Текст книги "Приевшаяся история (СИ)"
Автор книги: Saxarok TUT
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Пышным цветом молодого организма, оценивающего все, что движется, относительно его сексуальной пригодности, цвело желание к этой женщине. Красным фоновым шумом – воспоминания о страхе, который я некогда вызывал у него, и тошнотворная юшка неудобства от испытываемой жалости ко мне.
Неудобно… Неудобно спать на потолке, и то когда это не основная возможность сохранить себе жизнь. Я помнил пару раз, в которые приходилось привязываться магией между дубовых балок, а внизу происходило такое, что собственная память услужливо вычеркивает.
Сиденье продавлено годами эксплуатации под все особенности моего таза, спина помнит сама по себе, между какими вертикально расположенными витыми планками поместить усталый позвоночник, на какую круглую шишечку опереться ямкой основания черепа и сохранить пару минут непревзойденную осанку.
Они откланялись и вышли, а я положил руки на столешницу перед собой и медленно съехал, закрывая глаза. Несколько часов на твердой поверхности стола щекой все равно лучше, чем ничего. Спать с некоторых пор я не боялся.
Около двух часов ночи подняла банальная жажда. И я отправился в свои жилые комнаты пить, окупнуться и залечь на пару-тройку часов. Дети прибывали сегодня вечером. У каждого из нас оставалось всего-то несколько часов для личной жизни, безделья, сна или приведения дел в порядок. Проведенная накануне ревизия инструментов, ингредиентов, состояния такой аппаратуры, как вытяжной шкаф и холодильники, оставила хорошее впечатление. У меня всегда все было в порядке, что касается работы.
Теплые струи душа стекают по лицу и шее, не доставляя дискомфорта. Шум воды в ушах и приятное сочетание нескольких травяных горечей в запахе мыла, замешанном на превалирующем эфирном масле полыни, порождают странные мысли. Не может столько совершенно разных, не знакомых между собой, знающих и не знающих меня раньше людей настолько сходиться в мыслях. Я не помню, как выгляжу…
Я расчесывался, не фокусируясь на лице, видел и не видел себя в зеркале. Самолюбование и впрямь не мой конек. Одернуть полы сюртука, и вперед! Это Люц мог выщипывать брови, вычесывать волосы по сто раз в каждую сторону, маскировать синяки под глазами каким-то недоступным мне бабским заклинанием. С него станется, он – красавец!
Зеркало сползло серебристой каплей и уперлось в пол. Палочку я отложил, сосредоточился и чуть не отпрянул. На меня смотрел синий, умерший смертью от старости бойцовый петух. Множество шрамов, как нотная грамота на отчетливо проступающих ребрах, а руки и ноги какие-то слишком длинные, узловатые, как лапки у паука-сенокосца. На лице один нос остался, в красивом синем обрамлении очков панды очи черные отныне терялись. Я еще должен благодарить всех вокруг за предупредительность. Хотя новенькой даме ничто не мешает думать, что я выгляжу так всегда.
Пусть думает или не думает, как ей угодно, а крахмалистая и богатая углеводами пища мне в помощь! Это же ужас какой-то… подземелий…
Комментарий к Длинное предисловие к коротким последствиям
Прошу критиковать, скажите свое слово!
========== Результаты короткого курса венгерского ==========
Первая учебная неделя прошла гладко. Не знаю, как у всех, но у меня точно. Я не открыл для себя Америку, не разочаровался больше обычного, не приобрел любимчиков, талантливых среди первогодок пока что не нашел.
В пятницу, когда все покидали обеденный зал, полный сытого благодушия, вотще собираясь поболтать с «сидельцами второго срока» вместо последней пары, я получил так ловко ввинченную записочку, что чуть не демаскировался. Бумажка в ладонь и легкое прикосновение указательного пальца. Ну что за детские игры? Неужели нельзя обратиться напрямую?
На выходе, где народ растекался змейками по своим делам, открыл послание. Я точно могу стоять и читать в коридоре что угодно.
