Текст книги "Не в сказке (СИ)"

Автор книги: shizandra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Ратмир Дмитриевич!.. – ахнула женщина. – Что вы делаете?! Это же ваша коллекция для Монте-Карло! – она рванулась к нему, но он резко развернулся, и она встала, как вкопанная, встретившись с его глазами. Почти черными, бешеными. С огромной, как мир, виной и почти смертельной тоской.

– Меня ни для кого нет, – повторил он без выражения. – И девочкам скажите, что могут быть свободны до тех пор, пока я их не позову.

– Хорошо, – Антонина Сергеевна смотрела на него почти с ужасом. – Как скажете, Ратмир Дмитриевич.

– Спасибо, – он улыбнулся и на мгновение снова стал тем теплым, светлым молодым мужчиной, почти мальчишкой, каким его знали и любили. – И созвонитесь с Роджером. Он понадобится мне завтра.

– Да, конечно, – секретарь кивнула и вышла, закрыв за собой дверь. А Мир, казалось, ее даже не услышал. Взгляд провалился куда-то вглубь…

Минута, две… Или час или два? Время растянулось. Но дрогнуло и снова понеслось, когда лица Мира коснулся солнечный луч. Он глубоко вздохнул, словно выныривая на поверхность и, подойдя к столу, взялся на карандаш.

В рабочий кабинет господин Страхов вошёл, деликатно сдвинув ставшего грудью на пороге секретаря, точно божьего одуванчика там не было и вовсе. Ничуть не стесняясь, не чинясь, и без каких-либо колебаний. Наверное, окажись на его пути охрана – и через заслон вошёл бы.

– Ты можешь объяснить, какого чёрта, Мир? – внешне он был спокоен, и только в глазах светилось бешенство. Пётр Страхов был в ярости.

Мир оторвал затуманенный взгляд «грозовых» глаз от бумаги, пару мгновений смотрел на него, словно вспоминая, кто это, и снова вернулся к эскизу:

– Спасибо, Антонина Сергеевна, можете идти.

– Ратмир Дмитриевич… – женщина чуть не плакала, и Мир поспешил ее успокоить мягкой улыбкой:

– Все в порядке. У вас не было шансов.

Женщина только судорожно вздохнула и исчезла, прикрыв за собой дверь. Почти минуту в комнате стояла тишина, нарушаемая шорохом грифеля, а потом Мир ровно произнес:

– У меня слишком много дел. Я не могу разорваться.

– До этого у тебя как-то получалось, а теперь появилось слишком много дел и ты, и умный и красивый, не можешь решить которым предпочтение отдать? – угрожающе-мягко протянул Пётр. – Ну хоть мне-то не ври. Ты из той породы, которая замедляет время до двадцать пятого часа в сутках. Ты сдрейфил, любовь моя, сдрейфил.

– Возможно, – Мир закончил эскиз и отложил его в сторону. – Ты сказал все забыть. Я всего лишь следую твоим советам, – сердце дрогнуло от этого «любовь моя», но Мир заставил себя выкинуть эти мысли из головы.

– Забыть – не значит бросить к такой-то матери постановку. Блядь, Бикбаев, если не хочешь совсем меня видеть – так и скажи, – Пётр тряхнул головой и бедром оперся о рабочий стол. – Сам уйду, продолжу контракт в Израиле и всё. Но останься. Там останься. Ты же горишь на сцене!

– Дело не в моих желаниях. Дело в моих возможностях. Ты четко расставил все точки и все очень хорошо объяснил. Я не вернусь в постановку, Петр. Меня в ней держал только ты, – Мир никогда не боялся быть откровенным. «Говори правду, – учил его отец. – Никогда не бойся быть смешным. Правда – твой щит и твое оружие».

Рука поднялась… и опустилась, так и не коснувшись его щеки. Пётр сжал пальцы в кулак так, что костяшки пальцев побелели. Кажется, в наступившей тишине можно было услышать зубовный скрежет.

– Мир, прошу тебя, вернись.

– Я тоже просил тебя, – сквозь зубы выдохнул Мир, как зачарованный, следя за его рукой. – Вот только тебе было плевать, – он подался вперед, сжал его пальцы, рывком поднимая рукав его легкого летнего пиджака, открывая доступ к кисти. Провел кончиком пальца по смуглой коже, очерчивая кольцо вокруг запястья, а потом медленно поднял голову, улыбаясь. – Раздевайся. Не бойся, зариться на твою задницу я не буду.

