Текст книги "Режим бога (СИ)"

Автор книги: Скс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

   ..."Там, где всегда весна... Там, где всегда весна..." – замолчала Сенчина, отзвучали последние звуки оркестра.

   По довольному виду певицы и деловитой нахмуренности Бивиса, было очевидно, что оба довольны. Судя по тычку локтем, полученному от Лехи, "зритель" впечатлился тоже. Я же пребывал в шоке... Песня получилась похожей на оригинал лишь отдаленно, музыка звучала серо и уныло. Сенчина была хороша, но одна песню "не вытаскивала".

   – Что скажите, "коллега"? – не удержался от скрытого сарказма Бивис.

   – Очень хорошо, Анатолий Самуилович! Почти великолепно... – мой тон резко контрастировал с содержанием ответа, – осталось внести завершающие штрихи и великолепно станет без "почти".

   Лицо Бивиса стало наливаться кровью, губы задрожали и он по-змеиному прошипел:

   – Что "внести"?!

   – Можно ничего не вносить, но тогда эта музыка будет звучать без моих стихов, – безмятежно ответил я.

   По ошеломленным лицам музыкантов было видно, что с маэстро никто не осмеливается так разговаривать. Сенчина теребила в руках провод от микрофона и нервно кусала губы.

   Бивис пару минут сверлил меня взглядом и явно боролся с желанием меня придушить. Наконец, он справился с клокотавшим внутри вулканом эмоций и довольно ровным тоном поинтересовался сутью предлагаемых "штрихов"...

   Мои героические попытки, придать музыке большую схожесть с оригиналом, продолжались больше трех часов. Я вызывал в памяти звучание песни "моего времени" и пытался добиться от оркестра нечто похожего. Некоторые мои желания, высказанные художественным мычанием и размахиванием рук, Бивис просто не понимал, другие реализовывал с полузвука. Пара, озвученных мною музыкальных ходов, вызвали у него подозрения в моей скрытой гениальности, поэтому дальше моим усилиям Бивис помогал искренне и добросовестно.

   Около семи вечера, когда все окончательно выбились из сил, Бивис объявил музыкантам:

   – Перерыв, через 10 минут сыграем финально... пока можете перекурить...

   Бивис спустился в зал и устало опустился на соседнее кресло. К этому моменту, я уже окончательно понял, что больше ничего улучшить не получится. Просто нынешние музыкальные инструменты, несмотря на наличие в оркестре даже электронных, не могут дать звук 21 века.

   Сенчиной я так же подсказал пару интонаций и акцентов в исполнении, как следствие, заключительный прогон дал результат, который уже смог удовлетворить меня и вызвать признание Бивиса:

   – И, все-таки, Виктор, вам нужно получать музыкальное образование и не зарывать свои способности в землю.

   – Возможно, Анатолий Самуилович, но пока на это просто нет времени. Кстати, тут министр МВД Щелоков попросил меня написать песню к Дню милиции...

   У Бивиса вытянулось лицо.

   – Мы записали черновой вариант на магнитофон, надо сделать оркестровку для прослушивания в МВД, поможете?

   – Конечно, конечно... – засуетился Бивис.

   Мы вчетвером перешли в тот зал, где состоялось наше первое знакомство. Леха достал из сумки магнитофон, поставил его на рояль и включил. Запись мы сделали прямо в "Москвиче", Леха играл на гитаре, я пел:

   Высок-ааа, выыысок-ааа над земл-еей с-иинева,

   Это мирное небооо над Родинооой,

   Но простые и строгиеее слыышим слова:

   "Боевым. Награждается. Орденом..."

   ( в исполнении ГГ примерно так: http://ololo.fm/search/Светлана+ворвинец )

   Я, не мудрствуя лукаво, набрал в «Яндексе»: «песни о милиции» и в результате полуночного прослушивания выбрал три песни. Одна из них была муромовская «Боевым награждается орденом». В комментариях было сказано, что ее написали к юбилею милиции по заказу, якобы, самого Щелокова, но после опалы министра она осталась невостребованной. Затем ее оперативно посвятили Афгану. Что ж, восстановим, что называется справедливость!

