Текст книги "Приевшаяся история (СИ)"
Автор книги: Saxarok TUT
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
И если я способен различить на ощупь разницу в толщине нашинкованных корневищ в долю миллиметра, то найти сглаженный бугорок довольно большого размера, с монету величиной, я как-нибудь смогу. Вообще, я каждую минуту с естествоиспытательским интересом занимался развенчанием мифов и с удовольствием находил им одно лишь подтверждение.
Крепко сжимая ее бедро, я чувствовал мелкую неконтролируемую дрожь. Она дышала часто и поверхностно из чего, в конце концов, сформировался высокий стон, перешедший в бормотание, когда она достигла оргазма.
– Ох, ничего себе… Нет это слишком-слишком…
Заполнив собой ее лоно, мне все еще удалось поймать отголоски неравномерной пульсации, слушая тональность нового всхлипа. Я задавил ее своим весом, а мерзавка свела ноги крестиком, создавая такую полноту соприкосновения, которой другим способом не получишь.
– Значит, я рассчитываю партию до последнего хода, а ты волнуешься за мое бренное тело, хочешь перенести неизбежное на более поздний срок?
– Нет, конечно же! Ты прав! Прав! – она исступленно задыхалась, прогибаясь в пояснице.
А я видел всю ее спину покрытую бисеринками пота. Она влажно блестит, стираю капли собственного пота со лба о ее шею, чуть замедляя темп. Становится слишком трудно думать. Немного приспустив накал страстей, можно выслушать ее доводы:
– Тело, – произносит она монотонно, – конечно, я боюсь за твое тело! Что же я буду делать без этих удобных коленок, на чье плечо стану укладывать свою голову, чьи шрамы пересчитывать. Мне не нужна иная задница. Я сожму эту, направляя тебя в себе. Но я думаю не об этом…
– А я почти не думаю, – признался в ответ.
– А я думаю! Кто же скажет мне, что все правильно и все идет своим чередом. Кто ответит на все вопросы, вылечит больную голову одним прикосновением руки. Увидит мое прошлое, но не убоится. Если тебя не станет, кто скажет мне: «Люблю!» Такие дела…
Чтобы слышать все это и не пропустить ни одного слова, пришлось замереть и перестать дышать. Для того чтобы так признаваться, на фоне множества слов, сказанных прежде, надо было тосковать и бояться не на шутку. Я покинул теплый плен с сожалением. Ответом мне был рассерженный шумный выдох. Но только для того, чтобы обернуть к себе лицом и зажать этот рот, фонтанирующий самыми сладкими истинами, глубоким поцелуем, одновременно подталкивая и подсаживая, ощущая, как ее рука смыкается, придавливая на всякий случай член у основания, и направляя его обратно. Тщетная предосторожность. Я не закончил, я не начинал…
***
В Лондоне пахло весной. Мощным, первобытным ароматом оттаявшей земли. Нежная зелень только что проклюнувшихся листков пропускала солнечный свет. Но все это буйство городской весны было несравнимо с происходящим вокруг Хогвартса. Бледное подобие!
Накануне мы отправились в Запретный лес, гудящий, как растревоженный улей. Будь мои студенты немного раскрепощенней, читай они чуть больше внеклассной литературы, знали бы, что единороги во время гона часто трутся о кусты и деревья, оставляя драгоценные серебристые волоски.
Мы провели утомительный день, непростительно далеко углубляясь в чащу. Но кентавры, по последним сведениям, мигрировали на его западную оконечность. Не покидая лесных чертогов, смыкающихся над головой и наводящих преждевременные сумерки, сплели бесконечные нити в тонкую веревку. Марийка привязала петельку к среднему пальцу правой ноги и споро переворачивала пряди между собой. А я вытягивал и отделял по несколько тонких шелковистых волосков из пучка.
Ее босая ступня совсем застыла. Прежде чем упаковать ее в носочек, покрыл множеством поцелуев. А у нее ответы на все вопросы были связаны с землей. Иногда она сама казалась незыблемой, как земля.