Пётр буквально выдрал руку из его пальцев. Быстро расстегнул пуговицу, сбросил пиджак на свободное кресло у стола. Потом настал черёд футболки. Тонкий белый трикотаж отправился следом за пиджаком.

– Дальше?

Мир окинул его внимательным профессиональным взглядом.

– Да, – бросил коротко и гибко поднялся, выкидывая из головы все мысли, не касающиеся работы.

Пётр коротко выругался, но, быстро разувшись, стянул с себя джинсы и застыл, не решаясь продолжать разоблачение. Бельё – хоть какая-то иллюзия закрытости. Дальше – только «блядская» дорожка, загар и зарождающееся возбуждение.

Мир невольно облизнулся, глядя на его роскошное тело, а потом сдернул с одного из манекенов, стоящих у дальней стены рубашку. Джинсы и майку он взял со стола, на котором делал выкройки.

– Надевай…

Странная ткань ласкала руки. Тёплая, бархатистая, удивительно тонкая, она точно сама льнула к коже. Джинсы, если брюки вполне «джинсового» кроя из такой ткани джинсами можно назвать, сели плотно, в самый раз, ладно, по фигуре, не стесняя движений. Пётр вздохнул чуть спокойнее. Хотя… обтягивают они прилично. Ни черта не скроешь. Даже рубашкой не прикроешься. Почти прозрачный белый шифон. Белая майка. И всё.

Пётр оделся и вопросительно взглянул на Мира.

Тот усмехнулся, и уголки губ поползли вверх. А потом он просто шагнул к Петру…

Руки все делали сами. Поправляли брюки, вдевали пояс, разглаживали ткань рубашки на плечах. Казалось, что Мир полностью сосредоточен на одежде и ему все равно, кто стоит перед ним.

– Повернись, – Мир отступил на шаг, тянясь к большой коробке с аксессуарами. Цепь на ремень, тонкий серебряный шнурок, из которого проворные пальцы сплели замысловатый узор…

– Бикбаааааев… прекрати, – Петр с трудом удерживался от того, чтоб не шарахнуться в сторону. Прочь от этих ласк, которые не ласки.

– Не дергайся, – почти прошипел Мир, цепляя цепь к поясу, а получившееся замысловатое украшение – на уголок воротника рубашки. Отошел подальше, чтобы оценить получившуюся композицию и довольно улыбнулся. Просто и в то же время – изыскано. Тонко. По-летнему. – Идеально… Не хочешь сам посмотреть?

Пётр обернулся, глядя на собственное отражение в зеркале.

Пётр Страхов. Любимец женщин всех возрастов, предмет их тайных воздыханий, и не только их, был просто счастлив шагнуть подальше от одного греха. Поближе к другому. Хорош. Мир прекрасно, очень тонко улавливает грань между сексуальностью и пошлостью. Между утончённой простотой и нарочитой скромностью. И этот человек сейчас отражается в зеркале позади него.

– Понимаю, почему за твоими авторскими шмотками месяцами в очереди стоят.

Мир только хмыкнул и шагнул к нему. Одним ловким, слитным движением застегнул тонкую, сделанную специально по его заказу «молнию» рубашки почти до шеи. И Петр неуловимо изменился. Стал закрытым, почти загадочным. Вещью в себе. Еще одно движение, и на загорелой коже его запястья тускло засияла тонкая полоска простого серебряного браслета.

– Из тебя выйдет отличная муза, Пьер, – в серо-зеленых глазах Мира словно тек жидкий огонь.

По спине точно мураши забегали. Страхов вздрогнул и обернулся.

– Для тебя? Только если ты вернёшься в театр.

– Я похож на самоубийцу, Пьер? – Мир смотрел прямо в душу. —

– Это значит – нет… – не вопрос. Утверждение. Пётр медленно отстранился и отошёл от него. Расстегнул молнию, аккуратно снял рубашку, не поленился даже дойти до манекена и повесить её на место. Футболку и джинсы он сложил не менее педантично, разгладив каждую складочку. Собственные шмотки казались грубыми и неуклюжими, хоть и сидели на нём… хорошо. Просто хорошо. Добротные правильные вещи. Без души. – Что ж…

– Это значит, что ты затрахал меня, Страхов, – Мир усталым жестом потер виски, закрывая глаза, в которые словно песка насыпали. – Ты никогда не врал мне. Никогда. А это значит, что твои слова о том, что я – всего лишь твоя блажь, мальчик на ночь – правда. А я не настолько хороший актер… И играя Дориана, я вряд ли смогу забыть, кем я был для лорда Генри.