   Когда прозвучал последний аккорд лехиной гитары, я выключил магнитофон.

   – Понятно, – деловито сказал Бивис, никак не высказав своего отношения к самой песне, – мелодия не сложная, напишем. Только уже не сегодня, прошу, – он молитвенно сложил руки и мы все рассмеялись.

   Сенчина пошла проводить нас с Лехой через лабиринт коридоров. Она вышла вместе с нами на улицу и, запрокинув к небу голову, остановилась, с наслаждением дыша свежим воздухом. На ее губах играла мечтательная улыбка, а легкий ветерок играл подолом светлого платья.

   "Гхм, на чужой каравай береги зубы!" – схохмил я мысленно, – "надо, надо, надо кого-то срочно заводить себе любимому!".

   Леха пошел прогревать машину, а я так увлекся мыслями о вреде сексуального голодания в период подростковой гиперсексуальности, что даже вздрогнул, поймав на себе внимательный взгляд Сенчиной.

   – Витя, я хотела с вами поговорить, – начала она.

   Если Бивис с самого начала вычурно обращался ко мне на "вы", то Сенчина говорила – "ты". Что-то ее заставило изменить манеру общения, ладно – запомним. Я изобразил полное внимание.

   – Я вижу, что вы талантливый молодой человек и думаю, что у вас большое будущее. Я же, как певица... очень завишу от качества тех песен, которые... приходится исполнять. Поэтому очень хочется, чтобы в моем репертуаре появились... современные песни, отвечающие тому, что востребовано... слушателями моего поколения... – Сенчиной, с явным трудом далась эта тирада, она осторожно подбирала слова.

   – Вам надоело петь полудетские песенки и исполнять заведомую муть, а хочется что-нибудь популярно-слезливое про любовь и страдания? – невинно хлопая глазами, поинтересовался я.

   Сенчина поперхнулась, а затем засмеялась:

   – Ну, можно, конечно и так сказать!

   – Я пообещал Григорию Васильевичу, что напишу для вас такую песню. Постараюсь уложиться в пару недель, поскольку в начале июля уезжаю на море. Уверен, она станет популярной.

   Очевидно, Сенчина услышала не совсем то, что хотела. Упоминание, что я напишу песню только по просьбе Романова, ее покоробило. Но выстраивать отношения в обход Романова, я позволять не собирался. Мы довольно сухо попрощались, я плюхнулся на сидение рядом с Лехой, и мы поехали домой.

   06.06.78, вторник (мой 107-й день в СССР)

   В понедельник, программу «Время» мы собрались смотреть все вместе. После работы около семи вечера приехал дед, а мама накрыла в гостиной праздничный стол, напротив цветного «Рубина». О предстоящем событии были предупреждены все наши родственники и просто знакомые. Дедушкины московские коллеги, у которых был видеомагнитофон, привезенный сыном-дипломатом из-за границы, клятвенно пообещали записать сегодняшнюю программу «Время» на кассету.

   Когда секундная стрелка на телевизионном циферблате показала ровно девять часов вечера, зазвучала знакомая музыка и на экране появилось изображение поворачивающейся огромной телевизионной антенны.

   На экране возникли дикторы Кириллов и Шатилова:

   – Добрый вечер, товарищи! Добрый вечер!

   – Сегодня в Москву с официальным рабочим визитом прибыл министр иностранных дел Федеративной Республики Германии Ганс-Дитрих Геншер. В аэропорту высокого гостя встречали министр иностранных дел СССР Андрей Андреевич Громыко, другие официальные лица...

   Мы придвинулись поближе к телевизору и с нетерпением ждали сюжета о награждениях. Однако сначала дикторы сообщили, что Геншера в Кремле "принял Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев, который в беседе с немецким гостем подчеркнул, что плодотворные, динамично развивающиеся отношения между СССР и Федеративной Республикой являются надежным залогом мира и безопасности в Европе. Стороны отметили неуклонный рост товарооборота между обеими странами, увеличивающийся научно-технический и культурный обмен между нашими народами".

   И вот момент настал!!!