– Встань, пожалуйста! – попросила Марийка ни с того ни с сего. Я повиновался. – Так будет удобней. Знаешь этот древний обряд орошения земли мужским семенем перед посевом? Может быть, это и звучит смешно. Но так мы пробудим ее созидающую силу и сможем собрать. И я и ты. Это невероятно просто.
– Как все в древней магии… Ты знаешь, что делаешь?
– До сих пор ты не жаловался! – она звонко рассмеялась.
Я позволил выбирать все: темп, амплитуду и глубину, плотность прилегания губ. Это интимное действие наталкивало на странные размышления. В минуту, когда сомкнутые губы скользят, погружая во влажную глубину рта, даря наслаждение не только физиологическое, но и визуальное, женщина кажется во сто крат большей ведьмой. Она не выглядела несчастной, униженной. Я знал, что она получает свой восторг, похожий на мой, когда я вижу, что ей хорошо.
В этом случае растягивать удовольствие не хотелось. Толкнулся сам на встречу и не почувствовал паники, сопротивления. Она была готова к тому, что я действовал размашисто и резко, почти не давая дышать, но я сорвался на пике. Движения стали хаотическими, она чувственно засопела, ловя воздух, а вместе с ним и момент небывало сильной разрядки. Может быть, виной тому была природа. Или она умела нечто непередаваемое. Но прямо ноги подогнулись судорожно, и я еще не издавал таких звуков, похожих больше на рычание.
Не вставая с колен, она воткнула в землю все десять пальцев, покачала и погрузила руки по самое запястье. Немного неудобно было скакать со спущенными штанами, но я пристроился послушно рядом. Действом управляет жрица, воплощая свои режиссерские ходы. Большой честью было, что меня звали присоединиться, а не использовали в качестве материала и только.
– Земля, слушай! Мы дарим тебе свою силу, а у тебя возьмем лишь взаймы. Клянусь, что на Белтейн и не позже мы вернемся с данью.
Холод сырой земли пробирал до костей. Внезапно по рукам поднялась волна нестерпимого жара. Я думал, что вытащу голые кости, отмытые и белые, как в учебном скелете. Но вытащил, очевидно, саму суть жизнеобразующих процессов. В любом магическом действе центральным условием является вера!
Ее обещание вернуться так скоро грело душу.
В здании Министерства я не был довольно давно. В состоянии на грани смерти меня миновали и судебные разбирательства, и помпезная раздача орденов. Я до сих пор считаю, что орден Мерлина второй степени (как второй свежести) присвоен мне за выдающиеся способности к выживанию.
Миновав атриум, симпатичную ведьму у стойки информации, вскочили в лифт и помчались на его бешеной карусели к отделу регистрации порт-ключей. Прежде всего, необходимо было послать запрос принимающей стороне. С Венгрией не должно было возникнуть особых проблем.
За стойкой меня узнала бывшая ученица. Оказывается, я так давно «у станка», что перевидал весь молодежный контингент, не чувствуя себя при этом старым. Она немедленно подобралась, выпрямила спину, как будто мне было не наплевать на ее осанку. Во все времена я требовал только одного – знаний. Вот и памятуя, что я не люблю сантиментов, она выполнила свою работу четко и быстро.
Запрос был сформирован и отправлен по официальному каналу связи. Однако она немного смутила нас, пообещав известить не раньше завтрашнего дня. Для министерской совы адрес был необязателен. Мы покидали Министерство в месте, отведенном для трансгрессий.
Марийка стояла, пошатываясь, зажав уши. Продираться через множественные фильтры, установленные для сортировки прибывающих и отбывающих таким способом, с непривычки было муторно.
Пред нами высился скромный, но симпатичный особнячок в неоклассическом стиле, о двух этажах с мансардой, вокруг которого стояла сирень, готовая цвести. А пышные, нестриженные кусты жасмина только зеленели, между листьями еле можно было различить зачатки бутонов.
