Текст книги "Не в сказке (СИ)"

Автор книги: shizandra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Мир кусал губы, мотал головой, рассыпая волосы, то стонал тихо, то негромко вскрикивал. И плевать было, что вокруг них – машины, что любой, кто пройдет мимо и бросит взгляд, в окно – увидит, как он извивается. Как скользят по вискам крохотные слезинки от ненависти к самому себе, своему телу. Слабый… Слабый!

Пара резких глубоких движений, ладонь почти грубо скользит по влажной плоти, сжимаясь, и ещё… и ещё резче… Чуть сжалась в основании члена и губы снова сомкнулись на головке, до последней капли собирая семя.

Мир обмяк, чувствуя, как к удовольствию примешивается боль от закушенной губы. Ему удалось сдержать крик…

Закинув голову, он зажмурился. Петр не увидит слез в его глазах. Никогда. Даже если он выиграл.

– Я не буду говорить тебе спасибо, – голос был глухим, севшим. – Что дальше?

– Я не жду от тебя благодарности, – качнул головой Пётр, бумажной салфеткой промокнув уголки губ. – Я всего лишь хочу тебя. И твоё тело хочет меня. Но ты ведёшь себя как ребёнок и бегаешь. От меня и от себя.

– У меня есть человек, которого я люблю, – глухо произнес Мир и поднялся, пытаясь привести себя в порядок. Вовремя: впереди в скоплении машин наметился просвет. – Может, я и веду себя, как ребенок… Я просто не хочу ему изменять, – Мир медленно выдохнул. – Мне нужно выпить.

– Тогда поехали ко мне. Этого добра хватает. И бокалы богемского стекла тоже. – Пётр откинулся на спинку сидения и прикрыл глаза. – Я исчезну с твоего горизонта, когда он вернётся. Даю слово.

– Почему бы тебе не исчезнуть сейчас? – Мир покосился на Страхова и тяжело вздохнул. Как бы он к нему не относился, Петр был привлекательным. Волнующим. Даже сейчас. Пробка понемногу рассасывалась, и Мир выдохнул почти с облегчением.

– Я не хочу исчезать сейчас, Мир. Просто не хочу. – Губы пекло и эта блядская красная кайма просто бесчеловечно зудела. Пётр облизнулся и бросил на него взгляд из-под полуопущенных ресниц. – Я хочу тебя. Я ХОЧУ ТЕБЯ. И на ближайшие несколько дней тебе придётся смириться с этим фактом.

Машина перед ними тронулась с места, и Мир нажал на газ. Хотел, было, выматериться – грязно, грубо, но вместо этого только обреченно выдохнул:

– Мне ведь от тебя не избавиться, да? Адрес диктуй, герой-любовник.

– Полторы недели, Бикбаев. Я своё слово держу, – глаз он так и не открыл. Продиктовал адрес, великолепно проигнорировав ироничное обращение, но вдруг усмехнулся. – И заметь, в любви не признаюсь и не клянусь испортить тебе существование.

– Сделай ты это, и я бы в тебе разочаровался. И никакой спор меня бы не сдержал, – Мир прикинул, как быстрее добраться до квартиры Страха и свернул, съехав с главной дороги. – Да и ты мне никогда не врал. Так что услышать от тебя признания в любви мне не светит. Случаем, еще одна бутылка «Кристалла» у тебя не завалялась?

– Четыре. Сопьёшься, деточка, – хмыкнул Пётр. – Но ты прав, это было бы верхом идиотизма. Да и оно тебе не надо. А мне так особенно.

– Не сопьюсь, – хмыкнул Мир, стараясь не думать. Вообще ни о чем не думать. – Верх идиотзима – признаваться мне в любви? – он расхохотался, пользуясь тем, что из-за светофора машина не двигалась. – Забавно…

– Скажешь, нет? Знаешь, что о тебе говорят? Мужчина-мечта. Красив, богат, перспективен…… мало кто вспоминает, что ты живёшь с другим мужчиной. По тебе сохнут и падают к твоим ногам, и в штабеля укладываются. Так что признаться в любви тебе – ещё большее самоубийство, чем минет на скорости……

– Бред… – выдохнул Мир. – Я обыкновенный человек со своими недостатками, проблемами и «тараканами» в голове. Легко любить образ. Но не думаю, что кто-то из этих… штабелей… смог бы выдержать меня в реальной жизни. Это не настоящая любовь. И я – не мечта.