«Профессор Снейп, мне неудобно к вам обращаться, посему простите, что я устроила этот спектакль после обеда. Но лучше уж к вам… Я подумала и решила, что вы мне сможете помочь, как профессионал! Прошу вас уделить мне немного времени сегодня по окончании занятий в учительской. Доберусь сама…»
Она подумала и решила, и как всегда, за меня. Конечно же, я теперь дождаться не смогу окончания этого трудового будня и помчусь на всех парусах выяснять, что там у нее стряслось! Брюзжание, если честно, было вызвано измышлениями совсем иного рода, шедшими параллельно. Это замечание тонкое – профессионал… Если подумать, в какой области я профессионал? Зельеварение! Это и дураку понятно, факт общеизвестный. Неужели залетела?! Так быстро и так глупо. Глупо и отвратительно вдвойне, если попросит этот богомерзкий составчик, провоцирующий выкидыш!
Но пока мне было смертельно скучно и я еще никого не подсадил на крючок обладания ненужной, стыдной информацией, по старой памяти, можно отнестись к этому, как к игре. Таким образом, не дойдя до собственного кабинета, я принял решение. И даже письмецо наваял, лишенное провокации:
«Идет».
Учительская с красивыми неоготическими колоннами по углам, соединенными арками, камина не имела. Зимой здесь собираться было противно. В углу, под скамьей, хранилась упакованная стопка пледов. Зато комната была снабжена самыми удобными, почти зачарованными диванчиками, красивыми резными столами, тумбы которых вмещали всякую всячину. Стояло в этом просторном помещении и несколько шкафов с документами, но не только. В буфете всегда можно было разжиться рюмкой хереса. А огромная, во всю стену, информационная доска содержала кроме расписания самые интересные и животрепещущие новости.
Она сидела, подобрав ноги. Холодно ей быть не могло, это было расслабляющее очарование местных сидений, мгновенно заставляющих почувствовать себя как дома. Одета просто, не изыскано, только продемонстрировала зачем-то длину волос, да и как… На ее плечах лежало четыре тонких, заплетенных туго, как плети, косички. Прическа обострила национальный колорит.
– Добрый вечер. Перейдем к делу. Чем я могу вам помочь? – расхотелось тянуть кота за яйца.
– Вы ведь начали преподавать, будучи совсем молодым человеком?
– Мне шел двадцать первый год, – вспоминаю это время сплошной агонии с ужасом.
– Дело в том, что меня не слушают. Может быть, я непонятно говорю? Они действуют как-то странно…
– Кто? – я перебил не нарочно.
– Ученики всех возрастов. За руку их не поймаешь. Но это невыносимо! Они игнорируют меня. Лучше бы оскорбляли, а еще бы лучше задавали вопросы. Им ничего не интересно. Только раз упомянули, что война закончилась и ЗоТИ теперь ничем не лучше предсказаний, которых нет.
– Они будут испытывать вас на прочность. Это неизбежно. Так покажите им, что вы не первый лед на проселочной луже. Что давить на вас так же опасно, как пытаться заходить на лед Черного озера после первых заморозков. Утонут.
– Так вы сделали? Да? – она нахмурилась, ожидания не оправдались. Но у каждого свой путь.
– Я испугал их, хотя у меня не стояло подобной задачи. Само собой вышло.
Помнится, что первым испытанием меня кинули на амбразуру выпускного класса. Подсунули бывший родной факультет. Прошло всего четыре года, они помнили мой выпуск. Такое знание запускает цепную реакцию жестокости. Какое право я имел им указывать? А такое, что я был в своем праве! Защитил мастерство, успел наломать дров. Зашел в такое темное место, что сетчатка отлетела осенним листком вместе со способностью трезво мыслить. Натянул ярмо, делающее из меня двойного раба. Испытал горе, сильно мешающее всем жизненным процессам. Не многовато ли, чтобы позволять понукать собой шайке сытеньких, с родными и до боли знакомыми факультетским особенностями змеенышей?!