– Любовью был, – шепнул Пётр, мимолётно коснувшись губами его лба, и шагнул к выходу.

Мир вздрогнул от этого касания. Вскинулся, глядя ему в спину с отчаянием и обреченностью:

– Тогда когда ты соврал мне, Петр? Когда?!

– Когда понял, и было уже поздно что-то менять, – он открыл дверь и на короткий миг замер на пороге, потом обернулся, и, улыбнувшись ему одними губами, выдохнул: – Удачи, грешный мой. У тебя всё будет хорошо…

– Не будет, – Мир покачал головой, подходя к нему и закрывая дверь. – Уже не будет, – рывок и губы прижались к губам, целуя больно, безжалостно. Ни капли жалости. Ни грамма…

Пётр только тихо застонал, а потом вдруг обнял его за талию, крепко прижимая к себе, на сей раз безоговорочно позволяя вести себя в поцелуе.

– Что же ты делаешь, Мир… что ты делаешь со мной?..

Мир оторвался от его губ и зарылся лицом в шею, чувствуя, как бешено колотится сердце.

– Убиваю… И тебя и себя… Ты нужен мне. Я не знаю, как это возможно, не знаю, что происходит со мной. Я люблю Макса, больше жизни люблю, но и ты мне нужен. Это самоубийство, я знаю. Знаю, что нужно попрощаться один раз и навсегда, но отпустить не могу. Не могу, слышишь?

– Слышу, – Пётр задыхался, как после быстрого бега, обнимая его сильно, как только мог. С грубоватой нежностью ерошил светлые волосы и не мог, не мог себя заставить разжать объятия, оттолкнуть этого совершенно ненормального человека. Такого яркого. Такого прекрасного. Такого желанного. – А я не хочу уходить… Должен, но не хочу.

– Это будет больно, Пьер, – еле слышно произнес Мир, глядя поверх его плеча на город, залитый солнечным светом. – И я, скорее всего, свихнусь еще больше от чувства вины. Но я хочу хотя бы изредка видеть тебя не только в театре. Ты изменил мою жизнь. И без тебя теперь она не будет полной.

– Я твою жизнь с ног на голову перевернул, – болезненно улыбнулся Пётр. – Я доставал тебя, преследовал как маньяк, но ты всё равно хочешь видеть меня? Ты гуманист, Бикбаев.

– Я святой, как говорит Макс, – улыбка Мира была отражением. – С твоим отцом мы сошлись на полутора неделях, пока я не закончу с подготовкой. А потом… посмотрим.

– Нет, не святой. Грешный. Хотя, большинство святых сначала были грешниками. За очень малым исключением. Так что может он и прав… Возвращайся, мне очень не хочется снова сдвигать в сторону твоего божьего одуванчика, чтобы увидеть тебя.

– Я не хочу ничего обещать, – Мир улыбнулся, глядя на него. – Ты сорвал репетицию? Или все-таки отыграл свои сцены?

– Хорошо иметь отца-режиссёра… – шепнул Страхов в его губы. – Я просто попросил перенести мои сцены с дядюшкой на завтра, тем более что «дядюшка» как раз застрял в пробке.

Мир тихо рассмеялся, ероша его волосы:

– С тобой хорошо… Но, похоже, мне все-таки придется выставить тебя, – мягкое касание кончика пальца к скуле. Провести вдоль, очерчивая ее… – Только забери то, что мерил.

– За работу музой причитается гонорар? – выгнул бровь Пётр. – Я думал, это для твоей коллекции. Дрессировать для подиума не начнёшь? Хотя нет, я немножко не той комплекции… на вешалку не похож.

– Просто ты единственный, кто выглядит в этом действительно хорошо, – Мир с тоской вздохнул, оглядывая обрывки эскизов, валяющиеся на полу. – И нет, эту коллекцию я на показ не повезу. А ты бы согласился пройтись по подиуму?

– Не знаю. Правда. Я привык работать на камеру, но это даже не театр. Фотосет для журнала – пожалуйста, но топать по подиуму под взглядами всех этих акул… Я не манекенщик.

– Ладно, забудь, – Мир вздохнул, отстраняясь. – Хотя ты бы произвел впечатление… Я бы сшил что-нибудь специально для тебя.

