Текст книги "Лиловые сумерки (СИ)"

Автор книги: Selia Meddocs

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Круспе ухмыльнулся:

– Именно таких слов я и ожидал от тебя, дружище. Становишься предсказуемым.

– Да, зато ты меня ох как удивляешь, Геннегау, – Оливер покачал головой.

– Так и задумано, – загадочно улыбнулся Рихард и достал портсигар. – Как ты говорил, передо мной ни одна женщина не устоит, а что уж говорить о впечатлительной маленькой француженочке, моей жене?

– Я в тебе и не сомневаюсь, Круспе, – Оливер взял предложенную другом сигару и тоже закурил. Он знал, о чем говорил.

========== Трехсторонний конфликт ==========

Мадлен было скучно. Дочь уехала на неопределенный срок в свадебное путешествие, да и особого смысла тосковать о ней не было. Как птенцы, оперившись, покидают гнездо, так и дети, рано или поздно срываются с насиженного места и покидают родительский дом.

Еще никогда мадам де Круа не знала, чем занять себя. Утро и день она могла провести в заботах о доме, неспешных конных прогулках или посиделках с миссис Хантерсон. Однако когда на Лондон опускался вечер, Мадлен не могла найти себе места. Она сновала по дому туда-сюда, бесцельно беря в руки безделушки, рассматривая их и ставя на место. Или же брала книгу, добросовестно пытаясь вникнуть в ее содержание.

Очень редко теперь поступали приглашения на бал – сезон подходил к концу, близилась зима. До официального рождественского бала, который устраивала королевская семья в Букингемском дворце, было еще добрых полтора месяца, поэтому занять себя подготовкой к предстоящему торжеству было еще рано.

В опустевшем доме, кроме слуг, Филипп и Мадлен остались вдвоем. И женщина ловила себя на мысли, что ей не о чем поговорить с человеком, замужем за которым она была чуть ли не четверть века, и с которым они зачали и вырастили ребенка.

Де Круа буквально с головой погружался в бумаги, словно не замечая одиночества своей жены. Мадлен металась, как птица в клетке, томимая скукой и безнадежностью. Однажды она даже взялась за перо и, вспомнив увлечение ранней юности, написала коротенькое четверостишие:

Зачерпнуть луну из лужи,

Алой сладости куснуть,

Светлой свежести дыханья

Не забыть лихую суть…

Де Круа закусила губу, прочтя свое творение, более похожее на выражение эмоций юной девицы, чем зрелой женщины. Однако витые строчки так и притягивали взгляд, порождая в душе Мадлен томление.

Ей так не хватало любви в замужестве, нежности и заботы. Однако когда Анри де Тальмон снова ворвался в ее жизнь, повеяло ветром перемен. Пускай принц был уже не тем обходительным задиристым юношей, которого она любила и которому готова была подарить свою руку и сердце. Чувства Анри остались прежними, пусть даже они покрылись налетом жестокости, ревности и чувства собственничества, и Мадлен это манило, словно бабочку на огонь.

Женщина закрыла глаза и мысленно вернулась к тем будоражащим душу моментам, которые она переживала в объятиях де Тальмона. Их силу, жар, неподдельную заботу и любовь. Все, что нельзя в полной мере выразить словами. Вспомнила беседку Амура, увитую розами. Побег из душной атмосферы Версаля в благоухающий сад, где Анри преподнес ей бутон кремовой розы, сладко пахнущей медом. Это был скромный дар, но сколько возможностей он сулил…

Требовательный стук в дверь развеял воспоминания Мадлен, и та буквально подскочила на месте. Лихорадочно спрятав лист бумаги со стихотворением, она разрешила Филиппу войти – в то, что за дверью находился ее муж, она уже не сомневалась.

Мужчина вошел. Лицо его было мрачнее тучи, а в руках он сжимал конверт из грубой желтой бумаги. Мадлен тут же предположила, что плохое настроение де Круа напрямую зависит от этого таинственного послания.

Филипп сел напротив жены и пытливо уставился на нее, притопывая ногой. Это выдавало его нервозность. Мадам де Круа редко видела его в подобном состоянии, а потому и сама немного занервничала.

– Что-то случилось? – участливо спросила Мадлен.

– Я только что получил письмо от Анри, – произнес Филипп, и женщина тихо ахнула.