   "Ранее, в Кремле, Леонид Ильич Брежнев вручил высокие государственные награды группе рабочих, ученых, военных и общественных деятелей нашей страны. Среди награжденных бригадир механизаторов МПО "Знамя Труда" Василий Никандрович Ощепов, звеньевая доярок колхоза "Красная Кубань" Зинаида Петровна Куницина, академик Академии Наук СССР Герой социалистического труда Андрей Вениаминович Руковицин и другие товарищи. Так же товарищ Брежнев вручил медаль самому молодому из награжденных – 14-летнему ленинградскому школьнику Виктору Селезневу, за помощь сотрудникам милиции в поимке особо опасного преступника-рецедивиста. В своей речи, сказанной после награждения, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев тепло поздравил всех награжденных, пожелал им дальнейших трудовых и творческих успехов". Зачитываемый текст сопровождался видеорядом: крупно Брежнев, общий фон, крупно я в пионерском галстуке, опять Брежнев и, наконец, общий фон всех для группового фото. Все. Дальше – "На полях страны...". Мдя, не густо... зря губешки раскатывал...

   С некоторым удивлением понаблюдал, как мама с дедушкой восторженно обменивались впечатлениями и дед уже сворачивал пробку с бутылки "Старки".

   Выпить они не успели, с этого момента и еще примерно два часа в квартире непрерывно звонил телефон. Как только, после очередного получения поздравлений, трубка клалась на рычаг, так сразу раздавался новый звонок.

   Ну, видимо, я что-то, до сих пор, про эту жизнь недопонял...

   ***

   Во вторник утром, домой позвонила та самая забавная толстушка из «Пионерской правды», которая, среди прочих корреспондентов, брала интервью у меня в школе. После «ох-ах»-ов по поводу вчерашней программы «Время» и вступительного трепа, она предложила заехать в редакцию «Пионерки» и забрать письма адресованные мне читателями газеты. Я сначала, вообще, удивился наличию таковых, а затем насторожено поинтересовался их количеством. Толстушка, которую, кстати, звали Олей, сказала, что пока писем не много, но после сюжета во «Времени», поток обязательно возрастет. Я поинтересовался количеством уже пришедших писем настойчивей, оказалось всего ничего, всего-то 943 штуки! Мля!!!

   – Им что от меня всем надо?! – возопил я в совершенном изумлении.

   – Ну, подавляющее количество писем от девочек, – ехидно сообщила Ольга, – они просто хотят с тобой познакомиться! Есть письма от ребят – твоих сверстников, эти хотят дружить, есть от ветеранов, они тебя хвалят...

   – Оленька, – вкрадчиво поинтересовался я, – а что делают другие герои ваших публикаций с письмами?

   – А, на моей памяти, у нас пока столько никому не приходило, – еще ехиднее ответила "Оленька".

   В итоге, решили, что я заеду за письмами в ближайшее время, когда представится оказия с транспортом.

   Только я положил трубку, как снова раздался звонок. Преисполненный ожидания очередных проблем, я снял трубку. Это был Леха, с сообщением, что ему звонил какой-то старший следователь городской прокуратуры и вежливо попросил сегодня заехать.

   – Кажется, началось... – в голосе моего "большого брата" слышалось плохо скрываемое волнение.

   – Да, скорее всего, – небрежно согласился я, – опросят тебя, внесут протест и суд примет новое решение.

   – Поедешь со мной? – типа "равнодушно" поинтересовался Леха.

   – На фиг, – отвечаю, – я теперь большой человек, негоже мне с разными сомнительными личностями дружбу водить.

   В трубке повисло молчание...

   – Леха, я пошутил! Конечно, поеду...

   Молчание... Я напрягся:

   – Леха, ну ты чо? Я, ведь, реально просто пошутить хотел. Ты что, обиделся?!

   – Не-е... Пытаюсь понять слово "негоже", – заржал этот гад!

   ***

   В прокуратуру съездили скучно, по крайней мере я. Собственно, я только и сделал, что просидел два часа в машине, пока ждал Леху. Когда он, взмыленный, но бодрый, вышел из здания прокуратуры на Литейном, то я уже извелся ожиданием и отсидел себе весь зад.

