Текст книги "Не в сказке (СИ)"

Автор книги: shizandra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

========== Часть 1 ==========

Комментарий к Часть 1

Если совсем коротко в качестве предисловия, то когда-то, в далекой юности, отцы главных героев, будучи очень молодыми, встречались, потом разошлись, повзрослели, обзавелись детьми, снова повстречались спустя почти 20 лет и больше после этого не расходились. Но эта история совсем другая. Здесь же история тех самых детей. Ратмира (Мира) и Максима, которые встретились, когда обоим было меньше 20 лет. Встретились, влюбились, сошлись и жили семьей к моменту фика уже 10 лет. Из особенностей отношений: на момент самой первой встречи Мир танцевал в шоу отца Макса и являлся его “примой” очень долгое время. Макс же играл Дориана Грея в постановке отца Мира и был его любимым актером.

“Третья вершина треугольника” – Петр (Пьер) Страхов, один из друзей Макса в юности, когда-то любивший Макса сильно и трепетно. На момент начала фика дома не был 1,5 года.

В фике попадаются отсылки к некоторым событиям, скажу и о них пару слов. В той же трепетной юности Мир с Петром заключили пари, что Мир сыграет роль на вечеринке и его никто не узнает. Мир переоделся девушкой, и выиграл пари.

Вторая отсылка: где-то в том же таймлайне, находясь под изрядным градусом, Мир и Макс решили попробовать секс втроем. Этим третьим стал Петр, а с учетом того, что Петр на тот момент любил Макса, эта ночь не прошла для него даром. Ссылки на оба фика – в конце этой части.

…Жизнь была странной. Рваной, неравномерной. Взлеты, падения, черная полоса, белая полоса… Все стандартно, понятно, объяснимо и обыденно. Любовь, страсть, ревность… Ссоры, примирения…

Они менялись, взрослели, но делали это вместе, всегда вместе. Когда эта странная монохромная сказка изменилась? Когда они, все чаще возвращаясь каждый после своей работы домой, падали на кровать, отворачивались к стенке и просто засыпали? Когда мысль о близости перестала волновать кровь? Или когда Мир понял, ЧЕГО может добиться, всего лишь улыбнувшись?

«Дориан Грей»… С него все началось. Снова.

У каждого в жизни есть кто-то, кто никогда тебя не отпустит, и кто-то, кого никогда не отпустишь ты. Чак Паланик. “Колыбельная”

1.

Мир собирался быстро. Страхов, с которым они не виделись почти полтора года, сейчас ждал его в так любимой им когда-то «Метели». Приглашение его звучало весьма странно, и проснувшееся любопытство, о существовании которого Мир уже начал забывать, подгоняло его, заставляя вертеться юлой по дому, собираясь. Документы, портмоне, ключи от машины. Машина, о да… Макс был против, но потом сменил гнев на милость. Правда, пассажиром он был ужасным, но эту проблему Мир решил быстро, просто уступая ему место водителя. Но сейчас Макса не было. А Страх ждал его через сорок минут в ресторане. И его небрежно брошенное: «Я не забываю свои долги, куколка, а тебе я должен», заставляло торопиться.

За десять лет «Метель» мало изменилась. «Снежный» декор немного обновился, появился ice-бар, но в остальном это была все та же «Метель». Мир появился на пороге минута в минуту, небрежным жестом провел по волосам, приводя их в порядок, и принялся изучать зал. Страхова он заметил сразу. Петр почти не изменился за те полтора года, что они не виделись, и все также вызывал тяжелые вздохи у женщин и ревнивые взгляды у мужчин. Яркий, загорелый, темноглазый брюнет с задумчивым видом рисовал тупым кончиком ножа вензеля на скатерти, а рядом статуей застыл официант, ожидающий заказа. Мир только улыбнулся уголками губ: как был снобом, таки им и остался. Тем лучше…

– Привет, – Мир неторопливо подошел к его столику и опустил руку на спинку стула.