– Я о том же, – пожал плечами Страхов. – С тобой… ммм… интересно спать. Секс был прекрасен, спасибо. Но жить с тобой… Ты же стерва, Бикбаев.

– Ну, спасибо за ласку, – Мир фыркнул. – И как это, интересно, Макс до сих пор живет?

– Маленький грешный Святой? – выгнул бровь Пётр. – Не знаю. И, откровенно говоря, нет желания лезть в ваши отношения.

– Только попробуй, – глаза Мира сузились, а в голосе зазвучала настоящая, не прикрытая угроза. А потом растворилась, словно ее и не было. – И нет, Макс – не святой. Просто… – он задумался о том, как ответить, не затронув скользких тем. – Просто он меня любит. Таким, какой я есть. И да, Страх, я – стерва. Тут ты точно угадал, – Мир сделал пару поворотов и припарковался перед одним из подъездов красивого, явно элитного многоэтажного дома. – Не маловат ли шалашик для тебя, а, Пьер? Или тут у тебя нечто вроде зала ожидания на вокзале между поездками?

– Можно сказать и так. Много ли надо молодому-холостому? Кровать-траходром, кухня, душ и шмоточная…. Я нечасто здесь появляюсь, – Пётр передёрнул плечами и выбрался из салона. Подождал, пока к нему присоединится Мир и вошёл в парадное, одарив консьержку шикарной улыбкой, отчего у тётушки едва не случился приступ.

Мир еле слышно рассмеялся и тоже улыбнулся одной из своих самых роскошных улыбок. Ресницы опустились и тут же взметнулись вверх. Теперь эта очаровательная дама долго будет вспоминать его улыбку, но зато описать его лицо вряд ли сможет.

– Этаж? – стоило им зайти в лифт, как улыбка Мира изменилась. Стала почти наивной и чуть отстраненной.

– Скворечник. Жми последний, не ошибёшься, – Пётр прислонился плечом к стенке. – Посмотришь, как выглядит ночной город с высоты тридцатого этажа.

Мир нажал кнопку и тоже прислонился к стене. Скоростной лифт бесшумно закрыл двери и взмыл вверх. Уши чуть-чуть заложило.

– Ты не очень удивишься, если я скажу, что мой рабочий кабинет расположен на тридцать четвертом? – Мир невинно похлопал ресничками.

– Ну что ты, впаду в ступор и начну колотиться головой о стену, потому что в этом мерянии пиписьками ты меня переплюнул. Пойду повешусь на воздушном шарике, – фыркнул Пётр.

– Не забудь пригласить меня, когда решишься. – Дверь лифта открылась, но Мир не двинулся с места, словно еще сомневаясь. – Похоже, самое время сослаться на головную боль и смотаться, – он чуть криво улыбнулся.

– Ты собирался напиваться. Я один четыре бутылки «Кристалла» не осилю, – Пётр обнял его за талию и вывел, легонько подтолкнув к самой дальней двери на площадке. – Так что сегодня ты мой собутыльник. И не только.

– Я бы предпочел ограничиться только этим пунктом программы, – Мир переступил порог квартиры. Он знал, что ведет себя, как капризная девственница, но по-другому просто не мог. Что-то внутри не давало беспрекословно сдаться. – Здесь весь ты, – он с любопытством огляделся. Строго, но дорого без вульгарной роскоши. Минимум мебели, но все на своих местах. – Мне нравится.

– Не выйдет, грешный мой, не выйдет. И прекрати дуться, ведёшь себя как девица в критические дни, – Страхов взъерошил его волосы и закрыл за ними дверь. Прошёл в комнату, которая играла роль гостиной, кабинета и ещё чёрт знает чего, включил неяркий свет, достал из бара бутылку, пару бокалов и поставил их на широкий подоконник.

– Оставь мне хотя бы это, – огрызнулся Мир, заходя в комнату вслед за ним. Провел кончиком пальца по обивке дивана. Велюр. Странно. Он был почему-то уверен, что Петр предпочитает кожу. – Любишь комфорт и удовольствие?

– А ты привык воспринимать меня этаким знойным мэном?

Мир задумчиво покачал головой, продолжая поглаживать мягкую ткань.

– Нет. Я вполне могу представить себе тебя, загорающим ню и рядом какую-нибудь красотку, потягивающую коктейль. Но ты мне всегда казался более… жестким.