   – Рассказывай, – затеребил я, только усевшегося за руль Леху.

   Тот завел двигатель, плавно тронулся и выдохнул:

   – Все нормально...

   По ходу рассказа, выяснилась уже полная картина его пребывания в прокуратуре. Судя по полученному на проходной пропуску, беседовал с Лехой старший следователь, с грозной прокурорской фамилией Пухликов. Минут через десять, после начала разговора, причем именно разговора, поскольку следователь был предельно доброжелателен и вежлив, в кабинет вошел Лехин "давний знакомец" – городской прокурор Соловьев, в сопровождении кого-то из подчиненных.

   Соловьев тоже был приветлив, поздоровался за руку, как с равным, чем еще больше подогрел градус доброжелательности следователя, и сказал:

   – Как дела не спрашиваю, знаю, что теперь будут лучше! Надо признаться, что вам сильно повезло с другом. Мои сотрудники вас опросят и подскажут, что нужно написать. Желаю удачи.

   Соловьев еще раз пожал руку и вышел. А следователь и другой сотрудник, пришедший с Соловьевым, полтора часа задавали Лехе вопросы и, периодически, сами же подсказывали, как на них отвечать. Так же, Леха под диктовку написал пару заявлений на имя Генерального прокурора СССР и расписался на каждом листе своих показаний.

   – Они еще сказали, что мне придется скоро ехать в Сочи, на суд, – выдал Леха, косо посматривая на меня, из– за руля.

   – Вообще, отлично, – я радостно потер руки, – мы как раз на два месяца уезжаем в Сочи с мамой, в санаторий. Бери отпуск и поехали с нами! За это время, заодно, и суд состоится.

   – Я поговорю на работе, – неуверенно пообещал Леха, – может отпустят пораньше, ведь у меня, все равно, отпуск в августе должен быть по графику.

   – Попроси еще июль "за свой счет", скажи начальству, что нужно, там на месте, к суду подготовиться и еще адвоката местного найти! – выдал я вариант, навскидку.

   Леха задумчиво покрутил головой:

   – Быстро ты... придумываешь, может и прокатит! Кстати, сегодня еще Ретлуев звонил, просил к нему заехать или позвонить.

   – Да, подзабыли мы про него... погнали – навестим! – кивнул я.

   По пути заехали в пару магазинов, я хотел купить Ильясу, в подарок, какой-нибудь хороший алкоголь. Однако выбор в магазинах был скудным и ничего особо хорошего не было. Тогда я вовремя вспомнил про семейство Шпильманов и поинтересовался у топтавшегося рядом приятеля:

   – Леша, а у тебя телефон Шпильманов где записан?

   Реакция была странной, Леха сначала открыл рот, затем закрыл, а потом ругнулся.

   – Ты чего? – удивился я.

   – Да я забыл про них... – начал мямлить Леха.

   – Ну и что? Я тоже, а вот потребовалось и вспомнил, – "не въехал" я.

   – Ну, там же... костюм... – еще невнятнее пробормотал Леха.

   – Твою ж мать! – уже ругнулся и я, – про костюм-то мы и забыли! А он, кстати, оплачен!

   – Да, столько всего уже случилось за последнее время, – начал Леха, – у меня за всю жизнь столько не происходило! Не удивительно, что забыли, – закончил он, уже виновато посматривая на меня.

   – Ага! – я обличительно упер в него палец, – костюм твой, ты и должен был помнить!

   – Должен, – кивнул Леха белобрысой головой, – но я забыл.

   – Ладно, давай им позвоним... "двушка" есть? Гони...

   Отобранная у Лехи "двушка" провалилась в таксофон, и я услышал сказанное молодым голосом:

   – Хэллоу?

   – Э... Борис?

   – Он самый!

   – Привет! А это Виктор, мы с братом приезжали к вам, покупали вещи и заказали костюм...

   – Привет, привет! – засмеялся Борис, – а костюм-таки все, моль съела! Сказала, что больше терпеть не может и сожрала!

   – Передай ей, что мой брат – боксер и не то что моль из костюма выбьет, но и костюм из любой прожорливой моли! – пошутил я в ответ, с легким привкусом тонкого намека на толстые обстоятельства.