Прикоснувшись к кованой ограде, привел в действие сигнальные чары. Нас встретил бородатый старичок-сморчок, ничем не напоминающий наших долгоносых, ушастых домовиков. Нос у него был картошкой, сквозь сеточку глубоких, темных морщин лучился внимательный, настороженный взгляд. Но он оттаял, узнав меня.
– Входите, – проскрипел дворовой. – Следуйте за мной. Я доложу хозяину. Он будет очень рад.
– Ты уж постарайся, Фока. Мы давно не виделись.
Следуя за дворовым, мы миновали внешний, плотный ряд кустов и оказались во внутреннем круге парка, где царствовали всевозможные розы. Антонин любил сам повозиться в своем цветнике. Зато и барышни, удостоившиеся чести побывать здесь, падали в обморок от одного вида и запаха райского сада.
Почему мне не приходило в голову наладить общение раньше? Устал я от пожирательской братии! Тони всегда находился на особом положении. Он пользовался авторитетом старшего. Их дружба, если так можно выразиться, с Волдемортом насчитывала много лет. Предыдущее поколение волшебников, что приходились отцами и дедами заклейменным овцам далеко как не спешили опростоволоситься, справедливо полагая, что все в этом мире преходяще и это пройдет. А позор детей сотрется сам собой.
Антонин Долохов не носил клейма. Тем не менее, события последних месяцев отразились на нем не меньше. Он был на два десятка лет старше меня, но возраст не читался на лице шестидесятилетнего волшебника. Время пожелало начать вдруг с равномерной проседи. И эта голова, подернутая инеем, говорила красноречиво о том, что не все так просто.
Мы с удовольствием обнялись. Пальцы волшебника невесомо пробежались по видимым из-под воротника ниточкам рваной раны, нанесенной змеей. Он нахмурился. А я и не упомню, когда мы вступили в молчаливую коалицию «уставших». Но такие были на моей памяти. И Долохов стоял среди всех особняком. Его поддержка, особенно на ранних стадиях становления собственного авторитета, сыграла роль, пожалуй, большую, чем пособничество единственного друга.
– Представь свою спутницу, пожалуйста, – попросил он деликатно.
– Хатвани Марийка. Преподаватель ЗоТИ в этом году.
– И… Что из этого следует? – он недовольно поджал губы.
– И моя любимая женщина…
– Теперь верно, учитывая, что я не заставал тебя с блядями. И мне не безразлично! Ну, вы с дороги, устали. Проходите скорей. Фока…
– Чего разоряешься, как мальчик? Все готово. И банька будет по-черному! Побегу поклонюсь Митрофану-банному.
========== Банно-прачечный комбинат ==========
Маленький бревенчатый сруб на заднем дворе резко контрастировал со строгим европейским домом. Устройство бани было не единственной гигиенической возможностью. Я купался здесь, смывая грязь и усталость, упираясь ладонями в гладкость отполированного натурального камня мозаики на стене, изображающей диковинную птицу Сирин. И в мраморной ванне тонул не раз, чтобы собрать мысли в кучу.
Баня была обиталищем банника. За ее стенами творилась непостижимая частная жизнь существа, трудящегося на благо этой семьи много столетий. Я толкнул низенькую, еле достающую мне до плеча, дверцу и вошел в помещеньице баньки. Тело окутали жара и влага. С носа немедленно упало несколько капель.
Потолок и стены были закопчены до состояния антрацита. По центру стоял кубик печи над открытой топкой которого, на решетке лежала груда раскаленных камней. Баню наполняло благоухание заботливо подобранных трав, развешенных под потолком. В тусклом свете глубокие тени обостряли образы, делали их гротескными.
Антонин лежал на лавке, подперев кулаком подбородок и смотрел в упор, не мигая. Выражение его лица было бесстрастным. Немного угнетающую тишину заполняло потрескивание дров в печи.