Я прошел стремительной походкой, которой всю жизнь передвигаюсь. Придирчиво осмотрел рабочее место, пододвинул свой стул с высокой спинкой, который в дальнейшем возлюбил, как понятливого, заботливого родственника. Развернулся и сел.
Я сижу и не собираюсь без лишней надобности вытягиваться во фрунт. И я хочу видеть, как вы все поднимите свои седалища. Для того вытянул руку и приветствовал предложением встать. Звуки недовольно сопения, передвижения мебели. Взгляды, транслирующие красноречивые послания, а то что… А то и все, детишки… На ту пору мне казалось, что нечего терять в жизни! Моя центростремительная сила, удерживающая на земле, смысл жизни, ради которого я просыпался по утрам, – все это было утеряно со смертью Лили, включая свободу не только мыслить, но и действовать.
А то, чем мне все это подменили, вызывало откровенную ненависть. Все, кроме любимого занятия. И его умудрились превратить в обрезанные крылья. Это потом, с опытом возможно стало выкраивать немного времени для творчества. Кипящая ключом научная деятельность была похоронена вместе с буднями пожирателя. Смешно, если бы не было так грустно!
– Вы стали выглядеть лучше…
Повисла пауза. С лживыми комплиментами я расправляюсь запросто.
– Конечно, я ведь теперь пью кровь невинных детей три раза в сутки.
А это было забавно и заставило вспомнить, откуда она родом. Восточная Европа, эпицентр проживания разнообразной кровососущей нечисти. У них там некий источник сил. Нет нигде в мире более забористых вампиров, как в Румынии, Хорватии, Молдавии, близкой к ним Венгрии и далее по списку.
Она мгновенно перегруппировалась, изменилась в лице, палочка скользнула в ладонь. Но прежде она предпочла скрутить из пальцев руки замысловатую фигуру – крест над могилой. Вот я на кого похож! На голодного вампира после спячки! Так как это было уже чем-то, для досуга вполне сойдет, я оттянул воротник сорочки, демонстрируя шрамы на шее. Этак я еще и своих демонов обуздаю.
– Вы меня раскусили!
– Ох, как стыдно! Простите меня за реакции! На самом деле я ведь знаю, что с вами произошло.
Внезапно в воцарившейся тишине она провела задумчиво кончиком косы по губам и щеке. Обманчивое чувство зеркального, смазанного прикосновения выбило из колеи. Маги, в отличие от ведьм, существа одноклеточные, управлять нами можно такими примитивными способами!
Она поднялась, подошла беззастенчиво, протянула руку, остановив своим движением само время, и положила ладонь на шею. Слышно было собственный пульс, крепко задавленный основанием ладони. Под рукой было горячо, а вокруг – тихо до звона в ушах.
Один шаг назад, и развернуться к доске, чтобы немедленно исправить ситуацию и обдумать замысел. Быстренько сопоставив расписания, я вернулся к нашим баранам.
– Решим задачу сообща. В среду на третьей паре у меня окно. Объявите открытый урок. О моем появлении лучше упомянуть заранее. Что вы проходите с шестым курсом?
– Усовершенствованные щиты, – ее тон немедленно стал деловым.
– И какие предпочитаете сами? Плотные, вязкие, высокоэнергетические?
– Никакие! Я предпочитаю нападать. Щиты только не вязкие. Они оставляют ощущение опасности. Если и применять щит, то колдовство должно разбиваться со звоном, и чтобы искры летели.
– Так подготовьтесь сами. Разомнемся. Ничто так не внушает уважение, как наглядная демонстрация. Что касаемо речи и того, что вас, возможно, не понимают, глупости: говорите вы прекрасно. Я могу задать вопрос, откуда такое знание языка?
– Гипнотический способ обучения. Я даже думаю на том языке, на котором теперь изъясняюсь. Только мысли стали похожи на волны с длинным раскатом.
– Сочувствую, – я и правда испытал это отвратительное, нелюбимое ощущение. – У вас же буквально почву выбили из-под ног и корни отрубили. Какое варварство! Напоминает пошлый, тотальный обливиэйт.