   Младший Шпильман все тонкости чутко понял и заверил, что костюм целехонек и дожидается своего припозднившегося хозяина, но перед старшим Шпильманом, все равно, придется извиняться, потому что старый мастер не привык, что про его труд забывают.

   Я поклялся, что мы-"таки" раскаиваемся и уже едем, а заодно поинтересовался, не может ли Борис достать пару бутылок хорошего импортного алкоголя. Борис таки мог, и мы поехали к Шпильманам.

   Церемонные расшаркивания и извинения перед старшим Шпильманом и последующая примерка Лехой великолепного темно-синего костюма, были прерваны вечнолохматым Борисом, принесшим заманчивое позвякивание в фирменном пакете с рекламой "Мальборо".

   Любопытный я заглянул в пакет и обнаружил две коробки "Камю Наполеон".

   – Устроит? – улыбнулся Борис.

   – Ну, если нет "Корвуазье"...– сумничал я.

   – Есть, но в четыре раза дороже, – еще шире улыбнулся Борис.

   – А этот-то сколько? – насторожился я.

   – По 50... Еще есть коробка виски с двумя стаканами, интересует? 75 рублей...

   – Вам, молодой человек, к этому костюму нужны туфли, рубашка и галстук... и не спорьте, – безапелляционно заявил Лехе старший Шпильман, прервав наша алкогольно-финансовые переговоры.

   Леха стал беспомощно оглядываться на меня.

   – Братец, надо так надо – не спорь с великим мастером! А все требуемое найдется? – этот вопрос я уже адресовал Борису.

   Тот задумчиво закусил губу, оглядел Леху и пожал плечами:

   – Все есть, главное, чтобы размеры подошли. Пойду искать... – и сорвался с места.

   Пока мы ждали возвращение Бориса из "тайных закромов", Изя Борухович все это время сетовал на подрастающую молодежь, которая совершенно не способна к "высокому портняжному искусству" и позорит профессию, не понимая даже простейшего задания "надеть шпульку на шпиндель моталки, так чтобы шпонка шпинделя вошла в прорезь шпульки". А Борис тот и вовсе "покатился по наклонной" – связался с "готовой одеждой"! Последние слова, старый Изя произнес так, как будто его внук – Боря ограбил синагогу и изнасиловал раввина.

   Леха округлил глаза еще на стадии "моталки шпинделя", я же сочувственно покивал головой и глубокомысленно заявил:

   – Что же поделаешь, современная мода зачастую такова, что молодежь готова заплатить любые деньги, чтобы выглядеть, как босяки.

   Шпильман снял очки и внимательно на меня посмотрел.

   – А вы очень неглупый молодой человек. Вы это знаете? – изрек он на полном серьезе.

   Тоже сохраняя серьезную мину на лице я ответил:

   – Спасибо, но лучше был бы круглым дураком – легче было бы катиться по жизни!

   Пока Изя Борухович беззвучно смеялся, а Леха сдержанно фыркал, вернулся со свертками и коробками Борис.

   После завершения примерок и покупок, а также благодарностей и торжественных прощаний со Шпильманом-старшим, мы вышли на улицу в сопровождении Бориса.

   – Боря, а у тебя женские вещи на продажу есть?

   Борис насмешливо улыбнулся:

   – Раз на этой планете обитают женщины, то у Бориса есть что им предложить. В том числе и хорошие импортные вещи!

   – Угу, – я задумчиво почесал затылок, лихорадочно соображая, – видишь ли, я хотел бы, чтобы моя мама что-нибудь у тебя купила бы...

   – Я бы тоже этого хотел, – засмеялся Борис, – надеюсь, у тебя есть много родственников и помимо мамы!

   – Есть, есть – заверил я его, – только, так же, есть одна просьба...

   Младший, из знакомых мне Шпильманов, изобразил полное внимание.

   – Я бы хотел, чтобы ты ей продавал все вещи в два раза дешевле, чем они у тебя стоят.

   Борис вопросительно вздернул бровь.

   – А Алексей приедет и возместит разницу. Или мы оставим денег, на разницу, сразу, – поспешно добавил я.