Митрофан появился из пустоты. Окинул взглядом свои владения и, найдя всех на нужных местах, пошевелил веники в деревянной шайке. Он плеснул на камни ароматного вара и сделал влажный жар почти невыносимым. Сквозь кровь, стучащую в висках, и вату в ушах долетел голос:
– Пять веков служу семье, а первый раз вижу человека, настолько ненавидящего себя!
Борода доставала человечку до колен, а по бокам хлестал кудлатый собачий хвост. Раньше его точно не было, что говорило о старости и увядании банника. Он мало-помалу переходил в собачью форму. Доживет собачий век и погаснет.
Антонин рассмеялся, а банник накинулся на Долохова с таким пристрастием, что страшно стало за его здоровье!
– Ржать ты горазд, сивый мерин! Друг твой, – голос звучал удивительно громко и отчетливо, – сорока годков не достигнув, уразумел, что вся сила в бабе да в чадах. А ты?! Батеньки твоего прадед в шестнадцать годков имел двух жен с ними троих сыновей, а бастардов такое количество, что вся деревня была на одно лицо.
Он, как заводила банного процесса, сам отошел, оставив хозяина вполне живого и довольного, а сам приблизился ко мне угрожающе, заставив напрячься. Но веники только скользнули над кожей, разгоняя жар. Голос старого Митрофана зазвучал прямо в голове:
– Странный ты, господин Снейп… Столько раз умирал. Такие прочные корни! Вот и будь землей: стоит, ничего о себе не знает и не боится ничего. Но если надо, будь и ветром. Ветер не разобьется о скалу, а обогнет ее. Вода протечет насквозь.
– А огонь? – поддержал я общую направленность разговора, из которого следовало вынести философский смысл.
– Твой огонь выжег тебя до тла. Достаточно! Ветер уже принес семена. Посади в землю, полей и жди.
– Люблю я твои сказки! – признался, не особо надеясь на продолжение. – Спится под них так сладко.
– Так слушай да спи. Жила-была в далекой стране царевна…
Очнувшись, почувствовал сильную скованность. Паниковать я не привык. И повода не случилось. Румяная, с мокрыми, сосульками свисающими волосами Марийка левитировала меня, спеленав большой простыней. Немного интересно было, что за наставления она успела получить во время омовения. Но адресованы они были не мне, и только если она вздумает делиться… Между нами и так почти не было ментальных и энергетических преград.
Но, как бы приятно она ни пахла свежестью, травами, легкой кислинкой здоровой женской сферы, пристроившись под боком, странная истома все не отпускала. Хотелось извиниться за свою несостоятельность и странную усталость. Получить-то желалось обратный эффект. Она рассеяла мысли завораживающим тягучим поцелуем. Навалилась, пристраивая руку и ногу. Мгновенно дыхание синхронизировалось. Сердце начало биться чуть скорее, но не вызывая дискомфорта. Марийка звучно зевнула и невербально потушила свет.
На завтрак, перед которым мы успели, не сговариваясь, нагулять зверский аппетит, подали краеугольный камень утренней трапезы – аскетичную овсянку, а к ней развратные, медом и маслом истекающие, толстые, ноздреватые блинцы. Кофе и чай благоухали, в сметане ложка стояла. Домовиха Глаша супруга Фоки знала свое дело. Отдыхать, есть, предаваться праздному безделью в этом доме было одно удовольствие. В гостях у Люциуса легче было строить стратегические планы. Сама атмосфера того дома располагала. А у себя… Ну, что у себя?.. Теперь и у меня было хорошо. Чистый лист, который надобно было заполнить новым содержанием, и быть оно могло любым. Я собирался поселить в его стенах атмосферу любви!
Министерская сова принесла свиток и сверток. В документе было официально заверенное противоположной стороной подтверждение. А под упаковочной бумагой с министерским штампом и подробным пояснением правил пользования – порт. В данном случае им выступал красивый портсигар. Я не курю, но носить его с собой было во сто крат сподручней, чем дырявый башмак, пустую бутылку или, того и гляди, старую автомобильную покрышку. В выборе предмета проскальзывало уважение. Небось, инициатива прежде проволокла свою кровоточащую тушку по всем инстанциям и наткнулась на Поттера в мракоборческом отряде. Он и поспособствовал.
