Текст книги "Лиловые сумерки (СИ)"

Автор книги: Selia Meddocs

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Помните, тогда, на балу, я говорил, что всему свое время, мадам де Круа? Так вот, это время пришло.

И снова Мадлен почувствовала, что знает этого человека.

– В таком случае, мессир, потрудитесь назвать свое имя, – женщина попыталась вложить в свои слова как можно больше льда и яда.

Мужчина наклонился к ней и хриплым шепотом произнес:

– Вам ведь кажется, что мы знакомы, не так ли? Что-то до боли знакомое, не дающее покоя? А я-то надеялся, что вы вспомните. Ну что ж, пришла пора напомнить вам, мадам, тот июльский день 1789 года, когда я пообещал найти вас на краю света…

Догадка золотой молнией сверкнула в мозгу Мадлен. Женщина вскрикнула, ее сначала обдало нестерпимым жаром, а затем бросило в холод. По спине пробежали мурашки, каждый волосок стал дыбом.

– Анри, – слабо прошептала она и в тот же миг лишилась чувств.

***

В это же время, на другом конце Лондона, Филипп де Круа не мог найти себе места от волнения. Его жена отсутствовала дома уже около трех часов. Давно стемнело, но Мадлен до сих пор не появилась. Часы на каминной полке показывали пять часов вечера. Не зная, что и думать, Филипп решил послать посыльного с запиской к Хантерсонам. Когда дело было сделано, оставалось только надеяться на лучшее.

***

Мадлен пришла в себя от того, что кто-то бережно смачивал ее виски и лоб мокрым носовым платком. До нее донесся легкий запах нюхательных солей, витавший в комнате. Женщина открыла глаза и обнаружила, что по-прежнему находится в той самой комнате, только теперь лежит на кровати, а у изголовья сидит Анри де Тальмон и пытается привести ее в чувство.

«Анри!»

Снова яркая вспышка воспоминаний, и Мадлен резко села на кровати.

– Очнулась? Вот и отлично.

Анри отложил платок в сторону и испытующе взглянул в смятенные глаза Мадлен. Впервые в жизни женщина не знала, что и сказать. Она впитывала в себя каждую черточку лица де Тальмона, каждый седой волос в его некогда золотой шевелюре. Не без содрогания смотрела на уродливый шрам, красной линией перечеркивающий когда-то красивое, одухотворенное лицо.

– Вы, наверное, сейчас думаете, как это возможно, – наконец заговорил Анри, вдоволь насладившись состоянием Мадлен, – вы ведь со своим мужем-предателем давно похоронили меня, посчитав убитым, растерзанным чернью. А я ведь давал вам клятву, мадам де Круа, что я вернусь и найду вас. И вот, спустя столько лет, мне это удалось.

– Но… как? – еле выдавила из себя Мадлен, поражаясь тону голоса мужчины. Он был бесцветным, ничего не выражающим.

– Как? Очень просто. Ценой жизнью вашего отца, моя дорогая предательница. Едва вы скрылись из виду, в церковь хлынула чернь. Мы сражались до последнего. Но что мы могли сделать вдвоем против обезумевшей толпы? Из моих рук выбили шпагу, я стал отступать. Кто-то замахнулся на меня мясницким топором, да только опустился он не на мою голову, а на вашего отца, вставшего на пути моего несостоявшегося убийцы. И именно в этот момент в церкви появились королевские гвардейцы. Возникла сумятица, давка. Я этим воспользовался, подхватил шпагу из рук месье де Ламбера, затем вскочил на какое-то возвышение и принялся рубить толпу направо и налево. Какой-то безумец набросился на меня, мы сцепились в схватке, в которой я снова выронил из рук шпагу. Мой противник с криком мести хотел было заколоть меня, но ему помешали гвардейцы. И вместо смертельной раны в сердце дрогнувшая рука его оставила на моем лице вот такой прощальный подарок, – Анри кончиком указательного пальца провел линию по шраму, а затем продолжил: – Гвардейцы спасли меня. Потом начались преследования дворян, и мне пришлось скрываться. Однако все это время я пытался найти вас, Мадлен, и закончить то, что мы начали. Но мне это не удалось. Вы словно в воду канули. Я был счастлив думать, что вам удалось спастись. Потом события захлестнули меня. Я сражался за Тюильри, был в тюрьме, потом долго скрывался под чужим именем… Своими глазами видел казнь Марии Антуанетты, видел, как какой-то буржуа живет в моем особняке. Я пережил ад, и все это ради клятвы, которую я принес вам, Мадлен. Обещание, что мы будем рядом, как и было суждено. Я пересек Ла-Манш, чтобы узнать, что вы вышли замуж за моего бывшего друга, и у вас уже взрослая дочь. Увы, слишком поздно. Лучше бы я умер тогда от того мясницкого топора, чем видел такое положение вещей.

