Текст книги "Не в сказке (СИ)"

Автор книги: shizandra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– Ты просто неуловимый какой-то, – тёплые губы прижались к шее, скользнули выше, с неожиданной силой сжались на кончике уха. – Не успеешь обернуться, и уже нет господина Бикбаева, а вы, господин Страхов, уныло заседайте в гримёрке! Почему ты сбежал тогда? – ладони скользнули за пояс брюк, под бельё. Пальцы чуть сжались на нежной плоти, легонько двинулись вверх-вниз и замерли.

Мир резко выдохнул, как от удара.

– Мне пришлось уйти… – он вскинул голову, судорожно облизывая пересохшие губы. – Пьер, только не здесь…

– Тогда ко мне, – непоколебимо выдал тот, продолжая медленную нежную пытку. – Ради такого дела я даже готов сесть в твою машину, чтобы ты не уезжал на такси. Чертовски жаль, что я не могу проснуться с тобой в одной постели хоть разок…

Мир вытянул его руки из брюк и развернулся к нему лицом.

– Проснуться? Зачем, Пьер?

– В прошлый раз ты спал на диванчике, а он неудобный… – тот лизнул губы Мира, очертил контур, а потом аккуратно прихватил зубами полную нижнюю.

– Ты всегда уходишь от ответа? – Мир мурлыкнул и потерся об него, как котенок, требующий ласки.

– Только когда не знаю, что ответить, – улыбнулся Страхов, с силой поглаживая его бёдра. – Ну так что скажешь, грешный мой?

Мир чуть отодвинулся от него, заглядывая в глаза. Страстные, жаркие… Через три часа домой вернется Макс и будет его ждать. Но…

– Поехали…

Дважды говорить не пришлось. Вообще складывалось впечатление, что Пётр если не заранее знал, что он согласится, то чувствовал точно. Ни пробки, ни тянучки, и зелёная волна почти до самого дома. Пустое парадное, лифт, ожидающий на первом этаже… Пётр ногой захлопнул входную дверь, прямо у порога вжимая его в стенку, целуя страстно, жадно.

– Я… между прочим… взял пару уроков дефиле.

– Они тебе не нужны… Ты и так будешь там звездой… – Мир покорно подставлялся под его поцелуи, сжимая, поглаживая его плечи.

– А ещё… – пара шагов, следующая стена, долой рубашку, – я знаю пару… новых слов… прет-а-порте и от кутюр… – ещё несколько коротких шагов, вторая рубашка чуть более аккуратно сброшена на кресло, но возле самой постели он вдруг замирает. Смотрит в глаза и очень серьёзно спрашивает: – Хочешь… меня?

– Да, – также серьезно ответил Мир. – Да, Пьер, да. Но не сейчас.

– Лучшая ночь моей жизни ещё впереди… – Петра почти лихорадило, когда он сдёргивал с Мира брюки, когда покрывал поцелуями восхитительное тело, подрагивающее в его руках. Хотелось бОльшего, неизмеримо бОльшего, но… Макс… какой-то кусочек сознания напоминал о нём. Нельзя, нельзя оставлять отметины поцелуев на шее и плечах, нельзя причинять излишней боли, хоть Мир и требует сильнее, ещё сильнее, глубже, резче… Но всё равно, достаточно увидеть его, вот такого, распростёртого, желанного, как напрочь сносит крышу.

– Пьер, пожалуйста… – Мир бился в его руках, вскрикивал, с силой обнимая ногами его бедра. – Не жалей меня… Люби…

И Петр не жалел, любил, отчаянно, жадно, как в последний раз в жизни, врываясь, вламываясь в него, и тут же лаская, точно вымаливая прощения за грубость. За такую нужную, до крика желанную жёсткость. До сорванного голоса.

Крик взлетел, взмыл по потолок, и словно стек по стенам. Бешено бьющееся сердце, сорванное дыхание…

– Спасибо… – полувыдох-полустон. Опухшие губы дрожали, не слушались. Тяжесть тела Петра была приятной. Нужной. И отпускать его совсем не хотелось.

– Мне нравится похищать тебя у всех, – выдохнул-выстонал Страхов, уткнувшись лицом в его шею. Не будет синяка, хвала небесам. Если отметины на бёдрах ещё можно объяснить падением или углом стола, то на шее… Разве что душили Дориана, перепутав с Дездемоной.