– Но разве с этим можно что-нибудь поделать? – она засуетилась.
И вот разговор неожиданно перешагнул рамки заданной темы, а вырулил в плоскость скелетов в шкафу. Это Альбус любил в свое время задавать неудобные вопросы, на которые есть только одна возможность ответить: так, как ему будет выгодно.
– Что мне вам ответить? Правду?
– А вы по-настоящему страшный человек! И правда будет страшной! – она призадумалась.
– Не настолько, – я попытался изобразить простодушную улыбку, сведшуюся к традиционному кривлению уголка рта.
Очевидно, у меня есть завуалированный, не мешающий в повседневной жизни, с самого раннего детства парез лицевого нерва. Немудрено, когда с завидной регулярностью получаешь по голове. Но кроме легкой ущербности, есть и то, чем можно гордиться. Сейчас я ей расскажу о своей маленькой, забавной способности, чем предотвращу все возможности дальнейшего потепления. У каждого ужас должен быть своим. И замаскирую отталкивающий жест подробным описанием помощи.
– Я легилимент. Вы понимаете?
– О, понимаю, какая редкость!
Сколько ни силился уловить в ее голосе пренебрежительные ноты, не удалось. А теперь просто запугаем.
– Я могу вам помочь. Но для этого мы слишком далеки от стадии доверия, которая мне будет нужна. Я выпотрошу вашу память, выверну ее наизнанку. В поисках закладки, коверкающей работу речевого центра, есть вероятность увидеть очень многое, почти все. Ведь речь формируется с рождения. Следующим этапом идет свержение барьеров: процесс трудоемкий для меня и весьма болезненный для вас. Зато у меня появится возможность воздвигнуть новый щит, который будет проницаемость в одну сторону. Думать вы станете на родном языке, а говорить – на приобретенном. Останется некий костяк слов, которыми вы успеете воспользоваться к тому времени. Возможно, изъясняться вы станете более схематично, но чувствовать себя гармонично начнете.
– Это предложение?
Она повергла меня в шок. После всего сказанного или она меня не поняла, или у нее напрочь отсутствует инстинкт самосохранения.
– Это был ответ на ваш вопрос, что можно сделать. Но на случай, если вам взбредет в голову просить меня еще о какой-то помощи, кроме совета старого педагога, например, помочь вам с фокусами памяти, я потружусь заключить с вами соглашение, в котором будет подробно описана перспектива полной инвалидизации с младенческим состоянием ума.
Молодая женщина коротко кивнула, во второй раз за встречу покинула убежище диванчика и собралась уходить молча, оставив легкий привкус сомнения в безоговорочной победе. У самых дверей она обернулась и решила все же не оставлять недомолвок.
– Завоевание доверия требует слишком много энергии, сил и самоотдачи. Очень тяжело, когда оба к этому не расположены. Посему мне нужно лишь время заключить договор с собственной совестью. Я не хотела бы показывать многое… Однако, я думаю, в малом мы друг другу не откажем. Давайте попробуем для начала звать друг друга по имени, без чинов и регалий. Я вижу, вам это несложно дается с остальной частью коллектива. Вы даже пользуетесь между собой сокращенными вариантами.
– Ага… Мысль свежая. Начните, раз предложили.
– Северус, вы заставили меня о многом задуматься, – она была немного неспокойна и подозрительна, как Мадонна в кресле кисти Рафаэля.
– Спокойной ночи, – я выдавил, словно жабу из горла, – Марийка.
========== Память тела ==========
О Мерлин всевеликий! Я редко молюсь Мерлину, как и Богу. Остается надеяться, что ситуация не станет настолько провальной, чтобы с позором уползти навеки… У меня в запасе было не более пяти дней для восстановления былой формы.
– Кормить народ, так хлебом и зрелищами! Ты готов, Драко?
– Крестный, – он присел на корточки, разглядывая разметку на дуэльной дорожке.