Анри закончил свой рассказ и уткнулся лицом в ладони. До его слуха доносились сдавленные рыдания Мадлен, и сердце его разрывалось от боли. Он до сих пор любил ее, хотел прижать к себе и успокоить, но она была чужой, женой его друга, барона де Круа. Теперь он никто, принца де Тальмона больше не существовало, как не существовало больше французской аристократии.

– Анри… – голос Мадлен вырвал мужчину из оцепенения. – Все это время я любила только тебя, а за Филиппа мне пришлось выйти замуж, чтобы мое доброе имя не покрыли позором. Дай мне рассказать мою версию произошедшего. Пожалуйста.

Де Тальмон посмотрел на нежное, умоляющее лицо женщины, залитое слезами, и кивнул.

Комментарий к Тайны и признания

Написано под впечатлением от Garou_Je Suis Le Mame. Именно такой голос я представляю у Анри.

========== Побег из Парижа ==========

– Филипп был убедителен. Конечно, я до последнего верила, что ты выжил, но точной уверенности в этом не было. Король стремительно терял свою власть, чернь бесчинствовала в Париже, учиняя самосуд всем аристократам, не в том месте не в то время. Он продумал наш побег до мельчайших деталей, порой рискуя своей жизнью. Филипп едва не погиб, похищая из Бюро Благонадежности необходимые документы – без них наш побег закончился бы полным фиаско.

В ночь перед побегом мы с матерью повытаскивали из корсетов пластины из китового уса и вместо них аккуратнейшим образом уложили немного золотых монет и банковских чеков – они пригодились бы нам за границей, где мы собирались строить новую жизнь. Рядом с нами де Круа зашивал в подкладку дырявого и потрепанного плаща ценные бумаги и векселя.

Однако на этом дело не закончилось. Для удачного осуществления плана, предложенного Филиппом, нам троим предстояло отринуть свое «Я» и надеть маски, спрятаться под личинами других людей. Так, по документам, украденным де Круа, я стала Жюльетт Мори, цветочницей из Нанта. Филиппу досталась роль моего мужа, кузнеца Жана. Ну а матери моей пришлось на время стать вдовой, некой мадам Соланж Дюбуа, якобы отбывающей из Парижа в Нант на похороны брата.

Мы облачились в старые, поношенные одежды, почти лохмотья, спрятали волосы под чепчики (а Филипп под шляпу, предварительно обильно смазав их бараньим жиром, чтобы они казались неухоженными и грязными). Затем нам пришлось повозиться руками в грязи, чтобы ногти стали как можно грязнее. Были случаи, что именно так проверяющие распознавали беглых аристократов, скрывающихся под личинами бедных крестьян. Мы с Филиппом немного испачкали свои лица и одежду. Матери этого не требовалось – она должна была всего лишь поддерживать скорбный и благообразный вид.

Ранним утром мы отправились к одной из застав, где нас уже ждала почтовая карета. Помимо кучера и нас троих, в карете еще сидел сухопарый адвокат, нервно сжимающий в руках папку с бумагами. Я нервничала, во рту пересохло, было трудно дышать. Однако невозмутимое спокойствие Филиппа словно вливало в меня новые силы, и я, глубоко вздохнув, приняла глуповато-мечтательное выражение, которое я частенько видела на лицах парижских цветочниц.

Вскоре к нам подошел начальник заставы и потребовал документы. Матушка моя великолепно играла свою роль: проверяющему пришлось несколько раз окликнуть ее, прежде чем она прекратила изображать переливчатый храп и со смущенным видом подала свои документы. Он бегло изучил их и вернул назад.