– Мне нравится быть похищенным, – Мир прижался щекой к его макушке. – Спасибо, что заботишься обо мне… – помолчал немного, словно прислушиваясь к себе, а потом еле слышно произнес: – Поцелуешь меня? Хочу твоих поцелуев, Пьер. Запастись тобой впрок.

– Насолить поцелуев? Или сварить пару баночек варенья? – Пётр вскинул на него смеющийся взгляд и в следующий миг впился в припухшие губы. Сам этот поцелуй был сексом. Таким себе безумным трахом, вышибающим всё, вплоть до инстинкта самосохранения, даже не танец, схватка губ, сплетение языков. Борьба на равных, когда никто не желает уступать. Маленькая война за господство во влажной глубине рта, за каждый глоток воздуха…

Мир стонал беззвучно, вжимался в него, забыв обо всем. И не желал, не хотел, не мог оторваться! Сердце словно огнем горело, билось о ребра. И тихо, очень тихо о чем-то умоляло… Еще… Еще!

Ещё… пока хватает дыхания, пока перед глазами не начинают плясать огненные точки, пока дрожь в руках не вынуждает снова накрыть его собой полностью… пока не начинает отчаянно сигналить будильник о том, что отведенный час прошёл.

– Нееет, – простонал Мир, обнимая Петра. – Еще можно…

Мало. Отчаянно хочется ещё. Поцелуев, стонов, вскриков, сжимающихся на плечах пальцев. Ратмиру не нужно осторожничать, но до чего хорошо носить его отметины на теле, чувствовать его губы на губах, даже когда его рядом нет.

– В пробке застрянешь?.. – и ещё поцелуй, долгий, вкусный. – Тебе в душ ещё топать, сладкий мой…

– Потрешь мне спинку? – смех Мира закончился протяжным стоном, когда Страх с силой вжался бедрами в его пах.

– С превеликим удовольствием, – Пётр скатился с него и, поднявшись на ноги, рывком потянул его на себя. Поймал в объятия, ладонями сжав ягодицы, и облизнулся. Пальцы скользнули в ложбинку, погладили вход в тело. – ТАМ ты ещё влажный.

Мир зашипел сквозь зубы, прикусывая кожу ключицы:

– ТАМ еще ты.

– Какое чудесное совпадение… – Пётр приподнял его, заставляя ногами обвить бёдра. – Потому что ЗДЕСЬ тоже я.

Несколько шагов до ванной комнаты. На ощупь открыть дверь. Как хорошо знать каждый уголок. Можно ходить с закрытыми глазами и не ошибиться ни разу.

Мир отпустил его, опуская ноги на пол и, не сводя взгляда с его глаз, потянулся к крану. Резко выдохнул и вскинул голову, подставляя лицо навстречу струям воды, шум которых поглотил тихое «хочу».

Нежность на грани боли. Или это боль граничит с нежностью? Пётр развернул его спиной к себе, заставил руками упереться в стену и уверенным сильным толчком вошёл в тело, всё ещё раскрытое после жаркой схватки, случившейся всего четверть часа назад.

– Хочешь, грешный мой… – выдохнул он, тихо урча от удовольствия. – Хочешь…

Мир глухо, гортанно застонал, подаваясь навстречу его вторжению.

– Да… – откинулся на него, запуская пальцы в его волосы. – Пьер… Хочу, хочу тебя…

Быстро, сильно, почти яростно. Времени так мало. С Миром всего мало. Мира в особенности. Резко, глубоко, точно пытаясь присвоить, узурпировать, оставить себя в нём, чтобы тот, другой… ах…

– Люблю тебя… люблю!..

Мир сжался, словно пытаясь удержать его в себе, замедлить время.

– Не торопись… пожалуйста… – он задыхался, беспомощно сжимая мокрые пряди.

– Мне мало тебя… боооже… – Пётр стонал, лаская его живот и грудь. – Я не хочу, чтобы ты уходил…

Мир коротко всхлипнул, выгибаясь в его руках.

– Прости… Прости, Пьер… – повернулся, лаская губами скулу. – Прости.

– Мииир… – сильные пальцы чуть сжались на напряжённой плоти. – Сейчас… ты мой!

В ответ – стон, слабый, беспомощный. И сразу следом – крик:

– Пьер! – дрожь, пальцы полоснули гладкую поверхность кафеля. Еще немного, и мир разлетится на куски.

