Текст книги "Безальтернативная история (СИ)"
Автор книги: Шлифовальщик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
3
Серые облезлые здания с заклеенными газетами окнами, выщербленный тротуар, угрюмых прохожих в грязных робах, марширующих по улице нестройными колоннами, громко звучащий из невидимых репродукторов бравурный марш, вздымающиеся высоко в бурое небо прокопчённые трубы многочисленных заводов – вот что заметил Виктор сразу после погружения. Первая мысль была, что они наконец-то попали в нацистский мирок. Но, заметив лозунги «Слава Партии родной», «Мир, труд, май» и «Отстоим завоевания Октября», отказался от этой мысли. Холодов привычно оглядел напарника и уже не удивился, увидев, что Юшечкин одет как попугай – так одевались аборигены в либеральном мире. Он понял, что сам одет как модель с показа высокой моды. Интересно, для чего Бурлакову специально подбирать для путешественников провоцирующий наряд? Ведь ему нужно, чтобы Холодов и ассистент изловили националиста Малыгина. А если не нужно?
– Где мы, интересно? – подал голос Юшечкин, осмотревшись.
– Сам не видишь, что ли? – раздражённо ответил Виктор. – В коммунистическом пропосе. И, по-моему, нам опять придётся делать ноги из-за наших нарядов.
На наряды ассистент никак не отреагировал. Он ещё раз внимательно осмотрел окружающую местность и, подумав, ответил:
– Нет, это не коммунизм.
– Здрасьте! А что же это?
– Мы в антифинитуме.
Напарники, чтобы не бросаться в глаза, спрятались в подворотне между двумя облупленными домами.
– Это антифинитум, – повторил ассистент. – Финитум – это конечная цель, то, чего хочет любая система. А антифинитум – это то, чего система не хочет, боится. Верующие бы назвали финитум – раем, а антифинитум – адом. Как видишь, у каждой социальной группы есть свой рай, а всё остальное для неё ад.
– Это антикоммунизм, что ли? – уточнил Виктор.
– Конечно! Думаешь, коммунисты мечтают о кривых домах и марширующих оборванцах?
– Чёрт их знает!.. – почесал в затылке Холодов. – Может, и мечтают.
Юшечкин выглянул из подворотни и тут же, передёрнувшись, опять спрятался:
– Уж лучше в либеральном мире торчать, чем тут или в патриотическом пропосе.
– Чем же лучше? – ухмыльнулся Виктор. – Слова умные слушать?
– По крайней мере, либералы мирные.
– Улыбка – не признак миролюбия, – не согласился Холодов. – Они тебя убивать будут и улыбаться при этом.
– Эти нас скорее убьют, – Ассистент кивнул в сторону улицы.
– Кто? Доходяги в робах?
– Да ты выгляни!
Виктор высунулся из укрытия. На улице появилось несколько молодых людей в форме, похожей на комсомольские юнгштурмовки послереволюционного времени. Они выдернули из строя нескольких оборванцев и повели их куда-то за угол. Через минуту оттуда раздались выстрелы.
– Ну, как тебе пропос? – спросил ассистент, помрачнев.
– Да, печально, – проговорил Виктор. – Теперь надо думать, как отсюда слинять побыстрее.
Мимо путешественников прошла бабушка в затрапезной одежде. Оглянувшись, она засеменила к комсомольцам, издали крича:
– Молодые люди! Так в подворотне стиляги стоят! Или шпионы!
Не став дожидаться реакции юнгштурмовцев, путешественники, не сговариваясь, рванули внутрь двора и едва не сбили с ног мужчину в робе с туго набитым мешком за плечами, из которого торчали щепки. Мужчина, моментально сообразив, тихим голосом позвал:
– Молодые люди, за мной!
Не оборачиваясь, он бодро рванул через дворы. Путешественники побежали за ним, скорее от безысходности: мало ли кем мог оказаться спаситель. Они бежали через помойки, перелезали кучи металлолома, перепрыгивали через ржавые лужи, пока не достигли длинного барака из почерневших брёвен. На бараке висела вывеска «Четвёртая бригада седьмой трудовой армии» и объявление «Сегодня наша бригада меняется жёнами с третьей бригадой».