На дворе разливалась чернильной августовской темнотой полночь середины сентября. Буквально через несколько недель погода начнет портиться семимильными шагами. А пока и ночь, и фосфоресцирующие дуги на полу, упирающиеся в изображения фаз луны, были прекрасны и романтичны. Место скорее для свиданий, чем для сведения счетов.
Драко возмужал. Теперь, закатав рукава рубашки, он демонстрировал не только побледневшую метку, след магического брака серебристым браслетом на запястье, но и появление костяка, действительно заслуживающего внимание.
– Северус, слушай, а ты уверен. Видок-то у тебя краше в гроб кладут. Слишком мало времени прошло для реабилитации. За три месяца от такого даже с магией не откиснешь. А ты не влюбился часом?
– Молчать, прыщ на теле древнего рода! К кому ты мне прикажешь обратиться? Пощади меня! Это будет показательное выступление. Поддерживать авторитет самого страшного мага на одной инфернальной внешности будет сложновато. На позицию!
Драко покрутился юлой на противоположной стороне дорожки. Манеру боя друг друга мы знали. Если очень постараться, то он мог подобрать ко мне несколько отмычек. Но я ни в чем сейчас не был уверен. Силы колдовать были, и то спасибо.
– Защищайся! – взял на себя инициативу мальчишка: не жевать же сопли вечно.
– Только молча, прошу тебя, – я чувствовал усталость от самого мандража.
– Крестный, благодаря тебе я уже года четыре, как не ору заклинания. Это совершенно бесполезная трата сил.
Но я знал не только мальчишку, я достаточно изучил саму фамильную манеру переходить от болтовни к нападению. Это надо же было так виртуозно научиться владеть отвлечением внимания! Если бы у меня не был наметан глаз, я ни за что бы не уловил легкое сокращение мускулов лица, как будто парень леденец за щекой перекинул. И я ответил на автомате.
Мышечная память вернулась мгновенно. Мне хватило дыхания отбить следующий каскад заклинаний. Словно в замедленной киносъемке, я видел все неизбежные движения и пассы. Вот с этого взмаха начинается одно, а с этого – другое. Это заклятие летит с такой скоростью, что легче увернуться, а против следующего только щит и параллельно уходить от атаки, потому что щит должен быть слишком мощным, чтобы позволить себе бездействие.
И вдруг я почувствовал тот самый непревзойденный чистый наркотик сражения, разливающийся свинцом по венам, заставляющий организм работать на пределе возможностей. Я был той чертовой летучей мышью, что перехватывает волну движения магии на подступе, сканирует и противодействует. Я знал, что охочусь за брешью в атаке. Моментом, когда он неудачно сглотнет слюну или волосок с челки сорвется и мелькнет пред глазом.
Зловещее, а не привлекательное это было зрелище, когда перед рейдом, давно, в самом начале, когда мы все этим занимались, в той или иной степени пытаясь уберечься от крайностей, Люц тщательно, с обезьяньей ловкостью плел косичку. Вплетал в нее черную ленточку, затягивал до такой степени, чтобы морковкой торчала, а потом плевал на руки, зализывал все огрехи… и понеслись.
Я не целился, бросая свое режущее проклятие умеренной силы, способное только оцарапать. Зато оно требовало минимальных движений и выполнялось на половине вдоха, одним взмахом кисти, который можно замаскировать под начало чего-то более замысловатого. А вот под ним, без возможности дать противнику опомниться, когда его и так оцарапало, посылается…
С рубашки Драко отлетела пуговица, а он немедленно кувыркнулся через плечо, уходя с линии атаки, залег на пол и прикрыл голову руками. Я кинулся к нему, зная, что меня может подсечь подножка или каверзная левитация вниз головой, но не тогда, когда палочка прижата к затылку.
– Эй, ты что? Ты жив?
Я тормошил парня, перевернул его лицом вверх. Взгляд младшего Малфоя был стеклянным. Он зашевелил одними губами:
– Помнишь, в той сваре, что Гектор затеял спьяну, когда он оборотня на меня натравил?.. А мне тринадцать лет было. А оборотни, они ведь нелюди, идут напролом, боли не чувствуют и движутся слишком быстро. Тогда я видел, как это действует. Сначала ты его чуть ранил, а потом сразу же требуху пустил на пол и лапа отвалилась.