Рывок, толчок, сильный, завершающий аккорд, и слетает с губ последнее: люблю тебя… Нервную дрожь не может остановить даже льющаяся потоками вода. И слабость разливается внутри, как сладкий яд…

Светлые пряди Мира текут по шее вместе с водой. Так приятно касаться их губами. Мокрый шёлк. Он ещё здесь, ещё рядом, но в сердце уже поселилась боль расставания.

Мир глухо, в последний раз застонал, утыкаясь лбом в кафельную стену. Они сумасшедшие… Так нельзя. Нельзя так! Но руки сами гладят бедра, так сильно прижимающиеся сейчас к нему. И тело – льнет, все равно льнет…

– Потрешь… – голос звучит глухо, срывается, – спинку?

Пётр без слов потянулся за мочалкой, щедро налил на неё гель для душа. Тонкий свежий аромат с лёгкой горьковатой ноткой. Он растирал спину Мира ласкающими расслабляющими движениями. Плечи, бока, живот и бёдра, смывая следы, но не стирая памяти. И потом, развернув к себе лицом, ещё раз коснулся поцелуем его губ и, смыв остатки пены, выключил воду. Самолично вытер его огромным пушистым полотенцем с вышитым на заказ серебристо-белым вензелем «РБ». Полотенце только для него, любимого.

– Иди…

Мир, как зачарованный, обвел пальцем серебряное шитье, а потом вскинул на Петра отчаянный взгляд:

– Выгоняешь? – жалкая улыбка, кривая. Столько любви в этих ниточках…

– Нет… просто если ты сейчас здесь останешься, ты не уедешь совсем. Ты оденешься, и я… возьму себя в руки.

– Прости… – Мир потянулся к нему, целуя сильно, сладко. – Прости, – развернулся и вышел из ванной, чувствуя себя… ужасно.

Из душа Пётр вышел полностью собранным и спокойным. Правда, для этого пришлось всё-таки три минуты постоять под ледяным душем. Но зато при взгляде на уже одетого Мира, желания немедленно раздеть и уложить в постель не возникло. Зато появилось вполне закономерное желание сварить для него кофе и просто посидеть рядышком с ним на кухне, глядя на неоновые огни города.

– Не проси прощения, грешный мой, – он нежно коснулся поцелуем припухших губ Мира. – Мне не за что тебя прощать.

– Есть, Пьер, есть, – Мир ласково провел ладонью по его щеке. – За то, что не могу дать тебе все, что ты хочешь.

– Это было ясно с самого начала. Ты вообще невозможный человек, Ратмир Бикбаев. И я не знаю, ты дар или проклятие, – Петр на секунду прикрыл глаза, отдаваясь ласке, и вздохнул. – Ты ещё здесь, а я уже по тебе соскучился.

Мир улыбнулся:

– Ты можешь проводить меня до дома. Правда, возвращаться тебе придется на такси.

– Нет, грешный мой, – помимо воли Петр потянулся вперёд, обнимая Мира, прижимая его к себе, точно боясь отпустить, потерять. – Там я тем более не сумею тебя отпустить. Не захочу. Возле вашего с ним дома.

– Тогда давай прощаться?.. – Мир покрывал его лицо крошечными поцелуями. – Проводишь меня хотя бы до своей двери?

– До завтра?.. – Пётр ловил его губы, маленькими шажками продвигаясь к прихожей, пока они оба не упёрлись во входную дверь. – Хотя завтра я смогу украсть у тебя только несколько поцелуев…

– До завтра, – эхом выдохнул Мир. Замер, глядя на него отчаянными глазами. – Я буду скучать.

Страхов щёлкнул замком и толкнул дверь, открывая её. Теперь они стояли, обнявшись на пороге, и смотрели друг другу в глаза.

– Доброй ночи и… забудь обо мне на сегодня.

– Хорошо, – Мир улыбнулся одними уголками губ. Потянулся к Петру, целуя его в последний раз и, вывернувшись из рук, отошел к лифту. – Доброй ночи…

Страхов смотрел, как он вошёл в лифт и только когда створки сомкнулись, отрезая от него Мира, со вздохом закрыл дверь. Вернулся в квартиру, вышел на балкон и закурил, глядя в тёмный двор. Вот вспыхнули фары авто, машина сорвалась с места и исчезла в арке. Ушёл. И сразу стало пусто. Без него пусто. До следующего раза.

***

Тишина угнетала.

Макс сидел, завернувшись в плед, и смотрел какой-то новостной канал. Речь диктора проходила мимо его сознания, совершенно не касаясь мыслей. Непривычно пусто. Без него. Он где-то. Занят. И вернее всего снова стоит в пробке. Такое случается в Москве. Даже теперь. Даже несмотря на подземные и надземные развязки.