– Давайте сюда! – задыхаясь от быстрого бега, крикнул мужчина.
Увидев, что спасённые замешкались, он добавил:
– Никого в казарме нет, все на работе. Я – дневальный, за щепками для растопки ходил…
Напарники вошли в казарму. В нос шибануло ядрёным запахом несвежих портянок, подгоревшей каши и хозяйственного мыла.
– Дежурный по бригаде спит, – шепнул спаситель. – А вы пока в каптёрке посидите. У меня ключи…
– Почему вы нас спасаете? – шёпотом спросил Виктор.
Мужчина не ответил. Он, проведя путешественников между длинными рядами неструганых нар, подвёл их к обитой железом двери, возле которой стояла раскалённая печка-«буржуйка», застрекотал ключами и впустил напарников в комнату, набитую чистыми портянками и ящиками с мылом.
– Посидите здесь пока, – шепнул спаситель. – А я разузнаю, что к чему.
Дверь захлопнулась. Путешественники перевели дух.
– Ад, говоришь? – удостоверился Холодов у ассистента. – Думаю, ты прав на этот раз.
– Сам же видишь, – отозвался тот. – У потенциариума тоже есть антипотенциариум, – добавил он без всякой связи и, не дождавшись ответа, прокомментировал:
– Антипотенциариум – хранилище невозможного. А антимемориум – хранилище того, что люди не помнят.
– А антиконтинуум? – рассеянно спросил Виктор, оглядывая единственное окно на предмет возможного побега. Окно было слишком узким даже для головы.
– Сам мог догадаться. Раз континуум – форма существования бытия, то антиконтинуум – небытие.
– Лучше бы сказал, что нам делать, – проворчал Холодов, размышляя о своей нелёгкой судьбе. – Про небытие и я рассуждать умею…
Впечатление, что Бурлаков специально их подставляет под удары, усилилось. Если следующий пропос будет православным, Виктор нисколько не удивится, увидев себя в чалме и изаре. Как будто полковник специально чинит препоны, чтобы путешественники вместо поимки Малыгина, бегали по новому пропосу от местных.
– Нам боятся нечего, – улыбнулся ассистент и похвастался: – У меня есть пульт управления хистусилителем. Я его сам измыслил.
– Что за пульт? – скривился Холодов, не сильно доверяя изобретательским способностям бывшего обитателя фриковой альтерны.
Тот слегка растерялся:
– Любой ведь хистприбор можно измыслить, если хорошо представить его устройство и принцип действия, – пробормотал он. – Вот я и решил управлять хистусилителем дистанционно. Придумал пульт управления, подключил его к нашему усилителю, и готово! Теперь можно прямо из мемориума управлять.
– Погоди! Так мы сейчас можем хистусилителем воспользоваться? – дошло, наконец, до Виктора.
– Я ж про это и толкую! – покраснел от непонятливости собеседника Юшечкин. – Только одно плохо, – помрачнел он, – один раз можно воспользоваться.
– Почему?
– Вычислят моментально, – терпеливо пояснил ассистент. – И хистусилитель заблокируют. Он ведь у профессора на кафедре стоит. Мемконтроль мигом доберётся.
– Дела… – протянул Холодов. – Как в сказке о Золотой рыбке. Только желание у нас одно вместо трёх.
– Положение у нас не очень. Давай-ка я попробую им воспользоваться…
– Погоди пока, не трать желание, – осёк ассистента Виктор.
Он уже давно заметил, что в каптёрке есть внутренняя дверь, ведущая в другую комнату. Заглянув туда, Холодов тихонько вскрикнул от радости – смежная комната была заставлена стеллажами, на которых лежали новенькие робы. Виктор схватил с края пару комплектов, вернулся к ассистенту и швырнул ему на колени один из них.
– Переодевайся!
Юшечкин, сообразив, тоже обрадовался. Напарники мигом переоделись, их хипстерскую одежду Холодов отнёс в смежную комнату и запихал под стопку роб на самом дальнем стеллаже. Затем он начал оглядывать каптёрку, и судьба снова улыбнулась ему. В каптёрке был стол с выдвижными ящиками, в которых хранились какие-то бумаги. Начав в них рыться, Виктор нашёл пачку незаполненных бланков с заголовком «Предписание о явке на работу». Откопав в ящике ручку, Холодов умостился за столом и заполнил два бланка. На немой вопрос Юшечкина, он оптимистично ответил:
– Может, прокатит. На всякий случай.