«Вот оно, начало конца», – подумала мадам де Круа и произнесла:

– Неужели? И что же он пишет?

– Завтра утром он придет к нам в гости, чтобы кое-что обсудить. Полагаю, Мадлен, ты знаешь, что будет стоять на повестке дня.

Женщина побледнела. Филипп, внимательно присмотревшись к ней, произнес:

– Ты не выглядишь слишком удивленной, пусть даже и побледнела. Тебе что-то известно об этом?

Де Круа сунул Мадлен под нос письмо, и та отшатнулась от него:

– Да, известно. Незадолго до свадьбы я видела Анри де Тальмона. Кстати говоря, ты тоже мог его видеть на балу у Каролины Шарп.

– И ты не сказала мне об этом? – Филипп вскочил с места и заметался по комнате.

– А что, должна была? – холодно осведомилась Мадлен.

– Да, черт возьми! Неужели это не так важно?

– Ты мечешься так, будто бы тебе есть что скрывать, – резонно заметила женщина, поднимаясь с места.

– Я женился на тебе, в то время как должен был ждать Анри! Я нарушил данное ему слово.

– И ты действительно полагаешь, что он не знает об этом?

Слова эти показались для Филиппа ушатом холодной воды, вылитой на голову.

– Знает? Анри? Откуда ты знаешь об этом, Мадлен?

– От него самого. Да и я раскрыла кое-какие подробности из нашей жизни.

Мадам де Круа сама себя не узнавала. И откуда взялась в ней эта черствость и холодность? Видеть растерянность Филиппа было отрадно, она смаковала его беспомощность.

– Завтра у нас гости, Филипп. Надо выспаться, как считаешь? Может, тебе отговорка какая-нибудь приснится. Спокойной ночи, дорогой мой муж, я устала.

С этими словами Мадлен указала де Круа на дверь и позвала служанку, чтобы та помогла ей раздеться. Впервые в жизни она почувствовала себя роковой женщиной.

***

Утро следующего дня было не менее напряженным, чем вечер. Чета де Круа сидела в гостиной, ожидая гостя. Нервозность и волнение витали в воздухе, неизвестность утомляла. Наконец, раздался звонок дверного колокольчика, и дворецкий, чинно вышагивая, направился к двери. Филипп и Мадлен проводили его взглядом, готовясь к продолжительному и, судя по всему, неприятному разговору.

В холле раздался приятный баритон, интересующийся, заняты ли хозяева, после чего обладатель голоса прошел в гостиную, оставив на руках дворецкого плащ.

У Мадлен замерло сердце, когда она увидела Анри – элегантного, невозмутимого, немного дерзкого. Того, к кому стремилась ее душа.

Филипп, на правах радушного хозяина, поднялся с места и поприветствовал гостя. Мадам де Круа обошлась сухим кивком. Де Тальмон ответил на оба приветствия полупоклоном, в котором угадывалась насмешка, и сел в кресло, с которого было удобно наблюдать за Филиппом и его женой.

– Какая же это сумбурная и нелепая ситуация: сидеть здесь, в компании некогда лучшего друга и его жены, которая должна была стать женой мне. Ну, как вам положение?

С Филиппа мигом слетела его манерность:

– А что я должен был делать?! Держать Мадлен подле себя, как зверушку? Ты ни словом, ни письмом не дал понять, что с тобой все хорошо.

– Ты нарушил слово! – твердо заявил Анри.

– Мне пришлось его нарушить. Иначе в твою невесту стали бы кидать камнями и грязью.

– О, да, благородный Филипп де Круа! – насмешливо произнес де Тальмон.

– Хватит! – взмолилась Мадлен, вскидывая руки. – Анри, я ведь рассказала, что сподвигло моего мужа на этот поступок…

– Только вот не надо встревать в мужской разговор, Мадлен! – прикрикнул на жену Филипп.

Женщина тихо ахнула и застыла, словно громом пораженная.

– Ах, вот как! – произнесла она. – В таком случае, я уйду.

Она собралась было пройти мимо мужчин и скрыться в библиотеке, но Анри схватил ее за запястье своей сухой ладонью и приказал:

– Сядь. О тебе речь идет.

– Я – не товар, чтобы вы меня обсуждали, – вырвала свою руку Мадлен и зло посмотрела на каждого.