– И поволок бы с собой в Монте-Карло? – Пётр широко улыбнулся. – Мир, худшего палева просто не придумаешь. Всё равно, что на лбу написать «Это мой любовник». Ты же Макса за собой не таскаешь? Мне хотелось бы поехать. И пройти там в том, что ты сошьёшь. Но это самоубийство.

– Макс не может ходить по подиуму из-за ноги, – на лицо Мира легла тень. – И он, как никто, знает, что я разделяю работу и все остальное. На своих моделей я смотрю только с точки зрения модельера и не более того. И он об этом отлично знает. Иначе все это, – он обвел кабинет широким жестом, – закончилось бы, так и не начавшись.

– Но я – не твоя модель. Коллега, бывший лучший друг твоего любимого человека. Это паранойя, Мир. Просто паранойя. Ничего. Мы не о том спорим. Я так понимаю, ближайшие полторы недели тебя лучше не трогать вообще?

– Большинство моих моделей – люди с улицы. И мне, как модельеру, все равно, откуда моя модель – из ресторана напротив, где она работала официанткой, или из модельного агентства. Ладно, я понял, на тебя я могу не рассчитывать. И все же – жаль… – он немного помолчал, о чем-то раздумывая. – Я не знаю, что будет в эти полторы недели. У меня может просто не быть времени на то, чтобы домой вернуться и ночевать придется здесь. Я не знаю, Пьер.

– Интересная перспектива, но нет… не хочу, чтобы заглянувший к запропавшей половинке Макс увидел… – Пётр усилием оборвал себя и заставил картинку в голове погаснуть. Организм всё настойчивее просился в холодный душ. – Я хочу поехать, Мир, правда.

– Тогда приезжай. Просто так приезжай, как зритель. Мне… понадобится поддержка, – Мир криво улыбнулся.

– Ну, пока что время есть, – Страхов вздохнул. – Мне пора идти. А тебе пора работать. Может «дядюшка» до театра уже добрался. Отпустишь меня?

– Отпущу, – Мир присел на уголок стола, не заваленный бумагами, и улыбнулся неожиданно светло.

– Чему ты улыбаешься? – Пётр склонил голову к плечу, глядя на него.

– Не чему, а кому. Тебе.

Уходить не хотелось. От слова совсем. Просто теперь стало спокойнее. Может потому, что они оба пришли к какому-то решению?

Пётр положил руку на дверную ручку, и, уже делая шаг назад, одними губами вытолкнул:

– Люблю тебя.

Серые глаза вспыхнули от эмоций, которые словно взорвались внутри Мира.

– Спасибо…

Дверь за Петром закрылась, и Мир опустил голову, кусая губы. Внутри огненным цветком расцветала боль. Мир потерянным взглядом обвел стол и потянулся к телефону. Поколебался немного, а потом все-таки набрал номер отца.

Дмитрий Амиризович ответил не сразу. Сначала было слышно, что трубку сняли, но звук был приглушённым, точно ее прижимали к груди. Был слышен тихий смех, непродолжительная возня, потом – тихие шаги, и звук закрывшейся двери. И только потом ответили:

– Привет, сын. Как ты?

– Жив, – Мир улыбнулся тепло, почти нежно. – Мне нужно поговорить с тобой, пап.

– Ну и конечно, это не телефонный разговор, – так и кажется, будто господин Бикбаев-старший понимающе кивает и улыбается, даже не видя, чувствуя улыбку сына. – Приезжай, мы решили сегодня устроить выходной. Или… Разговор тет-а-тет?

– С папой Владом на ЭТУ тему я пока еще не готов разговаривать. Так что да, только мы с тобой. Когда мы можем встретиться, чтобы потом тебе не пришлось отвечать на вопросы?

– Давай сейчас. Я отправлю папу Влада в кондитерскую, и мы сможем с тобой побеседовать. – Дима вздохнул. – Что-то случилось, Мирка?

– Да, – Мир слез со стола и завертелся по кабинету, собираясь. – Ничего страшного, но я сойду с ума, если не поговорю с тобой.

– Только не спеши. Я никуда не денусь, а Влад пойдёт в кондитерскую ровно тогда, когда ты будешь на подъезде. Так что не торопись. Я тебя жду.

– До встречи, пап, – Мир отключился и вышел из кабинета.