Едва Виктор успел закончить с бланками, за дверью каптёрки раздались голоса.
– Дневальный! Где тебя черти носят?!
– Я здесь, товарищ дежурный по бригаде!
– Почему полы не вымыты?
– За растопкой ходил, товарищ дежурный…
– Почему зубных щёток в умывальнике не хватает?
– Петров себе одну забрал…
– Он, что, капиталист, собственник?! Забыл, что у нас при коммунизме всё общее, включая зубные щётки?! При коммунизме нет предметов личной гигиены, а есть предметы общей гигиены!
Молчание в ответ.
– А где каптёрщик?
Путешественники напряглись.
– Уехал на центральный склад. Там для каптёрщиков субботник организовали.
– Ключи оставил от каптёрки?
– Э… никак нет!
Напарники вздохнули и расслабились. Но тут же снова напряглись, когда дежурный спросил:
– Видеонаблюдение в каптёрке работает?
– Никак нет, товарищ дежурный. Отключено, – Путешественники поняли, что расслабляться пока рано.
– А почему?! – заревел дежурный. – А вдруг там произойдёт акт хищения коммунистической собственности? – выдал он канцелярско-юридическую фразу.
– Не могу знать, товарищ дежурный, – бодро отбрехивался спаситель. – Комиссар трудового десанта велели отключить во избежание замыкания.
– Давай полы мой, – смягчился голос дежурного. – Сейчас парткомиссия придёт. Если полы будут грязными, и с нас снимут переходящее знамя, я буду драить пол твоей башкой, а потом расстреляю тебя как врага народа. У меня есть такое право. Ты понял?
– Как не понять, товарищ дежурный.
Виктор наклонился к Юшечкину и вполголоса спросил:
– Как ты думаешь, почему этот дневальный нам помогает?
Ассистент пожал плечами:
– Может, местный диссидент какой…
– Не нравится мне это, нутром чую, что тут нечисто.
– Давай хистусилителем воспользуемся?
– И что ты собираешься сотворить? – хмыкнул Холодов. – Ковёр-самолёт?
– Есть одна идейка. Надо расшатать этот пропос, а дальше он резонировать начнёт.
– Чего?
Юшечкин с удивлением посмотрел на напарника.
– Ты же меморист по образованию! Изучал боевую социологию?
Виктор из этой дисциплины помнил ровно столько, сколько из школьного английского. Поэтому он неопределённо пожал плечами.
– Ну и зря! – упрекнул его Юшечкин. – Тебе, как… практику, это бы пригодилось. Я вот чего хочу…
Ассистент понизил голос и быстро зашептал:
– В любой социальной группе, включая и целую страну, и всё человечество, можно найти точку противоречия, которая делит эту группу на две противоположные части, или больше. Если на эту точку нажать хистусилителем, то группа пойдёт вразнос.
– В смысле?
– Господи! Ну, возьмём капиталистическое общество начала двадцатого века. Точка противоречия – собственность на средства производства, которая делила общество на две части, два класса – буржуазию и пролетариат. А разнос системы – Октябрьский переворот.
– Похоже, боевую социологию используют наши патриоты в предвыборной гонке, – догадался Виктор.
– Разумеется, – не удивился ассистент. – Сам посуди, против патриотов действуют три силы: националисты, либералы-западники и левые. Если они объединятся, патриотам хана. Поэтому нужно найти точки противоречий. Берём сталинские репрессии – националисты объединяются с либералами против коммунистов, берём гей-парады – националисты с коммунистами против либералов, берём вопрос с мигрантами – коммунисты с либералами против националистов. Всё просто.
– Но тут ведь коммунизм, – вернул Юшечкина к текущим вопросам фатумист. – Точнее, коммунизм в представлении антикоммунистов. Попробуй-ка найти противоречия в бесклассовом обществе.
Юшечкин на некоторое время задумался.
– Ну и что? – наконец выдал он. – Точку всё равно можно найти.
