Текст книги "Приевшаяся история (СИ)"
Автор книги: Saxarok TUT
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Она избегала взгляда в глаза, зная мою особенность проникать в мысли. Ей было чуть труднее предугадывать мои действия. Надо было сократить расстояние и поймать ее. Секунда рассеянности. Пригнуться, уйти, щит, шаг вперед, поворот… Я смотрю сверху вниз из-за разницы в росте… Сейчас!
Я поймал ее взгляд, примагнитил жестоким атакующим чтением мысли. Даже обладай она навыком закрываться, вряд ли смогла бы. Неподвижная, загипнотизированная маленькая обезьянка под взглядом питона. Ее выжигал внутренний огонь, состоящий из двух слов:
– Убила, убила, убила… Еще, еще, еще…
Она ненавидела себя и умоляла, будто силясь продлить удовольствие. Моя голова, словно сточная канава, была полна всяким ненужным темномагическим мусором. И я слишком хорошо знал, что это за практики такие – смотреть в глаза умирающей жертве или павшему врагу. Я отменил свое определение. Она была не обезьянкой, а жуткой вороной-падальщицей. Но она была напугана, считая, что убила меня. Не зря я шутил, что мертв. В каждой шутке есть доля шутки.
Я протянул руки и с силой сжал ее голову, чувствуя, как зарываюсь пальцами в волосы, а они влажные у корней. Теоретически выбор есть всегда. Она могла продолжить молчать, а могла и выплеснуть своих демонов, не дожидаясь, когда я сам с ними познакомлюсь в перспективе. Такой ерундой меня не проберешь!
– Марийка, – позвал я тихонько, – перестаньте пугать детей. Никого вы не убили. Я жив и живее давно себя не чувствовал.
========== Эффект бабочки ==========
Для следующего урока собрался мгновенно. Никогда нет времени помечтать и для размышления досужего. Именно поэтому я и заставлял голову концентрироваться одновременно на разном. Проводя урок, задавая вопросы и слушая ответы и даже делая из них какие-то выводы, я строил планы на выходной день.
За уйму бодрящего удовольствия благодарить следовало волшебницу, оказавшуюся в затруднительном положении. Но нельзя же было не признать, что выдумка принадлежала мне.
Благодаря нашей учебной пикировке я стал невольным обладателем постыдного секрета. Как же она собиралась утаивать его, предоставив на откуп моей честности всю свою память? А я любознателен! Так или иначе, но на связь темная личность выйдет сама, и в ближайшее время. По законам жанра я должен сдать ее, как преступницу, практиковавшую нечто безоговорочно плохое.
Но я так не поступлю. Сам в долгах, как в шелках. В преступлениях против жизни, ее созидающего начала; в любовании смертью, в использовании ее мощи, прорывающихся в этот момент сил, в ее искусственном призыве, в попытках контролировать таким образом естественные процессы раскаяться нельзя.
Я никогда не убивал, изворачиваясь, как уж на сковородке, чтобы избежать последнего и единственного греха. Только обижался чистосердечно, как маленький ребенок, пакуя свою невыпущенную злость под таким давлением, что она обрела алмазную твердость и весьма острые грани. И не везло теперь не только мне, но и окружающим. Но я видел, как и для чего это делали другие, участвовал косвенно, не предотвращал. Я пал.
А все из-за того, что меня никогда и никто не любил. Мать… воспользуюсь осторожной формулировкой: не спешила демонстрировать чувства и защищать нас – не только меня, но и себя – маломальски. С запущенным ее действиями процессом моего саморазрушения я справлялся впоследствии всю жизнь. И, как мне видится, так и не поборол как следует. Да потому, что следующий нанесенный мне удар пришелся еще и ниже пояса.
Лили на самом деле относилась ко мне не так, как я к ней с самого знакомства! Она понравилась мне тем, что была колдуньей; своей стерильной, недосягаемой чистотой и опрятностью. Очень скоро я сделал вывод, что она прелесть какая хорошенькая девочка, а я Мордредов уродец. Но что-то же держало нас крепко вместе?