А спустя почти сорок минут подъезжал к дому. Небольшой, но очень уютный, скрытый от соседей и просто любопытных глаз зеленью, в изобилии росшей вокруг него, он казался островком уюта и спокойствия. Машины Влада не было, значит, на крыльце Мир с ним не столкнется. Он… действительно не готов смотреть ему в глаза. Было стыдно. Влад был единственным человеком, перед которым ему было стыдно за все, что он натворил.

Дверь была открыта, и Мир не стал звонить. Просто переступил порог и тихо позвал отца.

Дима вышел, балансируя чашечкой свежесваренного кофе, который и поспешил вручить сыну. Домашний и уютный. Таким его знали очень немногие. Потрёпанные джинсы, свободный реглан с длинными рукавами. Он мёрз, даже когда было тепло. Может потому Влад и трясся над ним до сих пор. Хотя, если вспомнить, как старшие выглядят, когда они вместе, становится ясно: за прожитые совместно десять лет их отношения не поменялись ни капли. Они по-прежнему вместе.

Дима обнял сына и, сопроводив его в гостиную, усадил на диван.

– Кайся, малыш. Что произошло?

Мир сделал короткий глоток и отставил кофе в сторону. Покусал губы, а потом вдруг потянулся к отцу, кладя голову ему на колени. Сжался в комок, закрыл глаза и, чувствуя родное тепло, начал говорить.

Рассказ был недолгим. Мир говорил про себя, Макса, Петра… Не пытался ни оправдаться, ни вызвать жалость. Он просто… говорил.

–…я так запутался, пап. Я не знаю, что мне теперь делать, я не знаю, что со мной. Я люблю Макса, он – моя жизнь. Люблю. Но и без Петра я теперь тоже уже не я. Как это возможно, пап?

Дима обнимал его, гладил спутавшиеся волосы и слушал. А когда Мир затих – тяжело вздохнул.

– Хотел бы я сказать, что не понимаю. Понимаю прекрасно. У меня тоже был такой человек. Человек, который был мне искренне интересен. Нас связывали странные отношения. И Влад об этом никогда не узнает. Потому что Влад – моя жизнь, а Илья…… у нас были общие интересы, у нас было много чего. Он любил меня. А мне с ним было просто. Мы всё ещё видимся с ним. Иногда. Очень редко. Потому что у меня есть Влад. Макс твоя половинка. Но со временем ты меняешься и те впадинки в тебе, которые появились не так давно, он заполнить не может, равно как и ты не сможешь заполнить собою всего его. И тогда находятся те, кто делает это. Незаметно, но делает. Я понимаю, тебе тяжело, и Макса обманывать ты не хочешь, потому и разрываешься. Но я не знаю как по-другому.

Мир крепко зажмурился. Слышать такое признание от отца было… странно. Но оно сделало их еще ближе.

– Я никогда не врал Максу. Иногда мне хочется ему рассказать, все рассказать, чтобы не сходить с ума от вины. Но потом я понимаю, что он – не простит. И тогда я его потеряю. Навсегда. Будь это случайной связью, просто кто-то на одну ночь… Но ЭТОГО он мне не простит. Скажи, что мне делать, пап… Я такой слабый…

– Я бы сказал – напейтесь втроём, и как-то всё разрешится. Но не уверен, что оно действительно разрешится. Пётр действительно хотел забыть Макса, и сделал это. Сойдись вы все вместе, и всё может запутаться ещё сильнее, – Дима на секунду губами коснулся его виска.

– Однажды мы уже напились втроем, – Мир горько улыбнулся. – И это разрушило все отношения, которые были у Макса с Петром. Я не хочу… Спасибо, пап, – он нехотя поднялся. – Спасибо, мне действительно легче, хоть я и все равно не понимаю, что делать.

– Всё зависит от тебя, малыш. Никто тебе не подскажет что делать. Даже я. Видит бог, я хотел бы взять ответственность за твою жизнь и твои ошибки на себя. Но это невозможно. Я люблю тебя, Мирка, – Дима кончиками пальцев погладил его по щеке и со вздохом поднялся на ноги. Он был по-прежнему очень красив, этот мужчина. Даже в свои пятьдесят он по-прежнему не выглядел на свои годы. Но время отменить нельзя и стереть его следы с чуть усталого лица невозможно.

Мир опустил взгляд и поднялся следом.