   Шпильман задумчиво соображал.

   – Так же не надо говорить ей о нашей договоренности и о том, что мы уже знакомы, – я немного "запнулся", – ну, сложные отношения и все такое, ты же понимаешь? – "смущенно" закончил я.

   Борис "понимал". Поверил или нет, я не разобрал, но пообещал все сделать так, как его и попросили. Алексей отсчитал авансом, вяло возражавшему Борису, триста рублей и мы, довольные друг другом, попрощались...

   От Шпильманов мы направились, прямиком, на работу к Ретлуеву и уже минут через 15 парковались у здания Василиостровского РОВД. Леха достал из багажника полиэтиленовый пакет "Мальборо" с коробкой "Джек Дэниэлса" и двумя солидными квадратными стаканами, и мы потопали через маленький дворик, от нашего "Москвича" ко входу в райотдел.

   Следует отметить, что никаких автоматчиков на входе не стояло и паспорта у людей не переписывали. Родная милиция свой народ еще не боялась.

   Мы почти подошли ко входу, когда мне наперерез рванула какая-то тень.

   Не знаю, как я успел среагировать, ушел с линии атаки, свернувшись через правое плечо и пробил кулаком в чужую джинсовую куртку...

   ***

   ...Мдя! И смех, и грех! Чесслово...

   Мы сидим в кабинете начальника райотдела и продолжаем молча усмехаться и переглядываться. Мы это – я, Леха, Ретлуев и сам начальник РОВД полковник Займишин. На диване, около окна, врач и медсестра заканчивают приводить в себя довольно молодого длинноволосого парня в потертом джинсовом костюме.

   От моего "удачного" удара в печень он уже оклемался, и теперь отходил от прилетевшего, вдогонку, удара, от Лехи, в лоб. Звали парня, как меня успели просветить, Николай Завадский, и был он отцом Саши Завадской, той самой девочки, которую я спас от маньяка Григорьева.

   Николай хотел, во что бы то ни стало, встретиться со спасителем дочери. Он уже вычислил мою школу, но попал на начавшиеся каникулы, мой домашний адрес ему в школе не сказали, а в ответ на настойчивые расспросы вызвали милицию. Тогда Завадский стал каждый день приходить в РОВД и, наконец, полковник Займишин не выдержал и приказал Ретлуеву поговорит со мной о возможности нашей встречи.

   И вот сегодня наши пути "удачно" пересеклись! Николай сидел на лавочке около райотдела милиции, и сразу узнал меня по фоткам в газетах и репортажу в программе "Время". Не долго думая, он вскочил и бросился ко мне обниматься. Тут и "словил" от обоих. От меня не сильно, а от Лехи прилично. Что и исправлял сейчас врач, вызванной "Скорой", поскольку, поначалу, Завадский был без сознания.

   Впрочем, когда "безвинно пострадавший" окончательно оклемался, у нас состоялся довольно душевный разговор. Николай был беспредельно признателен, мы с Лехой здорово смущены, оба мента бескорыстно наслаждались ситуацией! Когда Займишин, на правах хозяина, стал угощать всех чаем, я улучил момент шепнуть Лехе на ухо, и тот быстро смотался к "Москвичу" поменять коробку с виски на два одинаковых "Наполеона". По бутылке я и вручил Займишину с Ретлуевым, как московские "сувениры". Те сначала поотказывались, а затем сдержанно поблагодарили. Но по лицам было видно, что офигели от, поистине, царского подарка. Что ж, может и пригодится...

   За чаем я, для Завадского, повспоминал историю моей встречи с маньяком, а для Займишина с Ретлуевым рассказал о поездке в Москву. Впрочем, без особых подробностей.

   Примерно через час мы попрощались с милицейскими начальниками и покинули райотдел. Николай стал активно зазывать нас к себе домой, желая познакомить с женой и дочкой.

   – А ты уверен, что Саше стоит напоминать о том дне? – благоразумно поинтересовался Леха.

   Завадский растерялся.

   – Давай лучше посидим в кафе, а с женой и Сашей познакомимся как-нибудь попозже, – предложил я. Николай поколебался, но все же согласился. Он еще в милиции успел нам рассказать, что у дочери, после происшедшего, был нервный срыв и сообразил, что Леха прав.