Я был зациклен на ней. А она, с моей бескорыстной помощью, воплотила несколько стадий развития взаимного интереса. Я был другом детства, с которым можно плести венки из одуванчиков. Со мной интересно было поговорить, то есть послушать почти сказочные истории. Постигать магические науки, имея свой собственный безоговорочный талант, также было комфортней в моем обществе. Я ловко умел отступать в тень, ожидая проблесков любви, пока не скрылся в тени полностью. Моя потерянная мечта. Она даже некоторые плотские заморочки решила с моим участием.
– Сев, а давай поцелуемся…
– Зачем это? – я не верил своим ушам, единственной ничем не выдающейся части на голове.
Мы были как раз в том возрасте, чтобы жутко, тошнотворно начать стесняться подобных проявлений привязанности. Это раньше можно было сталкиваться лбами, щипаться, шлепать друг друга, собирать крошки с лица. Теперь я безоговорочно возвел ее в свои дамы сердца, что предполагало немое любование, поклонение и весьма грязные мечты на некотором расстоянии от объекта.
– Ну, ты же мне друг?
Богиня логики! Фея!
– Конечно, друг! Целоваться-то зачем?
– Ой, что ты как маленький, ей-богу?! – ей никогда не хватало терпения. – Вот мы влюбимся, предположим, и не будет этой неловкости. Будешь знать, куда свой нос длиннющий завернуть.
Это же была забота? Вот какая у меня была подруга! Пришлось сдаваться, тем более чем Моргана не грешила… Возможно, с этого ракурса она могла заметить нечто большее, что я бы хотел вложить в наш тренировочный поцелуй.
У нее были белые зубы и губы мягкие и полные, совершенные губы, созданные для бесконечных поцелуев. И глаза я не закрывал намерено, чтобы увидеть, как расплывется перед ними небольшое количество веснушек. Все это было забавно, трогательно и волнительно, и точно следовало развивать эту тему. Поцелуй, как глоток запрещенного психотропного зелья, а в роли главного ингредиента выступает она.
– Не, Северус, – и я теряю ее, как в маггловском кино («мы ее теряем…»), – для этого точно надо влюбиться! Мокро, противно, слюни… Все мешает… И руки у тебя вспотели. Это ты так старался, что ли?
– А ну тебя!..
Но я не мог отстать и не виться вокруг нее все свободное время, замечая, что начинаю вызывать раздражение. Она могла быть приветливой и открытой, только оставаясь наедине. И вновь я попытался обмануться, списывая все на стеснение. Любовь – нежный цветок: в солнце нуждается, в удобрении и поливе не меньше, но и укрывать его от лишнего ветра жизненно необходимо.
Пока я не узнал правду. А они оказались людьми публичными. Это нашу связь нужно было умалчивать и беречь от лишнего глаза. И все это при условии, что мы-то просто дружили. А у Поттера все было то: и очки, и не менее провокационные, взъерошенные волосы, совершенно идентичного моим цвета, и со вкусом слюны у него, очевидно, все было в порядке… А руки… Ну, как станут потеть руки у блестящего ловца, даже лежа на заднице, на которую я посмотреть стеснялся?!
Да, она, безусловно любила меня как друга, как брата, даже больше… Как первый билет в мир волшебства, как человека, на которого можно безоговорочно положиться, потому что он, рассказывая сущие небылицы, не солгал. Как человека, на которого не надо навешивать изобретенные универсальные ярлыки.
А я хотел другого. Как я хотел, чтобы она просто сказала:
– Я люблю тебя!
И я обиделся. Но… Центральное откровение! Обиделся сам на себя! Что-то я не довысказал, не донес, не дожал. Скорее всего, я вообще позабыл о роли второй сигнальной системы во взаимодействии людей. Я так и не признался!
Пенять можно было только на себя. Я не собирался обвинять кого-то в моих неудачах, но и пускаться во все тяжкие не было сил. И я просто продолжал любить ее поставив в центре мироздания, считая отныне, что целая вселенная вращается вокруг ничтожной своей частицы по имени Лили Эванс. Даже по прошествии нескольких лет, а особенно после смерти Лили, мне не приходило в голову обратить внимание на персону противоположного пола.