– Мне пора, а то папа Влад вернется, – улыбнулся благодарно, обнимая отца. – Спасибо, – отвел прядку от его лица, заправляя за ухо. Нежно коснулся губами лба и вышел из дома. Легче. Действительно легче. Растерянность ушла. Но страх и вина разрывали сердце…

Спускаясь к машине, Мир набрал Макса. Дождался ответа и выдохнул в трубку:

– Родной, я хочу провести этот день с тобой.

– Если ты сейчас приедешь и сопрёшь меня у моих хореографа, постановщика и художника по костюмам, я буду тебе бесконечно признателен, особенно если ты приедешь до того счастливого момента, когда мою дверь станет штурмовать спонсор, – Макс шутил, но говорил на полном серьёзе.

– Держись, я еду, – Мир улыбнулся, садясь за руль и переключая гарнитуру. – И все-таки ты бы отправил ее к моему отцу. А то так я скоро ревновать начну.

– Папа Дима – тяжёлая артиллерия. Он одним только взглядом её нокаутирует, – рассмеялся Макс. – Но когда я наконец добью сценарий «Винтажа» я уговорю его лично поработать выбивателем денег для съёмок. У него это офигенно получается. У меня практики маловато…

– О, да, он мастер, – Мир выехал на трассу и прибавил газу. – Ладно, Макс, я держись там, я скоро за тобой приеду.

***

Две недели в его отсутствие в театре прошли, в общем-то, спокойно. Не считая парочки аншлагов, когда в спектакле играл Дима, грохнувшейся декорации, по которой Снегурочка скатилась на сцену, прочно вошедшего в обиход коллег «Мужик пришёл» и Арины, которая обрывала телефон и задолбала всех, кого до этого момента ещё не успела задолбить.

В общем, в театре на Малой Ордынке всё шло своим чередом.

– Нет уж, это МОЙ спектакль, и мне решать. Считайте меня тираном и сумасбродом, но костюмы я хочу нетривиальные, и классику мы сюда впихивать не станем. Как вы себе представляете по ТАКИМ декорациям мотаться вот в ЭТИХ костюмах?..

– Максим Всеволодович, к вам Арии…

– Пусть подождёт! – рявкнул в селектор Макс и обвёл взглядом присутствующих. – Чаю? Сигарет?

Все трое коллег переглянулись и дружно заржали.

– А не сыграть ли нам в “Крокодила”?..

– В следующий раз, – Мир распахнул дверь и тут же захлопнул ее за собой, отрезая кабинет Макса от приемной. – Добрый день, господа, – шикарно улыбнулся присутствующим, и перевел взгляд на Соколовского. – Я похищаю вашего режиссера, спасаю ваши нервы и освобождаю вечер. Возносить мне молитвы благодарности не обязательно.

– Падать на колени, хвататься за ноги и орать «спаситель вы наш» тоже не стоит, – фыркнул Макс, выбираясь из-за стола. Подхватил сумку, в которой таскал распечатки, наброски и всякие так необходимые документы и, помахал ручкой широко улыбающимся коллегам. – У меня чудовищно важная встреча с нашим любезным худруком, так что если будут звонить и настоятельно спрашивать – всё завтра, всё-всё завтра, – вещал Макс, выйдя в приемную – Завтра! Сейчас не могу. Дмитрий Амиризович вызывает, завтра я сказал! Ратмир Дмитриевич, только после Вас…

– Спасибо, Максим Всеволодович, – Мир наткнулся взглядом на недовольно смотрящую на него женщину и нахмурился, радуясь тому, что Макс за его спиной. Это и есть спонсор?

Макс захлопнул за ними дверь приёмной и почти бегом рванул по коридору. Иногда эти стены напрягали его просто чудовищно.

– Фух… люблю их, но они, когда собираются вместе могут быть такими засранцами.

Мир только закатил глаза и втолкнул его в лифт. Прижал к стене и впился в губы голодным поцелуем.

– Попался, Соколовский. На этот вечер ты только МОЙ, – чмокнул кончик носа и отстранился. – У меня начинается жаркое время, поэтому сегодня ты только мой.

– То есть потом ты собираешься сесть на диету и на таковой держать и меня… Жесть, Бикбаев, – как всегда, когда ОН так делал – дрогнули колени. Макс судорожно выдохнул и облизнул губы.

– Судя по тому, что я видел, тебе вряд ли придется скучать, – Мир погладил внутреннюю сторону его запястья и вышел из лифта. А спустя пару минут он уже садился за руль машины. Память ударила картинкой – яркой, бесстыдной и волнующей, и щеки Мира окрасились нежным румянцем. Сердце сладко дрогнуло, а потом заскулило от боли.