Чай остыл. Ужин тоже.

Он тоскливо обнял подушку, прижавшись к ней щекой, и вздохнул. Ничего. Через две недели – Монте-Карло. И станет легче.

Мир тихо закрыл за собой дверь и прошел в дом, разуваясь на ходу. Почесал за ушком вышедшего навстречу Киса и скользнул в гостиную. Неслышно подошел к сидящему Максу и, обняв его сзади, опустился на диван, прижимая к себе.

– Я дома… – на языке было горько, но руки обнимали крепко, нежно. Любимый. Родной. Самый теплый и самый нежный.

– Устал? – Макс выпустил из рук подушку и обнял его в ответ. – Я уже начал беспокоиться. Думал за тобой поехать, но потом увидел в новостях эти чудные пробки… Хоть вертолёт покупай.

– Уговаривал Страхова стать моей моделью на этот показ, – Мир зарылся в его руки, как в мамину шаль в детстве. – Он такой упрямый…

Ложь? Нет. Правда? Нет. Тогда что?

– Как прошел твой день, мой солнечный?

Макс посмурнел. Будто чистое небо мгновенно подёрнулось облаками. Кольнуло где-то под сердцем и замерло в ожидании.

– Два с половиной часа мозгополосканий от спонсора. Но решение всё-таки осталось за мной. Жаль отдавать права на эту постановку, но другие выставили куда более жёсткие условия. Жить можно. А ты как?

– Устал, – Мир выдохнул, прижимаясь к нему и начиная рисовать узоры на его груди. – На репетициях пока особо не дергают и за это спасибо. Ставим шоу, девочки шьют, а у меня нет еще как минимум двух моделей.

– Я бы помог с радостью, но у меня с ходьбой проблемы и спектакли накануне. – Макс с нежностью гладил его плечи. – А помнишь, мы когда-то были на всех премьерах? Я приходил к тебе, а ты ко мне.

– Конечно, помню. Я и сейчас хожу на все твои спектакли. Подожди… – Мир немного отстранился. – Уж не хочешь ли ты сказать, что на показ не приедешь?

– Буду стараться. На крайний случай – прилечу на день, – виновато глянул на него Макс. – Иногда я просто ненавижу свою работу… Когда она вынуждает быть далеко от тебя.

– Я попрошу отца отпустить тебя, – Мир расстроено свернулся в комочек в углу дивана. – Макс, пожалуйста…

– Хорошо иметь папу – худрука театра, – усмехнулся Макс, потянув его к себе. – Выбирайся из своего эмо-угла, сердце моё, не надо вешать нос. Я ещё не знаю, буду я здесь нужен или нет. Может, я смогу с тобой поехать на всё время. Как получится.

– «Как получится…» – буркнул Мир, но притянуть себя позволил. – Ты меня до инфаркта когда-нибудь доведешь.

– Я тебя?! – весело возмутился Макс. – Нееет, это ты меня доведёшь до нервного тика. Мне как рассказали, как ты бушевал в студии и покрошил всю свою коллекцию, я не знал за что хвататься. Чудо моё… я люблю тебя.

– У тебя везде свои шпионы? – Мир неосознанно напрягся. – И что еще они тебе сказали?

Улыбка медленно сползла с лица Макса.

– Мир?.. прости… ничего… просто что ты был расстроен и всё… Извини…

Мир тихо застонал и рванулся к нему, крепко обнимая.

– Это ты меня прости… Прости. Все хорошо. Просто… я слишком дергаюсь в последнее время, – коснулся губ, лаская поцелуем. – Улыбнись для меня. Я так люблю, когда ты мне улыбаешься.

Улыбка получилась вымученной, будто эта пара фраз выбила из него всю весёлость начисто.

– Ничего, всё будет хорошо, светлый мой, всё будет хорошо. Всё у нас получится. Обязательно.

– Макс… – беззвучно выдохнул Мир. – Максим… Я люблю тебя, люблю. Без тебя меня не будет, понимаешь? Но… я слишком много прошу, да? Эгоист… Я просто эгоист…

– Я тоже люблю тебя, светлый, – Макс зажмурился, пытаясь не выпустить вдруг закипевшие слёзы. – Просто иногда мне начинает казаться, что ты отдаляешься. Что я больше тебе не нужен. Вот и всё. А я так боюсь… боюсь стать ненужным тебе.