– Нет, но с тобой поступили, как с товаром. Пока хозяин отсутствовал, вор наложил на него свою лапу, – недвусмысленно хмыкнул Анри.

Мадам де Круа даже опешила от подобного сравнения:

– Да как ты смеешь, де Тальмон?! – воскликнула она, вспыхнув от гнева до корней волос. – Как вы оба смеете?

И, не желая находиться в этом доме ни минуты, она выскочила в холл, схватила первый попавшийся под руку дорожный плащ и выскочила из дому. Женщине было все равно, куда идти – лишь бы подальше от дома.

Филипп и Анри остались одни.

– И что теперь делать? – вяло и безучастно произнес де Круа. У него не осталось сил спорить.

– Не знаю, – развел руками Анри. – Либо она остается с тобой, либо я по праву первого жениха забираю ее с собой.

– Ты ума лишился? – снова вскипел Филипп. – Мадлен ведь и впрямь не переходящее знамя!

– Значит, так: я не отступлюсь, – угрожающе произнес де Тальмон. – Она – любовь всей моей жизни…

– Да забирай ты ее! – в сердцах крикнул Филипп. – Я устал от этой ситуации, устал от этого спора, устал тащить Мадлен, словно куль с мукой за спиной! Я хочу свободы. Бери то, что тебе причитается, и уходи из моей жизни!

Анри покачал головой и поцокал языком:

– Ты неисправимый болван, Филипп. А ведь я проверял тебя на вшивость. Вот, значит, как ты относишься к своей жене? Готов бросить ее в любой момент и скинуть на руки едва знакомого мужчины. Господи, да как я вообще мог доверить тебе Мадлен?

Филипп холодно произнес, сцепив пальцы:

– Между прочим, свою часть уговора я выполнил неукоснительно. За исключением женитьбы, конечно. Считаю на этом свою миссию оконченой. Завтра же подаю на развод. А теперь уходи, Анри. Ты получишь свою Мадлен, и для этого тебе не придется мозолить мне глаза.

Де Тальмон еще долго переваривал слова барона. Он так легко бросил женщину, с которой жил, что это казалось ненормальным, бесчеловечным. Да еще создавалось впечатление, словно ему, Анри, бросили под ноги использованную тряпку, ненужную, ни на что не годную. Конечно, здравый смысл иногда проскакивал на протяжении диалога, но в целом это была беседа двух безумцев, которые делят ценную вещь. И этой вещью на деле была жизнь женщины, которой только и надо было, чтобы ее любили, уважали и ценили. Но никто по-настоящему не мог ей этого предоставить. Никто, даже бывший жених. И даже законный супруг.

========== Прибытие ==========

Элиана сошла на берег, чуть покачиваясь. Ухватившись за локоть Рихарда, чтобы не упасть, она с наслаждением ступила на землю и глубоко вздохнула:

– Ну, наконец-то мне не придется терпеть это постоянную качку, нехватку воздуха и морскую болезнь!

– Что правда – то правда, подтвердил Круспе, посмеиваясь. – Ты всю дорогу провела в каюте, носа не показывая на палубу.

– Еще бы, – огрызнулась девушка, – что я там забыла? Меня целую неделю выворачивало наизнанку – не могла же я в таком виде показаться людям!

Граф лишь рассмеялся и потащил Элиану вдоль набережной.

– Куда мы? – поинтересовалась юная фрау, оглядываясь. – И где мы? Или это тоже великая тайна?

– Мы идем нанимать карету. И, так уж и быть, скажу: мы в Габсбурге, крупнейшем порту Германии.

Элиана тут же сложила два и два и улыбнулась супругу:

– Теперь я поняла, куда лежит наш путь. В графство Геннегау, да?

– Почти, – Рихард кивнул головой. – Сейчас это графство Эно, и находится оно на территории Бельгии. Нам придется еще одну-две недели трястись в карете, зато ты не будешь разочарована.

– А где Оливер? – Элиана оглянулась в поисках высокого мужчины.

– Он к нам присоединится сразу после того, как отдаст все необходимые приказы команде.

***

Спустя час двое мужчин и девушка катили в дилижансе по ухабистой дороге. Им предстояло преодолеть чуть ли не всю Германию, прежде чем достичь границ графства, и Элиана, скрепя сердце, приготовилась терпеть массу неудобств, являвшимися вечными спутниками путешествия.