– Привет, – красивые губы дрогнули, разошлись в хищной улыбке, обнажив влажно сверкнувшую полоску зубов. Все тот же Страхов. На первый взгляд. Только вот годы идут. И, согласно законам природы – ничего постоянного нет, все течет, все изменяется со временем. Статики нет. Вот и Петр неуловимо, но изменился. И дело не в дорогом костюме, идеально сидящем на нем, выгодно оттенившем все достоинства практически идеального тела. Дело не в продуманной до последней «небрежной» прядки на лбу укладке. Не в простом браслете неприлично дорогих часов и строгом ободке кольца на пальце. Белое золото резко контрастировало с загаром, лишь подчеркивая странно-притягательную красоту его рук. Он весь стал таким. Сам. Странно-вызывающим, до чертиков притягательным. Непонятным. Другим. Непривычным.

Он окинул Мира быстрым взглядом с ног до головы, выгнул бровь, точно отдавая дань переменам, происшедшим за минувшее со дня их последней встречи время. Жестом пригласил присесть за столик, и только тогда снисходительно бросил официанту:

– Апельсиновый сок со льдом и чизкейк, – под темными ресницами точно молнии полыхнули, но Петр вырваться им так и не позволил. – Прекрасно выглядишь, но как-то немного скучно, без чертовщинки. Как дела?

– Ты позвал меня для того, чтобы поинтересоваться, как у меня дела? – Мир сел напротив, откидываясь на спинку стула и улыбаясь почти вызывающе. – Раньше ты не утруждал себя подобными вопросами. Стареешь? – лукавый взгляд из-под длиннющих прямых ресниц был быстрым и скользящим. – Все отлично, Петр. А у тебя?

– Твоими молитвами, – вернул мелкую шпильку Страхов. Конечно, он знал, что Миру его персона все это время была столь же индифферентна, как проблемы индейцев шерифу. Может потому и говорил, дескать, несмотря на то, что ты обо мне и думать забыл – вот он я, и… не с пустыми руками. – У меня к тебе предложение есть, – как ни в чем не бывало продолжил Петр. – Надеюсь, ты им воспользуешься. Не побрезгуешь, – улыбка стала чуть более циничной, но ничуть не менее обольстительной. – В театре Моссовета объявлен кастинг. Ты идеально вписываешься в типаж, да и играть ты умеешь, если не подрастерял собственной зубастости за прошедшие годы, конечно. Не желаешь попробовать на новом поприще?

Удивление удалось скрыть до странного легко. Мир только склонил голову к плечу, превращая улыбку из роскошной в загадочную.

– Так типаж, умение играть или все-таки «зубастость»? Что из всего вышеперечисленного заставило тебя вспомнить о моем существовании?

– А я о твоем существовании никогда и не забывал, – вернул улыбку Страхов. Принесли сок и заказанный чизкейк, и он, кивком поблагодарив официанта, сделал маленький глоточек через трубочку. Откинувшись на спинку диванчика, окинул более пристальным, внимательным взглядом Мира. – Ты тот человек, с которым мне хотелось бы играть на одной сцене. Ты умеешь производить впечатление. Ты сумеешь захватить и не позволишь отвлечься ни на секунду.

Петр плавным, но удивительно быстрым движением подался вперед, пристально глядя в его глаза.

– Ты хотел бы сыграть Дориана Грея, Мир?

Тот медленно выдохнул сквозь зубы.

– Это была твоя не самая удачная шутка, Петр, – взгляд потяжелел, стал острым. И пришло понимание: не шутка. Для подобных шуток Страхов не стал бы появляться в его жизни через полтора года отсутствия. Но предложение все равно казалось абсурдным до дикости. Особенно, с учетом того, что в их семье уже было два Дориана, пусть и в разное время. Спектакль все еще показывали в «Луне», и Макс неизменно получал овации. В Моссовете решили поставить своего «Дориана Грея»?

– Я задам тебе банальный вопрос, Страх, – Мир почти силой заставил тело расслабиться. – Почему я? Ты знаешь, что я никогда не играл на сцене. Знаешь, что я этому не учился. Так почему?