– Я актёр, Мир. И бываю разным. Более жёсткий я всегда. Но не тогда, когда один. Хотя… – Пётр неспешно развернул фольгу и мягко выкрутил пробку. Лёгкий дымок вышел из узкого горлышка, и бокалы наполнились золотистым шампанским. – Чёрт меня разберёт какой я… Я не знаю. Хочешь считать подонком – ради бога, считай, мне не жалко.

– Можешь не рассказывать мне про актеров. Мой отец играл Дориана еще когда меня на свете не было. Да и Макс не просто погулять вышел. Я всю свою жизнь живу рядом с актерами. И знаю, какими они бывают, наверное, лучше, чем кто-либо. И подонком я тебя никогда не считал и не считаю. Ты не приставлял мне дуло к виску и не нападал в темном переулке. Хотя я бы, наверное, предпочел бы именно это. По крайней мере, так я смог бы оправдаться перед собственной совестью.

– Пей, Мир… – горько улыбнулся Страхов, прикладываясь к собственному бокалу. – Вот уж лучшее оправдание и самое лучшее из отягчающих обстоятельств.

Мир хмыкнул и подошел к нему. Взял бокал, глядя за окно…

– Ты должен быть циничной сволочью, которой плевать на мои проблемы. Человеком, которому просто однажды захотелось меня трахнуть, – он сделал глоток и вскинул на Петра взгляд. – Но ты… не такой… И если я тебя спрошу «почему», ты ведь не ответишь, да?

– Не отвечу, – он медленно подошёл к Миру и с какой-то странно-болезненной нежностью погладил точёную скулу. – Зачем тебе ещё и по этому поводу грузиться? Так что считай, кем хочешь… – склонился, шепча в ухо, обжигая дыханием. – Мне просто захотелось тебя трахнуть, вот и всё, остальное до лампочки… и теперь на полторы недели ты мой.

– Тогда трахай, – губы изогнулись в улыбке. Чуть изломанной, но сумасшедшей. Мир почти залпом допил шампанское и закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. – Трахай и не давай мне думать…

Они оба не думали, погружаясь друг в друга. Разве можно думать, когда жарко, когда под веками фейерверки вспыхивают, а в теле раз за разом полыхает огненный шторм? Зачем думать, если хмель шампанского кружит головы, искристые пузырьки заставляют вскипать кровь и даже если разорвать поцелуй, чтобы глотнуть хотя бы немного воздуха, это не принесёт облегчения, потому что этот пожар не погасить. Мучительная страсть, болезненная, горькая. И сладость игристого вина не сделает сладким крик, рвущийся с истерзанных поцелуями губ…

Тишина звенела, горло чуть саднило, но двигаться не хотелось. По телу расплывалась горькое, темное удовольствие. Мир с тихим, протяжным стоном потянулся, облизывая опухшие губы.

– Я остаюсь до утра. Я слишком пьян для того, чтобы садиться за руль. И мне плевать, что ты обо мне подумаешь.

«Я не хочу сейчас возвращаться домой», – с языка так и не сорвалось…

– Оставайся, – Пётр дотянулся через него до прикроватного столика, взял наполовину пустую последнюю бутылку шампанского и глотнул прямо из горлышка, не озаботившись тем, чтобы наполнить стоящие тут же бокалы. Оставил бутылку, запечатлев на обнажённом плече Мира долгий влажный поцелуй. – Может быть, я даже подумаю на тему того, чтобы и сегодня вечером совратить тебя.

– Скоро полночь, – Мир хмыкнул, опуская ресницы. – Ты кончил десять минут назад и собираешься совращать меня дальше? Пожалей мою задницу, Пьер. Я отвык от таких марафонов.

– Завтра будет совсем другой день. Завтра будет завтра. И завтра я снова буду хотеть тебя, но, так и быть, неженка, уговорил… – следующий поцелуй запечатал губы и Пётр довольно вздохнул.

Мир ответил на поцелуй, а потом свернулся в клубок, чувствуя, как снова начинает замерзать.

– Ты из тех, кто засыпает сразу после?..

– Я из тех, – Страхов натянул на него одеяло и крепко обнял, прижимая к себе как уютного плюшевого медведя. – Кто не засыпает вообще. Но с учётом того, что прошлую ночь я не спал совсем, я был бы не против подремать немножко. Если ты не возражаешь.