Она положила голову мужу на плечо, и, обхватив его руками, закрыла глаза. Тонкий мужской аромат словно успокаивал ее, дыхание выравнивалось, сон накатывал легкими волнами. Мерное покачивание кареты только ускорило погружение в сон. Уже засыпая, она почувствовала, как Рихард делится с ней своим плащом, укутывая девушку и прижимая к себе. Элиана улыбнулась сквозь полудрему. Теперь, когда она чувствовала надежность и защиту, ей не было страшно.

***

Как и предсказывал Круспе, дилижанс с нашими путешественниками катил по бесконечным прусским дорогам больше недели. Рихард, Элиана и Оливер старались каждый вечер останавливаться на постоялых дворах, чтобы дать отдых не только себе, но и лошадям, тащившим на себе непомерный груз. Едва смыв с лица и тела пыль, путешественники тут же валились в кровать и засыпали без задних ног. А ранним утром поднимались, чтобы снова продолжить бесконечную поездку.

Элиана уже равнодушно взирала на однообразные унылые пейзажи. Уже повернуло на зиму, но снега было не видать. Морозный воздух резал легкие, под копытами лошадей хрустел ледок, сковавший грязные дороги. Из рта и носа кучера вырывались клубы пара, которые тут же уносил ветер.

Юная фрау Круспе поплотнее запахнулась в плащ и спрятала руки в муфту. Карета, которую они наняли в порту, не отапливалась, поэтому мужчины приняли решение не открывать двери лишний раз, дабы мимолетное тепло кареты, сотворенное тремя дыханиями, не упорхнуло от них на улицу.

– Меня уже утомила эта поездка. Еще немного, и моя задняя часть превратится в блин, – пожаловалась девушка, повернув голову к мужу.

– Это плохо, – с напускной серьезностью произнес Рихард. – Тогда я тотчас же разведусь с тобой, едва мы прибудем в графство.

Элиана хмыкнула:

– Пожалуй, я не расстроюсь. Мое тело мне важнее уз брака.

– Слышали бы вы себя со стороны, – хохотнул Оливер. – Дразните друг друга, словно старые супруги.

– Считаю это добрым знаком, – кивнул Рихард и приобнял жену за плечи. Та лишь вздохнула и прижалась к нему щекой.

– Мило, – снова прокомментировал Ридель.

– Тебе что-то не нравится? – грозно нахмурил брови граф и тут же подмигнул.

– О нет, милорд, я в восхищении! – притворно вскрикнул мужчина и изобразил поклон ровно настолько, насколько ему позволило пространство внутри кареты.

– Да ну вас, – рассмеялась Элиана и высвободилась из объятий мужа. – Хватит дурака валять, давайте лучше поговорим о родовом поместье графа, куда мы, собственно, направляемся.

Оливер замер:

– Рихард, откуда она знает?

– Я имел неосторожность сообщить ей название порта, куда прибыла «Утренняя звезда».

– Ну а я сложила два и два, – весело добавила красавица и дерзко улыбнулась Риделю.

– Ай-ай-ай, что же ты наделал, Круспе! Ты же обещал мне бутылку вина из собственных погребов. Не видать мне ее теперь, словно своих ушей, – разочарованно махнул рукой Оливер. Было видно, что он расстроен.

– Да не хмурься ты, старина. Будет тебе вино. Ты ведь не нарушил условий сделки, значит, не проиграл. Будет тебе бутылка красного 1787 года. Доволен?

– Еще бы. Ну, теперь, пожалуй, пора удовлетворить любопытство нашей дамы. Рихард, расскажи все, что пожелаешь. Ты ведь хозяин этих земель.

Круспе довольно взглянул на друга, а затем обратился к Элиане.

– Не буду вдаваться в подробности, но графство Эно, или по-иному Геннегау, было основано еще в эпоху Средневековья. Затем, после ряда войн и раздела власти, земли графства ненадолго отошли французскому королевству. Затем многие государства, гораздо сильнее Эно по статусу, трепали графство, словно кусок старого одеяла, пока львиная доля владений не отошла Бельгии, бывшей немецкой провинции. Крохи графства достались Франции и Голландии. Я сам смутно помню историю, но было это как-то так. Опять же, не стоит забивать столь милую головку грубыми историческими фактами. Там, куда мы отправляемся, сохранились корни графства Эно, наш родовой замок…

– Замок? – ахнула Элиана, уставившись во все глаза на мужа.