– А почему нет? – выгнул бровь Петр. – Помнится, ты очень славно обвел вокруг пальца меня. И не только меня. Целую группу будущих актеров. И даже одного психолога. Ты можешь сыграть что угодно, просто никогда не задавался такой целью. Ты можешь казаться наивным ангелочком. Светлым. Но на самом деле в тебе столько всего понамешано, что тебе по плечу даже роль того самого пресловутого «Имя мне – Легион». Это будет не авангард. Красивый мюзикл. Текст песен и музыку написал Марк Тишман. Существует вероятность ставить это даже не на сцене театра, а силами нескольких трупп в концерт-холле «Аллегрия» с условием съемки. Как «Кошки», «Призрак оперы» или «Нотр-Дам де Пари». И не говори мне, что ты не умеешь петь. Я знаю, что это не так.

– «Дориан Грей» – мюзикл? Папа был бы в шоке, – Мир усмехнулся, пытаясь представить себе эту постановку. – Но это должно быть интересно. Отец учил меня вокалу. Вот только умение петь не означает, что я это смогу. У меня не самый сильный голос. Хотя… Это ведь только кастинг, – Мир прикрыл глаза, пытаясь представить себе будущую постановку. Выходило что-то действительно грандиозное. Яркое, динамичное. А еще было интересно, как режиссер обыграет душевные терзания героя. – Когда? – ресницы взметнулись вверх. – И какая роль предназначена для тебя? Хотя из тебя бы вышел хороший лорд Генри.

– Не в бровь, а в глаз, – усмехнулся Петр. – Именно лорда Генри я и буду играть. Кастинг в эту среду. Что до шока, то я тебя умоляю, твой папа и так всех огорошил, когда из классического произведения авангард сделал, который до сих пор аншлаги собирает. Зря, что ли, народного получил.

– Я в курсе, – Мир рассеянно накручивал на палец прядь волос. – Сколько еще человек участвует в кастинге? – почему-то сомнений в том, что он придет на эти пробы, у него даже не возникало. Хотя, если судить по описанию Петра, именно актерские способности ему там понадобятся меньше всего. Язык тела и вокал. С первым у него никогда не было проблем, а второе… Отец был хорошим учителем. Настолько, что ему даже удалось немного расширить диапазон, и теперь Мир не стеснялся, как когда-то, прилюдно петь караоке, но мюзикл – это нечто иное.

– Из тех, кого отец отобрал для предварительного просмотра – двести. Есть и самонадеянный молодняк, есть и мастодонты. Но ни одного с тобой сравнить нельзя. – Петр рассеянно поковырял десертной вилочкой свой чизкейк, съел всю творожную прослойку и со вздохом отодвинул нежный песочный корж, пропитанный каким-то сиропом. – Я хочу, чтобы ты играл в этом мюзикле, Мир.

Петр бросил на стол деньги. Сумма была более чем достаточной, чтобы заплатить за заказ. Ожидать сдачи он явно не собирался.

Страхов поднял на Мира тяжелый взгляд абсолютно черных в этот миг глаз и вдруг улыбнулся. Жарко. Почти что гОлодно. Так, что все внутри скручивало в тугой узел не то восторга, не то ужаса.

– В общем, буду тебя ждать, – он плавно поднялся из-за стола и вышел. По-английски. Не попрощавшись.

Мир только фыркнул ему вслед. А уже через два дня подпирал стенку коридора рядом с дверью в зал, в котором проходил кастинг. Петр должен был подойти через пару минут и объяснить, что здесь вообще творится и что нужно делать ему, Миру.

А эти два дня были на удивление… волнительными. Мир с трудом представлял себя на месте Дориана, несмотря на все заявления Петра. Может, именно поэтому так пока ничего и не сказал Максу ни о пробах, ни о своем в них участии. Ну и где этот знойный мен, как иногда называл Петра Макс?

«Знойный мен» появился внезапно, потянул его за руку, заставив отлипнуть от стены, и поволок в зал. Правда, не в тот, где в данный конкретный момент лихо отплясывала под незнакомую музыку группа блондинов, брюнетов, шатенов и даже крашенных, пытаясь угодить хореографу. В другой, находившийся чуть дальше, за углом.