Когда пришла очередь моих бумаг, то начальник заставы долго просматривал документ, потом перевел взгляд на мое лицо и произнес:

– Хороша, чертовка! Повезло же вам, Жан Мори. Ваша жена красива, как и цветы, что она продает.

Филипп кивнул и с видом собственника приобнял меня за плечи. От непривычки я подпрыгнула на месте, и чтобы хоть как-то сгладить неловкость, произнесла, смущенно потупясь:

– Жан, ну не при людях же…

Проверяющий хохотнул, похлопал моего лже-мужа по плечу и отдал приказ пропустить карету. Я едва удержала вздох облегчения. Но рано было радоваться. Нам предстояло без проблем доехать до Нанта, потом добраться до Марселя, а уж там погрузиться на корабль, идущий в Ливерпуль.

Дорога была тяжелой. В Нанте Филипп купил лошадей, и до Марселя мы добирались уже верхом. Я плохо переносила скачку – ведь за день мы проезжали сотню лье, спешиваясь лишь для того, чтобы поесть и передохнуть. Моей матери было и того хуже – она доселе не имела никаких дел с лошадьми, предпочитая только смотреть на них издалека. К тому же, нам пришлось надеть мужскую одежду – в платьях было бы жутко неудобно.

Спустя пару недель мы добрались до Марселя, где Филипп, опять-таки, купил нам места на корабле, выходящем в открытое море через несколько часов после нашего прибытия в порт. И только тогда, когда мы очутились посреди бескрайних морских просторов, я вздохнула с облегчением. Я покинула свою родину, спасаясь от революционной чумы, не зная, что ожидает меня в дальнейшем.

Из Ливерпуля мы переехали в Лондон, в особняк Филиппа. Да, моя семья была знатной и могущественной, но, кроме французских владений, у нас ничего не было. Как бы нам ни претила мысль, что мы, де Ламберы, зависим от барона, нам пришлось смириться, ибо мы стали никем, и кроме золота в корсете не имели ничего.

Так, находясь на унизительном иждивении де Круа, я и моя мать прожили пять лет. Все это время я надеялась, что ты жив, что ты ищешь меня. Но с каждым днем уверенность в этом таяла.

А еще через год скончалась моя мать. Она умерла во сне, легко и без мучений. И вот тогда мы с Филиппом остались одни. Сразу после похорон поползли неприятные слухи о том, что я живу с мужчиной, с которым мы не состоим в браке; что у меня нет даже компаньонки, чтобы избежать поползновений со стороны барона. Думаю, понятно, что меня напрягали эти слухи. Тогда Филипп, мрачный, как туча, сделал мне предложение руки и сердца. И мне пришлось принять его, ведь я не ожидала чуда. Да, я стала его женой, но в сердце я все еще хранила твой нетленный образ.

У меня появилась дочь, ты мог видеть ее на балу. Не считая тебя, она единственный человек на этой земле, которого я люблю всей душой. Да, Филипп де Круа был добр ко мне, он спас меня от гибели и бесчестья, но он никогда не проявлял по отношению ко мне теплых чувств. Мне порой не хватало объятий, комплимента, теплых слов – всего того, что я привыкла получать от тебя еще тогда, когда мы встречались в Версале. Поэтому не суди меня строго. Ты появился, как гром среди ясного неба… Да еще и это похищение… Я рассказала тебе все. Пришла пора принять решение, Анри.

***

Де Тальмон внимательно слушал исповедь Мадлен, не прерывая ее. В его голове постепенно выстраивалась логическая цепочка из событий, описанных женщиной. Мужчина не имел права не верить ей, ведь ничего в этом жестоком мире, ровным счетом ничего не зависело от нее. Она была слабой женщиной, которая должна была находиться за спиной надежного мужчины; а он не мог дать ей этого. Фактически, де Круа сделал все, чтобы сберечь ее. Формально, он даже выполнил свое обещание перед ним, Анри, обещание друга и союзника. Конечно, кое-где Филипп преступил через рамки дозволенного – рождение Элианы де Круа тому пример. Но, будучи мужем Мадлен, он имел право ложиться с ней в постель, поэтому обвинять Филиппа в том, что он спал с собственной женой было бы, по большей мере, нелепо. Поэтому, взвесив все «за» и «против», Анри произнес:

– Полагаю, пришло время увидеться с моим бывшим другом, – увидев, как напряглась при этих словах Мадлен, он поспешно добавил: – Нет, я не буду учинять над ним самосуд. Я просто хочу поговорить… Ну а сейчас, моя дорогая, я посажу Вас в карету и довезу до дома. Ваш кучер, должно быть, уже в стельку пьян. А я отвечаю за Вашу жизнь своей головой.

«Потому что по-прежнему не вижу без тебя своей жизни», – добавил он про себя, подавая любимой руку.

Комментарий к Побег из Парижа

Глава выходит раньше при поддержке моей трудолюбивой беты Sold My Soul)

========== Девичьи разговоры ==========

Рихард получил письмо от своего старого друга за день до свадьбы. Оно было написано торопливо, неряшливо, то и дело встречались кляксы, кое-какие слова были зачеркнуты, однако общий смысл все-таки можно было уловить:

«Друг мой!

Ты знаешь, что в данный момент я нахожусь в Берлине, ибо взял на себя часть твоих забот, оставив на твою долю лишь приготовления к грядущему торжеству. К тому моменту, как ты получишь это письмо, я уже буду в пути. Искренне надеюсь, что я успею переплыть Ла-Манш и успеть-таки на твою свадьбу, дабы оказать честь твоей красавице жене и узнать, из какого же теста она сделана. Что же касается дел, то тут можешь не беспокоиться: я все уладил, можешь хоть сейчас пожинать плоды нашего с тобой нелегкого труда.

С наилучшими пожеланиями, Оливер Ридель»

Что и говорить, Круспе был приятно удивлен. Ридель редко писал письма, а уж находясь в пути – тем более. Он очень любил комфорт и старался избегать любых потрясений, будь то ссора с кем-либо или дальняя поездка. Оттого его письмо было для графа раза в два ценнее, чем любое другое послание.

Рихард аккуратно сложил письмо и положил его в резную деревянную шкатулку – такой знак внимания следовало хранить бережно, чтобы потом перечитать в тяжелый момент жизни и осознать, что ты кому-то нужен, и что о тебе помнят.

Улыбнувшись своим мыслям, граф Геннегау переключил внимание на предстоящее бракосочетание и поймал себя на том, что до сих пор не преподнес своей будущей жене свадебный подарок. Конечно, он уже давным-давно купил его, но времени, чтобы вручить дар, все еще не находил.

Круспе подошел к тяжелому дубовому бюро и вытащил из выдвижного ящика шкатулку, обитую изумрудным бархатом. Там, внутри, с достоинством настоящей драгоценности, покоилась нитка белого жемчуга. Вне всяких сомнений, она должна была идеально подойти к свадебному платью Элианы.

Черкнув пару строк на белом листке бумаги, Рихард сложил его вдвое и положил в шкатулку. После позвал лакея и приказал ему отнести подарок по известному адресу.

***

Посыльный пришел как раз в тот момент, когда Элиана, гордо восседая на изящной софе, попивала чай в компании своих подруг. В своем домашнем, бледно-лиловом платье со свободными длинными рукавами, собранными на запястьях в широкие манжеты, она выглядела на редкость мило. Рядом с ней, вокруг чайного столика, заставленного серебряным чайным сервизом, сидели ее подруги: Лидия Сейджвик, Роза Хантерсон, Ребекка Джонс, в девичестве Пирс, и, конечно же, Каролина Шарп, которая с недавних пор стала часто навещать Элиану. Девушке нравилось общество Кары. Помимо благодарности за помощь, оказанную не так давно, де Круа испытывала к виконтессе чувство огромного уважения. Девушка была умна, начитанна, совершенно не умела льстить и жеманничать – и Элиана находила эти черты привлекательными. Тонкая французская натура юной мисс позволяла ей видеть грань между искренностью и лицемерием, и в этом смысле Каролина Шарп была абсолютно безупречным человеком.