– Так ищи, думай, – зевнул Виктор и начал снова рыться в столе в поисках чего-нибудь интересного.
Ассистент помялся и, наконец, осторожно проговорил:
– Боюсь, как бы последствий не было…
– Каких последствий? – рассердился Виктор. – Разрушить этот пропос боишься? Ну и развалится он, велика потеря! Мемтуристов тут нет. Разве что в режиме бога глазеют какие-нибудь ультралибералы и потом детей своих коммунизмом пугают…
– Последствия могут сказаться на реале.
Холодов от неожиданности чуть не уронил стул.
– Причём здесь реал?! Боишься, что этот коммунистический ад исчезнет? По-моему, этого никто в реале и не заметит, за исключением замшелых демократов…
– Всё сложнее, Витя! – Юшечкин впервые назвал напарника по имени. – Мне Воздвиженский за пару недель до твоего появления рассказал о своей новой теории. Вот ты, меморист, разве не думал о мемориуме как о базе данных?
– Это не только я, это все так считают, – снисходительно посмотрел на ассистента Виктор.
Он хотел ещё что-то добавить, но тут за дверью послышался топот множества сапог, и раздались голоса:
– Чья очередь за пайками идти?
– Пятое звено.
– Что на ужин дают?
– Кормовая свёкла и морковный чай с сахарином.
– Свёклу ведь на обед давали!
– На обед турнепс был, дурень!
Ассистент, возбуждённый научным разговором, не обратил ни малейшего внимания на шум.
– Так почему никто до сих пор не сказал, где этот гигантский сервер находится?! – почти кричал он. – Куда записывается каждый миг копия нашей Вселенной? В параллельный мир, что ли?!
– Не ори. Какая разница, где находится? Ну, пусть это будут параллельные миры. Каждый мир – своя копия. Это никому не интересно.
– А зря! – торжествующе посмотрел на Виктора Юшечкин. – Потому что запись каждой резервной копии производится на реал. У нас нет другой Вселенной, другого сервера. Резервная база копируется на саму базу! Если множество отображается на само себя, то это преобразование, а не просто отображение! Вот и материя отражается на саму себя, а, значит, и преобразовывает! И это правильно, потому что отражение материи – это взаимодействие материальных объектов.
– Ну и что? – Холодов, отвыкший от теоретических изысканий, никак не мог сообразить, чем эта очередная теория профессора может помочь им в нынешнем положении.
– Ты точно кандидат наук? – скривился ассистент. – Это говорит о том, что и мемориум имеет влияние на континуум. Изменяя историю, мы вполне может изменить и наш мир. Обратная связь. Нельзя безнаказанно менять историю. Сломаю я этот коммунистический ад, и в нашем уютном реальном мирке что-нибудь обрушится…
Холодов не успел ничего высказать по поводу новой теории одиозного профессора, как в замке каптёрки застрекотал замок. В дверях показалось очень много народу: спаситель со шваброй в руках, дежурный по бригаде, рослый парень в кожанке с нарукавной красной повязкой, и ещё с полдесятка коротко стриженых молодых людей в юнгштурмовках.
– Эти, – указал шваброй на путешественников спаситель.
– Хвалю за бдительность! – улыбнулся уголком рта юноша в кожанке. – Можешь получить двойную пайку.
Подлый «спаситель» обрадовался и, фальшиво спев первый куплет «Интернационала», мигом умчался вместе со шваброй. А «кожанка» вперился глазами в путешественников и ледяным тоном спросил:
– Кто такие?
Виктор, чтобы не брякнуть лишнего, молча протянул «кожанке» заполненные собственноручно бланки, проклиная себя, что не помог ассистенту воспользоваться хистусилителем. Парень принял бланки и долго их изучал, шевеля губами.
– Из лагеря? – спросил он.
Наверное, эти бланки заполнялись для бывших заключённых. Холодов осторожно кивнул.
– В третью бригаду направляетесь?
– Ага. – Виктор порадовался, что в графе «Бригада назначения» он поставил цифру три, вспомнив объявление на казарме об обмене жёнами.
– Тогда почему вы здесь прячетесь, когда ваши товарищи работают?! – немедленно вскипел «кожанка». – От работы отлыниваете?! Обратно в лагерь захотелось? Я вам могу впаять ещё по пятку лет!