– Да. Конечно, он претерпел ряд изменений, подстраиваясь под веяния нового времени, но в целом создает непередаваемое ощущение старины. Сама история въелась в эти камни. Единственное, что мне не нравится – это обширные помещения, которые обычный камин протопить не в силах. Это касается столовой, а также бывшей пиршественной залы, в которой мои предки поднимали чаши за здравие короля. Сейчас там пусто. Ею пользуются в редких случаях, устраивая балы. Однако я редко бываю в поместье, а празднества устраиваю и того реже. Но, в честь нашего приезда, зал-таки откроют. Оливер позаботился об этом незадолго до нашей свадьбы. Так что вас, юная фрау, встретит блеск и роскошь, а не пыль и запустение.

Девушка пришла от рассказа мужа в восторг и захлопала в ладоши:

– Ах, и зачем же вы от меня скрывали это?

– Хотел, чтобы вы, meine liebe, потеряли дар речи, – усмехнулся Рихард. Затем потянулся к шторке, закрывающей окно кареты, и отодвинул ее.

– Взгляните туда, – показал он пальцем на туманный горизонт. – Видите темное пятно?

– Да.

– Это значит, что ближе к вечеру нас ждет нормальная еда и мягкие постели. Это уже замок Геннегау, Элиана. Это наш дом.

***

Подъезжая к замку, Элиана выглянула в окно. После того, как родовое гнездо Рихарда появилось на горизонте, она не могла усидеть на месте – все вертелась и крутилась, предвкушая окончание изнурительного путешествия. Однако как бы она ни силилась что-либо разглядеть, замок по-прежнему оставался для нее темным пятном, поглощенным вечерним мраком.

У подъездной аллеи горели огни. Присмотревшись, Элиана с удивлением обнаружила, что их уже дожидаются. Видимо, это было как-то связано с вестовым, которого они встретили два часа назад. Тот парень, заметив кареты (одну с путешественниками, другую с багажом), с криком и гиканьем наподдал лошади шенкелей и вскоре скрылся из виду.

Под колесами кареты зашуршал гравий, когда кучер повернул лошадей на аллею. Двое слуг открыли перед приезжими массивные кованые железные ворота, и карета покатила дальше, вдоль освещенного факелами пути. Элиану крайне удивило наличие факелов, в то время как в Лондоне вовсю пользовались газовыми фонарями. Она не замедлила задать Рихарду этот вопрос:

– Кое-что должно быть вечно. Эта старина и романтика, с элементами первобытности. Даже атмосфера тут другая, чувствуешь?

Элиана чувствовала. Ей казалось, что она попала в роман Анны Ратклиф*, и для полного антуража не хватает лишь летучих мышей, привидений в белых балахонах и бряцающих костьми скелетов. Девушка поежилась. Это не укрылось от мужчин:

– Ну же, не трусьте, юная фрау. Утро прогонит сумрак ночи, и все предстанет в ином свете. Пока мы рядом, вам нечего бояться.

Элиана сглотнула застрявший в горле ком и кивнула.

Наконец, карета остановилась. Рихард набрал полную грудь воздуха и вылез наружу, едва кучер опустил подножку. Он поприветствовал слуг, стоявших в два ряда вдоль дорожки, ведущей к крыльцу, и только потом предложил Элиане руку. Немного нервничая, та показалась из кареты.

Девушка смотрела себе под ноги, не решаясь поднять взгляд на слуг. Она чувствовала на себе любопытные взгляды, и это, казалось, прожигало в ней дыру. Наконец, когда ее меховые сапожки коснулись земли, Элиана осмелилась поднять голову.

Круспе взял хозяйку под руку и произнес:

– Прошу любить и жаловать – моя жена, Элиана Круспе. Она новая графиня Геннегау, и слушать вы ее должны беспрекословно, так, словно это я отдаю приказы. Поприветствуйте вашу новую хозяйку.

Девушка несмело улыбнулась, когда слуги склонились перед ней в поклоне. Рихард взял жену под локоть и медленно повел к парадному крыльцу. Проходя мимо слуг, Элиана выслушивала слова почтения в свой адрес, возблагодарив Бога за труды учителя немецкого, который вдалбливал ей и другим воспитанницам пансиона азы грубоватого языка.