Когда лакей, низко кланяясь преподнес Элиане шкатулку, в глазах подруг зажегся алчный интерес к ее содержимому. Сама же девушка была приятно удивлена неожиданным презентом. На вопрос, от кого этот подарок, посыльный расплывчато ответил, что все подробности есть в записке, после чего, заправски щелкнув каблуками, удалился.

– Ну же, открой ее! – глаза Розы так и светились плохо скрываемым любопытством.

С внутренним трепетом Элиана открыла шкатулку и тихо ахнула: покоящееся на темно-зеленом бархате ожерелье выглядело настолько впечатляюще, что каждая из жемчужин, составляющая его, казалась девушке маленькой луной, украденной с неба и нанизанной на крепкую нить.

– Это бесподобно! – заломив руки, ахнула Лидия, пожирая глазами украшение.

– От кого же оно? Поделись с нами, дорогая, – произнесла Ребекка, с трудом скрывая легкую зависть.

Как и говорил посыльный, в шкатулке обнаружилась маленькая записка:

«Дико извиняюсь, что лично не преподнес Вам сей скромный презент в честь нашего брачного союза. Надеюсь увидеть его на вашей прелестной шейке в день свадьбы»

Щеки Элианы покрылись легким румянцем, и она, улыбаясь, ответила на вопрос Ребекки:

– Это от моего жениха.

Услышав это, девушки заахали и заохали, выражая свое восхищение. И лишь Каролина вела себя скромно и сдержанно. Поймав на себе безмятежно-мечтательный взгляд Элианы, она ободряюще ей улыбнулась и про себя отметила, что, похоже, девушка начинает влюбляться в своего будущего мужа.

Наконец, когда дикие восторги подружек невесты утихли, мисс де Круа попыталась снова вернуться к теме разговора:

– Извини, Ребекка, тебя прервали. Мы тебя внимательно слушаем.

Миловидная кареглазая блондинка совсем недавно вышла замуж за престарелого герцога, однако вид ее от этого не стал менее цветущим. Миссис Джонс была единственной из собравшихся, познавшей все прелести супружеской жизни. И Кара, и Элиана едва ли могли себе сознаться, что хотят выудить из Ребекки как можно больше подробностей, касающихся той, обратной стороны жизни. И девушка не разочаровала, внутренне ликуя от их смущения:

– Ну так вот, о том самом. В первый раз может быть неприятно. По крайней мере, я так себя чувствовала. Мой муженек не первой свежести, и мне было противно, – миссис Джонс сморщилась. – И еще было больно. Даже без крови не обошлось, – добавила она шепотом, наслаждаясь произведенным эффектом. Элиана побледнела и машинально поднесла руку к шее. Каролина же, наоборот, залилась краской.

– Главное – потерпеть, – продолжала делиться опытом Ребекка, – обычно, после ночи, муж приносит тебе драгоценности. После первого опыта я стала обладательницей великолепного бриллиантового гарнитура.

Лидия сдавленно ахнула, Роза озадаченно потерла висок, переваривая полученную информацию.

– А если будет уж совсем противно и невмоготу – закройте глаза и представьте на месте мужа кого-нибудь другого, более симпатичного.

– Все, Ребекка, достаточно, – Элиана закрыла лицо руками, пытаясь скрыть краску стыда. Ей было неловко прежде всего перед самой собой за то, что она вообще сподвигла подругу к этому разговору. Но, похоже, миссис Джонс и не думала останавливаться:

– Ну, или думайте о новом платье или шляпке, которые вы купите после. Тоже помогает…

– Ребекка Джонс, закройте рот!

Все были в шоке, обратив свои взоры на взвинченную до предела Кару. Для всех, кто находился в комнате, эмоциональный взрыв виконтессы был громом среди ясного неба. Она была бледна, часто дышала, руки были сжаты в кулаки. Все выглядело так, словно она собиралась броситься на опешившую Ребекку, которая не привыкла, чтобы к ней так обращались. Краска гнева залила ее лицо; вместе с Каролиной они представляли удивительный контраст.

– Да как вы смеете?! – шипя, словно разъяренная кошка, взвилась миссис Джонс.