– Не надо, господин… товарищ… э-э-э… начальник, – залепетал Юшечкин, решив поучаствовать в разговоре. Виктор толкнул его ногой, но «кожанка» уже спрашивал:
– Какой ещё господин?! Мы что, при капитализме живём? Издеваешься?!
– Извините его, товарищ, – вмешался Виктор, спасая болтливого напарника. – Он контуженный. На него в лагере сосна упала, когда мы план перевыполняли.
– Он бы меня ещё вашим благородием назвал! – неостроумно ответил «кожанка», но его юнгштурмовцы дружно захохотали. Но парень нахмурился, и хохот тут же оборвался.
– Быстро дуйте в свою казарму и скажите дежурному, что товарищ Синицын, то есть я, вам по три наряда вне очереди дал.
Виктор, мысленно перекрестившись, быстрым шагом, чуть не срывающимся на бег, рванул к выходу. Вслед за ним засеменил ассистент, сообразивший наконец, что нужно помалкивать. Возможно, профессор прав, и существуют какие-то божественные силы в мемориумах отрицательных порядков, потому что напарников никто не стал сопровождать. Только неугомонный Синицын крикнул вслед:
– Сами дорогу найдёте?
Виктор, сделав страшные глаза Юшечкину, крикнул в ответ:
– Так точно, товарищ Синицын!
Холодов, завернув за угол казармы, подождал нерадивого напарника, и путешественники что есть мочи рванули в ближайший лесок, не разбирая дороги. Перепрыгивая через многочисленные расстрельные рвы, пустые баки из-под гексогена и зарина, противогазы с выбитыми стёклами, Виктор думал, что он сделает с Бурлаковым, когда вернётся в реал из погружения. О том, что нужно искать Малыгина, путешественники уже и думать забыли. Да и где его тут найдёшь, в этом огромном трудовом лагере, где обычные граждане загнаны в казармы, разбиты на трудовые бригады и трудятся за скудную пайку, которой бы заключённый Бухенвальда побрезговал.
Полковник, словно прочитав мысли Холодова, ту же вышел на связь:
– Витя, приём! Приготовьтесь к перемещению.
– Знаешь что, Бурлаков! – заорал Виктор на весь лес. – Если ты решил меня подставить!..
– Малыгин переместился в нацистский пропос, – невозмутимо продолжил Бурлаков. – Вы там его тёпленького и возьмёте.
В глазах тут же помутнело и началось погружение в очередной пропос, который, по идее Бурлакова, должен стать окончательным.
4
Когда-то русские были сильны. Их не могла сломить ни одна вражья сила. Поняв, что не сломить русскую силу в открытом бою, враги-неруси решили одолеть Русь коварством. Сначала они сбили с толку рабочих еврейскими идеями интернационализма и солидарности трудящихся. Рабочие прогнали русских хозяев, насадив на свои шеи масонских бесов. Но по-прежнему был силён дух воинственных русичей. И тогда враги наслали якобы для работы на Русь орды чёрных дикарей из Средней Азии и Кавказа. Те заполонили все рынки, отняли у местных рабочие места, научили русичей пьянству, матерщине и прелюбодеянию, разбили дороги, нагадили в лифтах и на детских площадках. Вступая в браки с местными девушками, нерусь разбавляла алую русскую кровь своей бурой зловонной жижей.
Но терпение русских дошло до предела. Вскипели как-то раз русичи и прогнали смрадных гадов назад в их аулы и кишлаки. Отродье со смешанной кровью уничтожили, дабы очистить русскую нацию от ублюдков. А татарву и прочую местную погань загнали в резервации, и строго-настрого запретили даже смотреть в сторону русских людей. И не узнали поначалу русичи своей истерзанной земли, настолько она стала чистой и привольной. Как только сгинул последний кавказец, русские перестали пить, курить, грязно ругаться и изменять супругам. На рынках прекратили обманывать покупателей, ибо исчезли нечистоплотные торговцы липким приторным урюком, а вместо них теперь торговали ароматной репой приветливые русские бабушки. Зарплаты тут же повысились, поскольку хозяева предприятий стали русскими, а русич-хозяин, в отличие от еврея или азиата, не станет обманывать рабочего своей же нации. Улицы городов стали спокойными и безопасными, и теперь по ним можно было гулять всю ночь, любуясь русской луной и не боясь хулиганов, которые, как известно, были все нерусскими. На обложках модных журналов вместо похотливых чернявых уродин замелькали фотографии стыдливых русских красавиц с русыми косами и платьями до пят. И даже плитку возле магазинов теперь клали не криворукие безобразные азиаты, а светлоголовые мастеровитые красавцы с чистым русским выговором.