Уже на пороге юная фрау повернулась к людям и сделала книксен, выражая почтение своим слугам. Затем произнесла маленькую речь, тщательно подбирая слова, о том, что надеется на взаимопонимание и мир в этом доме, что комфорт возможен только в едином тандеме слуг и хозяев.

Ее слова вызвали легкий ропот в рядах подчиненных, но она их уже не слышала. Едва она рука об руку переступила порог замка Геннегау, для нее началась новая жизнь, где заботиться о всеобщем благополучии должна была она, хозяйка дома. Графиня.

Комментарий к Прибытие

Автор не несет ответственности за абсолютную точность исторических событий, изложенных в этой главе. Ибо встретила уже “критика”, который выискивал неточности в историческом плане. Это фанфик, художественное произведение по известному вам кроссоверу, здесь нет фэндома “Исторические события”. Хотите узнать больше – все есть в Википедии. Главное – сюжет, не так ли?

*Анна Ратклиф – автор готического романа, творившая в XVIII веке.

========== Из двух зол выбирай… третью. ==========

Мадлен мчалась сквозь дождь и холод, не разбирая дороги из-за застилающих глаза слёз. Белая лошадь Элианы, которую мадам де Круа приказала седлать, неслась галопом, чувствуя свободу. Плащ сбился набок, уже не защищая женщину от ноябрьской стужи и холодного и мерзкого дождичка. Но Мадлен, казалось, не замечала никаких неудобств, презирая все преграды.

В душе ее царил беспросветный мрак, боль и отчаяние, вызванные утренним разговором.

«Как они могли?! Как они посмели?!» – проносились вихрем в голове де Круа мысли, вызывая новый поток слез, стынущих на ветру. Женщина ощущала себя ничтожеством, вещью, ни на что не годной тряпкой. Шлюхой, если угодно, продажной тварью, которой пользуются все, кому не лень. Мадлен не могла вынести осознания того, что ею швыряются, как отшвыривают от себя грязный ботинок. Ее душа и сердце болели, разрываемые отчаянием и рыданиями, словно калеными щипцами. Женщина не хотела больше жить, мечтая о том, что эта смирная кобылка под ней вдруг взбунтуется и скинет ее, Мадлен, под копыта, в грязь. Втопчет ее в эту бурую жижу, смешает с тем, с чем двое главных мужчин в ее жизни смешали ее всего полчаса назад.

В жизни больше не было смысла, он ушёл еще несколько недель назад, с дочерью. А остатки его были безжалостно выжжены Анри и Филиппом, их безбожными речами.

Мадлен мчалась до тех пор, пока не выехала к излучине Темзы. Там, резко натянув поводья, де Круа остановилась и спешилась. На чуть подрагивающих ногах она подошла к воде и упала на землю, сотрясаясь в рыданиях. Темные, неприветливые воды холодной реки равнодушно взирали на чужое горе, вынося на берег темно-зеленый ил и полусгнившие листья.

Всего на мгновение в голове женщины мелькнула мысль: а не отдаться ли на волю этой реки? Не окунуться ли в ее ледяные воды? В тот же миг, когда легкие ее наполнятся водой, разрываясь от боли и нехватки воздуха, все душевные терзания и обиды отступят, уступив блаженству смерти…

Мадлен даже наклонилась над рекой, равнодушно глядя на свое отражение. Еще немного – и вот она, свобода от оков душевной боли. Де Круа зажмурилась, готовясь к неизбежному, но тут в ее сознание проникло тихое жалостное ржание лошади. Секунду спустя Мадлен почувствовала у своего плеча теплое дыхание животного, на обнаженную кожу предплечья капнуло что-то горячее. Распахнув глаза, она с изумлением посмотрела на животное. Белая кобыла тихо заржала и легонько потерлась мордой о плечо женщины. Глаза лошади были полны слез, и эти соленые капли тихо падали на предплечье де Круа, приводя в чувство хозяйку.

Такое Мадлен видела впервые. Поднявшись с колен, женщина удивленно смотрела на то, как плачет лошадь. Казалось бы: что понимает это животное? Однако от бедного умишко кобылы не укрылось, что хозяйка хочет лишить себя жизни, и Мадлен вдруг остро осознала это. Прерывисто вздохнув, де Круа обхватила шею лошади и, зарывшись лицом в ее гриву, снова расплакалась, на этот раз от облегчения. Животное только что спасло ее от рокового шага.