Напутствий не последовало. Мы, не прощаясь, активировали портал и очутились в довольно людной туристической части великолепного Будапешта. Марийка повела меня за собой к уютному зданьицу Министерства магии, где мы подверглись всестороннему сканированию обычными способами. Цели свои назвали туристическими. Проведенная прежде артиллерийская подготовка памяти помогала выставить нас достаточно ограниченными, бесполезными, но и безвредными индивидами. С чем мы и были отпущены на все четыре стороны.
Возлюбленная вновь на миг стала затравленной Вороной. В круглых, выпученных от напряжения глазах существовал только страх. На улице ее пришлось немного встряхнуть. Не думаю, что она всерьез могла опасаться судебного преследования, если его избежали такие доказанные преступники, как Малфой, Долохов, Макнейр и масса других. Если даже мой (несовершеннолетний на тот момент) крестник умудрился приобрести статусное клеймо.
Ее ноги на миг подогнулись. Но паралич воли был временным. Она удобно висела на моей шее, а я придерживал ее крепко поперек спины, дожидаясь адекватности. Как никогда сейчас я нуждался в быстро соображающем и действующем соратнике, заинтересованном и, насколько это возможно, цельном в помыслах. Вес растворился, а осанка вернулась.
– Так, давай договоримся, – предложил чуть более зловеще, чем предполагал по началу.
– Северус, я следую за тобой, что бы ты ни сделал! – нечто подобное слетало с моих уст совсем недавно.
– Дабы не угрызаться совестью за поспешность выводов, я собираюсь прежде глянуть, с кем нам придется иметь дело. Есть множество способов потянуть время, втереться в доверие. В конце концов, твой отчим получает то, что, по всей видимости, искал, – мое появление. А шаги, предпринятые вследствие холодного расчета, потом не тяготят. Я гарантирую тебе, что убивающее проклятие не придется применить ни тебе, ни мне.
Она не стала расспрашивать. Предупредительно боялась стать слабым звеном, брешью в стройном плане. Марийка оглянулась, будто ища некие ориентиры, всплеснула руками и эмоционально провозгласила:
– Эх, ты только глянь, какая красота! Видишь, это – первый мост из восьми великолепных мостов через Дунай. А это – сам Дунай! Чувствуешь его величие?!
– М-м… Ага… Какой-то он только не голубой, а серо-мутно-зеленый, – отвечал, перегнувшись через парапет набережной.
– Сейчас я покажу тебе голубой Дунай!
Марийка прижалась к спине, крепко охватывая руками, но нас не успело утянуть в поток трансгрессии. Только внутренности неприятно подвело к кадыку. Она передумала. Развернула меня словно марионетку и затолкала игриво перед собой, указывая направление, к конгломерату домов. Действительно, опрометчиво было бы трансгрессировать при свидетелях. Мы были не в благословенной стране, где проживают одни лишь волшебники.
Трансгрессировав, мы очутились в чудесном месте. Значительно более узкая здесь река крутой петлей огибала коническую невысокую горку на одной стороне; на другой, более пологой, располагался крошечный городок. На некотором отдалении от него стоял маленький замок. Все вокруг казалось игрушечным.
Надо отдать должное, обещание Марийка выполнила. Здесь река, текущая по каменному серо-голубому руслу, отражающая чистое высокое небо и не загаженная цивилизацией, была того непередаваемого цвета, который без зазрения совести можно было величать Голубым.
К замку мы отправились пешком, сопровождаемые упоительным запахом цветущей сирени, сводящим с ума. Мысли были легки и воздушны, как цветущие вишни и яблони, стоявшие белыми облаками. Запретный лес показался погруженным в глубокий сон по сравнению с этим буйством весны. Каждой клеточкой тела я ощущал подтверждение правильности выбранного времени. Невозможно было унывать, когда солнце разливается под ногами реками одуванчиков. Дорога вела немного в горку, припекало. Наконец, перед нами выскочила, как черт из табакерки, традиционная табличка, запрещающая проход к руинам.