– Извини. Мог бы просто сказать, чтобы я заткнулся, – Мир послушно закрыл глаза. – Я понятливый.

– Дурак, – фыркнул ему в ухо Пётр и в качестве маленькой мести легонько прикусил мочку, покатал на языке серёжку. – А с виду такой понятливый и умненький молодой человек! Если мне непременно захочется заткнуть тебе рот, я сделаю это каким-нибудь более приятным способом.

– О, заткнись! – Мир почти зло прижался к его губам.

Страхов заткнулся. На минуточку, а потом, заключив его лицо в ладони, шепнул:

– Ты же просил пожалеть твою многострадальную задницу, милый…

– Ну, у нас есть еще твоя задница, – Мир улыбнулся одновременно жарко и невинно.

От подобной наглости Пётр на миг опешил. Несколько секунд буравил его недоверчивым взглядом, прежде чем вообще решился что-то сказать.

– М… видишь ли, грешный мой… Мою задницу не получал никто и никогда… И, прости, не думаю, что когда-либо сделаю исключение для кого-либо.

– Правда? – протянул Мир почти мурлыкнул, прижимаясь к нему всем телом. Ладони прошлись по плечам, спине, а потом Мир просто перекатился и накрыл Петра собой. – В этой жизни нужно попробовать все.

– Нет, Бикбаев, нет, – Страхов звонко поцеловал кончик мировского носа и мягко спихнул его с себя. – Обойдёшься….

Мир только улыбнулся и скатился с кровати. Хотелось курить.

– Кажется, здесь кто-то еще не знает правила игры, – он улыбался. Жестко. Сильно. – Я не играю в одни ворота.

– Я ни с кем ТАК не сплю, – Пётр лежал на постели, опершись локтем о подушку. – Смирись, куколка. Торг здесь неуместен.

– Я не торгуюсь. Нет – так нет. Во ВСЕХ смыслах, – он пожал плечами, поискал глазами хотя бы рубашку, но, поняв бесполезность своих попыток, усмехнулся и вышел из спальни как был – полностью обнаженным. Кажется, пачку сигарет он оставил в гостиной.

Пётр помрачнел. Рывком поднялся с постели, подошёл к окну, обеими руками опираясь о подоконник. Немного подумал, обернулся к столику, и, прихватив бутылку, вернулся к созерцанию ночного города. По телу растекалось тепло, хоть вкуса пенного напитка он уже не чувствовал. Пил как воду.

– Оставь МНЕ хотя бы это.

Мир вернулся спустя пару минут. Расслабленный, но какой-то нежно-колючий. Прислонился плечом к косяку, глядя в спину Петра.

– А что мне останется после тебя, кроме проблем?

– Каких проблем, Мир? – Пётр обернулся к нему. – Спидом не болен, Венеры никакой не подарю, претензий предъявлять ни на Макса, ни на тебя не стану. Просто уйду и всё, а вы живите себе спокойно.

Мир дернул уголком губ.

– Я был бы счастлив, если бы так и было, – он вздохнул и подошел к Петру. – Вот только знаешь мой самый большой страх? Что ОН узнает. Он не простит, Пьер. Он меня не простит.

– Ты забудешь. А я ему говорить совершенно точно ничего не стану. И в конечном итоге, скажешь, что я выкручивал руки, накачал какой-нибудь дрянью или как-то так… Хотя, ты лгать ему не станешь. А мне… Мне всё равно, – он повёл плечом и сделал ещё один большой глоток из бутылки.

– Мне не все равно, – ровно отозвался Мир. – Потому что быстрее я бы свернул тебе шею, чем позволил тебе коснуться меня, если бы просто хотел секса. Я не трахаюсь для того, чтобы получить разрядку, Пьер, каким бы ни был мой темперамент.

– Если тебе непременно хочется пообщаться на эту тему – сходи к психоаналитику, я самокопаниями заниматься не намерен.

Мир пару минут молча смотрел на него, а потом тихо выдохнул, качая головой:

– Ты дурак, Петр. Ты просто законченный дурак, – обжег его взглядом и заметался по комнате, собирая свои вещи, которые, словно подчиняясь воле своего владельца, буквально сами попадались ему под руку.

– Система, блок, – лениво отозвался Пётр, запирая центральный замок, неспешно прошёл к выходу из спальни, попутно стащив с постели плед. – Ты не сядешь за руль. Ложись спать, а завтра уходи. От обязательств свободен. Я больше не трону тебя.