Виконтесса взяла себя в руки и с достоинством ответила:

– Вас попросили прекратить, Ребекка. Вы же проигнорировали просьбу хозяйки дома, и в результате напоролись на грубость с моей стороны. Если я и сожалею о чем-то, то только о том, что поддалась импульсу, вместо того, чтобы спокойно еще раз попросить вас перестать говорить эти ужасные вещи.

Молодая женщина только собралась открыть рот, чтобы выпустить новую порцию колкостей в адрес Каролины, как тут вмешалась Элиана, пришедшая в себя от стольких потрясений:

– Девушки, довольно. Прошу вас, сядьте. Давайте забудем о конфликте. Я сожалею, что затронула тему, которая слегка шокировала нас всех, поэтому хочу, чтобы вы помирились и высказали хоть немного уважения моей персоне.

Ребекка нахмурилась. Ей показалось, что Элиана только что прочитала ей нравоучительную нотацию. Бросив косой взгляд в сторону Каролины, она натянуто извинилась. Мисс Шарп холодным кивком приняла извинения.

Конфликт был исчерпан, но в душе миссис Джонс затаилась злоба на Кару. Ей казалось, что «уродливая старая дева» нанесла ей непоправимый моральный ущерб, посмев повысить на нее голос. До самого вечера она не обмолвилась с виконтессой и словом, и при отъезде, прощаясь, ограничилась сухим кивком и полным презрения взглядом.

Это все не укрылось от глаз Элианы. Девушка была чрезмерно огорчена стычкой своих подруг, и ей даже показалось, что конфликт этот совершенно испортил посиделки с чаепитием. От этого у мисс де Круа упало настроение, и в добавок разболелась голова.

Она вернулась в свою спальню, держа в руках подарок от Рихарда. Проведя пальцами по безупречно гладким жемчужинам, она едва заметно улыбнулась. Элиана поймала себя на мысли, что ей был важен не сам подарок от жениха, а сам знак внимания. От этого на душе стало теплее.

***

Каролина тоже была расстроена. Вернувшись домой, она сразу же отправилась в библиотеку. Запах старины, исходящий от книг, и потрескивание дров в камине создавали в помещении расслабляющую атмосферу. Девушка взяла с полки книгу о лекарственных растениях, открыла посередине и сосредоточила свое внимание на описании лечебных свойств мать-и-мачехи. Однако это не отвлекло Кару от беспокоивших ее мыслей, поэтому она отложила книгу в сторону и принялась анализировать сложившуюся ситуацию.

Ни для кого не было секретом, что Ребекка была чрезвычайно язвительной и мстительной особой. За ее смазливой внешностью скрывался ядовитый циник, не дававший прохода тем, кто хоть чем-то пришелся не по вкусу этой скользкой красотке. Миссис Джонс любила лесть и комплименты и ненавидела критику в свой адрес, и это больше всего волновало Каролину.

Элиана де Круа была моложе ее на несколько лет, и ее легкость и непосредственность вызывали у виконтессы прилив материнских чувств. Именно это сподвигло мисс Шарп прикрикнуть на Ребекку после того, как она увидела выражение лица Элианы. Девушка была бледна, как мел, в глазах у нее появилось выражение, которое обычно бывает у загнанных животных.

«Эта мерзкая миссис Джонс может испортить ей первую брачную ночь. Это не говоря о том, что у нее возникнет непонимание с мужем, а там недалеко до ссор и конфликтов. Ситуация усугубляется еще и тем, что Элиана плохо знает своего будущего супруга», – думала Каролина, потирая переносицу.

Эти мысли не давали ей покоя, но виконтесса сама себе признавалась, что не может ничем помочь своей подруге. К тому же, ей самой следовало быть осмотрительной, чтобы не попасть под сокрушительный мстительный удар Ребекки.

========== Свадьба ==========

Утро двадцать девятого октября выдалось пасмурным и мрачным. Впрочем, осенние лондонские деньки были неотличимы друг от друга, словно близнецы – все, как один, дождливые, сырые и монохромные.

Настроение Элианы было под стать. Отчего-то ей было страшно, хотя она сотни раз до этого убеждала себя, что, собственно, ничего плохого не происходит, что замужество – еще не конец света. Но почему тогда так пересыхает в горле и колет в груди?