– Думаю, папочка учил тебя петь. И в стиле бродвейских постановок тоже, – выглядел он просто потрясающе. И явно не для кастинга. Джинсы с шоколадного цвета вставками на передних и задних карманах и в тон водолазка, приятно оттеняющая цвет его глаз. – Я не сомневаюсь, что ты идеально чувствуешь ритм, что сможешь и танцевать и петь одновременно. Но петь все же нужнее. Петь и играть. Танцы для тебя здесь на третьем месте…

Не зал, и даже не гримерка. Странный предбанник с дверью, запертой на навесной замок и еще одной, через которую они вошли. Петр достал из кармана тоненькую пластинку плеера, наушники и, выбрав в листе какую-то композицию, включил ее, сунув плеер в карман Миру.

– Слушай внимательно, – шепнул он, прижавшись грудью к спине Мира. – Это тема Дориана. – Дыхание мягко коснулось обнаженной шеи. Дыхание или губы? – Это то, что твой отец изображал как полное падение Дориана. Все его грехи, все его страсти, все самое темное, что прорвалось вовне, когда мистер Дориан Грей осознал всю безнаказанность того, что он творит…

Дыхание от близости, такой странной, неправильной близости Петра сорвалось лишь на мгновение. А потом хоть и знакомая, но все равно дикая, дерганная, ломанная музыка захватила его полностью. И перед глазами встали кадры из отцовской постановки. Еще той, где Дориана играл он сам. Необузданная какофония звуков, эмоций, темных, грязных страстей. Мир дослушал ее до конца, впитал. И когда отзвучала последняя нота, медленно снял наушники. Петр обнимал его, обнимал крепко, сильно, но желания отстраниться, отодвинуться даже не возникло. Может, потому, что эти объятия были такими же неправильными, как эта музыка? Странная гармония не вызывала протеста. Лишь желание вжаться в Петра, своего лорда Генри, еще сильнее.

– Что это значит, Страх? – голос даже ему показался странным. Слишком глубокий для него. Холодный. Искрящийся. Слишком… чужой.

– Все просто, Мир, – голос Петра отличался от обычных его обертонов так же сильно, как и голос Бикбаева от обычно мягких теплых ноток. Словно, как и в Ратмире, в нем заговорил кто-то другой. Лорд Генри. Лорд Генри объяснял своему любимому мальчику, что с ним происходит на самом деле.

Сильные теплые ладони погладили плоский подтянутый живот Мира, а потом Петр резко развернул его лицом к себе.

– Я хочу тебя. На сцене. Рядом с собой. И скажи, что тебе не хочется быть со мной там.

Мир сморгнул, словно сбрасывая с себя странное наваждение музыки.

– Ты не ответил на мой вопрос. Почему Я? И можешь не упоминать про наше пари с переодеванием. Страх… – он чуть подался к нему, заглядывая в скрытые в тени глаза. – Ты изменился…

– Я ответил на твой вопрос, Мир. Потому что я хочу, чтобы эту роль играл именно ты. Потому что хочу именно тебя.

Петр накрыл его губы своими. Бесконечно жадно, властно, точно утверждая, подчиняя себе. Нежность осталась в том, давно минувшем дне, десять лет назад. Нежность и некая робость, неуверенность в том, что ответит, страх, что оттолкнет. Сейчас они оба уже давно не те мальчишки, которые отчаянно спорили и страшно ревновали третьего. Да и был ли этот самый третий сейчас между ними? Нет. Сейчас между ними не было никого.

Изменился… Перестал смотреть глазами побитой собаки вслед уходящему Максу. Заставил себя забыть. И в конечном итоге – забыл. Позволил себе просто быть, наслаждаться собственной властью над окружающими. В этом они с Миром так похожи. Достаточно короткого или более долгого взгляда, достаточно задумчивой улыбки, улыбки чуть проказливой, улыбки с той самой чертовщинкой, и любая женщина растает, и сделает все, что только не пожелаешь.

Сколько же их было? Так ли важно? Главное, они помогли переболеть теплой улыбкой, пронзительными голубыми глазами и совершенно волшебным голосом. И он перестал выискивать в толпе слегка прихрамывающую фигуру.