– Помню. Отчего же нет?.. И ты это на себя примерил?
– Хватит на сегодня, – он сдулся.
– Хватит, – согласился я примирительно. – Но завтра ты мне нужен. Тем более, если у тебя проблема. Ты вообще щитуешься? Или прешь напролом?
– А ты? – хмыкнул он невесело.
– А у меня другая роль в этом спектакле. Я все равно буду нападать.
– Значит, сверху…
– Дурачок!
Я взял юношу за ухо и вывел из дуэльного класса…
На следующий день, пожертвовав часом утреннего сна, соорудил фантом со своими параметрами. Расстреливать себя было приятно и легко. За все допущенные ошибки, за то, что я странным образом, отталкивая и пугая, умею, тем не менее, вызывать доверие у людей. Мои идеи никогда и никому не казались провальными.
Вечером на «расстрел» покорно явился Драко. Прежде чем мы достигли дуэльного класса, удалось немного поговорить. Он пожаловался, что заключенный союз мешает учебе. Меня не пригласили на свадьбу крестника, состряпанную немного сумбурно, впопыхах. Но количество гостей было жестко скорректировано самой жизнью. А все вокруг казалось таким ненастоящим, лишенным опоры, что было совершенно необходимо провести ритуал позитивного характера с магическим засвидетельствованием.
– У меня все правильно! – доказывал он, непривычно жестикулируя и чуть порозовев. Разговор-то шел о личном. – Она дождется. Мое образование будет закончено. После я поступлю в университет туда, куда ты рекомендовал. Но у меня там будет дом, и мы сможем жить вместе. Я скучаю…
– Неужели брак не испортил всю романтику? – у меня весьма примитивное представление о запротоколированных и измеренных союзах, которым дано название.
– Нет, крестный, тут ты не прав. Откуда вообще такие мысли?
– Из философского маггловского кино…
Драко отпрянул на полшага и чуть напрягся.
– Ты, что, правда, смотрел ящик? – смешно, ей-богу, услышать подобный вопрос в контексте потребления наркотиков.
Как будто я признался, что сижу на маггловском героине. Но если глянуть на маггла, уставившегося в “Ящик”… Зря я это сказал!
– Много раз и прежде, у меня иммунитет с самого детства. Разве ты не знаешь, что я удивительный человек? Но тебе, конечно же, нельзя! Мозги размякнут.
– Прости, – он потупился. – Может, в качестве обмена опытом, ты привьешь мне либеральные взгляды, и я тебе кое-что подскажу? Я вырос…
– Обойдусь без сопливых! Сегодня я нападаю!
– Истощишься, упадешь в обморок, предупреждаю: я безжалостно сдам тебя Поппи! – парировал он.
Мы открыли дуэльный класс и скинули на вешалку привычно наброшенные мантии. Мальчишка стоял, сложив руки на груди. Сегодня он вряд ли мог быть сколь-нибудь сосредоточен. Следовало его взбодрить.
– Я стараюсь измениться. Все непросто. Но прежде следует вернуться хотя бы к себе прежнему. Посмотри, я тень собственных былых возможностей. Ты точно сумеешь противостоять мне!
Собственные умиротворяющие речи заставили вспомнить длинную практику вранья у болезненной гибели на краю. Мы вновь встали в чопорную стойку показательной дуэли, но нападал в данном случае я.
На самом деле крестник приятно удивил меня владением самыми сложными щитами, требующими концентрации разума в разы большей, чем иные заклинания нападения. При использовании боевых проклятий больше ценились скорость и скрытность, обманные маневры. Маскировка более сложного и опасного под простое или последовательные каскады. У каждого за жизнь, сопряженную с использованием техники боя, копятся такие наработки. Иногда заклинания произносятся в рифму. Многие любят чреду самых коротких формул.