По сердцу Мира полоснуло острой болью. Сегодня же… Он позвонит Петру сегодня же и все это закончит. Весь этот бред прекратится.

– Нужен. Нужен, родной. Ты всегда, слышишь, всегда мне нужен. Ты… моя жизнь, моя половинка.

– Я люблю тебя, Мир… без тебя меня нет…

…Мир выключил воду, потянулся за полотенцем, коснулся мягкой поверхности и замер, глядя на него, как зачарованный. «РБ» – вышитые серебром буквы встали перед глазами. А потом разбушевавшееся воображение ударило яркими картинками. Петр, придирчиво выбирающий полотенце, чтобы было большим и мягким… Вензель, чертов вензель… Тусклое холодное сияние серебра и тепло… Столько любви в этих двух буквах…

Мир вздохнул и заставил себя встряхнуться. Вернул полотенце на место и, выйдя из ванной, поднялся в спальню. Макс уже спал, уткнувшись носом в его подушку, и Миру только и осталось, что юркнуть под одеяло и прижаться к нему.

– Любимый мой… – он лежал и смотрел на родное лицо, на мельчайшие морщинки, ласкал взглядом острые ресницы и обветренные губы. Любимый. От нежности заходилось сердце, но внутри разливалась тоска. Если бы можно было все вернуть обратно… Мир прикусил губу и невесомо провел кончиком пальца по его щеке. Любит. Он любит. Но теперь в его сердце есть еще кто-то. Как? Почему? Как он позволил, чтобы это случилось? Мир зажмурился и уткнулся носом в плечо Макса. Он не выживет без него. Но не сможет… Не сможет сказать Петру «нет». Его любовь нужна Миру. НУЖНА.

========== Часть 7 ==========

11.

Они с Миром прилетели рано утром. Заполнили документы, вышли к встречающим. Их беспрестанно фотографировали и постоянно дёргали с дурацкими вопросами. Хотелось зашиться куда-нибудь подальше, но приходилось улыбаться, улыбаться, улыбаться…

Хотелось спрятаться, забиться в номер, обнять тонкого, сильного и страстного мужчину, и любить, любить его, но он идёт вперёд, раздавая реверансы.

…они виделись урывками, не позволяя себе ничего лишнего. Мимолётные касания и взгляды. И сцена, где говорили не они сами, где за них говорили герои, выдавая самые тайные, самые скрытые чувства и эмоции. Лорд Генри, влюблённый в Дориана Грея. Лорд Генри, отравивший его своими речами. Лорд Генри, убивающий в Дориане всё человеческое своей философией. Пётр Страхов, безумец, готовый на всё ради украденного поцелуя.

Они больше не виделись у него дома. Не было времени ни на что. Даже накануне отлёта, вернувшись по домам после репетиции, они успели только взять чемоданы, и спали уже в самолёте, привалившись друг к другу.

Мир забросил вещи в номер и сразу унёсся смотреть сцену и декорации. И плевать, что пять утра. И плевать, что даже душ принять не успел. Важнее успеть всё сделать там.

Короткий поцелуй вместо утреннего кофе. Мутный трёхчасовой сон. Упакованный в ресторане завтрак на двоих, такси, театр моды… Замученный Бикбаев, прикорнувший на жёсткой тахте в уголке примерочной-гримёрной…

Безумные три дня до показа. Вырванные из жизни три дня.

Мир метался по комнате, как лев по клетке. Макс приземлился час назад и с минуты на минуту должен быть здесь. А еще через час начнется показ. И свободных мест в зале не будет. То интервью в «Американском подиуме» подогрело интерес к его персоне, а появление Макса на фестивале в его костюме – только добавило интереса. И от этого показа… Черт, так много зависит от этого показа!

Мир рыкнул и сорвался с места. Визажисты, парикмахеры… Макс, где Макс?!

Тот появился получасом позже. Пробился мимо охраны, нацепив на шею пропуск, отмахнулся от какого-то истерящего ассистента. Мир метался по огромному помещению и, казалось, был всюду. Возле моделей, возле стилистов, он даже сдёргивал с вешалок комплекты, перевешивал их в нужном порядке и подшивал вытачку на парне, который умудрился резко похудеть.

Поймать мечущегося возлюбленного удалось только тогда, когда тот подскочил к кулеру и набрал стаканчик воды.