– Выпусти, – Мир был уже полностью одет. И бледен. – Я вызову такси.

– Нет, – покачал головой Страхов, даже не обернувшись. – Не хочу, чтобы завтра твой труп нашли где-нибудь… или не нашли вообще… Доброй ночи, Мир.

Тот только расхохотался.

– Из тебя хреновая сволочь, Пьер, – в глазах полыхнуло, и смех резко смолк. – Твой диван слишком короткий для меня, – бросил Мир куда-то в пустоту, а потом повернулся и исчез в полумраке гостиной. Ночью по телевизору показывают отличные фильмы…

Уснул Пётр только под утро. Не уснул даже, а забылся тяжёлым муторным сном, провалился в него, как под корку льда, и метался по постели, не в силах ни проснуться, ни освободиться от зыбкой дрёмы.

Это – невозможно. То, что происходит. Этого не должно было случиться. Что ж… тем лучше. И тем хуже. Он обязан отцу, а значит, полгода после первой постановки он будет исполнять роль лорда Генри. Зато потом вполне может выступать дублёр. А у него будет совсем другая работа.

Можно принять предложение и уехать сниматься в новом сериале, можно укатить в США, земля большая. Тесно не будет. Главное – забыть. Просто забыть. В крайнем случае, всегда есть какая-нибудь девушка, которой непременно захочется снять в своём хоум-видео его… Принципам… придётся заткнуться. Других вариантов – нет.

Утро Мир встретил, свернувшись клубочком на диване. Плед валялся на полу, и только уголок он сжимал в руке. Полусон-полуявь… Темная тень на лице, поджатые губы и тревожные морщинки на лбу. Он закрывал глаза, проваливался в темноту, вздрагивал от ощущения падения и ресницы взмывали вверх. Мутный взгляд скользил по комнате, а потом опять темнота. И когда солнечный луч скользнул по закрытым векам, Мир только облегченно выдохнул.

Ощущения были… не из приятных. Жажда, все тело ломило, да еще и голова начала не сильно, но муторно и мерзко ныть. Обреченно застонав, Мир встал с дивана, на котором коротал ночь и который уже успел возненавидеть. Подняв плед, потянулся, распрямляя тело, и направился в душ. Пробыл там не больше пятнадцати минут и вышел, «одетый» только в полотенце. За ночь одежда безбожно измялась, и Мир надеялся, что Петр поделится хотя бы футболкой.

Запрещая себе думать вообще о чем-либо кроме работы, он быстро сварил кофе на двоих. Выкурил сигарету и, захватив с собой две чашечки, направился в спальню. Одну из них поставил на прикроватную тумбочку, а со второй устроился в ногах постели Петра. Сделал глоток и, стараясь не смотреть на спящего, отвернулся к окну. Пару минут слушал тишину, а потом поставил свою чашку на тумбочку и потянулся к Петру. Пару мгновений смотрел в его лицо, а затем провел кончиком пальца по его носу, зовя тихо, почти нежно:

– Пьер…

Пётр вздрогнул и открыл глаза. Сощурился, пытаясь понять, что или кто его разбудил, потянулся всем телом, совершенно проигнорировав тот факт, что тонкое одеяло сползло, а одеться ночью он так и не потрудился.

– Доброго утра?

Мир хмыкнул:

– Дня. Кофе почти остыл, – Мир, не скрываясь, любовался ставшими почти прозрачными черными глазами.

Страхов глубоко вдохнул терпкий аромат, исходящий от чашечки на столике и улыбнулся. Пока что утро, потому как когда проснулся, тогда и утро, было добрым.

– Почему ты так на меня смотришь? – тонкий фарфор и впрямь не обжигал пальцев. Пётр пригубил кофе и вскинул на Мира взгляд. – Да, утром во мне брутальности ещё меньше. На мачо не тяну.

– Извини, – Мир мгновенно отвернулся и словно захлопнулся. Поправил сползающий плед: – Одолжишь какую-нибудь футболку? Мою рубашку теперь только в стирку.

– Чёрт… – Пётр залпом допил кофе и рывком поднялся с постели – Извини. Я… не привык, чтобы кто-то наблюдал, как я сплю. Спасибо за кофе. И конечно, сейчас, погоди минутку, найду что-нибудь подходящее…

Так и не потрудившись натянуть на себя хотя бы джинсы, он подошёл к шкафу и, зарывшись в него, вытащил чистую футболку. Из последней коллекции господина Бикбаева.