Только теперь русские не будут такими наивными и доверчивыми, какими были до сих пор. Жизнь закалила русичей и превратила их в бойцов, не знающих страха и милости к нерусям. Русский Легион, название которого исходило не от римских легионов, а от русского легиона-неведия, что означало огромное число – воинское братство, призванное защищать матерей и детей от иноземных горбоносых и узкоглазых орд. Воины Легиона, куда брали далеко не каждого юношу, были всегда начеку, надёжно охраняя русскую землю от разной погани.
Дубыня был счастлив, когда попал на службу в Русский Легион. Теперь он был в строю самых отборных бойцов, и любая девушка трепещет как ласточка, когда на неё обратит взор юный защитник Русской земли и Рода. Сегодня у него патрульная служба. Дубыня шагал в строю со своими сослуживцами по русским улицам и подставлял лицо весёлым лучам Хорса. Десять крепких парней, вооружённых резиновыми дубинками, патрулировали улицы родного городка в русской глубинке.
Десятник Милодар, увидев, что прохожие любуются русскими богатырями, приосанился и весело подмигнул подчинённым:
– Давай-ка, братцы, нашу «Походную».
И на тихой улочке раздался громовой речитатив:
– Мы землю сотрясаем чеканными шагами,
И грозно раздаётся доспехов наших звон.
Не побоимся встретиться лицом к лицу с врагами.
С победой возвратится Русский Легион!
У Дубыни от «Походной» всегда бежали мурашки по коже: рубленые строки боевой русской песни звали с ратным подвигам.
– Берёзок хороводы под русыми лучами,
И ветер синеглазый едва коснулся крон…
Эй, мрази чернозадые, бегите лучше сами —
Идёт по ваши души Русский Легион!
Рука Дубыни стиснула рукоять боевой дубинки.
– На нас с небес взирают великих предков боги.
Для нечисти поганой мы – броневой заслон.
Эй, нерусь черномазая, ну-ка прочь с дороги,
Когда по ней шагает Русский Легион!
Глаза соратников по оружию горели огнём: песня никого не оставляла равнодушным. Но тут случилось нечто странное, из ряда вон выходящее. Бойцы Легиона оторопели, и патруль без команды остановился.
В уютном русском городе посреди русской улицы под лучами русского бога Хорса стояли два кавказца. Они были настолько отвратительны, что у Дубыни подкатил рвотный комок к горлу, и кожа покрылась мурашками. Невероятно волосатые с копнами чёрных кудрей на отвратительной формы черепах, заросшие чёрной до синевы щетиной, они испуганно смотрели на русичей своими гадкого разреза глазами из-под развесистых косматых бровей. До ноздрей тонкого гиперборейского носа Дубыни донёсся тошнотворный запах немытых тел и переваренного хинкала.
Опытный воин Милодар быстрее всех пришёл в себя от такой наглости.
– Взять их!! – выкрикнул он и первый бросился к неполноценным.
Кавказцы зачем-то оглядели друг друга дикими глазами, затем посмотрели на подбегающих к ним легионеров, охнули и пустились бежать, шустро перебирая своими кривыми ногами и размахивая на бегу волосатыми руками. Для неполноценных они бежали довольно резво, и Дубыня уже начал выдыхаться в тяжёлом бронекостюме.
– Ничего, ребята! – прокричал на бегу Милодар. – Гоните в конец улицы, а там патруль Славомира их перехватит!
На бегу один из кавказцев нацепил нечто вроде наушников и завертел в руках какой-то пульт. Перед концом улицы кавказцы резко свернули в проулок, и разогнавшиеся ребята Милодара нос к носу столкнулись с патрулём Славомира.