И женщины вокруг были мерзопакостные, те, что не заняты: психопатки, подстилки, проститутки, жертвы империуса, жертвенные овечки на заклание (изуродованные, избитые). Спасать пленных я не мог по многим соображениям. Врачеванием разума тех, кто сам довел себя до такого состояния, заниматься не собирался.
А во второй, приличной жизни, кто был там?.. Женщины самую малость моложе моей матери или намного старше? Студентки старших курсов? Несовершеннолетние, а надо мной вечный Дамоклов меч клейма, пусть и не так широко афишируемого, но суд-то был. А года этак через четыре я начал им казаться мужчиной взрослым. К моменту поступления в школу Драко и Гарри потенциальные пассии из разряда учениц поглядывали на меня, как на двухтысячелетнюю мумию ожившую.
Да и не смотрел я в их сторону. Ни одна из них не была Лили. У меня была память, а на память я не жалуюсь!
Только моя Внутренняя Лили, после гибели настоящей используемая для извращенного самобичевания и болезненной самомотивации, любила на досуге пожурить меня за скромность. Благодарю, хотя бы в больнице объяснила, что ее теперь не устраивает. Дескать, я сам говорю за нее… Я был одинок, как звенящий ноль, как дырка в нем. Как пустота… Как мужчина слегка подшофе, у которого вечер не кроится.
А когда я одинок и ничем, положительно ничем не занят, я занимаю себя творчеством! Этот план зрел некоторое время. Если бы люди умели прислушиваться к моим шуткам, то почерпнули бы много интересного. Мне нужна была бабочка. Я медлил три месяца, используя технику визуализации, да и не только. Добавить бабочку в состав – это не пересолить кашу. Такое сложное существо имеет в своем составе множество уникально соединенных биологических элементов. Следовало рассчитать, добавлять ли ее всю, в какой стадии. Вполне возможно, мне могла понадобиться гусеница или куколка и придется подождать до весны.
Но, так как я был более-менее знаком с бабочками и их применением в зельеварении, то к выводу пришел довольно быстро. Сей ингредиент имеет смысл скорее метафизический. Добавление бабочки в любой состав, кроме упрощенной рабочей Амортенции, не несет элементной нагрузки. Это вкусовщина. Переварится и станет не мешающей, но и не изменяющей свойства деталью. Мне хотелось ознаменовать процесс медленного, последовательного перерождения из одной формы в другую. Магглы для этого ходят на курсы личностного роста. Но меня не заботил рост моей личности, сменить-то хотелось личину.
Алхимия… Из ничего родится нечто…
Погода нас продолжала баловать. Тепло, солнечно. Накануне я проявил чудеса героизма и выпил ровно столько, чтобы снять легкую зашоренность взгляда, а не плестись на четвереньках, хвалясь по дороге харчами, за средством против похмелья. Настроение было лучше не придумаешь.
И я заглянул прежде всего к Помоне. Порадую единственную приятельницу, с которой отношения сложились со времен студенчества. Куда мне, конечно, до Лонгботтома, но мы совсем не тем занимались. То есть не только наукой. Спраут взялась врачевать душевные раны у такого, с ее слов, «отъявленного негодяя». С ней, как с хорошим человеком, приятно и легко было поделиться чем угодно. И выслушать познавательно. А еще она острословила. Она так виртуозно ругалась! Прелесть же!
Трудно отказаться, но преподнести первый «восторг» от моей очередной глупой выходки должна была именно она. По выходным Помона собственноручно копошилась в земле. Она сидела на низеньком табурете среди грядок с дремоносными бобами, рыхлила почву и напевала. Пела Спраут интересно, голосом не сильным, но мелодичным. Довольные поющие вьюнки по соседству насвистывали в такт мелодии. На этой грядке все растения вились и были привязаны к шпалерам. Некоторые – чтобы не кусались.