– Бедный мой…

Мир замер на миг и обмяк, словно из него разом ушли все силы. Отставил стакан в сторону и прижался к нему, обнимая и прячась в его руках. Боже, как хорошо… Тепло, спокойно…

– Макс… ты здесь. Ты наконец здесь…

– Всё будет хорошо, светлый, всё хорошо, слышишь? Тут только о тебе и говорят. Умный, красивый, молодой совсем и уже собственный дом моды и этот показ, – Макс погладил расслабленные плечи и улыбнулся. – Конечно я здесь.

– Спасибо, – Мир выдохнул и, вскинув взгляд через его плечо, замер. Петр…

Страхов замер в углу, глядя на них неотрывно. Будто прикипел взглядом. Потом вдруг резко тряхнул головой, отвернулся и пошел прочь, отдаваясь на милость визажистов. Присел в кресло, позволив раскрасить себя так, как того требовал образ, сделать укладку, прицепить на воротник рубашки затейливую цацку, сплетённую из цепочек.

Хорошо, что можно просто бездумно повиноваться приказам. Посмотри вверх, наклони голову, не двигайся…

Нет, плохо, потому что в голову лезут и лезут мысли, от которых избавиться никак не получается. Давай, Страхов, изобрази из себя тупую гору мышц, ты же актёр, что тебе стоит? Только стоит прикрыть глаза, позволяя девушке карандашом навести контур глаз, как перед мысленным взором встаёт другое лицо, не то, что отражается в зеркале. Мучительно закушенные губы, немой крик, широко распахнутые глаза и безумная страсть, плещущаяся в них…

Как же больно теперь видеть их вместе. Так больно…

Но это Макс. Макс – его семья. И Макса он любит.

А ты – только любовник. Человек, которого он скрывает и которому сакраментальное «люблю» не скажет никогда в жизни. Потому что ты просто нужен. Нужен. И всё равно, что эта, минувшая ночь, впрямь была лучшей в твоей жизни. Всё равно, что ты сам отдался ему, полностью, целиком, до донышка, что стонал под ним, что кричал, что умирал от сжигающего тебя огня… Он всё равно будет с Максом. Всегда с Максом. А твоя любовь никогда не будет ответной.

Пётр подавил судорожный вздох и дерзко улыбнулся девушке, закончившей макияж. Та вернула улыбку, профессионально, немного скупо. Она привыкла к красавцам и красавицам. Ей безразлично кто он. Она просто делает свою работу.

И надо бы всё закончить. У него нет права на ревность. Но видеть их вместе – нет сил. И расстаться… невозможно. Потому что без Мира жизни нет. Просто нет.

– Я же обещал постараться приехать, – шепнул Макс. – Как я мог пропустить настолько важное для тебя событие?..

– Спасибо, родной… – Мир, наплевав на всех, прижался к его губам. Оторвался, заглядывая в его глаза и улыбаясь чуть печально: – Люблю тебя… – сжал пальцы и словно растворился в толпе.

Макс тяжко вздохнул и вернулся в зал, который уже почти полностью был забит людьми. Репортёры, светский прайд, короли и королевы моды. И все они слетелись посмотреть на диковинку, молодого дизайнера из России, так стремительно взлетевшего на Олимп от кутюр.

Минуты до начала. Громкая музыка, гул голосов, вспышки камер, галдящие ведущие модных каналов…

Удачи, любимый…

Мир окинул взглядом уже готовых к выходу моделей, кивнул Роджеру, давая знать, что можно начинать, и подошел к стоящему в стороне Петру, ожидающего своего выхода. Улыбнулся одними глазами, расправляя складки на рубашке:

– Спасибо, что ты здесь… Я бы свихнулся за эти дни, если бы не ты.

Страхов сжал его руки.

– Спасибо скажешь, когда всё завершится и тебе станут петь дифирамбы. Вот тогда… Ну что, поехали, Ратмир Дмитриевич?

– Просто хочу, чтобы ты знал… Ты дорог мне. Ты очень мне дорог, – Мир улыбнулся, тряхнул волосами и снова исчез в толпе.

Макс зачарованно смотрел на моделей, дефилирующих по подиуму. Впрочем, даже не на них. Он почти никогда не приходил к Миру, когда тот работал. Это означало бы отвлечь любимого человека от второй великой его любви: творчества. Поэтому святая святых Бикбаева-младшего – его кабинет – оставался для Макса тайной за семью печатями.