Вот как, значит, магглам виделся этот замок – небольшой серый кубик под черепичной крышей с одной квадратной башенкой, на зубцы которой аисты пристроили огромное гнездо. Сам по себе подобный знак говорил скорее о хорошей энергетике места. Показалось, что мы вообще могли обмануться.
– Постой, – я посмотрел как можно серьезней. – Мне надо кое-что проверить.
Слова с делом у меня не расходились. Я наскоро пробежался по ступенькам памяти, заглядывая за углы и закоулки, распахивая образовавшиеся ширмы и двери. Листал ее, словно каталог. Она не могла мне врать! Никакого замаскированного слоя, припорошенной наносными фактами подложки. Мадьярка помнила то, что помнила, а не то, что хотела. Она сама раскрывалась при каждом прикосновении, стараясь не замечать боли от столь быстрого и всеобъемлющего прочтения. Только цеплялась за руки, оставляя синяки.
Не покидая дебрей памяти, я отвлекся на странный звук, похожий на шумное прихлебывание горячего. До сознания дошло, что я натворил и насколько она мне доверяла. А ведь, казалось, наивно: я перестал ее калечить некоторое время назад. Нет, нехорошее это было место! Яркие, полные струйки крови стекали из носа, Марийка стоически подбирала их, втягивая и слизывая с губ.
– Что? Что там было? Опять что-то спрятано? – она благодарно улыбнулась помощи в остановке кровотечения.
– Чувствую себя отвратительным параноиком, садистом! Мне нет названия, кроме, может быть, того самого «верного».
– И хорошо, – внезапно заключила она, – не придется ломать комедию. Что ни делается, все к лучшему. Идем.
Подобравшись к самому дому, я применил чары обнаружения живого. Внутри оказался один человек. Немудрено: в какой-то момент, принявшие темную сторону даже в социуме остаются одиноки. А потом теряют и друзей, и почитателей, призывая их лишь в случае надобности. Причины искать общества становятся все бесчеловечней. Пропадают навыки нормального общения. Окружающим причиняются только моральные и физические страдания.
Марийка открыла узкие и высокие двустворчатые двери. Наши шаги гулко раздавались по каменным плитам. Никто не спешил навстречу. Но она вела себя уверенно. Мы оказались под самой крышей.
В крошечной комнатке с бойницей окна сидел сгорбленный старец. Он смотрел в одну точку и не спешил реагировать на наше появление. Если бы я некоторое время не наблюдал в памяти любимой этого человека, то ни за что не узнал бы.
– Отец, что с тобой? – ни одна нота не дрогнула, плакать она не собиралась.
– Кто здесь? Подойди к свету! – попросил волшебник, близоруко щурясь.
По выражению его лица невозможно было понять, разглядел ли он гостью, что за чувства при этом возникли. Плачевная картинка…
– Я вернулась, отец, и я сделала то, о чем ты просил. Я привела его. Мы готовы выслушать тебя. Ради чего все затевалось?
– Теперь не знаю! – обрезал сурово мужчина. – Как видишь, я один. Я всегда был один… Никто так и не приблизился ко мне. Кажется, я где-то ошибся?
Он не казался таким уж уверенным в себе. Но и у нас не возникло безоговорочной уверенности в его безвредности. Морщины на челе безвременно постаревшего человека немного разошлись. Он казался почти безмятежным, говоря страшные слова:
– Вот если бы я мог взять немного твоих сил, дитя. Я бы вернул себе потерянное, а то мне и впрямь не о чем разговаривать с приведенным тобой уважаемым магом.
Он был отвратителен, извиваясь и юля, словно почувствовал свежую кровь. Мы играли с огнем. Беседа неумолимо скатывалась в русло мракобесия. Слова душили отзвуками былого.