– Немного великовата будет, но пойдёт.

Мир только вскинул бровь, но комментировать ничего не стал. Только кивнул и, отпустив плед, натянул футболку. Поколебался немного, а потом все же решил, что прикрываться пледом будет глупо, тем более перед любовником, и вернулся в ванную. Натянул джинсы на голое тело и вышел, захватив рубашку.

– Извини, завтрак предложить не могу, в холодильнике пусто. Если хочешь, можем позавтракать в «Шоколаднице».

Хоть вряд ли. Вчера они не слишком приятно закончили вечер. Но так будет лучше. Просто попрощаться.

– Нет, спасибо, – Мир отвернулся, чтобы Петр не видел его глаз. Больно. И плевать почему. Дождался, пока Петр разблокирует замок, взялся за ручку, и вдруг замер: – Я все еще нужен тебе? Ты никогда не врал мне. Просто ответь…

– Я не хочу заканчивать свою жизнь самоубийством, Бикбаев… – Пётр изволил наконец натянуть джинсы и теперь стоял, опершись спиной о дверной косяк, глядя в спину Миру. – Я совру, если скажу «нет». Но говорить тебе «да» я не хочу. Потому что в этом случае мне действительно останется только прогуляться с балкона к парадному самым быстрым способом. Забудь, Мир. Ничего не было. Ничего…

Мир закусил губу и молча вышел за дверь. Навсегда?

Страхов судорожно выдохнул и, закрыв замок, прислонился лбом к двери. Больно. До чёртиков больно. И кажется, уже поздно. С самого начала было слишком поздно. Мир любит Макса. Макс любит Мира. Третьего быть не может. Никогда. Сколько себя ни обманывай.

Напиться бы… только вот на репетицию через пару часов. Лорд Генри… потерян. Он будет другим. Не таким, каким его задумывал отец и Марк. Он любит. Только природный цинизм не позволяет ему в этом сознаться самому себе.

8.

Макс прилетел ночным рейсом. Не выдержал. Плюнул на прощание-проводы, автограф-сессию и прочую чушь, сорвался и приехал. Он тихо ругался с агентом по телефону, прокрадываясь в спальню на цыпочках. С трудом, но удавалось. Благо чемодан оставил в холле.

Шмотки сбрасывал по ходу дела, и вот это, почти акробатическое представление, позабавило его самого: тихонечко семенить по ступенькам, придерживая плечом трубочку, пытаясь стащить с себя джинсы. От классических брюк он отказался, поскольку от костюмов его, мягко говоря, тошнило.

Почти у самой двери комнаты он послал собеседника и отключил телефон, а потом, оставив его на полу, скользнул в спальню. Пусто. Идеально застеленная постель, как под линеечку. И никого. Но Мир совершенно точно дома, его машина стоит перед домом, в холле на столике – ключи и разные мелочи, что он в карманах таскает…

Макс нахмурился и вышел, озадаченно шагнул к бывшей родительской спальне и закусил губу. Приоткрыта дверь, на порог выбрался заспанный Кис. Вот он где… только почему? Макс на секундочку замер, любуясь любимым человеком с порога.

Какой же он красивый! Потрясающе красивый. Такой усталый… ему тяжело сейчас. Он справится. Совершенно точно, по-другому у Ратмира Бикбаева не бывает. Макс вошёл в комнату и осторожно прилёг рядом, стараясь не разбудить. А так хотелось. До дрожи в руках. Коснуться кончиками пальцев чуть подрагивающих ресниц, погладить губы, поцеловать…

– Как же я скучал по тебе… светлый мой… – улыбнулся, заметив, как сжался в клубочек Мир. Натянул на него одеяло и всё-таки прижал к себе, согревая теплом собственного тела. – Люблю…

Мир вздохнул, потерся щекой о его плечо и открыл глаза:

– Макс? – улыбнулся беззащитно. – Ты опять мне только снишься?.

– Бууу, – тихонько хихикнул Макс. – Не такое я уж и дивное видение… Я дома, светлый, уже дома. – Мягко коснулся его губ поцелуем. – Как же мне этого хотелось!