Откровение…

Сидящие с обеих сторон именитые-маститые модельеры и журналисты тихо перешёптывались, комментируя действо, развернувшееся перед ними. Шёпотом, кто по-английски, кто по-итальянски, сзади доносился гортанный французский шелест. Макс особо не вслушивался, достаточно было просто услышать восторженные нотки и проскальзывающие обрывки фраз: прекрасное решение… это открытие!.. какой талантливый мальчик…

А потом он услышал ЭТО. Пожилая француженка, растянув сморщенные напомаженные губы в подобии улыбки, протянула:

– Какое яркое признание в любви!..

Макс зажмурился, чувствуя, как подкатывает к горлу тяжёлый липкий ком. Стоило только присмотреться… чуть внимательнее посмотреть на всё это, на цвета, на типаж моделей… Смуглые высокие темноглазые брюнеты и голубоглазые блондины. А потом на подиум ступил Пётр… и прошёл мимо, улыбаясь, как большой сытый кот. И было что-то в нём, чего не было раньше. Может, неуловимо изменился взгляд, может походка… Мир увидел его таким. Таким он для Мира и остался. Таким Мир показывал его остальным…

Макс закусил губу, запрещая себе верить. Отказываясь верить в то, что видел. Вот она, Муза его любимого человека, оборачивается, одаривает зрителей жарким взглядом и уходит, несгибаемый, гордый, победитель… Этого не может быть… не может… они только коллеги, партнёры по сцене… Они только работают вместе…

Он зажмурился, давя в себе беззвучный стон. Глубоко внутри резануло, больно, страшно. Пробки… задержки на работе… упавшие манекены и углы столов… Ночёвки на работе, усталость дома – вот они, прошли мимо и скрылись за полотнищем с вензелем «РБ».

Прощание? Вот этот приезд? Вот эта коллекция – светлое и тёмное? Пастельные тона для голубоглазых блондинов и страстные, сочные контрасты для брюнетов?..

А вокруг так же щёлкают затворы камер, сверкают фотовспышки, гудят зрители… Вокруг – богема, фэшн-боги, только вот ему здесь места нет. Никогда не было.

С чего он решил, что будет нужен и дальше?.. Прошла любовь. За десять лет он изучен до последней чёрточки. Конец сказке…

Финал… Модели в два ряда выстраиваются на подиуме. Блондины с одной стороны, брюнеты – с другой, и выходит ОН, виновник торжества, сияющий, чуть бледный… А Пётр, его Муза, вручает ему огромный букет цветов, под аплодисменты всего зала. И обнимает. Так нежно. Так жарко… Губами коснувшись шеи словно ненароком.

Макс осторожно поднялся с места и, скользнув за спины журналистов, последний раз обернулся. Мир лучился, сиял, светился безудержным счастьем и ему рукоплескало Монте-Карло.

– Прощай… Прощай, Мирка…

…он вылетел первым же рейсом. И пусть он был транзитным, он летел домой. Вот только дома его уже никто не ждал…

***

…Мир бежал залитыми светом коридорами аэропорта, расталкивая людей, и умолял всех богов остановить время. Десять минут… Ему нужно всего десять минут! Поздно… Самолет исчез в облаках. Словно надеясь, что он вернется, Мир, не сводя глаз со свинцового неба, набрал номер отца. И когда тот отозвался, почти закричал в трубку:

– Он догадался, пап! Он обо всем догадался! Пап… его нельзя оставлять одного…

– Успокойся, маленький… Успокойся… Всё будет хорошо, – горячо шептал в трубку Дима. – Не пори горячку, милый… Мы что-нибудь придумаем, прошу тебя, только не делай глупостей…

Мир застонал отчаянно и зажмурился, пытаясь взять себя в руки.

– Пожалуйста… Просто не оставляйте его одного…

Длинные гудки…

Страхов был трезв. И одет. И только на столике у кровати стояла непочатая бутылка дорогущего коньяка, а рубашка была расстегнута на груди. Он шагнул в сторону, пропуская Мира в номер, и захлопнул дверь, а потом осторожно обнял его, точно боясь, что тот оттолкнёт, наорёт, прогонит к чертям.

– Он улетел, да?

– Да. Я не успел, – Мир с тихим стоном уткнулся лицом в его шею. – Мне страшно, Пьер… Мне так страшно… Я не смогу объяснить ему то, чего не понимаю сам. А он меня не простит…

– Хочешь, я сам к нему пойду? – тихо спросил Пётр, поглаживая его плечи и напряжённую спину. – Я всё объясню. Я буду с тобой столько, сколько скажешь, а потом уйду, если нужно. Я не хочу, чтобы тебе было плохо, Мир.