– Чего приплелся? Сияешь, как новенький галеон! Завтракать надо чаще приходить, а не опрокидывать в качестве завтрака рюмочку бренди с похмелья. Вот и в четверг не был на завтраке, а там такое говорили…
– А вот и не угадала ты про вчерашнее. Если что и было с утра, так это настой лирного корня, на воде, заметь, освежиться немного и чтобы тебя не раздражать. А приди я на завтрак в четверг, разве судачили бы о нашем поучительном эксперименте так самозабвенно? Я не явился намеренно. А теперь расскажи…
– О, слушай… – Помона трансфигурировала одну из лопаток в маленькую полотняную скамеечку. – Твоему костлявому заду.
– Знал бы, с каким пристрастием ты на него пялишься…
– И ничего бы не сделал! Но мы не о том.
Меня сложно вогнать в краску, и, тем не менее, она принялась смешно изображать в лицах диалоги приблизительно такого содержания:
– И тогда он ее – бабах! А лицо у него какое было! Да я бы от одного взгляда льдом покрылся!
– Ты не видел, и я не видел. Больше слушай, что врут!
– Нет, погоди, слушай дальше, а она-то хороша, даст фору…
– Даст деру…
Помона все больше жестикулировала, изображая восторги детей, но говорила все тише и тише. Последнее она произнесла полушепотом, готовясь, очевидно скрываться или прикрываться от неизбежного всплеска магии.
– Даст…
– Вот так вот прямо?.. – я наклонился к одному из тощих стеблей, отдавших всю силу практически зрелым бобам, погладил стручок и почувствовал, как плоды в нем еле ощутимо зашевелились.
– А я-то что?! Я-то что… Только не уходи никуда. Только стало все правильно. Все как следует. Поговорить есть с кем. Сам знаешь отношение этих магических снобов. Я им кто? Драконьего навоза мешалка!
– А я им, в таком случае, не лучше домового эльфа на кухне. Готовит сносно, но лучше бы поменьше маячил перед глазами. Мне от тебя кое-что будет нужно, Мона, – прервал я поток никчемушних душеизлияний. – С десяток вот этих малышей. Они почти запросились наружу.
Я перечислил еще несколько довольно ценных магических и общеизвестных растений. Понаблюдал со смесью приятного тепла, разливающегося и сковывающего язык, и такой знакомой озлобленности на все вокруг за ее причитаниями и обещаниями три шкуры с меня содрать, а я смею просить все бесплатно.
День начинался. И начаться он соизволил весьма неплохо. В моем кармане лежали почти все ингредиенты, необходимые для начала экспериментов с задуманным составом, рассчитанным на бумаге, давным-давно скорректированным, только поставь воду на огонь. Оставался только один, который я не мог прошляпить.
Спуск к Черному озеру с этой стороны шел волнистыми террасами. Огромные старые деревья росли группами или стояли гордыми исполинами. Кое-где возвышались мегалиты комплексами по три. Испускаемая ими обычно энергия была сконцентрирована и по каналам переведена для обслуживания замка. Студенты предусмотрительно к камням не приближались. Те могли служить только для сброса и так ограниченных сил, а не для подпитки.
Теплынь, движущееся к зениту светило, подтолкнули снять мантию, задрать рукава, расстегнуть пяток пуговиц и выдернуть мятый край рубашки навыпуск. Так мой вид, сопряженный еще и с характерным поведением ловца бабочек, мог навести только на одну мысль: профессор зельеварения умом тронулся.
Максимум, кого я мог встретить в это время года в этой местности, – бузинная крылохвостка. Не лишенная очарования, как и все бабочки, не приметная на белом фоне цветков бузины маленькая представительница чешуекрылых. Но осень наступала на пятки, и бабочки окукливались в укромных местах.
Потратив около получаса на рыскания в высокой траве, ближе к берегу, и блуждания по перелескам, я таки узрел нужное. Миг, и пленница зависла в оцепенении в прозрачной сфере. Я гордо левитировал ее перед собой, собираясь отдохнуть в тени камней. Покидать свежий воздух не хотелось до самого обеда.