– Я переживу. Мне главное переговорить с Ариночкой, остальное – ерунда, – Макс присел рядом, на сей раз решив проигнорировать собственную машину. Пристёгиваться не стал. По давней традиции водитель пристёгивал пассажира и непременно целовал.

Но Мир пристегивать его не стал. Завел машину и, ударив по газам, откатил машину подальше от глаз, под тень от стены. Заглушил мотор и, потянувшись к Максу, прижался к губам. Подарил сладкий поцелуй, скользнул по шее, чуть прикусил кожу на ключице, запуская руку под рубашку.

– Мир… – сдавленно выдохнул Макс, пропуская сквозь пальцы его волосы. – Что ты творишь, светлый мой?..

– Люблю тебя… – Мир теребил его пуговицы, покрывая поцелуями открывающуюся кожу. – Просто люблю…

– Хочешь… прямо здесь? – Макс комкал его рубашку, лаская плечи и спину. – Тогда откинь сидения.

– Спасибо за подсказку, любимый, – Мир целовал его, когда спинка ушла вниз. Он придержал Макса на руках, а потом мягко уложил. Лизнул губы и заскользил вниз. Мешал руль, рычаг, «торпеда»… Но Миру было все равно. И когда с мягким звуком вжикнула молния, Мир только облизнулся, касаясь губами нежной кожицы.

– Самый голодный человек в мире… – простонал Макс, выгибаясь в его руках. Сказочно, волшебно хорошо. Давненько ТАКОГО экстрима у них не было. Машины, центр города, двор театра, белый день и они, занимающиеся любовью. От одной мысли об том стало жарко, а гормоны в крови буквально вскипели.

– А тебе не нравится? – Мир оторвался от своей игрушки и принялся покрывать неторопливыми поцелуями живот и грудь.

– Я обожаю тебя… – Макс потянул его на себя, впился в губы, лаская, покусывая, жадно, жарко, точно до этого не целовались они, как два подростка. Всем телом потёрся о Мира, тихонько зашипел, когда напряжённой плоти коснулась ткань джинсов.

– Тише, – Мир рассмеялся, поглаживая его плечи, лаская скулы. Поцеловал мягко и, выскользнув из его рук, поцелуями спустился вниз. Провел языком вдоль ствола и принял его в себя.

– Бооооже… – Макса выгнуло над сидениями аркой. Пальцы заскребли по обивке сидения. Закусив губы, чтоб не закричать, он жмурился, метался, сдавленно стонал. – Мир… миленький… хороший…

Собственное возбуждение накатывало на Мира мягкими волнами, но не мутило рассудок.

– Сейчас, Макс… – сильнее, резче, почти больно. От крика Макса зазвенело в ушах… – Ты вкусный, – Мир собрал все до капельки и, подарив тихо стонущему от полученного удовольствия любимому поцелуй, выпрямился и взялся за руль. Пара глубоких вдохов-выдохов и можно ехать.

– Это только начало, родной, – опухшие губы с красной каймой улыбались. – Ты мой до утра…

========== Часть 6 ==========

10.

Возвращаться в театр было немного страшно. Полторы недели, данные режиссером, пролетели, как один день. В эти дни Мир почти поселился на работе. Эскизы, выкройки, модели, примерки, шоу… Девочки в мастерской работали сутками, чтобы успеть к показу. Но Мир смог вздохнуть спокойно только когда они с Роджером, его бессменным постановщиком шоу, проговорили и обсудили все детали предстоящего. И, кажется, у Мира появился шанс не провалиться с треском, как он втайне боялся.

Мир докурил сигарету, стоя на крыльце, вздохнул и переступил порог театра. Как они здесь? За все это время они с Петром едва ли перемолвились словом по телефону из-за постоянной занятости, и сейчас сердце тянулось к нему. Но как он его встретит? Может… все это им только показалось и эти дни все расставили по местам?

Пётр поймал его в гримёрке. Закрыл дверь изнутри на защёлку и прислонился плечом к дверному откосу, глядя на него из-под полуопущенных ресниц.

– Привет… – шагнул вперёд и обнял Мира, крепко прижимая его к себе. – Рад тебя видеть.

– Привет, – тихо ответил Мир, обнимая его в ответ. – Я скучал.