– Ты… Нет, Пьер. Я… люблю тебя. Может, не так, как ты хочешь, не так, как Макса, но люблю. Я не знаю, как это возможно. Я с ума от этого схожу! Но я не хочу потерять еще и тебя.

– Не сходи, не нужно… – Пётр легонько встряхнул его и посмотрел в глаза. – Мир, это случилось и я… благодарен тебе за твою любовь…

Обнимать Мира было счастьем, чувствовать, как быстро и отчаянно бьется его сердце. Но так больно осознавать, что ему плохо, ведь вторая его половинка…

– Он не оставит тебя, не сможет. Ведь он тебя любит. Слышишь? Он тебя любит.

– Я надеюсь только на это, – с отчаянным выдохом произнес Мир. – Спасибо тебе… Спасибо.

12.

– Влад, – Дима вошёл в кабинет тихо, и, обняв Соколовского со спины, вздохнул. – Нам нужно поговорить. У нас большая проблема. У нас… А вернее у наших с тобой младших.

Сколько лет прошло, но он всё ещё иногда поверить не мог, что Влад с ним, что рядом, что по-прежнему любит. И лишь иногда душу сковывал ужас: что бы с ними было, не пересекись однажды судьбы их сыновей.

– Что случилось? – Влад оторвал взгляд от бумаг и поднял голову. Потерся щекой о руку Димы и застыл, внутренне собираясь.

– Долгая история, – Бикбаев-старший отстранился и присел на краешек его рабочего стола. Рассказывать Дима умел. Красиво и с юмором, лаконично и по делу, если было нужно. Но здесь… Как объяснить, что творится в глубинах бикбаевской души? Тем более, как объяснить, что на самом деле причиняет настоящую боль? Он вздохнул и начал рассказывать. Совсем так же, как говорил Мир. Без прикрас, не оправдывая, но и не сожалея, глядя прямо в глаза самому любимому человеку.

– И, я так понимаю, Макс просто понял… он умный мальчик и тонко чувствующий. Мир иногда совершенно не умеет прятать эмоции. А в творчестве чувства и эмоции… ты сам знаешь… Макс улетел. И сейчас как раз возвращается в Москву.

Влад медленно опустил голову, поджимая губы. Мир, Ратмир… что же ты наделал, ребенок…

– Я встречу его, – он отодвинул от себя бумаги и встал. Быстро собрался, а спустя полчаса ехал в аэропорт.

Полёта и приземления Макс не заметил. Просто не ощутил, целиком и полностью погружённый в собственные мысли. Что делать? Что ему теперь делать? Внутри было пусто и звонко, будто не стряслось всё это несколько часов назад.

Шасси мягко коснулось бетонной полосы, и спустя всего десять минут он уже ехал в автобусе к терминалу. Ещё полчаса очереди, быстрый досмотр, он прилетел налегке, багаж забирать не нужно. Ручная кладь и он сам. Домой не хотелось. Да и есть ли у него теперь дом? В сущности – нет. Нужно заехать, собрать кое-какие вещи, а пару дней можно перебиться и в гостинице… Не забыть накормить Киса. Или лучше отправить его к родителям…

Мысли, мысли…

Потом – снять квартиру, а там видно будет. Может махнуть куда-нибудь в Украину. Или в Прибалтику… там тоже есть театры, а он достаточно известен, чтобы не сидеть без дела.

Но всё-таки… за что?..

Влад заметил его, как только Макс вышел из дверей аэропорта. Бледный, осунувшийся. И, судя по поджатым губам, уже на что-то решившийся. Влад грустно улыбнулся. Ребенок. Все еще ребенок. Голубоглазое солнышко… С силой проведя ладонью по лицу, словно стирая с него не нужные эмоции, он оторвался от капота машины, и мягко скользнул в толпу. Осторожно, но крепко сжал плечо сына:

– Привет.

Макс вздрогнул. Перевёл на него потерянный взгляд. Долгий миг смотрел в родные глаза, немного усталые и всё-всё понимающие, а потом крепко обнял. Как когда-то, а далёком детстве, лицом уткнувшись в отцову шею, всем телом содрогаясь в беззвучных рыданиях.

– За что?.. – тихо стонал он. – За что он так… со мной… Что я сделал… не так?..

И отчего-то сомнений в том, что отец знает ВСЁ – не возникало. Он просто знает. Он – отец. Папа. Непоколебимый, уверенный, сильный. Их скала… Кто, как не он подскажет, утешит, поможет?