Путем довольно сложных магических манипуляций, произведенных мной, направление потока сквозь концентратор было изменено в обратную сторону, как и заложено было первично в его свойства древними умельцами, о которых нам ничего не известно. Фольклор для внутреннего пользования гласит, что все изначальное волшебство, концентраторы, построенные над источниками, принадлежат эльфам. Куда они делись со своими знаниями, увезенными в багаже, неизвестно.
А мы называем почему-то эльфами порабощенные сущности, служащие за возможность пользоваться материальным воплощением, делая вид, что не замечаем, как домовик питается нашими собственными силами…
Приятный холодок, распространяемый камнем, впитывался сквозь спину и змеился, растекаясь до пальцев ног. Волосы на макушке топорщились, как наэлектризованные. В воздухе висел еле заметный глазу на ярком солнце темпус на пятнадцать минут. Так или иначе, надо и честь знать, а то потом неделю спать не буду.
И хоть смотрел я на медленно вращающуюся по часовой стрелке бабочку, а расфокусировавшись – на свои босые ноги, я ведь не спал…
Довольно быстро она! Нетерпеливая барышня и бесцеремонная. А может быть, я и не хочу знать, зачем это делается, как это бывает и что за радость получают таким уникальным способом. И общения я не хотел. Когда я ем, я глух и нем!
– Это бабочка у вас?
– Да, – не хотелось начинать с взаимных оскорблений. Сейчас спросит, зачем!
– Вы чистокровный аристократ?
Час от часу не легче. Еще одна поборница идей превосходства чистокровности. Прощупывает почву, достоин ли я касаться ее тени взглядом.
– К чему вопрос? – надежда, что она сама отстанет, таяла.
– Просто показалось. Маленький размер ноги при таком большом росте. И татуировка принадлежности к какому-то клану. Это герб дома?
Взрывоопасный компот из бешенства и понимания, что она находится в свободном плавании среди понятий, относящихся к недавно завершившимся событиям. Вероятно, так она пытается познакомиться со всеми. Я так и представил, как она задает Флитвику подобный вопрос:
– А вы карлик? У вас генетическое заболевание?
– Нет, я полукровный волшебник. И мы не в Японии. Наши аристократические фамилии не носят знаков принадлежности к дому на теле.
Забавно бы выглядел Люциус с павлином, татуированным в натуральную величину, на всю спину, и Цисси в ту же топку в очаровательном вечернем платье с открытой спиной. Вот ведь, не было у Темного Лорда фантазии… Ох, Мордредово отродье, а не ведьма! Она впервые заставила меня мысленно пошутить на тему почившего Повелителя!
– Марийка, присядьте и не болтайте больше на эту тему! Неужели нельзя задавать подобные вопросы Минерве? Или вы всегда можете почитать подшивку «Пророка» за прошлый год.
Закралось сомнение, понимает ли она вообще, где находится и что делает. Невозможно же жить в такой изоляции, что до них не докатилось эхо Второй магической войны.
Следующее, что Ворона – дал я ей такое прозвище – сделала, это не приземлилась на траву, где стояла… Она взмахнула крылами и пошла в сторону камней, даже не замечая, что я машинально подвинулся, затем села и прислонилась к соседнему шершавому исполину. Зрелище приковало взгляд, заморозило мыслительные процессы. Несколько секунд казалось, что ничего не происходит. Это меня заинтересовало. Если бы ее лицо не обратилось в восковую посмертную маску. Она и крикнуть не успела. А мне пришлось подскакивать и, рискуя здоровьем, дергать ее за ноги. Преступное промедление с моей стороны. Теряю бдительность. Становлюсь размазней.
Но я и представить себе не мог, что можно не знать о свойствах камней. Думал, она рисуется так, хочет щегольнуть своей надуманной мощью или сброситься для каких-то целей. Совсем не тот эффект, которого я пытался добиться.