Марийка бесстрашно подошла вплотную, заставив и меня сократить расстояние. Возможности для маневра таяли, как снег под полуденным солнцем. Бесстрашная воительница обняла бывшего человека. А мне становилась понятна суть его изменений. Не все крестражи одинаково полезны. Как и не все несчастные лишенцы обладают достаточной силой выдержать собственные калечащие эксперименты. Волдеморт в этом плане был непревзойденно силен. Мадьярского волшебника опрометчивый шаг убивал, погружая при жизни в непроницаемую тьму.
А раз речь шла о душе, то и средства у меня имелись. Ловкие пальцы женщины сверкнули тонкой серебристой лентой веревочки, сплетенной из шерсти единорога. Она накинула петлю на шею, а обняв, резко воссоединила руки обессилившего мага за спиной и несколько раз обернула, затянув замысловатый узел. Выучка никуда не делась.
Чуть раньше в бесконечных беседах было оговорено, что невербальной магии она обучилась именно у отчима, который привил ей навык прижимать щепоть ко лбу. Оба они не умели иначе. Мы нейтрализовали таким образом магические способности, рискуя только получить плевок в лицо или слепой выброс, на который всегда можно отреагировать щитом.
– Успокойтесь, не пытайтесь сопротивляться. Мы не причиним вам вреда.
Я старался говорить как можно убедительней, поднося флакон с зельем к его рту. В своих детищах я уверен. Пусть никогда не проводил экспериментов, предшествующих представлению широким массам и патентованию. Хватило нескольких капель для начала представления. Ужасно! Я ожидал. У этого человека был обрывок души. А предназначалось мое зелье для врачевания целых душ. Действие состава оказалось губительно и негативно. Муки, отражающиеся на телесной оболочке, были непревзойденными. Секунд через тридцать он упал замертво. Оставалось только найти и уничтожить крестраж обычным способом.
Как раз на этом месте начиналась прореха в сюжете. Никаких лет предварительного сбора информации. Марийка клялась, что понятия не имеет вообще, создавался ли обломок. В аскетичной обстановке присутствовали стол, стул, а на нем тарелка с остатками трапезы, по виду недельной давности, и пустой стакан. Беглое сканирование показало полное спокойствие энергетического фона совершенно немагических предметов.
Мы переглянулись. В комнатке появился не менее усохший без должной подпитки домовик. Он рухнул на тело хозяина, лишенного жизни, и завопил. Собственно, эльф – отдельное, самостоятельное существо. Лишь их менталитет и некоторые немного мерзкие способы нашего сотрудничества заставляли этих тварей испытывать такую привязанность.
– О-о-о… – вопил эльф. – О, хозяин! Это пламя внутри, его не погасить.
Признаться, мы двинуться не могли, чтобы предотвратить ритуальное самоубийство эльфа. Существо бережно размотало веревочку и повесилось на спинке стула, достаточно высокой для осуществления деяния.
– Он так и не смог расстаться по-настоящему с частью души, заключив ее в своего раба.
– Это низко! – заключила мадьярка.
Я не стал судить ее слова, только сказал сам, что думаю:
– Это изначальная слабость. Как ты?.. – опомнился, будто ото сна.
– А… – она махнула рукой. – Ты ведь предрекал, надо было только посмотреть. Это было не так сложно.
– Тебе видней, – усугублять не собирался.
Когда мы вышли и присели на склоне зеленеющего холма, не потрудившись убрать за собой, на ее щеках стали видны дорожки слез. Крупные капли продолжали сами собой нарастать на ресницах и скатываться в тишине. Ворона гордо вздернула клюв, глянув искоса, не пытаясь привлечь меня для успокоения. Но и я не нуждался в приглашении. Ага! Не на того нарвалась!
Я прижал ее, не давая дышать. Спрятал в себе, окутал и отгородил от самих грустных мыслей. Свобода. Она всегда чувствуется несколько болезненно. Другое дело, что я терплю любую боль.