– Хватит! – Мир оттолкнул его от себя почти грубо. Вскинул взгляд мгновенно потемневших, ставших мятежными глаз. Неосознанно провел языком по губам, а потом закусил нижнюю. – Ты знаешь, как я ненавижу, когда мною играют. И если ты сейчас решил поиграть…

– Хотя бы раз, – Петр отстранился, но потом провел кончиками пальцев по его губам. – Хотя бы один раз я тебе солгал? Или может быть использовал? Нет, я говорил тебе правду всегда и всегда был с тобой честен. Так что повторяю третий и последний раз для тех, кто по каким-то причинам продолжает упираться, как баран. Я хочу тебя. Я хочу, чтобы ты играл со мной в этом мюзикле. И я хочу тебя.

Он сделал полшага вперед, аккуратно прихватил зубами покрасневшую губу Мира, легонько лизнул и отпустил.

– Пять минут, – сказал он, прежде чем прикрыть за собой дверь. – Пять минут до следующей группы. Тебе решать.

Мир выругался, не стесняясь в выражениях. Их отношения с Петром и раньше нельзя было назвать обычными, но сейчас он его просто не понимал. Страх прав в том, что никогда не врал и никогда не пытался использовать. Но то, что произошло минуту назад, в понимание Мира не укладывалось. Петр никогда не скрывал того, что сохнет по Максу. Так что происходит сейчас?

Из-за двери раздался шум выходящих из зала людей. Их кастинг закончился. Еще пара минут и пойдет следующая группа. Мир тихо зарычал про себя, а потом рванул дверь. Страх бросил ему вызов. И Мир собирался его принять.

2.

Петр устроился довольно далеко от сцены, на которой, собственно, происходило действо. Ни лучика света, ни единого взгляда в его сторону. Да, кое-кто знал, кто именно будет играть лорда Генри, и это уже даже не обсуждалось. Как не обсуждалось право Страхова-старшего выбирать того, кто получит роль Дориана.

Десятеро. Ровные легкие шаги. Но только Мир сразу привлек внимание продюсеров и отца. И это в общем логично. Потому что так, как Мир, не способен двигаться никто. Так, точно он вообще не касается сцены.

Блядь…

Петр выматерился про себя, чувствуя, как поднимается из глубин души то самое, что заставило его снова встретиться с Миром. То самое, темное, жгучее, больше похожее на ненависть, но такое… сладкое чувство. Оно прошивало все тело насквозь, и отчего-то вдруг подумалось: так ли чувствовал себя Макс, когда впервые увидел Мира? Так ли чувствовал себя Влад Андреевич? Нет, старший Соколовский, наверное, все же не так. Вряд ли ему хотелось схватить тонкого звонкого мальчишку и, повалив на пыльный дощатый пол, оттрахать так, чтоб каждый нерв звенел.

Это было даже забавно с одной стороны наблюдать за собственными переменами. Сначала с удивлением, потом с некоторой долей скепсиса, а потом и со страхом. Петр усмехнулся невольному каламбуру. Как же, со страхом…

По просьбе отца он ненадолго вернулся из Тель-Авива, где снимался в мега-популярном сериале. Тот попросил помочь с подбором актеров для какого-то спектакля, мотивируя просьбу тем, что никто лучше сына не знает столько талантливого молодняка. Петр приехал. И на следующий же день был утащен Данькиной младшей сестрой на Московские недели моды. И вот там это и произошло. Аля сверкала глазищами и без умолку тараторила, что больше всего на свете хотела бы дефилировать по подиуму в шмотках от Ратмира Бикбаева, и что после того, как он ушел от Пластининой, уже успел засветиться, стать популярным среди «золотой молодежи», открыть собственный бутик, при том с благословения старика Юдашкина.

Он с трудом досидел до конца показа, и когда в конце модели выстроились, чтобы поприветствовать мастера – опешил. Совсем другим он помнил Мира. И вот этот вот молодой мужчина, такой уверенный, такой… другой – это Мир? Раздающий обаятельные улыбки, стреляющий глазищами, принимающий огромные букеты цветов… Это точно Ратмир?