Девушка прикусила губу и бросила взгляд на отца. Филипп сидел напротив нее, бездумно глядя на проплывающие мимо окна кареты дома, лавки и фонари. От этого Элиане еще больше стало не по себе. В этот момент ей, как никогда ранее, хотелось заботы, тепла и поддержки со стороны родителя. Но девушка понимала, что всего этого ей не видать. Еще с детских лет она не видела от Филиппа ни одного ласкового жеста по отношению к ней. Только вежливую учтивость и, иногда, легкую гордость за весомые достижения дочери.

Элиана тоже отвернулась к окну, стараясь отвлечься от невеселых мыслей. Чем ближе карета подъезжала к церкви, тем сильнее девушку окутывало волнение. От этого у нее вспотели ладони, и Элиана не преминула потереть их о мягкую обивку сиденья. Сделав глубокий вдох, мисс де Круа приказала себе успокоиться. Она вынесет все это, и граф Геннегау не увидит и тени смятения на ее лице.

***

– Бетси, Бетси, смотрите, вот и карета невесты!

– Неужели? Я-то уж думала, что де Круа не явится.

– Не несите чепуху. Как это – не явиться на собственную свадьбу?

– Да кто его знает, что варится в голове у этих французов. Тем более, наша невеста была без ума от Стэнли Сандерса, и все это знают.

– Ну и что из этого? Замуж-то она за другого выходит… О, вы только гляньте, какой шикарный у них эскорт!

– Да ну… И правда… Вот что я люблю в этих эмигрантах, так это их помпезность.

– Не спорю, миссис Гарвуд. Не спорю. Давайте-ка подойдем поближе, я хочу увидеть платье мадмуазель де Круа.

Ходят слухи, что на него потратили баснословную сумму денег.

– Фи, какая расточительность!

***

Покрытая черным лаком карета, сопровождаемая шестью лакеями в зеленых ливреях, остановилась напротив древней готической церкви. Мессир де Круа вышел из кареты, дабы подать руку своей дочери. Толпа слегка подалась вперед, пытаясь рассмотреть во всех деталях серый фрак отца невесты. Парадный костюм весьма элегантно сочетался с синим жилетом и жемчужно-серой шелковой рубашкой с синим нашейным платком.

Люди на мгновение задержали дыхание, когда Элиана вышла из кареты и выпрямилась во весь рост, держа на полусогнутом локте шлейф платья. По толпе пронесся легкий ропот – этакая смесь восторга и зависти. Это немного потешило самомнение невесты, и она слегка приосанилась, мило при этом улыбнувшись.

Девушка была похожа на фарфоровую куклу. Это сходство было видно в тщательно подкрученных щипцами светло-русых волосах, которые не были уложены в прическу, а свободно ниспадали на спину и плечи. На чистом, чуть бледноватом личике – едва заметный след от румян, губки подведены кармином, что придавало им немного чувственности. Сапфировые глаза, обрамленные густыми ресницами, блестят, выдавая волнение.

В пряди волос искусно вплетен венок из флердоранжа, к которому при помощи шпилек и невидимок крепилась длинная фата из кружев и тончайшего муслина.

Когда невеста сделала еще несколько шагов по направлению к церкви, окружающие увидели ее платье во всех деталях: белый атлас, неглубокий квадратный вырез, позволяющий увидеть подаренное Рихардом жемчужное ожерелье. Корсаж платья был настоящим произведением искусства: вышитый золотой нитью и расшитый мелким жемчугом, он являл собой причудливый шедевр швейного мастерства.

Элиана медленно шла по проходу, держась за руку отца; за ней следовал мальчик-паж, бережно держа шлейф. Она остановилась у входа в церковь, расширенными от удивления глазами глядя на множество роскошно разодетых гостей, восседающих на скамьях.

– Вот это да, здесь собралась вся лондонская элита, – вслух заметила девушка, окинув беглым взглядом толпу. Ее мать сидела на первой скамье, рядом с ней пустовало место для Филиппа.

– Ты готова? – Роза, в алом шелковом платье, подошла к подруге и, улыбаясь, взяла ее под локоть. – Ты прелестна.