Я успел… не растратиться. Хватило ума ухватиться сквозь ткань длинной юбки. Это как впитанные правила не прикасаться к телу, подключенному к высокоэнергетическому источнику, как магглы не трогают прикоснувшегося к оголенным проводам голыми руками. Поискал пульс на шее. Конечно, его не было. Так прежде хлопнуть кулаком по грудине – это же надо собраться с мыслями! Взмахами волшебной палочки здесь не поможешь. Я умирал, случалось, и вокруг меня мерли на несколько секунд, бывало. А теперь немного катализатора жизненных процессов – задышит без моей неоценимой помощи. Рассек хранящимся в кармане складным ланцетом палец, сунул окровавленный ей в рот.
Все, что связано с кровью, в магическом мире не совсем законно, кроме ограниченного количества манипуляций. Ворона подавала признаки жизни. Даже лопотать попыталась. Прикинув, как мы будем выглядеть наименее романтично, лишил даму веса и закинул на плечо. Главное было не потерять бабочку в пылу борьбы за жизнь одной самоубийцы. В том, что это была попытка суицида, предстояло убедиться, но осадочек-то остался. А Минни я линчую, и сделаю это прилюдно! Как можно так халатно относиться к делу?! Кто же еще должен был объяснить свод правил поведения на территории замка, которые учат наизусть все первокурсники?!
========== Сеанс экзорцизма ==========
На самом деле все не так, как в действительности.
Экзюпери
– Поставьте меня! Поставьте сейчас же! – и это вместо благодарности.
– Стойте! Не смею возражать.
Я поставил Ворону на землю, но она предсказуемо осела кулем, не имея сил даже головы поднять.
– Значит так, два момента: на обед я опаздывать не собираюсь и вынужден буду уйти ровно через три минуты. Если у вас есть еще какой-то животрепещущий, наболевший вопрос, задайте его сейчас. И, совершенно на всякий случай, могу ли я попросить кого-то иного прийти вам на помощь?..
Почти не руководя своим телом, которое было хуже чем обескровлено – оно было обесточено, как выключенная лампочка, – мадьярка завалилась навзничь и уставилась в небо.
– Вам ведь не понравилось… ну, то, что вы увидели?.. Тогда, на уроке…
– Нет.
Свой комментарий на тот момент внутренним монологом предпочел не сопровождать. Нет, оно и значит нет!
– Северус, – у нее не было сил ломаться, – помогите мне попасть в лазарет! Я не справлюсь сама. Очень холодно, так что я ни рук, ни ног не чую.
Неужели попыталась намекнуть, что я ей кое-что должен? Как быстро я вновь обзавожусь долгами чести, значительно быстрее, чем активами чужих тайн.
– Достаточно надежный способ самоубийства, – разговор пока не занял и минуты, можно было помучить ее еще немного. – Однако следует выбирать время, когда рядом с вами никого не будет. Или вы на самом деле не знакомы с правилами поведения на территории Хогвартса и его окрестностей?!
И тут она вспылила, насколько могла себе позволить. «Ворона каркнула во все воронье горло»:
– Я выучила эти правила наизусть! Если и есть опасность, то я предпочитаю быть к ней готовой. Я быстро учусь, и вколачивать в меня науку плетью никогда не приходилось. Но здесь все с ног на голову повернуто. Дети расхлябаны, не испытывают благодарности, делают все из-под палки. Правила нарушаются! Вы ведь сидели там! Какого черта вы там сидели, и как мне в голову могло прийти, что место в данную минуту небезопасно?!
– Так я еще и виноват? Благодарю покорно! А вы элементарно пренебрегли этикетом. Не поздоровались, подошли к человеку и не спросили, расположен ли он к беседе. И где вам присесть позволено, также необходимо спрашивать, а то, неровен час, произойдет нечто подобное. Откуда вам знать, благодаря чему я могу сидеть возле этих камней?