========== Удивительное рядом ==========
Вот ведь странное дело: столько лет люди бьются, ищут смысл жизни, – а надо просто радоваться и все!
(Фэнни Флэгг «Рай где-то рядом»)
Время очень редко штука растяжимая. Значительно чаще оно имеет свойства сжимающейся пружины. А уж когда выстрелит, мало не покажется!
Марийка в очередной раз показала высший класс собранности. Ее перестали сотрясать беззвучные рыдания. Леди шумно высморкалась в мой платок и глянула на аккуратные наручные часики. Как кстати!
– Сколько времени мы потратили на визит?
Я волен был выбирать любую формулировку. Злодей был освобожден от оков бренной плоти, оплакан и, будем надеяться, упокоится с миром.
– Ты не поверишь, около сорока минут вместе с подъемом к дому. Наш трансгрессионный след отлавливать не станут. Я предлагаю отправиться туда, куда мы действительно могли приехать.
Я вновь повиновался, увлекаемый в вакуум трансгрессии. На холме высились настоящие, а не замаскированные руины Вышеградской крепости. Немного послонявшись по достопримечательностям средневекового городка, в котором на нас могли в свое время как надеяться, так равно и предать огню за ведьмовство, хлебнули духа его волшебства. Далее наш маскировочный путь лежал пешком. Совсем не утомительно, через поля и лес, скорее по ровной местности –холмистая оставалась по другую сторону реки.
На исполинской поляне, укрытой от постороннего взгляда естественным способом: несколько углубленным положением относительно остального уровня земли и грядой почти полностью сгладившихся древних гор, – располагалось прекрасно оснащенное поле для квиддича.
– Это центральный стадион всей Венгрии. По мировой классификации на двенадцатом месте по степени защищенности! – не без гордости вещала мадьярка.
Наши действия были как кощунственны и отталкивающи, так и умны, расчетливы. Некоторое количество народа могло свидетельствовать при случае, что видело нас именно здесь. На вооружении у нас, как у преступников со стажем, всегда была возможность чистки памяти.
Матчи в теплое время года проводились на регулярной основе. Время следующего близилось. Но мы еще немного прогулялись, купив по пирожку с ливером (есть хотелось со страшной силой) и флажку. Марийка рассказала мне, как полному профану в квиддиче, что лучшей командой Венгрии являются «Вышеградские воробьи». Мы купили билеты и присели на трибуны, наслаждаясь легким весенним ветерком, свежестью воздуха и захватывающей игрой. Не болгары, конечно, но колорит квиддича Восточной Европы ни с чем не спутаешь.
Виртуозные летуны проносились перед глазами, выделывая всевозможные финты. А от комментариев в самое ухо мурашки дружно топали по спине.
– А я не летаю… на метле…
В ответ она округлила глаза и ухватила меня за руку, давая понять, что мое свободное время отныне занято.
Но я ведь не говорю, что не летаю вообще. Способность к подвижной самолевитации с некоторым ускорением и присущими действу спецэффектами вызывает неприятные ассоциации. Предмет это темный, не имеющий ничего общего с распространенным левикорпусом, являющимся ничем иным, как детской забавой.
Номерок в частной гостинице открывал чудесный вид с маленького балкончика на цветущий палисадник. Вечерело, воздух немного посвежел. Но мы не спешили закрывать деревянные ставни и распахнутые настежь створки окна. Тем более я мог обнимать любимую, трансфигурировавшую простынь в широкую сорочку до пят с рукавами. Странное дизайнерское детище съезжало с одного плеча, обнажая его острые косточки.
– Думаешь остаться?..
В искусстве задавать трудные вопросы нет ничего сложного. Надо только самому быть готовым к любому ответу. Не то чтобы в жизни не хватало элемента драмы. Мы не на ярмарочной площади познакомились и почувствовали все, что нас теперь объединяло. Не хотелось просто, чтобы оставались недомолвки и планы «Б» на личную жизнь.