Немного придя в себя, Мадлен вытерла слезы и закуталась в плащ, на поверку оказавшийся мужским. Судя по всему, он принадлежал Анри. Усмехнувшись, женщина вскочила в седло и, пару раз залихватски гикнув, направила лошадь прочь от Темзы. Она приняла решение никогда больше не возвращаться в тот холодный дом, в котором она прожила столько лет с Филиппом де Круа. Ее душа сейчас взывала о помощи. И найти ее Мадлен могла только в одном месте.

Спустя несколько минут женщина, мокрая с ног до головы и испачканная грязью, входила в Собор Святого Павла.

Внутри было тихо и пустынно, повсюду горели свечи, освещая распятие Христа, висевшее над кафедрой для проповедей. Сделав несколько шагов, Мадлен упала ниц, обратив свое бледное измученное лицо к распятию из красного дерева. Спаситель взирал на нее из-под полуприкрытых век, и от этого на душе становилось как-то легче, теплее. Все тревоги покидали женщину с каждым словом пылкой молитвы, возносимой к небесам.

Уже под конец, обессилев от собственных слов, Мадлен рухнула на каменные плиты пола, и в этот самый момент почувствовала, как кто-то прикоснулся к ней:

– Мадам? Что с вами? Вам плохо?

Где-то она уже слышала этот голос. Но где?

Де Круа подняла глаза на говорившего и встретилась взглядом с Джоном Торном.

– Я вас знаю, – проговорила она, – вы – друг моего зятя, мистер Торн.

– Совершенно верно, – кивнул мужчина. – Что привело вас сюда, мадам де Круа? Что случилось?

Мадлен поднялась с каменных плит пола, опираясь на руку Джона.

– Я рассталась с мужем, мистер Торн. Он отказался от меня, словно от поношенного башмака. И я ушла из дома.

«Зачем я это все говорю ему?» – поразилась женщина, позволяя усадить себя на скамью.

Джон взял ее руки в свои и сочувственно сжал. Его ладони были теплыми, и тепло от них проникало в каждую клеточку измученного тела Мадлен, поднимаясь от ладоней к плечам, от плеч – к животу и спине, ниже, к ногам и ступням. Женщина поразилась этому. Такого она не испытывала никогда в жизни. Дружеское прикосновение малознакомого мужчины возвращало ее к жизни.

– Где Вы остановились? – голос Торна не сразу достиг затуманенного сознания Мадлен, и женщина рассеянно посмотрела на мужчину, словно прося повторить сказанное. И Джон повторил.

– Нигде, – де Круа отвернулась. Только сейчас она осознала, что сбежала из дому без средств к существованию. У нее не было денег, чтобы снять комнату на постоялом дворе, а уж на еду тем более.

Торн не зря славился своей проницательностью. Сопоставив то немногое, что рассказала ему Мадлен со своими догадками, мужчина, не раздумывая, произнес:

– Мадам де Круа, пойдемте ко мне. Там вы придете в себя, примете ванную, отогреетесь, выпьете немного кофе с коньяком, и уж потом решите, что делать дальше.

– Благодарю, но…

– Никаких «но», мадам. Сейчас вы пойдете со мной, а завтра… Завтра посмотрим, что можно будет сделать.

Мадлен подчинилась. Грешно было отталкивать руку, предлагающую помощь.

Джон вывел дрожащую женщину из собора и усадил ее в свою карету. Лошадь кучер привязал к задкам, и таким образом карета медленно двинулась вдоль многолюдной улицы.

Внутри было тепло: в жаровне тлели красные угли, вспыхивая и потрескивая. Мадлен обессилено откинулась на спинку удобного сидения и прикрыла глаза. Отчего-то ее клонило в сон, несмотря на то, что, судя по всему, совсем недавно перевалило за полдень.

Джон спокойно наблюдал за женщиной. Она казалась усталой, изможденной. Одежда ее была в грязи, пальцы нервно сжимали подол плаща. На шее нервно билась голубая жилка, выдавая нервозность попутчицы. Да, судя по всему, размеренная жизнь мадам де Круа пошла под откос, и Торну стало жаль эту красивую женщину. Ему даже внезапно захотелось обнять ее, погладить по этим растрепанным темно-русым волосам, прошептать на ухо слова ободрения…

Джон стряхнул с себя наваждение. В самом деле, что это с ним? И как такие нелепые мысли могут вообще попасть к нему в голову? Мадам де Круа нуждается в поддержке, и отнюдь не близкой, физической. И он будет держать себя в руках.