Внезапно она механически прижала два кулака к груди, а глаза стали закатываться. Растратила остаток сил на эмоции. Но я-то был в себе, не то что первые несколько секунд. Скромное упражнение для ума породило элементарный выход из неудачной ситуации. И нет, не сбросить ее хладный труп в Черное озеро. Я позвал домовика, что обслуживал мою персону на территории школы, и попросил его перенести нас в лазарет. Таким образом убивались вновь два зайца одной авадой: и скорость передвижения, и его незаметность. А из здравницы имени Поппи Помфри ни одна муха с лишней информацией не вылетала. Да и какие мухи! Чистота там всегда была стерильной.
Благоразумный, не один год меня знающий домовик перенес нас в пустующую индивидуальную палату для особо заразных или тех, кому необходимо было скрывать свое состояние. Можно сказать, это был мой штаб номер два.
История моего знакомства с Поппи насчитывает столько же лет, сколько и со Спраут. Но если Навозная леди знала обо мне ровно столько, сколько я считал нужным выплеснуть, то Бодроперцовая леди видела меня вывернутым наизнанку, залечивала разом такое количество переломов, что возникали сомнения, найдут ли все кости свое место или срастутся абы как. С дырами и ожогами я и сам справлялся, обращаясь к ней лишь в крайних случаях. А в таких случаях вынести мой вид могла только настоящая целительница.
Помфри всегда пахла смесью зелий, как маггловская больничка специфически пропитывается запахом лекарств. Это сочетание меня умиротворяло и позволяло беспрекословно передавать свое бренное тело в руки чужого человека. К третьему курсу, когда мои эксперименты в области зельеварения перешагнули некоторый рубеж, а травля со стороны Поттера и Ко стала совсем осознано неприятной, Поппи перекочевала в разряд родных людей.
А как иначе воспринимать не лишенные эмоций и нежности прикосновения не только к лицу, но, бывало, и к местам, что на показ не выставляют? И я приучил себя считать ее руки почти материнскими. Между нами и не могло быть ничего иного, хотя она красивая, совсем не старая, по меркам колдуньи, женщина. Лицо открытое, милое, утонченные черты, персиковая кожа, золотистые волосы. Облик, который принято величать «английская роза».
Английская роза морщила лоб, пахла смесью карболки и Костероста. Прыснула в кулак, но, разглядев мою «посылку», немедленно приняла деловой вид.
– И чем ты ее угрохал? – как это по-медицински, даже не обидно из ее уст.
– С камнем обнималась.
– Сама? Или с твоей подачи? – а вот это было лишним. И Поппи мгновенно сосредоточенно смолкла.
Она глянула в глаза Вороне, подсветив люмосом, распахнула зачем-то рот и почти сунула туда нос. Обернулась и прищурилась:
– Кровищей несет… Плохо дело было?
– Дело и сейчас дрянь, – так мне казалось.
– Да брось. Ее просто надо сложить в углу и пару часов не трогать.
– Она тебя слышит? – почему-то появилось легкое чувство собственничества и досады. Оскорбляю здесь я!
– Северус, ты же знаешь, я своих не выдаю!
– В таком случае, если разделение на своих и чужих не претерпело изменений, я зову тебя в свидетели отвратительного деяния. Поверь, и ей, и всем нам станет легче, если я покопошусь в ее голове сейчас, когда блоки вместе с сознанием находятся в подвешенном состоянии. Я раздвину их, как шторы, и удостоверюсь, что нам ничего не грозит.
– Я не понимаю тебя, Северус. Как всегда, без предисловий. Что она успела такого натворить? – Помфри немного нахмурилась, но она всегда хмурилась, когда дело было серьезно.
– Успела… Успеть бы нам! Она никуда не опаздывает с самого детства.
Я обернулся, отреагировав на изменение темпа дыхания. Взгляд ее был абсолютно диким, обреченным. И расхотелось называть ее неласковым прозвищем. Давно ли я сам ощущал себя зверем, загнанным в клетку, а потом загнанной клячей? Последним магическим наркоманом, живущим на бодрящих зельях, полных атропиноподобных веществ, а потом на Сне без сновидений!
– Вы не собирались спрашивать разрешения? – осведомилась она монотонно. – Я вас прощаю… Мне ведь не дать ответ на многие вопросы, даже если я искренне захочу.