Это был шок. Самый настоящий шок. Пожалуй, даже круче чем тот, который он испытал, когда понял, что больше не нуждается в Максе. К утру для себя он все решил. И пусть решение было на всю голову странным. Пусть это было попросту безумием, на самом-то деле. Плевать. Он позвонил своему агенту, попросил взять тайм-аут в съемках и остался. Чтобы сыграть лорда Генри в постановке отца при условии, что Дориана Грея укажет сам. И отец согласился. Слишком популярным к этому моменту стал Страхов-младший. Слишком многие хотели заполучить его в фильм. Или в театр.

Накатило. Схлынуло.

Петр открыл глаза и снова посмотрел на сцену. Что и требовалось доказать. Все смотрят только на Мира. Все всегда смотрят только на Мира. Соперников он не терпит. Есть только он. И никого больше.

********

Танец? Легко. Может, еще басню прочитать? Ах, нет, только спеть… Пожалуйста. Отца когда-то учили петь для театральной сцены, петь партии из мюзиклов. И в свою очередь он научил этому Мира. Пусть у него не самый сильный голос, но он умеет им пользоваться так, что это не кажется недостатком.

Мир поймал заинтересованный взгляд режиссера и усмехнулся про себя, чувствуя, как в крови бьется веселая злость. О, да, он знал, что привлекает внимание. ВСЕ внимание. Наивная улыбка, чистый взгляд – воплощение юного Дориана. И сразу следом – средоточие всех грехов и порока. Всего лишь чуть по-другому развернуть плечи и голову. Он был хорошим учеником Влада Соколовского и языком собственного тела овладел в совершенстве. Здесь и сейчас он сделал все, что мог. Мир кивнул в пространство и вместе с остальными участниками направился к выходу из зала. Их группа была последней, но результаты он точно ждать не будет. У него есть еще дела сегодня…

Петр проводил его долгим взглядом, но так и не двинулся с места. Дождался, пока отец закончит с обсуждением и откинется на спинку кресла, и только тогда соизволил подойти.

– Ты был прав. Интересный. Голос, правда, явно не унаследовал, но того, что есть – предостаточно. Очень сильно отличается от Максима. Слышал, тот пару месяцев назад заслуженного получил?

Страхов-младший пожал плечами и присел рядом. Заслуги друга, пусть некогда отчаянно любимого, царапали, хоть и не так больно, как могло бы показаться на первый взгляд. Он не завидовал. Макса, как и его самого, часто приглашали сниматься, и все-таки младший Соколовский по бОльшей части работал в театре. Остался помогать Дмитрию. Большое кино перед ним двери никогда не закрывало, хотя такой бешеной популярности, как Петр он и не добился, его режиссерский дебют – адаптация Берговского «Монпансье» – получила приз зрительских симпатий на Берлинском фестивале и в Каннах.

– Он снимает, а не снимается, – возразил отцу Петр. – В этом наша разница.

– С твоей стороны попытка влезть в эту постановку выглядит как маленькая месть Соколовскому.

– Нет, – покачал головой Петр. – Может быть, лет пять назад так оно и было бы. Но теперь – нет.

– А что изменилось? – Страхов-старший выгнул бровь, выразительно глядя на сына.

– Исключительно я. Так что ты решил?

– Беззилом будет тот парень из второй группы. Андрей Кадышев. Второй план мы тоже уже расписали. И да, мой дорогой лорд, твоим Дорианом будет Бикбаев-младший. Но боюсь, отношения с Соколовским ты испортишь этим основательно. Думаешь, он простит, что ты пытаешься переманить его друга в ДРУГОЙ театр? Думаю, и он, и Дмитрий предлагали пойти в «Луну».

– Знаешь, – Петр устремил совершенно пустой взгляд куда-то в сторону. – А мне все равно.

*****

Мир захлопнул дверцу машины за спиной и выдохнул, окунаясь в жару летнего дня. Почти бегом до крыльца офиса и наконец в прохладе.

– Ратмир Дмитриевич, – секретарь оказалась рядом в мгновение ока. – Звонили из «Американского подиума», им нужно точно знать, когда вы сможете дать им интервью.

– «Американский подиум»? – Мир резко остановился. Журнал являлся одним из самых культовых в модной индустрии, имел огромное влияние на рынке и игнорировать его внимание к собственной персоне не следовало.

