинете возбужденной директрисы находились пять(!) журналистов и два товарища "из обкома", как успела меня "ввести в курс", пока шли по коридору, запыхавшаяся завуч. Журналисты поздоровались и доброжелательно, но с нескрываемым любопытством принялись меня разглядывать.

   Длинный стол в кабинете директора был заставлен чашками с чаем, в паре вазочек лежало какое-то печенье и стояла раскрытая коробка шоколадных конфет. Меня тоже усадили за этот стол и налили чаю.

   Один из "обкомовских товарищей", тот, который был в сером костюме, сначала представил журналистов. По мере представления, директрисе становилось все больше не по себе, по крайней мере лицо у нее выражало именно это.

   Представительный мужчина средних лет, в синем костюме, был собственным корреспондентом "Советской России", молодой парень в кожаной куртке и роговых очках спецкор ленинградской "Смены", рыженькая улыбчивая толстушка в розовой кофте из "Пионерской правды", молодая симпатичная девушка, в джинсах, со строгим выражением лица, представляла "Комсомольскую правду" и высокий худой мужчина с хриплым голосом и прокуренными усами был корреспондентом "Ленинградской правды". Крупнокалиберный набор "правд"! Мой размерчик... Хе!

   Затем, уже второй "обкомовец", в черном костюме, произнес вступительную часть:

   – Товарищи, вот он, тот самый Витя Селезнев, семиклассник этой школы, не испугавшийся вступить в схватку с вооруженным преступником. Преступника задержали, приехавшие по звонку Виктора, милиционеры. Сам Витя оказался ранен ножом, но от всех это скрыл и на следующий день победил на городских соревнованиях по боксу "Золотые перчатки". Ну... теперь он ваш – задавайте вопросы!

   Обернувшись ко мне, "обкомовец" улыбнулся и пристально посмотрел в глаза. Я кивнул, понятно – не дурнее других.

   Пока журналисты переглядываются, кто начнет первый, я краем глаза ловлю обалдевшие лица директора и завуча. Наконец, роли распределены и первым начинает представитель самого солидного издания – "Советской России". Солидно откашлявшись, и поправив узел галстука, он начал:

   – Витя, а скажи пожалуйста, что тебя заставило вступить в схватку со взрослым и вооруженным преступником?

   Все присутствующие в кабинете с явным интересом ждали моего ответа.

   Я задумчиво почесал нос и пробурчал:

   – Да, я и сам толком не знаю. Тоже потом об этом много думал. Как-то само получилось.

   – Разве не было страшно? – встряла толстушка из "Пионерки".

   Я засмеялся, под удивленные взгляды корреспондентов:

   – Ну, вы ведь не напишите, что я разве только не описался от страха!

   – Селезнев! – попыталась одернуть меня завуч.

   – Ничего, ничего – остановил ее улыбнувшийся собкор "Совраски", остальные журналисты тоже заулыбались, впрочем, и "обкомовцы" отнеслись спокойно к моему выступлению.

   – Так если было настолько страшно, то почему же ты не отступил? – снова влезла толстушка, не испугавшись строгого взгляда корреспондента "Советской России".

   – Э... – закатив глаза, протянул я. Честно говоря, эта встреча с журналистами не стала для меня неожиданностью. Я надеялся на что-либо подобное. Просто я думал, что предупредят заранее, начнут инструктировать, произойдет это не так скоро и не в школе, а тут так все неформально, что ли... Хотя, похоже журналисты знают не все, как бы не сболтнуть лишнего, впрочем, лишнего сейчас и не напечатают, не то время.

   – Я бы, конечно позвал кого-нибудь, но никого не было, так что пришлось самому...

   – Как мы уже вам сообщали, преступник напал на девочку, хотел завладеть ключами от квартиры, чтобы ограбить ее, но тут и вмешался Виктор – вступил "обкомовец" в сером костюме.

   "А меня заранее предупредить об этой версии было не досуг?" – удивился я про себя, но внешне ничем своего удивления не выдал.

   – Так что же, все-таки, заставило тебя преодолеть страх и вступить в смертельно опасную и неравную схватку? – снова взял бразды беседы в свои руки собкор "Совраски".

   – Так меня этому везде учили и дома, и в школе, и в книгах, и в пионерах: надо помогать слабым, надо бороться со злом, надо всегда прийти на помощь. Я и не представляю, как можно было поступить иначе. Что надо было убежать? А вы бы бросили девчонку без помощи? – задал уже я ему вопрос.

   Журналист посмотрел на меня умным взглядом и сразу не ответил. Покрутил пальцами ручку с золотым пером и, наконец, негромко произнес:

   – Я же взрослый, у меня было бы больше шансов.

   – А я пока не взрослый, но убегать тоже не стал – глухо сказал я, упрямо наклонил голову и поиграл желваками "на публику".

   Впечатлил. Весь дальнейший разговор протекал в атмосфере "дружбы и взаимопонимания". Журналисты сыпали вопросами уже без всякой очереди, перебивая друг друга. Их интересовало, буквально все: как учусь, чем увлекаюсь, какие книги читаю, почему стал заниматься боксом, как собираюсь провести лето и т.д.

   Когда корреспонденты стали спрашивать про родителей "обкомовцы" заметно напряглись, но у меня хватило ума сказать, что папа погиб при катастрофе истребителя, рассказал про маму и плавно перешел на дедушку – ветерана Великой Отечественной. Вспомнил про случай из его боевой биографии.

   Войну дедушка встретил в Главном морском штабе ВМФ и оттуда был направлен в Каспийскую флотилию, которая обеспечивала, жизненно необходимую фронту, перевозку нефти по Каспию. Служил он старпомом на корабле ПВО.

   Однажды, во время очередного ожесточенного налета немцев, была прервана связь мостика с машинным отделением, и капитан приказал деду немедленно выяснить причину. Дед спустился в машинное, связь быстро восстановили, и он побежал обратно на мостик. Следует отметить, что бой все это время активно продолжался. Дед поднялся на мостик и увидел, что капитан по-прежнему на своем посту, стоит широко расставив ноги и крепко держится за леера, только... без головы. Очередью с "юнкерса" ее просто срезало.

   – Я тогда спросил его: "А ты что?", а он мне отвечает: Что я? Встал рядом и все взял на себя. Это я крепко запомнил, тем более, что ничего больше дедушка никогда про войну не рассказывал.

   Рассказ журналисты слушали внимательно, даже писать перестали. Помолчали отдавая дань великому прошедшему. Затем симпатичная корреспондентка "Комсомолки" робко задала свой, по-моему, первый вопрос:

   – Витя, скажи, а у тебя есть увлечения кроме спорта? – лицо спокойное и нарочито строгое, наверное, так пытается компенсировать молодость, а румянец предательски выдает волнение.

   "Симпатичная девочка", – подумал я – "я бы ей ух..., но с этим у меня пока эх...".

   – Есть, Вера. Я пишу стихи, чаще всего песенные, музыку к которым сам же и пытаюсь сочинять – когда я ее назвал по имени, она и вовсе вся залилась краской. Господи, какое же время сейчас, как мы его не ценили и бездарно профукали... какие девушки – вся покраснела, от того, что я запомнил ее имя. И это еще журналистка! Мдя...

   Пока Вера замолкла, тут же влезли, опять возбудившиеся, ее коллеги. Ну, как же... Боксер и стихи, чем не повод для удивления! Однажды у меня это уже сработало, с вашей братией... Естественно, среди прочего, сразу последовали просьбы что-нибудь прочитать или спеть. Поскольку к встрече я совершенно не готовился, то в памяти крутились только слова марша, которые я заучил для разговора с Лехой.