Я присел и с нажимом провел пальцами по ее лбу, вдоль линии роста волос. Но молодая женщина с мутным прошлым старательно отводила глаза.
– Марийка, пожалуйста, и покончим с этим поскорее. Будем считать, что и доверие между нами возникло, и взаимопонимание. Я объясню. Если ваш разум перекроили частичным или обширным стиранием памяти, то я просто найду блок речевого центра, подберу ключ, и все мы продолжим считать, что все в порядке. Вы видели, как горит сухая трава? Этим выжженным местом будет ваша память после обливиэйта, как голая коленка. Доверьтесь нам. Мадам Помфри – надежный друг. Я ей стольким обязан, что и пятью долгами жизни не покроется.
– Хорошо. Надеюсь, там не будет чего-то еще более страшного.
Значит, ей было известно о существовании массы равнозначно уродливых гадостей. Она перестала сопротивляться. А я нырнул, предвкушая, что обоим это вторжение радости не доставит.
Память подобна странному и очень сложному коллажу. Сплошные всплывающие словечки, картинки, то, что условно можно обозначить дверями, узелки и целые цепочки логических связей. Память после чистки выглядит, как библиотечный стеллаж, но в ней ничего не нарушено, просто много свободного места. А память после обливиэйта выглядит именно как лысый череп. Ее «домик» был подобен заросшей паутиной лавке старьевщика: масса каких-то понятий, их обломки и нагромождения. А липкая паутина – верный признак сетей и ловушек для информации.
Я тянул руку к наглухо закрытым дверям, чувствуя, как паутина наматывается, липнет и препятствует движению. Попутно раздавались разные голоса иногда смех, звонкий и чистый, что-то из детства. Становилось трудно дышать и совершать мнимое движение. Но я и не такие раны пальчиком расковыривал. Детский лепет. Недаром даже Повелитель догадывался к концу нашего плодотворного знакомства, что я более сильный менталист.
Жаль, работать мешали в обилии понаставленные еще и физические блоки. Она начала вырываться, вставая дугой и шипя с пеной у рта. Необычно, подобие эпилептического припадка.
– Как удачно, что ты здесь! Что-нибудь твердое ей в рот, чтобы язык не прикусила! – рявкнул я приказным тоном. – Только палочкой не жертвуй – разгрызет.
Немедленно откуда ни возьмись материализовался ковш с длинной деревянной ручкой: наверно, трансфигурировала молча. А мне пришлось сесть верхом, что безусловно только подстегивало интерес глянуть, что там прячут с таким упорством.
Подо мной извивалось тело тридцатидвухлетней обученной боевички. Женщины, которая не свалится в обморок от условно противной, этакой серенькой магии, потому что по-настоящему темных предметов во всем многообразии магической мысли не так уж и много. И меня это не должно трогать… Я ведь знатный схимник! Здорово они придумали. Перед такой пляской святого Витта мало кто не спасует. Двери дернуть и вырвать с треском удалось…
Взгляду представился низкий, но просторный, почти безграничный в темноте зал. Серое рубище на стоящей на коленях женщине выделялось и резало глаз. Я видел его подол, глядя ее глазами. Она еле различала фигуру в темном перед собой. Страха не было. Чувствовалось некоторое притупление эмоций, легкий голод и привкус зелья во рту. По остаточному послевкусию как раз небольшая коррекция воли.
– Я желаю тебе только добра! Ты мне веришь? Я тебя спрячу. Нам всем надо уйти в тень, чтобы набраться сил.
Голос говорящего завораживал. Все живые оболочки, лишенные целостности души, попадают под влияние низковибрационных сущностей, обладающих своими навыками и возможностями. В частности, умением убеждать и говорить самыми сладкими голосами, атакующими сознание. С тех пор, как мою речь начали величать завораживающей, я не раз пугался, что и со мной это случилось. Но я не раскалывал душу. Все свое ношу с собой! Слишком наглядными были последствия такой роковой ошибки.