   Поехали мы, правда, не в предложенное мною кафе, а в ресторан "Арагви". Оказалось, что Николай работает клавишником в вокально-инструментальном ансамбле "Радуга" и его ВИА постоянно выступает в этом ресторане, поэтому хороший прием нам там обеспечен.

   Находился ресторан довольно далеко, в Купчино, к тому же логично предполагалась выпивка, поэтому решено было ехать туда на такси. Машину поймали довольно быстро, загрузились и покатили. По дороге я, с понятным любопытством, стал расспрашивать Завадского об его ВИА. Хотя Николай и не думал ничего скрывать, кроме нескольких забавных историй, особо интересной информации подчерпнуть не получилось.

   Мечтая о славе "Битлс", несколько ребят объединились и создали "группу". Где-то выступали, что-то сочиняли, кому-то пели... "Битлов" из ребят не получилось, а получались вечные проблемы с властями на тему "тунеядства". Затем у некоторых из участников "группы" появились жены, а потом и дети. Стало необходимо содержать семьи. Кто-то остался верен романтике юности и продолжал играть в чужих квартирах и на подпольных концертах, а кто-то разбрелся зарабатывать по ресторанам и свадьбам.

   Николай оказался среди вторых.

   – Семья: жена, дочка... Сами понимаете... – Николай пожал плечами и философски вздохнул.

   Таксист, гревший уши, но не встревающий в разговор, вздохнул тоже. Некоторое время в салоне раздавалось только мерное щелканье таксометра.

   – Так что поем, в основном, "песни советских композиторов", "Битлс" в ресторанах заказывают редко, – преувеличенно весело засмеялся Николай, тряхнув головой, – А в газетах писали, что ты тоже сочиняешь песни? Там даже марш был...

   – Ну, рок-н-ролл не напечатали бы, – улыбнулся я.

   – А ты и рок-н-ролл можешь?!

   – Он много, что может, – гордо встрял Леха.

   – Так надо попробовать кому-то из известных предложить, – оживился Николай.

   Леха усмехнувшись открыл рот, потом его закрыл и посмотрел на меня.

   "Молоток, все-таки, парень, лишнего не говорит. К тому же, явно, признал мое первенство, а это уже очень хорошо."– подумал я и, посмотрев на Леху, слегка кивнул.

   – Уже предложили, Сенчина будет петь... – небрежно сказал тот.

   – Ух, ты... – выдохнул Завадский, – Сенчина, вообще, с целым оркестром выступает, может первоклассно получиться. А, что она будет петь?

   – Так, песенку одну... может две... – уклончиво ответил я. В голове зародилась мысль, и я не видел причин, почему бы ее не попытаться воплотить...

   В ресторане нас встретили хорошо. Просторный зал столиков на тридцать, скудноватый декор был выдержан в кавказских мотивах, а на стенах висело множество чеканки. Однако метрдотель был во фраке, да и официанты все были славяне. Посетителей почти не было, поэтому кухня готовила вкусно и быстро. Знавшие Николая, официанты были предупредительны и вежливы, а после, сделанного нами обширного и дорогого заказа, так и, вообще, стали душками.

   Еще выйдя из такси, Леха, по моему наущению, категорически предупредил Завадского, что сегодня платим мы, в компенсацию за его пострадавшее здоровье. Почти все "свои" деньги Алексей потратил у Шпильманов, поэтому я незаметно передал ему мою заначку. Как-то сама собой родилась привычка всегда таскать с собой пять сторублевок. Потратить пятьсот рублей было совершенно нереально, но я все равно упорно их носил при себе. Вот сегодня и пригодятся...

   За столом, после нескольких рюмок, установилось полное братство. Даже я "хлопнул" рюмашку "Слънчева бряга", пока лехин кулак не замаячил предупреждающе перед моим носом. Захмелевший Николай приобнял меня и начал путанно, но совершенно искренне рассказывать мне, что я спас не только его дочь, я спас и его жену, и его самого...