Карета остановилась у невзрачного двухэтажного особнячка. Торн помог Мадлен выйти из кареты, отдал несколько приказаний кучеру, касаемых лошади де Круа, а затем провел гостью в дом.

Там, усадив женщину на софу, он отдал слугам пару указаний: приготовить гостевую комнату и горячую ванну.

– Располагайтесь, чувствуйте себя, как дома, – произнес Джон. Мадлен кивнула:

– Спасибо.

Женщина провела в ванной около часа, пока вода совсем не остыла. Все это время она думала о сложившейся ситуации, пытаясь найти из нее выход.

Закутавшись в темно-зеленый хозяйский халат, Мадлен попросила одного из слуг принести ей бумагу, перо и чернила. Когда ее просьба была выполнена, де Круа написала два письма, тщательно подбирая слова. Затем, сложив их в конверты, отнесла их вниз, в гостиную, где ее уже ждал Джон.

– Не окажете ли вы мне услугу?

– Все, что угодно.

– Пошлите кого-нибудь отправить эти письма. Я указала два адреса, так что это не составит большого труда.

Джон улыбнулся:

– Без проблем. Эй, Пол!

Пока Торн договаривался с посыльным о доставке посланий, Мадлен рассмотрела во всех деталях обстановку небольшой гостиной ее благодетеля. Комната была выполнена в светло-зеленых тонах и заставлена старой раритетной мебелью. На стенах висели разнообразные пейзажи и сценки из пасторалей. Было довольно мило, однако создавалось впечатление, что чего-то не хватает.

«Женской руки», – подумала Мадлен, а вслух спросила:

– А где ваша хозяйка, мистер Торн?

– У меня ее никогда не было, – ответил Джон, усаживаясь в кресло напротив и протягивая женщине чашечку крепкого кофе. Де Круа отхлебнула немного, чувствуя запах коньяка, мгновенно согревшего ее изнутри.

– Отчего же? Вы хороший, видный мужчина…

Мистер Торн махнул рукой:

– Не сложилось. Ну, не будем о грустном. Давайте поговорим о чем-нибудь отвлеченном. К примеру, о книгах. Или о погоде.

Мадлен улыбнулась и поддержала его.

Разговор продлился до самого ужина. Отдав должное ростбифу и сливовому пудингу, де Круа извинилась перед Джоном и изъявила желание подняться наверх, в спальню, сославшись на усталость и нервное перенапряжение. Мужчина пожелал гостье спокойной ночи, и когда за ней захлопнулась дверь, вздохнул. Мадлен перевернула своим появлением вверх дном не только его холостяцкое гнездо, но и его душу.

========== Соблазн ==========

Комментарий к Соблазн

Уважаемые читатели! Автору чрезвычайно стыдно за то, что она тут понаписывала, у меня паранойя, что тут надо ставить рейтинг повыше. Поэтому, по совету своей беты сообщаю, что рейтинг этой главы поднимается до NC-17.

Элиана полулежала в горячей ванне, закрыв глаза и вдыхая аромат вербены, экстракт которой служанка, готовившая купальню, добавила в воду непосредственно перед погружением хозяйки в нее. Это было непередаваемое ощущение – чувствовать, как каждую клеточку тела покидает дорожная пыль, оставляя лишь чувство умиротворенности и блаженной неги.

Уже прошло больше месяца с того момента, как она стала полноправной хозяйкой в замке Геннегау. Чуть позже в свои владения вступила настоящая зима с пушистым снегом и пробирающим до костей холодом. Окна в доме были живописно разукрашены морозом, иней серебрил веточки деревьев, превращая их в сказочных ледяных великанов из немецкого фольклора. Подобные сказки Элиана любила слушать, умостившись в старинном кресле у камина в центральном зале. Повествователями чаще всего выступала старая нянька Рихарда – Фрида, которую в замке все прозвали сказочницей, ибо старуха была истинным ходячим сборником древних сказов и преданий, а также сам Рихард, который, морща лоб, припоминал старые сказки, которые та же Фрида рассказывала ему на ночь, когда властный граф был еще ребенком.