– Стоять! – крикнул Славомир, размахивая дубиной.
– Ты чего, брат? – удивился Милодар. – Пошли скорее неполноценных ловить! В тот проулок нырнули, уроды неполноценные.
– Нет, это вы, уроды неполноценные! Ты и твои патрульные выродки! – неожиданно ответил Славомир. – Бей их, ребята! – обратился он к своим легионерам.
– Да ты, никак, белены объелся, земляк? – Милодар даже дубинку выронил от изумления.
– Я тебе не земляк, ублюдок! – ответил Славомир десятнику. – Мы, кривичи – истинные арийцы, потомки ведов. А вы, словене – недочеловеки с толстыми носами и кривыми черепами. Всыпьте-ка им, парни!
Легионеры Славомира накинулись на бойцов Милодара, и между двумя разноплемёнными патрулями закипела битва.
– Сволочь этот Бурлаков! – отдышавшись, произнёс Юшечкин с сильным кавказским акцентом, снимая наушники от пульта управления хистусилителем. – Если бы не пульт, покромсали бы нас здесь эти арийцы, мамой клянусь!
Он тут же осёкся на последней фразе и с изумлением ощупал рот, выдавший такие странные слова. Несмотря на трудное положение, Виктор не мог без смеха глядеть на напарника. Меминженеры Мемконтроля постарались и вогнали путешественников в такие карикатурные образы кавказцев, какие бывают только на националистических демотиваторах.
– Ничего! – злорадствовал, приплясывая, ассистент. – Сейчас они помнут друг другу бока, гипербореи хреновы! Я додумался до точки противоречия. Решил, раз они так сильно чтут цвет кожи и размеры лобных долей, то я усилю это качество. Даже в нацистском монолите есть маленькая трещина. Теперь кривичи будут бить словен, а вятичи гонять северян.
– А когда кривичи всех перебьют, то за нас примутся, да? – Холодов тоже удивился своей гортанной речи с акцентом и карикатурными словечками-паразитами, которые ввёртывают в речь кавказцы из анекдотов.
– Тогда я ещё усилю противоречие. Нацисты без врагов не могут. Кривичи поделятся на две группы – псковскую и полоцко-смоленскую и начнут меж собой выяснять, чей череп правильнее, да. Но, по-моему, до этого не дойдёт – они раньше друг друга перебьют.
Но Виктору было не до кривичей с вятичами. Одна мысль, зародившаяся ещё в прошлом пропосе, наконец, оформилась окончательно.
– По-моему, Бурлаков нас с тобой хочет угробить, – высказался он.
– Зачем, дорогой? – удивился Юшечкин.
– Меня, чтобы не выполнять своё обещание. Не нужно будет с судьёй договариваться. Просто меня тут зарэжут, а в реале я сойду с ума. Упекут Витю Сугроба в психушку-шмихушку – и дело закрыто.
– Что ты говоришь! А меня? – недоумевал ассистент.
Виктор пожал плечами.
– Наверное, много знаешь лишнего.
– Вах-вах, чего я знаю лишнего? – рассмеялся Юшечкин.
Виктор никак не мог уцепиться за кончик нити узелка, который уже почти распутался. Проклятые меминженеры Бурлакова изменили не только облик и говор путешественников, а ещё и напихали псевдопамяти. Поэтому, вместо мыслей о Бурлакове и его связи с Малыгиным и профессором Воздвиженским, в голову лезли дурацкие мысли о шашлыке из молодого барашка и какой-то красавице Лейли.
И тут фатумиста осенило. Он резко обернулся к ассистенту и гортанно спросил:
– Слушай, дорогой, что ты говорил о последней гипотезе профессора? Про отражение материи на саму себя?
Юшечкин тут же отреагировал, будто только что прервал разговор:
– Ну да. Изменение истории влечёт за собой изменение нашего мира, мамой…
– Значит, хистусилителем можно воздействовать и на наш мир?! – перебил Виктор, от волнения заговоривший почти без акцента.
Холодов расхохотался, в смехе его послышались истерические нотки:
– Ты спрашивал, для чего тебя нужно ухайдакать в финитуме, дорогой? Да потому что об открытии профессора знали только два человека – сам автор и ты. Бурлаков допросил Воздвиженского и понял, что хистусилителем можно менять реальный мир, да. И теперь он может перестроить мир под себя, сделаться императором или диктатором. Или договориться с Малыгиным, двинуть его в президенты хистусилителем и получить тёплое местечко в советниках!