   – Понимаешь, – говорил он, глядя на меня абсолютно несчастными и испуганными глазами, – все бы рухнуло... жена не хотела ехать на дачу без дочери... я настоял... выехали с утра, чтобы быстрее вернуться... а зачем ее было таскать если только туда и обратно?.. она просто устала бы... она же маленькая, – его глаза наполнялись слезами.

   Николай судорожно хватанул стопку, закашлялся и хрипло продолжил:

   – Она меня любит, и я ее, но она никогда бы меня за дочь не простила... и я бы себя не простил... она же маленькая у нас... как бы ее... он же порвал бы ей все... испоганил... Сволочь! НЕНАВИЖУ!!!

   Метрдотель с тревогой поглядывал на наш столик.

   Леха пересел к нам поближе и придавил своей лапищей обе руки Николая:

   – Коля! Все, успокойся... Эта мразь уже в тюрьме и никогда оттуда не выйдет. Уверен, что "вышку" дадут! Саша твоя цела, и семья твоя цела, все в порядке. Давай выпьем за Витьку!

   Они опрокинули еще по рюмке коньяка, и Леха увел, все-таки, заплакавшего, Завадского в туалет.

   Метрдотель сразу подошел ко мне, оставшемуся в одиночестве:

   – У вас все в порядке?

   – Да, благодарю, все отлично.

   – Просто, мы никогда не видели Николая в таком состоянии. Поэтому я спросил... – извиняющимся тоном пояснил метр.

   – Нет проблем, – я вежливо улыбнулся в ответ, – Николай избежал ОЧЕНЬ крупных неприятностей, а это просто "откат".

   – Да, мы в курсе той истории с его дочерью. Это просто ужас какой-то мог произойти! – мужика реально передернуло, – у меня самого две дочери, правда уже взрослые, если б не тот мальчик... – он неожиданно замолк посреди фразы и уставился на меня.

   – Да, – согласился я, – "мальчик" оказался кстати...

   – Это... ты? – тихо спросил метрдотель.

   – Николай очень упорно меня искал, – я пожал плечами.

   – Можно пожать ВАШУ руку? – его тон и голос изменились и зазвучали официально и торжественно.

   Я оторвал взгляд от шашлыка и внимательно посмотрел на метра. Мужчина лет сорока пяти, среднего роста, большие залысины, говорит абсолютно серьезно.

   Я поднялся из-за стола и протянул руку, он ее схватил двумя своими и сильно потряс. Совершенно искренне и видно, что от души. На сердце стало тепло.

   Когда садился, краем глаза поймал группку совершенно обалдевших официантов, наблюдавших за этой сценой.

   Наконец, вернулись Леха с Николаем. С виду, совершенно протрезвевшие, впрочем, у Лехи и до ухода никаких признаков не было. Что ему, такому амбалу, с нескольких рюмок сделается!

   – Коль, а вы тут каждый день играете? – заинтересовался я.

   – Да, почти... по вечерам... – по Завадскому уже совсем было незаметно, что еще десять минут назад он был "в зюзю".

   – А сегодня вы тоже будете играть?

   – Да, с семи вечера... ребята скоро подойдут, а что? – Николай заметил мой интерес.

   – Песенка у меня одна есть, девушке одной обещал... Твои смогут мелодию подобрать, если я напою?!

   – Обижаешь, я сам клавишник и звукооператор, и ребята с голоса любую мелодию возьмут, у нас у всех музыкальное образование есть, – сообщил Николай.

   – А за солиста у вас кто, "он" или "она"?

   – Оба! – засмеялся Николай, – плюс мы, почти все, на подпевках...

   – Хорошо, – удовлетворился я, – тогда я пошел слова на бумагу положу...

   Отсев за соседний столик, и попросив у официанта бумагу и ручку, я начал вспоминать губинскую "нетленку" про Лизу. Стоит отметить, что ручку и бумагу официант принес, практически, бегом и улыбаясь. Понятно, значит все уже в курсе. Ну, и ладно!

   Вспомнить слова, недавно прослушиваемой песни, мне особого труда не составило, проблему вызвал только припев. В оригинале звучало:

   Побудь со мной еще совсем немного, Лиза,