Моим фирменным изобретением было собственно изобретение или модификация проклятий. Привычка к монотонной работе и повторению экспериментов, позволяла дождаться результата. И со мной драться побаивались по той простой причине, что заклинаний моих не знали, особенно вслух не произнесенных.
И вновь я поймал себя на том, что персик из меня червивый и с гнильцой! Я не мог поддаться ребенку! Концентрировался и вкладывал все резервы, что имелись, для простого силового разрушения щита. Наконец, один из них лопнул на высокой ноте. Пришлось резко кидать хлопок сжатого воздуха, достигший цели быстрее магической подножки.
Драко подскочил, отряхнулся с ледяной улыбкой и воскликнул, как ни в чем не бывало:
– Классно-классно… А глянуть можно будет?
– Нет, не можно, – пришлось напомнить, кто тут и где. У него был урок, которого никто не отменял.
Третий день ознаменовался перетаскиванием тридцатипятифунтового котла с места на место. Тихонечко, чтобы никто не видел, на переменах. И не в классе, а в лаборатории… Но не много ли я на себя беру? Если производить впечатление, то точно не победой. А если на самого себя впечатление производить бараньей упертостью, то не в таком ударном темпе. Все дементоры Азкабана меня не преследовали. И зря, похоже, я примерил на свои плечи шкуры всего зоопарка.
К вечеру разнылась поясница. Пришлось напиться любимого обезболивающего состава и как следует повытягивать позвоночник. Таким меня и застал мой единственный наперсник. Стоящим, согнувшись пополам, и медитирующим на тему вселенской глупости, уткнувшись лбом в колени. Тем временем каждый позвонок медленно отставал от другого, связки вытягивались в районе больного места, и защемление прошло.
Раз уж день шел под знаком физической активности, мы погоняли друг друга вприсядку по дуэльному классу, укрепив прежде стены от рикошета. Кто его знает, чем взбредет в голову воспользоваться в пылу валяния по полу?
Только перед самым прощанием, произошедшим сегодня раньше, чем в предыдущие дни, я вспомнил незаслуженно отодвинутый на задний план вопрос.
– Драко, – пришлось еле заметно напрячься, – твой патронус уцелел? И каков он теперь?
– Хорек! Я все также циничен и самовлюблен! А как твоя лань?
Возникло неприятное впечатление, что мы членами меряемся… притом с моей подачи. И все же не хотелось играть в холодную надменность. Слишком много эмоций было вложено в мальчишку. Ни прежде, ни сейчас желания распыляться не возникало. Что касаемо эмоциональной сферы, мой мозг выдерживает лишь единичные нагрузки. При попытке возлюбить хоть одного лишнего ближнего своего самоуничтожается.
Просить демонстрировать не стал. Драко кивнул понимающе и удалился. И как всегда ведь не скажет, к какой мысли пришел! И круциатус тут не в помощь… Слишком много гордости. Так, определенно, вела себя и моя новая протеже, завоевывающая на моем трупе свой мнимый авторитет.
На совместных трапезах ничего из ряда вон выходящего не случалось. Застольные разговоры не выходили за рамки просьб передать что-нибудь. Наша рассадка повторяла старые времена. А Дамблдор предпочитал сажать меня подальше от неудачников проклятой дисциплины.
В какофонии мыслей слишком большого количества народа плавать было неприятно. Я не пытался проследить ее внутренние монологи. От излишней концентрации трещала голова. Напротив, я предпочитал закрываться окклюментативным щитом, дарующим уединение с собственными мыслями, громкость и контрастность которых увеличивается.
Только так можно было понять, что я слишком большие надежды возлагаю на это скромное мероприятие. Оно точно не было кратчайшим путем к гармонии внутреннего и внешнего.