– Мы готовы, – ответил отец невесты, победно улыбаясь. От этих слов Элиана едва не упала, и паника вновь накрыла ее удушливой волной. Ноги внезапно стали тяжелыми, но пути назад уже не было. Только вперед, к алтарю, где ее ждет Рихард Круспе, граф Геннегау.

***

Мужчина стоял у алтаря, словно не замечая, сколько страстных женских взоров обращено в его сторону. Он был дьявольски привлекателен в своем темно-бордовом бархатном костюме, который в сочетании с белоснежной рубашкой и кремовым галстуком с рубиновой брошью, казалось, сидел на женихе, как влитой. Однако, несмотря на счастливый день, Рихард был мрачен, словно туча. На него снова нахлынули ненужные воспоминания.

Десять лет назад, на этом самом месте, в этой самой церкви, он стоял у алтаря, ожидая темноволосую француженку. На хорах пели свадебные гимны, и Марго шла к нему навстречу в платье цвета слоновой кости, сжимая в руках букет белых роз. Словно сквозь сон Рихард ощущал аромат ладана и благовоний, смотрел в глубокие карие глаза, произнося клятву вечной верности, целовал алые, полные губы…

– Друг мой! – похлопывание по плечу привело Круспе в чувство, и он благодарно кивнул Джону, согласившемуся стать его шафером.

Граф пришел в себя окончательно, когда в том конце длинного прохода он увидел не роскошную Марго, а юную, прелестную в своей непосредственности Элиану де Круа. Белый атлас ее платья мерцал и переливался, соперничая со светом церковных свечей, отражавшихся в сотне жемчужинок на шее невесты, корсаже, фате. Она улыбалась, но эта улыбка была напряженной, неестественной.

«А что ты хотел, Рихард? Что она со всех ног помчится к тебе, умоляя ускорить церемонию?»

Филипп вложил в руку Круспе холодную, как лед, ладонь Элианы и занял свое место на скамье. Сердце девушки забилось где-то в горле, перед глазами заплясали цветные круги. Но, набрав в легкие побольше воздуха, она резко приказала самой себе успокоиться и вести себя, как подобает будущей графине Геннегау, а не как сопливой девчонке.

Рихард прочитал всю ее внутреннюю борьбу на лице, и это его явно позабавило. Он крепко, ободряюще сжал ее ледяную ладонь, словно вливая в нее свои силы. Элиана взглянула на Круспе с теплой благодарностью, которая заставила что-то дрогнуть в его сердце.

В один момент все воспоминания о Марго Босье вылетели из головы, когда он посмотрел в по-детски наивные глаза невесты. Мужчина едва не прослушал слова епископа, интересовавшегося, можно ли начинать службу. После рассеянного кивка Рихарда, священнослужитель начал долгое бракосочетание.

Пока шла служба, Мадлен де Круа чувствовала, словно от ее сердца отрывают огромный кусок. Она наблюдала, как ее дочь отдают замуж, сознавая, что Элиана больше не вернется в свою спальню на втором этаже, больше не залезет на кровать с ногами, желая поделиться секретом. Женщина едва сдерживала непрошенные слезы. Она повернула голову, чтобы посмотреть, какие эмоции в данный момент испытывает ее супруг. И отшатнулась, прочтя в глазах Филиппа плохо скрытый триумф.

И тут Мадлен поняла, в чем разница между ним и Анри. Де Тальмон умеет любить. И этого достаточно.

***

– А вы, Элиана де Круа?..

– Да.

– Властью, данной мне, перед лицом Господа объявляю вас мужем и женой. Можете поцеловать невесту.

Рихард одним движением руки откинул фату и, наклонившись к застывшей невесте, запечатлел на ее губах легкий поцелуй, совершенно непохожий на тот, который должен подарить своей жене новоиспеченный муж. Элиана слегка удивилась, но не придала этому большого значения.

Со всех сторон к ним подходили гости, желая поздравить молодоженов. Когда девушка увидела в толпе Ребекку, в голове новобрачной тут же всплыл рассказ о том, как проходит первая брачная ночь, и Элиане стало дурно. Чтобы не упасть, она вцепилась в рукав мужа и перевела дыхание.