– Да, – секретарь сверилась со своими записями. – Они хотели бы поговорить по поводу вашей последней коллекции.

– Завтра. В три часа дня. Уточни, где им будет удобней.

– Да, конечно, – секретарь – женщина в солидном возрасте мягко улыбнулась. К Миру она испытывала, в отличие от ее предшественниц, исключительно материнские чувства, чем и заслужила его бесконечную признательность.

– Я есть только по личному телефону, – Мир взялся за ручку двери своего кабинета. – Для остальных меня нет.

– Да, Ратмир Дмитриевич. Кофе?

– Нет. Спасибо, Антонина Сергеевна, – Мир благодарно ей улыбнулся и прошел в свой кабинет. Обрывки тканей, наброски от руки, фотографии моделей с различных показов, развешанные на стенах, метры бус, кружев, манекены… Его святая святых.

В двадцать пять, после парочки десятков шоу, бродвейских выступлений и дебюта в качестве режиссера-постановщика, он решил, что хочет чего-то нового. Какое-то время он пытался реализовать себя в ресторанном деле, но быстро понял, что это – не его. Готовить он по-прежнему любил, но бумажная рутина безумно утомляла.

В fashion-индустрию он попал случайно. Кира Пластинина, подруга детства Влада, увидела его на одной из светских вечеринок и пригласила в качестве модели на один из своих показов. Мир отработал на подиуме, а вечером того же дня, на вечеринке, посвященной показу, разговаривал с Пластининой. Поделился мнением о коллекции, мимоходом отметил, какие изменения он бы внес, а уже через пару дней получил приглашение стать одним из дизайнеров модельного дома «Кира Пластинина». И, к удивлению всех родственников, приглашение он принял. Конечно, сначала ему пришлось многому научиться, но сам процесс создания одежды неожиданно настолько увлек его, что он с легкостью выдержал процесс обучения кройке и шитью. Макс сначала смеялся над ним, но когда увидел эскизы, сделанные Миром, и то, с каким сияющим лицом тот демонстрировал свой первый костюм, смеяться перестал. И уже через два года за Миром закрепилась слава одного из самых стильных молодых модельеров, человека, «сумевшего соединить бунтарство юности с элегантностью и сдержанностью опыта». Бутик, собственные коллекции, свой стиль… ему было чем гордиться. Но останавливаться он не собирался. И эта постановка на самом деле была несколько… не вовремя. У Мира были грандиозные планы. Хотя… Возможно, Страхов-старший заинтересуется им, как художником по костюмам для постановки?

3.

– Макс, ты свободен в понедельник? – Васильев заглянул в кабинет, но входить не стал, так и завис в дверном проеме

– Если придет подтверждение из Берлина, то нет, – Макс оторвался от созерцания новой пьесы и поднял взгляд на посетителя. – Не знаю, Юр, правда. Что-то срочное?

– Нет, в общем-то. То есть да. У Ирины день рождения, хотели поздравить, – Юрий улыбнулся. – А что, прислали приглашение?

О том, что Максима Соколовского, прошлогоднего лауреата Берлинале и Канн пригласили вести церемонию в Берлине в этом году, слышали в театре все. И радовались все. А больше всех – худрук. Бикбаев-старший работал в этой должности всего года три как, но слава театра при этом не только не потускнела, но даже приумножилась. Слишком яркой личностью был Бикбаев-Берг. Слишком неоднозначной. И тот факт, что на сцене «Луны» теперь с постоянными аншлагами шли спектакли, автором которых значился господин Берг, критики не успевали отмечать.

– Вот, жду. Как только пришлют – полечу, – Макс вздохнул. Улетать не хотелось. Это означало как минимум оставить все на Диму, и почти две недели вообще не видеться с Миром. А в последнее время им и так почти не удается выкроить сколько-нибудь времени просто, чтобы побыть вместе. Сходить в ресторан, поговорить…

Работа, гастроли, съемки, показы, интервью… Сил не остается ни капли. Работа, какой бы любимой она не была – как вампир, вытягивала все. Все мысли, все чувства, все эмоции. Цена популярности. Цена востребованности. Он отчаянно скучал, но менять что-либо не спешил. Вот после Берлинале – можно взять тайм-аут. И вздохнуть спокойнее.