Накануне вечером по старой привычке ничего не читать и не освежать знания перед самым экзаменом, которых у меня не так и много было по жизни, замененных автоматическим “превосходно”, я решил, что проще всего будет прекратить насильственно поток мысли. Для этого набрал довольно большую ванну расслабляюще-теплой водой и погрузился с головой. Как только вода заполнила неприятно нос, открыл глаза и глянул на тусклый светильник со слабенькой лампочкой накаливания, заключенной в матовое стекло. Позволил рассеянному свету наполнить сознание и отключился минуты на полторы.
Между ровными ударами сердца в ореоле света сконцентрировалось темное пятно, принимающее очертания знакомого лица, которое я никак не собирался представлять. Так врываться, разрушая уединение, было позволено одному человеку. А меня сверлили, едва ли не чернее моих, маленькие глаза, глубоко посаженные. И все лицо имело резковатый рельеф. Не назовешь ее миловидной. Хищная птица. Она протянула узенькую руку. Так интересно: можно было до мельчайших подробностей рассмотреть коротенькие ноготки, не выступающие за ногтевое ложе. Вряд ли я концентрировал ранее свое внимание на ее руках.
– Вставай, – и я вынырнул, делая глубокий, медленный вдох.
Все это мне не нравилось. Мой новый якорь должен быть заключен в субстанцию незыблемую и по возможности обезличенную. Что за дурацкая судьба?
Двери класса распахнулись, впуская меня. Шестой курс Слизерина называл себя детьми войны. Им непомерно доставалось в последний год, что и учебным не назовешь. Находясь в положении значительно более завидном, чем все остальные, они, знаю по себе, а иначе судить не могу, испытывали такие муки совести и ломку характера, что лучше было наказания выдерживать на своей шкуре.
Строго говоря, шестой курс и шестым-то не назовешь. Это были великовозрастные болваны, оставшиеся на второй год, с разной степенью психотравмы за плечами.
И что же только попустило, как они вздумали издеваться над ни в чем не повинным человеком?! Раздалось несколько тяжелых вздохов, и поднялся синхронный, монотонный ропот. Невысокого роста, смуглокожая ведьма надела брюки, а вот волосы распустила. Значит, привыкла, что будут застить взор. Да и, вообще, напомнила мне внезапно меня. У нас определенно было внешнее сходство. Кривое зеркало…
Найдя один из стульев у стены, приземлился и приготовился прежде наблюдать за зрелищем избиения младенцев. Что и не замедлило последовать. Некоторые справлялись неплохо. В скором времени воздух затрещал, переполняя легкие запахом концентрированного волшебства. Чувствовать его дано не каждому, но она определенно пошевеливала ноздрями. Те, кто не обделен способностью, прекрасно знают это ощущение эйфории и азарта, обострение всех пяти чувств. Как накаляются подушечки пальцев прижатых к рукояти палочки или просто так, если нет привычки пользоваться проводником.
Я ждал сигнала от дамы. Она обернулась, сделав выводы об уровне рвения студентов, и кивнула мне приветливо. Салютовав по правилам международного дуэльного кодекса, предложил выбирать роль.
– Нападайте, – велела она строго.
Хоть убивай и режь, не помню, что мы делали, войдя в странный раж, но щегольнули знатно. Потом проанализирую, разложив информацию в памяти на мельчайшие составляющие. На пределе восприятия я кидался короткими, самыми быстрыми проклятиями, каждое из которых при попадании могло доставить уйму неудобств. Была только странная уверенность, что я не пробью брешь в обороне. Когда и как все вышло за уровень демонстрации навыков публике? Она почти поймала меня контратакой, но и я уже знал на уровне выше простых чувств, на уровне интуиции, что это будет. Более того, частью мозга, выделенной для стратегических инициатив, был придуман хитроумный план.
Я с уверенностью могу сказать, что контролирую свою мозговую деятельность на несколько десятков процентов лучше основной массы людей. Что не делает меня лучше или выше, это делает из меня монстра, способного спать одним полушарием мозга при бодрствовании второго, говорить об одном, а думать о противоположном, не связанном с беседой. При должной степени концентрации я могу написать два разных текста обеими руками одновременно. Этот цирковой трюк я демонстрировал крайне редко, только избранным людям.