Мир замер под его губами. Словно не веря, пробежался кончиками пальцев по его лицу, а потом, коротко охнув, рванулся вперед, прижимаясь к нему всем телом. Вжался в его шею, всхлипнув:

– Макс… Максим… Вернулся… Любимый мой…

– Светлый… хороший мой… я здесь… люблю тебя… всё хорошо, правда… – шептал Макс, губами лаская лицо любимого. – Я с тобой, слышишь… Не удержался, я так скучал… я не мог больше ждать, прости что разбудил… люблю…

– Макс… Люби… Люби меня, пожалуйста, – Мир целовал его сильно, жарко, жадно.

Макс сдёрнул и отбросил прочь одеяло и накрыл его собой, позволяя увлечь себя в поцелуй, долгий, такой долгожданный. А когда поцелуи сменились ласками, они снова занимались любовью, совсем как когда-то, подчиняясь воле собственного желания, поделенного на двоих. Макс, истосковавшийся по нему, любил со всей, разом проснувшейся жаждой, почти жадностью, врываясь в распростёртое, разметавшееся тело, требующее ещё и ещё большего. Только срывалось с припухших губ тихое:

– Люблю… мой…

Мир стонал громко, вскрикивал, подаваясь навстречу его движениям, дрожал, пряча за ресницами кипящие слезы – горькие, горячие. И шептал, шептал, как в бреду:

– Макс… твой… Люби… Не оставляй…

– Люблю… – на выдохе, надрывом, когда сил даже на стон уже не осталось, когда тело пронзила острая вспышка удовольствия, одна на двоих. Потому что других слов не существует. Потому что это – единственное, что важно. Они всегда были одним целым, даже когда ещё не знали друг друга. Но в такие моменты их единение становилось полным, и восторг, плещущийся в их телах, сплавлял их накрепко.

Сердце еще билось где-то в горле, когда Мир вытянулся рядом с ним, прижимаясь всем телом. Нарисовал узор кончиком пальца на груди, неторопливо целуя плечо:

– Расскажи… Как ты там?

– Муторно, – Макс вздохнул, обнимая его. – Просто много людей, всем надо с тобой пообщаться, пожать руку, непременно потными ладонями, все тебя дёргают, ты улыбаешься… Меня ещё и в жюри потянули, так что пришлось пересмотреть столько всего, что аж тошнит… и ещё там не было тебя. Единственным плюсом было то, что там не было настырных спонсоров. Но там не было тебя, так что по сути там было никак. – Макс нежно провёл рукой по его волосам и коснулся лёгким поцелуем губ. – А ты? Чем тут занимался?

Перед глазами Мира мгновенно всплыло лицо Петра, и по позвоночнику прошел холодок:

– Репетиции до упора. Пытаемся придумать шоу на показ. Но без тебя все валится из рук, – он улыбнулся и, вздохнув, отстранился, почувствовав себя вдруг… грязным.

– Хммм… – протянул Макс, обернув Мира одеялом, пока тот снова мёрзнуть не начал, и прижал к себе, зарывшись носом в волосы. – Что-то мне это напоминает… репетиции до упаду, пока не свалишься с ног, потом… ммм… совершенно прекрасный секс, потом строгий папа за ужином и весь мир против нас… Видишь, я уже здесь, так что нафиг, из рук всё прекращаем валить. Я хочу прийти на твою премьеру. А потом буду томно вздыхать на показе из самого дальнего ряда, потому что именитости в очередях стоять станут, лишь бы только попасть к тебе!

– Мне не нравится то, что я делаю, – Мир только вздохнул, утыкаясь лицом в сгиб его локтя. – Не нравится то, что получается с этой коллекцией. Уже… не мое. Времени мало, и если я не придумаю что-нибудь новое, я никуда не поеду.

– Почему? – удивлённо спросил Макс. – Знаешь, я перестал хихикать над тобой за швейной машиной, когда увидел, как тащатся по тем шмоткам, что выходят из твоих рук. Я сам тащусь от первых брюк, которые ты сшил для меня. Что бы ты ни сделал – это выходит офигенно. И это делаешь именно ты, а не Кира Пластинина. Или мне послужить для тебя Музом? Так ты меня на порог кабинета своего не пускаешь, – он мягко фыркнул в мировское ухо и легонько дёрнул непослушную прядку, ухватив её губами.

– Что-то изменилось… – тихо произнес Мир, крепко зажмуриваясь и надеясь, что его голос не дрожит. – Я изменился. Не знаю как, не понимаю… Но то, что я готовил к показу… теперь это не мое. Мне нужно начинать все заново.