– После фестиваля уйду в отпуск!

Юрий рассмеялся, окинув его недоверчивым взглядом:

– Ага, уйдешь, в начале сезона. Знаю я тебя. Тебя ни за какие коврижки не удержишь вдали от театра в начале сезона. Тем более что утвердили «Танцы с волками».

– Домой хочу, – заныл Соколовский, уткнувшись носом в сгиб локтя. – Юрк, отпусти меня домой, а? Обещаю завтра быть хорошим мальчиком…

– Не плачь, козленочком станешь, – Васильев скрылся за дверью за миг до того, как в косяк ударилась скомканная бумажка.

Хотелось свернуться клубком и спать, уткнувшись носом в теплый бок Мира. Правда, Бикбаев снова будет ворчать, что ему щекотно… или сам будет сопеть и попытается уткнуться носом ему в бок… пусть так. Пусть! Только бы во сне он шептал его, Макса, имя…

**************

О результатах кастинга и о том, что Ратмир Бикбаев в случае его согласия, будет утвержден на роль Дориана Грея в одноименном мюзикле по мотивам бессмертного творения Оскара Уайльда, Миру сообщили по телефону за пять минут до конца рабочего дня…

Мир выматерился и откинулся на спинку кресла. Он искренне надеялся, что его не утвердят на эту роль. Хорошо было играть перед Страхом, попытаться взять еще одну вершину, пусть она и не является его целью, но теперь придется делать выбор. Кажется, это так просто. Позвонить и отказаться, сославшись на дела и другие цели и планы. Просто. Вот только что-то внутри не дает. Отец никогда не звал его в театр. Для него, как актер всегда существовал только Макс – воплощение его мечты. Его любимый Дориан Грей. Как и сам Мир был любимой музой отца Макса. Жизнь выкинула забавный фокус. И сейчас показала еще один, подсунув возможность. Шанс стать ДРУГИМ Дорианом. И пусть он никогда не мечтал об актерской карьере, и отец, слишком хорошо видящий, каких трудов стоит вся эта красота, создаваемая сыном сейчас, гордится им, он никогда не смотрел на него так, как на Макса.

Поймав себя на этой мысли, Мир только усмехнулся. Что это – детская ревность? Возможно. Но не все ли равно? Ведь это действительно шанс. Показать отцу и не только ему, а себе, что он может. Может и ЭТО.

Мир покосился на часы и вздохнул. Макс должен быть в театре. Он закончил эскиз и отложил его в сторону. А уже через сорок минут шел по темным коридорам театра. Столько лет прошло, а здесь ничего не изменилось. Разве только «эстонский» лифт сменили на новый, современный. Да появились новые лица. Пару раз приветственно кивнув, Мир добрался до кабинета Макса и, коротко стукнув, открыл дверь.

– Привет. Ты сильно занят?

– Скулю, ною, зову папочку и хочу домой, – улыбнулся Макс, поднимаясь ему на встречу. Всего пара шагов, чтобы дойти до двери, втянуть в кабинет Мира и обнять. Лицом зарыться в волосы, коснуться губами шеи и на миг замереть, шепнув едва-едва слышное: – К тебе. Из Берлина подтверждение прислали, так что подгоняю дела, в среду придется лететь…

Мир только вздохнул, обнимая его. Знакомая, почти болезненная нежность разлилась внутри. Макс… Его паяц. Уставший, повзрослевший, ставший вдруг слишком серьезным. Любимый.

– Надеюсь, это ненадолго, – Мир, успевший соскучиться по нему, прижался всем телом и лизнул его губы. – Мне не хватает тебя.

– Знаю, – выдохнул Макс, на секунду зажмурившись. С силой провел раскрытыми ладонями по широким точеным плечам, спине, тонкой талии. Поймал губы, долго, вдумчиво и со вкусом изучал, как любил, как умел, со всей нежностью, на которую только был способен. – Мне тоже… так… не хватает тебя… Эти твои показы свели с ума весь высший свет. Но кажется, этот ненормальный театр уже ничто не в силах свести с ума еще больше.