Пётр с жадностью приник к его губам.

– Я думал позвонить тебе, но ты сказал, что будешь занят, так что… Извини, что молчал всё это время.

Мир только хмыкнул, отвечая ему с не меньшей жадностью. Прошелся ногтями по спине, словно проверяя на прочность материал его рубашки. Сердце билось испуганной птицей в груди. Почти забытое ощущение…

– До или после?.. – Страхов чуть сильнее сжал его задницу, но потом, легонько прикусив мочку аккуратного уха, отстранился. – После… нам ещё танцевать сегодня.

– А ты времени зря на пустые разговоры не теряешь, да? – Мир криво улыбнулся и, повернувшись к нему спиной, принялся переодеваться.

Пётр легонько коснулся губами его обнажённого плеча и отошёл.

– Я тоже скучал. Просто… я же не знаю когда в следующий раз смогу поймать тебя, грешный мой, – он стоял, бёдрами опираясь о стол. – И не знаю, куда ты станешь спешить в следующий раз.

– Расслабься, Пьер, я не требую от тебя признаний и долгих разговоров за жизнь, – Мир коротко рассмеялся и, закончив с одеждой, подошел к нему. – Но врать не буду – мне нужен ты, весь ты. Мысли, эмоции… Просто ты, а не просто секс.

– Хмм… Я скучал. Очень. Ты снился мне каждую ночь. Мне чудовищно хотелось прийти к тебе. И вчера и позавчера. Даже на следующий день мне хотелось прийти к тебе. Ты – это ты.

Мир вскинул бровь, молча глядя на него, а потом тихо выдохнул:

– У тебя никогда раньше не было таких отношений, да? Ты просто не знаешь, что делать.

– Просто я привык к одной ночи. К двум ночам без всяких обязательств. Так что да, ты тоже очень кардинально мою жизнь изменил.

– Извини, – Мир ткнулся лбом в его плечо. Помолчал немного… – Я рассказал о нас отцу. Он понял то, что я сам до сих пор понять не могу.

– Твой отец – удивительный человек. И людей насквозь видит. Мне его школа многое дала. И, кажется, я должен быть ему благодарным и за тебя тоже? – Пётр легонько погладил его обнажённую шею.

– Если хочешь, – Мир поднял голову, заглянул в лицо и ухнул в черные искрящиеся глаза. Провел кончиком пальца по его щеке… – Ты не передумал насчет подиума?

– Передумал, но вряд ли ты выпустишь меня на этот самый подиум, предварительно накачав коньяком, я там тогда кренделя начну выписывать, – улыбнулся Пётр, подавшись ласке.

– Коньяк заменит самая фантастическая ночь в твоей жизни? – Мир улыбнулся почти невинно, целуя его губы мягко, невесомо.

– Ммм… думаю, вполне себе. Я и так от тебя вечно пьяный, – Петр с удовольствием углубил поцелуй, обнимая Мира за талию.

– Значит, договорились?

– Договорились, – Пётр довольно сощурился. – Не поверишь, но я сейчас с удовольствием удрал бы с репетиции, да только там за дверью очередь собралась.

– Тогда готовься – через недельки две отправимся в Монте-Карло, – Мир лукаво улыбнулся и отступил. – Все, вали, Страхов, ты мешаешь репетиционному процессу.

– Уже? Я могу тебя сегодня украсть? Ненадолго. Обещаю не мучить. Или?..

– Я всегда знал, что ты садист и извращенец, – Мир легко подтолкнул его к двери. – Иди уже. А заодно придумай, о чем мы так долго беседовали за закрытыми дверями.

– Скажи ещё, что тебе это не нравится, – фыркнул Пётр. – А мы с тобой общались. Я бесился что ты отсутствовал, что ничего не успеваем, что твой дублёр в ногах заплетается, когда исполняет партию «Я разлюбил, переболел и хватит» и вообще, хватит из себя вечно занятую приму корчить.

Он открыл дверь и с выражением холодной ярости на лице, шагнул в коридор, распугав парочку танцоров второго плана.

– Жду тебя на сцене.

Мир только покачал головой ему вслед. А уже через десять минут на сцену взошел его Дориан Грей.

***

Замок щёлкнул едва слышно и следующее, что ощутил Бикбаев – напряжённое сильное тело, к которому прижимали его весьма недвусмысленно, и которое совершенно неоднозначно и вполне определённым образом намекало на собственное желание.