– Но это правильно! Мы не стоим на месте, тем более такая гламурно-творческая особа как ты. Родной, не раскисай! Ты у меня самый лучший. Ты всегда верил в меня. А я – в тебя. Всё будет хорошо, вот увидишь. Правда.

– Твоя вера в меня безгранична, – Мир вздохнул, расслабляясь. – Я так счастлив, что ты наконец дома…

– Просто я очень тебя люблю, Мир, – Макс нежно поцеловал его закрытые веки. – Спи, моя радость, утром всё будет куда менее трагично, чем ты себе представляешь. Правда. Я знаю.

– Хорошо, – послушно произнес Мир, улыбаясь. Спокойной ночи, родной. – Я люблю тебя. Я так тебя люблю…

Макс уже крепко спал, когда Мир осторожно выбрался из его рук. Вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь, спустился на первый этаж и, устроившись на маленьком диванчике в холле, набрал номер Петра. И когда спустя почти минуту на той стороне взяли трубку, устало, обреченно произнес:

– Я ненавижу тебя…

– И звонишь, чтобы об этом сообщить в два часа ночи? Интересный способ выражения ненависти, Ратмир Дмитриевич, – в его голосе слышалась ирония. Вот только яда не было.

Мир только хмыкнул:

– Я скучаю по тебе в объятиях любимого человека. Отличный повод для ненависти, ты не находишь?

– На мой взгляд, это отличный повод обо всём забыть, – по ту сторону помолчали. – Мир, будет лучше, если ты в правду меня возненавидишь. Легче. Ты любишь Макса, а я просто блажь… – И снова минутная пауза. Только слышно его дыхание. – Ты для меня блажь, минутная прихоть. Мальчик на пару ночей для хорошего секса. Вот и всё.

– Хорошая попытка, Пьер, – Мир только невесело рассмеялся. – Но за нее спасибо, – он немного помолчал, а потом выдохнул: – Ты мне нужен. Ты просто мне нужен. Я не знаю почему… Я не знаю ничего… Но лучше бы я и, правда, тебя ненавидел.

– Ты… мне… не… нужен… – выдохнул Страхов. – Понял? Ты и я встретимся только на сцене. Ты и я будем петь и танцевать. И улыбаться друг другу. Но нас с тобой не будет никогда. Потому что есть вы с Максом.

– Нас с тобой не будет никогда… – слабым эхом произнес Мир. – Извини что разбудил. Спокойной ночи, Петр, – Мир отключился, глядя в темноту. – Завтра у тебя будет другой Дориан…

Телефонный звонок.

Всего один телефонный звонок способен уничтожить всякую решимость. Выбить землю из-под ног и заставить сердце завыть от боли. Пётр рывком поднялся с постели и, как был, нагишом, прошлёпал на балкон. Если так дальше пойдёт, он сопьётся и прокурит голос. Но по-другому успокоиться не получалось. Слишком больно. Слишком.

Жаркий воздух не принёс облегчения, как и выкуренная в несколько нервных затяжек сигарета. Можно сойти с ума… просто сойти с ума.

Хорошая была попытка. Только его голос в телефонной трубке в два часа ночи – лучшее подтверждение собственной слабости. Потому что дрогнуло. Потому что горько заскулило глубоко внутри. Он любит. Но почему-то всегда не тех, кто ответит взаимностью. Не тех, кто мог бы быть рядом всегда. А прятаться от всего мира, как вор красть поцелуи, и не ночи, а жалкие часы…

Мальчик на пару ночей – глубокая рана в сердце. Он особенный. Другие не цепляют.

Мальчик для хорошего секса… как страшно отталкивать тебя.

Пётр зажмурился, чувствуя, как жжётся что-то в груди.

– Я люблю тебя, грешный мой… боже, как же я люблю тебя…

========== Часть 5 ==========

9.

На следующий день Мир появился в зале за десять минут до начала репетиции. Весь в черном, бледный, холодно-красивый, он поздоровался с актерами и отозвал Страхова-старшего в сторону. А через полчаса разговора покинул театр.

– Антонина Сергеевна, меня нет ни для кого, – еще через час он стоял на пороге своего рабочего кабинета и оглядывал его так, словно видел в первый раз. Скривился и, неторопливо подойдя к стене, на которой висели его эскизы, принялся их безжалостно срывать. Клочки бумаги летели в корзину, усеивали пол.