Юшечкин подскочил и закричал в ответ:
– Да наш реал и без того уже превратился в мемориум! Виртуальные национальные проекты, президенты-шоумены, несуществующие стройки, в которые вкладывают реальные деньги. Мнимое величие страны, у которой нет ни производства, ни сельского хозяйства. Мы уже давно живём в выдуманном мире и сами превратились в прошляков! Поэтому и парадокс Демьянова-Розенгольца существует – это простой обмен судьбами двух прошляков, прошляка-сорва и истинного прошляка!
Виктор и ассистент стояли друг против друга, непроизвольно делая кавказские жесты руками. Они были настолько увлечены беседой на повышенных тонах, что не обратили внимания, как на улицах тихого русского городка, куда они попали, начался хаос. Впрочем, жителям города, а, может, и всего пропоса, выясняющим принадлежность к вятичам или кривичам, было не до двух горячих кавказских парней.
– Всё из-за телевидения и Интернета! – орал Юшечкин. – Напишет в Омнеопедии один баран, что сила гравитационного притяжения обратно пропорциональна не квадрату расстояния, а кубу, и тут же тысяча идиотов это разнесут по всему свету, укажут на этот лживый факт в своих статейках-шматейках! А миллионы баранов прочитают, и в их тупых башках уже сложится неправильная картина. И детям своим расскажут, а те – внукам, правнукам. Получается неверное представление о нашем мире!
– А теперь этими баранами будет управлять хитрый Бурлаков с фюрером Малыгиным! – кричал в ответ Виктор. – Эти два перекроят весь мир по-своему. И тогда даже твой олух-профессор не догадается, каков реальный мир на самом деле! Эй, боги! – обратился к небу Холодов, вспомнив предыдущую гипотезу Воздвиженского об мемориумах отрицательных порядков, – сделайте что-нибудь! Тьфу на вас!
Фатумист задрал голову и плюнул в небо. И, словно в ответ на «молитву», в голове раздался голос Бурлакова.
– Эй вы, уроды! – визгливо завопил полковник. – Вы чего наделали?!
Услышав визг ироничного и сдержанного Бурлакова, Виктор оторопел и моментально успокоился.
– Вы же весь реал обрушили!! – надрывался полковник. – Вы на кой леший финитум кромсать начали, умники?!
Ассистент, поняв по выражению лица Виктора, что тот разговаривает по мемсвязи, насторожился и начал прислушиваться к ответам напарника.
– Это я тебя хочу кое-что спросить, Саня … – ответил Виктор. – Что, карьерист, не вышло нас угробить?! Хоть в кого нас преврати, всё равно выпутаемся. Понял, гад?! Чихал я на твой реал, да!
– Что, что там с реалом? – встревожился ассистент и затряс Виктора за рукав.
– Вас кто просил хистусилителем размахивать?! – не слушая Холодова кричал полковник так, что у абонента начала болеть голова.
– Ты-то что орёшь? – хмыкнул фатумист. – Это нам с Юшечкиным орать надо…
– А потому, что вы, идиоты, таких дел натворили… – убито проговорил Бурлаков. – Если бы ты знал…
– Что ты кудахчешь, интриган! – начал сердиться Виктор. – Толком объясни, дорогой!
– Юшечкин с тобой рядом?
– Да.
– Возьми его тогда за шиворот, – посоветовал полковник, – стукни по башке хорошенько и объясни, что, разрушив идеальный мир националистов, он параллельно разрушил и либеральный рай, и патриотический. Плохо профессор ассистента готовил! Не объяснил элементарных вещей.
– А причём тут другие пропосы? – удивился Холодов.
– А потому, двоечник, что патриоты-державники, либералы-демократы и националисты – три стороны одного общества! Нашего общества! Убери одних, и вся система разваливается. И в финитуме они взаимосвязаны – сломай один, вразнос пойдут все остальные! И на реале это отражается. А ассистент, видать, мимо ушей это пропустил. Я и то понял!!
